Текст книги "По ту сторону Бездны (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Анхен! – почему так бьется сердце? Лоу меня как только не трогал, а тут... – Какой...рисунок тебе нравится? – выговорила с трудом.

Пока одна его рука ласкает мне ножку, другая обвивает меня за талию, пальцы гладят обнаженный кусочек кожи под узлом от рубахи, сдвигая этот узел все выше...

– Скажу, если поцелуешь, – его дыхание обжигает мне ухо, его зубы чуть прикусывают мочку. Я вздрагиваю, чувствую, как тепло разливается по телу.

– Тогда не говори, – пытаюсь взять себя в руки. Но в руках меня держит он, и крепко. И... и он ведь чувствует, что мне не неприятно.

– Не буду. Скоро уже не смогу, – его руки перемещаются мне на грудь, обхватывая ее поверх рубашки, сжимая, вызывая у меня этим слабый стон. Я отчаянно стискиваю в руках карандаш и папку с лежащим поверх нее начатым рисунком, словно пытаясь за них удержаться, не потерять голову. Но он заставляет меня повернуться и впивается губами в губы.

И я мгновенно теряю все: карандаш, бумагу, голову, сомнения, страхи. Я растворяюсь, я эхо его дыхания, я отзвук его стона. Нет мира со всеми его ужасами, нет Города со всеми красотами, нет вампира, нет девы, есть мы.

Когда он, наконец, отстраняется, у меня кружится голова, перед глазами все плывет, я цепляюсь обеими руками за его плечи. Но вот теперь я действительно вспоминаю, что такое для меня Анхен, почему вот уже почти два года я не могу его бросить в мыслях своих, несмотря на все ужасы, несмотря ни на что.

– Я скучал по тебе, Ларка, – шепчет он мне, – так скучал...

– Я тебя ждала, – жалуюсь ему в ответ, – так ждала, а ты не пришел...

– Прости, – он не рассказывает про обстоятельства непреодолимой силы, он просто прижимает меня к себе, словно самое дорогое сокровище.

– А помнишь пророчество? – почти шепчу ему на ухо, благо ухо его так близко от моих губ. – Я тогда тебе не поверила, а ведь оно сбылось. Я только вчера поняла, что оно сбылось. Мы докувыркались с тобой так, что... А ты не спас. Вытащил, но не спас. А спас меня Лоу. Только он. Потому, что... Если бы... Я бы просто умерла здесь, в твоем роскошном доме, пока ты... был слишком занят, видимо...

– Прости, – вновь повторяет Анхен. – А пророчество... Ну и замечательно, что сбылось, – он легко касается губами моих губ, слишком мимолетно, чтоб мне этого хватило. – Главное – ты выжила, и больше никаких пророчеств, только ты и я. И все теперь будет хорошо. Обязательно.

– Сам в это веришь?

– Сам собираюсь этим заняться, – он решительно поднимается на ноги и тянет меня за собой. – Пойдем со мной, Лар.

– Куда? – интересуюсь с опаской.

– В спальню, Ларка. И лучше в мою. Можно, конечно, и здесь, но там мне будет за тебя чуть спокойней, – поскольку подниматься сама я не рвусь, он обхватывает меня за талию и ставит на ноги.

Ноги слушаются плохо, возбуждение уходит, остается только страх – боли и смерти. Я помню, я видела – они все кричали от боли, пусть недолго, но... и... Я невольно хватаюсь за горло, мне кажется, это не из ее, это из моего хлещет кровь.

– Нет, я... я не могу... пожалуйста... давай не сегодня... не сейчас...

Он просто подхватывает меня на руки и устремляется в полет.

– Я слишком долго позволял тебе этого бояться, – говорит он мне, пока мы проносимся парковыми лужайками. – Секс с тем, кто тебе желанен – это удовольствие, Лар, там нет ничего ужасного.

– Зато в тебе ужасного – хоть отбавляй.

– Не для тебя, – не соглашается он, – не сегодня.

Мы влетаем в дом, несемся по коридору.

– Надо было взять тебя при первой же встрече, – с горькой убежденностью заявляет Анхен, не замедляя движения. – В крайнем случае, при второй. Как я делал всегда и со всеми. И всегда и со всеми все было в полном порядке. А с тобой отступил от собственных правил, и до чего все дошло? Мы слишком заигрались – в твою уникальность и мою незаинтересованность.

Мы влетаем в его спальню и опускаемся на кровать. На середину этой огромной кровати, прямо в обуви, его это не смущает.

– Не надо так дрожать, Лара, тебе обязательно понравится, вот увидишь.

Верится с трудом. В ужасе смотрю, как он разувается, сбрасывает с кровати обувь, стягивает через голову футболку... Я собиралась быть сильной. Я же собиралась быть сильной, и не бояться. Не получается.

Он оборачивается ко мне. Целует мои похолодевшие губы. От страха почти совсем ничего не чувствую. Меня колотит. Он заставляет меня опуститься на подушку. Склоняется надо мной.

– Давай договоримся так, Ларочка. Я просто тебя поласкаю. Тебе ведь нравятся мои ласки, верно? Вот на них мы и остановимся. Если захочешь, – он осторожно целует меня в кончик носа. Легонько обводит пальцами контур лица. Чуть улыбается. – А не захочешь – пойдем до конца. Я не беру девочек силой, мне это не интересно. Только, если ты будешь этого хотеть, родная. Договорились?

Киваю. А что остается? Лучше уж пусть ласкает, чем сердится, что опять по его не вышло. А там... я ведь понимаю, на что он рассчитывает. Может и впрямь...

Он перемещается к моим ногам, ставит одну себе на колени, медленно расстегивает туфельку. Вся вампирская обувь на ремешках, при всем желании в полете не потеряешь. Туфелька летит на пол, а вампир начинает тихонько вырисовывать пальчиком вензеля на моей стопе. Ну кто так ласкает, это не ласка, это щекотка! Нервно дергаю ногой, но он только усмехается, и, склонившись, целует. Сначала стопу, а потом и каждый пальчик. Ногу вырывать уже не хочется, а он начинает легонько посасывать мои пальцы, медленно, один за другим, при этом лаская их языком. Судорожно вздохнув, вцепляюсь руками в покрывало. А он начинает расстегивать ремешок второй туфельки. Медленно, слишком медленно...

Он не спешит. А я чувствую жар. И желание чего-то большего. Ну хоть дотронуться до него! Но он сидит так, что я могу лишь коснуться свободной ногой его коленей. Он чуть перемещается, и захватывает мою не в меру активную ножку в плен своими бедрами, и теперь я касаюсь ей, ох, совсем не коленей! Смущенно пытаюсь вырваться, но куда там. Он лишь сильнее подается вперед, заставляя буквально упереться в его возбужденную плоть, тонкая ткань его легких брюк позволяет чувствовать слишком много. А его губы и руки ласкают тем временем мою вторую ногу, и уже добрались до коленки, и хотели бы путешествовать дальше, но слишком узкие штанишки не пускают. А я... А я мну руками черный атлас покрывала, которое он даже не озаботился скинуть, прежде, чем начать... Ох, светоч! Его пальцы скользят по внутренней стороне бедра, словно прожигая меня сквозь ткань, впиваясь слишком сильно в том месте, где молния брюк переходит в шов, надавливая, отпуская, очерчивая чувственные круги и вновь надавливая.

– Мы снимем это, Лар?

– Да... ой, нет... нет, погоди... пожалуйста...

– Трусиха, – его рука ползет вверх, останавливаясь на узле кристально-белой рубахи. – А вот это, Ларка, мы точно снимем, – он устраивается сверху, практически усаживаясь верхом на мои бедра, и уверенно расправляется с узлом, затем начинает решительно расстегивать пуговицы.

Сердце бьется в горле. От того, что он слишком близко. От того, что он делает со мной, от того, что он собирается со мной сделать. От того, что он – это он. Мои руки ласкают его руки, в горле пересохло, мысли кончились.

Он чуть приподнимает меня и, сорвав рубаху, отбрасывает ее прочь.

– В бездну Лоу, – хрипло сообщает при этом. – А то от его запаха мне начинает казаться, что нас здесь трое.

– Мне казалось, ты был бы не против, – еще нахожу в себе силы ответить.

– Ты у нас вечно не «за», – он резко наклоняется, и целует мне шею, в то время как руки его задирают вверх лифчик и сминают мне грудь.

Выгибаюсь в его руках, не в силах сдержать стонов. Тело бьется, тело жаждет, телу неведомы мои глупые страхи. Мои руки, наконец, добираются до его волос, выдирают из них заколку и запутываются навек в этом черном шелковом водопаде. Он обцеловывает мне шею, ключицы, спускается губами ниже. Его пальцы, наконец, находят застежку лифчика и избавляют меня от этой нелепой тряпки. Она мешала мне, мешала вполне насладиться – его губами, руками, прикосновениями его обнаженного тела.

Его губы смыкаются на моем соске, я задыхаюсь от наслаждения, жар внизу живота становится нестерпимым, а он все ласкает, целует, нежит... И уже не замечаю, в какой момент я оказываюсь совсем без одежды, лишь вздрагиваю, почувствовав там его губы, его язык, обжигающий обещанием блаженства... Блаженства, которое все ближе... ближе... Но он останавливается, и смотрит в мои затуманенные глаза, чуть подняв одну бровь, и я даже не сразу понимаю, чего он хочет, собственное желание буквально выжигает меня.

– Пожалуйста... пожалуйста, да!

Удар. Резкий, болезненный. Мне кажется, что меня рвут на части, что это невозможно, несовместимо. И уже в следующую секунду боль пронзает и шею. И уходит. Он словно выпивает ее всю, мгновенно, без остатка. Моя кровь бежит по его венам – но это мои вены. Я биение его сердца, я свет его пламени, он огонь, наполняющий мой сосуд, он вода, утоляющая мою жажду. Еще, сильнее, выше – с каждым его рывком мы взлетаем к звездам, их свет все ближе, все ярче, еще немного – и он поглотит нас без остатка. Я взрываюсь немыслимо ярким пламенем... и падаю в непроглядную тьму.

Глаза открываются с трудом. Или зрение возвращается не сразу. Все вокруг как в тумане и мириады черных точек мельтешат, вызывая головокружение при малейшей попытке сосредоточится.

– Анхен? – испуганно зову я, не обнаружив его рядом.

Что-то с грохотом падает и, судя по звуку, разбивается. И в ту же секунду надо мной склоняется Анхен. Наброшенный на плечи черный халат расстегнут, спутанные волосы крайне небрежно перевязаны лентой.

– Лара? – в его взгляде, голосе, позе – безмерное удивление.

– Не ждал? – он что же, меня похоронил уже с чистой совестью?

– В ближайшие пару часов – нет, – он осторожно берет меня за руку, не отрывая взгляда от лица. – Как ты себя чувствуешь?

– Нне очень. А как должна?

– Гораздо хуже, – он оборачивается к какому-то прибору, стоящему возле кровати, изучает данные на экране, нажимает какие-то кнопки. Только тут замечаю, что ко мне тянутся провода датчиков, в локтевые сгибы обоих рук введены катетеры, и через правый в меня закачивают что-то темное, видимо кровь. Чью? Трубка уходит за ширму. Малодушно, но я рада, что не вижу донора.

– Насколько хуже? – пугаюсь я. – Это что же, каждый раз, занимаясь с тобой... отдаваясь тебе... я буду... вот так... а однажды и вовсе не очнусь?

– Тихо, Ларочка. Все стандартно и под контролем, – он смотрит на меня, чуть улыбаясь, уже полностью спокойный и даже довольный. – Потеря сознания при полноценном сексе с вампиром происходит всегда, слишком большой стресс для организма. Я ведь беру не только кровь, но и эмоции. Методики восстановления человека после подобного разработаны давно, они надежны, они работают. Вот только тебе, – он наклоняется и перекрывает катетер с кровью, – они, похоже, не нужны.

Он осторожно отсоединяет один катетер, потом другой. Вновь сверяется с данными монитора, удовлетворенно кивает, но датчики пока снимать не спешит.

– Еще минут пять понаблюдаю, чтоб быть уверенным, – поясняет он мне.

– Уверенным в чем? Да объясни ж мне, наконец, я не понимаю.

– В том, что одна вреднющая старая ведьма все-таки сделала то, о чем ее просили, – он потянулся и легко поцеловал меня в губы. – У тебя невероятная регенерация. Скорость образования кровяных телец такая, что донор просто не нужен. А попить сейчас принесу.

Он легко поднялся и исчез из моего поля зрения. Но почти тут же вернулся с полным кувшином воды.

– А стакан я разбил, – покаянно сообщил он мне.

Это было не важно. Пока я не увидела воду, я и не представляла, до какой степени мне хочется пить. А сейчас я тянула свои дрожащие руки, понимая, что до времени, когда он найдет другой стакан, я не дотерплю.

Он помог мне сесть и помог держать кувшин, пока я жадно глотала воду. В голове полегчало. Я ощущала сейчас разве что слабость. А еще непонятную и вроде бы не связанную ни с чем радость.

Нет, меня порадовала, конечно, весть о том, что у меня такая регенерация, что и донор не нужен (краем глаза заметила, что появившиеся слуги убрали и ширму и все следы того, что было за ширмой), но это явно было не то. Радость при мысли о своей неуязвимости (относительной, конечно, но все же) была холодная, рассудочная. Я понимала, что это замечательно, но не более. Вовсе не это заставляло меня глупо улыбаться, откинувшись на подушки. Радость пузырилась в каждом миллиметре моего тела – усталого, покусанного, с ноющими мышцами бедер – но такого... удовлетворенного, что ли, иначе и не скажешь. Все же это было хорошо. Сказочно хорошо. И чего я так этого боялась? Или я боялась кого? Тот, кого я так боялась, сидел возле меня, смотрел в глаза и тоже улыбался.

– Ты даже не причесался, – говорю, чтоб сказать хоть что-то.

– Не успел. Сначала надо было тебе условия для реанимации создать, а потом ты уже и очнулась.

– И что же, у тебя вот так каждый раз? Не успел закончить – и к медицинским процедурам?

– Предпочитаю перестраховаться, – он чуть пожимает плечами. – На самом деле это нужно не всегда и не всем, тут многое зависит от индивидуальных особенностей. А эти особенности необходимо сначала изучить, – он кивает на свой прибор, – и только в дальнейшем уже можно принимать решение и «на глаз».

– Мрачно у тебя все.

– Зато безопасно. Теми, кто мне дорог, я не рискую.

– Для этого есть те, кто не дорог, я помню, – горечи скрыть не удалось. Как и того, что настроение начало портиться.

– Я все равно вампир, Ла-ра. Мы этого не поменяем, никак.

– Да нет, я знаю. Знаю, – все-таки отворачиваюсь. Я умом-то все понимаю: и что его не изменить, и что мне надо как-то со всей этой вампирской жизнью смиряться и под него подстраиваться, вот только... горько.

– Ну не грусти, – он отсоединяет датчики от моих висков и мягко целует места, к которым они крепились. – Хорошего у нас тоже будет много. Я обещаю.

Киваю. Я верю, почему ж нет. Слово «тоже» более чем красноречиво.

Тем временем он чуть откидывает укрывающую меня простынку, отсоединяет датчики, зафиксированные в районе сердца. Склоняется поцеловать оставшийся на коже слабый след. Увлекается. Я захлебываюсь собственным вздохом, выгибаюсь навстречу его ласке – его губам, захватившим в плен мою левую грудь, его руке, ритмично сжимающей правую.

– Ан-хххен, – тяжело, со всхлипом выдыхаю я, едва ли сознавая, что это его имя.

Очень медленно, словно против воли, он выпускает изо рта мой сосок, невесомо целуя его напоследок. Выпрямляется.

– Прости, не сдержался, – он вновь накрывает мою грудь простынкой. – Тебе надо отдохнуть. Я не буду больше мешать.

И где раньше ты был, такой благородный?

– Не уходи, – тяну к нему руки.

Не уходит. Отбрасывает в сторону простыню и ложится на меня сверху. Приподнимается на локтях, смотрит в глаза.

– Не тяжело?

Я только мотаю головой и, проникая руками под полы его халата, обнимаю его за спину. Ласкаю пальцами его кожу, вдыхаю с наслаждением его запах – такой родной, до дрожи знакомый, навеки, казалось, забытый и потерянный. Тело помнило. Пока разум проклинал и ненавидел, тело помнило. Ощущения от каждого прикосновения, вкус воздуха, коснувшегося его тела, цвет света, преломленного сиянием его глаз.

– Ларка, – он произносит мое имя так тягуче, так нежно. А его пальцы невесомо скользят по моему лицу, очень бережно, едва касаясь.

– А давай мы вот это снимем, – его палец скользнул мне под парик и остановился в том месте, где тот был приклеен к коже.

Нашел единственную вещь, которую все еще с меня не снял?

– Ннне надо, – хватаюсь за парик обеими руками, – пожалуйста.

– У тебя сейчас в организме идет усиленная регенерация. Давай мы взглянем, что происходит с волосами.

– Там нет волос. И не на что смотреть. Что, в загоне не насмотрелся, надо еще здесь меня унизить?

– Чем же я унижу тебя, девочка моя? – он наклоняется и начинает покрывать поцелуями мое лицо: лоб, брови, глаза, щеки, губы. – Ты для меня всегда красивая, любая – с волосами, без волос, в парике, без парика. Ну, не бойся ты так. Дай я взгляну.

Глубоко вздохнув, опускаю руки. Ну, пусть взглянет, если так хочется. Все равно ж не отстанет. А глаза зажмуриваю – чтоб не видеть, как он брезгливо скривится. Очень аккуратно, по миллиметру, придерживая пальцами кожу, он разрывает клеящий слой и снимает с меня парик.

– Вот так гораздо лучше.

– Издеваешься? – интересуюсь, не открывая глаз.

– Нет. Любуюсь, – его рука медленно скользит по моей голове, и я ощущаю под его пальцами волосы. Чувствую, когда он приминает их. Нно там же... Резко подношу руку к волосам, сталкиваюсь с его рукой, отдергиваю свою чуть в сторону, не до него. И чувствую под пальцами волосы. Не жалкие еле видные чешуйки, едва вылезшие из кожи, на которые я «любовалась» с утра перед зеркалом, но вполне ощутимые между пальцами волосинки длиной... в сантиметр... или даже два.

– У тебя есть зеркало?

– Найду, – он легко поднимается и выходит. Ненадолго, почти сразу он возвращается с зеркалом, но я успеваю почувствовать пустоту от его отсутствия. Анхен наклоняет зеркало так, чтоб я могла себя рассмотреть. А я смотрю, и все не могу поверить. Невероятно отросшие волосы топорщатся нелепым ежиком длиной сантиметра в полтора, но они есть, они растут!

– Анхен, но как же? Я же только утром смотрела, они едва видны были...

Он убирает зеркало и вновь садится рядом.

– Думаю, дело в том, что механизм столь активной регенерации у тебя действует не постоянно, – задумчиво начинает он объяснять. Мне? Или и себе заодно? – Пока серьезной угрозы для существования организма нет, он у тебя дремлет. А как только ситуация становится близка к критической – начинается экстренное восстановление. Причем, видимо, всех органов и систем, а не только тех, чье повреждение этот механизм «разбудило»

– Да? – даже забавно. – Так ты еще и полезен для моего здоровья? И если я вновь хочу себе волосы до середины бедра, то мне надо просто не вылезать из твоей постели?

– Мысль интересная, – он смеется. – Но все же увлекаться пока не будем. У любого организма есть предел, и у твоего тоже, и он нам пока неизвестен, – вопреки обещанию не увлекаться, он наклоняется и целует меня в губы. Очень медленно, чувственно, обстоятельно. Изучая, кажется, каждый миллиметр моих губ, рта. И я растворяюсь в его поцелуе, мгновенно забывая о всех чудесах собственной регенерации, обо всем, что было, обо всем, что будет. Только губы его реальны, язык его – о, более чем!

– Знаешь, обычно вампиры человеческому здоровью вредят, – сообщает он мне, отстранившись. – Но с тобой же абсолютно все переворачивается с ног на голову.

А я даже не сразу понимаю, о чем он. Только улыбаюсь, бессмысленно глядя на него и пытаюсь выровнять дыхание. А потом вспоминаю: как-то не сходится...

– Анхен, а ты сказал, что глубокий обморок – это стандартная реакция на секс с вампиром, но я же помню... я видела... тогда, в больнице... там было очень много секса, а в обморок никто не падал.

– Лар, ну я ж тебе тогда объяснял: их и было много для того, чтоб не было никаких последствий. Если мы в эту кровать положим еще человек пять, то в обморок гарантированно никто не упадет.

– Ааа... давай не будем. Я уж лучше немного попадаю.

– Не будем, душа моя, не будем, – он только улыбается. – Я просто объясняю тебе механизм.

– Ну, тогда объясни и... про секретаршу... про ваш чудовищный обычай... там же вампиров двое, а дева одна, а в обморок она вроде не падает... или падает?

– Не падает. Хотя минут пять – десять чтоб прийти в себя бывает нужно. Наш «чудовищный обычай» полноценного секса не предполагает. Пара телодвижений, полторы капли крови, имитация, не более, – он спокойно пожимает плечами. – Но, может, мы не будем возвращаться к тому, от чего ушли уже очень и очень далеко. Ты больше не моя секретарша, тебе не о чем волноваться.

– Смеешься? – улыбаюсь криво и горько. – Я теперь в этом доме кто? Твоя рабыня? Полагаешь, это лучше, чем секретарша? И волноваться не о чем?

– Лара, девочка моя, хорошая, попробуй понять, – он берет мою руку, подносит ее к губам, целует кончики пальцев. – Есть юридический статус. И есть реальное положение дел. Юридически – да, ты действительно являешься моей собственностью, я полностью за тебя отвечаю, и как самостоятельный субъект ты действовать не можешь. Но реально, Ларочка, я никогда не относился к тебе, как к рабыне, не отношусь и относиться не буду. Ты живешь под моим покровительством, да, но лишь потому, что по-другому тебе не выжить.

– А я хочу домой. Я так хочу домой, Анхен, – я не хочу выживать. Хочется просто жить. Как раньше.

– Ты привыкнешь, моя девочка. Ты привыкнешь.

– Да, наверное. Но так больно понимать, что я все потеряла, – не могу больше на него смотреть, поворачиваюсь на бок, к нему спиной.

– Не грусти. Ты жива, у твоего организма есть силы бороться за твою жизнь в любых обстоятельствах, значит, жизнь продолжается, и ты обретешь что-то новое, возможно – ничуть не менее ценное, – положив руку мне на плечо, убеждает меня вампир. – Я имею право так говорить, Лара, я терял. Я знаю, как это горько. И знаю, что если смерти нет, то жизнь продолжается. Она другая, но она тоже достойно того, чтоб ее прожить.

Я не отвечаю. Он тянется за простыней, чтоб укрыть меня, и замирает, засмотревшись. Потом рука его осторожно опускается мне на попу, очень нежно, буквально двумя пальцами, гладит.

– Не надо больше, пожалуйста, – после всего сказанного ласки желания не вызывают.

– Что? – задумчиво отзывается он. – А, нет, моя хорошая, я не пристаю. Ляг, пожалуйста, на живот.

– Зачем?

– Клеймо. Дай я посмотрю, что с ним.

Слово, как удар, вызывает воспоминание. Обжигающая боль. Большая, чем возможно стерпеть. Вздрагиваю. Но ложусь, как он просил. А я и забыла. Оно не болело, и я заставила себя не вспоминать, не думать. И забыла. А его пальцы, значит, не попу мне гладят, но ожог на ней щупают.

– И как? Нравится? – интересуюсь.

– Нравится, – спокойно отзывается он. – Очень неплохо заживает. Полагаю, через пару недель не останется и следа.

– Правда? Это хорошо, – ну хоть что-то приятное он мне поведал.

Он наклоняется и целует. Прямо туда, где клеймо. А потом ложится щекой, будто на подушку, и лежит, не двигаясь, обняв меня за бедра.

– Анхен, – зову его.

– Кровь у тебя течет, – задумчиво произносит он, не меняя позы.

– Что?

– Не сильно, едва-едва. Скоро, наверно, совсем заживет твоя рана.

– И... что не так? – медицинский осмотр на сегодня еще не закончен?

– Все так... Пропадает же, Лар. Жалко. Угости, – его пальцы начинают медленные замысловатые скольжения по моей ноге. – Я не буду кусать, Лар. Только то, что само течет. Пожалуйста.

Забавно. А когда наносил эту самую «рану» разрешения особо и не спрашивал.

– Ну... хорошо. И как ты хочешь?..

Он поднимает голову, вновь целует мне попу, затем проводит языком от кобчика и до основания волос на голове, вызвав этим сладостную дрожь, на мгновение накрывает меня своим телом и тут же, перекатившись, ложится рядом.

– Иди ко мне, садись, – зовет он.

– Куда? – нерешительно замираю над ним на коленях.

– Сюда, – он с улыбкой показывает на свои губы.

Краснею. Нет, мне, понятно, терять уже нечего, но все же это... как-то...

– Лар-ка, ну не будь ты жадной девочкой, – нетерпеливо зовет меня Анхен, и я решаюсь. Осторожно перекидываю одну ногу, пододвигаюсь так, чтоб ему было удобней, повинуясь уверенным движениям его рук, обхвативших меня. Замираю, шокированная неприличностью позы и тем, что я на это согласилась... И первое же прикосновение его языка прожигает меня насквозь. Жар охватывает тело, дыхание сбивается, реальность отступает, и я лечу, подхваченная безумным вихрем наслаждения, неспособная более отличать приличное от неприличного, правильное от ошибочного, достойное от недостойного. Я дышу его именем, я не знаю иной молитвы, иного способа дышать, существовать. Ан-хен, вдох и выдох, тяжело, со всхлипом, все быстрее, все безумнее... и взрываюсь, рассыпаясь миллионами искр... и остаюсь с ним, ни в какую тьму не проваливаюсь.

Он помогает мне лечь рядом, бережно укрывает простынкой. Нас обоих, ведь я прижимаюсь к нему всем телом, обнимаю рукой, и не могу и не хочу отрываться. Ну почему мне с ним так хорошо? Настолько хорошо? Ведь это неправильно. Так не должно быть. А есть.

Молчим. Я не хочу говорить, он – наверно не может, а впрочем, откуда мне знать. Разве что по излишней напряженности позы, да по губам, сжатым в тонкую линию. Молчим. Я считаю удары его сердца. Сбиваюсь, оно колотится слишком быстро. Но постепенно замедляется, замедляется. И он поворачивается ко мне. Долго смотрит в глаза, легонько проводит рукой по щеке, аккуратно целует в уголок губ.

– А ведь я люблю тебя, Ларка, – говорит он мне, отстраняясь. – Я безумно тебя люблю.

И улыбается. Вот только улыбка – такая печальная.

Вероятно, не ждет, что я отвечу ему тем же. Я и не отвечаю. Я не так уж много знаю про любовь. Но когда-то он сам мне сказал, что мое влечение к нему – это еще не она. В те времена, когда жива была дева по имени Елена, я носила длинные косы и не завязывала узлом на животе вампирских рубашек. Во времена, когда поводов доверять ему у меня было чуточку больше. Во времена, когда я еще верила в его искореженную, но светлую душу. С тех пор он предал меня всего трижды. В результате я потеряла сначала дом, потом – право называться человеком, а затем и рассудок. Откуда ж теперь взяться любви? От того, что он сделал меня женщиной, и мне понравилось? И позволяю ему и дальше?..

– Не надо сейчас про любовь...– я сажусь, обхватывая себя руками за плечи. А было так хорошо. И зачем он испортил все своими признаниями? Такие желанные слова. Каждая дева мечтает. Почему ж на душе так горько? – Ты лучше скажи мне, Анхен. Скажи так, чтобы я сумела поверить. Когда меня арестовали, и я позвала тебя на помощь – ты ведь действительно не мог прийти? Совсем, никак? Лоурэл мне рассказывал – про дальнюю дорогу и великие дела, да и ты вчера рассказывал, как отчаянно меня искал. И я даже верю, что это правда. Вот только почему мне кажется, что не вся? Почему я не могу отделаться от мысли, что услышав меня – перепуганную, потерянную, ты только усмехнулся и решил, что пара дней задержки мне не повредит? Зато оценю, каково это – без тебя. Потому, что я выбрала монстра, а монстры – не помогают. Скажи мне, что это было не так! Скажи, что ты спешил, как только мог, но не успел. Ведь ты же любишь меня. И ты не бросил, не отвернулся. Скажи, что ты спешил, просто не судьба. Пророчество. Воля богов. Злые люди, – я опять устраиваю разборки не ко времени и не к месту, я знаю, но молчать не могу, горечь разъедает меня изнутри, слишком много ее там, всю в себе не удержать. – Или ты любишь меня только теперь, когда я – твоя рабыня? Или на это ты и рассчитывал, когда всего чуть-чуть не успел?

Он тоже садится и пытается обнять меня за плечи. Передергиваю. Его руки падают.

– Скажи мне, Анхен. Скажи, что я не права.

Он молчит. И я уже особо ничего и не жду, его молчание – это тоже слова.

Но он все-таки произносит:

– Ты права...

Разворачиваюсь. Стремительно, с ужасом, немея. Мне так хотелось услышать, что это не так. Что хоть в этом я обвиняю его несправедливо, что это просто мой бред, тем более, что он и не был мне ничего должен, но все же все бросил и прилетел. Да, не успел, но все же отыскал, вызволил...

– Ты права, – он смотрит на свои сцепленные в замок руки, а слова льются из него лавиной – все, о чем он молчал своими «прости», все, от чего он бежал, увидев мое безумие, все, что он пытался зацеловать и залюбить в безразмерной своей постели. – Да, я был занят, и был далеко, и оттуда и впрямь – три дня пути. Но на этой машине! На этой милой гражданской машинке для неспешных прогулок над цветочными полянками! Но у нас есть и другие. Наша военная техника самая мощная и быстроходная в мире, как иначе мы сумели бы намертво закрыть свои границы? Да, я лично такими не владею, но Герат – военная база в приграничье, мне достаточно было приказать – и меня доставили бы до Новограда за пару часов, я авэнэ, никто не посмел бы ослушаться. Да, внутри страны их не используют, и уж тем более на них не летают над людьми. Да, она не смогла бы там приземлиться, для этого нужна специальная площадка, но ведь и не надо было приземляться, я бы просто спрыгнул... А я не стал. Я ничего этого не стал, я полетел на своей. Самоуверенный идиот, я чувствовал, что смертельной опасности нет, ты напугана, да, но может это заставит тебя стать умнее, а я прилечу и со всем разберусь. Все решу, все исправлю... А потом... а потом я увидел, что навсегда опоздал, и просто сбежал, не вынес твоего взгляда... и снова тебя подвел... Ты права, что не веришь. Я не знаю, как исправлять. И можно ли еще хоть что-то исправить...

– Но зачем... тебе исправлять? – слова находятся с трудом. Ему тяжело, я вижу. А мне? А мне – как? – Разве не этого ты всегда и хотел? Я живу в твоем доме, лежу в твоей кровати, являюсь твоей собственностью...

– Нет, Ларка, нет, – в его голосе – почти отчаянье. – Так – я не хотел никогда. Я хотел видеть тебя в своем доме, я звал тебя в свой дом, был силой готов увести... В тот дом, что в Светлогорске. Я хотел, чтоб ты жила со мной там. Только там. Не здесь. Мне и в кошмарах не снилось, что тебе придется жить здесь.

– И в чем разница?

Он вздыхает. Протягивает ко мне руку, словно собираясь провести по волосам, но рука бессильно падает, так меня и не коснувшись.

– В том доме ты была бы хозяйкой, – наконец отвечает он. – Принимала бы гостей, звала к себе по любому поводу друзей, родных. Там ты закончила бы университет, стала бы врачом. Сделала бы карьеру, тебя уважали бы коллеги, любили пациенты, а здесь... здесь ты даже врачом никогда не станешь... Ты правда думаешь, что я мог такого для тебя хотеть?

Не отвечаю. Спускаюсь на пол, поднимаю белую рубашку, закутываюсь в нее. Ох уж эти вампирские кровати, вечно в них холодно и нечем укрыться.

– Не уходи, – просит меня Анхен.

– Можно подумать, мне есть, куда уйти, – пожимаю плечами. И возвращаюсь. Приближаюсь к нему, обнимаю за шею и впиваюсь в его губы поцелуем. Горьким, отчаянным. Не из любви. Не в порыве страсти. Но в попытке утопить в этом поцелуе свою боль. Безысходность. Тоску. Он отвечает, но на губах его та же горечь, и мотив его – то же забвение, и мы падаем обратно на подушки и позволяем себе какое-то время не быть. А потом еще долго лежим обнявшись, молча, без сил, без мыслей. Без желаний. Самый горький мой поцелуй. Когда губы сливаются, а души – нет.