Текст книги "С любовью, Рома (СИ)"
Автор книги: Алиса Евстигнеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
С любовью, Рома
Пролог
Когда мне было одиннадцать, я решил уйти из дома. Острый семейный период болезненно прошёлся по моему самолюбию: отец целыми днями пропадал на работе, стараясь как можно скорее распрощаться с многочисленными долгами; мама, всецело погружённая в домашний быт, разрывалась между нами шестерыми. Нет, вы не ослышались. Нас действительно было шестеро: четыре сыночка и две лапочки-дочки – родители на заре своей бытности постарались. Поэтому дома всегда было людно, шумно и суетно. По большей части меня это даже устраивало: под общий гам можно было проворачивать свои делишки и не особо париться из-за вероятности быть пойманным. Но временами даже мне хотелось внимания, желательно приправленного признанием моей гениальности и неповторимости, но тут уж как повезёт. В такие моменты я стандартно начинал творить беспредел.
Даже записку оставил, написанную идеально ровным почерком: «Я ухожу». Потом, правда, немного подумав и пожалев родителей, которые по моему дерзкому плану должны были крайне огорчиться, добавил: «С любовью, Рома». Но, к глубочайшему разочарованию, записку нашла не мама, а старший брат. Стас. Изогнув губы в кривой ухмылке, он воздел руки к потолку и торжественно произнёс:
– Ну наконец-то! Первая светлая мысль за одиннадцать лет!
И прежде чем я успел придумать достойный ответ, четырнадцатилетний Стас уже успел вытащить из шкафа сумку и начал скидывать в неё мои вещи. Через пять минут к нему присоединился Дамир, второй из братьев, в результате чего большая спортивная сумка была укомплектована настолько, что я попросту не смог оторвать её от пола. Оскорблённый в своих самых лучших чувствах, я решил, что эти двое не заслуживают свободы от моей компании ещё как минимум лет пять, и предпочёл остаться дома и делать их жизнь как можно более невыносимой. С праведным гневом у меня всегда всё было в порядке. И лишь разбирая сумку, я обнаружил на дне две огромные гантели, ибо нефиг…
Вот так вот бесславно закончился мой побег из дома, который до сих пор любили припоминать мне во время семейных сборищ. При этом Стас не забывал шумно вздыхать, будто бы говоря: «А счастье было так возможно».
Так вот, к чему это всё? Я не умею нормально просить о поддержке, внимании, заботе и прочей сентиментальщине. У меня вообще трудности с выражением чувств, и смею заметить, что зачастую это не моя проблема, а окружающих. Без разницы, сколько лет прошло со дня моего рождения – год, десять или двадцать, – но я никогда напрямую не попрошу о помощи. Что, впрочем, совершенно не отменяет потребности временами ощущать, что тебя принимают и ты кому-то нужен.
В это утро я испытывал нечто подобное. Хмурое питерское небо изменило себе, уступив права нечастому гостю здешних мест – яркому солнечному свету, что априори заставляло меня ощущать себя графом Дракулой пополам со старухой Шапокляк. В то время как народ радостно шагал по улице, улыбаясь тёплым лучам яркого июльского солнца, я взирал на мир из окна своей квартиры, испытывая очередной приступ мизантропии.
И от этой хандры было лишь одно лекарство. Рука потянулась к телефону, нажимая на иконку со звёздочкой. Избранные контакты. Пара движений пальцем по экрану – и знакомый до исступления номер, который я и без того знал наизусть (но сей факт так и останется исключительно между вами и мной), пара гудков – и негромкое: «Да».
– Я решил, что утро добрым без меня не бывает, – улыбаясь во все тридцать два зуба, сообщил я Соне.
И плевать, что между нами четыре часа разницы во времени и тысячи километров расстояния.
Вместо привычного смешливого фырканья в трубке вдруг повисла пауза, которая мне не понравилась. Было в ней что-то неправильное.
– Ром, я… – начала Соня и почти тут же замолчала. Вновь.
Нахмурился.
– Всё в порядке?
Наши отношения сложно назвать образцово-показательными – мы с Соней вообще оба далеки от понятия нормы, – но они всегда были пронизаны тонкой способностью чувствовать друг друга вопреки всему.
– Да, – соврала она, сделав глубокий вдох. – Просто… не звони мне больше. Пожалуйста.
Я задумчиво поскрёб гладко выбритый подбородок, припоминая, чем закончился наш предыдущий сеанс связи. Ну поругались, она была взвинчена, я тоже ни разу не д'Артаньян, но сколько раз мы уже проходили через это?
– Обиделась?
– Нет, – опять соврала она. – Но нам… действительно нужно прекратить… – так и не смогла договорить.
– Прекратить что?! – уже не на шутку напрягся я. Этих «не звони» и «не приезжай» у нас было несчётное количество раз. Но ни одно из них не было сказано всерьёз, скорее как вызов или попытка пустить шпильку. А вот сегодня… сегодня вдруг стало не смешно.
– Ром… я замуж выхожу.
Забавно. Нет, ну правда, забавно же.
– Тебе двадцать один, – напомнил ей, а сам выдохнул с облегчением. Замуж? Это не про неё.
– Услышь меня, – чуть ли не шёпотом попросила она, заставляя всё внутри меня сжаться. Так бывало каждый раз, когда я видел её слёзы. К счастью, такое случалось не часто, иначе однажды… я бы просто двинулся от этой странной тупой боли.
– Не собираюсь этот бред слушать, – выдавил я, ощущая смутную тревогу.
– Это не бред, это правда! У меня свадьба. Скоро! – неоправданно громко закричала она, словно от силы её голоса могло что-то зависеть.
– Нет! – в той же тональности ответил я.
– Да!
Мы оба задышали чуть чаще, я же решил, что ни черта не понимаю. Если это шутка, то она переставала быть смешной.
– Прими это, – с некой обречённостью попросила она. И вот здесь я действительно поверил. Поверил в то, что это конец.
– Ясно, – сообщил абсолютно ровным голосом, не замечая того, как пальцы болезненно сжали телефон.
– Ром, я не…
– Не надо, – рубанул я, – не надо. Замуж? Окей. Иди.
Она не ответила, только тягостно вздохнула, видимо решив добить меня окончательно.
– Дату сообщи потом. Чтоб я поздравить не забыл.
– Рома, – выдохнула Соня. – Пожалуйста…
– Нет, ну а чего ты хотела?! Что я просто так это приму?! Сама же просила! Хорошо, я принимаю. Вот только это не ты уходишь, а я!
Моя гневная речь ещё долго звучала в трубке, но меня уже давно никто не слушал. Из динамика после короткого сигнала вообще больше не доносилось никаких звуков, один лишь я договаривал в пустоту:
– И записку тебе оставлю и подпишу… «С любовью, Рома».
Глава 1
Семь лет назад
Соня
Утро первого сентября восьмого класса традиционно началось с ругани мамы и бабушки. Их недовольные голоса разносились по всей квартире, безжалостно врываясь в мой сон. Я завошкалась в постели и привычным движением спрятала голову под подушку, надеясь отсрочить своё свидание с реальностью. Не помогло.
Скандал за стеной набирал обороты: голоса становились громче, интонации выразительней, эмоции яростней. Я слушала вполуха, не придавая особого значения происходящему, пока в их споре не была поставлена большая и громкая точка, оглушающе разлетевшаяся по всей квартире. Должно быть, как обычно, мама что-то уронила на пол. Стало даже любопытно: какому предмету кухонной утвари «посчастливилось» на этот раз? У неё с ними была какая-то особая нелюбовь. Помнится, в прошлый раз досталось графину, осколки которого я потом целую неделю выковыривала меж половых досок.
В квартире стало подозрительно тихо. Правда, ненадолго, и уже в следующий момент квартира вздрогнула – мать покинула «судно», не забыв на прощание с чувством хлопнуть дверью.
***
Минут через десять я стояла перед зеркалом в ванной и старательно чистила зубы. Настроение было странным. Недовольство от экстремального подъёма перемежалось с лёгким волнением из-за начала нового учебного года.
В школу хотелось. Мне вообще нравилось учиться, это было куда лучше, чем торчать дома среди бардака, нищеты и скандалов. Помнится, в начальных классах я могла торчать в стенах школы до самого вечера, зависая то на кружках, то у психолога, который всегда имел в запасе парочку интересных историй и кружку горячего чая. Но с годами моё отношение стало меняться, ведь с каждый днём я всё острее начинала ощущать пропасть между собой и другими детьми. И дело тут было даже не в шмотках (хотя и в них тоже), а в целом… в отношении к жизни. В свои четырнадцать я будто бы была старше остальных на целую жизнь. Сомнительный повод для гордости, но высокомерия это мне добавляло. Характер и мозги – это вообще было единственным, за что мне оставалось держаться.
Кинула взгляд на забрызганное зеркало и, не обнаружив в нём ничего хорошего, тяжко вздохнула. Меня часто называли миловидной, что бы это ни означало, но порой мне казалось, что во мне всего было слишком – слишком большие глаза, слишком крупный нос, слишком пухлые губы, слишком бледный цвет кожи. Меня скорее хотелось пожалеть, нежели воспринимать всерьёз. Безрассудная попытка выглядеть взрослее закончилась полным крахом. Теперь мою голову венчало «воронье гнездо» из чёрных всклокоченных волос, торчащих в разные стороны, – результат моих бюджетных экспериментов. Как сделать что-то приличное при минимуме средств? Оказалось, что никак. Поэтому чёрные волосы, так сильно напоминающие паклю, два дня назад были беспощадно острижены здесь же в ванной. Бабушка тогда чуть сознание не потеряла. Мне результат тоже не понравился, но впадать в уныние и биться головой о стену я не стала, решив, что в целом новая причёска могла бы сойти за вызов социуму.
Закончив с водными процедурами, я появилась на кухне, где бабушка, кряхтя и шумно шаркая тапками, выметала гречневую кашу из-под стола. Небольшая металлическая кастрюлька – источник недавнего шума – стояла тут же на облупившемся подоконнике.
– Какая муха укусила её на этот раз? – без особых эмоций поинтересовалась я.
Бабушка бросила на меня усталый взгляд и, отставив в сторону веник с совком, выпрямилась, болезненно держась за поясницу.
– Работу удумала искать. Опять.
– Понятно, – заключила я и взялась за веник, тесня бабулю в сторону. Как-либо ещё комментировать ситуацию не было необходимости, мы обе прекрасно знали, чем закончится история «Мама и работа».
Мать я любила. Той самой любовью, которую обычно испытывают дети к своим родителям, – безусловной, наивной и от этого болезненной. А вот уважать её не получалось. Сложно уважать человека, который большую часть времени ведёт себя как великовозрастное дитя, зачастую не отдавая отчёта своим поступкам.
Собранная с пола гречка полетела в мусорное ведро.
– Уроки сегодня есть?
– Нет, только линейка и классный час.
– И что, никакого праздника?
– Ну… – замялась я, – народ вроде бы потом гулять собирался.
Бабушка вновь тяжко вздохнула и, практически не отрывая ног от пола, вышла из кухни.
Я налила себе кружку чая и соорудила нехитрый бутерброд с маслом и уже засахаренным вареньем из крыжовника, когда бабушка вернулась, положив на стол передо мной сто рублей.
– Зачем? – поинтересовалась, прожевав.
– С ребятишками погуляешь.
То, что нынче «погулять» означало поход в макдак или прочую раскрученную сеть, где сто рублей – это вообще ни о чём, я уточнять не стала.
– Спасибо, – вполне искренне поблагодарила бабулю, при этом энтузиазма во мне не наблюдалась.
Ба поняла всё правильно и, продолжая держаться за поясницу, грузно опустилась на старенький табурет, который тут же жалобно скрипнул.
– Ну не могу я тебе больше дать!
– А я разве прошу?
Со стороны могло показаться, что мы ругаемся, голос у обеих звучал несколько напряжённо, но на самом деле мы с Раисой Ивановной прекрасно друг друга понимали. Ей всегда хотелось дать мне большего, а я… а я слишком рано разучилась ждать чего-либо.
– Возьми, – маскируя под приказ, попросила она, придвинув ко мне помятую сотку. Бросив испытывающий взгляд на купюру, я нехотя положила её в карман халата.
***
У подъезда меня ждал сюрприз в лице мамы, сжимавшей в руках потрёпанный букет дачных цветов.
– Сонечка! – обрадовалась она. – А я тут для Маргариты Дмитриевны цветочков купила.
Классная была бы «счастлива», водрузи я эту прелесть поверх кучи роз всех мастей и размеров, что каждый сентябрь дарили ей мои одноклассники.
– Спасибо, – буркнула я, не собираясь спорить с родительницей. Во-первых, это было лишней тратой энергии, а, во-вторых... кто знает, что может выкинуть моя маман под наплывом эмоций?
Забрав у неё букет, завёрнутый в помятый целофан, я в нетерпении переступила с ноги на ногу, ожидая, чем закончится эта встреча.
– Какая же ты у меня красавица! – наконец восторженно воскликнула мама, приложив кончики пальцев к губам и не сдерживая сентиментальных слёз.
Комплимент был явным преувеличением. Одетая в расклешённую чёрную юбку и видавшую виды белую блузку, я больше напоминала первоклашку-переростка, чем «красавицу».
– Спасибо, – на автомате повторила, ловя на себе любопытный взгляд соседки, появившейся в окне. Одна из местных доброжелательниц, не упускавшая возможности сунуть свой нос туда, куда не просят. – Ма, я пойду.
– Да-да, конечно, – быстро-быстро залепетала она, – только надушу тебя немного.
И прежде чем я успела сообразить, что мама собирается сделать, её рука нырнула в огромный карман старушечьей кофты и извлекла оттуда стеклянный флакон непонятно с чем. Я попыталась дёрнуться в сторону, но не успела, и пахучая жидкость из бутылька полетела прямо на меня.
– Мама!
***
– Романова! Сонька! Стой! – вопли Тани Лапиной настигли меня примерно на середине пути до школы, когда я зло вышагивала по улице, гневно размахивая несчастным букетом. Мысль о том, что мама хотела как лучше, ни разу не успокаивала. Бабушка часто говорила, что мне не хватает смирения, даже в церковь пыталась затащить, но я усиленно сопротивлялась и тому, и другому.
Резко затормозила, обернувшись назад, при этом короткие волосы взлетели вверх и криво остриженная чёлка упала мне на глаза. Да, этот безусловный минус я не предусмотрела, когда орудовала ножницами. Пока воевала с непослушными прядями, подруга успела нагнать меня.
– Экстремально, – заявила Лапина, кинув взгляд на мою причёску.
Стало неловко, ведь сама Таня сияла свежеуложенными кудряшками. Пришлось делать вид, что всё так и задумывалось с самого начала.
– Хотела ещё короче, но бабушка была против.
– Да-а-а? Ну, в целом прикольно смотрится. А это что? – она указала на засохшие ромашки и увядшие астры в моих руках.
– А это выкинуть надо, – отрезала я и сделала так, как собиралась с самого начала: отправила букет одним метким броском в мусорку.
Дальнейший путь до школы прошёл без особых неприятностей. Таня рассказывала про поездку в лагерь на море. В лагерях я никогда не бывала, тем более на море. Поэтому слушала с интересом, удивляясь тому, как это бывает. Зато у школы стало не до разговоров. Толпа людей, беготня и вопли младшеклассников, бесконечные приветствия. Обнявшись с парочкой одноклассников (забавно, как вся радость от встречи выветривается в первый же учебный день), я присоединилась к одной из компашек, где все со счастливыми лицами жаловались на окончание лета.
Где-то минут через десять появилась Маргарита Дмитриевна (она же королева Марго) в сопровождении долговязого парня. Рассмотреть его толком не удалось, ибо девчонки тут же бросились приветствовать классную, закрыв весь обзор.
Зато во время линейки мы все оторвались, разглядев новичка вдоль и поперёк. Благо что он предпочитал держаться в паре метров от нас, даже не пытаясь смешаться с общей массой.
– Красавчик, – шепнул кто-то из девочек.
– Дрыщ, – заключили в ответ мальчишки.
Правда была… на стороне обоих.
Не отличаясь особой мышечной массой, парень казался излишне худым, что лишь подчёркивало его немалый рост. Но лицо у него действительно было симпатичное. Модная чёлка, уложенная набок, очерченные скулы, будто бы с вызовом вздёрнутый подбородок и взгляд… холодный и высокомерный.
– Крутой, – продолжала восхищаться девичья половина класса.
– Пи-и-и… педалька, – возразили им в ответ парни, намекая на наряд новичка, умудрившегося нацепить на себя идеально отглаженные брюки и белую рубашку в тонкую полоску. На запястье красовались массивные часы с круглым циферблатом. И да, смотрелось это всё вместе странно, ибо кто в здравом уме станет так наряжаться ради линейки в восьмом классе?! Был бы одиннадцатый, я бы, может, ещё и поняла… но сейчас… сейчас его внешний вид наводил лишь на мысли о позёрстве.
– Мажор, – в итоге единогласно решили все, за что получили предостерегающий взгляд от нашей Марго.
Линейка, как обычно, прошла… и слава богу. Выслушав однообразную директорскую речь, повторяющуюся из года в год, и жиденько похлопав местному вокальному ансамблю, мы отправились в класс. Садиться можно было как угодно, календарь показывал первое сентября и все договорённости остались в прошлом, да и мы сами были уже вполне взрослыми, какая там рассадка мальчик-девочка? Но мои одноклассники упорно разошлись по своим старым местам. Привычка – великое дело! Да и Маргариту Дмитриевну расстраивать никто не хотел. Поэтому, окинув класс невесёлым взглядом, я поплелась за заднюю парту – спасибо немаленькому росту – в полном одиночестве. Мой верный сосед по парте, Мишка Карасёв, летом ушёл из нашей школы, переехав с родителями куда-то на север.
А потом, как и ожидалось, в кабинете появилась королева Марго в сопровождении новенького.
– Ребята, – улыбнулась классная. – Знакомимся. Это Рома Чернов. С этого года он будет учиться с нами. Рома, хочешь что-нибудь сказать в качестве приветствия?
Рома не хотел. Скривившись, он наградил нашу Марго взглядом под названием «Тётя, вы дура?!».
– Ну что ж, – слегка расстерялась Маргарита Дмитриевна, но быстро взяла себя в руки: – Ещё успеете. А пока давай тебя куда-нибудь посадим.
Бегло осмотрев сидящих перед собой, она остановилась на пустом стуле рядом со мной.
– А садись-ка с Соней. Если что, она тебе и поможет со всем.
– Ну всё, Романова, ты встряла, – негромко хихикнул Ванька Елисеев, сидящий через проход от меня. Класс тут же зашёлся гоготом, а Рома Чернов, ничуть не смутившись выпада нового одноклассника, без особого энтузиазма зашагал к моей парте.
Сердце нервно забилось в груди. Контакты с новыми людьми давались нелегко, но я всё же постаралась: растянула губы в радушной улыбке. Рома дошёл до нашей парты и на мгновение завис надо мной, мазнув по мне безразличным взглядом.
– Привет, – проявила я верх своего дружелюбия, подавляя неожиданный приступ робости.
Он молча кивнул, вновь скривившись. Мне уже начинало казаться, что это было единственным, что он умел. Плюхнувшись на соседний стул, Рома недовольно скрестил руки на груди. Марго начала говорить о чём-то своём, я же сидела на месте, боясь пошевелиться, и косилась в сторону Чернова, который пустым взглядом смотрел куда-то перед собой. Крылья его носа раздулись чуть сильнее, словно принюхиваясь. «Странный какой-то», – подумалось мне, и, будто почувствовав это, он резко повернулся. На какое-то мгновение наши глаза встретились… и уже в следующую секунду на его лице промелькнуло отвращение.
– Что? – не поняла я, нахмурив брови. Вместо ответа Рома взял и… отодвинулся от меня на самый край парты. Спасибо что не в проход сел!
Посильнее сжала зубы, чтобы не дай бог не показать, своей обиды. Коленки подрагивали, и я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. И только тогда до меня долетел резкий запах маминых духов, отдалённо напоминающий туалетную брызгалку для воздуха «Горная свежесть». Еле сдержалась, чтобы не треснуть себя по лбу. У моей мамы был особенный дар делать всё невпопад, и утренняя выходка с флаконом, как обычно, вышла боком именно мне. Впрочем, Чернова это не оправдывало.
Оставалось только молиться о том, чтобы никто из одноклассников не заметил выходки моего нового соседа по парте. А то быть мне «вонючкой» до конца дней.
– Надеюсь, твоё второе имя Эдвард Каллен*, – процедила я сквозь зубы.
* Герой романов Стефани Майер «Сумерки»
Глава 2
Наши дни
Рома
Молот, долбивший по наковальне в моей голове, работал исправно, каждым новым ударом высекая ворох искр, плясавших в глазах красными всполохами. Мутило. Желудок болезненно сжимался от спазмов, откровенно хотелось стошнить, но для этого нужно было как минимум прийти в себя, что, собственно, никак и не выходило: чёрное липкое забвение окутывало своими щупальцами моё нутро, пытаясь утащить на самое дно, где меня ожидало блаженное спокойствие, и лишь ласковые прикосновения холодных пальцев удерживали меня где-то на самой кромке меж реальностью и сном. Чья-то рука прошлась по голове, перебирая пряди моей чёлки и негромко приговаривая:
– У собачки боли, у кошечки боли, а у Ромы не боли…
Я даже успел понадеяться на чудо. Благодаря этой надежде неимоверным усилием воли мне удалось продрать глаза и пробормотать заветное «Соня».
Неясный женский образ над моею головой тяжко вздохнул и заметил куда-то в сторону:
– Проснулся.
Голос был знакомым, но, к сожалению, совсем не тем, в котором я так нуждался. Меня затопила волна раздражения, больше смахивавшая на гнев. Пришлось хорошенько проморгаться, прежде чем «Соня», сидевшая в изголовье дивана над моим бренным телом, начала приобретать очертания Веры – девушки одного из старших братьев.
– Какая жалость! – тут же фыркнул сам Стас, появившись в комнате. – Нужно было воспользоваться моментом и придушить гада.
– Стас! – возмутилась самая прекрасная женщина* на свете (конечно, после нашей матушки) и вновь приложила что-то холодное к моему лбу.
Я же воспользовался моментом и простонал:
– Воды-ы-ы...
– Клизму тебе, а не воды! – совсем не сочувственно прорычал братец. – Желательно, сразу же в мозг, чтобы хоть что-то там на место встало.
– Думаешь, поможет? – подал голос ещё один представитель нашего семейства. Я даже приподнял голову от подушки, чтобы с возмущением глянуть на Дамира – от него я такой подлости не ожидал! Бероев проигнорировал мой выразительный взгляд, даже бровью не повёл. Он сидел в кресле у окна, из которого бил яркий солнечный свет. Возможно, всё дело было в этом – не так уж просто взывать к человеческой совести, когда у самого глаза слезятся. Пришлось вновь откинуть голову и потребовать:
– Воды!
– Уже, – отозвалась другая прекрасная дама, проскользнувшая мимо Стаса в комнату, неся в одной руке стакан с водой, а в другой – горстку таблеток.
– Екатерина Алексеевна, вы – ангел, – заключил я, вновь предпринимая попытку оторвать голову от подушки и послушно открывая рот.
– Зашибись! – фыркнула Вера. – Я тут, значит, с ним битый час сижу, компрессы меняю, а ангел – она…
– Опыт, – самодовольно заявила жена Дамира. – И нечего тут завидовать.
– Вы ещё подеритесь, – зло зашипел Стас. – Из-за этого дебила!
Я сделал несколько больших глотков живительной жидкости и включился в перепалку:
– А нефиг ревновать! Если не умеешь обращаться с женщинами, – в этом месте старший брат громко закашлялся, задохнувшись от моей наглости. Вот и правильно, пусть хоть немного помолчит, и без его занудства голова раскалывалась. – И вообще, я вас не звал, сами свалились мне на голову. Нужно было сидеть в своей Москве и там свои нравоучения читать.
В комнате повисло неприятное молчание, заставившее меня напрячься. То, что мой характер – дерьмо, было известно всем и давно, так что вряд ли сказанные мною слова могли кого-то здесь задеть.
– Ром, – аккуратно позвал меня Дамир, – а мы сейчас где?
– Как это – где?! – поморщился я, устраивая больную головушку на подушке поудобней и прикрывая глаза. – Дома.
– А дома – это где?
– Не у родителей же.
– Ну а всё же?
– У меня! В Питере, – тупость задаваемых вопросов откровенно злила.
Семейство вновь замолчало. Я хоть и лежал с закрытыми глазами, но буквально кожей ощущал, как вся четвёрка нервно переглядывалась.
– Что опять не так? – пробурчал я, чувствуя накатывающий спазм желудка, которому, благодаря стакану воды, теперь было что извергать.
– Ну, не знаю, насколько тебя это обрадует, – осторожно продолжил Дамир, – но мы всё-таки в Москве.
***
Через час я смог покинуть недра ванной комнаты. Сначала у меня состоялось длительное свидание с унитазом: рвотные позывы всё-таки взяли верх. А потом я целых сорок минут всеми силами пытался стереть с себя груз вчерашнего дня. Можно было, конечно, предпринять попытку утопиться, но я всё же решил не лишать мир такой прелести, как я.
– Кать, а у тебя фен есть? – поинтересовался у Бероевой, появляясь на кухне. Вся четвёрка сидела за столом и гоняла чаи, негромко переговариваясь. В том, что предметом их разговора был я, сомневаться не приходилось.
– Там, в спальне, сейчас принесу, – она начала подниматься на ноги, но Дамир накрыл ладонь жены своей.
– Сам возьмёт.
– Но… – попыталась возразить Катя и замолчала, заметив посланный мне Дамом красноречивый взгляд.
– Ножками и сам.
Я закатил глаза. Боже мой, какими мы трепетными стали! Впрочем, спорить со вторым из братьев было делом бессмысленным. Это со Стасом можно пререкаться до посинения, а вот Дамир… Дамир не спорил, он решал. И вот хер ты что с этим сделаешь.
Пятнадцать минут ушли на наведение порядка на голове, и как только чёлка приняла желанный вид, мне даже дышать легче стало. Поэтому к родственникам я вернулся будучи в боеготовности: полный сарказма и цинизма.
Пока я осторожно поедал куриный бульон, с подозрением принюхиваясь к каждой ложке, семейство молчало, лишь многозначительно переглядывалось, чем конкретно так бесило меня.
– Ну? – не выдержал я, отодвигая от себя тарелку с похлёбкой. Плавающий в ней кусок куриной кожицы вызвал очередной приступ отвращения. – Спрашивайте.
– Что случилось? – Стас взял на себя роль дознавателя.
– А что случилось? – я театрально сдвинул брови, делая вид, что ничего не понимаю.
Братец зло щёлкнул зубами и уже приготовился запульнуть в меня чем-нибудь тяжёлым, но на подмогу, как обычно, пришёл Дамир, негласно выполняющий в нашей семье роль миротворца. Его имя обязывало.
– Ты вчера завалился к нам посреди ночи, явно будучи не в себе, – начал Дам. – Даже не пьяный, а угашенный какой-то. На ногах еле стоял. А ещё всё время что-то про Соню твердил, про то, что она… сука и мразь, – здесь он поморщился, явно недовольный необходимостью ругаться вслух. – Вы что, поругались?
– Мы расстались.
– В который раз? – хмыкнул Стас, как и я, поначалу не поверивший в серьёзность происходящего.
– Можешь быть уверен, этот последний, – категорично заявил я.
– Что ты натворил?
– Я?!
– Ну не я же.
– Это она решила, что замуж выходит.
Сказал – и почувствовал, как в груди заныло что-то, отдалённо напоминающее тоску. Но я погнал это чувство поганой метлой. Нехер ему там делать.
– Подожди, – встрепенулась Вера. – Соня замуж выходит?
– Представь себе.
– Это как её нужно было допечь, что она от тебя под венец к другому мужику побежала? – решил проявить чудеса эмпатии Стас.
– Да не делал я ничего! Всё было как всегда… Я в Питере, она там, у себя. А потом звонок, «извини, нам надо расстаться, я замуж выхожу».
На кухне повисла тягостная тишина.
Я смотрел перед собой, с силой сжимая края кружки. Вынужденный рассказ всколыхнул всё то, что я так старательно пытался забыть накануне в Питере. История вышла банальной до безобразия. Полагаясь на опыт сотен поколений до меня, во мне зрела решимость, воспользоваться принципом «клин клином...». После того как боль от Сониного звонка немного улеглась, уступив место злобе и обиде, я позвонил парочке одногруппников и попёрся с ними в клуб, рассчитывая навсегда поставить точку в этой грёбаной истории длиною в семь лет.
Отчего-то мне казалась, что если Соня так легко смогла променять меня на другого, то и я смогу… доказать себе и ей, насколько мне плевать.
Не смог.
Девочка была симпатичная, ладная такая, изящная и с претензией на вкус. Во всяком случае, желания затащить её в туалет с целью… отмыть и переодеть у меня не возникло. Возможно, именно в этом и была вся проблема: мои сверстники грезили о туалетах в компании барышень совсем с другой целью. По крайней мере, те двое, что притащили меня в этот клуб, твердили именно об этом: кому и как бы они вдули в местном сортире. А я еле сдерживался, чтобы не скривиться от отвращения. Ну не вызывали у меня общественные туалеты (на самом деле и необщественные тоже) никакого сексуального желания. Все эти запахи и полная антисанитария, это же… полный зашквар.
Но слушая этих двух, я первый раз в жизни решил, что стоит попробовать, и если не в туалете, то хотя бы в ближайшем приличном мотеле. Деньги были. Кандидатка на роль «клина» нашлась быстро. Какая-то там знакомая знакомых, присоединившаяся к нашей компании. Первое, что меня подкупило, – это отсутствие пошлой сексуальности. От всех этих вываливающихся сисек и юбок, не прикрывающих ровным счётом ничего, меня обычно мутило. В меру скромная, в меру соблазнительная, в меру общительная, но не навязчивая… Симпатия оказалась взаимной. Находясь в полной прострации после разговора с Соней, я подрастерял половину своего чёрного юмора, коим обычно изобиловал. Сначала просто болтали, ребята пили коктейли, а я цедил колу без сахара (алкоголь не признаю в принципе), но по мере того, как взгляд моей новой знакомой становился всё более призывным и томным, понимал, что вот пора. И это понимание не приносило ничего, кроме нервозности. Что злило, настолько, что только из одного чувства упрямства я наклонился к девичьему ушку и предложил:
– Может быть, найдём место поуединённей?
Вместо ответа она положила руку на моё бедро и провела вверх, однозначно давая понять, что моё предложение принято. И вот здесь – нет чтобы обрадоваться и с облегчением выдохнуть! – меня накрыла паника. Да такая, что, показалось, умру я прямо там, посреди клуба, полного вонючих кальянов и потных тел.
Как я очутился в пресловутом туалете, помнил плохо. Я стоял у зеркала и никак не мог надышаться, раз за разом поднося к лицу ладони, полные холодной воды.
А потом чья-то тяжёлая рука легла мне на плечо, заставив вздрогнуть.
– Ромеро, ты чего такой бледный? – сокурсник Валерка с интересом разглядывал меня в зеркале.
– Да так, душно стало, – буркнул я первое, что пришло в голову.
– Тебе расслабиться надо, – экспертно заключил знакомый. – А то ещё налажаешь перед такой девочкой.
Я смутно припомнил барышню, ожидавшую меня за нашим столиком, и ощутил, как внутри зарождается ещё одна паническая атака. Понимание того, что я не просто налажаю перед ней, а в принципе больше не смогу заставить себя коснуться её, пришло практически мгновенно.
