Текст книги "Том 2. Докука и балагурье"
Автор книги: Алексей Ремизов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц)
Наволокло, – небо нахмурилось.
Подымалась гроза, становилась из краю в край, закипала облаком…
Поднялись ветряницы, полетели с гор, нагнали ветер и вихрь.
Ветры воюют.
И гремучая туча угрюмо стороною прошла.
Не припустило дождем.
И осталась земля-хлебородница не умытая, не напоена.
Не переможешь жары, некуда спрятаться.
И ходило солнце по залесью, сушило в саду шумливую яблонь, а в поле цветы, и жаркое село.
Угревный день сменился душной ночью.
По топучим болотам зажглись светляки, а на небе звезда красная – одна – вечерняя звезда.
Поднялся Ховала из теплой риги, поднял тяжелые веки и, ныряя в тяжелых склоненных колосьях, засветил свои двенадцать каменных глаз, и полыхал.
И полыхал Ховала, раскаляя душное небо.
Казалось, там – пожар, там разломится небо на части, и покончится белый свет.
Пустить бы голос через темный лес! – Не заслышат, да и нет такого голоса.
И куда-то скрылся Индрик-зверь. Индрик-зверь – мать зверям – землю забыл. А когда-то любил свою землю: когда в засуху мерли от жажды, копал Индрик рогом коляную землю, и выкопал ключи, достал воды, пустил воду по рекам, по озерам.
Или пришло время последнее: хочет зверьповернуться?
И куда-то улетела Страфил-птица. Страфил-птица мать птицам – свет забыла. А когда-то любила свой свет: когда нашла грозная сила, и мир содрогнулся, Страфил-птица победила силу, схоронила свет свой под правое крыло.
Или пришло время последнее: хочет птицавстрепенуться?
И куда-то нырнул Кит-рыба. Кит-рыба – мать рыбам – покинул землю. А когда-то любил свою землю: когда строили землю, лег Кит в ее основу и с тех пор держит все на своих плечах.
Или пришло время последнее: хочет рыбасворохнуться?
Грозят страшные очи, ныряет Ховала. С пути его не воротишь…
И омлела на небе звезда вечерняя.
1907 г.
Охватила заря край земли – вечереется день – вечерняя тихо заря поблекает.
Смородина-речка дремлет. Голубые, огретые солнцем, отлились ее вешние воды.
Прошли к берегу по воду девки: зноятся лица, поизмята шитая рубаха, примучились плечи.
Не за горами горячей поре. Уж довольно морозу пугать с перезимья! – полегли все морозы, заснули в стрекучей крапиве.
Пойдут хороводы. Заиграют песни.
Полетят за густым белым облаком сквозь зарю, с вечерней зари до белого дня, купальские песни.
По край болота жили лягушки, – квакчут.
И тихо рассыпались звезды, ну – свечи, повитые золотом нелитым, нетянутым.
Идет по луговьям, по ниве Мара-Марена, кукует тихо и грустно, кукует, изнемает тоскою дорогу.
Шумят на шатучей осине листья без ветра. Клокочет кипуч-ключ горючий.
Идет Мара-Марена, не топчет травы, не ломает цветов. половины пути она оглянулась, – загляделись печальные очи, – далеко звездой просветила.
Зеленеют луговья, наливается колосом нива.
Боровая ягода зреет.
Бряк под окошком!
Там кто-то клянет и клянется. Зачем там клянутся Землею и Солнцем! Положи ни во что эту знойную клятву. Не будет от клятвы корысти.
Взглянет Мара-Марена, просветит – скрасит весь свет и погубит.
Все пойдет по ее.
Все погибнет.
Мара-Марена – в одной руке серп, в другой зеленый венок. Она сердце иссушит, подкосит вековое, разорвет неразрывное, вздует ветры, засыпет сыпучим снегом теплое солнце, размахает крепкие дубы.
И затмится на радости день.
И не уведает милый о милой, забудут: я ли тебя, ты ли меня…
Идет Мара-Марена, замутила Смородину-речку, открывает кувшинки и дальше идет, восходит на горы – горы толкутся – и дальше долиной, по большому полю.
И взмывала вослед ей непогожая туча с большим дождем, непроносная.
Камнем шибается к звездам птица Могуль, и счастье-перо, кипя смолою, падает счастливому.
Стой! Не приунять, не укротить бесповинного сердца, бьет через край.
Там волк, зачуяв смерть свою, завыл.
И смыкается небо с землею.
1907 г.
Заморилась ильинскаямуха, заросла путь-дорога.
Озимое поле вспахали, счастливо засеяли.
Не оттянуться осенней поре. Падает желтый осенний лист.
Вихорь, прогнав полевые ветры, стал на полете.
И мглистое утро окуталось тихим дождем.
Мглисто и тихо. Боже, как тихо!
Или уж с моря вышли белоснежные ветровы сестры – Буря, Вьюга, Метель, и идут к нам сестры быстрой рекою, через озера, через гремучий ключ, по белому камню, по черным корням, по мхам и болотам, несут стужу с ненастьем и по пути подымают погоду и раздувают желтые листья.
– А где, Алалей, живут сестры?
– На море, где-то там, у Студеного моря. А давай, у оленя спросим!
Олень – вихорь-Олень стоял у сосны: увядала сосна, разломанная молнией в щепы.
– Оленюшка, – попросила Лейла, – расскажи нам о ветровых сестрах, о Буре, Вьюге, Метели!
Знал Олень про сестер, и рассказал по-оленьи о сестрином море, и как зовут остров, и о царе Маруне.
Далеко на море – не на Студеном, на Варяжском – есть острова Оланда – скалистый остров Бурь-бурун. Четыре рыбы держат остров: две одноглазые Флюндры и две крылатые Симпы. Царь Бурь-буруна, властитель Оланда – Марун. Трон его крепкий из алого мха, царский венец из лунного ягеля, меч и щит из гранита. Сидит царь Марун на острой скале высоко над морем, слушает волны. А вокруг его – змеи, над ним – альбатросы, и по морю мимо проплывают печальные белые бриги и шхуны. А он неподвижен на своем алом троне, лунный, как мох-ягель, пасть раскрыта – он слушает волны. Никто не взойдет на скалы, никто не ступит на берег, никто не обойдет весь остров, и только бесстрашный, вызывающий смерть, викинг Сталло, закованный в сталь, бросает бесстрашно якорь. А царь Бурь-буруна, властитель Оланда – Марун не видит ни печального белого брига, ни альбатросов, ни змей, ни викинга Сталло, слепой, он слушает волны. Далеко на море – не на Студеном, на Варяжском – есть острова Оланда – скалистый остров Бурь-бурун. Там и проводят летние дни белоснежные ветровы сестры Буря, Вьюга, Метель.
– Сестры уже вышли, плывут, веют ненастьем, – провещал вихорь-Олень.
– Я непременно хочу увидеть Маруна!
– Увидим, увидим, Лейла.
– И альбатроса, и бесстрашного викинга Сталло!
– Увидим, увидим, Лейла.
Куталось мглистое утро тихим дождем. Падали желтые листья.
Мглисто и тихо. Боже, как тихо!
1910 г.
Укатилось солнце за горы. Зажглись на облаках звезды – ясные и тусклые по числу людей, рожденных от века.
А от Косарей по Становищу души усопших – из звезд светлее светлых, охраняя пути солнца, повели Денницу к восходу.
И сама Обида-Недоля, не смыкая слезящихся глаз, усталая, день исходив от дома к дому, грохнулась на землю и под терновым кустом спит.
Родимая звезда, блеснув, украсила ночное небо.
«Мать пресвятая, позволь положить тебе требу, вот хлебы и сыры и мед, – не за себя, мы просим за нашу Русскую землю.
Мать пресвятая, принеси в колыбель ребятам хорошие сны, – они с колыбели хиреют, кожа да кости, галчата, и кому они нужны, уродцы? А ты постели им дорогу золотыми камнями, сделай так, чтобы век была с ними, да не с кудластой рваной Обидой, а с красавицей Долей, измени наш жалкий удел в счастливый, нареки наново участь бесталанной Руси.
Посмотри, вон растерзанный лежень лежит, – это наша бездольная, наша убогая Русь, ее повзыскала Судина, добралась до голов: там, отчаявшись, на разбой идут, там много граблено, там хочешь жить, как тебе любо, а сам лезешь в петлю.
Или благословение твое нас миновало или родились мы в бедную ночь и век останемся бедняками, так ли нам на роду написано: быть несуразными, дурнями – у моря быть и воды не найти?
Огонь охватил нашу жатву, пылают нивы, на море бурей разбило корабль, разорены до последней нитки.
Смилуйся, мать, посмотри, вон твой сын с куском хлеба и палкой бросил дом и идет по катучим камням куда глаза глядят, а злыдни – спутники горя, обвиваясь вкруг шеи, шепчут на уши: „Мы от тебя не отстанем!“
Вещая, лебедь, плещущая крыльями у синего моря, мать земли – матерь земля! Ты читаешь волховную книгу, попроси творца мира, сидящего на облаках Солнце-Всеведа, он мечет семена на землю и земля зачинает и мир весь родится, – попроси за нас, за нашу Русскую землю, чтобы Русь не погибла!
Нет нам места и не знаем, куда деваться от Кручины и Лиха?
И если б нашелся из нас хоть один, кто бы ударил ее топором или спустил в яму и закрыл камнем или бросил в реку или, защемив в дерево, забил в дупло или запрятал бы ее под мельничный жернов, худую, жалкую, черную долю – нашу злую судьбу!
Мы отупели – и горды, мы не разрешили загадок – и покойны, все письмена для нас темны – и мы возносим свою слепоту… мать, повели им, всем праздным, всем забывшим тебя, забывшим родину, твою землю и долг перед нею, и пусть они потом и кровью удобряют худородную, истощенную, заброшенную ниву…
И неужели Русской земле ты судила Недолю, – и всегда растрепанная, несуразная, с диким хохотом, самодовольная, униженная и нищая будет она пресмыкаться, не скажет путного слова?
Мудрая, вещая, знающая судьбы, равно распределяющая свои уделы, подай нам счастье! Не страшна нам смерть, – мы клянемся тебе до последних минут жизни отдать все наши силы и умереть, как ты захочешь, – нам страшно твое проклятие.
И посмотри, вон там молодая, прекрасная Лада, счастливая Доля, в свете зари словно говорящая солнцу: „Не выходи, солнце, я уже вышла!“ – она нам бросает свою золотую нить.
Мать пресвятая, возьми эти хлебы и сыры и мед с наших полей и свяжи нашу нить с нитью Доли, скуй ее с нашей, свари ее с нашей нераздельно в одной брачной доле навек!»
1907 г.
Тихо идут по последней тропинке… Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу. В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.
Держатся крепко – рука с рукою. Кто-то немножко боится.
Страшно, глухо, заказано место, зарочна тропинка.
Трудно, пройдя через степь, через поле, через реку и речку, через болото, трудно выйти из темного леса.
Ватажится лешая свора: не хочет пускать, – так не отпустит!
А ягод, грибов – обору нет. Полон кузов несут.
Лесовик их не тронет. Лесовик приятель Водяному и Полевому. Водяной с Полевым им, как свои, – Лесовик их пропустит.
– Лесовик, Лесовик, на тебе ягод: ты – с леса, мы – в лес!
А завтра, когда забрезжит и, алея, дикая роза – друг-поводырь – пойдет, осыпаясь, прощаться, ранним-рано расколыхнется заветное Море – Море-Океан!
Тихо идут по последней тропинке…
Валежник и листья хрустят.
Тише! Вон и сам Боли-Бошка! – Почуял, подходит: набедит, рожон!
Весь измоделый, карла, квелый, как палый лист, птичья губа – Боли-Бошка, – востренький носик, самый рукастый, а глаза, будто печальные, хитрые-хитрые.
Была-не-была, – чур, не поддаваться! Заведет этот Лешка в зыбель-болото, где сам черт ощупью ходит. И позабыть им про Море.
– Не видали ли, где я сумку потерял? – кличет Боли-Бошка.
– Нет, не видали.
– Поищите! – просится Лешка, а сам дожидает.
– Что ты! – шепчет Алалей встрепенувшейся Лейле, – не знаешь его? Не нагибай так головку: у этого Лешки отродясь никакой и не было сумки. Это – нарочно. Вот ты нагнешься, искавши, а он тут-как-тут, да на шею к тебе, да петлей и стянет. И позабыть нам про Море.
Тесна, узка тропинка. Путает папоротник. Вспыхивает свети-цвет – волшебный купальский цветок.
– Хочешь, Боли-Бошка, ватрушку? – зовет желанная Лейла.
– Поищите, милые! – тянет свое Боли-Бошка: то пропадает, то станет, ничем его не прогнать, ничем не расшухать.
Тихо идут по последней тропинке…
Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу.
В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.
Держатся крепко – рука с рукою. Кто-то немножко боится.
– А Море, – бьется сердце у Лейлы, – а Океан не замерзает?..
– Нет, моя Лейла, оно никогда не замерзнет, не про-волнует волна: море и лето и зиму шумит. Непокорное – песком его не засыплешь, не перегородишь. Необъятное – глубину не изведаешь и слезой не наполнишь. Море бездонно, бескрайно – обкинуло землю. А разыграется дикое – топит. А какие на Море водятся рыбы! Какие по Морю летают белогрудые птицы! И берегов не видать. А корабли один за другим уплывают неизвестно куда…
– И мы поплывем?
– И мы поплывем. Морского царя увидим, крылатого Змея увидим…
– А ежик, про которого дедушка сказывал, он нас не съест? – и глаза-ненагляды синеют, что море.
Скоро-скоро забрезжит. И пойдет, осыпаясь, прощаться дикая роза – друг-поводырь.
Легкий ветер уж веет. Там Моряна волны колышет., ровно колокол бьет, Море – непокорное, необъятное Море-Океан.
1908 г.
Примечания
Посолонь *
Посолонь– по солнцу, по течению солнца. Церковнославянское слънь (слонь), слънь-це (слоньце), древнерусское сълънь (солонь), сълънь-це (солоньце) – солнце, отсюда по-сълънь (посолонь) – по солнцу. На Спиридона-поворота (12 декабря) солнце поворачивает на лето (зимний солоноворот) и ходит до Ивана-Купала (24 июня), с Ивана-Купала поворачивает на зиму (летний солоноворот).
Содержание книги делится на четыре части: весна, лето, осень, зима, – и обнимает собою круглый год. Посолонь ведет свою повесть рассказчик – «по камушкам Мальчика-с-пальчика», как солнце ходит: с весны на зиму.
1. Весна-красна *
Содержание Весны представляет мифологическую обработку детских игр (Красочки, Кострома, Кошки и Мышки), обряда кумовства – «крещения кукушки» (Кукушка) и игрушки (У лисы бал). Игры, обряд, игрушки рассматриваются детскими глазами, как живое и самостоятельно действующее.
Монашек– беленький монашек – вестник Солнца. Монашек ходит по домам и раздает первые зеленые ветки – символ народившейся Весны. Благовещение.
Красочкиили Краски – игра. Играют в Красочки так: выбирают считалкой [1]1
Федя-МёдяСъел медведя,Продал душуЗа лягушу,РодивонВыди вон.
[Закрыть](считают кому водить, т. е. быть главным лицом, начинать игру) Беса и Ангела, остальные называют себя каким-нибудь цветком; названия цветов объявляют Ангелу и Бесу, не говоря, кому какой цветок принадлежит. Ангел и Бес должны будут сами разобрать цветы. Сначала приходит Ангел, звонит, спрашивает цветок, потом приходит Бес, стучит, спрашивает цветок. Так, чередуясь, разбирают все цветы. Играющие составляют две партии – цветы Ангеловы и цветы Бесовы. Ангел приступает к исповеди, а Бес с своей партией искушает – рассмеивает. Вся игра в том и заключается, чтобы рассмеять: кто рассмеется, тот идет к Бесу.
Красочки, краски – цветок, цветы. Говорят: идти по красочки, собирать красочки. Хлеб в краске – время цветения хлебов.
Вертушка– те, кто вертится, кто на месте смирно минуты не посидит, непоседа, а также человек ветреный.
Пузочко– животик.
Юлой юлят– егозят; юла – волчок.
Гуготня– хохот, писк, шушуканье, прыск сорвавшегося долго сдерживаемого смеха, все вместе.
Рогача-стрекоча задавать– выверты вывертывать Тут дело идет о Бесенятах рогатых. Известно, бесенята отскочат да боднут – такая у них игра. Рогач – ухват, рогачи – вилы. Стрекоча – стре-конуть, скочить кузнечиком.
Да бегом горелками– играющими в Горелки.
Бес-зажига– зачинатель; зажиг – зачин.
Кострома– игра. Выбирают Кострому или кто-нибудь из взрослых разыгрывает Кострому, остальные берутся за руки, делая круг. В середку круга сажают Кострому и начинают ходить вкруг нее хороводом. Из хоровода кто-нибудь один (коновод или хороводница), а не все, допытывает у Костромы, что она делает? Кострома отвечает. – Кострома делает все, что делает обыденно: Кострома встает, умывается, молится Богу, вяжет чулок и т. д. и, как всякий, в свой черед умирает. И когда Кострома умирает, ее с причитаниями несут мертвую хоронить, но дорогой Кострома внезапно оживает. Вся суть игры в этом и заключается. Окончание игры – веселая свалка.
Похороны Костромы, как обряд, совершался когда-то взрослыми. В Русальное заговенье на Всесвятской неделе (воскресенье перед Петровками) или на Троицу и Духов день делалось чучело из соломы и с причитаниями чучело хоронилось – топили его в реке или сжигали на костре. Кострому изображала иногда девушка, ее раздевали и кушали в воде. В Купальской обрядности рядом с куклой-женщиной (Купало, Марина – Марена) употреблялась и мужская кукла (Ярило, Кострома, Кострубонько) Миф о Костроме-матери вышел из олицетворения хлебного зерна: зерно, похороненное в землю, оживает на воле в виде колоса. См. Е. В. Аничков, Весенняя обрядовая песня на Западе и у cлавян. СПб., 1903–1905.
Кострома– костерь – жесткая кора конопли, костер.
Лепуны-щекотуньи– прозвище детворе. Лепуны – лепетать, лопотать: лепает – говорит кое-как.
Чувыркают-чивикают– воробьиное щебетанье. В песне говорится:
Как на крыше, на повети,
Воробей чувыркал…
Бросаются все взахлес– один за другим безостановочно. Наседая, вцепляются в Кострому удавкой, – так, что ей уж никакими силами не выбраться из петли детских рук.
Проходят калиновый мост– калина – символ девичьей молодости; ходить по калиновому мосту – предаваться беззаветному веселью.
«Ой, нагнала лета мои на калиновом мосту; ой, вернитеся, вернитеся хоть на часок в гости!»
Зеленей зеленятся– зеленятся озимью; зеленя – озимь, зель в противоположность яровому (яри).
По черным утолокам– Толока – пар, пустое поле.
По пробойным тропам– по торным тропам. Пробой – выбоина.
Гиблое болото– губящее, где погибло много народа.
Леснь-птица– мифическая птица, живет в лесу, там и гнездо вьет, а уж начнет петь, так поет беспросыпу. В заговоре от зубной боли «от зуб денной» говорится: «Леснь-птица умолкает, умолкни у раба твоего зубы ночные, полуночные, денные, полуденные…» Леснь-птица – птица лесная, как леснь-добыча – лесная добыча.
Егорий кнутом ударяет– Св. Георгий – скотопас, все звери у него под рукою. Егорий вешний – 23 апреля.
Кошки и Мышки– игра известная. Выбирается Кошка и Мышка. Остальные берутся за руки и делают круг. В круг (на кон) пускается Кошка, а за кругом (за коном) бегает Мышка. У Кошки и у Мышки имеются условленные свои ворота, через которые можно им входить и выходить: одни пары играющих подымают руки только для Кошки, другие только для Мышки. Вся игра в том, чтобы Кошка поймала Мышку.
Тащили кулек с костяными зубами– есть такое поверье; когда у детей выпадает зуб, следует его бросить под печку мышкам, говоря: «На тебе мышка зуб костяной, а дай мне железный».
Заячьи ушки– название ландышей.
Громовая стрелка– чертов палец, сплав, который образуется от удара молнии в песчаную почву. Эта Громовая стрелка ведет мену с мышками: за зуб костяной дает зуб железный. А уж мышки потом детям раздают. Вот почему мышки к Громовой стрелке и пробираются с кульком.
Свистуха– непоседа.
Кот-Котонай– Котофей. В песне:
Уж ты кот-котонай,
Уж ты серенький коток,
Кудреватенький.
Строковат– строка, насекомое из породы слепней, липнет к котам и кусает больно.
Гуси-Лебеди– игра. Выбирается Мать-гусыня и Волк. Остальные играющие, изображая стадо, бегут на выгон в поле. Потом, когда на зов матери гуси собираются домой уходить, все они перенимаются волком. Мать идет выручать гусей и, найдя своих, нападает на Волка. Топят баню и моют Волка. Развязка самая шумная.
Черти бились на кулачки– предрассветный сумрак – лисья темнота (полночь).
Рай-дерево– название сирени.
Томновать– томность, томный, – тосковать.
Девки-пустоволоски– простоволоски, с непокрытой головой.
Бабы-самокрутки– окрутившиеся своей волей, – ведьмы.
одолень-трава– одолей трава – приворотная, одолевающая.
водяники– водяницы, русалки, утопленницы.
Кукушка– Можно заметить, что обрядовые действия, вырождаясь у взрослых, переходят к детям в виде игры. Так древние обряды Ивановского кумовства (на Ивана Купала) с завиванием венков, с сплетением травы, волос, с поцелуями и песнями перешли в игру «Крещение кукушки». Крестят кукушку на Николин день или на Вознесенье, на Семик и Троицу. Гурьбой отправляются дети в лес или рощу. Дорогой, отыскав траву-кукушку, наряжают ее девочкой, а другую траву-кокуна мальчиком, обе травки кладут под березу, на сук вешают крест-тельник и, став друг против друга под крестом, кумятся: протягивают одна другой руку и, поцеловавшись, переменяют место, так трижды. Потом раскладывают костер и готовят яичницу. Иногда на кумовстве завивают венки, через венки целуются, потом пускают венки на реку.
прилетел кулик из-за моря– кулик прилетает 9 марта, на святые Сороки, на сорок мучеников. В этот день пекут жаворонков.
кукушечье-горюшечье– кукушка – символ тоскующей женщины.
виловатая сосна– развилистая.
на красе– на басе, так что все только и любуются.
гора-круча– обрывистая гора.
Кукушка, кукушка, сколько годов мне осталось жить? – Кукушка почитается имеющей влияние на судьбу человека, по ее голосу можно узнать сколько, лет осталось жить.
Ворогуша– веснуха, одна из сестер-лихорадок, она садится в виде белого ночного мотылька на губы сонного и приносит ему болезнь. Ворогуша – ворогуха – ворожея. В Орловской губ. больного купают в отваре липового цвета. Снятую с него рубаху больной должен ранним утром отнести к речке, бросить ее в воду и промолвить: «Матушка-ворогу ша! на тебе рубашку с раба Божьего, а ты от меня откачнись прочь!» Затем больной возвращается домой молча и не оглядываясь.
в петушках– Петушки – цветы травы, поднимающиеся из листа, будто петушиная шейка. Если взять траву и, зажав ее в ладонях, приложить губы к большим пальцам и дуть, то можно прокукарекать не хуже молодого петуха.
чирюкан– сверчок, кузнечик.
У лисы бал– деревянная игрушка. Десять фигурок укреплены на скрещении сдвигающихся и раздвигающихся дощечек – дранок. Когда дощечки раздвинуты, получается ряд фигурок: 1–2–1–2–1–2–1, а когда сдвинуты: 3–3–3–1. Читать надо строго, любовно и важно. Там, где звери собираются и переходят ров и вал, надо напустить страха: «сам с усам, сам с рогам». Рисунок художника М. В. Добужинского: «У лисы бал», воспроизведен в «Золотом руне». Музыка к тексту – В. А. Сенилова.
2. Лето красное *
Содержание Лета представляет: мифологическую обработку детской игры (Калечина-Малечина), обряда опахивания (Черный петух), купальской ночи (Купальские огни), грозной воробьиной ночи (Воробьиная ночь), обряда завивания бороды Велесу, Илие, Козлу (Борода), легенды о Костроме. Сюда же входит рассказ «Богомолье» о Петьке.
Калечина-Малечина– игра. Играют так: берут палочку, ставят торчком на указательный палец и, стараясь удержать ее, приговаривают: «Калечина-Малечина, сколько часов до вечера?» И сам же держащий палочку отвечает: «Один, два, три, четыре…» На каком часе палочка с пальца свалится, столько часов, выходит, и остается до вечера.
Калечина-Малечина – тоненькая, как палочка, об одном глазе, об одной руке и об одной ноге. Калечина-Малечина – лесная. Братья ее – семь ветров, а восьмой – витной вихрь – ее друг сердечный, который и бьет ее, и треплет, и неверен, постылый. Целую ночь гуляет Калечина в лесу, а на день где-нибудь в плетне сидит и ждет вечера, чтобы снова трепаться. И всякому, кто только ни спросит ее о вечере, непременно скажет: так ждет она с нетерпением вечера. Музыка к тексту написана В. А. Сениловым.
Курица со двора, Калечина в ворота– с рассветом важно выступает курица из ворот на улицу, открывая день. Калечина, прогулявшая ночь, измызганная сигает в ворота.
«Ку-ри-ца со дво-ра»… – эту фразу надо читать медленно и важно с приподнятой головой, изображая медлительностью курицын выход, и, сделав небольшую паузу, скороговоркой продолжать: «Калечина в ворота».
Точно так же и последние две фразы: «Ку-ри-ца в во-ро-та, – Калечина со двора».
вихорь витной– свивающий, скручивающий.
вир– водоворот, крутень.
темную нитку прядет– ночь, ткущая темную ткань – древний образ ночи, встречающийся в Гимнах Вед.
Черный петух– сожжение черного петуха относится к обряду опахивания – очищения села от болезни и нечисти. Подробное и сравнительное исследование этого обряда в книге проф. Е. В. Аничкова Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. Ч. I и II. СПб., 1903–1905.
черный петух– поглощает все болезни и нечисть, – символ всех зол и напастей и самой Смерти в противоположность не черному – будимиру, который является символом воскресения, солнца.
от недели до недели– с воскресенья до воскресенья, с седмицы до седмицы.
алатырное– бледно-янтарное; алатырь – легендарный краеседмицы угольный камень.
пчелка несет праздники– воск для церкви и мед для пиров.
Коровья смерть– чума на скот.
Веснянка-Подосенница– весенняя и осенняя лихорадка.
Подтынница, Навозница, Веретенница, Болотницаи др. – названия сорока сестер-лихорадок.
носить змеиного выползка– помогает от лихорадки; носить надо месяц, не снимая ни на ночь, ни в бане; выползок – змееныш, выползший из норы.
спорыши– петушиные яйца, если петух возьмется яйца нести.
стряпает из ребячьего са́ла свечу– этой свечой можно усыпить; когда такая свеча зажжена, бери все, что угодно, никто не проснется; сало надо обязательно из живого человека.
золотой гриб– помогает от всех болезней.
курник– курятник.
мутовка– палочка с рожками на конце для пахтанья, взболтки и чтобы мешать.
с горящим угольком– очистительная сила дыма.
Такое же значение имеют качели.
шумя и качаясь– очистительная сила огня.
назем– навоз.
на месяце подымал на вилы Каин Авеля– народное объяснение лунных пятен.
дыхал гарным петушиным духом– горелым, пережженным, выжженным огнем, гарью.
надел на Алену хомут– испортил, наслав грудную болезнь: одышку, удушье.
шаландать– шататься, шалить; шаланда – парусное судно.
вольготно– хорошо, легко, удобно, свободно.
умора– умора да и только, т. е. такое состояние, при котором умираешь со смеха.
Купальские огни– канун Иванова дня, с 23 на 24 июня.
солнце заскалило зубы – черт дочку замуж выдает, – так говорится, когда светит солнце и в то же время идет дождь.
чарая– носящая в себе чары.
навье, навы– мертвецы, покойники, выходцы с того света; нава – смерть.
Криксы-вораксы– мифическое существо, олицетворение детского крика. Если ребенок кричит, надо нести его в курник и, качая, приговаривать: «Криксы-вораксы! идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца такого-то». Крикса-плакса. Варакса-пустомеля. Вараксать – вахлять, валять.
зарочные три головыи т. д. – зарекать, запрещать. Обыкновенно клады зарывались с зароком, чтобы, скажем, погибло три человека и сто воробьев и тогда пускай дается клад в руки.
кулички– кулича, выкорчеванный лес; поговорка возникла при первом корчевании, когда на таких выселках поселялись, и имела в виду отдаленность. См.: С. Максимов. Крылатые слова. СПб., 1890.
чокнется– чек, бух, хлоп, стук, бряк, шлеп – звук удара.
дуб-сорокавец– древний дуб.
Скоропея– скорпий, идол Скоропит, Scorpio.
гуш-гуш, хай-хай! – восклицание на отогнание Беса.
облом– нечистый, дьявол.
неподтыканный– независимый и неприкосновенный: Трон-ка, попробуй, он тебе даст!
с мухой в носу– колдун. В Белоруссии о колдуне говорят: «у него мухи в носе». Нечистая сила охотно превращается в мух. Выражение про человека, что он «с мухой», означает, что тот человек находится в опьянении. Водка – кровь Сатанина. См.: П. Тиханов, Брянский говор. Сборник Отд. Рус. яз. и Словес. Имп. Акад. Наук. Т. LXXVI. № 4.
приходи вчера– говорит против действия живой злоехидной силы. См.: С. Максимов. Крылатые слова.
тихим походом– ходом.
обрада– желанный.
сорока-щектуха– щекотуха. В одном заговоре говорится: «от всякой злой птицы, сороки-щектухи, от черного ворона».
тихой поплыней– тихо плывя.
Вытарашка– олицетворение любовной страсти, лишающей человека рассудка: ее ничем не возьмешь и в черную печь не угонишь, как выражается один заговор на присуху. См.: Д. Зеленин. Отчет о диалектологической поездке в Вятскую губернию. Сборник Отд. Рус. яз. и Словес. Имп. Акад. Наук. Т. LXXVI. № 2. Вытырашка – также название вечно тревожащегося, мечущегося человека.
Воробьиная ночь– так называется грозная ночь с сплошною молнией, когда лишь под утро разражается ливень.
Эта ночь представляется воробьиной свадьбой, на которой невеста – воробушка перед венцом причитывает.
копы– копны.
в заводях– заводь, затон, – мелкий речной залив.
воробушки– олицетворение молний.
Кузнец Кузьма-Демьян– Брак представляется ковкою.
узлюлекнула– воскликнула, возрыдала.
до-любви– досыта, до полного удовольствия.
засвирило все небо– застонало.
перекати-поле– название растения; иначе – бабий ум, кучерявка.
не разжалила– не разжалобила.
гнездо ремезово– за искусство вить гнездо ремез зовется первой пташкой у Бога; гнездо кошелем.
догорела страстная свеча– четверговая, зажигается во время грозы, чтобы оградить дом от молнии.
поросятки-викуны– викать, визжать.
в падалках– в упавших с дерева фруктах-скороспелках.
Борода– «Завивание бороды» Велесу (Волосу), Спасу Илье, Николе или Козлу – древний жатвенный языческий обряд, совершавшийся в последний день жатвы, называемый дожинками, зажинками, обжинками. См.: А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1866–1869. Т. II. На Ильин день – 20 июля начинают зажинать рожь. Связь зажинок с Козлом А. А. Потебня (Объяснения малорусских и сродных народных песен. Варшава, 1887) объясняет тем, что по распространенному верованию почти всех европейских народов «душа нивы есть козло– или козообразное существо (как фавн, Сильван), преследуемое жнецами и скрывающееся в последний несжатый пук колосьев или в последний сноп».
ильинский олень окунул рога в речке– по народному поверью на Ильин день прибегает к реке олень и мочит свои рога и оттого вода холоднеет.
на все прилучья– на все случаи.
скоро-им-в-путь-опять– такая же птичья скороговорка, как перепелиное: «спать-пора!» или «пить-пийдем!»
на красное годье– время.
Нивка, отдай мою силу! – «Нивка-нивка! отдай мою силку, что я тебя жала, силку роняла!»
Пригудка– прибаутка.
горкуя голубем– воркуя голубем.
от четырех птиц– железных носов – в одном охотничьем заговоре говорится: «стоит в чистом поле дуб, на том дубе четыре птицы – железные носы».
из-за темных каточин– ложбин.
Купена-лупена– волчья трава, сорочьи ягоды.
Вындрик-зверь– Индрик-зверь – мифический зверь Индра, ходит под землею, как солнце на небе.
В Голубиной книге рассказывается об этом звере, о властителе подземелья и подземных ключей, а так же, как о спасителе вселенной во время всемирной засухи, когда он рогом выкопал ключи и пустил воду по рекам и озерам. Индрик угрожает своим поворотом всколебать всю землю. Так рассказывается о нем в древних стихах, но в более поздних христианских зверь укрощен: он живет семьянином и молится Богу, а от поворота его колышется только его родная гора да кланяются ему прочие звери. Индрик-зверь – мать зверям. См.: П. А. Бессонов. Калики перехожие. М., 1861. Т. I.
Кикимора– существо проказливое, озорное. На севере любят Кикимору, и она дурного ничего не делает, там она почетная гостья; без нее и пир не в пир. На юге другое, там она родная сестра Полудницы, а Полудницы не очень-то ласковы. Встретишь Полудницу, она тебе загадку загнет, да такую, что век не разгадаешь. Ну и пропал, – защекочет до смерти. См.: Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861; И. П. Сахаров. Сказания русского народа. СПб., 1885.
