Текст книги "По ту сторону Бездны (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Чуть помолчал. Продолжил:

– А потом пришла Ара. Высокомерная, жестокая, извращенная, пресыщенная всем, кроме чужой боли. Поинтересоваться, «чем так занят наш мальчик». Нет, она не оценила ни мастерства, ни новаторства, ни прикладной пользы. Для нее это было – балаган, глупость без смысла и содержания. Тогда она уже вовсю играла в другие игры. И двое лучших фотографов поехали с ней за Бездну, пылая неземною страстью и жаждая отдать ей все. И это самое «все» она брала с них две недели. Она умела пытать, не убивая, чтоб кровь хоть и текла, да вся не вытекала. И отрезая им пальцы, сдирая кожу, все интересовалась у них, любят ли они ее по-прежнему, готовы ли они и дальше терпеть ее «ответные чувства». И они любили. Она пытала их самыми страшными пытками, а они все равно любили. Это было немыслимо, неправильно, чудовищно, но – было. Тянулось и тянулось...

Вновь замолкает, находит мою руку, подносит к губам, целует пальцы.

– Я бы хотел сказать тебе, что я благородно за них вступился, или хотя бы воткнул им нож в сердце, чтоб прекратить мучения... – на миг сильно сжимает мне плечо, вновь отпускает. И продолжает. – Но я тот, кто я есть. Ара была сильнее, и я промолчал... За них вступилась Яська. Несовершеннолетняя девчонка, без крупицы магии и силы. Никогда не бывавшая в Стране Людей, да и не особо этой страной интересовавшаяся. Попытавшаяся остановить свою «мать», потому, что так поступать нельзя. Неприемлемо. Недопустимо. И горевшая за это, словно факел... Вот за сестру... За сестру уже ничего было не жалко, ни жизни, ни чести... Когда вернулся Анхен, фотографы были мертвы, Яська полностью восстановилась и умоляла ничего ему не говорить, а я только залечивал свои раны. Я долго тогда лечился... А Анхен сказал: сам дурак, зачем полез под горячую руку, большой же мальчик, последствия представлять должен... – он снова молчит, и мне совсем не хочется комментировать сказанное. Как и думать о том, что его безумная мачеха сделала тогда с ним, с его сестрой, что творила с теми бедными фотографами, если даже вампирская девчонка, рискуя здоровьем, за них вступилась.

– Вот с тех пор я и не появляюсь в вашей стране без необходимости, – все же находит он слова, чтобы закончить. – И ни любить, ни желать никого из этих выдуманных людей со сломанной психикой я не могу. Я предпочитаю полевые цветы и дикую охоту.

– А дикую – это как?

– Это когда жертва знает, что она жертва, и ненавидит охотника, и пытается уничтожить его или сбежать.

– А такое... разве бывает? Ты хочешь сказать, что есть люди, которые вас... ненавидят?

– Когда-то, Ларис, нас ненавидели вообще все люди. Никто не жаждет быть добычей, это естественно. Людей обратили в рабство и низвели до уровня животных. Больше они не боялись. И не пытались сопротивляться. Но утратили вкус. Тогда и появилась ваша страна, плод извращенной фантазии гурманов-Древних, – очередной раз за это утро он походя сломал мою картину мира, перевернув известную с детства историю с ног на голову. – Но остались и свободные люди, те, кого, подобно диким животным, оставили бродить по лесам, благо они так и не вышли из первобытности. И когда мне приедается вкус местных рабов, я не притворяюсь благодетелем, я иду в лес, выслеживаю и убиваю добычу. Да, моя добыча – люди. Они – наша еда. Единственно возможная в этом мире. И если я хочу жить – я должен питаться. И я принимаю это за данность, а не грущу о временах, когда вместо крови пили гранатовый сок. Вот наши Древние – живут иллюзиями и сходят с ума от несовпадения иллюзий с реальностью. Пытаются играть в благодетелей человечества и, подобно дядюшке Анхену, стремятся вырастить из людей некое подобие древних эльвинов, усиленно прививая им все лучшее, возвышенное, благородное. А потом они этих недо-эльвинов едят, потому как жажда никуда не делась, и у них крышу сносит от несовпадения того, что они себе напридумывали с объективной реальностью. И как результат деятельности безумных вампиров – у нас целая страна безумных людей.

– А ты – единственный нормальный? – невесело усмехаюсь.

– Ты да я – двое нас, – он тоже улыбается, и тоже – не то, чтобы особо весело.

А ведь я почти успокоилась. И могу слушать про смерть. И про свою, и про чужую. И даже поддерживать разговор. Вот только Лизку жалко. Ведь она, выходит, была для него никем. Совсем никем. Даже кровь ее его не прельщала. Просто престиж, традиции, надо соответствовать, друзья же ждут особое блюдо...А я, наверное, где-то глубоко в душе надеялась, вопреки всему, что она жива. Живет себе за Бездной. Он ее не убивал, он влюбился и взял ее замуж... И мы бы тут встретились. Это была бы добрая сказка. Про добрых вампиров. Совсем как в детстве учили. Нет, конечно, кого-то там они убивают. Но только нехороших, злых. Кого не жалко. А добрых всегда спасают...

Не сбылось, да и сбыться не могло.

– А она умерла... в той самой розовой ванне? Как ты ей и обещал? Среди миллионов пузырьков воздуха и розовых лепестков?

– Кто? – он даже не сразу понимает, о чем я. – Ах, эта девочка?

– Лиза!

– Да, конечно, – аккуратно обхватил меня за затылок и развернул так, чтоб взглянуть в глаза. – А ведь это был твой самый большой кошмар, верно? Все эти годы? Она ведь тебе ночами снилась, эта ванна? Ты даже когда память потеряла, о ней помнила. Для тебя дардэнхэ в моем доме – это символ смерти, да?

– Да, – признаю очевидное, – снилась. Только я в ней почему-то не от вампиров умираю, я в ней тону, захлебываюсь... – вздыхаю. Даже память о снах, мучивших годами, приходит только сейчас, с его вопросом. – Часто снилась, пока жива была. А еще – могила твоя снилась. Я так мечтала тебя убить, что даже во сне порой видела: такой шершавый камень над обрывом, что там, дальше, не видно, наверно, Бездна. А на камне надпись: «Аирис». Странные немного буквы, шрифт... непривычный. А иногда вместо «Аирис» было «Ставэ». И роза. Там из земли обязательно тянулась роза. Алая. Вот только лепестки ее опадали, и наземь падали белыми, словно снег. Словно зима...

Чувствую, как нервно он переглатывает. И молчит, замерев, даже когда я уже замолкаю.

– Лоу? – нерешительно поднимаю на него глаза. Он смотрит куда-то мимо, чуть прикусив губу, а лицо напряженное, словно пытается сдержаться. – Ло? Что, про свою смерть слушать страшнее, чем говорить про чужую?

– Нет, малыш, – он отмирает и мне улыбается, едва-едва, самым краешком губ, – про свою не страшно, – вновь замолкает. И предлагает совсем неожиданно, – А хочешь, я покажу тебе ту самую ванну? Чтоб больше не мучила в кошмарах?

Ту самую? Где умерла моя Лизка? У нее ведь даже могилы нет...

– Хочу. А можно? А Анхен?..

– Плевать. Твоего решения мне будет достаточно. Ты полетишь со мной?

– Да.

И мы улетаем. Прямо оттуда, из розария, не перекинувшись ни с кем и словом. Он подхватывает меня на руки, стремительно несется на парковку, сажает в машину. И она срывается с места, оставляя вдали самую красивую башню города с ее самым красивым садом. Ну, или «одну из самых» с «одним из самых». И... и не обязана я перед ним отчитываться! Он приходит и уходит, вспоминает обо мне, когда нет других дел, и забывает, как только дела появляются. Утверждал, что я его возлюбленная с равными правами? Ну вот я ими и воспользовалась.

Дом Лоу я толком и не запомнила, волновалась, видимо, сильно. Ну, башня. Не особо чтоб и высокая. Вокруг таких много было. А вот никакого сада при ней нет. Совсем. Только парковочная площадка и вход внутрь.

– Ой! – только вылезая из его машины, я об этом вспомнила.

– Что, моя хорошая?

– Как-то я слегка не одета... для похода в гости...

– А, то есть для приема гостей было в самый раз? – смеется он над моим смущением. А потом обнимает и целует в нос. – Вечно я тебя встречаю то не так одетой, то не в том настроении... Поздновато уже производить на меня благоприятное первое впечатление, не находишь?

– Ну, может удастся произвести хотя бы второе... чтоб исправить первое?

– Тебе? Вот это вряд ли. Да тебе и не надо, Ларочка. Ты и так – чудо, как хороша. Естественная, непосредственная... Да в доме и нет сейчас никого, я один. Идем, не надо смущаться.

И мы идем. Какими-то коридорами, через холл... А потом он открывает дверь.

А там – даже стены розового камня. И действительно с прожилками. Золотыми. И белыми. И огромные окна в этих стенах. И синь небес за окнами. И солнце бьет, заставляя камень играть и искриться. Пол выложен крупной серой плиткой с замысловатым узором, а по центру – то самое дардэнхэ: углубление в полу, отделанное тем же розовым камнем, слишком крупное, чтоб именовать сие ванной, но и не слишком велико, чтоб подошло бы гордое «бассейн» По моим представлениям, в бассейне должно быть возможно плавать, а здесь, если лечь на воду, то от бортика до бортика – меньше одного гребка. Впрочем, воды в сем сооружении не было.

Лоу остался у дверей, давая мне возможность осмотреться. А я обошла комнату по кругу, порой касаясь рукою камня стен. На солнце камень нагрелся и был завораживающе теплым, в тени – приятно холодил ладонь.

Я села на самый край пустой сейчас ванны и попыталась представить, как же оно было – тогда. Как бурлила вода в дардэнхэ, кружа лепестки нелюбимых хозяином роз. Как ждали в этой воде обнаженные и жаждущие вампиры. Как она смотрела на них, возможно, сидя прямо вот здесь, на краю. Ведь она видела их впервые, а ей предстояло отдать им все, совсем все... Ведь дал же он ей время хоть оглядеться, прежде, чем столкнуть ее к ним, в эту бурлящую нетерпением воду? Как они убивали ее здесь, нелюбимую деву среди лепестков нелюбимых цветов. Как она верила, до последнего вздоха верила, что он ее все же любит.

– Хочешь, включу воду? – осторожно спрашивает Лоу.

Киваю. И только тут замечаю, что плачу. Пытаюсь вытереть слезы, но они все равно текут. Судорожно всхлипнув, подтягиваю коленки к груди, обхватываю их руками и смотрю, как набирается вода. Четырьмя потоками, из четырех труб, с четырех сторон света... А ванна округлая. И вообще – не такая. Я представляла ее себе как-то совсем иначе, мрачным местом для кровавого ритуала, а тут... солнышко в окна льется, светло, ярко, нарядно. Не страшно. Тут, наверно, легко умирать. Глядя в небо. И веря, что уходишь в свет... А когда упадешь во тьму, не будет времени, чтоб крикнуть, что ты ошибался. И все не так, во всем обманули...

А меня вот... не обманули. Столько правды мне рассказали – из ушей лезет. Вот только Лизка умерла обманутая, но счастливая. Лоу ее так не любил, так обманывал, что она сама ему жизнь протянула – в благодарность. А меня... Анхен вот любит. Правда-правда и честно-честно. Только вот что же... счастья от этого нет и близко? Начнешь вспоминать – а там только боль, боль, боль... И даже сейчас – я, вроде, его. Вожделенная, желанная, выстраданная. Приз, что получен и положен на полку. Решит – в постель затащит. Решит – не станет. Нет, меня, конечно, спросит. Когда доведет до такого состояния, что я гарантированно скажу «да».

Шум воды утих. А дардэнхэ, уже, оказывается, до краев. А я и... пропустила.

– А где же... пузырики?

– Хочешь – включи сама. Вот здесь рычажок, – он ласково берет мою руку, опускает ее под бортик прямо у моих ног, и я нащупываю переключатель. Так просто, и никаких чудес вампирской техники. Легко поворачиваю – и бассейн начинает бурлить, по периметру, в основном. Но впрочем, и в центре вода тоже – вспененная, бурлящая. Выходит, когда они ждали ее тут, их обнаженные чресла ей было не видно. Вода совсем непрозрачна, да еще лепестки...

– Лепестками посыпать не будем, ладно? Я, честно говоря, не готов.

– Обменять жизнь розы на мою?

– Лепестки в мешках под лавкой не стоят, – он тихонько опускается на колени за моей спиной и, обняв за плечи, целует в висок. – Ни розы, ни ромашки, ни даже лютика, – названия цветов он шепчет мне на ухо, а затем и вовсе прикусывает мочку.

– Лоу? – вздрагиваю от неожиданности, да и... не только.

– Пойдем купаться, Лар? – продолжает нашептывать этот змей, а его руки скользят по моим, медленно-медленно, от плеч к запястьям. А ведь рубашки-то на нем – нет. Опускаю глаза и вижу голые коленки. Ой-ё, что ж я сразу-то не подумала, что одним осмотром «достопримечательности» дело не ограничится? Ввалилась полуодетая (да ладно, практически раздетая) в дом одинокого вампира, да еще и... в «комнату для развлечений», так, кажется, это место у него называется... О лютиках поговорить, видимо.

– Ну что ты так дрожишь, глупенькая? – он по-прежнему гладит мои руки. Кончиками пальцев, едва касаясь. – Ты меня раздетым не видела? Или я тебя? Идем. Ну ты же не хочешь всю жизнь видеть это место в кошмарах? Давай убьем, наконец, твои страхи и подарим этой ванночке другие ассоциации. Яркие, положительные. Это ведь просто место для удовольствий. Ра-азных. Само по себе смерти оно не несет.

– А в комплекте с тобой?

– Если очень попросишь, – он жарко лизнул меня в шею, тут же отстранился и спрыгнул в воду. – Присоединяйся. Хоть отмою тебя. Перепачкалась же вся, пока по саду бегала.

Вода не достает ему даже до груди, пузырясь вокруг мириадами гейзеров. А я смотрю на него, на сказочно красивое лицо в ореоле серебряных прядей, на эти широкие плечи, на гладкую, безволосую грудь, на мускулистые руки, ко мне протянутые. А ведь он и Лизку, наверное, ждал – так.

– Скажи мне, что ты меня любишь, – прошу неожиданно для себя самой.

– Зачем, маленькая?

– Не знаю. Не важно. Ты обещал. Просто скажи. Заставь меня поверить. Ты же можешь.

– Люблю тебя, – отзывается он спокойно и просто, глядя прямо в глаза своими невозможными серыми глазищами. – Дыханием весны

Ты опаляешь, сердце обнажая.

Такая близкая. И без конца чужая.

Мне остаются о тебе лишь сны.

Он приближается, берет меня за руку, целует кончики пальцев. И продолжает:

– Приди ко мне. Услышь мой нежный зов

И подари от вечности мгновенье.

Вознагради за долгое терпенье

И светлую мою прими любовь.

Очень медленно опускаю ноги в воду. Она теплая, приятная, нежная. Как его стихи. Как его рука. Не отрывая взгляда от его глаз, спрыгиваю на дно, позволяя воде принять себя, окутать. Неснятая рубаха противно облепляет мне тело, бесконечные пузырьки бестолково толкутся вокруг.

Я смотрю в его глаза. Его лицо освещает солнце, и зрачки – лишь тонкие черточки. Медленно поднимаю руку и провожу по его волосам. Затем запутываюсь в них пальцами.

– Какие у тебя сейчас глазищи, – произносит Лоу, беря меня за талию.

– Тихо, не порть, не надо, – кладу палец ему на губы.

Он мой палец сперва целует, затем обхватывает губами и начинает тихонечко посасывать. Я смущаюсь и руку отдергиваю.

– Можешь сделать для меня кое-что? – почти шепчу.

– Что, маленькая?

– Давай... давай притворимся, что этих двух лет – не было. Что ты встретил меня на Горе и... забрал с собой. В тот же день, сразу... И я верю в твою любовь, и согласна отдать тебе жизнь... Здесь, сейчас. И ты возьмешь...

– Ты хочешь сыграть в собственную смерть? – он тоже не отрывает от меня глаз. Очень серьезный, очень спокойный. – Есть и другие игры, Лара. Добрее и позитивней.

– Пожалуйста, Лоу! Я хочу понять. Я так давно хочу понять... Как она смогла... вот так... Что такого ты ей сказал, может, сделал, что она смогла... сама, добровольно...

– Я же объяснял, Лара, это искусственная...

– Перестань. Я наслушалась уже, хватит. Я устала быть уникальной. Я обычная, внушаемая, как все. Я пошла с тобой, а она осталась, в университет поступает, она ведь талантливая, очень, зря ты... А Анхена я не встретила. Не поступила, не дожила, не узнала. Не было его в моей жизни. Нет. Не существует. Только ты. Мой первый вампир. И единственный. Навсегда, до смерти. До сейчас.

Его рука скользит мне на спину, рывком прижимает к его груди, его губы закрывают мне рот поцелуем, гася в зародыше подкатывающую истерику. Он целует. С напором, страстью. Там, на озере, он был куда деликатней, словно боялся спугнуть, а сейчас... А впрочем, я же сама... просила его... чтоб любил...как свою... бесконечно влюбленную... Дыхания не хватает, мысли разбегаются... Он медленно отстраняется. Смотрит в мои глаза, слегка подернутые туманной дымкой. Затем нагибается и слизывает со щек соленые дорожки слез. Слушает мое неровное дыхание. И снова смотрит в глаза. Все смотрит и смотрит.

– А ведь я не знаю, что сказать, – произносит, наконец. – Всегда знал, а сейчас не знаю. Ты ждешь от меня слишком многого, а я просто вампир, повстречавший свою деву. Единственную, неповторимую. Которую уже не искал. Давным-давно не искал. И все слова, которые были, раздал другим. И хочется сказать тебе что-то особенное, но ничего особенного не осталось...

Мои руки лежат на его плечах, его – сомкнулись на моей спине, и бурлит вокруг вода безумством белой пены. И не понять – не то отказывается он сейчас от роли, ему предложенной, не то ее и играет. Но не все ли равно. Время замкнулось в круг, и я стою в той самой ванне, от которой некогда отказалась, с тем самым вампиром, которого с презрением оттолкнула, и больше всего на свете хочу понять, что было бы... нет, как оно все было бы, если бы я тогда согласилась. Влюбилась... вот в эти глаза цвета неба перед дождем, в эти тонкие, красиво изогнутые брови, в этот точеный профиль. И в губы, словно навек припухшие от бесконечных поцелуев... А ведь я была не права...тогда. Эти губы хочется целовать... Наивная молоденькая дурочка. Мудрости неземной хотелось. А вампиры... созданы для поцелуев. Для любви... и смерти. А больше... ничего и не надо. Совсем.

Мои руки скользят в гущу его волос, притягивают ближе его лицо. Мои губы сливаются с его, и это мой язык скользит ему в рот, потому, что слова... слова я и сама придумаю. Потом. А сейчас я тону. В его глазах, в его губах, в его руках, что все скользят по моей спине, ощупывая мое тело сквозь ткань – жадно, бесстыже. В этой бурлящей пене его вампирской ванны, которая бурлит уже у меня в крови, лишая стыда, разума, заставляя творить безумства. Целую его в шею. Раз, другой, третий. Он запрокидывает голову, позволяя, принимая. Но просто целовать мне мало, хочется прикусить. Или всосать в себя тот маленький участок его кожи, до которого удалось добраться. Спускаюсь поцелуями к ключицам. Его руки сжимают мне грудь – сильно, я даже вскрикиваю. Он чуть ослабляет хватку, и вновь сжимает. И еще, и еще. Выгибаюсь, не сдерживая стонов. Сладострастные волны жарко прокатываются по телу, теперь уже он целует мою выгнутую шею, проводит по ней языком, прикусывает...

– Ты точно пойдешь со мной до конца? – жарко шепчет он мне на ушко. – Сейчас мы можем еще остановиться.

– Да, Лоу, да! Не останавливайся, пожалуйста. Я хочу дойти до конца. С тобой. Сейчас. Здесь.

– Ты отдашь мне свою кровь?

– Да, любовь моя. Кровь. Плоть. Жизнь.

Играла ли я тогда, пробуя на вкус слова, которых в жизни не говорила? И зная, что жизнь он не заберет, потому что?.. Или сама уже в тот момент почти верила, почти была – Лизой, или той Ларисой, которая не подставляла подругу и пошла с ним сама? Или даже уже без «почти»? И готова была – отдать ему даже жизнь?

Он отступает на шаг. Смотрит. Грозовыми своими глазами.

– Разденься для меня.

Да, конечно. Вот только... Смущаюсь. Анхен всегда раздевал... Не было! Я Лиза. И я влюблена. И я не могу отказать. Чуть нагибаюсь, берусь за подол...

– Неет, – улыбается он мне, так коварно и... развратно, по-другому не скажешь. – Не здесь. Там, – и кивает на бортик.

Там. Ладно.

– Но ты же мне поможешь... подняться?

Подхватывает меня на руки и сажает у кромки воды. Пытается отступить назад.

– А еще поцелуй.

– Для храбрости?

– Да.

Целует. Мне приходится склониться к нему, теперь он ниже. Зарываюсь руками в его волосы, отдаюсь его губам. Таким мягким, таким настойчивым. Он отстраняется первым. И тут же обхватывает губами сосок. Прямо через рубашку. Втягивает в себя, высасывая из мокрой ткани воду, заставляя меня вскрикнуть и выгнуться навстречу его ласке. Отпускает.

– Сними. Я хочу на тебя смотреть.

Встаю. Захватываю руками подол. Поднимаю. Медленно, не спеша, по сантиметру. Чуть вздрагиваю, понимая, что уже открылись бедра, но продолжаю. Его взгляд скользит, не отрываясь, вверх по моим ногам, задерживается между ног, не скрывая жадного интереса.

– Чуть шире... ноги, – хрипло просит он, и я подчиняюсь. Мне жарко от его взгляда, и руки дрожат, но я поднимаю подол все выше, полностью обнажая себя ниже пояса и закрывая тканью пылающее лицо. Замираю. С рубахи течет вода, я чувствую теплые струйки, стекающие по животу, бедрам...

– Дальше, – просит он, кажется, вечность спустя.

Продолжаю. Обнажаю грудь. Откидываю, наконец, прочь мокрую тряпку. Смотрю на него.

– Руки оставь... за головой, – дышит тяжело, взгляд потяжелевший, потемневший, словно небо перед грозой. Я и сама... горю под его взглядом. Все тело словно пылает, а ведь он... даже не прикоснулся. И дышать... тоже, почему-то сложно.

– Повернись вокруг. Медленно. Пожалуйста, – слова даются ему с трудом, я вижу, как подрагивает челюсть. Мне кажется даже, что я вижу, как вжимаются в десны его зубы... и вновь возвращаются... Или это в глазах у меня уже все плывет?

Поворачиваюсь. Медленно, как просил. Хочется спрятаться у него на груди. От его же жадных взглядов... Вру. Хочется уже... много большего.

– Иди ко мне, – наконец зовет он, и я прыгаю в его бассейн, не раздумывая.

Он хватает меня, прижимает к бортику. Его глаза мерцают жарким нетерпением. Его руки не мелочатся, сразу закидывая одну мою ногу к нему на бедро и врываясь жадными пальцами в промежность. Вскрикиваю, крепче хватая его за шею, его пальцы словно пульсируют во мне, нетерпеливые, бесстыдные, жаждущие. Проникают, раздвигают, растягивают... Взгляд в глаза – вопрошающий, требовательный. Киваю, говорить и сама уже не в силах. Он рывком лишает меня последней опоры, мои ноги скрещиваются у него на спине, а в меня врываются уже не пальцы. Да! Да, продолжай, не останавливайся! Он не кусает. Делает во мне один рывок, второй, третий. Держится, мучительно сжимая челюсти. Даже струйка крови изо рта показалась – видимо, губу себе прокусил. Едва ли сознавая, что делаю, очередным рывком оказавшись ближе, слизываю его кровь. И еще успеваю поразиться ее сладости. Услышать его стон. И он впивается зубами мне в шею.

Мир взрывается! Искрами из глаз. Нет, привыкнуть невозможно, боль обжигает, словно впервые. И тут же уходит. Вся. С кровью моей, с дыханьем, с мыслями, чувствами, образами. Мир кружится пенным водоворотом, и я сама – лишь сборище белых пузырьков, стремящихся выпрыгнуть из воды и вновь вернуться. И опять, и снова! Все стремительней, все дальше... или глубже... он бьется во мне – грозой, водопадами...

И вода вокруг вдруг вырывается из берегов безумным всплеском, нас крутит водоворотом. И жаркие губы покрывают поцелуями мой позвоночник. И руки проникают между нашими телами, оглаживая мне живот, сладко терзая грудь. Не совсем понимаю, как, ведь Лоу держит меня за ягодицы. И все еще пьет... Уже нет. Чья-та чужая рука за волосы отдергивает от меня его голову, и совсем другие губы приникают к моей ране. Пусть. Не важно, лишь бы не прекращалось.

Лоу замедляет ритм и впивается зубами в чужое запястье, а я ощущаю, что сзади ко мне прижимается пульсирующая плоть. А затем и не только прижимается, но начинает медленно, не спеша входить... Все глубже, глубже... О, бездна, Лоу совсем остановился, ожидая... Дергаюсь, жаждя продолжения, чувствуя лишь нетерпение, мучительную жажду плоти, да невероятную, на грани возможного, переполненность, растянутость, принадлежность... И наконец они задвигались во мне, оба. Кричу, не в силах справиться с переполняющим наслаждением, взлетаю к небесам огромной пенной волной. И обрушиваюсь водопадом в Бездну.

Солнце бьет в глаза. Даже сквозь сомкнутые веки чувствую. Недовольно морщусь и пытаюсь заслониться рукой. И тут же получаю водой в лицо. Тепленькой такой. Из душика. Злобно отплевываясь выползаю из-под бьющих струй, протирая глаза.

И оказываюсь лицом к лицу с Анхеном. Наивная, пыталась забыть о его существовании. Да кто бы мне дал? Сидит себе, водичкой меня поливает. Уже не по лицу, по плечам. Надеется, что вырасту?

– Перестань, – пытаюсь от него отвернуться.

– Да я ж тебя грею.

– О, еще один метод вампирской реабилитации? Самый прогрессивный, видимо.

– Ну, действует же, – он беззаботно пожимает плечами. – Ты чего злая-то такая к нам вернулась?

– Нормальная вернулась. Пока тебя не встретила, – оглядываюсь. Я все в той же розовой комнате. На самом краю исходящей пеной ванны. До кровати, значит, не донесли. И верно, зачем, можно ж водичкой полить. Шланг от душа уходит куда-то вниз – под воду и под бортик. – Лоу где?

– Сейчас придет, куда ж он денется, – Анхен отбрасывает душ в ванну, и он, на миг попытавшись стать фонтаном, бессильно тонет. – Лоу, значит. А мне, выходит, принцесса не рада?

– Сам догадался?

– Ты усиленно подсказываешь. Что ты злобствуешь? Тебе ж понравилось, ты от оргазма умирала...

– От зубов я ваших умирала! А тебя вообще сюда хоть кто-то звал? Пока я дома, так тебя не видно. А стоило уйти – и вмиг нашелся! И дела, наверное, резко кончились?

– Но разве же это плохо?

– Плохо! Я с ним хотела быть! С ним! Не с тобой! И ты сам сказал, я имею право! С кем захочу!

– Ну так и я имею. А я хочу – с тобой. Вот мы наши желания и совместили. Кому от этого хуже?

– Мне!

– Чем, глупая? Мы много крови не брали, а с твоим резервом мы и продолжить можем. Ты из-за крови так испугалась? Я контролирую, Лар. И Лоу тоже. Случайностей не будет, сколько бы нас в этой дардэнхэ не было.

– Да причем здесь... Да какая, к дракосу... – мне аж плакать хочется. – Это было личное, Анхен, понимаешь, личное. Мое и его... Ну ты сам же мне говорил, секс для вас – словно разговор. Просто уже... невербальный. Вот это и был – разговор. Личный разговор. Важный. А ты превратил все... в какое-то скотство! Ты б еще друга своего позвал. Синеволосого. И – «приключения девочки-секретарши продолжаются»!

– Какой синеволосый, Лара, что ты, – Лоу к нам все же вернулся. Одежды на нем, правда, за время отсутствия больше не стало. – Убили его давно.

– Как убили? – изумленно оборачиваюсь.

– Да как из фаворитов полетел, так сразу и убили. Даже до дома, говорят, не дошел. Слишком уж много врагов успел нажить, – Лоу опускается на колени за моей спиной, притягивает меня к себе. – Ну что моя маленькая снова плачет?

– Ты его позвал? – мрачно киваю на Анхена.

– Нет, сам нашелся. А если вернуться к нашему разговору, то он ведь дал тебе ответ на еще один твой вопрос: после определенного момента уже не важно. Ты все равно осталась только моей, только со мной...

– Да что ты! – не выдерживает этой идиллии Анхен. – Эх, рановато я душ-то отпустил.

– Не слушай его, – Лоу поворачивает к себе мое лицо и приникает долгим, нежным поцелуем. Я отвечаю. И нас едва не смывает сильнейшей струей воды.

– Ах так, значит, – Лоу отпускает меня, очень плавно и тягуче поднимается на ноги... и стремительной молнией бросается на Анхена, сталкивая его в воду. Они оба идут ко дну и не всплывают, долго. Только мечутся под бурлящей водой неясные тени. Сижу на самом краю, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ну, шевелятся. Значит, не потонули. Дурачатся? Дерутся? Кто ж разберет.

Вода взрывается брызгами, они взмывают под потолок, стремительные и решительные. Мелькают руки, ноги. Удары сменяют один другой быстрей, чем я успеваю понять, достигают ли они цели. И кто вообще побеждает.

Не выдерживаю. Спрыгиваю в бассейн, вылавливаю брошенный Анхеном душ. И направляю струю прямо в метущиеся под потолком тени. Так их! Они оборачиваются, замирают на миг, а затем стремительно падают на меня. Я пытаюсь отбиваться от них хлещущей из душа водой, но они настойчивы. И вот уже Лоу, поднырнув, хватает меня за руки, Анхен отнимает душ.

– А вот теперь держи ее крепче, Лоурэл, – Анхен что-то задумчиво подкручивает, меняя напор воды. – И сейчас будет моя страшная – страшная мстя.

– Нет! – испуганно пытаюсь вырваться, но Лоу теперь не за меня, он за него! И он держит меня за руки, прижимая спиной к себе, не давая даже прикрыться. А вода омывает мне плечи, спускается на грудь. Анхен медленно водит душем – кругами вокруг одной груди, затем вокруг другой, заставляя почувствовать удары упругих струй каждой клеточкой, вновь и вновь, приближая, удаляя, опуская под воду. Вызывая ощущения от нестерпимых до несказанно приятных.

Я уже не вырываюсь, я обмякла в руках у Лоу, вся отдаваясь ощущениям, соблазняемая, растворяемая этой водой. Лоу уже не держит мне руки, и я закидываю их ему на шею. Водяные струи спускаются ниже... и неожиданно сильно бьют в меня между ног. Взвываю, почти подпрыгивая. Анхен смеется и вновь перемещает свой «массажер» мне на живот. Разворачиваюсь к нему спиной. Упругие струи прокладывают себе дорожку вдоль позвоночника, чертят круги на лопатках, спускаются помассировать ягодицы, не забывают ощутимо пройтись между ними...

А Лоу меня целует. Лоб, брови, глаза, щеки, губы... И снова губы, и опять, и еще... Потом меня разворачивают, и ко мне приникают еще одни губы. А губы Лоу спускаются на грудь... А впрочем, грудей у меня две, и вторую тоже не обходят вниманием губы, а я запускаю пальцы в их волосы, растворяясь в их ласках, забывая обо всем, позволяя себе лишь наслаждаться...

Анхен увозит меня домой замотанную лишь в полотенце, усталую, измученную до черных мошек перед глазами, но не жалеющую более ни о чем. Что было – то было, что случилось – того не отменить. Я все еще жива, я здесь, среди вампиров. С их необоримой жаждой крови и секса. И не так уж все, наверно, и страшно. Можно жить и так.

До вечера Анхен был необычайно заботлив, стараясь не выпускать меня из виду ни на минуту. А вечером увел в свою спальню и уложил рядом с собой.

– Я больше не смогу, – только пискнула слабо.

– Больше и не надо. Просто будь со мной, хорошо?

– Ты сам мне разрешил, – сонно бормочу, обнимая его одной рукой.

– Я и сейчас не запрещаю. Просто не сбегай. Я волнуюсь.

Глаза закрываются, нет сил даже кивнуть.

– А ты овампириваешься, – еще слышу сквозь дрему.

– А ты очеловечиваешься – буркаю в ответ и проваливаюсь, наконец, в сон.

Я не знаю, так чудно совпало, что все дела его прям в тот день резко кончились, или он попросту все бросил, но уже на следующее утро он посадил меня в свою новую машину, уже не алую, а насыщенно-малинового цвета, и мы устремились прочь из Илианэсэ.