Текст книги "С любовью, Рома (СИ)"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

***

Впрочем, я зря наезжала на Рому – у меня самой были весьма смутные представления о том, чего я жду. Мы с ним оба словно зависли где-то между: уже не дети, но ещё не… взрослые. С каждым новым днём наше общение принимало всё более интимный характер, ласки становились смелее, а паузы в разговорах провокационней. Только сейчас до меня вдруг стало доходить, что такое влюблённость. Голова была хмельной от переполнявших меня чувств, а всё моё нутро будто заново прикипало к Чернову.

Первые дни нашего знакомства теперь казались мне такой глупостью. Было забавно вспоминать свои реакции на мажористого новичка: как меня раздражали его модные прикиды, как бесила эта идеальная чёлка, как высокомерные взгляды порождали острое желание огреть его чем-нибудь тяжёлым. Сейчас я не замечала ничего из этого, хотя всё было на месте: и одежда, и чёлка, и взгляды. Но я будто бы научилась проникать куда-то за них, видеть ядро его души со всеми страхами, волнениями, переживаниями. Хотя Рома ни на йоту не облегчал мне задачу, скорее наоборот – он, верный самому себе, зачастую демонстрировал этому миру лишь сарказм и несносный характер, которые многие принимали за чистую монету. Но вот в чём прикол: чем отвратительней он вёл себя, тем с большим восхищением на него смотрели окружающие. Он восхищал окружающих своей неординарностью, острым умом, тонким чувством юмора и стремлением к независимости.  Правда, ровным счётом до тех пор, пока его креативное мышление не проходилось по тем же окружающим асфальтоукладчиком.

С ним было непросто. Но в какой-то момент я для себя решила, что его просто нужно любить именно таким: несносным, колючим, вызывающим.  Хотя со мной он всё же был другим: более открытым, мягким, по-своему заботливым, но и в случае чего первым, кто попадал под его меткое жало, была я.

– Как ты его терпишь? – однажды в шутку спросил Стас, приехавший на каникулы домой.

– Любовь зла, – отшутилась, стараясь не смотреть старшему из братьев в глаза.

Терпела ли я его? Здесь важно понимать, что долгие годы  Рома был тем, вокруг кого крутилась вся моя жизнь. Бывало по-всякому: грустно, радостно, остро, больно, нежно, счастливо; в одни дни нам было сложно друг с другом, а иногда мне казалось, что наши отношения самая естественная вещь в мире.

Стокгольмский синдром – в итоге я поставила диагноз сама себе. Мы тогда уже учились в одиннадцатом классе, строили планы на свои жизни и немного волновались перед выходом в большое плаванье, и я вдруг осознала, что не смыслю своей дальнейшей жизни без него, как если бы Рома проник мне под кожу.

Наши отношения всё больше находились на грани, и мы оба будто были преисполнены волнительно-сладостным томлением.  Маргарита Дмитриевна в один прекрасный день даже застукала нас  целующимися под лестницей. Не то чтобы мы часто практиковали публичное проявление чувств, но иногда крыло даже нас, особенно после долгих разлук. Классная не придумала ничего лучше, чем отвести нас к Сане, которая, казалось, смутилась больше нашего.

– Ну и что мне с вами делать? – вздохнула Ромина мама, когда дверь за Марго закрылась.

– Понять и простить? – самоуверенно предложил учительский сынок.

– Мне тебя легче прибить, – в сердцах заметила Александра Сергеевна.

– А чёй-то меня, – возмутился Ромка, – вообще-то, мы под лестницей вдвоём были. Знаешь ли, тяжеловато как-то практиковать французский поцелуй с самим собой.

Пришлось его пнуть от души. Я даже про смущение забыла, настолько велика была сила моего возмущения.

– Рома, – обречённо вздохнула его мать, – не быть тебе гусаром.

– Дык я и не претендую. Я лучше собой побуду.

И в этом был весь он.

***

Окончательно мы сдались весной. Что, наверное, вышло вполне символично. У нас были каникулы, и думать об учёбе не оставалось никаких сил. Весь год мы, как и все наши одноклассники, усиленно готовились к экзаменам, а при упоминании заветного сочетания трёх букв «ЕГЭ» уже начинало тошнить и бросать в дрожь. И вот именно тогда Ромео огорошил меня неожиданным: «А поехали на выходные за город?» Я посмотрела на него ошарашенным взглядом и… кивнула, соглашаясь разом на всё.

Рома каким-то чудом убедил Стаса снять нам номер на загородной базе отдыха. До сих пор не знаю, что он сказал Сашкам, мне же пришлось врать бабуле с мамой, что на выходных буду у Лапиной усиленно готовиться к экзаменам.

 – Тань, встретишь моих на улице, ври, что я у тебя дома над учебниками сижу, – едва ли не молила я её. К счастью, подруга была из понятливых.

– Угу, – развеселилась она, – ты там со своим «учебником» поаккуратней только… карандаши не затупите.

Накануне отъезда я сидела дома и без устали нервничала, ощущая себя словно на иголках. Даже к бабушке в комнату пришла, не в силах выдержать груз своих мыслей. Мама в этот день работала.

Ба смотрела какую-то очередную слезливую передачу на ТВ, где юная девочка, обделённая судьбой, виртуозно играла на пианино.

– Красиво, – подала я голос, лишь бы что-то сказать.

– Лариса куда лучше могла.

– Мама?! – искренне удивилась я.

– Ну да, – как ни в чём не бывало пожала плечами бабушка. – Она же всё детство и юность музыкой занималась.

– Да?! – всё с тем же недоверием переспросила я.

– А чему ты, собственно, удивляешься?

– Ну-у-у… это же мама.

К своим семнадцати годам я привыкла воспринимать её скорее как непутёвую младшую сестру, чем своего родителя.

– Она не всегда такой была, – грустно покачала головой бабушка. – В детстве она была очень талантливой девочкой. Все педагоги ею восхищались.

– Да? – вновь не поверила я. Бабушка почти никогда не рассказывала о прошлом мамы.

– Да… До того как её болезнь стала проявлять себя. Да даже тогда! Ты не представляешь, какой умницей и красавицей была твоя мама!

Она была права – мне было очень тяжело рассмотреть в матери хоть что-либо прекрасное.

– И что случилось потом?

– А потом она влюбилась.

– Безответно?

– Отчего же. Твой отец тоже был без ума от неё.

А вот здесь я чуть не упала с дивана.

– Отец? Мой?

– Конечно. Ты же не думала, что появилась из воздуха?

– Нет, но ты никогда не говорила о нём.

Бабушка задумчиво посмотрела в мою сторону, словно прикидывая, стоит ли вообще продолжать начатую тему. И если честно, то я была уверена, что она сейчас пойдёт на попятную, но ба меня удивила.

– Лариса была очень талантливой девочкой. И красивой. В школе у неё было много друзей и поклонников, до того как эта окаянная болезнь взяла верх. Все сначала считали, что это у неё причуды такие… Настроение меняться стало, плакала часто, потом бояться всего стала. Говорили, что возраст такой, я её даже к врачам водила, те руками лишь разводили, пока Лара однажды не заявила, что голоса слышит. Вот тогда ей поставили эту самую шизофрению. Таблетки выписали, они вроде как помогали, вот только ей от них плохо было: подавленная всё время ходила, печальная, сил не было ни на что.

– И она их бросила?

– Нет, она старалась. Очень старалась быть как все, продолжала заниматься музыкой, ходила в школу, вот только на ней как будто поставили крест. Учителя занимались с ней в полсилы, перестали отправлять её на конкурсы. Маму это очень расстраивало.

– Ну да, – согласилась я, вдруг испытав острый укол обиды за маму. Это ведь, наверное, очень больно, когда все от тебя отворачиваются.

– С возрастом стало чуть легче. Лекарства помогали, да и она сама стала привыкать к своей болезни. Окончила школу, поступила в музыкальное училище.

– Мама – музыкант? – искренне удивилась я, вспоминая о том, что никогда не видела её документов об образовании.

Ба едва заметно отрицательно качнула головой:

– Она так и не закончила.

А это уже было больше похоже на правду.

– Почему?

– Отца твоего встретила. Он тоже был студентом, учился в том же колледже. У них случилась любовь.

– Самая настоящая?

– Самая настоящая. Твоя мама настолько потеряла голову, что даже лекарства принимать перестала, уверенная в том, что они её… тормозят, как нынче говорят. Ей хотелось быть самой-самой для него. Самой весёлой, самой активной… И у неё почти получилось. Она расцвела. Я, если честно, очень радовалась за неё, ведь всё шло так хорошо и Лариса была по-настоящему счастлива.

– Пока…

– Пока она не забеременела тобой. Сама понимаешь, дело молодое…

– А студент этот её куда делся?

– Испугался. Мама, когда поняла, что в положении, тоже сильно запереживала и стала… нервной и дёрганой. И это ещё больше насторожило Анатолия.

Анатолий. Анатольевна. Так вот как, значит, звали моего отца. Всю жизнь я была Игоревной в честь дедушки, который умер задолго до моего рождения.

– И он ушёл?

– Не сразу, но да. И это подкосило Ларису окончательно. Врачи предупреждали её о том, что необходимо принимать лекарства, но она очень боялась, что это навредит тебе.

– А потом?

– Когда ты родилась, у неё случилась… как её сейчас модно называть… послеродовая депрессия. Но тогда о таком никто не говорил. Она и доломала нашу маму.

Бабушка шмыгнула носом и… неожиданно заплакала.

– Сонечка, ты даже не представляешь, какой была Лара.

Это точно. Я не представляла.

***

Сказать, что бабушкин рассказ впечатлил меня, – ничего не сказать. Я настолько была озадачена маминой судьбой, что даже забыла о своих треволнениях по поводу наших с Черновым планов.

На следующий день, сидя в газельке, которая везла нас за город, и прижимаясь к боку своего парня, я всеми силами пыталась представить ту маму, что жила в бабушкиной памяти. Талантливую, молодую, красивую, влюблённую… И у меня никак не получалось.

– По-моему, ты где-то не здесь, – ворвался в мои мысли Рома. В отличие от меня, ему-то как раз некуда было сбежать от волнения.

– Тут я, – улыбнулась слегка натянуто и потеснее прижалась к нему. – Просто думаю.

– О чём?

Я не знала, стоит ли посвящать его в свои семейные дела. Дело тут было вовсе не в вопросе доверия, просто я сама ещё не определилась, как относиться к открывшейся истории. Но вместе с тем мне было тяжело держать всё в себе, поэтому я спросила первое, что взбрело мне в голову:

– А что бы ты делал, если бы твоя девушка забеременела?

Бедный Чернов поперхнулся и с недоверием покосился на меня.

– То есть ты?

– Нет, какая-нибудь другая… гипотетическая.

– Хм… это сейчас подразумевается, что у меня ещё кто-то есть?

Подозревать Ромку в связях ещё с кем-то было глупо. Его тонкая душевная организация попросту бы не выдержала столько социального стресса. Пришлось согласиться:

– Ладно, допустим, что это буду я.

Он бросил на меня взгляд под названием «час от часу не легче».

– Тебе напомнить, что у нас с тобой есть пачка… резинок с прошлого года?

И тут до меня дошло, каким боком мой вопрос повернулся в его голове.

– Ты всё ещё её хранишь? – удивилась я, посильнее закусив внутреннюю сторону щеки. Разговоры про гипотетическую беременность были сейчас «уместны» как никогда.

– Нет, – буркнул Рома. – Новые купил. Я что, дурак…

– Нет, ты – умничка, – перебила его, мягко поцеловав в щёку, но Чернова это успокоило мало. Вот угораздило же меня с невротиком связаться?!

Мы оба замолчали. Я втихаря провела влажными ладонями по поверхности джинс, а потом, зажмурившись, выпалила свой вопрос опять:

– Ну а всё же? Что, если… что-то пойдёт не так?

Теперь эта тема начала волновать меня уже… в контексте наших отношений.

Рома покрутил головой, прицениваясь к набитой людьми газельке.

– Ты уверена, что хочешь обсуждать это здесь и сейчас?

– Да, – нахмурилась я.

Эта зараза вздохнул и на весь салон своим поставленным голосом переспросил:

– Я правильно тебя понял, что ты хочешь знать, что мы будем делать в случае незапланированной беременности?

Внимание всех пассажиров обратилось в нашу сторону. Роман Александрович по-своему умел избегать неприятных для него тем.

Мило улыбнулась окружающим и… с размаху врезала Роме локтём в живот, тот аж захрипел.

– Ещё раз так сделаешь – и все выходные проведёшь наедине с учебником математики, клянусь.

До самого приезда он вёл себя как шёлковый. И лишь после того как мы заселились в номер, торжественно пообещал:

– Сонька, все наши проблемы мы будем решать вместе.

Ответ меня успокоил.

***

Наш первый раз случился крайне бестолково. Даже несмотря на то, что Ромео на самом деле готовился, прихватив с собой из города не только анонсированную пачку презервативов, но и джентльменский набор в виде коробки рафаэлок, тюбика лубриканта и бутылька пустырника.

Увидев всё это счастье, я долго хохотала, велев Ромке передать Стасу, что из того вышел хреновый учитель.

– Между прочим, единственный дельный совет, который он дал – расслабиться и получать удовольствие, – обиженно надулся мой Чернов.

Так мы и провели наш первый романтический вечер. Я задумчиво потягивала коктейль из воды и десятка капель пустырника, а хмурый Роман поедал конфеты одну за одной. Вообще-то, Стас был полностью прав, нам просто нужно было расслабиться, но официальность момента нехило так давила на нервы, поэтому всё и вышло чёрт знает как.

Было больно, неуклюже и ни фига не красиво.

– Всё в этих фильмах врут, – подытожил расстроенный Ромка.

– Угу, – поддакнула я, чувствуя, что ещё чуть-чуть – и разревусь. Ситуация показалась мне настолько нелепой, что я в очередной раз поставила себе диагноз: вечно всё не как у людей.

Кто ж знал, что реальность и ожидания зачастую имеют свойство расходиться?

Зато теперь, когда самое пугающее осталось позади, можно было просто лежать под одним одеялом, соприкасаясь влажной и разгоряченной кожей, ощущая глухое биение сердец, и наслаждаться компанией друг друга, рисуя пальцами замысловатые узоры, изучая изгибы и впадинки. Постепенно огонёк внутри, что так напоминал ощущение уюта, вдруг стал перерастать во что-то большее, наполняя душу волнением, трепетом и жаром. Все мысли покинули головы, предоставив нас самим себе. Он был нежным, настойчивым и непривычно эмоциональным. Мне же достались отзывчивость, страстность и… банальная влюблённость, когда от каждого его прикосновения сознание сносило только так. Поначалу даже дышать получалось через раз, но в какой-то момент инстинкты всё-таки взяли своё и мы оба провалились в сладостную негу и забытьё.

Глава 16

Наши дни

Рома

Отец припарковал машину возле высотки, которую каждый из нас до сих пор считал своим домом.

Я схватился за дверную ручку, но папа неожиданно коснулся моего плеча.

– Сначала домой.

– Но…

– Домой, – тоном, не терпящим возражений, велели мне. – Завтра к Соне побежишь.

Зло скрипнул зубами и всё-таки выскочил из салона. Думал хлопнуть дверью, но решил, что это будет совсем уж по-детски.

– Ну и зачем? – донёсся голос Дама мне в спину, правда, обращался он всё же к родителю.

– Куда он в таком состоянии? Он ей либо истерику закатит… либо истерику.

Услышанное мне не понравилось, но, как бы болезненно это ни было признавать, родитель, как всегда, оказался прав. В моей голове вертелось слишком много вопросов, которые мне хотелось задать Соне, главным из которых являлся обвинительный: «Почему?»

Несмотря на поздний вечер, дверь открыла мама, должно быть заметившая нас в свете фонарей из окна. За её спиной, виляя хвостом,  сидел Бакс. Ещё парочку лет назад он бы обязательно предпринял попытку сбить нас с ног, преисполненный восторгами по поводу встречи, но с возрастом ретривер заметно подрастерял свою активность.

Впрочем, матушка тоже не спешила оказывать нам тёплый приём.

– Во что вы опять влипли? – грозно скрестив руки на груди, набросилась она, стоило лишь двери за нашими спинами закрыться.

Отец крякнул.

Сцена до смешного напоминала юность, когда мы с братьями, загулявшись, втроём возвращались после наступления комендантского часа.

– Сань, дай им хотя бы разуться.

Мать пустила в его сторону убийственный взгляд в моих лучших традициях. Видимо, в нашей семье любовь к выразительным жестам передавалась на генном уровне. После чего вздохнула и кивнула, словно давая своё разрешение.

Ближе всех к ней стоял Стас, скинув кроссовки, он сделал шаг вперёд и чмокнул маму в щёку.

– Привет.

Мама слегка отстранилась, вглядываясь в его лицо, после чего изрекла таинственное: «Не ты», с чувством заключив старшего из отпрысков в объятия.

Следующий на очереди был Дамир, который всё это время стоял с улыбкой до ушей.

– Добро пожаловать домой, – подколол он нашу Саню.

– Ещё не решила, – фыркнула мама, притягивая Дама к себе. – И не ты.

– Откуда такая уверенность?

– Чувствую. У тебя, в отличие от этих двоих, в последнее время всё в порядке с головой.

– А у нас, значит, не в порядке? – возмутился Стас за спиной у матери, за что получил ещё один красноречивый взгляд.

– У тебя – нет, – безапеляционно отозвалась Саня.

– И что мне нужно сделать, чтобы статус поменять?

– Я тебе потом расскажу, – хмыкнул отец, положив руку ему на плечо и увлекая старшенького за собой вглубь квартиры. Дамир незаметно последовал за ними, оставив меня наедине с матерью. Вот же предатели!

– Твоя очередь, – немного печально улыбнулась ма.

– Обниматься?

– Находить приключения на пятую точку, – поставили мне диагноз, после чего всё же погладили по голове и крепко обняли. На этот раз я не возражал. – Видимо, рано или поздно это должно было случиться. Что ж у вас взросление-то так тяжко проходит?

Отвечать не было смысла, лишь коснулся кончиком носа маминой макушки. Она пахла чем-то сладким и родным. Я мог жить в Питере сколько угодно, но дом у меня всегда один – рядом с семьёй.

***

– Рома, ты бестолочь, – устало потерев глаза, заключила мама, слегка удивив меня. Наверное, ждал чего угодно, но только не этого.

– Ну-у-у… – немного виновато протянул я, на что она  всплеснула руками и поднялась на ноги.

Вот уже почти час мы с ней сидели на кухне вдвоём, за окном уже забрезжил рассвет. После того как мы вот так вот посреди ночи ввалились домой, последовали долгие шатания по квартире, сначала нас кормили поздним ужином, потом к нам вышел заспанный Кирилл в пижамных штанах и с восемью кубиками пресса на своём юношеском торсе. При этом сколько-нибудь удивлённым он не выглядел, в отличие от сестёр, которые уже через полчаса подняли такие визги-писки на всю квартиру по поводу нашего приезда, что, конечно же, разбудили самого младшего – Никиту.

В итоге остаться наедине с мамой я смог только ближе к утру. Я бы, может быть, и взял паузу, но разве от неё укроешься? Вручив братишку бате и вытолкав остальных детей в гостиную развлекать друг друга, она закрылась со мной на кухне.

И вот я вновь пытался собрать всю свою историю воедино. Получилось сбивчиво и до дурости нелепо. И если отцовской реакции я просто боялся, то перед мамой по-настоящему было стыдно. За всё и сразу… но в первую очередь за то, что, возможно, опять заставляю её проходить через весь тот ужас. Однако ужасаться матушка не спешила – она злилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Знаешь, – гневно начала она, – я всегда думала, что из вас троих ты самый умный. Не в житейских вопросах, но в плане критичности ума… ты бы мог нам всем фору дать. И – вот! Неужели ошибки Стаса и Дамира тебя ничему не научили?!

– Ну-у-у… – опять затянул я, – беременеть от меня никто не беременел, чужих жён не уводил…

– Лучше б уводил, и сразу беременных. Тройней!

Она выпалила это настолько эмоционально, что фантазия сразу же нарисовала беременный гарем чужих жён. Даже пот прошиб. Чур меня!

– Очень смешно.

– Было бы, если бы не было так грустно.

– Ну извини! – тоже подскочил на ноги. – Вся эта хрень с кровью происходит как-то без моего участия.

– Пф-ф-ф, – фыркнула мать, – то есть ты думаешь, я из-за этого на тебя сейчас злюсь?

– Ну да.

– Рома, ты бестолочь.

– А ты повторяешься.

Смешок у неё всё-таки вырвался.

– Я тебе скажу это только один раз. Вот здесь и сейчас. И больше повторять не буду. Независимо от всех твоих анализов и прогнозов врачей, хер я тебя кому отдам. Даже если это вдруг лейкоз вернулся, – здесь она всё же сплюнула, – это ещё ничего не означает. Сейчас и не такое лечится.

– Да, но я не хочу… чтобы вы опять через это проходили.

– Ха! – не удержалась маман. – Я тебя шесть часов рожала, я из-за тебя ночами не спала, я ради тебя третий раз матерью согласилась стать, я из-за тебя поседела в двадцать лет, неужели ты думаешь, что в этом мире есть ещё хоть что-то, с чем бы я не справилась?!

– Мам…

– Нет! Не хочу сейчас об этом. Решил похоронить себя раньше времени – пожалуйста, – она сделала пафосный жест рукой в сторону двери. – Только учти, что тогда я лично прибью тебя первой.

Мы впились друг в друга взглядами, внутри меня фонтаном бурлили эмоции, но найти им подходящее название никак не выходило.

– А насчёт Сони… – тем временем продолжила свою экзекуцию матушка. – Как ты умудряешься помогать всем – Стасу, Вере, Даму с Катей – и… при этом прошляпить девочку, которая единственная из всех умела тебя понимать? Быть где-то там…

– Ты же знаешь… нашу историю, – слабо попытался отмазаться я, уже предчувствуя, что родительница, как всегда, окажется права.

– Нет! Не знаю. Я ещё тогда этого не поняла. Или поняла, но не приняла… А, не суть. Это ваш отец заладил как заведённый, чтобы я вас не трогала, что вы сами разберётесь. А вас просто нужно было выпороть… обоих и запереть в комнате, чтобы поговорили уже.

– Это был её выбор! Я пытался! – сорвался едва ли не на крик.

– Ни фига! – Александра Сергеевна была непоколебима. – Всё, что касается твоей тушки, – это твой выбор. Ты сам потащил свой зад в Питер, тебя никто не гнал, вопреки всему, что бы Соня там ни говорила. А вот сейчас то, что она замуж выходит, – это да, её выбор. Поэтому… Рома, ты – бестолочь.

С шумом плюхнулся на стул.

– Да понял я, понял.

– Что?

– Что облажался… и что… придётся постараться, чтобы всё исправить.

– Слава богу!

***

Сашки

Никитка беспокойно спал посреди огромной кровати, тонко реагируя на происходящее в доме. Александр Дмитриевич Чернов сидел в кресле и смотрел на сына, который то и дело морщил свой нос-кнопку во сне.

Где-то за дверью спальни слышались голоса, но Александр даже не пытался прислушиваться: нужен будет – позовут, за последние двадцать четыре часа он и так сделал немало. Усталость брала своё, вторые сутки на ногах… В двадцать лет оставаться бодрым было куда проще, чем в сорок. Но он всё равно упорно не шёл спать, дожидаясь жену.

Саня влетела в спальню разъярённой фурией, но, увидев силуэт сына в ворохе одеял, замерла… Её плечи будто бы сдулись в тот же момент. Сашка в два шага оказался возле супруги, притягивая её к своей груди. Она сразу же извернулась в его руках, утыкаясь носом в основание шеи и тихо-тихо всхлипнув.

– Это же не оно… – шёпотом, едва слышно.

Чернов на мгновение замялся. Больше всего на свете он хотел бы поклясться и убедить себя, её, Рому, весь в мир в том, что их третьему сыну ничего не грозит. Но Александр Дмитриевич, как никто другой, знал, что жизнь порой бывает той ещё с*кой. И гарантий у него, к сожалению, не было никаких. И страх, такой знакомый, вновь зашевелился где-то в груди. Но у Сашки, в отличие от жены, просто не было права на панику. Поэтому, поцеловав Саню в висок, уверенно проговорил:

– Он со всем справится. А сейчас Рома дома, и это главное.

***

Рома

Чувствовал себя конченым дураком. За последнюю неделю я пережил столько серьёзных разговоров, что впору было просто удавиться. Стас, отец, мама… Чем дальше, тем больше в этой истории я походил на инфантильного труса, который только и делал, что шёл на поводу у своих страхов. Моё семейство любило фонтанировать пафосными речами и учить уму-разуму, зачастую забывая о тех делах, что каждый их них нагородил в своё время. Однако это не мешало мне признавать их правоту.

И сейчас, оглядываясь на события трёхлетней давности, я раз за разом задумывался о том, мог ли поступить иначе? Тогда мы с Соней смогли бы сделать другой выбор? Вопросов было много, а вот ответов, как обычно, ни одного.

После разговора с мамой на меня накатил приступ удушья. Запершись в ванной и глядя на своё потрёпанное отражение в зеркале, я думал лишь о том, что окончательно всё испортил.

Почти за семь лет отношений я привык воспринимать нас с Соней как некую данность. Мы могли ругаться, ссориться, быть недовольными друг другом, но никогда ни один из нас всерьёз не допускал и мысли расстаться по-настоящему. Или же я чего-то не знал?

– Харэ жалеть себя, – потребовал у человека в зеркале. Он горько усмехнулся и показал язык. Так и умом тронуться недалеко.

Был уверен, что так и не смогу уснуть, готовясь с первыми петухами кинуться выяснять отношения со своей Романовой, но стоило голове коснуться подушки, как я провалился в сон, вышибить меня из которого смог лишь звонкий девичий смех.

– Плохи дела, – знакомый голос сквозь тьму достиг моего сознания.

Еле продрав глаза, я уставился на сестру, идентифицировать которую с первого раза не вышло – головная боль была посильнее того раза после клуба.

– Сгинь, – потребовал я у малолетней ехидны и откинулся назад на подушку.

Но у женщин этой семьи была поразительная способность добиваться своего.

 – Обязательно, – заверила меня одна из близняшек. – Только фото на память сделаю.

По манере общения я все же определил, что нарушителем спокойствия была Кристинка, Викин характер заметно мягче.

– Какого… – начал я, но сестрица осталась верна своему слову и, подняв перед собой камеру телефона, таки нажала на кнопку. Яркая вспышка больно ударила по глазам, в которые словно кто-то насыпал песка. – Что б тебя!..

Сестрица довольно захихикала, рассматривая получившийся снимок.

– Ой, не могу, ты такой милый тут!

Заспанный, лохматый и злой. Куда уж милее?

– А ты знаешь, что во сне ещё и слюни пускаешь? – не унималась Крис. – Ну прям зая! Слушай, а можно я тебя в сторис запощу? Пусть все заценят, какой у меня брательник!

– У тебя ещё четыре есть, вот их и выкладывай.

– Я их и бодрствующими заснять могу, а ты только во сне хорошенький…

– Ну всё, – цыкнул на неё я и, решив забить на свои страдания и таки прибить это малолетнее чудовище, рванул с кровати.

Кристина со смехом отскочила в сторону, выставив вперёд ладони.

– Эй-эй, девочек, между прочим,  бить нельзя.

– Таких, как ты, очень даже льзя!

Сестру я всё-таки изловил и… защекотав, уронил на кровать. Та заливалась настолько искренним смехом, как когда-то в далёком детстве, что внутри меня даже всё сжалось от осознания быстротечности времени. Я помнил ещё совсем мелкую кнопку с двумя белобрысыми косичками, сейчас же передо мной сидела взрослая барышня и абсолютно на равных подкалывала меня.

– Отвернись, – обречённо вздохнув, потребовал я от неё.

Кристинка фыркнула, но просьбу выполнила.

Натягивал джинсы и пытался хоть немного собрать мысли в кучу.

– Сколько времени? – бросил через плечо.

– Обед скоро.

Я замер на месте, чуть не выронив из рук футболку.

– Как обед?

– Так. Мама велела тебя будить идти, мы на стол накрываем, все уже встали. Ты последний.

– Чёрт! – выругался я, пулей вылетая из комнаты и едва не сбив с ног Бакса, не вовремя попавшегося на моём пути.

– Пожар где? – долетел из кухни мамин голос, но я уже успел сунуть ноги в кроссовки.

– На душе! – крикнул я, закрывая за собой дверь.

***

Я планировал появиться у Сони с самого утра. Была среда, а в будние дни она обычно рано выходила из дома, спеша либо в универ, либо на работу. Поэтому застать её дома, когда время перевалило за полдень, было маловероятно. Можно, конечно, наведаться вечером, но я бы просто не удержался. Находиться с ней в одном городе и не предпринять попытки поговорить – это выше моих сил.

Несмотря на начало лета, день сегодня выдался прохладным, я быстрым шагом нёсся по району, спрятав руки в карманы и вжав голову в плечи. В одной футболке оказалось зябко, но возвращаться обратно домой за утеплением не хотелось. Меня и без этого преследовал страх, что я ОПОЗДАЛ, и дело тут было вовсе не в цифрах на часах. Лишь замерев на светофоре, я бросил быстрый взгляд в витрину ближайшего магазина.

Помятый, заспанный, взлохмаченный. Я вдруг сообразил, что даже не заглянул в ванную. Без утреннего душа, с нечищеными зубами, в несвежей одежде и торчащими во все стороны волосами я чувствовал себя максимально беззащитным, словно всё, из чего состояла моя суть, неожиданно испарилось, оставив от меня лишь оголённые нервы.

Судорожная попытка привести чёлку в порядок ни к чему не привела, я даже зелёный свет пропустил, тщательно прижимая прядь волос ко лбу. Усилием воли заставил себя поверить в то, что это вообще не имеет никакого значения.

Ускорив шаг, свернул от дороги, обогнул знакомые двухэтажки и оказался перед до боли знакомым домом. В этом дворе жизнь всегда словно вставала на паузу, за тот срок, что мы жили в этом городе, конкретно здесь не изменилось ровным счётом ничего. Разве что старенькие двухэтажки стали ещё обшарпаннее. Иногда мне думалось, что жизнь тут текла по своим законам, понятным лишь местным жителям.

Вот необъятная тётя Люба – неизменная подружка Сониной бабушки – по старинке на турникете выбивает пыль из повидавшего многое потрёпанного коврика; очередная смена мелких детей брала приступом кривой клён, росший под окнами нужного мне дома. А сбоку от подъезда Романовой в палисаднике за покосившимся забором в траве сидела трёхцветная кошка.

Медленно подошёл к изгороди и, присев на корточки, позвал свою давешнюю знакомую.

– Муся, кс-кс.

Та подняла на меня свою мохнатую морду и… осталась сидеть на месте.

– Ну Муся, – закатил я глаза, – вот только не говори, что и ты меня знать не желаешь.

Говорить она не стала, но хвостом предостерегающе дёрнула.

– Да ладно тебе, а как же «понять и простить»?

Кошка зевнула и со скучающим видом принялась мыться, притворяясь, что не замечает меня, но то и дело замирала, прислушиваясь к моим движениям.

– Муся! – возмутился я по-настоящему, – вот фиг я тебе ещё за кормом в три часа ночи ходить буду!

Сказал, а сам подумал, что, скорее всего, так оно и будет, и вовсе не потому, что я выполню свою угрозу, а потому, что прав на эту кошку у меня не будет никаких. Но хвостатой это было невдомёк, поэтому, вскинув на меня любопытный взгляд, она-таки перестала вылизываться и принялась пробираться сквозь лопухи ко мне. Я хотел её погладить, только она не далась, но зато принялась обнюхивать мою обувь. Неужели меня так давно здесь не было, что она стала меня забывать?

Не спешил заходить в подъезд, набираясь смелости столкнуться с Соней и её семьёй. За это время Муся сумела признать во мне своего и пару раз боднула меня головой.

– Ну слава богу, – невесело улыбнулся я и, присев, начал чесать ей за ушами, но этот момент длился недолго.