Текст книги "Тарзанариум Архимеда"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

– Да ну!.. Благодетель ты мой!..

– Правда, правда, Дик! И из ЦРУ я сам ушел. Ну их к черту, параноиков этих! Настоящие, большие деньги нужно в науке делать, а не в политике. Они ведь, олухи, не понимают, что идеи – главное в наше время. Во время, когда информацию можно на ощупь почувствовать. Даже в тюрьме. Ее, информацию схватить надо, да. Это и разведка может. Но новое в ней найти – черта с два! Это, брат, только науке под силу. Вот у папаши моего… Много у него идей было всяких и аппаратуры разной. Но… Но, тоже – олух. Ни с кем не поделился. Все взорвал вместе со своим бункером.

– Подожди, подожди… Так этот черный миллионер, про которого легенды ходят, твой отец?

– Ну, да!.. Болен он был очень. А от страха еще и крыша поехала. Не выдержал. А я не сообразил, что к чему. Сразу в бункера не полез. Думал – потом, потом… А потом умники лос-аламосские ядерные испытания под землей устроили. Хоть и далековато отсюда, но для нас хватило. Что-то где-то сдвинулось и все, что недозавалило в буккере папашином, затопило напрочь. Теперь нырять придется.

– Затопило, говоришь? – Хастон задумчиво потер нос и, сделав шаг, исчез из поля зрения Маккольна. – А я-то думал, – через минуту донеслось до него с боку, – откуда здесь вода в подъемном тоннеле? Значит, и тут все затопило. Значит…

Голос его резко оборвался и он снова возник в поле зрения Маккольна.

– Да вытащи ты меня отсюда, Дик! – хрипя, взмолился тот.

– Значит, – не обращая на этот хрип никакого внимания, продолжил Хастон, – значит, загибаться тут тебе, дружище, в полном забвении и таком же одиночестве…

– Эй, эй, – насколько мог лихорадочно, завертел головой Маккольн, – ты что задумал?.. Ты меня вытащи, вытащи отсюда, брат. За мной не заржавеет. – Он облизнул пересохшие губы. – У меня деньги есть. Много денег. Я тебе заплачу. Отцом клянусь. А не хочешь, давай, в проект новый входи. Соскучился, небось, по работе-то в тюряге? А проект интересный…

– Это не твоя ли лунная республика для лохов? – внезапно наугад ляпнул Хастон.

– Для таких лохов, как ты, – так же внезапно оскорбился Маккольн. – Сама республика, она – декорация, которую я одному парню нарисовал. Незаметно так. Он, наверно, до сих пор думает, что сам кисть держал. Ну, ничего. Пусть капусты нарубит. А за кулисами в это время можно такое дело провернуть, что… Давай, Дик, давай! Кому-кому, а тебе точно интересно будет!

– Интересно? – Хастон снова наклонился над полузасыпанным телом Маккольна. – Интересно? – переспросил. – А тебе неинтересно узнать, Маккольн, что происходит с невинным и неглупым человеком, полным идей и планов, когда его за решетку сунут? Когда он каждый день физически ощущает, как ссыхается его мозг? Когда кругом его – не лица, а рыла одни? Когда вместо разговоров о звездах, он вынужден слушать кобелиное тявканье про баб и наркотики? Когда…

– Ну, про звезды ты имел возможность и думать, и высказываться, – вдруг слабо ухмыльнулся Маккольн. – Вон сколько за десяток лет макулатуры извел.

– Ах, ты!.. – видно было, что Хастон еле сдерживается, чтобы не ударить Дэна. – Ах, ты, мокрица! Да это была моя отдушина, которую я нашел, без которой бы…

– Ха! Он нашел! Да я ее нашел, я. Думаешь, с какой радости корявые статьи какого-то зека по всем Штатам печатали? Просто нужны они были. Талант мозговтирания у тебя присутствует все-таки. А мне для того, чтобы никто не мешал заниматься лунной республикой и не полез куда не надо, только этого и надо было. Да и интересы мои с интересами, нелюбимого тобой, ЦРУ совпали. Ведь ты про комиссию Робертсона[17]17
  Комиссия Робертсона – комиссия, возглавляемая физиком-теоретиком Калифорнийского Университета Х. Робертсоном, заседала в январе 1953 г. и рассмотрела отдельные сообщения об НЛО.


[Закрыть] слышал? По роже вижу, что слышал. Вот только другого не слышал. ЦРУ тогда к ее выводам несколько своих рекомендаций добавило. И одна из них требовала систематической, так сказать, дискредитации летающих тарелок. Чтобы, интерес публики лопоухой к ним умерить. И хотя времени с тех пор прошло предостаточно, но рекомендация эта действует. Вот тут я на тебя и показал. Может, мол. А ты и клюнул. Хотя, оказывается, есть эти тарелки, есть. Сам же видел.

– Нету уже ничего. Взорвалась она. Самоликвидировалась. Нечего было ее ногами пинать. Не мяч, все-таки, – пробормотал Хастон, думая о чем-то своем. И после короткой паузы вдруг пораженно выдохнул: – Слушай, значит все это время?..

– На меня ты работал, на меня. И именно все это время, – тяжело ухмыльнулся одной стороной лица Маккольн. – Потому нет у тебя сейчас другого пути. Вытаскивай меня отсюда. Со мной дальше работать будешь. Я тебя не обижу. От федералов так прикрою, что в жизни не найдут. Связи у меня остались. А за деньги не переживай, будут…

– А теперь слушай меня, Маккольн, – черное тело Хастона обсидиановой, готовой рухнуть, скалой склонилось над уже полупогребенным Дэном. – Я не знаю, что это у тебя за лунная республика такая и знать не хочу. Я знаю другое. Таких людей, как ты, не то что на Луну, но и на земную орбиту выпускать нельзя. Ты – хворь, которая землю жрет, а теперь и на небо замахнулась. И для того, чтобы ты всю свою микробность в полной мере осознал, останешься ты тут, Маккольн. А когда осознаешь, станешь удобрением для этой земли. Вот в этой роли от тебя, действительно, хоть какая-то польза будет.

– Дурак ты, – насколько мог жестко, бросил Маккольн. – Дураком был, дураком и помрешь. А помрешь, брат, ты очень даже скоро. Сейчас мой человек подъедет. Меня спасет, а с тобой разберется. На запчасти разберется, поскольку ты, зек недоделанный, без оружия, а у него…

– Ну, на счет оружия мы еще поспорим, – усмехнулся Хастон, еще ближе наклоняясь к Маккольну и доставая у него из-под мышки тяжелый «магнум». Черное дуло пистолета смотрело прямо в глаза Дэна. И по цвету было с ними почти одинаковым. – И еще мы поспорим про то, – продолжил Хастон, – когда твой человек приедет. Понимаешь, дружище, я ведь твой грузовик на несколько километров в сторону отогнал, когда ты сюда свалился. К Змеиным пещерам. Там тебя искать будут. И долго, нужно сказать, будут искать. Вместе с тарелкой летающей, про которую ты растрезвонил. Вот так, Маккольн, рождаются легенды, – жестко закончил Хастон.

С темной стороны затопленного тоннеля послышалось какое-то приглушенное бормотание. Словно вода в кастрюле закипела. Хастон насторожился. А Маккольн, злобно скривившись, прикрыл глаза.

– Ты что, рожа черномазая, – полушепотом произнес он, – думаешь, что я сейчас тебя умолять начну? Плакаться? А хрен тебе! Ты, ублюдок, никогда мозгов не имел и иметь не будешь. Потому как второй сорт – рабочая скотина. Я иногда думаю, на кой ляд мы со времен Архимеда машины выдумываем, роботов всяких. Ведь есть, есть уже роботы. От природы роботы. Это вы, выродки черномазые!.. Я вот тебя, не напрягаясь, использовал. А если напрячься?.. Думаешь, спасешься от меня? Свалишь, думаешь? Нет, придурок! Вычислят тебя и найдут. Найдут и рассчитают, когда к электрическому стулу привяжут. Некому тебя с него снимать будет. А найдут тебя, ублюдка, потому, что спецслужбы все могут. Ты что, действительно за чистую монету принял все, что я тебе тут вешал? Дурак! Какая наука? Какая политика? Настоящая власть на этой планете только у секретных служб. Умных, быстрых, расчетливых. Всяким компьютерам до них, ой, как долго еще тянуться придется! Но высший пилотаж, самый высший – ты слышишь, ублюдок? – это использовать спецслужбы для своих личных целей. Это не каждому дано. Это не каждый может…

Маккольн внезапно замолчал, приподняв веки и уткнувшись взглядом в побелевшие глаза на окаменевшем лице Хастона. Глаза смотрели куда-то в сторону. Не на Дэна.

Он тоже слегка повернул голову, изо всех сил ворочая негнущейся шеей, и внутренне вздрогнул. Словно током его ударили. По покрытому обломками, рваному и тесному пространству к нему приближалось – катилось? ползло? – нечто мертвенно блестящее и ужасное в своем металлическом блеске. Маккольн совсем забыл про существо, выскочившее из летающей тарелки и проплавившее землю, но теперь…

– Дик?! – полувыкрикнул, полуспросил Маккольн, глядя даже не на существо, а на влажную полосу, тянущуюся за ним: оно, должно быть, выползло из воды.

– Пошло, пошло отсюда! – услышал он бешеный крик Хастона и в поле его зрения появился носок избитого военного ботинка, со всего размаху въехавший в блестящую поверхность.

Существо взвизгнуло и рыскнуло в сторону, а из его задней части взвился тонкий гибкий хвост, моментально набухший на конце малиновой почкой, которая, в свою очередь, бесшумно взорвалась оранжевым лучом и хлестнула им по ботинкам Хастона. Запахло горелой кожей.

– Ах, ты!.. – заревел Дик, вскидывая «магнум» и всаживая пулю за пулей в ртутное тельце.

Пули рикошетили и ударялись в стенки колодца, вздымая на них облачка серой пыли. Тоже серо-металлической по цвету. А ртутное создание крутнулось на месте и его луч вздымающейся спиралью начал раскручиваться над обломками провала. Два раза Хастон увернулся от нее и, поняв, что в третий раз этого не удастся, схватился за линь, вытаскивая из зоны лучевого обстрела свое тяжелое тело.

А луч еще раз обошел по кругу тесное, ставшее мгновенно неимоверно жарким, пространство, остановился над головой Маккольна и начал медленно опускаться к его перекошенному лицу.

– Не-е-ет!!! – заорал тот, выворачивая из горла слизь и пену. – Нет! Дик, останови его! Останови!..

Но Хастон, вцепившийся в раскачивающуюся веревку, уже ничего сделать не мог. Он мог только с ужасом наблюдать за тем, как, задымившись, вспыхивают светлые волосы Маккольна, смешивая свой горелый смрад с вонью загоревшейся материи. Как обугливается лицо с судорожно раскрытым ртом. Как лопается кожа, а ртутное тело в кровавом сиянии прожигает череп, разбрызгивая, сразу же запекающуюся, кровь и постепенно исчезая в поджаренной массе вывалившегося мозга.

Больше на это Дик смотреть не мог. Он лихорадочно засучил руками, выбираясь из колодца, переполненного одичавшим кошмаром, перевалился через его зазубренный край и вырвал прямо на пыльную, выжженную солнцем, землю. Каменистый склон стекал в безлюдную равнину и Хастон был один, совсем один на этой, забытой богом, планете.

18 августа 1998 года,
Владивосток (Приморский край, Российская Федерация)

Она была одна, совсем одна на этой, богом забытой планете. Владивосток оказался городом пыльным и каким-то недостроенным. И в архитектурном, и в житейском смысле. А до родного Гременца было почти восемь тысяч километров. И все это пространство, протянувшееся через два огромных материка, тоже было совершенно недоделанным. Если не в смысле недостроенности, то уж неустроенности – точно.

Руслана украдкой посмотрела на свои пальцы. Они уже не дрожали. Все-таки, брать себя в руки она научилась. Отец научил. Милый, добрый папа!.. С которым она познакомилась только тогда, когда ей стукнуло пятнадцать, а Андрея Владимировича Барбикена выпустили, в конце концов, из воркутинских лагерей. Был самый разгар перестройки, в воздухе носился запах свободы – во всех смыслах свободы – и взъерошенная девчонка-подросток, затянутая в черную кожу и обвешенная металлическими цепями, недоверчиво разглядывала худого, какого-то высушенного, мужчину, неуверенно замершего на пороге их квартиры.

– Ну, здравствуй, дочь! – сказал он тогда.

И вот это мужское «дочь», а не бабушкино сюсюкающее «внученька», не жалеющее дедово «дочка», поразило тогда Руслану. Словно ее, растерянную, вдруг крепко сжали крепкие мужские руки. Надежные руки. Маминых она не знала. Мама умерла, когда ей было всего полтора года.

Вздохнув, Руслана посмотрела в конец коридора. Где там, за стеной, раскинулась панорама под красивым названием «Бухта Золотой Рог». Море у Владивостока было гораздо симпатичнее города. «Не море никакое не Японское, – поправила себя Руслана, – а океан». Тихий океан. Pacific Ocean. Ocean of Pacific. Мирный океан. Океан мира. Распахнутый, как небо, и к суматошной Америке, и к беспечным полинезийским островам, и к далекой, немного таинственной, Австралии.

Эта распахнутость была похожа на начало бесконечности. И Руслана Барбикен зябко передернула плечами, представив себя балансирующей на краю этой самой бесконечности вместе с домами, трамваями, сопками и, вскинувшем к ней руки, горнистом памятника борцам за власть Советов в Приморье. На каком же еще краю она сама балансировала? Сейчас ей это объяснят.

Девушка взглянула на часы: в краевом отделе ФСБ она находилась уже около пяти часов. Экипаж давно отпустили, только вот ее маринуют, то вызывая в кабинет, то прося подождать пару минут в коридоре. Ну, как же – иностранка!.. Пятнадцать минут назад Руслана не выдержала и высказала все, что думает по этому поводу заезжему московскому чину, срочно, наверное, прилетевшему из столицы.

Нет, ну надо же было так вляпаться на третьем же рейсе!.. А Жан-Пьер, отдублировав своего земляка-«кристалла» с двадцать седьмого «Союза», давно, наверное, уже во Франции и совсем забыл об украинской девчушке, которую его отец, по просьбе ее отца, просил устроить на работу в российские космические структуры. Не вышло… А сам «Союз-27» до сих пор пристыкован к «Миру», но, поговаривают, что его сменный экипаж готовится к возвращению с орбиты.

Стюардесса авиакомпании «Ориент Авиа» Руслана Барбикен прикрыла глаза. Эх!.. Кто сказал, что жизнь человека напоминает полосатую зебру, чередующую белые и черные полосы? Ее жизнь после окончания института напоминала, скорее, шкуру пантеры Багиры из мультика про Маугли. Такая же угольно-черная. Без просвета.

В коридоре послышались тяжелые шаги, замершие возле кресла, в котором сидела Руслана. «Чего надо?» – хотела было раздраженно кинуть она, открывая глаза, но успела заметить только широкую мужскую спину, исчезающую за дверью кабинета, из которого она вышла десять минут назад. Дверь хлопнула, но не закрылась и немного отошла в сторону, оставив неширокую щель. Руслана непроизвольно напрягла слух: если ее тут за шпионку-диверсантку держат, то и она будет играть по их правилам.

– Привет, батя! – едва расслышала она. – Что это у тебя за красавица под дверью сидит?

– А, мелочевка! Стюардесса одна.

– Вижу, что не две стюардессы. Сексот, что ли?

– Да какой к черту сексот! Зелень она еще подкильная, как ты выражаешься. Так, знакомства неправильные имеет. И видит то, чего видеть не нужно. К тому, гражданка сопредельного государства.

– Это какого такого сопредельного?

– Украины.

– Ха, нашел государство! Курица – не птица, Хохляндия – не заграница.

– Угу, угу… Именно так, Олег, в мое время про Польшу говорили. А в твое время, заметь, поляки проживают в самой, что ни на есть, загранице. Потому как бдительность теряем.

– Это я бдительность потерял, товарищ полковник, когда разрешил тебе с твоими друзьями-товарищами пообщаться. А они тебя – раз! – и в оборот. Помогите, мол, Анатолий Петрович. А ты ведь на пенсии. И не к ним, а ко мне в гости приехал.

– Да у них людей не хватает…

– Мозгов у них не хватает. Людей, батя, не хватает у меня. А после вторника[18]18
  Во вторник, 17 августа 1998 года в России произошло обвальное обесценивание национальной валюты.


[Закрыть], к тому же, может и денег не хватить. Ты когда мне остатки перекачаешь?

– Не тебе, Олеженька, а «Дальтуру». Ты пока еще не директор. Да и совладельцем станешь только через меня. И уступлю ли я тебе свою часть, от твоего поведения зависит.

– Батя, согласись, что у меня уже несколько лет очень даже хорошее поведение.

– Ага. Благодаря тому, что я тебя из Москвы подальше выпроводил, чтобы про твою персону забыли немного.

– Ну и что? Забыли?

– Не все пока. Короче, чего приперся? У меня еще дел по горло.

– А мне, батя, на это самое горло наступают. Завтра утром весь остаток должен быть в банке. Они сейчас все по крохам собирают. Так что ты с делами своими закругляйся, красавицу, что под дверью сидит, выпроваживай куда подальше, и – за работу…

– Ладно. Раскукарекался. Ты иди. Без тебя разберусь.

– Ну, батя, надеяться-то можно? Я по телефону не хотел…

– Я тебя когда-нибудь подводил? Подводил? Это ты все наоборот делаешь. Сидел бы сейчас, если бы не я. Ладно, иди, иди…

– Ну как вы, Анатолий Петрович, умеете людей обнадеживать! Хорошо, я полетел. Ты вечером не задерживайся. Колян Барановский с женой должны подойти. Все, адью!

– Позови мне эту… стюардеску.

Дверь распахнулась так резко, что Руслана едва успела изменить заинтересованное выражение лица на безразлично-скучающую мину.

Моложавый широкоплечий крепыш облил Барбикен маслянистым взглядом.

– Зайдите, девушка! – И пропел голосом Высоцкого: – Еще не вечер, еще не вечер…

«Хлыщ», – мысленно классифицировала его Руслана, обходя плотную фигуру и переступая порог, ставшего уже ненавистным, кабинета.

Полковник Тресилов, не отрывая глаз от каких-то бумаг, разложенных перед ним, жестом указал ей на кресло, развернутое к столу. Надул щеки, тяжело вздохнул, по-лягушачьи поплямкал губами и, в конце концов, взглянул на Барбикен:

– Так, Руслана Андреевна… Давайте-ка быстренько пройдемся по тому, что нам известно, и сделаем некоторые предварительный выводы.

– Давайте, – нехотя согласилась Руслана.

А что ей еще оставалось делать?

– Итак, начнем с общих данных. Барбикен Руслана Андреевна, семьдесят четвертого года рождения, гражданка Украины, образование высшее – окончила в девяносто шестом Харьковский авиационный институт…

– Сейчас уже аэрокосмическая академия, – хмуро вставила Руслана.

– Это нам известно. Кстати, Барбикен Андрей Владимирович, надо понимать, ваш отец?

Руслана кивнула головой.

– Да, – откинулся Тресилов на спинку своего кресла, – редкая фамилия. Запоминающаяся. Как он сейчас?

– В гременецком политехе работает. На кафедре математики.

– И активный член вашего Руха к тому же, – как-то плотоядно ухмыльнулся Тресилов.

– Был. Сейчас – Республиканской партии, – поправила его Руслана.

– А, – махнул тот рукой, – хрен редьки не слаще.

– Правильно, – согласилась Барбикен. – Острее только.

Тресилов стрельнул на нее глазами.

– Ладно. Оставим это. Пока. А вот вы, Руслана Андреевна, почему после окончания института на Украине не остались?

– В Украине, – поправила его Руслана.

– На Украине, – с прижимом повторил Тресилов, глядя девушке прямо в глаза.

Та отвела взгляд.

– Работы не было, – ответила, наконец. Распространяться на эту тему ей не хотелось. И добавила: – По специальности.

– А вы что, на стюардессу в академии учились?

– Это временно. На России, – уколола таки Руслана, – тоже с работой не очень. Все космические программы валятся.

– Во-первых, девушка, не дерзите. А во-вторых, в российской космической отрасли работают только высококлассные специалисты.

– А кто меня на классность проверял?

– Не дерзите, – повторил Тресилов и пошуршал бумагами. – Та-а-ак… – протянул. – С середины прошлого месяца вы, устроившись на работу в «Ориент Авиа», проживаете во Владивостоке. Что, город понравился?

Руслана пожала плечами:

– Угол-то надо какой-нибудь иметь.

– Надо, – согласился Тресилов. – Только вот ведь в чем дело, Руслана Андреевна. Известный вам Мамед Астанов тоже сейчас проживает во Владивостоке. И тоже с середины прошлого месяца. Странное совпадение, не правда ли?

– Ну, сколько можно объяснять! – занервничала Руслана. – Я Мамеда года четыре не видела. После того, как он с третьего курса куда-то исчез.

– Не «куда-то», – вставил Тресилов, – а во вполне определенном направлении. Направлении чеченских бандформирований.

– Это для вас они «банд», – взорвалась Руслана. – А я относительно этой приставки имею очень большие сомнения.

– Уважаемая Руслана, – очень серьезно посмотрел на нее Тресилов, – вы подданная другого государства. И хотя многие воспринимают его с иронией, я отношусь к нему довольно серьезно и с пониманием того, что не все российские реалии ему известны. Но телевизор-то вы, наверное, смотрите? Видели, наверное, кадры терактов в Москве, имеющих явный чеченский след?

Руслана снова хотела выдать кое-что о своих сомнениях относительно всяческих следов, но благоразумно промолчала. Попрут ее из России, ох, попрут! Снова без работы останется. Хотя, какая это работа!..

А полковник словно подслушал ее мысли.

– Руслана Андреевна, – с расстановкой произнес он, – если вы хотите спокойно жить и работать в нашей стране, то должны, если не чувствовать ее, то, хотя бы, относиться к ней с уважением. И со-чув-стви-ем. – Он сделал короткую паузу. – Значит, вы утверждаете, что не встречались с Мамедом Астановым с девяносто четвертого года?

– Утверждаю.

– Как же вы вчера его узнали? Он ведь довольно таки изменился.

– Да он меня первый узнал! Он!.. Сколько уже объяснять можно! В тридцать первом кресле девочка закапризничала. Я помогла матери ее успокоить. Возвращалась по проходу в направлении кабины пилотов. Мамед меня остановил. Мы с ним поболтали. Минут пять, не больше. А потом…

– Потом, – снова зашуршал бумагами Тресилов, с головой зарываясь в них, – в четырнадцать часов пятнадцать минут по московскому времени вы, Астанов и еще несколько пассажиров обратили внимание на, видимый в иллюминаторе левого борта, объект яйцеобразной формы, передвигающийся параллельным курсом с вашим авиалайнером и имеющий одинаковую с ним скорость…

Руслана молча кивнула головой.

– В четырнадцать шестнадцать, – продолжал полковник, – вы сообщили о наблюдаемом явлении командиру экипажа.

Руслана снова кивнула головой.

– В четырнадцать девятнадцать вы, командир экипажа и бортинженер вернулись к креслу Астанова и около минуты наблюдали за объектом. В четырнадцать двадцать две борт сообщил о наблюдаемом явлении в диспетчерскую службу аэропорта «Владивосток». В четырнадцать двадцать четыре объект резко увеличил скорость, пересек курс авиалайнера на расстоянии полукилометра от него и скрылся в северо-восточном направлении. В четырнадцать двадцать пять в службу безопасности аэропорта «Владивосток» и Центральную диспетчерскую службу поступили телефонные сообщения о наличии на борту авиалайнера заряда взрывчатки.

– Стоп! – неожиданно для себя воскликнула Руслана. – Стоп! – повторила. – Это что же получается? Только объект нам нос подрезал, и сразу же пришло сообщение о взрывчатке? Автор сообщения, кстати, вам известен?

Тресилов машинально мотнул головой, не отрывая глаз от бумаг и продолжая:

– Согласно сообщению, были приняты все меры предосторожности, пассажиры эвакуированы из здания аэропорта, а после посадки авиалайнера на нем был произведен тщательный обыск. Взрывчатки обнаружено не было, но в багаже Мамеда Астанова была выявлена крупная партия наркотического вещества.

– Да никогда Мамед этой гадостью не интересовался!

– Стоп! – воскликнул Тресилов, явно пародируя Руслану. – А откуда вам это известно? Вы ведь четыре года не встречались.

Руслана только что на пол не сплюнула.

– Не хотите отвечать? Хорошо. Еще один вопрос. Где фотоаппарат, которым Астанов фотографировал неопознанный летающий объект?

– Да откуда я знаю!..

– Но только вы имели близкий контакт с гражданином Астановым.

– Близкий контакт с ним еще имели несколько человек нашего экипажа, поскольку он в кабину потом вместе со мной заходил. Когда объект на обгон пошел. И все это, не считая ваших людей в аэропорту.

– Кстати, насчет, аэропорта. Кто сообщил журналистам о событиях, происходящих на борту? Вон сколько их набежало.

– Ну откуда, откуда, я знаю?! Все переговоры фиксируются приборами.

– А мобильные телефоны?..

– Я пока такого не имею. Дороговато для меня.

Полковник взглянул на часы и, скривившись, потер рукой затекшую шею.

– Ладно, Руслана Андреевна. На сегодня хватит. Подпишитесь вот здесь и здесь. Из города советую не уезжать.

– Да мне в рейс через два дня!

– С вашим начальством мы все согласуем.

Из здания, опостылевшего ей за несколько часов, Руслана вышла с чувством тошнотворной смеси усталости, возмущения и растерянности. Прислушалась к себе и сообразила, что кроме эмоциональной составляющей ее состояние имеет и приземлено физическую. Просто ей очень хотелось есть. Последний раз она выпила чашечку кофе еще в аэропорту.

Небольшое кафе на Светланской было довольно уютным, прохладным после уличной жары и, поскольку находилось почти в центре города, имело несколько оживленное движение. Люди входили и уходили. Небольшая компания студенческого вида тихо веселилась на двух сдвинутых столиках. За стойкой бара чернявый бармен восточного вида лихо разливал пиво в высокие фирменные бокалы. Пиво Руслана не любила и потому, заказав отбивную с винегретом, усугубила ее бокалом терпкого хереса. Подумала и заказала еще пирожного с обязательной чашечкой кофе.

Помешивая ложечкой ароматную, дымящуюся жидкость, пузырящуюся кремовой пеной, Руслана с грустью размышляла о том, что земные, даже самые великие, страсти являются безжалостными убийцами чего-то более высокого. В полном смысле неземного. Детского удивления, например. Того удивления, с которым они вместе с Мамедом, а потом с командиром и бортинженером, рассматривали зеленое яйцеобразное тело, подсвеченное каким-то непонятным сиянием и легко мчащееся рядом с бортом их самолета.

На традиционную летающую тарелку оно похоже не было. Но, черт возьми, что мы вообще знаем про НЛО? А тогда вместе с удивлением каждый нерв пульсировал какой-то непонятной тревогой и голос командира наполнялся беспокойной хрипотцой, когда он сообщал диспетчеру про их летающего, вопреки всем физическим законам, соседа. И даже у Мамеда слегка тряслись руки во время его попытки, как можно быстрее, вытащить фотоаппарат из своей огромной кожаной сумки.

Стоп!.. Маленькая чашечка кофе замерла на весу, так и не донесенная до накрашенных губ. Руслана тогда стояла в полный рост возле кресла, на котором, сгорбившись, сидел Мамед, роясь во внутренностях своего багажа. Ей, Руслане, они, внутренности, были очень хорошо видны. И не было в них больших целлофановых пакетов с белым порошком, небрежно брошенных на самый верх скомканной одежды и так же небрежно выуженных оттуда, затянутым в черное, спецназовцем. Подбросили!.. Подбросили, гады! Но… Но, зачем? Куда сообщить об этом? Кому?..

Поставив чашку на стол, Руслана потянулась к своей сумочке, положенной на соседнем стуле и…. И почувствовала, что ее щеки обожгло нестерпимым жаром. Сумочки не было!.. Взгляд Русланы растерянно заметался по помещению, сразу же ставшим донельзя тесным, натыкаясь на фигуры, еще несколько минут назад безразличных ей, людей. Одна из них, замершая возле стойки бара, показалась девушке чем-то неуловимо знакомой. Видимо почувствовав ее взгляд, человек обернулся, всмотрелся в лицо Русланы и, вдруг широко улыбнувшись, поднял высокий пивной бокал в приветственном жесте.

Руслана вспыхнула еще больше, резко отвернулась и до побеления пальцев сжала краешек столешницы. Вот черт!.. И этот тут. Вот повеселится, когда ее из кафе выставлять будут: проела-то она не очень большую сумму, но все деньги остались в украденной сумочке. Барбикен почувствовала, как ее губы начинают трястись. Мелко-мелко. А широкая улыбка Олеженьки Тресилова, расслабленным шагом бывалого донжуана приближающегося к ее столику, начала линять по мере того, как он все пристальней и пристальней вглядывался в лицо Русланы.

– У вас что-то случилось? – спросил, присаживаясь напротив. – Если это связано с заведением, которое вы недавно посетили, то я мог бы вам помочь.

Руслана отрицательно завертела головой, едва сдерживая, переполняющие глаза, слезы.

– Не… – выдохнула она. – Нет. Не поможете. Сумочку у меня украли.

– Та-а-ак, – протянул, окончательно посерьезнев, младший Тресилов. – И что там было?

– Мелочь всякая. Документы. Ключи. Денег немного.

– Сколько?

– Долларов пятьдесят.

– Вы что же, больше доверяете иностранной валюте? – спросил Тресилов и сам себе ответил: – Впрочем, после недавних событий это совершенно логично.

И побарабанил пальцами по столу.

– Вот что, уважаемая… Извините, вас как зовут?

– Руслана.

– Красивое имя. Меня – Олег. Так вот, уважаемая Руслана, вы посидите здесь несколько минут и никуда не уходите. Хорошо?

Барбикен молча мотнула головой. А что ей еще оставалось делать?

Тресилов подошел к стойке бара и о чем-то зашушукался с хитроглазым барменом. Запотевший бокал с недопитым пивом стоял на столе у Русланы. Уверенно так стоял. Пена в нем уже почти осела.

Через несколько минут Олег снова умостился напротив девушки.

– У вас как со временем? – спросил он. – Подождать немного сможем? Я думаю, что минут через сорок ваша пропажа найдется.

– О, – выдохнула Руслана, делая круглые глаза и шмыгая носом, – у вас, оказывается, связи не только в ФСБ, но и среди местного ворья.

Однако это ироничное замечание Олега не смутило. Наоборот, он снова широко улыбнулся – улыбка у него была хорошая – и сделал большой глоток янтарного напитка.

– А у нас, у славян, это стиль жизни такой. Мы все воруем понемногу, то что-нибудь, то где-нибудь. Чувствуете, как звучит? Почти по-пушкински. Я думаю, что во все века это было своеобразной формой протеста против условий нашего существования. А Владивосток, вообще, город криминальный. Вот даже в гостиницах постояльцев просят сдавать все ценные вещи администрации на время длительного отсутствия.

– Ага, – буркнула Руслана, глядя в сторону, – гангстерский такой город. Американский.

– А что? – сам себя спросил Олег, обеими ладонями ворочая бокал. – Один из интересных персонажей нашей истории, Хрущев Никита Сергеевич, еще году в шестидесятом дал установку на то, чтобы сделать Владивосток советским Сан-Франциско. Не знаю, как отразилось это на условиях градостроительства, но, что касается населения, то такой установки вообще делать не нужно было. Поскольку люди здесь интересные. Нет жлобства материковой России. Все подвижны, независимы. Потому что коренного населения маловато, а основная часть его это те, кто готов моментально сняться с насиженного места и кулаками выбивать свое новое место в жизни. В общем, нужно заметить, народ действительно американизированный. В смысле духа, а не национальности.

– А вы абориген?

– Нет. Не сподобился. Москвич я. А здесь… Работа здесь интересная. Занимаю должность замдиректора одной туристической фирмы. Командировки всякие, контакты необыкновенные, впечатления свежие, ну и… В общем, головой приходится работать. А мне это нравится. А вы, как я понимаю, тоже не туземка?

– Из Украины. Окончила харьковский авиационный. Работы по специальности не нашла, вот и болтаюсь. Сейчас стюардессой устроилась. Головой работать не нужно… И мне это очень не нравится.

– Да? Очень интересно. В вашем возрасте, обычно, женщины работают головой только в одном направлении – направлении замужества.

– Вы такой большой знаток женщин?

– Дилетант-любитель. А если серьезно, кто вы, вообще, по жизни?

– Баллистик. Математик. Космонавтикой очень интересуюсь.