Текст книги "Октоберленд"

Автор книги: Альфред Аттанасио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

3
ГОРЯЩАЯ ЧЕРНОТА

Стояла душная летняя ночь. Нокс брел по Бродвею, замотав почерневшую от времени голову тюрбаном и обернув тощее тело в халат. В разношерстной разноязычной толпе, купающейся в свете неоновых огней, он почти не привлекал внимания. Иногда, одевшись более элегантно, но настолько же закутанный, он ходил в театр, в оперу, в балет, но этой ночью он решил просто пройтись, глазея на людей, кишащих в сверкающей темноте. Поток жизни стимулировал его, напоминал о том, чего он ищет: жизни, жизни вечной, и цель этой жизни – желания и выполнения их.

Он смотрел на влюбленных, прижавшихся друг к другу, младенцев, висящих в лямках на груди родителей, малышей в колясках или сидящих верхом на плечах отцов, ковыляющих детей, шныряющих подростков, взрослых, ведущих разговоры на углах улиц или в бистро на тротуарах, и на стариков, изъеденных временем, ставших карикатурами на самих себя.

Как он был стар! Он вспомнил первый укол увядания в палестре Микен, где насаженные на шесты головы воров превращались в скопище червей на страх горным разбойникам, нападающим на деревни. Когда же это было? Три тысячелетия до этой знойной ночи, полной грохочущих автобусов и изрыгающих зловонный дым автомобилей.

То было время мифов. Он стоял в тени ворот рынка и слушал вопли младенцев и выкрики торговцев, расхваливающих товар, смотрел на атлетов, блестящих от масла, когда они выходили из гимнасиума, направляясь к ристалищу через двор палестры и не замечая голов на шестах – так они были заняты собой. До того дня он мог бы состязаться с каждым из них, но тогда он ощутил – впервые – окостенелость бедер, ноющие колени. Его коснулось время. Тело начало умирать. Он услышал предупреждение отрубленных голов.

Как это было давно… С тех позабытых времен все его волшебство лишь задерживало наступление неизбежного. Даже ходить теперь стало трудно, особенно в знойную летнюю ночь. Он остановился возле кондиционированного убежища магазинчика электроники, оглядывая компьютеризованные штучки из Азии. Подбежал продавец и увидел лицо прокаженного Нокса, который играл с ручным вентилятором. Гудящие желтые лопасти мягкого пластика замерли от прикосновения, не повредив пальцев. Нокс шепотом сказал оцепеневшему продавцу, что берет игрушку с собой, и вышел, направляя вентилятор на морщинистую, как у игуаны, шею, а за ним воображаемая касса пробивала чек.

Нокс побрел дальше, подняв лицо вверх, охлаждая впалые щеки и глядя на галогеновое мерцание ночи, во тьму, где горели несколько редких звезд. Он твердо был намерен дожить до того, как эти звезды догорят. Он проживет столько, чтобы уйти с Земли на другие миры, к другим солнцам. Он будет жить вечно. И хотя иногда его одолевали сомнения, а осуществится ли цель – с тех пор, как время начало его поедать, – тем не менее из-за недавних событий вечная жизнь снова показалась вероятной.

В трансе он видел, как зверочеловек бродит в северных лесах. Эта тварь обладала силой, нужной Ноксу, чтобы омолодить себя. Ее надо было призвать к себе, то есть проделать тонкую работу. Этот зверочеловек – Бульдог, как называла его спутница, располагал волшебной силой иного порядка мироздания. Благодаря ей он умел лепить реальность так же, как и Даппи Хоб, – маг, спустившийся на планету до него. Но этот носитель звериных меток не понимал обстановки, как тот маг, и потому был куда более доступен – и куда более опасен.

Его привлек смех на боковой улице и вынес к Вечным Танцорам. Ага! У них были другие лица, но именно таких, как они, встречал он на илистых берегах Евфрата, на праздничных площадях Ниневии, вокруг ритуальных костров Диониса в Фебе, в переулках Рима, на улочках Альгамбры, в горячих волнах тысяч летних сезонов. Юная цыганская принцесса и ее воздыхатели плясали румбу под рокот барабанов; старый король джаза, царь песни, сидел на каменных ступенях, хлопая в ладоши и притопывая ногой, звук трубы из окна третьего этажа призывал на улицу духов малого рая, призраки мертвых влюбленных и погибших детей, и в горячем воздухе клубился запах жимолости и дым травки.

Они тоже узнали Нокса, когда он вышел в их танец, и халат его подрагивал в такт радостным шагам, когда он шел к барабану. Танцуя, он впитывал магию Вечных Танцоров и их новых масок, возбужденных чем-то темным, жаждущим света и легкости их ног, чем-то поднимающимся от их полых костей, подвижным как духи и уходящим в блеск и священное безумие танца.

Отвратительно усмехаясь, барабанщик зарокотал быстрее, и принцесса вместе со своими голыми до пояса обожателями заплясали быстрее и живее, чем когда-либо в жизни, их широкие дикие улыбки замелькали в неоновом сиянии. А человек в тюрбане скользил меж ними, легкий и неуловимый, распевая высоким и жутким голосом, что любовь не умирает никогда, что любовь танцует вечно и несется от жизни к жизни. А высоко вверху на гребне бешеных ритмов плыла труба, вопя, как уносящаяся в ночь душа.

Нокс оставил свой вентилятор старику на ступенях и довольной неторопливой походкой вышел на Коламбас-авеню. Танец оживил его и взбодрил. Он будет говорить с мертвыми. Он спросит совета у тех, кто уже ушел. Чтобы подчинить Бульдога, нужны знания. Если он допустит ошибку с этим существом из более жаркой реальности, все, что он тщательно строил для себя тысячелетиями, погибнет. Но если он добьется от этого создания того, что ему нужно, он станет хозяином не только своей жизни, но и всего мира.

Увы, мертвые привязаны к великому ничто, и разговор с ними требует жара крови. Кто же это будет? Он вглядывался в лица прохожих на улице, усаженной редкими деревьями, каждое в своей железной ограде. Один из домов на Централ-Парк-Вест принадлежал ведьме из ковена, и мелькнула мысль использовать ее. Таков был ритуальный конец, который ждал каждого из них: когда они выслуживали свою жизнь и начинали дряхлеть, он уводил их в парк и проливал жар их крови, чтобы привлечь мертвых. Так он получал возможность говорить с друзьями прежних времен, и никто из членов ковена не подлежал случайной смерти в доме престарелых. Но та, о ком он подумал, еще не начала дряхлеть, а найти ей замену для следующего собрания в Октоберленде будет труднее, чем выбрать жертву.

Нокс не получал удовольствия от этой необходимой работы. В его сердце не было места для радости убийства. Ему нужны были мертвые, а не сам акт лишения жизни.

На ступенях музея естественной истории он украдкой заметил старуху, кормившую птиц. Какое-то чувство в груди подсказало ему, что это та, кто ему нужен. Удивление и испуг мелькнули на ее лице лишь на мгновение, когда он, наклонившись, стал приближать к нему обтянутый кожей череп. Он прошептал ее имя, и она поднялась, почти лишенная веса.

Они вдвоем прошли сквозь паутину света к парку и его темным полянам. Птицы летели за ними, как за святыми.

4
Я СКРЫВАЮСЬ В НЕБЕСАХ

Жар крови призвал призраков, и Нокс разогнал их, бормоча проклятия. Первыми пришли наркоманы и самоубийцы, как обычно бывало. За ними маячили внезапно умершие – жертвы удара и несчастных случаев, вырванные из жизни в текучке дел. Недовольно ворча, он их отпустил. Тех, кто медлил, он ударил холодным огнем, и они с воем разметались прочь.

– Даппи! – позвал он, глядя в эктоплазмические тени, смазанные тьмой. – Даппи Хоб!

– Его нет меж нами, – произнес спокойный голос из налетающего ветра.

– Кто ты? – Звук этого голоса, такой отчетливый и гулкий среди тонкого подвывания мертвых, свидетельствовал о присутствии более сильной реальности. – Как твое имя?

– Я Кавал – чародей с Ирта.

– Из какого века?

– Я не из этого мира. Я с Ирта, что среди Светлых Миров – Ирта и его семи доминионов.

– Да, да! – Кости Нокса застучали, как ветви дерева – так он затрясся от этой вести. – Я знаю твой мир. Оттуда упал на Землю Даппи Хоб – очень давно.

– Даппи Хоб мертв, он убит в Габагалусе. Его забытый призрак странствует по дну океана, связанный ночью Чармом затонувшего континента и сдержанный лучами Извечной Звезды после рассвета. Ты никогда больше не увидишь Даппи Хоба.

– Откуда ты это знаешь, Кавал? И как оказался ты здесь, так далеко от своего мира у начала времен?

– Я, как и ты, чернокнижник. В юности я учился здесь, на Темном Берегу. Тогда меня призвал сюда Даппи Хоб, хотя я этого и не знал. Я знаю это теперь. Став призраком, я узнал многое.

– Покажись мне, Кавал, чернокнижник с Ирта. – Нокс прищурился, ища глазами источник голоса. – Дай мне увидеть твой облик.

– Я здесь, Нокс из Джармо, Нокс с подножий Гор Загрос.

Нокс оглянулся по сторонам, но ничего не увидел, а когда обернулся – перед ним стоял высокий, с коротко стриженными рыжими волосами, с оранжевыми усами, резко подчеркивающими длинные челюсти и суровые очертания рта, точно у изваяния. Одетый в яркую мишуру и синие блестки, он показался Ноксу жестокой маской карнавала.

Мастер ковена вскрикнул, потому что никогда не видел фантома столь полно реализованного, столь подобного человеку. Он вытянул чешуйчатую руку, и видение подалось под его прикосновением как светлая пыль, не восстановившись там, где пальцы притронулись к дрожащей, магнетической структуре.

– О боги! Ты действительно создание первого света! Как ты смог сюда прийти так, что я не заметил твоего спуска с неба?

– Я тебе говорил, меня призвал Даппи Хоб. И он хорошо меня спрятал ради страшной цели – чудовищной надежды подчинить себе самое создательницу миров.

– Царицу Небес, Думузи-абэу, Ускорительницу Жизни в Глубине… – У Нокса закружилась голова, и он попятился на шаг от яркого призрака, испуганный твердым взглядом холодных глаз. – Как это может быть? Неужто чародеи первого света умеют подчинять себе самих богов? Говори правду, мертвец!

Кавал еле заметно улыбнулся.

– Ты призвал меня не затем, чтобы услышать, как Даппи Хоб надеялся подчинить себе создательницу миров и как рухнули его надежды. Зачем я перед тобой, Нокс, научившийся волшебству в Эриду у степных странников, кочевников степей под звездным домом?

– Откуда ты столько знаешь обо мне?

– Когда я впервые попал на Темный Берег, я построил себе лабораторию в небе. Там я собирал очень редкий и невероятно сильный Чарм, не свойственный этому берегу Бездны, чтобы увеличить свою силу в родном мне мире. Уходя, я разбрызгал достаточно этого Чарма, чтобы найти обратный путь, если случится мне утратить тело среди Светлых Миров и оказаться выброшенным в Бездну. Когда судьба сразила меня, я просто позволил своей душе идти по крошкам Чарма к своей старой обители на Темном Берегу. Теперь я скрываюсь в небесах. Оттуда я вижу все – все, что есть и что было.

– Тогда ты знаешь о Бульдоге?

Призрак кивнул, свет откровения блеснул в его глазах.

– Так вот зачем я тебе нужен, Нокс из Октоберленда? Ты хочешь оседлать силу, которую Бульдог, сам того не зная, принес из Светлых Миров, чтобы исцелить свое разрушенное временем тело?

– Ты мне поможешь? – настойчиво спросил Нокс.

– Я всего лишь призрак. Моя сила слишком неверна для каких-либо изменений.

– Не ты, чародей, а Бульдог. Ты поможешь мне получить его волшебную силу?

Кавал показал на мертвую старуху, навзничь лежащую на траве. Грудина у нее была расколота, внутренности багрово блестели в тусклом свете.

– Я был взращен в Сестричестве Ведьм, я дал обет разрушать зло и укрощать безумие. Погляди на то, что ты сделал, Нокс, и скажи мне, достоин ли ты моей помощи.

– Это была старая развалина? – завизжал Нокс. – Когда я ее нашел, смерть уже смыкала над ней челюсти!

– Если она заслуживала уничтожения, разве ты не сидишь в пасти смерти еще глубже и не заслуживаешь такой судьбы еще более? – Кавал придвинулся ближе, его сердитый взгляд стал гневным. – Я твой враг, Нокс. Я враг всех таких, как ты. И если представится случай, я уничтожу тебя!

Нокс взмахнул руками, отбрасывая от себя пышущее гневом лицо, и остался лишь обезглавленный призрак. Нокс ударил в него холодным огнем и бил, пока не остались лишь обугленные тени и вонь горелой блевотины.

Тяжело дыша, он попятился прочь с поляны, оставив голодных призраков пировать на остывающем жаре трупа, и среди них был призрак самой старухи, затюканный, пытающийся найти себя среди оголодавших привидений, а знакомое лицо старухи смотрело, не видя, поверх истерзанного тела.

Широким шагом обозлившегося человека Нокс вернулся к ярким озерцам света возле музея, и за ним стайкой комаров вились призраки. Он разогнал их и пошел по дорожке к планетарию, бормоча про себя.

Кавала, как и любого призрака, можно подчинить себе. Ковен даст Ноксу силу для этого. Он задумался, когда можно будет собрать еще холодного огня, и достаточна ли уже фаза луны, чтобы набрать нужную силу.

Вдруг он остановился. Шелест донесся от живой изгороди у подножия склона, куда спускалась тропинка. В свете фонаря пролегла длинная тень, и старуха вылезла из кустов, держа в руках синие внутренности.

Какой-то прохожий завопил, двое других позвали на помощь. Нокс стоял, не в силах отвести глаз. Он увидел астральное мерцание вокруг идущей шаткой походкой старухи: сила чародея Кавала оживляла ее труп, а лицо ее было резиновой маской с невидящими глазами.

Подняв руку со свисающими лентами кишок, она показала на Нокса. Рот ее открылся, будто хотел что-то произнести, и она рухнула безжизненной грудой. Сила Кавала исчезла.

Нокс повернулся и без оглядки пошел прочь. По пятам его сквозь душный жар ночи полетел холодный вихрь.

5
В ЛЕСУ ЗЛОГО ВОЛШЕБСТВА

К концу дня Бульдог и Мэри Феликс миновали горные луга, ковры лиловых горечавок, голубое величие утра и остановились в алом свете на опушке девственного леса. В мрачную гущу деревьев не вела ни одна тропинка, но из глубины слышалось пение, и его гулкие отзвуки почти заглушались ветром. Песня то накатывала, то откатывала, точно прибои.

– Ты слышишь? – спросил Бульдог.

Мэри вглядывалась в холодные просторы между ранними звездами. Впервые за многие годы она не испытывала артритных болей и ощущала себя воздушной, как это небо. В фиолетовых глубинах пустоты вращались галактики. Возрожденная молодость Мэри впивала их жизненную силу, туманное сияние миллиардов солнц, окутанных на горизонте молочными клубами.

– Что?

Бульдог навострил уши и где-то в дупле, высоко в ветвях, услышал лишь гудение пчел. Едва улавливалась вонь от медвежьего помета, оставленного несколько часов назад.

– Идем. – Он повернулся спиной к агатовому вечеру и двинулся сквозь подлесок с мягкими колючками.

Меж занавесами свисающего плюща и поросшим грибами поваленным деревом он сплел холодный огонь. Гукнула сова. Бульдог сел верхом на бревно, а Мэри, скрестив ноги, пристроилась на лиственной подстилке. Ее молодое лицо сияло ожиданием, спутавшиеся пышные каштановые волосы блестели в уходящем свете.

– Никто нас здесь сегодня не найдет, – сказал он, оглядываясь на лесные ярусы, придавленные темнотой. – Нам выпала возможность понять, что с нами случилось.

– Ты обладаешь волшебной силой, Бульдог. – Она протянула молодые руки, повертела их в шафрановом свете. – Посмотри, как ты меня переменил. Я была семидесятидевятилетней старухой. Сейчас мне снова девятнадцать!

– Но я не знаю, как я это сделал. – В оранжевых глазах на бестиальном лице блестел беспокойный разум. – У меня такое чувство, что эта сила меня использует.

Головокружительный страх завертелся в душе Мэри. Она глядела на сгорбленную фигуру, оседлавшую бревно, будто перед ней был заколдованный царь из волшебной сказки, и она осторожно спросила:

– Тогда зачем мы здесь? Ночь и глушь – и я снова молода! А ты – ты похож на царственного зверя. Как средневековая легенда, будто я в лесу злого волшебства!

– Ты тоже это чувствуешь?

– Что чувствую? – спросила она нервно, и страх пробрал ее до костей, как холодный сироп.

– Зло. – Мохнатые уши настороженно приподнялись и надвигались сами по себе, вбирая лесные звуки. – Как ты и сказала – зло.

– Может быть, пойдем? – неуверенно предложила она. – Пойдем к моим друзьям, моим коллегам. Я не знаю, чего ты хочешь, но ты так много можешь нам дать! А какую надежду можем мы обрести здесь? Я ученый, я отведу тебя к лучшим умам нашего мира. Они тебе помогут.

Бульдог непреклонно покачал головой:

– Другие – эти саскватчи – знали, что надо держаться подальше от вашего рода. Я им верю. Я не принадлежу к вашему миру. Ты иди. Не думай об этом, просто возьми силу, которую я тебе дал, и уходи. Оставь меня здесь.

– Сначала я хочу узнать больше – о тебе. – Она поднялась на колени и потянулась к холодному огню, который он создал и оставил рядом с собой подобно большому полевому цветку, светящемуся полипу, дышащему в ночном воздухе. – Должен быть способ применить эту магию к тебе и помочь вспомнить, кто ты, откуда ты пришел.

Бульдог снова это услышал – прилив поющих голосов, гудящих вдали.

– Что это?

Она прислушалась и услышала ветер, шелестящий в осоке, бродящий среди кустов.

– Я ничего не слышу.

Холодный огонь щекотал ей запястья, удивление охватывало ее, и Мэри обнаружила, что может придавать форму этой синей плазме. Она сделала из нее себе перчатки и протянула руки к своему волшебному спутнику:

– Смотри!

Он показал клыки в полуулыбке и дал ей еще силы. Огонь, покрывший ее руки, засиял морозной зеленью, почти белизной. Она подошла к нему, и он не возразил, когда Мэри положила лучистые руки ему на лоб. Они были прохладны, и свежесть зазвенела в мозгу у Бульдога.

У Мэри открылось видение, яркое, как сон, и она увидела, что стоит на коричневом парапете узкой высокой улицы, вымощенной камнем и кирпичом. Высокие изящные дома черно-синего камня с круглыми окнами тянулись в обе стороны крутой дороги – странные здания, вцепившиеся в утес, где была вырезана эта дорога. Между домами мелькали дымы фабрик, уходящих в переулки, дымы яркие, как подсвеченный луной туман. А сверху, в узкой прорези неба, горели шары планет среди ярких кометных вуалей.

– Заксар… – тихо выдохнула она.

Бульдог вскочил на ноги:

– Заксар – город моих снов, город на обрыве! – Он остро глянул в юное, погруженное в мечту лицо. – Что еще ты видишь?

Мэри сняла руки со лба Бульдога и приложила к своему лицу. Видение стало резче. Она пошатнулась от натиска наплывших воспоминаний, имен, образов – весь мир Ирта единым потоком мысли ворвался в ее сознание. Как будто Бог подумал о Бульдоге и Заксаре, и божественное внимание объединилось с ее крошечным сознанием – пылинкой, влетевшей в огромный мир.

Миры! Немора с ее ледяными пещерами, вулканический Хелгейт, Край Мира, столь близкий к чармовому сиянию Извечной Звезды…

Мэри свалилась на землю, оглушенная чуждым знанием, переполненная воспоминаниями целой жизни – как набитый ящик комода, который уже не задвинуть.

Бульдог склонился над ней, дрожа в тревоге. Он дал ей силу, и Мэри задрожала, но не поднялась. Сила повела ее глубже в видение миров по ту сторону Бездны. Странная, но знакомая судьба подхватила ее и перенесла куда-то в середину ее существа, где соприкасались все реальности. Чем больше силы давал ей Бульдог, тем крепче привязывалась она к этому единому центру, единству, лежащему в основе и Светлых Миров, и Темного Берега.

И там она ощутила собственную маленькую жизнь как ничтожную паутинку, почти полную пустоту, чуть поблескивающую впечатлениями, полученными от жизни на Земле. А в самом центре, в ядре, где уже не было ее самой, она нашла их – гоблинов. На нее смотрели Милые – маленькие, как куклы, с большими, круглыми, безволосыми головами, с унылыми глазами испещренного трещинами хрусталя. Она ощущала их телепатическую заманчивость, их зов. Они жаждали наговорных камней. Истощив Чарм, который был у них в шкатулке, они нуждались в нем, чтобы продолжить овладение троллями и ограми. И глазки их горели, как наговорные камни, гипнотизируя ее своей нуждой…

Бульдог встряхнул Мэри, но она осталась неподвижной. Он тронул ее горло, ища пульс, хотя и так знал, что пульс есть. Он ощущал ее жизнь, слышал теплоту движения клеток ее тела. Но чем больше давал он ей силы, тем глубже уходила она в сновидение.

Он потянулся внутрь ее собственным разумом и остановился перед твердой пустотой.

Бульдог завыл так, что лес затих.

И в молчании он услышал то самое далекое пение. Быстро взяв Мэри на руки, он понес ее среди огромных деревьев к этим голосам. Они становились отчетливее, и он услышал скорбь их пения, переливы, упрекающие ночь за суетность дня.

Плач стихал умолкая, затем стал громче. Всеми фибрами души Бульдог ощутил, что поющие приходят в этот мир и уходят из него, однако он не побежал от них восвояси. Женщина, которая пыталась ему помочь, попала из-за него в беду, и надо посмотреть, не могут ли эти призрачные существа ее спасти. Он их не боялся.

С ужасающей ясностью он понял, что злом, которое он ощутил в этом лесу, был он сам.