Текст книги "Языковая структура"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

§ 3. Главнейшие выводы из определения сигнификации

Так, мы хотели бы обратить внимание читателя на динамическую природу всякой языковой сигнификации. Среди весьма частых предрассудков находится и тот, который рассматривает всякое логическое понятие как нечто неподвижное и как нечто лишенное всякой смысловой активности. Это продиктовано старой метафизикой, которая всегда противопоставляла становящейся и текучей действительности не становящееся и уж никак не текучее понятие. Действительно, во всяком логическом понятии имеется какое-нибудь неподвижное смысловое зерно; но это смысловое зерно, как и всякое зерно вообще, заражено огромной смысловой силой, способной создавать множество других смысловых конструкций, подчиненных данному понятию. Научно обработанное понятие – не то, которое оформлено родовым способом, является стабильным и совершенно ничего из себя не порождает. Подлинное научно отработанное понятие не есть какая-то неподвижность, но, наоборот, является законом всех подчиненных ему частностей и методом возникновения из него всех его единичных представителей. Таковы, например, физико-механические понятия, вроде массы, объема, плотности, скорости, ускорения. Именно из таких категорий и строится точная механика, точная физика и все прочие науки, основанные на механике и физике. После этого можем ли мы сказать, имея в виду научную обработку понятия сигнификации, что наша сигнификация не есть закон для получения всех ее частностей и тот метод возникновения этих частностей, которым она заряжена? Нет, научно понимаемая языковая сигнификация есть закон и метод получения из нее всех относящихся к ней языковых частностей и единичностей. Ниже мы увидим, что данная фонема уже является не простым обобщением относящихся к ней фонемоидов, но законом и методом их возникновения.

Далее, если мы всерьез усвоили себе динамически-смысловую природу сигнификации, то и объединяемые ею сигнифицированные элементы языка не являются просто таковыми, взятыми в своем изолированном и неподвижном виде. Подбирая для этого соответствующий научный термин, мы уже не можем говорить просто о «появлении» или даже просто о «проявлении» той общей мысли, которая заложена в этих частностях и единичностях, и не можем говорить о какой-то «группе» отдельных фонемоидов (если говорить о фонеме), о какой-то их «связи» между собою и с породившей их общностью. Тут в языкознание необходимо ввести понятие функции, которое употребляется во всех точных науках. Фонемоид есть не просто какая-то неопределенная «группа» и не просто результат какой-то «связи». Фонемоид есть функция фонемы; и соответствующая сигнификация делает тот или иной фонетический элемент смысловой функцией того или иного, но всегда точно определенного типа.

Сигнификация всякого фонетического элемента, будучи надфонетическим его осмыслением, делает его, вместо пустого звучания, смысловой функцией определенного мыслительного содержания. И когда мы говорили выше о том, что язык есть непосредственная действительность мысли, то тем самым эту абстрактную мысль мы понимали как аргумент, сигнификацию как закон и метод превращения этой чистой мысли в непосредственную действительность мысли, и непосредственную действительность мысли понимали как результат функционирования абстрактной мысли. Сигнификация, будучи надфонетическим осмыслением фонетических элементов, является функциональным носителем этого осмысления, который тут же и создает собою непосредственную действительность мысли, или всю смысловую стихию языка. Языковая сигнификация, превращая чистую мысль в принцип осмысления языковой действительности, тем самым становится тем аргументом языковой действительности мысли, в отношении которого эта языковая действительность есть только ее функция.

Можно сказать еще и так. Поскольку сигнификация является принципом языкового осмысления, а сам язык есть функция такой сигнификации, то сигнификация оказывается тем самым принципом разложения подчиненной ей языковой действительности в бесконечный ряд отдельных единичных значений. Сейчас мы увидим, как фонема, будучи определенного рода сигнификацией, есть не что иное, как смысловая функция, разложимая в бесконечный ряд соответствующих фонемоидов. Сигнификация является переходом от чистой мысли к непосредственной действительности мысли, так что чистая мысль является аргументом, а сигнификация – функцией этого аргумента. Но сама сигнификация в свою очередь является аргументом для своего дальнейшего функционирования. Она тоже создает разнообразные аргументы, функционально разложимые в бесконечный ряд отдельных значений. Мы увидим ниже, что корень слова с разными огласовками есть функция того общего корня, который является аргументом этих функций корня с разной огласовкой. Но каждая такая корневая функция с определенной огласовкой в свою очередь является аргументом для функционирования этого корня в еще более частных видах с еще более частными огласовками. И все это – только потому, что именно языковая сигнификация везде заставляет переходить от соответствующих аргументов к соответствующим их функциям.

Но придется сделать еще один шаг вперед в порядке изучения главнейших выводов из предложенного выше определения сигнификации.

Мы говорили выше о сигнификации как о способе перехода от самой мысли к непосредственной действительности мысли, или к языку. Сигнификация и является здесь таким осмыслением языка. Но осмыслить что-нибудь – это значит приписать ему те или другие существенные для него признаки. Мы так и говорили, что смысл всякого предмета, или его идея, есть то сказуемое, которое мы высказываем о данном предмете как о подлежащем. А это значит, что всякое наше познание уже с самого начала является не чем иным, как установлением того, что в логике называется суждением, а в грамматике – предложением. Спрашивается теперь, можно ли представить себе такую сигнификацию, которая не несет с собою никаких суждений или предложений. Нет, надфонетическая сигнификация для всего фонетического, что она осмысляет, и является тем сказуемым, в отношении которого все, осмысляемое через такую сигнификацию, является подлежащим. При каком условии Ивана мы можем называть человеком, т.е. сигнифицировать его как человека? Только при том единственном условии, что группа слов «Иван есть человек» явится логическим суждением, а это и значит, грамматическим предложением. Общность «человек» приписана такому ее частному проявлению, как «Иван». Сигнификация «Ивана» как «человека» стала возможной только потому, что сигнифицирующий смысл предицирован о таком частном явлении, как «Иван». Таким образом, всякая сигнификация есть в то же самое время и логическое суждение или грамматическое предложение. Пользуясь латинским словом, обозначающим предложение, мы должны теперь сказать, что всякая языковая сигнификация действует обязательно пропозиционально. Создавая определенного типа предложение, сигнификация этим способом только и может осмысливать языковую действительность. Другими словами, язык, какие бы его мельчайшие элементы мы ни имели в виду, является в основе своей с начала и до конца предложением или бесконечно разнообразной системой предложений. Всякая сигнификация и всякий осмысленный, т.е. сигнифицированный язык всегда, и притом с безусловной необходимостью, пропозициональны.

Попробуем теперь перейти к анализу главнейших типов языковой сигнификации.

§ 4 Фонематическая сигнификация

Мы уже видели выше, что язык вовсе не состоит из звуков, если брать звуки в их чисто звуковом значении. Те звуки, которые мы находим в языке, отнюдь не являются какими-нибудь самостоятельными звуками. Они здесь только носители определенной семантики, т.е. они определенным образом сигнифицированы. Но раз так, то даже на ступени фонетической язык не просто фонетичен. Все эти «а», «б», «в» и т.д. в языке не являются просто «а», «б» и «в»: они в определенном смысле сигнифицированы. Но как мы видели, сигнификация является вовсе не таким простым актом, от которого можно было бы отделаться, понимая под сигнификацией осмысление или любой семантически значимый акт. Попробуем всмотреться в этот предмет.

Прежде всего, сигнифицированному «а», «б» или «в» нужно дать совсем иное наименование, нежели просто «звук».

Таким наименованием в современной лингвистике является термин «фонема». Фонема «а» не есть просто глобальное «а», но «а», осмысленное именно как «а», понятое именно как «а». Мы готовы были бы сказать, что это есть не звук «а», но понятие звука «а», если бы с этим термином «понятие» не вносилось в лингвистику множество разных ненужных для фонемы «а» оттенков, зависящих от разного понимания этого термина «понятие» у разных логиков и философов. Поэтому мы не будем пользоваться этим многозначным термином, а ограничимся только выставлением на первый план во всякой фонеме именно лежащего в ее основе сигнификативного акта.

Возьмем слово «вода». Первый гласный звук этого слова есть «о». И покамест мы пользуемся им как просто звуком «о» без всяких смысловых пояснений и разъяснений, без всякого его определения, просто как чем-то общепонятным и даже не требующим никакого смыслового определения, просто как результатом действия артикуляционно-акустического аппарата, до тех пор это и есть просто звук «о», и для изучения таких чисто глобальных звуков существует целая наука, которая так и называется «фонетика». Но вот мы изучили это «о» как именно «о», как нечто такое, что является определенного рода смыслом и имеет определенного рода значение. Тогда это значит, что мы его поняли и как такую общность, которая является моделью для соответствующих единичностей, и как такую единичность, которая является закономерным порождением этой общности. В слове «вода» первый гласный звук есть «о», и для фонетики он таковым и является; и если можно говорить здесь о происхождении какого-либо звука, то лишь об артикуляционно-акустическом.

Но возьмем ряд таких слов: «водный», «вода», «водянка», «водосток», «водопровод». Прислушиваясь к произношению этого начального «о» во всех приведенных нами сейчас словах, мы сразу же замечаем, что только «о» под ударением является основным и полноценным. В последующих же словах, чем дальше ударение отходит от первого слога, тем менее слышимым становится это «о» или, как говорят лингвисты, оно становится все более и более редуцированным. В конце концов, при достаточном расстоянии ударения слова от этого начального «о», это «о» почти никак не произносится. И если мы возьмем звук «о» не только в его чистом виде, но и со всеми его позиционными изменениями, то это будет уже не просто звук «о», но фонема «о». И эта фонема будет указывать на это «о», во-первых, как на нечто общее, а, во-вторых, и как на то или иное единичное, в определенной мере зависимое от этого общего. Это и значит, что фонема «о» вовсе не есть звук «о». Ее даже нельзя и произнести, а можно только мыслить на основании изучения всех ее позиционных вариантов. Звук «о» есть просто звук «о» и больше ничего. Но фонема «о» обязательно имеет для себя еще те или иные фонемоиды, т.е. в той или другой степени позиционно зависящие от нее звуковые варианты.

Особенно заметно сигнификативное функционирование фонемы в тех случаях, где она фонетически даже совсем никак не выражена, где она фонетически является просто нулем. Ведь когда мы говорим «лестное письмо» или «лестный отзыв», то в обыкновенной речи мы совсем не произносим того звука «т», который здесь пишется. Мы говорим, «лесное письмо» или «лесный отзыв». Куда же делось здесь это «т»? Фонетически оно действительно исчезло. Но оно не исчезло фонематически, т.е. это «т» продолжает иметь здесь сигнификативное, т.е. смыслоразличительное значение, хотя фонетически сигнификация эта выражена здесь нулевым образом. Настолько сигнификация имеет самостоятельное значение и вовсе не зависит ни от какой фонетики. Таково же слово «местный», где «т» тоже никак не произносится, а все слово произносится как «месный». Таковы же слова «честный», «известный», где тоже звук «т» пишется, т.е. мыслится, но не произносится. При этом нужно иметь в виду, что имеются такие слова, где это «т» в аналогичной позиции не только мыслится, но обязательно и произносится, как, например, в слове «крестный». Семантически, однако, здесь мыслится специфическая ситуация, как, например, в выражении «крестный ход» или «крестные муки». И семантика здесь очень широкая, как, например, в словах «окрестность», «крест на крест», «крёстный» (в христианском крещении поручитель веры крещаемого). Но вот слово «месть» по-русски не имеет деривата, аналогичного указанным выше.

Итак, даже в области произнесения отдельных звуков, если иметь в виду живой язык, семантика часто находится в очень слабой зависимости от фонетики, а часто даже и вовсе в ней не нуждается. Таков этот первый и очевиднейший тип внефонетической, или надфонетической, семантики, которую мы и называем чисто сигнификативной семантикой. Это уже не фонетическая, но фонематическая сигнификация.

Предложенная характеристика фонематической сигнификации является, на наш взгляд, правильной, но покамест она еще слишком элементарна. Исходя из предложенного нами выше общего определения сигнификации, необходимо сейчас же, хотя бы и кратко, уточнить нашу характеристику фонемы.

Прежде всего, фонему часто обозначают как общность. И это правильно. Но какая это общность? Общность родового понятия? Вот тут-то и оказывается, что фонема вовсе не родовое понятие для тех ее «видов», которыми являются фонемоиды. Это такая общность, которая является моделью для фонемоидов. И модель эта есть своего рода закономерность фонемоидов, т.е. даже не просто модель, но закономерно порождающая модель, а не родовая общность.

Затем, откуда берутся эти фонемоиды? Они берутся из их реального звучания в живой речи. Но это значит, что они предполагают тот или иной контекст речи, который каждый раз и модифицирует по-своему основную фонему. Значит, для понимания фонемы нужно допускать существование всякий раз особого звукового контекста для фонемоидов. Этот контекст и заставляет интерпретировать данную фонему в том или ином смысле. Следовательно, то, что мы выше назвали интерпретирующей стороной сигнификации, является именно тем, без чего мы не могли бы определить фонемоида, а, следовательно, и самой фонемы. И далее, что это за контекст – речь? Всякая живая человеческая речь есть не что иное, как разумное жизненное общение между разными человеческими субъектами, между разными человеческими сознаниями. Следовательно, уже в фонеме ясно ощущается ее коммуникативная природа. Без коммуникации нет языка, а значит, нет и языковых фонем. Можно ли в таком случае отбросить в фонеме то, что выше мы назвали интерпретирующе-коммуникативной функцией языка?

Далее, чем определяются и откуда берут свое начало фонемоиды? Только из контекста речи, поскольку именно он и приводит фонемоиды к их бесконечно разнообразным изменениям. Но можно ли в процессе живой речи при употреблении фонемоидов не предицировать их как составные элементы речи в отношении самой этой речи, и может ли язык забывать о том, что весь данный ряд фонемоидов относится к одной фонеме? Ведь если бы здесь не происходило постоянного предицирования, то слово «водный» мы не производили бы от слова «вода», а произнося слово «водопровод», мы не соотносили бы его первое «о» с тем же самым «о» в слове «вода». Фонемоиды бесконечно разнообразны, но в живой речи все они идентифицируются друг с другом и все являются тем сказуемым, чье подлежащее есть данная фонема. В живом потоке речи все элементы речи настолько тождественны между собою, что мы даже забываем об их существовании. А если мы будем абсолютно отличать каждый фонемоид от других, вся наша речь рассыплется на ряд механически связанных между собою и дискретных по отношению друг к другу звуков. Следовательно, сигнификация в своей предицирующе-контекстуальной функции необходимейшим образом присутствует даже на всякой фонематической ступени.

Наконец, было бы совершенно неразумно отличать существование в фонеме и в ее фонемоидах разносторонних позитивно-негативных актов. Живая, речь во всяком случае есть нечто позитивное; и позитивность эта есть сплошное и неразличимое становление, поскольку в живой речи мы совершенно не пользуемся никакими представлениями о взаимно-изолированных и дискретных звуках. Почему же в таком случае наша речь имеет определенного рода смысл, и почему все эти звуки, которые забываются нами в живой речи, все же необходимым образом существуют и даже определяют собою нашу речь? Это происходит потому, что живая речь есть, во-первых, сплошное и неразличимое становление, а во-вторых, нечто вполне различимое и раздельное, нечто осмысленное и даже коммуникативно-значимое. Можно ли в таком случае забывать в наших определениях фонемы и фонемоида о диалектике как об единстве противоположностей (в данном случае утверждения и отрицания)?

Когда мы вместо «Иван Иванович» говорим «Ванванч», то фонетически наше произношение настолько отлично от того, что мы хотели произнести, что кажется, будто здесь только и существует категория различия. На самом же деле в этом «Ванванч» мы прекрасно узнаем «Ивана Ивановича». Значит, пользуясь фонемоидами, мы ничуть не забыли о лежащей в их основе фонеме, но отождествляем то и другое. И когда мне говорят: «Здраст, Ассей Федч.» – то и приветствующий меня человек, и я сам, несмотря на все отличие произнесенных здесь фонемоидов, легко отождествляем их и между собою, воспринимая их как нечто целое, и с лежащей в их основе фонемой «Алексей Федорович». После этого, я уже не знаю, как может наша наука о языке в учении о фонеме и фонемоидах обойтись без диалектического самотождественного различия или самодвижного покоя. Без этого элементарнейшего требования диалектики нечего и думать конструировать ясную и понятную категорию фонемы.

§ 5. Структурно-фонематическая сигнификация

До сих пор мы говорили о единичных фонемах, имея в виду их качество. Однако сам собою возникает вопрос и о целом комплексе таких фонем. Такой комплекс различных фонем может иметь тоже сколь угодно широкую смысловую нагрузку; и эта смысловая нагрузка в первую очередь может рассматриваться с точки зрения взаимоотношения входящих в нее фонем. Тут можно брать какие угодно сочетания фонем и всякое такое сочетание, даже в целом бессмысленное, обязательно имеет свой смысл в пределах непосредственной значимости самих же этих фонем. Поскольку, однако, таких бессмысленных нагромождений фонем может быть сколько угодно, мы не будем их приводить, но стоит привести такие сочетания фонем, которые уже в самой своей структуре несут нечто осмысленное. Структура всякого предмета, вообще говоря, есть его единораздельная цельность, или та или иная система отношений между его частями, включая также и отношение его частей к нему как к целому. Приведем некоторые примеры таких фонематических структур, которые в языке обладают определенной смысловой нагрузкой.

Такова, например, структура – согласный, гласный и опять согласный звуки. Таков ряд: пал, пел, пил, пол, пыл; или – бал, бел, бил, бол (в составе слова «футбол»), был.

Структура – два согласных, гласный и один согласный: бдил, брак, брал, брат, бред, брёл, брил, граф, грек, грел, грех, грим, гроб, крал, крах, пред, прел.

Структура – согласный, гласный и два согласных: бокс, лоск, мозг, мост, пост, пуск, тост.

Структура – два согласных, гласный и еще два согласных: блеск, грамм, грипп, плеск, треск.

Структура – три гласных, разделенных между собою согласными: наводил, наколол, напевал, приходил, собирал, удирал, умирал.

Все приведенные сейчас примеры имеют в языке ту или иную полноценную значимость. Но мы отвлеклись от этой полноценной значимости слов и сосредоточились только на их фонематической стороне. Но и эту фонематическую сторону мы взяли не со всей присущей ей качественностью, но только структурно. При этом слов с такой структурно-фонематической значимостью оказывается в языке очень много, и эта структурно-фонематическая значимость во всех словах одна и та же. Значит, если мы эту структуру узнаем среди массы всех возможных фонематических нагромождений, то она есть нечто определенное и везде совершенно одинакова. Но раз она везде одна и та же, она, во-первых, есть нечто общее, а во-вторых, она везде является и чем-то единичным, получая разную окраску от общего фонематического фона. А в таком случае для структурной фонемы требуется своя особенная сигнификация. Так мы и назовем эту сигнификацию структурно-фонематической, в отличие от указанной у нас выше общефонематической сигнификации.