Текст книги "С любовью, Рома (СИ)"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Шиковать было рано, но я была в состоянии позаботиться о себе сама.

Мама тоже шла на поправку. Вернее, к стабилизации своего состояния. Я исправно бегала в больницу каждые выходные и училась разговаривать с ней, пробираясь через дебри её затуманенного сознания.

– Рома, мне нужен хороший психиатр, – одним ранним утром заявила я Чернову – он ночевал у меня. Он ещё спал, когда мне в голову взбрела эта гениальная мысль.

– Давно пора, – пробормотал Чернов, сквозь дрёму, за что тут же получил от меня вполне ощутимый шлепок.

– Я хочу в мамином состоянии разобраться.

– Ты не врач, – моментально приходя в себя, запротестовал он. – Ты её не вылечишь.

– Знаю, но я хочу лучше понимать…

– Ты с ней восемнадцать лет прожила. Кому, как не тебе, её лучше всех знать?

Моя мама всегда была для него больной темой. И вроде как Рома принимал наличие у меня больной матери, но вот что с этим делать – не представлял. К тому же она была живым воплощением его страхов: неопрятности, нечистоплотности, хаотичности и нелогичности.

– Не знаю. Как оказалось, не знаю. Понимаешь, я всегда смотрела на мать – и видела только её диагноз. Словно это всё лишало её человеческих качеств. Но ведь она человек! Я читала. Люди с шизофренией вполне неплохо адаптируются в обществе, главное, держать всё это под контролем.

– И всё-таки ты хочешь её вылечить.

– Нет… да. Я хочу видеть в матери человека, а не полоумную женщину, запертую со мною под одной крышей. Разве это плохо?

Рома покачал головой, но помочь всё же согласился, и уже через неделю я сидела в кабинете психиатра, взявшегося проконсультировать меня на тему того, как лучше общаться с больными с диагнозом как у мамы и схожим анамнезом. Поначалу мне даже нравилось разбирать с ним наш случай, пока разговор не коснулся следующего:

– Софья, а вы никогда не задумывались, почему врачи отговаривали вашу маму от того, чтобы иметь детей?

– Чтобы не обострять её состояние?

– И да и нет, – кивнул головой Степан Юрьевич. – Дело в том, что жизнь в такой семье накладывает отпечаток на всех её членов.

– В том смысле, что это непросто?

– В смысле, что многие психические болезни имеют наследственную природу. Не то чтобы этот вопрос был досконально изучен, но особенности нервной системы и реагирования уж точно могут передаваться от одного поколения последующим. А шизофренический бред опасен ещё и тем, что словно… окутывает сознание всех окружающих. Вы хотите понять логику вашей мамы, но для вас это означает вероятность определённых рисков.

Я шла к врачу за пониманием, как мне вести себя с родительницей, а возвращалась от него с чувством, что земля вновь уходит у меня из-под ног.

***

Мы продержались полгода. Хотя поначалу оба были преисполнены надеждой, что всё у нас получится. Ромка учился в универе, постигая азы студенчества, а я продолжала писать свои статьи, ежедневно набирая тысячи печатных знаков. Не скажу, что сия деятельность отличалась крайней степенью увлекательности, но нужда – веский мотиватор. Утешала себя тем, что однажды смогу сменить рекламные тексты на что-то более творческое.

Рома почти всё свободное время пропадал у меня, временами даже прогуливая пары. Не знаю, что об этом думали Сашки, но на всякий случай я старалась лишний раз не показываться им на глаза, особенно Александре Сергеевне. Моя фантазия постоянно рисовала немой укор в её глазах за то, что я ломаю жизнь её уникальному сыну. И пусть Ромины родители ни словом ни взглядом меня не попрекали и вполне радушно относились к моим редким появлениям в их доме, я продолжала мучить себя переживаниями на этот счёт. Потому что думать о словах Степана Юрьевича и каждое утро искать в себе отголоски материнского «наследия» было в разы страшнее.

Ближе к октябрю маму выписали из больницы – тихую и подавленную, как когда-то. Но на этот раз я всячески старалась найти к ней поход. Мне упорно казалось, что если я постигну тайны её заболевания, то и сама останусь в безопасности, в случае чего сумев вовремя распознать признаки надвигающейся беды. Словно пыталась замолить грехи прошлого и дать взятку будущему. Но мой энтузиазм порядком пугал маму: в ответ на мои навязчивые попытки заговорить с ней, она затравленно опускала голову и виновато прятала глаза. В такие моменты хотелось выть от бессилия – я всё ещё чувствовала себя монстром. Не было ни дня, чтобы мне не хотелось попросить прощения за нашу последнюю ссору, но мать была не готова к такому: на каждый мой порыв поднять эту тему, она замыкалась и вовсе отказывалась общаться со мной.

С возвращением мамы наши отношения с Ромой резко изменились, будто бы свернув не туда. На его лице вновь поселилось выражение брезгливости, которое как защитное забрало опускалось каждый раз, стоило Чернову перешагнуть порог нашей квартиры.

Необходимость общения с моей мамой пугала его. Слишком много неподконтрольного, слишком много хаоса. К тому же Ромка так и не смог до конца принять мой отказ отправить её в частную лечебницу. Но если злиться на меня было бессмысленно – я могла и ответить, то Лариса Игоревна была идеальным объектом, на который можно было спихнуть вину и обиду за растоптанные мечты.

А это уже злило меня. Нет, я не ждала, что он полюбит мою мать или что вечерами они будут сидеть за одним столом, чинно распивая чаи. Но и от волны его гнева было некуда укрыться, даже если Рома и помалкивал. Мы же всё чувствовали. Мама становилась более дёрганой и напряжённой в его присутствии, что лишь раздражало его ещё сильнее.

Я будто бы оказалась меж двух огней. Поставь он меня в те дни перед выбором – я бы не удивилась.

Но Чернов молчал. И я молчала. Зато пропасть между нами становилась всё шире, разрастаясь в геометрической прогрессии. Тем для разговоров становилось всё меньше, претензий друг к другу – всё больше.

А потом и вовсе эффектом разорвавшейся бомбы: Сашкам позвонили из деканата и объявили, что их сын, скорее всего, будет отчислен после первой же сессии, ибо в универе его никто не видел уже больше месяца.

Семейный скандал грянул с такой экспрессией, что даже Стас с Дамиром собрались прилететь из Москвы, дабы спасти непутёвого братца от праведного родительского гнева. Или же, наоборот, спасти последние нервные клетки родителей от непрошибаемого упрямства Ромео.

– Рома, что ты творишь?! – не смогла и я остаться в стороне от происходящего.

– Соня, ну только ты не начинай! – отмахнулся он.

Как обычно, мы сидели в моей комнате, спрятавшись ото всего мира.

– В смысле «не начинай»? Ты можешь хоть что-то объяснить? Почему ты забил на учёбу?

Мне, потерявшей возможность учиться в вузе, было больно от того, с какой легкостью он отмахивался от возможности получить высшее образование.

Он наградил меня выразительным взглядом, но я уже давно научилась не пасовать перед ним, отвечая не менее грозным выражением лица.

– Мне там не нравится! – наконец сдался Чернов. – Преподы родом из прошлого века, покрытые пылью и нафталином. А одногруппники – последние дебилы.

Его признание явилось открытием для меня. До последнего времени я считала, что его вполне увлекает выбранная специальность, Рома мог часами сидеть в планшете, водя стиком по экрану.

– Но почему ты об этом раньше не сказал?

– Расстраивать не хотел. Вам и так… всем проблем хватает.

В его вдруг проявившийся альтруизм верилось плохо.

– Раньше тебя это не останавливало.

– Раньше и планы на жизнь другие были, – фыркнул он и тут же осёкся, но было поздно – я и так всё поняла.

– Ты в Питер хочешь.

– Нет.

Пазл вдруг начал складываться воедино, образуя далеко не самую радужную картину.

Я всплеснула руками от досады: как же так вышло, что раньше ничего не смогла понять?

– Соня… – Рома попытался сопротивляться, но в глазах его читалась паника.

– Ты должен был поехать.

– Нет! Не смей на меня обижаться!

– Да не обижаюсь я, – вздохнула, пряча лицо в ладонях. И это не было ложью. – Просто… не хочу, чтобы ты был несчастлив.

– Ты не понимаешь! – стукнул он рукой по дивану. – Я не из-за Питера.

– Ром, я всё понимаю…

– Не понимаешь, – на этот раз уже рыкнул он. – Ты не понимаешь, каково это – каждый день видеть то, как ты страдаешь… как мечешься из-за матери. Видеть это всё – и не иметь никаких вариантов что-либо сделать.

Его слова прозвучали как гром среди ясного неба.

– Я не страдаю.

– Ну да.

– Правда! – подскочила с дивана. – Не могу сказать, что сейчас всё идёт по плану… Но я стараюсь. И… как бы смешно это ни звучало, но я, по крайней мере, чувствую, что моя жизнь в моих руках.

Звучало и правда странно, но я говорила правду – ненависти к собственной жизни у меня не было. Да, всё шло далеко не так, как хотелось бы мне, но по крайней мере сейчас я мало зависела от окружающих.

Чернов тяжело задышал, не представляя, как реагировать на моё признание. Он всё ещё не понимал, как можно было выбрать жизнь в провинции с больной женщиной вместо Северной столицы и тех возможностей, что она сулила.

Следующая неделя выдалась ужасной. Я переживала за него, а он за меня… и оба буквально задыхались от невозможности что-либо изменить. Боль за Ромку скручивала меня пополам.

В итоге решение за нас обоих приняла я:

– Ты должен уехать в Питер.

Глава 18

Наши дни

Рома

Знал ли я что-нибудь о шоке до этого момента? Нет.

Оцепенение сковало каждую мышцу. Я застыл на корточках, не в силах пошевелиться. Муся пару раз боднула мою руку, будто бы на прощание ударила хвостом, после чего, обогнув меня, направилась в сторону Сони и её спутника, стоявших подле синего кроссовера. В мою сторону они не смотрели, и я, прикрытый забором палисадника, не сводил безумного взгляда с этой сладкой парочки: он с упоением ей что-то рассказывал, а Соня теребила ручку рюкзака и смущённо улыбалась в ответ. И было что-то такое в этой улыбке – мягкое, кроткое – отчего всё внутри меня завязывалось морским узлом. Такой я её не знал, мне вечно доставался гордо вздёрнутый нос и слегка нахмуренный взгляд готовой к сопротивлению упрямицы. Неужели и вправду влюбилась?!

Последняя мысль ударила током, заставив резко подняться на ноги.

Должно быть, со стороны это выглядело немного безумно – как если бы я и в самом деле выскочил из кустов. Соня, стоявшая лицом к дому, нервно отпрыгнула назад, спутник же её, не сразу понявший причину испуга девушки, растерянно оглянулся назад, с непониманием уставившись на меня. Я невольно скривился: лет тридцать, с тонкими чертами лица, по-бабьи пухлыми губами и белыми кудрями на голове, в джинсах и пиджаке – и где Сонька только выискала такого?! И тут же где-то на фоне пронеслось сожаление о том, что сам-то я этим утром выглядел немногим лучше любого городского сумасшедшего. Ладонь сама легла на чёлку в попытке уложить ту на место.

Чувствовал себя раздетым перед этим хлыщом.

– Проблемы? – уточнил мужик, по-деловому скрестив руки на груди.

– Ещё не решил, – оскалился я, переводя внимание на Романову, которая, впрочем, уже успела прийти в себя и даже сделала шаг мне навстречу. У неё был какой-то совершенно безумный взгляд, выражение которого я никак не мог разгадать. И это злило. Мы были вместе почти семь лет, и выходило так, что я многого о ней не знал.

– Здравствуй, родная, – растянул я губы в своей самой «доброжелательной» улыбке.

– Рома, – едва слышно попросила Сонька. – Не надо…

– Даже не начинал ещё, – сплюнул себе под ноги, чувствуя, как волна гнева накрывает с головой.

– Точно проблемы, – вздохнул кудрявый. – Софья, это кто? – И, не дожидаясь ответа, дёрнулся в мою сторону, но Романова его зачем-то перехватила.

– Денис, не надо, я сама.

Значит, Денис.

– Что ж у тебя всё «не надо»? – ощетинился я. – Это не надо, то не надо – опять всё за всех решила?

– Чернов, – она сделалась вконец серьёзной и, судя по расширившимся зрачкам, уже успела сменить смущение на гнев.

– Чернов, – кивнул головой, – как мило, что ты помнишь!

Обида бурлила, затапливая сердце.

– Я сейчас, – бросила она своему Денису, после чего подлетела ко мне и, схватив меня за рукав, попыталась увести в сторону.

– Давай не здесь! – шипела она сквозь зубы, явно нервничая.

– Это почему?! – завопил едва ли не на всю округу. – Мне нечего стыдиться! Пусть все знают, какая… ты у нас замечательная.

Сонька предприняла ещё одну безуспешную попытку сдвинуть меня с места. На что я лишь повёл плечом, показывая, насколько неприятны её прикосновения.

Она разжала пальцы и глянула на меня…с упрёком.

– Ты не можешь без драмы?

– Я? Нет конечно. Это же моё второе имя. А вот твоё – вероломство.

– Рома, пожалуйста, давай… поговорим как нормальные люди.

– Поговорим? – ехидство буквально лезло из меня наружу. – Как мило – ты знаешь это слово! Тебе не кажется, что я заслужил «поговорить» несколько раньше, прежде чем узнал, что мы расстаёмся?!

– Да?! Именно поэтому тебе понадобилась неделя, чтобы самому захотеть прийти поговорить? – вдруг взорвалась Романова, перестав контролировать силу своего гнева.

А мне вдруг приятно стало. Значит, ей не всё равно.

– Обстоятельства, знаешь ли, – фыркнул я.

– У меня, знаешь ли, тоже! – явно в отместку мне выпалила Соня. И я вроде как понимал, что она это специально, но всё равно клюнул, желая её спровоцировать.

– Беременна, что ли?

– Обязательно. Двойней.

И вроде бы язвила, но я вдруг испугался, что совсем не понимаю, насколько это правда или нет.

– Правда, что ли? – несколько обескураженно уточнил я, уставившись на её живот, скрытый просторной рубашкой. На самом деле это многое бы объяснило.

Соня помрачнела прямо на глазах и… влепила мне пощёчину, обжёгшую нас обоих.

– Спасибо, что навестил, – бесцветным голосом выдала она, после чего махнула рукой этому своему Денису. – Идём. Он беззлобный. Только лает…

Кудрявый как раз подходил к нам, когда Соня невесело закончила:

– А кусать не умеет.

И вот тут меня переклинило окончательно. Наверное, наша потасовка со Стасом всё же что-то во мне пробудила. Ибо, сам того не ожидая, я сжал руку в кулак и направил его ровнёхонько в скулу кудрявого Дениса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

Прошлой ночью она врала. Ужас, промелькнувший в её глазах при виде крови под моим носом, выдавал матушку с головой. Ага, значит, ничего ещё не произошло. Как же, плавали, знаем. Вчера они все бодрились, пытаясь вразумить непутёвого отпрыска. Зато, столкнувшись с реальностью, сами подрастерялись. Даже отец побледнел больше обычного.

– Выдохните, – закатив глаза, потребовал я. – Это не то, что вы подумали.

– А что мы подумали? – первым пришёл в себя Дам.

– Ничего такого, одни лишь ужасы, – съехидничал. – А это, – указал пальцем на нос, – результат свидания моего лица и локтя Сониного жениха, – на последнем слове выразительно скривился, добавив экспрессии.

– Локтя? – с облегчением выдохнула мама.

– Жениха? – шокированным хором переспросили все остальные.

Меня встречали всем цыганским табором, практически целиком заполонив немаленькую прихожую так, что пустого места почти не осталось. Выстроившись амфитеатром, семейство буквально припёрло меня к стенке. Здесь нашёлся даже Никитос, с подозрением косившийся в мою сторону. Несмотря на то, что мы с братьями часто наведывались в родной город, этого всё равно было недостаточно, чтобы в свои два года он успевал привыкнуть к нам и сходу воспринимал как своих. Поэтому каждый мой, Дама или Стаса приезд домой начинался с того, что брательник несколько дней с осторожностью наблюдал за нами из-за материнской спины, словно пытаясь решить, насколько мы заслуживаем его доверия.

– И на какой из вопросов отвечать? – фыркнул я.

А вообще, это было забавно – наблюдать за тем, как лица родственников сменяли весь спектр эмоций: тревога – облегчение – шок.

– Про Соню и жениха, – решил отец, но нарвался на недовольство матери. – Сань, ну это же логично. Локоть и жених связаны, значит, до локтя ещё дойдём.

Близняшки хихикнули, а я, воспользовавшись заминкой, нырнул в ближайшую из дверей – кухонную, а уже оттуда сбежал в гостиную и далее прямой наводкой скрылся в ванной.

Вода была обжигающе холодной. Стоя под струями душа и смывая следы сегодняшнего утра, я пытался сложить кусочки пазла во что-то целое. Не выходило. Словно я упускал из виду что-то важное.

И если моя ругань с Соней была вполне ожидаемой (болезненной, но неминуемой), то произошедшее дальше никак не могло вписаться в картину моего мира.

После того как я замахнулся на кудрявого, мечтая лишь о том, чтобы кому-то было так же больно, как и мне, Денис с лёгкостью блокировал мой удар. А поскольку действовал я абсолютно спонтанно, то и представления, что делать дальше, у меня не было. Мы с этим гадом не учли одного: в драках я был полный ноль. Ну и прибавьте сюда ещё тот факт, что с моим ростом не так уж и легко сохранять грацию и устойчивость. Поэтому не удивительно, что после резко прерванного удара я потерял равновесие и полетел вперёд. У Сонькиного мужика сработал рефлекс непонятно какого происхождения, и уже на моём подлёте к земле он решил меня поймать. Я же, в поиске точки опоры уцепившись за его рубашку, потащил Дениса за собой вниз. Вместе мы повалились в палисадник. Падение выдалось грандиозным. Ибо Денис, неудачно вывернувшись в момент падения, с размаху засадил своим локтем прямо по моему многострадальному носу.

Хруст стоял впечатляющий. Правда, слава богу, трещал не нос, а поваленный нами забор и разодранная пополам рубашка моего соперника, и всё это на фоне испуганной Романовой.

Нос обожгло болью, но это была такая мелочь в сравнении с тем, что пришлось пережить моей спине, собравшей на себя все занозы от разрушенного забора. Кудрявый, приземлившись прямо на меня, чертыхнулся и откатился вбок.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы восстановить дыхание. Примерно в это же время мой оппонент, снова выругавшись, попытался принять вертикальное положение. Я закряхтел и последовал его примеру, приподнимаясь на локтях. Спину саднило нещадно.

– Живой? – вполне дружелюбно поинтересовалось тело, сидевшее рядом со мной.

Хотел его послать, но в этот момент случилось невероятное: к нам подлетела Соня и, опустившись рядом на землю, схватила за лицо… меня.

– У тебя кровь, – немного ошалело сообщила она, словно это было чем-то ужасным.

– Где? – уточнил крайне нелепо. Если честно, в этот момент я не мог думать больше ни о чём, кроме как о том, что прикосновения Романовой мне всё же до безумия приятны. А то, что я с упоением орал до этого… ну эмоции же, с кем не бывает?

– Под носом, – словно в замедленной съёмке проговорила Сонька.

– Да ерунда, – млея под теплом её ладоней, пролепетал я, – она у меня уже неделю с него идёт.

– Как неделю?! – сделала страшные глаза Соня, и вот это меня отрезвило.

С силой дёрнул головой в бок, вырываясь из плена её рук:

– А вот это не твоё дело!

– Софья, как ты терпишь эту истеричку? – напомнил о себе Денис, всё это время молча наблюдавший за нами.

Романова перевела на него взгляд и… вновь удивила меня, поставив диагноз нам обоим:

– Дебилы! – рыкнула она, молниеносно подскакивая на ноги, но я всё равно успел самодовольно хмыкнуть, понимая, что в датском королевстве далеко не всё так уж и благополучно. За это почти тут же получил вполне ощутимый удар по плечу от той же Сони. Денис заржал, но наткнувшись на суровый взгляд невесты, выставил руки перед собой и попросил:

– Меня чур не бить.

– Дебилы, – повторилась Соня, после чего развернулась и в несколько гневных шагов скрылась за подъездной дверью, не забыв громко хлопнуть ею.

Мы с кудрявым ещё немного посидели на земле, и если я ещё пытался хоть как-то сообразить, что здесь только что произошло, то Денис откровенно развлекался, поглядывая на меня с намёком.

Повернулся к нему, не без удовольствия отмечая огромную дыру на рубашке и свежую ссадину на скуле.

– Чего тебе? – процедил я сквозь зубы.

Он медленно покачал головой и принялся подниматься на ноги.

– Ни-че-го, – по слогам проговорил он, – совершенно ничего. Но Софья права, ты – дебил.

– Вообще-то она про нас обоих сказала.

– А я что, оспариваю? – хитро улыбнулся он и, одёрнув свою драную рубашку, направился к машине.

Ещё немного посидел на земле, мысленно зализывая раны. Прибежала Муся и начала усердно тереться о мои ноги, видимо жалея. Меня даже почти прошибло сентиментальной слезой – не зря я прикармливал этот комок шерсти столько лет! Но момент был безвозвратно испорчен материализовавшейся неведомо откуда дородной тётей Любой:

– Ирод, – беззлобно констатировала она. – Забор потом не забудь починить.

***

Как это ни странно, но родственники смиренно выслушали мой усечённый рассказ, держа свою бурную реакцию при себе, лишь матушка судорожно вздохнула, но сдержалась под предупреждающим взглядом отца.

Стоило мне закончить монолог, Крис сморщила нос:

– И ты не мог ему накостылять?

– Как видишь, – развёл руками. Нос мой прилично так распух, а спину саднило от неудачной встречи с забором.

– Дам, научи его, – тут же распорядилась сестрица.

Бероев, не ожидавший, что стрелки в итоге переведут на него, аж подавился.

– Кристина, иди погуляй, – настоятельно велел ей папа. Она хотела было возмутиться, но отец был неприклонен: – А Вика тебе компанию составит.

– Я-то чем провинилась? – возмутилась вторая из близняшек.

– Ничем. Это так… для профилактики.

Обе попытались начать канючить, но тут уже ма включила режим злого полицейского, и девочкам не осталось ничего другого, кроме как выйти из комнаты, демонстрируя своё крайнее негодование. Количество сочувствующих заметно сократилось.

– Может быть, у неё что-то случилось? – осторожно поинтересовалась матушка в попытке найти хоть какую-то логику в Сониных действиях.

– Даже если и случилось, – будучи абсолютно серьёзным, ответил я, – разве это повод не объяснять ничего?

Все предпочли промолчать – в знак солидарности.

***

Остаток дня я посвятил решению медицинских вопросов – братьям нужно было возвращаться в Москву, но оба отказывались это делать до тех пор, пока хоть что-нибудь не прояснится. Я же с удивлением обнаружил, что почти не боюсь: отчего-то страх перед возможным диагнозом мерк на фоне той боли, что я испытал, увидев Соню в компании другого.

Баринов настоятельно велел следующим утром сдать кровь.

– Рома, – увещевал он. – Ничего не случилось…

– Да, все только и делают, что твердят мне об этом, а потом тут же впадают в истерику при малейшей возможности.

– Значит, не слушай никого.

– И вас тоже?

– Я не…

– Вы «не». Лишь закидали меня сообщениями о том, чтобы я с вами связался. Срочно!

В трубке повисло молчание, после чего мой онколог тяжело вздохнул:

– Хорошо, я тоже сработал не на высоте. Но давай рассуждать логически. Уровень лейкоцитов в твоей крови может говорить о чём угодно. Например, о каком-то внутреннем воспалении, которое мы прошляпили. К слову, ты в последнее время как? Не болел, не ударялся?

Я посмотрел на свой синий нос в отражении зеркала.

– Берёг себя аки непорочная дева до первой брачной ночи.

Константин Сергеевич усмехнулся, оценив моё чувство юмора.

– Ну а кровь из носа… Тут я тоже могу назвать тебе вариантов двадцать…

– Вы сейчас кого успокаиваете – меня или себя?

– А тебя нужно успокаивать?

– Вариант, что вы успокаиваете себя, мне тоже не очень нравится.

В итоге, имея какой-никакой план на ближайшие дни, я слегка успокоился, развалившись на кровати. Выходить из комнаты к семейству совсем не хотелось: ловить на себе их обеспокоенные взгляды было то ещё удовольствие. Вновь неожиданно уснул. Проснулся, когда за окном уже царила ночь.

Сон больше не шёл, а вот идеи – одна бредовей другой – более чем.

Сдался я где-то в районе трёх и, подскочив на ноги, стал одеваться. Чёлку я на этот раз уложил основательно. Обуваясь в полутёмной прихожей и стараясь не разбудить весь дом, костерил самого себя на чём свет стоит.

Ну дурак же, куда меня опять понесло, она однозначно дала тебе понять…

– Ты бы хоть Бакса для прикрытия взял, – вдруг раздался голос брата из кухни, и уже в следующее мгновение в дверном проёме появился полностью одетый Кир.

– Зачем?

– Ну как… – пожал тот плечами. – Смотри. Рома, а куда ты собрался?

Меня перекосило.

– На кудыкину гору.

– Ну вот, я же говорю. А про выгул собаки звучало бы более правдоподобно. С натяжкой, но… более или менее.

– Да иди ты, – беззлобно махнул на него рукой и схватился за отцовскую ветровку, висевшую на вешалке, – все мои вещи остались в Питере.

Но Кирилл, в лучших традициях нашей семьи, и не думал оставлять меня одного, принявшись обуваться.

– Так, а ты куда?

– С тобой на гору. На стрёме постою.

Я напрягся.

– Это ещё зачем?

– Да так, вдруг ещё кто-нибудь решит покуситься на твой замечательный нос.

– Я сам справлюсь.

– Даже не сомневаюсь. Но на стрёме постою, на тот случай, если понадобится помочь труп прятать.

– Чей труп?

– А это уже как повезёт.

Я закатил глаза, но младший брат даже не обратил на это внимания. Схватив ключи, первым вышел за дверь.

– Вам ещё не надоело меня жизни учить?! – рычал я ему в спину всю дорогу до Сониного дома. – И вообще. Яйца курицу не учат!

– Какое счастье, что мои яйца к твоему происхождению не имеют никакого отношения.

– Боже, мы породили чудовище…

Уже у дома Романовой мы застопорились, топчась на месте перед нужным окном.

– И что дальше? – поинтересовался Кирилл.

– Постучусь, как раньше.

– А если она не одна?

Не то чтобы я не думал об этом, но слышать это из чужих уст было ни разу не приятно.

– Тогда у нас есть ты.

– Ага, всё-таки будем рожи бить?

– Нет, сразу труп прятать.

Сделав глубокий вдох, я постучался в окно. Раньше Соня реагировала на мой приход в любое время суток. Сколько раз я проникал в её квартиру, минуя двери?

На этот раз за окном была тишина.

– Может быть, не слышит? – мягко предположил Кир.

Я стукнул ещё раз, вложив в удар куда больше силы. Стекло угрожающе затрещало.

– Ну или подходить не хочет, – продолжил мысль мелкий, то ли специально дразня меня, то ли по своему малолетству не понимая, как на меня действуют его предположения. – Или вовсе дома не ночует…

Звук бьющегося стекла и мой сдавленный крик были ему ответом.

***

Обошлось без полиции. Но обратиться к отцу всё же пришлось: дабы отвёз в многопрофильную больницу и договорился, чтобы меня там приняли без документов (вот уж не думал, что я когда-нибудь начну скучать по своему паспорту!). Одним ударом я умудрился не только разбить стекло Сониного окна, но и рассечь внешнюю сторону кисти, повредив один из сосудов. В итоге кровью было уделано всё – я, Кир, отцовская ветровка, и даже стена старенькой двухэтажки приобрела пару бурых отпечатков.

Кирилл в компании пришедших Дамира и Стаса был оставлен сторожить Сонин дом от чужих посягательств (открытое окно как бы предполагало).

Мы же с отцом до самого утра просидели в отделении травмы, откуда я вышел с парочкой свеже наложенных швов и перевязью на руке. А если прибавить к этому разбитый утром нос, огромный синяк на грудине (привет Даму) и расцарапанную спину, то пациент был скорее мёртв, чем жив.

Но даже в этой ситуации нашлись свои плюсы – с подачи родителя в местной лаборатории у меня взяли кровь для всех необходимых анализов.

– Такими темпами я скоро вконец обескровленным окажусь, – хмыкнул, выходя на улицу.

– Рома, это уже не смешно, – крайне серьёзным тоном сообщил мне отец, следуя за мной.

– А что? Диагноз малокровие заиграл новыми красками, – не унимался я. – Если понимать буквально, конечно же. А то ведь, гляди, я так к тридцати годам соберу все болезни крови. Не знаешь, что там следующее по списку?

– Рома! – практически гаркнул отец, потом добавил, правда, уже более спокойно: – Не смешно.

***

К моему удивлению, привёз он меня не домой. Знакомый парк встретил нас практически полной тишиной, если не считать шелеста высоченных сосен, мерно покачивающихся от прохладного ветра. С первого взгляда он казался безлюдным, но стоило присмотреться и меж деревьев угадывались ранние пташки: собачники, велосипедисты, бегуны и бабульки с палками для скандинавской ходьбы.

– Зачем? – нахмурился я, предчувствуя ещё один разговор по душам, от которых уже тошнило.

– Просто, – отозвался папа. – В детстве тебе здесь нравилось.

– Не помню.

– Тебе ещё и года не было. По выходным мы любили с мамой брать тебя со Стасом и приезжать сюда.

– Ой, нет-нет, – затряс головой, – пожалуйста, только не приступ ностальгии.

Но мою мольбу, как и ожидалось, проигнорировали.

– Ты тогда совсем мелкий был, едва ходить научился и сразу же побежал. Всё время норовил куда-нибудь от нас удрать.

– С годами ничего не изменилось.

– Мы с мамой только и успевали тебя ловить, прежде чем ты нырнёшь в какие-нибудь кусты или канаву. Здесь тогда не так благоустроено было.

– Тяга к приключениям.

Мы шли по одной из прогулочных дорожек, уводящей вглубь парка.

– Стас начинал бегать вокруг тебя и каждый раз, натыкаясь на него, ты менял направление. В итоге вы с ним едва ли не по полчаса могли толкаться на одном пятачке…

– Вечно он весь кайф обламывает. И ни фига с годами не изменилось.

– А мне это казалось таким удобным и безопасным для тебя, – словно не слыша, продолжал отец, – а вот сейчас думаю: может быть, стоило тебя просто отпустить?

– Ну да, глядишь, шею бы свернул лет на двадцать раньше…

– В результате всё заканчивалось тем, что ты садился на землю и вообще отказывался куда-либо идти.

– Ещё бы! Откормили слона, иди попробуй с ним совладай.

– Рома! – отцовское терпение наконец-то иссякло. Мне даже легче стало, а то это его спокойствие было поперёк горла. – Ты можешь хоть минуту спокойно послушать?

– Минута истекла полчаса назад. Кто ж знал, что у тебя с возрастом начнутся все эти стариковские привычки пускаться по волнам воспоминаний…

Я не то чтобы паясничал, просто было что-то такое в отцовской речи, что заставляло меня волноваться.

Александр Дмитриевич устало сжал пальцами переносицу, словно ища в себе силы.

– Короче, сын. Мы всегда пытались защитить тебя. Временами слишком. И видимо, до сих пор перегибаем палку с гиперопекой… Раньше я списывал это на то, что мы чуть не потеряли тебя. Но сейчас вижу – так было всегда. Наверное, из-за особенностей твоего характера. Но это было страшно – дать тебе полную свободу, ибо твоя тяга к приключениям… она действительно неудержима. И вот сейчас я смотрю на тебя, и мне всё ещё страшно. Даже страшнее, чем двадцать лет назад, ведь канавы, в которые ты так и норовишь свалиться, стали глубже и шире…

– Па… – в носу у меня защипало. И шутки больше никак не желали шутиться.

– Подожди… ещё. Рома… Я тебя отпускаю. Делай что хочешь. Серьёзно.

Я весь сжался, вдруг испугавшись, что он отказывается от меня.