Текст книги "По ту сторону Бездны (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Зубы заговаривал, – злобно бросаю, невольно передернувшись. И зачем я вообще об этом вспомнила? – А почему унизил? – любопытство побеждает.

– Ну, во-первых, Анхен старше. Во-вторых, из гораздо более знатного рода. А в третьих... а впрочем, двух первых уже достаточно. Ты мне лучше пока расскажи, Ларис, что ты делаешь в столице и откуда взялось общежитие. Я, честно говоря, была уверена, что ты проживаешь по адресу: Светлогорск, Вторая Парковая, одиннадцать.

– Не сложилось, – я со вздохом опускаю голову. Так не хочется объяснять, но правду сказать надо. – С февраля я живу и учусь в Новограде. И – он не желает больше меня видеть. И это взаимно.

– Правда? – скептически поднимает бровь Сериэнта. – Судя по тому, что он оставил тебе конэсэ, выводы ты делаешь преждевременно.

– Оставил что?

– Вот эту милую вещичку, которой ты волосы закалываешь.

– Благодаря этой вещичке мы сумели до тебя доехать. Но... Сэнта, это просто фикция...Контракта нет, – последние слова я почти шепчу, глядя в стол. Фактически отдаю себя на ее милость. Но ведь я пришла умолять ее об услуге. И она должна знать, что эту услугу она оказывает только мне... и я имею право заплатить... любую цену.

– Вот как? – в голосе вампирши откровенный интерес. – Он позволил тебе даже это?

Киваю. Обратной дороги нет.

– В таком случае, за жизнь того, кто решит, что это фикция, я не дам ломаного гроша, – неожиданно припечатывает Сериэнта. – Тебе нечего боятся, девочка. Любой вампир видит, чье это конэсэ, и не тронет тебя и пальцем.

– Но я думала, такая заколка есть у любого Высшего.

– Только у Древних. Но они не совсем такие. Точно таких, как у тебя, ровно три. И лишь владелец одной из них живет по эту сторону Бездны. Не перепутать. Так что тебе нечего бояться, как бы сложно там у вас все ни было.

Она поставила перед нами чашки с дымящимся напитком. Если это и был чай, то вкус его совсем не ощущался за ароматами всевозможных трав.

– Ты нужна ему, Ларис, – неожиданно сообщила мне вампирша, кладя руку на плечо. – Ему нужна твоя помощь, даже если он сам этого не понимает. Я на тебя надеюсь.

– Помощь в чем? – обалдело выдавила я. Вот уж кому чего не требуется...

– Ты поймешь со временем. А даже если не поймешь – это не важно. Ты сумеешь помочь и так.

Она замолчала, задумавшись, и я, наконец, сумела заговорить о своем.

– Сейчас помощь нужна мне, Сэнта. Вернее – моей подруге. С Анхеном все гораздо хуже, чем ты думаешь. Да и всегда ему было плевать на моих подруг. Если не сказать страшнее. Я понимаю, что тебе тем более нет никакого дела, но больше мне просить совсем некого. Я умоляю – помоги. Я готова заплатить – даже кровью, даже...чем скажешь, ты тогда упоминала... я соглашусь, я на все соглашусь, только спаси ее.

– Да вроде не умирает, – пожала плечами вампирша. – Здоровье крепкое.

– А вот с везеньем хуже. Мы сегодня встретили...

Я рассказала. Все, как было, дословно. Сэнта слушала. Заря подавлено молчала, не решаясь вставить ни слова. Видимо, авторитет вампирши подавлял ее полностью. Единственное, когда я не смогла воспроизвести имя, Зарина подсказала:

– Доири.

– Доиритидор, – кивнула Сэнта. – Я поняла, о ком вы. С везеньем, действительно, проблемы. У мальчика крайне нехорошая репутация.

– Так он и правда из молодых, я угадала?

– Угадала. Лет двадцать, как получил право здесь появляться. И чуть ли не в тот же год был этого права лишен, за поведение, несовместимое с обликом истинного вампира. Твой благоверный едва ли не лично его отсюда за шкирку вышвыривал, поджаривая пятки.

– Так почему же он опять здесь?

– Связи. Ничего нового под солнцем. Лет восемь назад его дядюшка стал одним из фаворитов Владыки и добился-таки амнистии для племянника. Молодой, сказал, чего ж не резвиться. Вот он и резвится.

– И...что же нам делать?

– Тебе ничего особо не делать, просто сама на рожон не лезть. Даже Доири не настолько безумен, еще раз с авэнэ сталкиваться. Дядюшка может не успеть, – она усмехнулась. – А вот Зарине я могу посоветовать только срочно вспомнить знакомых в глухой деревне, желательно не связанных с ней родственными узами, брать мой телефон, звонить и радовать, что она приедет к ним пожить. Буквально через пару часов и буквально на все лето.

– Но у меня нет таких знакомых, – растеряно пролепетала Зарина. – И у нас практика сейчас начаться должна.

– Девочка, а ты жить хочешь? – взглянула на нее Сериэнта. – В обществе твоего нового знакомого, поверь, ты будешь очень сильно хотеть умереть. А сбудется это желание очень не сразу.

Зарька побелела. Еще бы, ведь наверняка до последнего верила, что у меня просто бред, и тот вампир Благородный и Прекрасный. Но не поверить вампирше она не могла. И ее мир сейчас, наверное, тоже сыпался. Как осознать, что бывают настолько плохие вампиры, если они по определению – хорошие?

– Я помогу, девочки. С кем другим бы, наверное, не стала связываться, но Доири не тот мальчик, кому следует получать все, что он ни пожелает.

Наконец-то почувствовала облегчение. Может, Сэнта и сказочница, и вампирша, и вообще имеет кучу недостатков, но уж если бралась помочь, то помогала. Ну, по моему опыту.

– Значит так. Если нет своих знакомых – поедешь к моим. Там бабушка старенькая, ей помощь по хозяйству нужна – вот будешь помогать. Твою работу я оплачу. А к сентябрю, я думаю, он о тебе забудет. Он мальчик ветреный, да и у вас постоянно не торчит, набегами. Насытится, наиграется – и домой. Впрочем, я, пожалуй, найду ему дела по ту сторону Бездны уже сейчас. Чисто на всякий случай. Но тебе все равно стоит уехать, Зарина. Допивайте чай, и мы летим к вам собирать Зарины вещи. Ночевать сегодня будешь уже очень далеко отсюда.

А машина у Сэнты оказалась желтенькая, словно солнышко. А мне почему-то казалось, что она зеленая должна быть. Вот только с машиной... загвоздка вышла. Я так и не смогла в нее сесть. Сэнта открыла нам багажник, ожидаемо, в общем, ведь пассажирское кресло всего одно. Я взглянула внутрь, побелела и сказала «нет». Внутри там все было абсолютно как у Анхена, мое последнее путешествие на его машине тут же встало перед глазами...

Кажется, была истерика. Жуткая. Сэнте с трудом удалось меня успокоить. Но в машину я сесть так и не смогла. Ни назад, ни в кресло. И они улетели вдвоем, а я поехала на автобусе. Добравшись, наконец, до общаги, я нашла там только совершенно обалдевшую Машку, сообщившую мне, что Зарина пришла к нам в комнаты с потрясающе красивой вампиршей («Настоящая вампирша у нас, здесь, представляешь?!»), собрала вещи и уехала в неизвестном направлении.

Не застала. Что ж делать, автобус ходит медленнее. Главное, что с Зарькой теперь будет все в порядке.

А ведь Сериэнта так и не озвучила, что она хочет за свою помощь. Похоже – ничего. Но она все еще надеется, что я буду с Анхеном. Наивная. Никогда не думала, что скажу так о ком-то из вампиров. Но, пока я глядела на внутренности ее машины, поняла, как никогда отчетливо: он убил всё. Не только ту девочку. Еще и меня. И даже себя – во мне. Все, что я прятала в сердце под именем Анхен.

Ужинать не хотелось. Улеглась спать, несмотря на раннее время. На душе было гадко, противно, мерзко. Больно. С зимы не было настолько больно. А ночью мне опять снились елочные игрушки. Шарики, которые так и не купила Елена. И опять, как и каждую ночь в январе, я покупала их за нее. Но она ведь так и не успела выбрать, и я не знала, какой? Какой я должна купить? И хотелось спросить, уточнить...а некого было...

Прошло несколько дней. На практике без Зарьки было скучновато, но ведь я общалась не только с ней. Так что ничего. А вечерами мы были с Машкой.

– А тебя мальчик какой-то спрашивал, – порадовала меня как-то вахтерша.

– Какой мальчик? – непонимающе взглянула на нее. Мальчиков у меня даже в приятелях не водилось. – А точно меня?

– Тебя, тебя. Тебя да Заринку. Он имен-то, правда не знал, но описал очень точно, не перепутать. Так я ему сказала, что Зариночка уехала уже, а ты вечером будешь.

– Да хоть выглядел-то как?

– Да приятный такой мальчик, вежливый. С хвостиком.

С хвостиком? Единственный мальчик с хвостиком, который приходил на ум, ни приятным, ни вежливым мне не показался. А впрочем, поздно. Где сейчас Зарька ему никто не сможет сказать.

Он появился на следующий вечер, подкараулил у входа в общагу.

– Ну здравствуй, Мусик, – не стала делать вид, что его не узнала.

– Для тебя, – холодный взгляд окатил презрением с головы до ног, – светлейший Андрей.

– На светлейшего не тянешь, а вообще, так я рада, что у тебя нормальное имя есть. Искал кого?

– Кого искал – нашел, – усмехнулся мальчишка. Неприятно так. И как вахтерша его милым посчитала?

– Правда?

– Даже не сомневайся. Жаль, подружка твоя сбежала, ну да ее и без меня найдут. А меня – так ты куда больше интересуешь.

– Я почти польщена. Да вот только показалось – дружок у тебя есть. Зачем тебе еще и подружки? – мальчишка вызывал отвращение. Всем этим своим презрением, высокомерностью. Явно давно живущий внутри вампирской морали. Давно не считающий людей ровней. Давно забывший, что сам он – всего лишь человек. – Или уехал он у тебя, и ты решил на сторону сбегать? Смотри, вернется – осерчает.

– Ну ты повыеживайся, сучка, повыеживайся. Недолго осталось.

– А что так?

– Что? Да неприятности у тебя. Ты ж, если подзабыла, Великого оскорбила. Прилюдно. В общественном месте. Более того, ударила. Да при свидетелях. Отказалась требованиям его подчиниться. Подсудное дело, ты не находишь?

– Совсем сбрендил? Я вежливо извинилась за доставленные неудобства и пожала протянутую мне руку. А не подчиниться требованиям вампира невозможно, тебе ли не знать?

– А свидетели у тебя есть? – снова мерзко ухмыльнулся мальчишка. – А у меня найдутся. В любом количестве.

– Боюсь, у тебя не найдется вампира, считающего себя оскорбленным.

– А вампир мне и не понадобится. У меня, знаешь ли, папа – генеральный прокурор, – он сделал паузу, чтобы я прониклась. Смешно. А что ж сразу не президент? Или вообще Владыка? – Так что могу договориться, чтоб тебя не трогали.

– Пра-авда? Как это мило. И что мне это будет стоить?

– Сущий пустяк. Ты заколку мне свою отдаешь – и можешь быть свободна. Она тебе не идет – а мне к костюму подходит.

– Действительно мелочь. Только ты у вампира своего уточни, где ближайший губозакатыватель достать. А заодно – что будет с тем, кто только попробует меня тронуть. У меня, знаешь ли, тоже папа... Верховный Куратор. Существо, конечно, мифическое, да только твой Дорити-как-там-его вряд ли забыл, как летел через Бездну от его пинка. А за меня могут и не так сильно пнуть – не долетит до края-то, прям в Бездну и рухнет.

– Не дерзи, дрянь, не в том положении. Последний раз предлагаю: отдаешь заколку – и я забываю, как вы с подружкой чуть машину мне не помяли. Ну а нет – так я предупредил. За оскорбление вампира можно и человеческого статуса лишиться.

– Вот если попробуешь меня тронуть – считай, ты его оскорбил. И лишишься ты в этом случае не только статуса, но и жизни. Я тоже предупредила.

Обогнула его и пошла в общагу. Зла была, как все подонки Бездны. Он что, совсем ненормальный? Угрожать мне, шантажировать – и все ради заколки? Приглянувшийся ему вещички, истиной ценности которой он и близко не знает?

Насчет угроз – не поверила ни на секунду. Зарвавшийся щенок со съехавшей крышей!

А утром меня арестовали.

Глава 6. Казнь.

Тюрьму помню плохо. Нет, помню, конечно, могла б я что забывать, но как-то...частями, что ли. И при очень плохом освещении. Камера. Одиночная, наверно. Или я в ней была одна. Пол, стены, потолок. Окно. Как водится в тюрьме – маленькое, высоко и зарешечено. Зато видно небо. Стол, кровать, постель. Да, постель была, помню. Она показалась мне не слишком мягкой...не слишком чистой...но она была. Лампа на потолке. Она закрыта толстым плафоном мутного стекла и дает не слишком много света. Или это у меня в голове все мутится от страха так, что свет в глазах меркнет?

Сижу. Очень долго сижу на кровати и смотрю в стену. Не верю. Не могу поверить, потому, что – этого просто не может быть.

Наконец за мной приходят, отводят в другую комнату. Стол, стул, стул. Человек. Бумаги на столе. Вопросы. Правда ли, что меня зовут так-то? Правда. Правда ли, что тогда и там я встретила тех? Да. Нет, погодите. В машине сидели два человека. Они были в модных костюмах вампироманов, но выглядели, как люди. Ощущались, как люди. Вы хотите, чтоб я поверил, что вы невменяемы и не отличаете людей от вампиров? Этим хотите оправдаться? Вам это не поможет. Но мне не в чем оправдываться. Тот, кто впоследствии оказался вампиром, предложил нас подвезти, мы вежливо отказались и уехали на автобусе. Вежливо? Да у меня тут показания двадцати свидетелей, что вы не только кричали на Великого, не выбирая выражений, но и ударили его по руке и даже плюнули ему в лицо! Это ложь! Кто может это подтвердить? Незнаю... Зарина...но она уехала... Кстати, Зарина. Зарина Агирова, верно? Еще одна обвиняемая по этому делу. Подозреваемая. С таким количеством улик? Не смешите, это просто формальность. Так куда она уехала? Я не знаю, мне не сказали. Кто? Сериэнта Аллесана ир го тэ Рэи. Она дала моей подруге работу, спросите у нее. Кстати, она же вам подтвердит, что я никогда не вела себя с вампирами подобным образом. Полагаю, ее слово будет стоить больше, чем слова двадцати человеческих свидетелей. Мало того, что вы оскорбляете вампиров, так вы еще и людей ни во что не ставите? И вы правда полагаете, что кто-то станет обращаться к Великой Основательнице нашего города по такому вопиющему, позорнейшему поводу?! Да еще с просьбой опровергнуть обвинения другого вампира?! Да ваше поведение действительно за гранью разумного. Разве меня обвиняет вампир? Не ваше дело, кто вас обвиняет! Вы обвиняетесь в тягчайшем преступлении, фактически – в государственной измене! И у вас хватает наглости прикрываться именем самой уважаемой и почитаемой в нашем городе вампирши? Вы правда думали, что от того, что вы знаете это имя, с вас снимут обвинения? Боюсь, они слишком тяжелые. Ваша вина уже практически доказана, суд состоится в ближайшие дни. Увести. Спросите Сериэнту! Не вам указывать мне, что делать. Прощайте. Спросите Сериэнту! Спросите!

Камера. Свет в окне – слишком тусклый. Свет от лампы – тоже тусклый, но раздражает. Он не гаснет даже ночью. Я не плачу. Не сплю. Не думаю. Это не может быть правдой. Это не со мной. Это же ложь. Наглая, беспардонная ложь! Как они не видят? Не понимают? Этого не было! Это ложь!

Следующий день. Ко мне никто не приходит. Меня никуда не водят. Только приносят еду. Нормальную, человеческую еду. В супе рыба плавала. А на ужин котлеты. Обычные, такие в школьной столовке часто давали. Я читала, что бывает адвокат. Что можно позвонить. Хоть кому-нибудь. Я могла рассказать об этом только стенке.

Еще одна ночь. Холодная, тоскливая, безнадежная. Анхен, помоги мне! Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне! Я сломалась. У меня нет гордости, мне только страшно. Помоги мне! Да, я подлая, эгоистичная, какая угодно. Оскорбляй меня, унижай, смейся. Только помоги! Спаси меня, Анхен!

Новый день. За мной приходят. Ведут. Где мой адвокат? Он уже ждет вас в зале заседаний. В зале? В зале суда. Суд начнется с минуты на минуту. Ждут только нас.

Суд. Люди. Лица. Голоса. Меня обвиняют. Все до единого – обвиняют. Люди, которых там не было, бодро рассказывают о том, чего я не делала. А впрочем, один все же был. Мусик, он же Андрей, бодро рассказывает версию, в общих чертах уже слышанную мною накануне. Закончив, оборачивается ко мне. Усмехается. Жестко. Хищно. Кровожадно.

– Увидимся, – небрежно бросает, проходя мимо. Доволен. Уверен. Неужели и правда – прокурорский сынок? Зря я ему не поверила. И с чего я решила, что раз машина – вампира, то и спутник его никто? Сразу ж было ощущение, что не рядовой мальчик. Слишком уж он держался... к такой манере – с рожденья привыкают.... Я стала думать, как вампир, я перестала считать людей величинами. А ведь меня предупреждали. Столько раз. И Анхен... Почему его нет? Почему он не спасет? Ведь он же клялся! Клялся там, в Бездне, и позже признал эту клятву. Я – нет, но он-то признал! И оставил мне заколку. И она все еще со мной, а значит, он не мог не чувствовать... не слышать... Спаси меня, Анхен! Пожалуйста! Спаси, слишком страшно! Но его нет. А приговор – уже есть.

Он есть давно, его заранее написали, мой адвокат не сделал ни малейшей попытки меня защитить, а мне даже не дали слова. И я считала, что люди – добры и справедливы, а самое страшное зло в нашей стране – вампиры? Где они, вампиры? Здесь нет ни одного.

– ...приговаривается. К лишению статуса человека, личного имени и места в человеческой истории. В виде компенсации за причиненный моральный ущерб передается в собственность светлейшего Доиритидора Кэрнавэниала ир го тэ Аррэ в качестве кормового животного. Приговор привести в исполнение в течение суток.

Нет!!! Я кричу это? Или молчу? Этого не может быть. Это неправда. Я человек. Я все еще человек. Я не животное. Я не могу быть животным! Я не могу стать животным просто по решению суда!

Меня выводят. Запирают в какой-то комнате без окон. Комнате ли? Здесь нет мебели. Здесь вообще ничего нет, даже света. Просто каменный мешок. Анхен! Ну где же ты, Анхен? Еще немного, и будет поздно! Меня уже...почти нет...

Но я еще верю. Еще надеюсь. Еще жду. Он не может меня бросить. Только не он, он никогда не бросал!

Только выгнал из города, сказав, что никогда больше не увидимся.

Но он говорил так и раньше. И приходил.

Анхен! Прошу тебя, умоляю, пожалуйста! Пожалуйста...

Открывается дверь. Меня снова куда-то ведут. Комната. Слишком страшная, чтоб я стала ее осматривать. Жар полыхающего камина. Чей-то грубый смех. Чьи-то руки, срывающие с меня одежду и обувь. Я кричу и пытаюсь сопротивляться. Снова смех, ленивый удар, презрительные слова:

– А прыткая нынче зверушка. Отдай. Зверье одежд не носит. Привыкай.

Из моих пальцев выдирают последний клочок ткани. Вокруг одни мужики. Впрочем, нет, не одни. Появляется он. Слишком молод, чтоб именоваться мужчиной. Слишком тварь, чтоб быть человеком. Но согласно приговору этого немыслимого суда, он – человек, а я – нет. Больше нет.

– Ну, видишь, как все славно, – с самодовольной ухмылкой сообщает этот мусик, снимая с моих волос вампирскую заколку. Меня держат за руки, и я лишь провожаю свой заветный цилиндр затравленным взглядом. – Мне подарочек и Доири подарочек. Я люблю делать подарочки моему Доири. А папа мне помогает. Потому, что он тоже любит, когда Доири доволен, – моя заколка исчезает в кармане его брюк. – Правда, обычно в подарок идут те, у кого есть чуть больше интересных вещей, чем одна заколка. Но ты же не думала, что сможешь уйти от моего Доири просто так? Вот просто оттолкнуть его, словно он ничто, и сбежать? Ты же не настолько глупа, чтоб думать, что тебе за это ничего не будет?

Он размахивается и отвешивает мне пощечину:

– Тварь. Подготовьте ее, Великий вот-вот приедет за своей собственностью. Мы же не хотим заставить светлейшего Доиритидора ждать?

На каменный пол падают мои тяжелые косы. Мне сбривают волосы. Все. Везде. Нарочито неаккуратно, оставляя множество кровоточащих порезов. Затем бросают на какую-то поверхность – не то высокую лавку, не то низкий стол – лицом вниз, фиксируя за руки и за ноги так, что набегают слезы боли.

– Клеймо ставим? – интересуется грубый мужской голос.

– Подождем. Светлейший Доиритидор предпочитает, чтоб при нем, – хозяйски распоряжается мальчишка. – И раскали кочергу. Развлечемся.

Ожидание. Долгое, мучительное, постыдное. Я тоже жду. Все еще жду, все еще надеюсь. Он придет. Он просто слишком далеко, но он придет, он успеет. Одежду купим, волосы отрастут, приговор отменят. Я еще человек, я еще жива. А этот – пусть позлорадствует. Жить ему недолго. Вот уж о ком не стану плакать.

Я ждала. Из последних сил держалась и ждала, вслушиваясь в шаги в коридоре. И приближение вампира почуяла раньше мальчишки. Но прежде, чем открылась тяжелая дверь, я уже знала: это не Анхен.

Доири. Неспешным шагом он двигался вглубь комнаты, обходя мое растянутое на голых досках тело. Я не могла видеть его лица, я видела только ноги, но и этого мне хватало, потому как слышать – слышать я, к несчастью, могла все.

– Ну? И что у нас сегодня? Оно, правда, стоило того, чтоб я бросал дела и летел сюда через Бездну?

– Обижаешь! – в голосе Мусика сквозит самодовольная ухмылка. – Помнишь девку, которая отказалась сесть в твою машину? И подружку за собой утащила? Ты еще сказал, что ее нельзя трогать, потому, что она принадлежит другому? Так мы проверили: никому она не принадлежит! И никогда не принадлежала. Так что, с сегодняшнего дня – она твоя, дарю!

Впрочем, нет, «...рю» у него, кажется, не получилось. Его смазал звук пощечины, свалившей мальчишку на пол. Теперь я вижу его хорошо. Полностью. Далее, без паузы, следует удар в живот. Ногой, разумеется, мальчишка же лежит. И с размаха в лицо. И тоже ногой. Что-то, вроде, хрустнуло, показалась кровь.

– За что? – наконец-то вместо самодовольства я слышу потрясение. Не жалко. Даже, если убьет его прямо здесь и сейчас – не жалко.

– За что?! – страшно шипит Доири. – Да ты хоть понимаешь, мразь, с кем ты меня столкнул?! Что со мной будет теперь за этот тухлый бурдюк с кровью?! Я ж сказал тебе, человеческим языком сказал: не трогай. Чужая она. Причем не просто чужая, а... Да лучше на другую сторону дороги перейти, чем хоть что-то у него пальцем тронуть!

– Но Доири...Я же говорю... Мы проверили... Нет на нее контракта. Не заключался. Никогда. Никакой! Она твоя. Чистая, – он так и сидит на полу, не осмеливаясь подняться.

– Он авэнэ, придурок! Ему не нужен контракт! Ему достаточно заявить на нее права! Что он и сделал, отдав ей конэсэ! И теперь ему достаточно одного свидетеля! Одного единственного, кто видел ее с конэсэ – и мне не жить! Ты это понимаешь, змееныш? Под что ты меня подставил?!

Доири боялся. Он реально боялся, и это внушало надежду. Меня отпустят. Они сейчас все переиграют, и меня отпустят. Вернут хозяину с извинениями и перевязав бантиком.

– Кстати, где оно? – Вампир пнул ногой мои косы. – Где конэсэ?

– Я не знаю...

– Где?!

Дрожащей рукой Мусик достает из кармана заколку и протягивает вампиру.

– Издеваешься? Я это не возьму. Брось на пол...

Заколка падает в кучу моих волос. Тянется пауза. Доири мучительно размышляет.

– А впрочем, – судя по голосу, он явно нашел выход, – мой дядя стоит нынче куда дороже, чем опальный авэнэ... И ему придется сначала доказать... Сначала найти... А он никогда ее не найдет! Да. Решено. Ты прав, Мусик. Он думает, что если авэнэ – то я стерплю. Забуду. Пусть ищет, Мусик, пусть ищет.

Судя по голосу, он явно повеселел.

– Ты! – вампирские ноги поворачиваются к одному из...палачей, я не знаю, как обозвать их иначе. – Идешь к секретарю, берешь у него список всех, кто присутствовал на заседании. А так же всех, кто производил арест, вел допрос, обслуживал в камере. Всех до единого, включая присутствующих. Те из них, кто сейчас на месте, пусть ждут меня в зале суда. Остальных вызвать туда же. И пусть принесут все до единого документы по этому делу.

– Но там сейчас заседание...

– Остановить, отменить, перенести!.. Ты! – ноги поворачиваются к следующему. – Берешь заколку, едешь за город. Находишь там сортир – деревенский такой, классический. Чтоб дырка в полу, а внизу вонючая жижа. Заколку утопишь там. А сам утопишься в ближайшем водоеме, чтоб мне с тобой не возиться. Исполнять.

Двое выходят.

– Что у нас с клеймом?

– Ж-дали тебя, Доири. Ты ведь любишь развлечься. Я даже кочергу велел приготовить, чтоб кричала слаще. Мы можем начать прям сейчас, если хочешь, – голос перепуганный, заискивающий. Но уже с надеждой, что все обойдется. Чем больше надежды у него, тем меньше у меня. Но Анхен придет. Вот прям сейчас и придет. Он успеет!

– Чтоб он отыскал ее потом по следам от моих забав? Я не безумен, маленький, я и пальцем ее не трону. Клеймо поставишь только мое, личное, – он кидает железку в руки одного из тех, кто сидит перед разожженным камином. – Клейма суда не ставь, пусть будет такая же, как весь мой скот... А кочерга... А кочерга нам пригодится, маленький. Уверен, у тебя тоже найдется, куда ее воткнуть!

– Доири, нет, пожалуйста, не надо! Доири, я же люблю тебя!

– Да? Ну что ж, я, пожалуй, еще отвечу тебе разок взаимностью. А потом с удовольствием послушаю твои прощальные крики. За ошибки надо платить, маленький. А за серьезные ошибки – платить серьезно. И что ты так испугался этой кочерги? Тебе ж раньше так нравилось орудовать ей... Надо ж когда-то и самому... оценить всю прелесть. Что, готово клеймо?

– Да, светлейший. Прикажете начинать?

– Погоди. Ты же видишь, я не готов. Вставай, Мусик. Ты ведь знаешь, куда и как. Мое удовольствие должно быть полным.

А потом ягодицы коснулось раскаленное железо, и в судорогах адской боли билась последняя мысль: не пришел. И мир наконец-то поглотила полная тьма.

***

Очнулась от удара тела о землю. Даже не сразу осознала, что это мое тело вывалили из ящика куда-то в некошеную траву. И ушли. А я осталась лежать на этой траве. Где-то, под небом, под солнцем. Ветер обдувал, трава колола, земля была неровной, да и камни присутствовали. Я не привыкла лежать на травке, я городская девочка. Была. Когда-то. Давно, в прошлой жизни. Не помню, чьей. Но быть на улице без одежды – я тоже не привыкла. Поэтому, даже не открывая особо глаз, не оглядываясь, не выясняя, одна я или есть кто рядом, я чувствовала свою обнаженность. Каждым прикосновением ветра, каждым касанием земли и травы. Хотелось спрятаться, укрыться, забиться в нору.

Вставать не хотелось. Оглядываться тоже. Просто поджала колени к груди, обхватила их руками и позволила себе и дальше – не быть. Все уже кончилось. Больше некуда спешить, не к чему стремиться. Некого ждать. Он не пришел. Единственный, кто мог бы меня спасти, единственный, кто клялся меня спасать – не пришел и не спас.

Жук...жук...где-твой-дом?.. Мой...дом...под-кус-том...

Из всех мыслей, скользящих в моей голове, эта была, пожалуй, самой здравой. Никто. Животное. Без прав. Без имени. Без жизни. Надо как-то существовать. Как? Не знаю. Сил нет. Желания тоже.

Маль-чи-ки-бе...жа...ли...До-мик-рас-топ...та...ли...

– Ты есть? – голос звучит совсем рядом. Женский, но какой-то неправильный. Что-то неуловимое отличается в звуках...или интонациях? Не понять... Надо открыть глаза и взглянуть. А надо ли?

– Меня нет, – через силу разлепляю безвольные губы. Голос сиплый, горло, оказывается, пересохло.

– Ты есть! – радуется голос. – Идем. Там пить. Надо пить.

Надо? Мне или меня? Мне не надо. А если меня – так пусть сами приходят, им же надо.

– Идем, – моей руки касается чужая. Теребит. Зовет. Тянет.

Глаза все же открываются. Она сидит на корточках возле меня. Голая, загорелая. Загар ровным слоем покрывает все тело, не оставляя сомнений, что одежду она не носит. Никогда. Но взгляд цепляется не за обнаженность тела, тело и тело, у всех такое. Чудовищно страшной кажется голова. Солнце бьет мне в глаза, и оттого я не могу разглядеть толком ее лицо, в нем тоже что-то не так, но шокирует не это. Шокирует абсолютно лысый череп, едва поросший колючим черным ежиком. Это страшно. Нормальная женская фигура, а вверху – лысый череп. Голова с волосами выглядит не так. Слишком не так. Невольно подношу руки к голове – и ощущаю такой же. И вспоминаю свои косы, красу и гордость, тяжелыми змеями скользящие вниз. Свои косы – бесхозной кучкой волос на полу. Значит, теперь я выгляжу так? Пусть. Кому тут смотреть? Мы просто звери.

Сажусь. Правую ягодицу обжигает боль. Ах, да, клеймо. Скот клеймят, я знаю. Видела у бабушки в деревне. Там у всех коров было клеймо. Чтоб не потерялись. Они же животные. Паспорта при себе нет, имени не назовут. Вот и я – животное. Смешно, два года назад мне так хотелось увидеть стада. Расстраивалась, что не удалось. Можно рассмотреть сейчас. В подробностях.

Мое лицо сейчас напротив лица той, что со мной заговорила. И солнце глаза не застит. И я наконец-то ее вижу. Отчетливо, до мельчайших подробностей, вижу.

И понимаю, что не знаю, кто это. Я помню приговор суда, я помню слова Доири. Меня должны были отправить в стада. Вот только с той, что сидела сейчас напротив меня, я не могла иметь общих предков. Ее лицо... я в жизни не видела таких лиц. У людей таких не бывает. Округлое, плоское, с широкими скулами и совсем небольшим носом. Но главное было не это, главное было – глаза. Никогда прежде не видела настолько невероятных глаз. Удлиненные, необыкновенно узкие, словно первоначально и вовсе на этом лице не предполагавшиеся, а потом аккуратно прорезанные скальпелем, отчего кожа разошлась совсем чуть-чуть, едва приоткрыв зрачок. А вот зрачок совсем обычный, человеческий. И радужка. Каряя, как и положено при черных волосах. И брови черные. Красивые, кстати, брови. Хоть брови здесь не бреют.

Она рассматривала меня с не меньшим интересом.

– Ты кто? – решилась спросить ее, наконец.

– Ата, – последовал ответ.

И что это, имя?

– А ты? – интересуется она в ответ. Видимо все же имя.

– Лара, – отвечаю, невольно подделываясь под ее краткость. – А ты кто, Ата? Вы все – кто?

Краем глаза я уже вижу, что мы не одни, что они существуют, эти «все», просто им нет до меня никакого дела.

– Раба, – удивленно отвечает Ата. – Мы все – рабы. Я, ты, они. Здесь – рабы. Эти – там, далеко, не видно.

– Эти – это кто, вампиры?

Она не понимает. Но ведет меня пить.

– Надо пить, – объясняет она. – Кровь нет – надо пить. Много кровь нет – надо много пить.

Мы идем через широкий луг. Здесь не видно строений, нет дорог, только протоптанные в высокой траве тропинки. То там, то здесь среди травы сидят или лежат те, кого Ата именует рабами. Насколько я вижу – только женщины. От совсем юных дев до совсем не старых еще женщин. Ни стариков, ни детей, ни мужчин... Или как – особи женского пола? Кто они? Животные? Люди? Нелюди? Лицами почти все похожи на Ату. Лишь дважды или трижды мелькнуло лицо, которое я могла бы назвать человеческим. Но вот выражение этих лиц у всех было одинаковое. Пустое, потерянное, сонное. Они либо дремали, либо сидели, бессмысленно уставившись в пространство. На нас не смотрел почти никто. Но даже те, кто смотрели, не произнесли ни слова. Они вообще умеют говорить? Хотя бы плохо, с трудом, как Ата?

Наконец, я увидела, куда она меня ведет. Невысокая стенка. Вдоль нее – довольно широкий длинный желоб, до краев полный воды.