Текст книги "Воспоминания о русской службе"

Автор книги: Альфред Кейзерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 36 страниц)

УСТРЕМЛЕНИЯ БАРОНА КОРФА

Чтобы заложить прочные основы для поступательного развития своей огромной области, барон Корф прежде всего стремился точно ориентироваться во всех проблемах. Для этой цели он не только посылал нас, своих личных порученцев, в самые отдаленные уголки генерал-губернаторства, но и сам каждое лето совершал длительные поездки, выслушивая донесения всех тех, кого считал людьми сведущими.

Когда я вернулся в Хабаровск, город жил под знаком большого съезда, на который генерал-губернатор пригласил представителей всех сословий и профессий с разных концов своей области ^{73} . Этому съезду барон Корф намеревался доложить о своих планах и проектах, обсудить их и услышать новые предложения и идеи.

В частности, на повестке дня стоял чрезвычайно больной вопрос о заселении территорий. До сих пор поселенцем Амурской области мог сделаться любой российский подданный, никто не контролировал, крестьянин ли он и в какой степени он, его жена или дети трудоспособны. В Одессе такому человеку вручали 300 рублей и бесплатно сажали на пароход добровольного флота ^{74} , шедший во Владивосток. По прибытии туда ему указывали местность, где он по собственному усмотрению мог поселиться. Триста рублей, полученные в Одессе, выдавались на приобретение инвентаря, но, как правило, он уже успевал их истратить и ничуть не радел об отведенной ему земле, а оставался на побережье, где всегда хватало легких заработков.

Казачьи станицы, заложенные вдоль по рекам, возводились по шаблону, на равных расстояниях друг от друга, без учета условий для сельского хозяйства. Вот и получилось, что для многих станиц возможность земледелия вообще отпадала и они занимались только рыболовством и охотой. Но и там, где земледелие возможно, успехи были ничтожны, так как правительство бесплатно снабжало поселенцев всем необходимым для жизни. Мало того, что в такой «паек» входили хлебные злаки, которые им бы надлежало выращивать самим, вдобавок этим людям, способным охотиться и таким образом вполне обеспечивать себя дичью, возили солонину из России или из Австралии и, хотя они не знали, куда девать сущую прорву местной рыбы, их снабжали еще и снетками – мелкой соленой рыбешкой, опять-таки из России.

Барон Корф положил конец этой бесхозяйственности. Отныне в Одессе регистрировали к поселению лишь тех, кто мог документально подтвердить, что они земледельцы и семьи их состоят из, как минимум, двух здоровых взрослых работников и двоих детей или стариков, способных к легкой работе. Переезд они оплачивали сами, но по прибытии на место поселения истраченные деньги им возвращали. Ссуду на обзаведение повысили с 300 до 500 рублей, а все необходимое – притом отменного качества – можно было дешево приобрести на складе переселенческого ведомства. Ссуда эта была беспроцентной, сроком на пять лет, по истечении этого срока на нее надлежало начислять проценты и постепенно погашать. Земли, предусмотренные для заселения, были разделены на участки и подобраны так, что отвечали всем условиям сельскохозяйственного производства, т. е. были обеспечены водой, дорогами и т. п.

Возглавил упомянутое ведомство опытный агроном, немец по происхождению, который успешно исполнял свою службу. Приток колонистов за короткое время значительно увеличился, так что за считанные годы Уссурийский край стал житницей Дальнего Востока.

Поселенцы так преуспевали, что обыкновенно уже через три года полностью возвращали ссуду, вместо того чтобы лишь через пять лет начать ее погашение. Добавочная привилегия колонистов заключалась в освобождении от воинской повинности, если не ошибаюсь, на десять лет. Казачьи станицы тоже были реорганизованы и частью перенесены на более удобные земли.

Далее, на вышеупомянутом съезде обсуждались важные вопросы улучшения коммуникаций, а именно регулирование рек, улучшение пароходства и строительство дорог.

Прежде всего, в протоколе отметили, что для Амурской области настоятельно необходимо строительство Сибирской железной дороги – как в стратегическом, так и в экономическом отношении. Осуществлением этого проекта Россия обязана главным образом энергии барона Корфа. Именно он неустанно ратовал за эту идею и сумел преодолеть множество препон, возникавших на его пути. Ему пришлось бороться не только в Петербурге, но и с собственным коллегой, генерал-губернатором Восточной Сибири.

Идея строительства этой железнодорожной магистрали носилась в воздухе давно, но Петербург отпугивали огромные издержки; огромные же преимущества, какие Сибирская магистраль даст не только самой Сибири, но и России в целом, недооценивались. Лишь барон Корф доказал, что издержки не идут ни в какое сравнение с богатствами, какие станут доступны благодаря осуществлению проекта, и обосновал, что только так Россия может прочно утвердиться в Приамурье.

Стараясь продвинуть благое дело, сам барон Корф держался в тени. Он знал, что цели можно достигнуть, только если лавры успеха достанутся властям предержащим в Петербурге. Агитацию в поддержку проекта он вел через одного из полковников генерального штаба, находившегося в Петербурге. Тот снабжал министров материалами, полученными от барона Корфа, они же впоследствии выдали все это за свое.

Столь же велик был у барона Корфа интерес к созданию отдельного Тихоокеанского флота. Для этой цели в российских гаванях на сибирском побережье нужно было построить верфи и доки. До сих пор наша дальневосточная эскадра в этом смысле полностью рассчитывала только на Японию. Думал он и о строительстве военного порта на юге Сахалина.

При этом барон Корф был твердо убежден, что Россия должна проводить на Востоке мирную политику. Любой конфликт нанесет России только ущерб, даже если закончится ее победой. Азиатам нельзя давать возможность познакомиться с европейской военной практикой. Поэтому он резко осуждал Англию и Францию, которые вторглись в Китай с оружием в руках. Получив европейскую военную подготовку и вооружившись, Азия, благодаря огромному людскому перевесу, в конечном счете, одержит верх над Европой. Барон Корф говорил: «Китай не мертв, он просто спит, и будить этого великана очень опасно».

Далее на съезде обсуждали подъем черной металлургии, а также рациональную эксплуатацию богатых рыбных ресурсов в реках и у побережья.

В основе дальновидной политики барона Корфа лежала идея управлять Амурской областью не как российской губернией, а как самостоятельной колонией. Эта область должна была опираться на автаркию, т. е. независимость от ввоза, и имела для этого все предпосылки. Прежде всего требовалось увеличить численность населения, но не путем высылки туда неполноценных элементов, а благодаря полноценным переселенцам – в первую очередь, разумеется, русским, но если таковых будет недостаточно, надобно будет привлечь и немецких колонистов, как весьма успешно сделала еще Екатерина.

В военном отношении барон Корф планировал создать для Амурской области большую самостоятельную армию, но не из инородцев, а из российских рекрутов. Только созданием сильной армии и сильного флота Россия, по его мнению, могла упрочить свои позиции на Тихом океане.

Быстрое заселение Приамурья стало уже настоятельной необходимостью, так как Китай на своей стороне усиленно этим занимался. Ли Хун-чжан, тогдашний вице-король, отселял целые деревни из этой перенаселенной провинции в северную Маньчжурию, которая в те годы была столь же безлюдна, как Приамурье. Китайский способ заселения отличался большим своеобразием: жителям перенаселенной деревни сообщали, что там-то и там-то им предоставляют землю для колонизации. Затем община решала, какой процент обитателей деревни станет колонистами, – если речь шла о 50%, это был каждый второй, если о 30% – каждый третий и т. д. После этого всей деревней для поселенцев строили новое жилье, и они со всем скарбом и все разом перебирались в уже готовые дома, почти не отличавшиеся от оставленных. Общинные и полицейские чины, торговцы и т. п. переезжали тоже, так что переселенец начинал новую жизнь среди давних соседей и в давней обстановке, только что попросторнее. Очевидцы рассказывали мне, что с виду такой переезд напоминал переселение народов.

Завершился съезд упомянутым новогодним балом, который продолжался три дня. Поскольку дамы в Хабаровске были весьма немногочисленны, составляя не более 1% европейского населения, были приглашены женщины со всего Приамурья, и съехались они сюда с удовольствием, хотя иным пришлось ехать в санях чуть ли не неделю, проделав тысячу и более километров.

На этом бале тоже можно было увидеть много странного – и что касается туалетов дам и господ, и что касается танцев и развлечений. Так, например, прямо в зал въехал на собачьей упряжке шаман, сначала он продемонстрировал свои заклинания, а затем раздал подарки и украшения для котильона. Холодные напитки подавали в больших льдинах с цветной подсветкой. Как сибирские лошадки в беге, так сибирские дамы отличались выносливостью в танцах и флирте, а нередко, увы, и в возлияниях Бахусу. Нам, исполнявшим роль любезных хозяев, но и церемониймейстеров тоже, нелегко было справляться с тем и другим.

Климат в Хабаровске относительно мягок, двадцатипятиградусные морозы там редкость, а весна наступает очень рано. С продовольствием же здесь обстоит примерно так же, как на большом, хорошо обеспеченном паруснике. Самое сложное – получить свежую говядину и баранину, зато прекрасной рыбы хоть отбавляй. Например, крупный, только что выловленный осетр, в котором было до сорока фунтов свежей икры, да и под три центнера собственного веса, стоил не более 15–20 рублей. Впрочем, чего на паруснике нет, так это дичи, которую мы покупали по смешным ценам. Свежая кабанятина стоила менее 4 копеек за килограмм, рябчик – 5 копеек, тетерка – 10 и т. д., дорого ценились только свежие куриные яйца. Кроме местных продуктов, у нас в распоряжении были превосходные европейские и американские консервы всех видов, а также лучшие вина. Больше всего пили водку, ликеры и шампанское. Консервы и напитки были очень дешевы, потому что ввозились беспошлинно и не подлежали акцизу. Владивосток являлся свободной гаванью, а таможенные сборы не взимались до самого Байкала.

ЗИМНИЕ И ВЕСЕННИЕ ОХОТЫ

Лично для меня зима проходила быстро, ведь работы было очень много, а досуг я проводил в приятной компании товарищей. К тому же однообразная жизнь в Хабаровске перемежалась облавными охотами, которые устраивали гарнизонные егеря. Неподалеку от города частенько появлялись большие стаи волков, которых приманивали, окружали и обносили флажками. Загонщики и егеря шли на лыжах, с ружьями. При хорошей организации почти не случалось, чтобы хоть один зверь вырвался за линию флажков. Мне кажется, волки в Сибири менее пугливы, чем в России. Нередко охота бывала весьма многочисленна, порой прямо-таки с огромным количеством загонщиков, и часто мы разом травили два-три десятка волков. Добыча была соответственная; так, дважды в течение одного дня мне удалось уложить двух волков, а кой-кому из егерей – даже 4—5. За эти несколько месяцев я сумел заказать прекрасное одеяло из восьми собственноручно добытых волчьих шкур, которое впоследствии хорошо послужило мне в разъездах.

При таких травлях на стрелков порой выбегал и кабан. Черная дичь в Сибири крупнее европейской и мясо имеет чрезвычайно вкусное, благодаря тому, что питается кедровыми орехами.

Уже в начале апреля наставали теплые дни, а в середине месяца санный путь по рекам становился невозможен. Вот тогда-то и начиналась для охотника лучшая пора. Здесь даже представить себе невозможно, сколько дичи в апреле-мае там возвращается с юга, конечно, я имею в виду прежде всего пернатых.

В окрестностях города на берегу Уссури располагалось озерцо, окруженное тростником и непроходимой чащобой. Когда вечерами мы на лодке выплывали на это озеро, вокруг постоянно мельтешили стаи всевозможных уток, летевших через озеро или к Амуру. Птицы там не пугливы, и мы стреляли без передышки, чуть что ружья не раскалялись, и добыча у нас была огромная; нередко каждый из охотников увозил домой до 50 штук. Охота на вальдшнепов тоже была замечательная.

Обычно мы шли в тайгу во второй половине дня, охотились, пока позволяло освещение, а затем ночевали в лесу, чтобы утром до восхода солнца быть на месте. Об этих весенних ночах у костра я сохранил самые чудесные воспоминания.

Однажды я отправился в тайгу с товарищем, казачьим офицером, и одним из старых тамошних охотников-профессионалов. Перед рассветом с противоположного берега озера донесся какой-то звук вроде кашля. Старый охотник прислушался и сказал, что это олень, пришедший на водопой, и надо бы его подманить; и он имитировал звук, который подают оленихи, чтобы стадо не разбежалось. Ответ не заставил себя ждать. Тогда я устроился в камышах на одном берегу, мой товарищ – на другом, а охотник продолжал подманивать, но олень больше не ответил.

Утиные стаи пролетали надо мной, но в ожидании оленя я не стрелял. И вдруг увидел, что казачий офицер торопливо гребет в лодке ко мне и делает какие-то знаки, стараясь обратить на что-то мое внимание. Но я не понял его знаков. Только когда он был совсем близко, я услыхал: «Садитесь в лодку, это не олень, а тигр ходит тут в камышах!» Подплыв к берегу, он рассказал: «Я видел тигра совсем рядом, но стрелять не мог, он тотчас исчез в камышах. Не заметь я его вовремя и не прыгни в лодку, он бы наверняка на меня напал. Когда оттолкнул лодку от берега, я увидел его: он поднялся с того самого места, где я стоял, но сразу опять исчез, так что я и на этот раз не мог выстрелить». Старый опытный охотник посоветовал нам отказаться от охоты, ведь в здешней чаще и в камышах все преимущества на стороне тигра. При его окраске и узоре на шкуре он в такой местности практически невидим. Как вышло, что старик охотник принял фырканье тигра за покашливание оленя, я не знаю; но он утверждал, что тигр умеет издавать такие звуки, чтобы подманить оленей. Такова была моя вторая неудачная охота на тигра.

ПОЕЗДКА С БАРОНОМ КОРФОМ НА ЗОЛОТЫЕ ПРИИСКИ

В мае, когда открылась навигация, барон Корф с супругой отправился на яхте до Благовещенска, а оттуда на крепком пароходе Амурского золотопромышленного общества – на север, где в 800 верстах вверх по Зее располагались среди тайги богатейшие золотые прииски. Кроме двух чиновников для особых поручений (в том числе меня) и двух адъютантов, составлявших походную канцелярию, барона сопровождали инженер-дорожник, агроном и лесничий.

Зея течет с севера и у Благовещенска впадает в Амур, прямо против китайского города Айгуна; на протяжении без малого 3000 километров эти два населенных пункта были единственными городами между Сретенском и Хабаровском.

Около 1200 километров Зея протекает через наиболее перспективные тогда территории Приамурья. Еще два с лишним десятка лет назад в тамошней тайге километрах в восьмистах к северу от Благовещенска некто Негрен открыл и начал разрабатывать золотые месторождения, где теперь в среднем ежегодно добывали 800—1000 килограммов золота. На противоположном берегу Зеи пять лет назад обосновалась вторая компания, Зейская, в среднем уже добывавшая ежегодно 450 килограммов золота. Эти две компании владели месторождениями, по богатству в два десятка раз превосходившими карские.

В сельско– и лесохозяйственном отношении Зейская область тоже имела огромное значение. На берегах этой реки поселились молокане, чьи деревни считались в Сибири самыми богатыми и самыми прогрессивными. К тому же тамошняя тайга давала лучший строительный лес, и его уже тогда сплавляли по Зее, чего на других реках Приамурья не происходило. Однако лесосплавом занимались только на протяжении 200 верст вверх по течению от Благовещенска. Барон Корф взял с собою трех упомянутых специалистов, чтобы с их помощью распространить существующий опыт на север и создать новые возможности развития.

В Благовещенске нас ожидал роскошный пароход Амурской компании г-на Негрена, который слыл тогда богатейшим человеком в Сибири. Его доходы, по слухам, составляли несколько миллионов в год. И яхта его была оборудована соответственно. Он лично выехал навстречу генерал-губернатору и устроил ему такой прием, который даже в радушной Сибири выглядел просто волшебным.

Плавание по Зее существенно отличалось от плавания по другим рекам. Амурская компания достаточно изучила фарватер и отрегулировала опаснейшие места. Где необходимо, на берегах горели сигнальные огни, так что плыть можно было и ночью. Кроме роскошного судна, предназначенного для администрации, по реке регулярно ходили еще три довольно больших парохода этих компаний.

Очень интересным оказался наш визит к молоканам. Их села располагались не только на реке, но и далеко в тайге, на раскорчеванных участках. Но расчистку производили совсем не так, как обыкновенно принято в Сибири: лес не выжигали, а «кольцевали» отдельные стволы. В результате и древесина не пропадала, и лес никоим образом не страдал. На обжитых молоканами берегах Зеи я видел действительно прекрасный нетронутый лес, тогда как на других реках леса большей частью были испорчены огнем. Замечательных успехов эти люди добились также в скотоводстве и коневодстве. Их коровы позволяли себя доить, как европейские, в том числе и когда у них не было телят-сосунков, лошади у них были крупнее бурятских, очень чистые и хорошо объезженные. Приняли они нас как дорогих гостей. Дома у молокан просторные и чистые, у зажиточных хозяев были даже хлева для скотины и лошадей. Отсутствовали у них только две вещи, высоко ценимые сибиряком, – водка и табак.

В двух сотнях верст выше по течению начиналась подлинно дикая тайга; лишь через каждые 30–50 километров стояли большие штабеля дров, заготовленные для пароходов; в таких местах обычно была и избушка, где обитал старик сторож.

Таким образом, около 600 верст мы проплыли по глухой тайге. И велико же было наше удивление, когда однажды поздно вечером мы увидели, что река и ее берега освещены электричеством, а по обеим сторонам высятся портовые сооружения и склады означенных компаний. Электричеством сияли дома служащих и ухоженные улицы. Нас тотчас пригласили в большой дом управляющего прииском и угостили ужином, состоявшим из превосходных блюд и деликатесов. Стол был сервирован прекрасным старинным фарфором и серебром, а пили мы изумительные старые вина и отменное шампанское. На скатерти стояли горки с виноградом и южными фруктами, и вообще вся обстановка ничуть не уступала петербургской, притом весьма элегантной. Нам предоставили комфортабельные гостевые комнаты, и вся свита, кроме дежурных, воспользовалась этим обстоятельством, чтобы как следует выспаться на настоящих перинах, а утром взбодриться, приняв ванну; однако сам барон Корф предпочел провести ночь на пароходе. Дамы золотопромышленной компании явились на прием к баронессе фон Корф разодетые по последней парижской моде, в украшениях, стоивших целые состояния; и все же наша баронесса в своем изящном дорожном платье единственная выглядела настоящей дамой. Всем остальным, за малым исключением, ни роскошь, ни драгоценности не прибавляли аристократизма.

Радость выспаться в роскошных постелях обошлась нам дорогой ценой, потому что после обильного ужина нам пришлось до рассвета кружить в танце бесценных, но зачастую весьма дородных дам, ибо их было куда больше и танцевали они охотнее, чем мы, немногочисленные кавалеры, – тяжелый труд! Эти увеселения повторялись каждый вечер, пока мы находились на приисках. В награду за труды на прощание во время котильона нам поднесли тяжелый серебряный поднос, а на нем памятные подарки – драгоценный золотой самородок для каждого.

Сами золотые прииски находились в 15–30 верстах от причалов, в тайге, все они были связаны меж собою телефонной линией, и вели туда отличные дороги. Амурская компания занимала около 2000, Зейская – около 1500 рабочих. Машинное оборудование, а также бараки для рабочих и квартиры для служащих отвечали самому последнему слову техники и строительства. Эксплуатируемые месторождения по ночам ярко освещались электричеством, ведь песок был настолько богат золотом, что даже несколько килограммов его уже могли привлечь воров.

Хотя обе здешние компании уже эксплуатировали месторождения, процентов на сто более богатые золотом, чем в Австралии и иных местах земного шара, самые большие богатства оставались тогда еще не использованными и находились неподалеку, в тайге, в руслах рек Амгунь и Гилюй. Об этих месторождениях знали, но разрабатывать их не представлялось возможным, так как драги в Сибири пока отсутствовали. На Гилюе, кроме того, нашли платину. Впоследствии эту концессию приобрели другие компании, с намерением применить драги, но им помешала война.

Там, где не было воды, золото ценности не имело; чтобы добыть воду, здешние богатые концессионеры поставили на реках насосные станции, обеспечивавшие водой все прииски в радиусе 25–30 верст. Но столь дорогостоящие установки могли позволить себе лишь чрезвычайно богатые компании вроде этих двух. Каждый год искали и находили новые золотые месторождения, однако же многие из них по причине нехватки воды эксплуатироваться не могли. Их уступали мелким предпринимателям, и с помощью талой воды и примитивного инструмента они на свой страх и риск добывали там золото, работая опять-таки на эти крупные компании. Амурская компания пыталась заложить артезианские скважины, но усилия ее остались безрезультатны, так как даже на больших глубинах земля была мерзлой. Сибирь богата термальными источниками, и здесь тоже надеялись обнаружить таковые, ведь это позволило бы вести работы до поздней осени; в нынешних же обстоятельствах золото мыли только с начала июня по сентябрь.

Вторым серьезным препятствием для ускоренного развития сибирской золотодобычи были отсталые законы. Так, полностью исключалась возможность приобрести у правительства в пользование источники, расположенные вне территории концессии. Единственный способ добраться до этой воды был – выхлопотать на источник отдельную концессию, выдав его за месторождение золота, но в таком случае нужно было соорудить там фиктивный прииск.