Текст книги "Языковая структура"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Таким образом, Н.С. Трубецкой, не пользуясь никакой специальной структуралистской терминологией, дал картину мирового развития языков в терминах обычного сравнительного языкознания. Приблизительно такого же рода воззрение формулирует у нас Б.А. Успенский, но уже используя весьма изысканный аппарат новейших терминов и обозначений. В порядке восходящей иерархии «метаязыка» Б.А. Успенский[173]173
  Успенский Б.А. Принципы структурной типологии. – М., 1962, с. 26 – 36.


[Закрыть] формулирует ряд: языки аморфные, инкорпорирующие, агглютинативные, флективно-агглютинативные и просто флективные. Это порядок – обратный тому, который имеется у Н.С. Трубецкого. Однако разница этих двух представлений о метаязыках является по преимуществу терминологической. Если миновать детали и не гоняться за точностью изложения, то в общем можно сказать, что структурное отношение языка остается одним и тем же, излагать ли их иерархию в восходящем или нисходящем порядке. Важно только то, что во многом близкие одна к другой структурные картины могут излагаться и с помощью очень сложной структуралистской терминологии, соединенной к тому же с ненужными буквенными обозначениями, и с помощью обычной сравнительно-исторической терминологии без всяких буквенных обозначений и без всяких псевдоматематических операций.

Если какой-нибудь факт языка обозначить буквой A, другой – буквой B и третий – буквой C, а появление первого факта в разных видах как X₁, X₂ … X_n и соответственно для B и C употребить латинские буквы y и z и, кроме того, придумать еще какие-нибудь знаки для выражения отношения между A, B, C, между x, y и z да еще между x₁, x₂ и т.д. и то же самое в области y и z, то в результате всей этой кабалистики можно нарисовать весьма замысловатую картину, которая будет иметь вполне математический вид, но которая не будет иметь никакого отношения к математике, поскольку она будет отражать отношения, царящие только в языке, но вовсе не какие-нибудь количественные отношения.

Следует коснуться некоторых общих вопросов индоевропейского языкознания. То, что синхронный структурализм причинил большой вред сравнительно-историческому индоевропейскому языкознанию и одно время даже требовал его отмены, это известно всем достаточно хорошо. Однако сравнительно-историческое индоевропейское языкознание еще со времен младограмматиков создало такую огромную и, несмотря на отдельные недочеты, несокрушимую научную дисциплину, что отрицание сравнительно-исторического метода производило скорее комическое, чем какое-нибудь серьезное научное впечатление. Поэтому голоса в защиту сравнительно-исторического метода никогда не прекращались, а в последнее время даже усилились, и так как сравнительно-историческим методом пользуются сейчас также и многие структуралисты, то это тоже необходимо считать признаком сближения классического и структурального языкознания.

Широкую картину современного индоевропейского языкознания, весьма далекую от самодержавного господства какой-нибудь одной теории, можно получить при рассмотрении ряда изданий[174]174
  См., например: Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков: Научная сессия. Тезисы докладов. – М., 1964.


[Закрыть]. Характеризуя особенности новейшей индоевропеистики, Э.А. Макаев считает необходимым привлечение целого комплекса соседних дисциплин – археологии, этнографии, антропологии, истории, сравнительной мифологии, религии, а также данных сравнительной и исторической грамматики и некоторых аспектов общего языкознания.

«Отличительной чертой современного состояния индоевропейского языкознания является синтезирование различных приемов исследования, не рядоположное, а совместное, перекрестное рассмотрение языковых феноменов при посредстве вышеозначенных дисциплин. Так, некоторые особенности интерференции индоевропейских диалектов получают более содержательную интерпретацию. При привлечении данных структурной сравнительной мифологии, описание протоиндоевропейской фонологической и морфологической системы становится более рельефным на основе типологического анализа. Можно полагать, что одной из ближайших и важных задач индоевропеистики явится построение индоевропейского сравнительного языкознания на основе единых структурных приемов описания всего комплекса относящихся сюда дисциплин»[175]175
  Макаев Э.А. Проблемы и методы современного сравнительно-исторического языкознания. – В ук. сб. с. 5.


[Закрыть].

Тому, кто знаком с основами индоевропейского языкознания начала XX в., подобная характеристика сразу покажет, насколько это языкознание в настоящее время ушло вперед и какую роль тут играет структуральная типология, служащая для сближения старой и новой лингвистики[176]176
  Макаев Э.А. на с. 8 своего доклада говорит о применении в индоевропейском языкознании также и математических методов.


[Закрыть].

Собственно говоря, еще в 1957 г. в дискуссии в Институте языкознания АН СССР на тему о соотношении синхронного анализа и исторического исследования языка (подобного рода дискуссии были здесь и раньше) выяснилась потребность и необходимость совмещения синхронного и диахронного изучения языка, равно как и совмещение структурального и исторического метода. Просмотр докладов этой дискуссии ясно свидетельствует о том, что уже тогда никто не стоял на позиции полного разрыва обоих методов. Да и, что касается зарубежного языкознания, то может быть только копенгагенская глоссематика и американская дескриптивная лингвистика резко отделяли себя от всякого историзма. Четыре основных доклада этой дискуссии – Б.В. Горнунга, А.А. Реформатского, В.Н. Ярцевой и Р.Л. Будагова, – без больших усилий могут быть сведены в единое целое, как об этом говорили многие другие участники этой дискуссии[177]177
  Об этой дискуссии можно кратко прочитать: ИАН ОЛЯ, 1957, 6, с. 556 – 568.


[Закрыть].

Правильную борьбу диалектики с метафизикой, т.е. категорий, основанных на непрерывном становлении, и категорий, основанных на их дискретной разобщенности, мы находим и у других советских исследователей, например, у Б.В. Горнунга, и притом не только в указанном нами сейчас докладе 1957 г., но и, например, в докладе 1964 г., когда этот исследователь указывал на спутанность и смешение основообразования, словообразования и формообразования в индоевропейских языках[178]178
  Горнунг Б.В. К вопросу об образовании индоевропейской языковой общности (Протоиндоевропейские компоненты или иноязычные субстраты?). – М., 1964, с. 29, 32.


[Закрыть], не говоря уже о текучести здесь прочих более мелких элементов. Тут же можно привести статью П.С. Кузнецова «О диахроническом соотношении форм словообразования и словоизменения в индоевропейских языках»[179]179
  Вестник Моск. ун-та. Серия X. Филология, 1966, 1.


[Закрыть]. После такого рода работ резко противопоставлять между собой словообразовательные и словоизменительные показатели, особенно в плане исторического исследования, становится совершенно невозможно. Устойчивые соотношения здесь возникают лишь в результате огромных тысячелетних процессов, да и то однажды возникшая устойчивость всегда далека тут от какой-нибудь абсолютности. В связи с этим следует указать еще и на другие труды П.С. Кузнецова, важные для понимания морфологических показателей с точки зрения их становления: «Очерки по морфологии праславянского языка» (М., 1961), «К вопросу о расхождении в морфологических формах средневековых церковнославянских текстов, восходящих к общему протографу»[180]180
  Проблемы современной филологии. К 70-летию акад. В.В. Виноградова. – М., 1965.


[Закрыть], «К вопросу об общеиндоевропейской форме родительного падежа»[181]181
  Проблемы сравнительной филологии. К 70-летию чл.-корр. АН СССР В.М. Жирмунского. – М. – Л., 1964.


[Закрыть]. Живительная сила диалектического становления в подобного рода исследованиях стирает всякие метафизические грани между языковыми элементами и прежде всего между структурализмом и историзмом, как равно и между синхроническим и диахроническим методами, сохраняя в то же время и полную возможность отдельного изучения этих элементов, как и вообще непрерывность и прерывность в диалектике являются таким единством, которое оставляет нетронутым составляющие его противоположности.

К сожалению, современное индоевропейское языкознание отнюдь не всегда стоит на точке зрения такого диалектического становления. Последнее отнюдь не всегда да и то с большим трудом обнаруживается в сборнике под ред. В.Н. Топорова[182]182
  Проблемы индоевропейского языкознания. – М., 1964.


[Закрыть]. Зато другие издания весьма удачно выдерживают этот принцип языкового становления и тем весьма помогают диалектически сблизить классическое и структуральное языкознание. Таков, например, упомянутый выше сборник «Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков». О статье Э.А. Макаева в этом сборнике уже говорилось выше. Также цитировался выше сделанный на этой сессии и впоследствии расширенный доклад Б.В. Горнунга. Интересно, далее, будет отметить, что на этой же сессии Н.С. Чемоданов рассматривал лингвистическое родство именно как процесс, а не как мертвую субстанцию[183]183
  Чемоданов Н.С. Лингвистическое родство как процесс. – Проблемы сравнительной грамматики индоевропейских языков.


[Закрыть].

А.А. Белецкий на основании известного исследования В. Лемана[184]184
  Lehmann W.Р. Proto-Indo-European phonology. – Austin, 1952. Чтение книги В. Лемана производит прямо-таки эстетическое впечатление своей постоянной опорой на живую подвижность языка, в сравнении с чем старый индоевропейский праязык, которому нас обучали в первое десятилетие XX в., кажется какой-то безжизненной и неподвижной каменной глыбой.


[Закрыть] дает интересную и четкую историю фонематических систем индоевропейских языков с выводами для проблемы реконструкции доисторических систем. Здесь мы находим сначала доакцентную, а потом акцентную стадию доиндоевропейского языка, за которой следует потеря минимальным акцентом своей силлабичности и приобретение максимальным акцентом своей долготы. Далее следует период неразличительного акцента, когда аллофоны силлабичности становятся уже фонемами. Возникает различительная интонация с развитием из гласных с восходящим тоном определенного качества и количества. Наконец, падение ларингальных – вопрос достаточно сложный, от подробного изложения которого мы здесь отказываемся, – приводит доиндоевропейскую систему к той, которую можно назвать уже протоиндоевропейской. А очень сложные дивергентные процессы приводят протоиндоевропейский язык и к диалектам, по которым можно судить уже и о конкретных индоевропейских языках. Эта, правда, слишком сложная история доиндоевропейского и протоиндоевропейского языка, вносит определенную диалектику в нашу традиционную индоевропейскую грамматику, так что становится не только возможным, но прямо необходимым уничтожение всяких непроходимых границ между классическими и структуральными методами.

Следует указать на Э.А. Макаева, который сделал ряд публикаций, ценных для живого языка, не сводимого ни к неподвижным структурам, ни к иррациональной и непрерывной подвижности, недоступной для засвидетельствования даже при наличии надежных письменных памятников. Этот автор вводит в современное языкознание понятие давления системы языка, которое он отличает как от старых наблюдений с помощью методов аналогии, так и от самой системы языка. Систему языка Э.А. Макаев понимает как

«взаимодействие и взаимообусловленность конститутивных единиц всех уровней языка на определенном этапе его развития, образующих в своей совокупности его структурную модель на одном из уровней».

Поскольку система языка состоит из определенных инвариантов с обязательным сопровождением их теми или иными вариантами, поскольку вариативность является, согласно мнению автора, не только непременным признаком определенного уровня языка, но и самой языковой системы, ясно, что языковой уровень, перегруженный сложной архитектоникой, меньше проявляет свою вариативность, а чем он проще, тем вариативность сильнее. Давление системы языка также нельзя рассматривать как абсолютный императив, поскольку бесконечное разнообразие данного уровня, а также и та или иная его структурная осложненность могут оказывать сильнейшее сопротивление этому давлению. Необходимо иметь в виду также и то, что давление системы убывает там, где возрастает степень информации, сообщаемой о единицах языка различных уровней и их конститутивных признаков, равно как и давление системы языка возрастает с убыванием степени информации соответствующих единиц языка. Ясно, что в сравнении с агглютинативными языками в фузионных (например, в индоевропейских) языках давление системы значительно ослабляется[185]185
  Макаев Э.А. Понятие давления системы и иерархия языковых единиц. – ВЯ, 1962, 5.


[Закрыть].

В 1964 г. Э.А. Макаев издал книгу под названием «Проблемы индоевропейской ареальной лингвистики», где лингвист полностью преодолел все метафизически неподвижные категории старого индоевропейского языкознания, поскольку выдвигаемые здесь понятия центральных и маргинальных языков, западной и восточной общности, архаизма и инновации, критерий классификации индоевропейских языков, реконструкции различных особенностей, проблема самого индоевропейского языка и его диалектов теряют свою неподвижность, рассматриваются в их постоянном становлении, допускают самые разнообразные лингвистические комбинации и превращаются в волнующееся море языков и диалектов, то густо переплетенных между собою, а то и значительно удаленных друг от друга. Эта же идея становления проводится Э.А. Макаевым и в области индоевропейской этимологии[186]186
  Макаев Э.А. Реконструкция индоевропейского этимона. – ВЯ, 1967, 4.


[Закрыть]. В нашей науке обычно спорили о том, нужно ли реконструировать целое индоевропейское слово или только его корень. Автор показывает, что дело тут не в слове и не в корне, а в степени глубины проникновения в наиболее хронологически отдаленную от нас структуру основных этимологических единиц, – лексемы, корня, детерминативов, преформантов. Поэтому и определение индоевропейского этимона связано с разной степенью глубины структурно оформленного на соответствующем этимологическом уровне фономорфологического и семантического комплекса, объясняющего собою ту или иную лексему или группу производных образований того или иного индоевропейского языка. Хронологическое понимание таких соединений, как «корень плюс определенный набор детерминативов» или «преформант плюс корень плюс детерминатив» или «преформант плюс корень», каждый раз оказывается разным в зависимости от характера языкового материала. Реконструкция индоевропейского этимона осложняется еще и явлением семантической экстраполяции, требующей к себе самого строгого отношения. Наконец, как это ясно само собою, не только этимон, но и цельное индоевропейское слово должно получать у Э.А. Макаева тоже усложненную характеристику. Все это содержится в его докладе «Структура слова в общеиндоевропейском»[187]187
  Проблемы языкознания: Доклады и сообщения советских ученых на X Международном конгрессе лингвистов. – М., 1967.


[Закрыть]. Автор критикует взгляд А. Мейе на автономность индоевропейского слова, понимаемого лишь как отвлеченная совокупность словоформ. По мнению Э.А. Макаева, слово представляет собою нечто гораздо более гибкое, зависящее от языкового уровня, от акцентной организации, от тех или иных сандхи, от наличия проклизы и энклизы.

«Представляется более целесообразным фонетические слова рассматривать как фразовые отрезки, содержащие в себе в качестве ядра полнозначное слово, ограниченное проклитиками и энклитиками, имеющие единую акцентную схему и одну акцентную вершину»[188]188
  Макаев Э.А. Структура слова в общеиндоевропейском, с. 249.


[Закрыть].

Работы Э.А. Макаева стоят выше раскола между классической и структуральной лингвистикой. С этой точки зрения высокой оценки заслуживает также работа И.М. Тронского «Общеиндоевропейское языковое состояние» (Л., 1967), к тому же поучительным образом совмещающая в себе исследовательский элемент и популярную доступность.

Приведем также примеры критики противопоставления классической и структуральной лингвистики и в отдельных областях индоевропейской лингвистики. Если приводить примеры из области германского языкознания, можно сослаться еще на сессию по германскому языкознанию, проходившую в 1956 г. в Институте языкознания АН СССР. Достаточно отметить хотя бы доклад В.М. Жирмунского «Сравнительно-историческая грамматика и диалектология»[189]189
  Материалы первой научной сессии по вопросам германского языкознания. – М., 1959.


[Закрыть], в котором отвергаются традиционные методы реконструкции германского праязыка на основании разнородных и мертвых памятников письменности. В.М. Жирмунский конструирует общенародный германский язык с привлечением говоров и диалектов живого народа, которые можно непосредственно слышать и оценивать; общегерманский язык трактуется у него не как мертвая и неподвижная субстанция, лишенная всяких подвижных тенденций и борьбы, но как становящаяся и исторически обусловленная общность.

Что касается романского языкознания, то можно указать на сборник «Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков» (М., 1966), производящий, к сожалению, впечатление абстрактных штудий, хотя один из редакторов этого сборника, М.С. Гурычева, достаточно ясно противопоставляет сравнительно-историческую грамматику романских языков и их типологию, а также пытается объединить генетическую теорию с теорией синхронного структурализма[190]190
  Гурычева М.С. К вопросу о сравнительно-типологическом изучении романских языков. – В сб.: Методы сравнительно-сопоставительного изучения современных романских языков.


[Закрыть].

Укажем также на работу Р.А. Будагова «Проблемы изучения романских литературных языков», где, правда, идет речь не о народных, а о литературных языках, но зато используется то правильное соотношение этих языков, которого было лишено и старое языкознание, и старое литературоведение. Так, литературный язык характеризуется исторической подвижностью своей формы; а кроме того, и сама закрепленность литературной формы языка, согласно этому автору, весьма относительна и условна[191]191
  Будагов Р.А. Проблемы изучения романских литературных языков. – М., 1961, с. 6.


[Закрыть]. Поэтому у автора проводится правильная точка зрения, что не всякий письменный памятник демонстрирует собою литературную форму языка, а без этого нельзя и судить о возникновении литературного языка[192]192
  Там же, с. 14.


[Закрыть]. Осложненным и весьма подвижным является также и вообще взаимоотношение литературных и народных языков[193]193
  Там же, с. 24.


[Закрыть].

Пример совмещения синхронно-структурального и диахронно-исторического методов в области романского языкознания представляет также работа Ю.С. Степанова «Французская стилистика» (М., 1965).

В области славянского языкознания также начинают ярко фигурировать идеи подвижности и становления, противоположные мертвой неподвижности математической и структурной формулы. Так, С.Б. Бернштейн в цитированных материалах Межвузовской научной сессии 1964 г. по проблемам сравнительной грамматики индоевропейских языков в Москве исследует происхождение праславянского аблаута с точным учетом как праиндоевропейских процессов, так и процессов новых, уже чисто славянских[194]194
  Бернштейн С.Б. К истории праславянского аблаута (ступень редукции). – Проблема сравнительной грамматики индоевропейских языков, с. 78 – 79.


[Закрыть]. Хотя вопрос о праславянской грамматике уже давно стоит в науке и даже имеются попытки ее конкретной реконструкции (Г. Ильинский, А. Мейе), однако различного рода фонетические и фонологические причины (позиция гласного, судьба индоевропейских слоговых сонантов, новые количественные закономерности) и другие причины приводят к более резкому разграничению редукции просто и нулевой редукции, к принципиальному неотличению чередования кратких (вернее сверхкратких) и долгих гласных в позднейшей редукции от количественных чередований на нормальной ступени и к признанию ранней утраты качественных чередований кратких монофтонгов в сравнении с продуктивными чередованиями кратких и долгих, к установлению того факта, что многочисленные следы чередований кратких гласных е/о в современных славянских языках являются следами древнейших закономерностей праславянского аблаута. И вообще необходимо учитывать диалектную дробность уже самого праславянского языка, которую не так трудно учесть и в соответствующих реликтах позднейшего развития. Сам аблаут выступает с разной степенью интенсивности в разных диалектах и в разные периоды уже самого праславянского языка.

Вряд ли нужно приводить другие примеры исследований в области индоевропейского языкознания для подтверждения той истины, что антитеза неподвижного математического структурализма и подвижного историзма классического (но, конечно, прогрессирующего) языкознания бледнеет и почти теряет всякий свой смысл в сравнении с передовой наукой. Самое большее – это то, что структуральные и исторические методы могут иметь только чисто временные и весьма условные разграничения, но ни о какой их абсолютизации в настоящее время не может быть и речи. Для этого стихийного сближения обоих методов можно было бы привести огромную литературу.

В заключение, однако, необходимо сказать, что указанная стихия сближения двух методов ни в каком случае не может оставлять нас в полном покое, поскольку для цельного языкознания все же существует немало разного рода препятствий, бороться с которыми отнюдь не так просто.

Если указать на препятствия теоретического характера, то ради примера можно привести мнение Р. Добрушина, который обвиняет классическую лингвистику в том, что она не умеет создавать устройства для машинного перевода с одного языка на другой, что наши языковеды не знакомы с математикой и техникой, что существующие у нас организации, занимающиеся прикладной лингвистикой, немногочисленны и слабосильны и что нужно не просто внести какие-то поправки в современное языкознание, но нужно его все целиком переделать на математический и технический лад[195]195
  Добрушин Р. Лингвистика и практика. – Известия, 28 февраля 1966.


[Закрыть]. То, что известный процент математиков, техников и лингвистов должен создавать такую науку, которая помогла бы изобретать разного рода языковые машины (вроде машины для механического перевода с одного языка на другой), это едва ли вызовет у кого-либо сомнение. Ясно также и то, что чем больше будет такого рода машин и специалистов, тем лучше. Однако приравнивание лингвистики к математике и технике или вообще к естественным наукам, повелительный запрет языковедам заниматься языком и стремление приостановить огромный прогресс современного языкознания как науки об языке в жертву наук о математически-техническом воспроизведении языка, все это является такой теорией, которая, конечно, мешает сближению классической и структуральной лингвистики. Кроме того, если не будет хороших лингвистов, то не будет и хороших математически-технических работников в области практической лингвистики. И вообще советская наука строится на единстве теории и практики, и абсолютизирование какой-нибудь одной из этих областей всегда ведет только к регрессу этих областей.

Небрежность в оперировании с языковым материалом также служит препятствием для создания такой лингвистики, которая стояла бы выше никому не нужной антитезы классической и структуральной лингвистики.

Если подвести итог всему сказанному, то необходимо констатировать преодоление нашей советской наукой глубокого разногласия классической и структуральной лингвистики.