Текст книги "Старлинг Хаус (ЛП)"

Автор книги: Аликс Е. Харроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Бев медленно спрашивает:

– Может, кто-нибудь объяснит мне, что за чертовщина здесь происходит?

Констебль опускает меня и надувает впалую грудь.

– Мэм, я попрошу вас покинуть помещение. Я расследую преступление.

– Ну и ну, констебль. Я расследую, почему вы надели наручники на одну из моих гостей, а не передали ее врачам скорой помощи.

Я встречаюсь взглядом с Шарлоттой, стоящей за спиной Бев, и мне удается произнести одно придушенное слово.

– Джаспер?

Шарлотта говорит:

– Они потушили пожар, но никого не нашли. Я не думаю, что он там был.

Я пропускаю следующие несколько предложений, потому что занята тем, что вываливаю кишки на пол. Когда все заканчивается, я чувствую себя пустой и хрупкой, как пластик, который слишком долго пролежал на солнце. Секретарша бросает в меня рулон голубых бумажных полотенец, и я игнорирую его, пытаясь вспомнить трюк с дыханием.

К тому времени как я отклеиваю череп от плитки, Бев тычет пальцем в лицо констеблю.

– Не говори со мной так, ты, чертов ковбой из торгового центра…

– Послушай, Бев, я избран народом этого великого штата…

– Ты ездишь на мамином Понтиаке, Джо! Они больше не разрешают тебе пользоваться фарами! – Она уже в нескольких сантиметрах от него, голос упал до придушенной угрозы. – Мы думали, что она умерла, пока кто-то не сказал нам, что ты притащил ее сюда.

Мэйхью изо всех сил старается смотреть в упор на Бев, которая превосходит его на несколько дюймов и по меньшей мере на двадцать фунтов.

– Очевидец сообщил, что эта молодая леди вела себя подозрительно сегодня вечером.

– Ну, я как очевидец говорю тебе, что не видела ее этим вечером. Она не возвращалась с работы. – Бев вычленяет каждый слог, как будто говорит со сломанным динамиком в Бургер Кинг.

– Ее менеджер сообщил, что она была уволена за несколько часов до события, о котором идет речь, после того как грубо сорвалась на клиенте. Учитывая ее нестабильные действия, я думаю, вполне вероятно, что…

Шарлотта заговорила впервые, ее голос был мягким и почтительным.

– Я тоже там была. Опал не было рядом с мотелем этим вечером.

Констебль Мэйхью сужает глаза, глядя на Шарлотту.

– А что вы делали в Саду Идена этим вечером?

– Я просто… – Шарлотта смотрит на Бев, и лицо Бев напрягается. Шарлотта отходит в сторону.

Констебль Мэйхью застегивает большие пальцы на петлях ремня.

– Вы были платящим гостем¹¹⁶?

– Нет, сэр.

– Вы были в гостях у платящего гостя?

– Нет, сэр. – Голос Шарлотты слабеет с каждым словом. Оправа ее очков ярко-розовая на фоне бледности ее кожи.

– Тогда что вы там делали?

Бев встает между ними, ее челюсть так сильно сжата, что она едва может шевелить губами.

– Это не ваше собачье дело.

Констебль, который, видимо, никогда не видел, как Бев дерется с тремя пьяницами на парковке мотеля, и у которого сложилось впечатление, что белый изгиб ее костяшек означает, что он победил, говорит:

– Я пытаюсь расследовать возможный поджог. Думаю, стоит задать несколько вопросов этой даме, которая, судя по всему, находилась на месте преступления без всякой причины. – Он поднимает голову. – Мэм, я спрошу вас еще раз: почему вы были в Саду Идена этим вечером?

Шарлотта смотрит на Бев. Бев смотрит на Шарлотту. Я могу быть ошеломлена, больна и глупеть от облегчения, но даже я вижу, что они разговаривают друг с другом, разговаривают беззвучной азбукой Морзе двух людей, которые знают друг друга намного, намного лучше, чем я думала.

– Это не то, – объявляет Бев, ни к кому конкретно не обращаясь, – как я хотела это сделать.

На лице Шарлотты отражается надежда и сомнение. Она пожимает плечами, как будто ей все равно, или как будто она хотела бы, чтобы это было не так, и смотрит на Бев.

– Никто тебя не заставляет, милая. – Я пытаюсь вспомнить, называла ли Шарлотта меня когда-нибудь милой, но не могу. Если и называла, то вряд ли так, словно это было дерзостью или, может быть, молитвой.

Бев поворачивается обратно к констеблю Мэйхью с безрассудным наклоном подбородка и ехидной ухмылкой.

– Она была в мотеле, потому что там я живу.

– И почему эту женщину должно волновать, где вы живете?

– Потому что, – вдохнула Бев, – она моя девушка. Офисная скотина.

Констебль Мэйхью выглядит так, будто пытается начертить это предложение на невидимой меловой доске, лицо сморщено от сосредоточенности.

Бев поворачивается обратно к Шарлотте, ее руки напряженно висят по бокам.

– Мне очень жаль.

– Все в порядке. – Шарлотта слегка задыхается.

Бев проводит рукой по своим волосам.

– Нет, за то, что было раньше. За то, что не хотела, чтобы кто-то знал. Мне не стыдно, просто… это небезопасно, и я… тянула время.

Я бормочу с пола:

– Мы знаем, – Шарлотте удается намекнуть, едва заметно дрогнув веком, что она разделает меня и использует мою шкуру как сумку для переноски, если я снова открою рот.

– В любом случае, я знаю, что ты все равно собираешься уходить, и я тебя не виню, но ты должна знать… – Бев закатывает глаза, видимо, на себя. – Я бы пошла с тобой, если бы ты попросила. А если бы ты осталась… я бы купила нам гребаный рекламный щит.

Констебль Мэйхью, похоже, выходит из состояния фуги и готовится сделать какое-то авторитетное заявление, но тут Шарлотта целует Бев, крепко и радостно, прямо в губы, и он снова замыкается. Секретарша говорит «ой-ой-ой» и начинает хлопать, и мне хочется присоединиться к ней, потому что Джаспер жив, Шарлотта улыбается, и я буду дразнить Бев по этому поводу до скончания времен.

Стеклянные двери открываются. Каблуки равномерно щелкают по полу.

Элизабет Бейн протягивает руку констеблю Мэйхью, который смотрит на нее с недоумением, словно никогда раньше не видел. Она мягко улыбается ему.

– Констебль Мэйхью, если вы вернетесь в свой кабинет, то найдете голосовое сообщение с объяснением моего участия в этом расследовании. Спасибо за помощь.

Бев и Шарлотта смотрят, как Мэйхью скрывается в своем кабинете. Бейн переводит ясный голубой взгляд на пол, где я сижу, скрестив ноги, в оцепенении. Мне больше не хочется хлопать.

– И снова здравствуйте, Опал. Мы могли бы поговорить наедине?

Не знаю, что заставляет меня опуститься на ноги и последовать за Элизабет Бейн по коридору. Это официозное постукивание ее туфель и отглаженные швы ее юбки, то, как она сверяется с часами на внутренней стороне запястья, как будто у нее есть определенное количество минут, чтобы разобраться с нашей коллективной глупостью. Единственный недостаток – ее верхняя губа, распухшая и блестящая, расщепленная в том месте, где мой кулак столкнулся с ее зубами. Представляю, как болели бы костяшки пальцев, если бы я мог чувствовать свои руки.

Она ведет меня в комнату с надписью КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ C и садится во главе длинного стола, жестом указывая на место рядом с собой. Я прохожу мимо нее и сажусь на противоположный конец. Я изо всех сил стараюсь нагло ссутулиться, но мои плечи быстро напрягаются.

Бейн вежливо изучает меня, опираясь подбородком на сложенные руки.

Мне хочется уставиться на нее, но я открываю рот, и мой голос хлещет по столу.

– Ты знала? Что его там не было?

Она задумывается.

– Да. – Ответ звучит так, будто его наугад вытащили из шляпы.

Я представляю, как подхожу к ней и врезаюсь лбом в переносицу.

Она вздыхает, как будто точно знает, о чем я думаю. Ты так решительно настроен думать обо мне самое плохое.

– Хэл обыскал комнату прямо перед инцидентом. Мы знали, что твоего брата там не было.

– А что насчет других комнат? Парадный офис? Вы тщательно эвакуировались из помещения, прежде чем совершить поджог?

Впервые в ее словах прослеживается малейшее колебание.

– Это событие не должно было достигнуть такого масштаба. Хэл – очень опытный оперативник, но… – Она слегка пожимает плечами. – Он утверждает, что пламя распространилось быстрее, чем должно было, и что дымовая сигнализация не сработала.

Я думаю о тумане, смешивающемся с дымом, о тенях, которые я там видел; сегодня ночью на свободе был не один вид Зверя. Я улыбаюсь ей, злобно кривя губы.

– Не повезло, наверное.

Глаза Бейн сверкают в ответ.

– Да. – Она расстегивает черный кейс на боку и достает из него потрепанный желтый блокнот. Она разглаживает страницы на столе. – Хэл нашел несколько очень интересных документов из комнаты 12 перед пожаром. Это твоя работа или Джаспера?

Я резко закрываю рот.

– Послушай, Опал. Все, что мы ищем, – это небольшая помощь. Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал, но есть много очень серьезных сторон, заинтересованных в собственности Старлингов. Они наняли нас, чтобы добиться результата, и я не намерена их подводить. Ты понимаешь, не так ли?

Артур и все его предшественники поколениями сражались и падали, вместо того чтобы выпустить Зверя на волю; Элизабет Бейн стояла в стороне и наблюдала за происходящим с планшетом и улыбкой.

– Ты не знаешь, с чем связываешься, – говорю я ей, как заведенный.

– А ты знаешь? – Быстро и с нетерпением.

– Разве ты не можешь просто оставить все это в покое? – По ее недоверчивой полуулыбке я понимаю, что вопрос не имеет для нее смысла. Такое же выражение лица было бы у Грейвли, если бы кто-то попросил их прекратить копать, когда они знали, что под Иденом еще есть уголь.

Бейн снова проверяет часы.

– Позволь мне прояснить твою ситуацию. Сегодня ночью был совершен акт поджога, и надежный свидетель, у которого нет причин лгать и нет судимостей, готов поклясться под присягой, что видел, как ты это сделала.

– Передай Хэл от меня благодарность.

Она игнорирует меня.

– Добавь к поджогу мошенничество с личными данными, и ни один судья не сочтет тебя подходящим опекуном для твоего брата.

Паника скручивает меня в животе, знакомая как зубная боль. Я хочу крикнуть Ты не можешь этого сделать или Я нужна ему, но слышу голос Шарлотты у себя в ухе: Правда? Я слышу самого Джаспера: Я не твоя забота. Может, пришло время довериться ему немного больше, перестать продавать свою душу за то, что мне никогда не принадлежало.

Я сглатываю кислую слюну.

– И что? Он уже большой ребенок, и о его будущем позаботятся.

Она слегка наклоняет голову.

– А что, если его новые опекуны выберут для него другое будущее?

– Какие новые опекуны?

Бейн постукивает пальцем по своему телефону.

– Ну, его семья, конечно.

– Я его семья, а ты…

В этот момент открывается дверь, и в комнату входит генеральный директор компании Gravely Power.

В последний раз, когда я видела Дона Грейвли, он не был для меня никем. Он был потным рукопожатием и полиэстеровым костюмом, и единственное, что я заметила в нем, это то, как он вздрагивал от меня. Я помню, как смотрела на него, но не из какой-то личной неприязни, а просто из солидарности с Бев и ее лунными мотыльками.

Теперь я смотрю на него, пытаясь собрать в его чертах что-то или кого-то знакомое. Но в этом человеке нет ничего от мамы, ничего от меня, кроме, может быть, глаз: серо-голубых, холодных.

Он придвигает к себе кресло и садится с измученным вздохом. Кажется, он даже не заметил меня.

– Послушай, Лиз, – лицо Бейн незаметно дрогнуло, – ты не можешь мне приказывать. Я занятой человек.

– Спасибо за ваше терпение, Мистер Грейвли. – Она улыбается ему; кажется, он не видит в этом злобы. – Я как раз разговаривала с вашей внучатой племянницей о ее будущем.

Впервые с тех пор, как он вошел в комнату, Грейвли смотрит мне в лицо. Он отшатывается всем телом, его голова втягивается в воротник. У меня возникает детское желание топнуть на него ногой, чтобы посмотреть, не упадет ли он со стула.

Он улыбается так, что я думаю о бродячей собаке, вылизывающей свои клыки.

– Девочка Делайла. Как дела?

Итак: все это правда. Этот человек – моя семья, моя история, мои корни, и все знали об этом, кроме меня. Горячий стыд захлестывает меня, ощущение, что весь город, должно быть, смеялся надо мной, как только я свернула за угол.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос прозвучал ровно.

– Бывало и лучше. – Я брякнула наручниками о спинку стула.

– А, ну да. – Дон Грейвли больше не смотрит на меня. – Мы, конечно, всегда хотели протянуть руку помощи, раз уж Делайла наконец пошла и сделала это. Мы – моя жена и дети – с удовольствием пригласим тебя как-нибудь в гости. Ты могла бы познакомиться с остальными членами семьи. Мы могли бы позаботиться о тебе. – Бейн слегка расширяет глаза и добавляет: – И с мальчиком, твоим братом. Вы же Грейвлисы, в конце концов.

В моей голове проносятся сцены – монтаж трясущихся домашних видео, которых никогда не было: мы с Джаспером едим сухую курицу в большом пригородном патио, сидя за столом напротив белокурых кузенов в фирменной одежде. Моя фотография в семейном альбоме, рядом с маминой. Подарок под рождественской елкой с моим именем на бирке, написанным красивым почерком: Опал Делайла Грейвли.

Такой обычный. Такой заманчивый. Это все, что я когда-либо хотела, список, который, как мне казалось, я давно сожгла: дом, имя, семья. Я знаю, что есть подвох, цена – знаю, что для таких, как я, ничего не бывает бесплатным, – но на минуту я не могу пошевелиться, не могу дышать, потому что хочу.

Бейн плавно вмешивается:

– После того, как все это закончится, конечно.

Я разжимаю зубы.

– Что?

Грейвли делает жест, указывающий на то, что в комнате есть мошки.

– Вся эта суета вокруг собственности Старлингов. Ты слышала о расширении завода? Так вот, все зависит от того, откроется ли новое месторождение угля. Представь себе, в Идене снова начнется настоящая добыча, впервые с тех пор, как мы похоронили Большого Джека. Мои геодезисты говорят, что на участке Старлингов есть хороший пласт. Мы владеем правами на добычу полезных ископаемых – всегда владели, с восемнадцати лет, – но Старлинги не хотят уступать. У этой Лиз, – он кивает на Элизабет Бейн, чье веко еще раз дернулось, – репутация человека, способного решать подобные проблемы.

Бейн холодно смотрит на меня, и я знаю, что если бы я объявила, что она на самом деле исследует вход в ад, она бы очень убедительно это отрицала.

– Так что мы все были бы благодарны, – заключает Грейвли, – очень благодарны, если бы ты могла ей помочь.

А вот и цена. По правде говоря, это не такая уж плохая сделка. Я отдаю им Старлинг Хаус – позволяю лапать старый особняк, который не мой и никогда им не будет, предаю одного храброго, глупого мальчика – и в обмен получаю все.

Дом, имя, семью.

При слове «семья» у меня в голове включается еще один монтаж, только уже не воображаемый. Я вижу Бев, тычущую пальцем в лицо констеблю Мэйхью; Шарлотту, просящую меня поехать с ней; Джаспера, притворяющегося спящим, чтобы я могла притвориться спящей. Пальто Артура, аккуратно сложенное на диване. Руки Артура, запутавшиеся в цикории и кружевах королевы Анны. Лицо Артура, обращенное к моему, в то время как маки склоняются вокруг нас.

Я наклоняю голову, изучая Дона Грейвли – моего двоюродного дедушку, наверное. Этого человека, который отводил взгляд, пока мы одиннадцать лет жили на лапше, и который продолжал бы отводить взгляд, если бы не его банковский счет и бизнес-планы. А почему бы и нет? У нас есть общая кровь, может быть, проклятие, но он никогда не оставался в городе достаточно долго, чтобы понять, каково это, когда поднимается туман. Нас ничто не связывает, кроме имени, о котором я даже не подозревала.

Глядя в эти глаза – осколки холодного известняка, – мне приходит в голову, что Старлинги, наверное, были правы. Единственное имя, которое стоит иметь, – это то, которое выбираешь сам.

Грейвли становится нетерпеливым, его челюсть работает, пальцы отбивают чечетку. Я улыбаюсь ему, и, судя по тому, как он вздрагивает, я думаю, что это, должно быть, моя настоящая улыбка, злая и кривая. Я наклоняюсь к нему через стол, плечи кричат в своих впадинах.

– Иди рыбачь, мудак.

Перемена происходит быстро: из Грейвли исчезает его добродушный вид старого доброго парня. Его руки становятся неподвижными, верхняя губа отслаивается от зубов.

– Боже, ты прямо как она. Леон баловал ее до смерти, давал ей все, что она хотела, но этого было недостаточно. – Для мамы этого никогда не было достаточно. Она была голодной, ненасытной, хотела все. Я всегда ненавидела ее за этот аппетит, хотя бы немного, но сейчас я чувствую странную симпатию. Оказывается, я тоже голодна.

Лицо Грейвли окрасилось в сиреневый цвет.

– Она пошла и залетела – настаивает на сохранении, отказывается выходить замуж, позорит фамилию Грейвли… – Его фразы обрываются, трещат под тяжестью двадцатишестилетней обиды. – И все равно, после стольких лет, после всего, что она сделала, Леон собирался отдать все это ей. Она не работала для этого, она не заслужила этого – я был тем, кто…

– Что ей отдать? – Мой голос холодный, не громкий. Нет причин, по которым он должен оставлять после себя звенящую тишину. Грейвли снова сморщился, став похожим на черепаху, а Бейн выглядит так, будто ей удалось удержаться от закатывания глаз только благодаря годам элитных тренировок.

Грейвли тяжело дышит, почти задыхается.

– Теперь это не имеет значения. Я сам сжег завещание, а твоя мама съехала в реку, не успев понять, что ее ждет.

– Она знала. – В этих словах чувствуется вкус правды. Вот увидишь, мама мне говорила. Она сказала Бев, что собирается все исправить, и я думаю, что она это имела в виду. Думаю, она собиралась согнуть этот свой упрямый хребет и потребовать наследство, которое предложил ее папа, и купить нам лучшее будущее.

Но мечты в Идене долго не живут. Туман поднялся высоко, колеса съехали с дороги, и к тому времени, когда констебль Мэйхью купил мне Хэппи Мил, мое будущее исчезло.

Украдено этим каменноглазым ублюдком.

Всплеск ярости поднимает меня на ноги.

– Ты…

– Хватит. – Голос Бейн холодный и немного скучающий. – Прошлое позади, и ты ничего не сможешь доказать, не так ли?

Я открываю рот, потом закрываю. Единственные доказательства, которые у меня были, – это номер моей мамы, написанный на квитанции мертвеца, и ее фотография в семейном фотоальбоме. Теперь это все пепел, дым и слухи.

– Но давай поговорим о будущем, – продолжает Бейн. – Думаю, можно предположить, что суд отдаст Джаспера под опеку его дяде, особенно учитывая поведение его сестры. – Она бросает взгляд на меня, закованную в наручники и задыхающуюся, от которой исходит запах дыма.

– Ты этого не видишь, но я хочу, чтобы ты знала, что я тебя посылаю.

Бейн остается невозмутимым.

– И я не думаю, что Мистер Грейвли будет склонен отправить его в Стоунвуд. В конце концов, ему предложили место в семейной компании. Почему бы ему не согласиться?

– Потому что у него астма, чертов упырь. – Отец Лейси работает на заводе, и она сказала мне, что к концу каждого дня капот его машины покрывается мелкой черной сажей. Все, что для этого нужно, – долгая смена, сломанный ингалятор и прогулка обратно в мотель туманной ночью.

Паника душит меня, превращая мой голос в нечто похожее на мольбу.

– Он не проживет и года.

Грейвли быстро моргает. Бейн снова поднимает и опускает плечо в этом нежном, сводящем с ума пожатии.

Я смачиваю губы и говорю:

– Я убью тебя.

– Трудно, когда тебя посадят в тюрьму за поджог.

Она издевается надо мной, смотрит на меня праздными голубыми глазами, пока портит мне всю жизнь, и мне это надоело.

– Господи, просто оставь нас в покое. Я даже больше не работаю на Артура, благодаря тебе!

Бейн прислонился спиной к искусственной коже.

– Я знаю.

– И даже если бы я знала, даже если бы я умоляла… – Образ Артура прерывает меня, таким, каким я видел его в последний раз: на коленях, с закрытыми глазами, как какой-то древний кающийся. Я сглатываю. – Он не дал бы мне ключи.

В ее глазах мелькает юмор.

– Нет?

– Нет. – Артур может хотеть меня, но я видела, как он скорее просунет кулак в окно, чем дотянется до того, что ему нужно. Он не дрогнет, не согнется. Я снова сглатываю и встречаю взгляд Бейн. – Я не могу тебе помочь.

– Я знаю. – Она по-прежнему совершенно спокойна.

– Так мы закончили?

Она одаривает меня маленькой, покровительственной улыбкой.

– Нет.

– Почему нет? Что именно мы здесь делаем?

Бейн поворачивает запястье, чтобы еще раз проверить часы.

– Мы ждем.

Меня охватывает дрожь. Я игнорирую его.

– Нет, это вы ждете. Я ухожу.

Не успеваю я обойти стол, как в дверь почтительно стучат.

– Миссис Бейн?

– Констебль Мэйхью?

– Пришел еще один посетитель. – Мэйхью, похоже, испытывает облегчение от того, что в этой постановке он превратился в простого дворецкого.

Бейн улыбается мне и говорит:

– Наконец-то. Проводите его.

Металлический звон ключей, низкий голос. Затем дверь открывается, и Артур Старлинг входит в конференц-зал C окружного центра содержания под стражей округа Муленберг.

Я никогда не видела Артура за пределами Старлинг Хауса, и не могу сказать, что он мне очень нравится. Он выглядит неуклюжим и слишком высоким, словно его размеры не подходят для обычных комнат. Его лицо предназначено для косого солнечного света и старых янтарных ламп; под светом верхних люминесцентных ламп оно выглядит бледным и грубым, как старая кость, изъеденная дождем. У него свежая разбитая губа, одна бровь неправильной формы и быстро опухает.

Его взгляд дико мечется по комнате, пока не останавливается на мне с уверенностью компасной иглы, и, Боже, он не должен смотреть на меня так, чтобы Бейн и Грейвли могли видеть, а я не должна оглядываться. Мы вдвоем – пара неуклюжих игроков в карты, показывающих свои руки всему столу.

– Ты чертов придурок, – вздыхаю я.

Артур не вздрагивает, его взгляд перемещается с моего лица на мою обгоревшую рубашку и на болезненный угол плеч. Его челюсть сжимается.

– Почему, – ворчит он, – она в наручниках?

Элизабет Бейн улыбается ему, как будто он ее первенец, с нежностью и снисхождением.

– Ключи, констебль?

Мэйхью отстегивает от пояса кольцо с ключами, но колеблется.

– Не рекомендую, мэм. Она совершила мелкую кражу в тот же день, когда утопилась ее мать.

Я оскалила на него зубы.

– Она не утопилась. И, возможно, если бы ты купил мне больше, чем Хэппи Мил, я бы не лезла к тебе в карман, ты, дешевая мразь…

Меня прерывает Артур, который издает звук, удивительно похожий на адскую кошку, и выхватывает ключ из рук Мэйхью. Он пересекает конференц-зал в два огромных шага и опускается на колени позади меня. Я чувствую его жар у себя за спиной, но не более того; мои руки распухли и лишились нервов, словно пластиковые перчатки, надутые в шарики.

Раздается металлический щелчок, и мои руки падают вперед, плечи скрежещут в глазницах, кровь пульсирует в ладонях. Моя плоть – блестящая, неприятного розового цвета, переходящего в пурпурный там, где она вздулась вокруг манжет.

Я поворачиваюсь и вижу Артура так близко, что мои глаза оказываются на одном уровне с его горлом. Зазубренные линии пересекают его сонную артерию, приторно-розовую и морщинистую. Интересно, он держал рану в чистоте или позволил ей загноиться?

Я тяжело сглатываю и шиплю на него:

– Ты позволил Джасперу взять эти записи? Потому что если ты это сделал, я снова перережу тебе горло.

– Нет. Видимо, преступность у вас в крови. – Голос Артура звучит тихо, губы едва шевелятся. – С ним все в порядке?

– Думаю, да. – Я борюсь с безрассудным желанием прислониться лбом к его груди и разрыдаться. Вместо этого я прикусываю внутреннюю сторону щеки. – Его не было рядом, когда это случилось.

Голос Артура становится еще ниже.

– Ты в порядке?

– Да. – Он поднимает руку к запекшейся корке крови и пепла на моей щеке, пальцы зависают прямо над кожей. Я сильнее прикусываю щеку. – Нет.

– Это моя вина. Я… я пытался остановить их… В этот раз их было двое, и один из них…

Я не могу этого вынести. Его горе, чувство вины, которое толкает его в бой за боем и оставляет после себя кровь и синяки.

Я вжимаюсь щекой в его руку.

– Это не твоя вина. Ты никогда не был виноват, ясно?

Он задыхается.

Я делаю шаг назад.

– Что ты здесь делаешь? О чем ты думал? Ты знаешь, чего хотят эти люди…

– Я рада, что ты смог прийти, Артур. – Бейн бросает свой голос между нами, как бомбу вежливости.

Рука Артура падает обратно на бок. Его позвоночник твердеет.

– Конечно, – говорит он, и в его голосе звучит беспечная усмешка, которую я помню с зимы. Грейвли наблюдает за ним с выражением больного удовлетворения, но Артур не сводит глаз с Бейн.

– Спасибо за помощь, Опал. Ты свободна. – Бейн отстраняет меня радушным кивком, как будто мы на деловой конференции или собеседовании. Она жестом указывает на свободное место сбоку от себя и приветствует Артура. – Присаживайтесь. Давайте поговорим.

Я упираюсь ногами, не позволяя Артуру обойти меня.

– Ему нечего вам сказать.

Бейн кивает констеблю Мэйхью, не глядя на него.

– Проводите ее, пожалуйста.

Он кладет ей свою дурацкую шляпу и топает ко мне, и я не знаю, сколько чертей я смогу поднять с руками, похожими на пару вареных рыбин, но я уже готова это выяснить, когда Артур устало говорит:

– Опал. Иди.

– Боже мой, может, хватит говорить мне, чтобы я уходила?

Но за спиной Мэйхью появились еще двое мужчин в форме, которые приближаются ко мне с настороженностью, которая показалась бы мне лестной, если бы я не была занята тем, что злобно смотрела на Артура. Руки обхватывают мои локти, оттаскивая меня от него. Я ругаюсь и топаю, теннисные туфли соскальзывают с тяжелых ботинок, костяшки пальцев слишком распухли, чтобы как следует сжать кулаки. Последнее, что я вижу в конференц-зале С, – это Артур, занимающий свободное место, склонивший плечи, и улыбающаяся Элизабет Бейн.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

На стоянке темно, только желтые кольца уличных фонарей, в которых толпятся мотыльки и мухи. У входа стоит знакомый пикап, припаркованный с достойным восхищения пренебрежением к белым линиям, а неподалеку Volvo. Две женщины прислонились к водительскому сиденью, едва касаясь плечами. Они поднимают глаза, когда за мной захлопывается дверь центра задержания.

Шарлотта зовет меня по имени. Бев уже движется, переходя на бег. Не думаю, что я когда-либо видел, чтобы Бев бежала за чем-либо – наверняка она даже не выбегала из своего офиса, когда он горел, – но сейчас она бежит за мной.

Она неловко останавливается передо мной, ее руки наполовину подняты. Она хрипловато спрашивает:

– Ты в порядке, дебилка?

Я киваю, скорее по привычке, чем по убеждению. Затем я обнимаю ее и прижимаюсь лицом к теплой мышце в том месте, где ее плечо соединяется с воротником майки. Бев говорит «О, Господи» с заметным отвращением, но ее руки складываются вокруг меня, и если она и замечает влажное пятно сопли на плече, то ничего не говорит.

Я думаю: прошло одиннадцать лет и неизвестно сколько дней с тех пор, как кто-то обнимал меня вот так, но это ложь. Меня никогда не обнимал вот так, уверенно и крепко, столько, сколько мне нужно; мама обнимала меня только столько, сколько хотела.

Мне приходит в голову, что все эти годы я оплакивала двух людей – мать, которая у меня была, и мать, которую я хотела бы иметь, и что ни одна из них не была той, кто держал крышу над моей головой.

– Бев, мне так жаль. Это моя вина, мотель… Я не думала, что они могут сделать что-то подобное…

Она пробормотала «Эй, заткнись» мне в волосы. Я замолкаю.

Бев дважды ударяет меня по спине, когда я отстраняюсь, как будто я капот ненадежной машины, и вытирает глаза о собственное плечо.

Она ведет меня к Volvo.

– Давай, пойдем к Шарлотте и примем душ.

– Я не могу.

– Милая, – говорит она не без раздражения, – от тебя пахнет горящей шиной.

– Слушай, я до сих пор не знаю, где, черт возьми, Джаспер, потому что он не отвечает на звонки, но я должна его найти, а у нее там Артур…

Бев прищурилась.

– Это то большое пугало, которое прибежало несколько минут назад? – Я киваю. – Кто он для тебя?

– Мой… – начинаю я, но не могу придумать точного существительного. Притяжательный падеж завис.

Бев говорит:

– Да пошел он.

В тот же момент, когда Шарлотта говорит:

– Мы подождем с тобой.

Шарлотта, как истинный библиотекарь, достает с заднего сиденья кардиган и упаковку крекеров с арахисовым маслом. Она суетливо накидывает кардиган мне на плечи и стирает сажу с моего лица футболкой, на которой спереди написано KIDS WHO READ, SUCCEED!¹¹⁷. Я опираюсь на бампер, ем крекеры неуклюжими руками и смотрю на дверь центра временного содержания. Бев и Шарлотта расположились по обе стороны от меня, словно пара горгулий или ангелов-хранителей.

После некоторого молчания я говорю:

– Итак, вы двое…

Шарлотта отвечает:

– Не твое дело.

В то же время Бев говорит:

– Да, уже пару лет. – Я чувствую, как их глаза встречаются над моей головой, и пара кривых улыбок сталкивается.

– А я-то думала, что ты из чистоты душевной привезла в мотель мои библиотечные фонды. – Я прищелкнула языком. – Но на самом деле ты просто запала на мою хозяйку.

– Сначала я приходила назло ей, – признается Шарлотта. – Но потом она начала просить свои отсеки, и мы начали разговаривать… – Шарлотта понижает голос до сценического шепота. – Ты знала, что она любит поэзию? Например, очень банальные, мы говорим о романтиках.

Бев хлопает в ладоши, как будто чувства – это комар, которого она может отогнать.

– Я просто пыталась произвести на тебя впечатление, говорю же.

– Не сомневаюсь, милая, – неискренне говорит Шарлотта, и я с ужасом наблюдаю, как краснеет моя хозяйка.

Я с сомнением смотрю на Бев.

– Ты уверена, Шарлотта? Она же ест венские сосиски прямо из банки. Как животное. – Бев гладит меня по голове. – Я просто говорю, что ты могла бы сделать лучше.

– Может, и могла бы, – умозрительно говорит Шарлотта. Затем ее глаза встречаются с глазами Бев, мягкими и трезвыми, и я резко ощущаю себя так, будто зашел к ним поцеловаться. – Но, возможно, я не хочу лучшего.

Хорошо, что Бев отмахивается от меня и говорит:

– Ну-ка ешь, малыш, – потому что иначе я могла бы снова расплакаться.

После этого мы ждем в тишине, если не считать тупого жужжания жучков о лампочки и шелеста обертки от крекера. В моей голове царит странная неподвижность, приглушенное напряжение, словно подушку накрыли кричащим ртом.

По ту сторону стеклянной двери движется силуэт, высокий и узкий. Я иду к нему, прежде чем дверь полностью открывается.

Артур не выглядит обиженным, но в его движениях есть что-то странное. Его плечи не сгорблены в воротнике, а шаг широкий и легкий, как будто он недавно опустил какой-то очень тяжелый предмет. На парковке он встречает мой взгляд, и я ловлю белый серп улыбки. Если он пытается меня успокоить, то у него ничего не получается. По моему позвоночнику пробегает холодок.

Он останавливается под уличным фонарем и ждет, засунув руки в карманы, с лукавой улыбкой человека, который недавно вытащил чеку из гранаты. Вмятина на его левой щеке глубже, чем я когда-либо видела. Я хмурюсь, глядя на нее.