Текст книги "Тарзанариум Архимеда"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 39 страниц)

– А с бытийной? – разлепил, в конце концов, губы Маккольн.

– С бытийной? – переспросил Наруддинов, делая к нему осторожный шаг. Дэн мгновенно напрягся всем тело. – С бытийной, тем более. Поскольку, как ты уже понял, выродок, в этом бытии конкретно живого и конкретно мертвого просто не существует. Это все мы границы всякие да заборы вокруг явлений городим. Дырочки в них вертим и в эти дырочки внешний мир рассматриваем. Наоборот никак не удосуживаемся.

– А надо наоборот? – спросил Виктор.

– Да уж! – это уже Хастон.

– Надо, надо, – бросил Наруддинов, не отворачиваясь от Маккольна, словно боялся пропустить его внезапное неосторожное движение. – Вам, кстати, господин Арданьян, это должно быть лучше всех известно.

– Не понял, – вздернул брови Виктор, одновременно чуть шевельнув лучом плазмера, будто подтверждая этим движением свое непонимание.

– А чего тут понимать? – пожал плечами Наруддинов. – Вот скажите: ваши родители, они живые или мертвые?

Руслана, которая до этого испуганно жалась к Виктору, вдруг резко выпрямилась, пытаясь увидеть его лицо.

– Что вам может быть известно о моих родителях? – холодно – очень холодно! – ответил вопросом на вопрос Арданьян.

– Многое, – серьезно ответил Наруддинов, – очень многое. В том месте, где изволим пребывать мы с Маккольном, – иронический взгляд на Дэна, – утаить почти ничего невозможно. Это место, знаете ли, можно назвать территорией правды.

– А мы что, на территории лжи находимся? – скрипнул Арданьян. – Беспамятства?

– Вы находитесь на обратной, вывернутой наизнанку, стороне Земли. В ее антимире. Который кем-то был назван Луной.

– Соприкосновение мира и антимира предполагает аннигиляцию, – начал было Виктор, но осекся и замолчал. То ли события последних дней вспомнил, то ли еще что-то.

– Короче, – хмуро передернул плечами Наруддинов, – каждый находится на своей территории. Просто жаль, что в большинстве случаев к ней применимо название – «охотничья». А что касается другого, – он мотнул головой в сторону Русланы, – то вот Руська, например, до сих пор не разобралась с тем, что собой представляют Джон и Эллис Арданьяны. И роботами их обзывала, и киборгами. А они, как уже здесь говорилось, просто мнемокопии, созданные в свое время Калой с помощью лайстонов. Овеществленная память, которая после своего создания начинает жить своей жизнью.

– А в-вы, Сер… Серг Михалыч? – выдвинулась Руслана из-за спины Виктора.

Тот снова пожал плечами:

– Да точно такая же мнемокопия. Только созданная самими лайстонами на полевой основе, а не на вещественной. После того, как «Лунная Республика» успешно расстреляла орбитальный модуль «Тайги». Но, братцы, – вдруг грустно-грустно произнес он, – что же такое сам человек? Он-то чья мнемокопия?

Наступило тяжелое молчание. Даже Хастон в глубинах комплекса дышать перестал.

– И как же вы… Ты… Себя… И как же вы себя чувствуете? – выдохнула, в конце концов, Руслана.

– Нормально, Руся. Было бы еще лучше, если б господин Маккольн не пытался из поля в ваше зазеркалье выскочить. Очень уж хочется ему с Арданьяном договориться. И местным божком стать. Идолищем поганым.

– Ну, ты! – дернулся Маккольн. – Выражения-то подбирай! За них и ответить можно. Не божком, а Богом. Настоящим и полноценным. Не правда ли, брат? – повернулся он к Арданьяну.

Тот тяжело взглянул на него:

– Когда рождается Бог, где-то обязательно умирает человек. Я же сказал тебе, Маккольн, что отказываюсь.

– Идиот! – доисторической рептилией зашипел Дэн. – Кретин голопузый! Отказывается он! Ты ведь не только себя под монастырь подводишь, не только. Не позволю-ю-ю!!!

И внезапно он стремительно бросился на Виктора. Так стремительно, что его тело растворилось в пространстве и зазмеилось по селайту ослепительной ломаной молнией. Облако заволновалось, а Арданьян даже не успел осознать всех этих передвижений. И только Наруддинов каким-то непостижимым образом среагировал, остановив этот молниеносный, в буквальном смысле, бросок.

– Остынь, – бросил он, исчезнув на неуловимое мгновение и сразу же снова возникнув перед Маккольном, не позволяя ему приблизиться к Арданьяну. – Остынь, говорю. Замри, урод!

– Да я!.. Да я… Да мы!.. – размахивал руками Маккольн.

– Не мыкай!.. Не чувствуешь, что ли, что Бержерак Чжана блокировал, а Кондратюк – Ларсена?.. Что Жюль Верн с Циолковским подтягиваются?.. Что…

– Боже! – дрогнули побелевшие губы Русланы. – Так вас там…

– Много нас, много, – не оборачиваясь и внимательно наблюдая за передвижениями Маккольна, кивнул головой Наруддинов. – В основном, неплохие ребята. Луна нас всех помнит. Всех, кто к ней стремился. Ну, ты!.. – это уже к Маккольну. – Дождешься у меня!

А Маккольн, резко крутнувшись на месте, уже превращался в огненный вихрь, который, расширяя свое движение, протягивал огненные спирали к Арданьяну. Но никак не мог достичь своей цели. Потому что постоянно натыкался на такие же спирали, в которые превращался Наруддинов. Огненные вихри сплелись, втягивая в свое вращение светящееся облако, хлеща молниями по реголиту, в пол-Луны рассыпая искры и пламенные сгустки.

Селайтовое поле приняло синеватый оттенок, отчего лица Барбикен и Арданьяна казались в нем лицами покойников. Электрические разряды рвали пространство. Плазмер неуверенно прыгал в руках Виктора, не зная куда выплеснуть свою огненную злость. У Русланы испуганно дрожали губы. «Бегите! – метался, рассыпающийся на помехи, голос Хастона. – Бегите оттуда, ребятки!.. Ах, черт!.. Что же делать-то?!..»

– Виктор! – кричал Наруддинов, то выплескивая лицо из огненных спиралей, то снова исчезая в них. – Если решил… Разрывай!.. Разрывай связь лайстонов с комплексом. Оставь… Оставь вирусы без энергоподпитки… Заставь… Заставь их вернуться в информационное… В коматозное состояние… Заставь!

– Да, да!.. – выплескивал вслед за Наруддиновым свое лицо и Маккольн. – Оставь!.. Оставь комплекс без подпитки! Через день все загнетесь…

– Серге-е-ей! – орал Арданьян, размахивая плазмером. – Миха-а-алыч! Если связь разорвем, вы же окончательно погибнете!..

Руслане показалось, что сквозь огненное мельтешение спиралей, лиц, разъяренных овеществленных слов, на нее взглянули грустные, чуть-чуть раскосые, глаза Наруддинова:

– Ты же к Фатиме зайдешь, Руська? Когда до Земли доберетесь…

И, не ожидая ответа, мир снова провалился в огненную пропасть, в которой шипел, словно масло на раскаленной сковороде, голос Маккольна:

– Разорви!.. Разорви связь-то. Вы, может, сутки и протянете, а старики твои, голопузый?.. Сразу развалятся. Не соберешь потом.

– Да ничего с ними не будет! – орал Наруддинов. – Пока… Я верю в это. Уснут лайстоны. Вместе с ними. И нами. Но вы-то, вы ведь спать не будете! Разбудите всех, когда сами с собой разберетесь…

– Да, голопузый, неплохие у тебя старики были…

Руслана увидела, как исказилось лицо Виктора. Как его глаза затянуло дымчатой поволокой и они приняли совершенно безумное выражение. Как выступила кровь на его, неистово закушенной, губе. И как внезапно что-то начало меняться в окружающем мире. Словно на него накинули полупрозрачную туманную пелену.

И в этой пелене медленно гасли огненные спирали, замедляя свое круговое движение. Казалось, что они остывали, потрескивая, словно угли догорающего костра. Отдалялись, погружаясь в пронзительную бездну, из которой больше не было слышно ни шепота, ни зова, ни крика. И только, ставший каким-то механическим, голос Хастона больно растекался по барабанным перепонкам.

– Ребята, – хрипел он, – ребята, возвращайтесь! Срочно возвращайтесь. В комплексе что-то происходит.

Впрочем, «что-то» происходило не только в самом комплексе, но и за его пределами. Потому что, тающее в бездне, облако потащило за собой и селайтовую оболочку. А из самой бездны на Виктора и Руслану хлынул леденящий холод. Потусторонний холод открытого космоса. Сковывающий каждую клетку тела, превращающий их все в колючие кристаллики, снежинки, льдинки, оболочки микроскопических вирусов.

И две колонии вирусов, два снеговика, теряющие сознание от недостатка воздуха, который стал вдруг летучим и невесомым, словно эфир, упали на колени перед черной бесконечностью, отбрасывая в стороны, мгновенно ставшие не нужными, плазмеры.

Глаза Виктора, обеими руками схватившегося за горло, медленно вылазили из своих орбит. Словно он из последних сил пытался рассмотреть что-то в этой, надвигающейся на них, равнодушной к ним, бесконечности. И Руслана, которая, в отличие от него, уже была знакома с этим состоянием, внезапно с ужасом поняла, что он растерялся. Просто растерялся. Чисто по-человечески. И с осознанием этого на Барбикен хлынула такая волна чего-то светлого, чего-то легкого и чего-то нежно-теплого, что оно могло растопить собой все льды всех миллионов замерзших планет этой недоделанной вселенной. И еще Руслана поняла, что она не может, не имеет права, дать Виктору погибнуть.

А тот уже ничком падал на колючий лунный грунт. И Барбикен, с хрустом выламывая саму себя из глыбы льда, бросалась к нему, хватала под обмякшие, еще покрытые гаснущим селайтом, руки и, напрягаясь изо всех сил, вытягивала Арданьяна из головокружительных бездн, чтобы, треща всеми своими костями и сухожилиями, тащить, тащить, тащить его по наждаку планетоида, стремительно сжимающегося в мертвую глыбу, к далекому – безмерно далекому! – входу в комплекс.

И черный, весь обугленный Хастон, уже метался в нем. И оплавленная Кала, подхватив под мышки два безжизненных тела, стремительно вкатывалась в шлюзовую камеру. И последние клочья селайта гасли, сползая с обнаженных тел.

Жизнь медленно, очень медленно, возвращалась из заоблачного небытия.

Руслана вздрогнула, тяжело закашлялась, едва не выворачивая легкие через рот, и чуть скосила глаза. Рядом огромный Хастон хлопотал над, каким-то съежившимся, телом Виктора. Кала, всадившая Руслане пару инъекций, замерла над ней. И в проеме коридора, ведущего во внутренности комплекса, неуверенно топтался с ноги на ногу…

– Хастон!.. Дядя Дик!.. – слабо вскрикнула Руслана, борясь с кашлем. – Там… Там – Тресилов!..

Хастон обернулся и бросил невнимательный взгляд в направлении, указанном Русланой, на, чуть согнувшуюся возле дверей шлюзовой камеры, фигуру. По телу Виктора пробежала судорожная волна.

– А, – махнул рукой негр, – знаю… Не трогай его. У нас тут еще один труп. А у него… У него друг погиб.

– Да какой он мне друг! – внезапно выпрямился Тресилов. – У меня вот… Барбикен вот…

И осекся, наткнувшись на ненавидящий взгляд девушки.

А Виктор уже приподнимался на локтях, начиная трясти головой и судорожно глотая воздух.

Хастон заботливо помог ему приподняться и похлопал по спине своей огромной ладонью. Потом произнес:

– Тут, в комплексе, энергопитание резко упало. Пока перестроились, пока то да се. Ну, они с Радживом и выбрались из своей комнатухи. В инкубатор хортовый сунулись. А там…

Руслана вспомнила первый день своего пребывания в комплексе и непроизвольно вздрогнула.

– Короче, – продолжил Хастон, – когда свет окончательно погас, Раджива нанохортами засыпало. Минут пять питания не было. Ему хватило, – закончил хмуро.

– Так ведь, – подал слабый голос Виктор, – так ведь не могли хорты его задушить окончательно. Пять минут – не время. Кроме того, они – на автономном питании. Даже если бы попали внутрь организма – ничего страшного.

– Все хорты обесточены, – как-то потеряно развел руками Хастон. – Все. По крайней мере, в зоне моей видимости.

– Но… – окрепшим внезапно голосом вскрикнул Виктор, – это значит… Значит это… Мама!.. Папа!.. Нет, такого не может быть!

– Может, может, – став еще более хмурым, возразил Хастон. – У вас, дружище, все быть может. Сейчас тебе это более убедительно разъяснят. В центральном секторе. Ждут уже.

– Кто?!?

– Пойдем, увидишь.

Так и побрели в центральный сектор комплекса по коридорам, залитым каким-то призрачным – словно мощности ему не хватало – светом: впереди – Хастон, поддерживающий пошатывающегося Виктора, за ними – Руслана, ощущающая на затылке покалывающий взгляд Тресилова. А замыкала процессию, еле слышно жужжащая двигателями, Кала. В таком порядке и вошли в помещение Центрального.

В нем было пусто. Только струился с экранов синеватый таинственный свет, а на двух из них…

– Мама! – рванулся вперед Виктор, отталкивая в сторону, заботливо полуобнявшего его, Хастона. – Отец!

Эллис Арданьян на одном экране и Джон – на другом, печально улыбались ему навстречу.

– Привет, сын! – как-то растерянно кашлянул Джон Арданьян, а Эллис молчала, встревожено вглядываясь в лицо Виктора.

– А ты возмужал, сынок, – в конце концов, произнесла она. – Похудел только… Где это тебя? – ткнула она пальцем в перебинтованную грудь сына. – Сильно болит? – спросила.

А Виктор Арданьян хватал, хватал ртом синтезированный воздух и все никак не мог выдавить из себя ни единого звука.

– В-вы… – наконец нашел он в себе силы для этого, – в-вас… Операция закончена, мама? Успели?

– Видишь ли, – скользнул в сторону взгляд Эллис Арданьян, – видишь ли…

И тяжело замолчала, словно подавилась словами.

– Да что ты юлишь, Эллис, – нахмурился Джон. – Тут все и сразу говорить нужно. – Замолк на мгновение, длинное, как вечность, и продолжил: – Операция не закончена, Виктор. Физически мы еще не разъединены, и нормально функционировать не можем. Только в виде радиоволн. Лайстоны, понимаешь, решили заснуть в самый неподходящий момент. И теперь комплекс может рассчитывать только на свои силы. И в этом нет твоей вины, сын. В этом нет вины даже Маккольна. Это решение приняли мы. После того, как вы были спасены Калой, мы решили, что всем нам взаимодействовать с лайстонами еще рано. Как и им с нами. Во всех смыслах рано. И с точки зрения отдельной личности, например, какого-нибудь мистера Хастона, – улыбка в сторону Дика, – и с точки зрения всего человечества. Давайте уж сами с собой разберемся для начала. А то так и будем друг друга в жертву этом миру приносить. То лайстоны, то мы. С собой нужно разобраться, – повторил, – а потом с другими.

– Ага, с другими, – внезапно закусила губу Руслана, – А с искусственной электронной формой разума вы разобрались? – Она бросила на Эллис отчаянно вызывающий взгляд. – С собой, например.

Эллис Арданьян грустно посмотрела на нее и улыбнулась. Чуть-чуть. Уголками рта.

– Руслана, девочка моя, если ты думаешь о возможном соперничестве машин и человека… О пресловутом бунте машин… То… То это просто невозможно. Поскольку все, созданное человеческими руками, уже несет в себе отпечаток человеческого разума. Его души. И поэтому сейчас, как и во все времена, можно говорить не о борьбе человека с машиной, а человека с человеком.

– Тут есть один нюанс, – мягко перебил ее Хастон. – И после того, как вы бросили меня на Земле, у меня было время разобраться в нем. Около ста лет назад наша группа сделала одну ошибку. Вернее, ее сделали еще пару тысяч лет назад древние греки, а мы… Мы ее усугубили.

– Ну-ну… – чуть насмешливо начал Джон Арданьян.

– Не нукай! – внезапно резко, на грани грубости, оборвал его Хастон. – Следом за греками, за Архимедом тем же, мы пошли путем оразумливания вещей. А надо бы – человечества. То есть, конкретно нам надо было начинать не с создания роботов, а с создания Интернета. Я поздно это сообразил. И обсудить это уже не с кем было…

– Остановись, Дик, – оборвал его Джон. – Наш лунный комплекс, по большому счету, и есть моделью такого всеземного интернета. У него – миллионы внешних связей, он уже может существовать сам по себе. Ну и что?.. Пойми, дружище, если роботы играют судьбами отдельных людей, то Интернет – человечества. Чувствуешь разницу? Ответственность чувствуешь?

– А вы, вы ее чувствуете? – внезапно тихо, но предельно зло, спросила Руслана. – Чувствуете?.. Ведь все, что я знаю о вашей группе…

– Не вашей, а нашей, – мягко вставила Эллис.

– …о вашей группе, – не обратила на нее внимания Барбикен, – говорит мне о том, что ваш распад, ваша, если хотите, деградация, была закономерна. Вы знаете, – спросила внезапно, – почему во Вселенной не нарушается закон энтропии, хотя наблюдения, вроде бы, говорят об обратном?..

– Ну-ну, – снова насмешливо бросил старший Арданьян.

– Не нукайте! – зло, голосом Хастона, взорвалась Руслана. – Потому что Вселенная – открытая система. Слышите, вы? От-кры-та-я. Упрощение одной ее части компенсируется усложнением другой. И вы, из-за своего безмерного интеллектуального эгоизма, оказались в той ее части, которая подлежит этому самому упрощению. Хотя, думали наоборот. А все потому, что не поняли одной, довольно простой, вещи. А именно того, что сумма всех ошибок человечества равняется сумме всех возможных путей их исправления. И эта сумма, как вы понимаете, неизмеримо больше, чем такая же для замкнутой группы. Наподобие вашей. Вы ограничены самими собою. Вы существуете в аквариуме своего высокомерия…

– Да нет, – буркнул Хастон, – бери больше – океанариуме.

– В охренариуме! – бросила на него бешеный взгляд Барбикен. – В полном охренариуме! Тупом и ограниченном.

– Ну-ну, – словно сдаваясь, поднял на экране обе руки Джон Арданьян. И насмешливые нотки из его голоса исчезли напрочь. – Успокойтесь. Разошлись, понимаешь. Одна нас в деградации обвиняет, другой в том, что его на Земле одного бросили…

– Понимаешь, Дик, – по-прежнему мягко перебила его Эллис. Хотя было видно, что эта мягкость дается ей с большим трудом. – Понимаешь, перед тем рейсом, последним рейсом, мы получили известие о твоей гибели в тюрьме. Официальное известие…

– Ч-черт! – выдохнул Хастон.

– Не черт, а Маккольн, – поморщился Джон Арданьян. – Он тебя переиграл, Дик. И нас тоже.

– Значит, – несколько задумчиво протянул Хастон, – я во время деру дал. Значит, он уже готовился меня убрать.

– Наверное, – согласно кивнул Джон. – Однако уже потом, после катастрофы, после того, как Кала, комплекс и лайстоны, сделали для нас все возможное, мы, с ограниченными тогда энергетическими возможностями, склепали небольшой тантор и отправили на нем хорта…

Дик уже все понял.

– Этот хорт, согласно всем, действующим тогда, законам, напал на Маккольна. Тот оказался не в то время и не в том месте…

– Вот оно что, – пожевал губами Джон.

– А насчет деградации, – снова вступила в разговор Эллис, – я вот что скажу… Обстоятельства складываются так, что всем вам необходимо срочно покинуть комплекс. Вернуться на Землю. После того, как лайстоны впали в кому, предоставив нам самим разбираться со своими делами, энергетика «Архимеда» просто не потянет такого количества людей.

– Да куда уж… – начала было Барбикен, но Эллис так взглянула на нее, что она осеклась.

– В общем, – продолжила Арданьян, – дайте нам возможность с помощью Калы перейти из этого волнового состояния, – она, несколько смущенно, потрясла на экране кистями рук, – в нормально физическое. Прогрессировать, а не деградировать. И законсервировать комплекс. И лайстоны замаскировать. А потом мы свяжемся с вами.

Говоря все это, Эллис смотрела прямо в глаза сына. Очень строго смотрела.

– Если вы думаете, что нам очень хочется расстаться с вами, то это не так. Вы ведь не знаете, куда отправляетесь. Не знаете в полной мере того страшного места, куда мы свое время решили не возвращаться.

И Эллис Арданьян, искоса взглянув на экран мужа, сделала какое-то неуловимое движение. Несколько соседних экранов синхронно мигнули, а потом…

А потом на одном из них появилось изображение нескольких фигур, с головы до ног затянутых в черное, и стоящих с автоматами в руках на чем-то, напоминающем сцену. Под ней, как показалось Руслане, робко шевелилась темная людская масса. На втором экране люди в черных масках («Российский спецназ», – определила Барбикен) рассыпались вокруг какого-то здания, немного напоминающего театральное. Их камуфляжные фигуры, кстати, почти ничем не отличались от фигур, замерших на темной сцене.

Третий экран показывал обычных людей, толпящихся на улице, но с необычно обеспокоенными лицами, воспаленными глазами и, закушенными до крови, губами. Дальше – какие-то личности в добротных одеждах, подходящие к ним. Многие их них были знакомы Руслане по телевизионным передачам, но твердо она узнала одного – депутата российской Госдумы Немцова. Да еще женщину эту. Японку, кажется. Хакомаду. Еще дальше на экранах что-то вещали известные деятели. Путин, Жириновский, Зюганов, кто-то еще…

Промелькнул даже некий украинский депутат, затянутый в Москву политическими сквозняками. Лица всех их разительно отличались от взволнованных лиц простых людей с третьего экрана и чем-то напоминали искусно сделанные восковые маски. Они искажались гримасами, руки жестикулировали, а их владельцы говорили, говорили, говорили, беззвучно шевеля губами…

Руслана непроизвольно попыталась прислушаться к ним. Но услышала нечто совершенно иное.

 
– Всю страну, словно губку пропитывая,
 

– шептал Арданьян, весь облитый синюшним потусторонним светом экранов, —

 
разъедая основы всего,
эта мгла, словно пыль антрацитовая,
оставляет тебя против всех одного.
Выживай, на других не рассчитывая,
у тебя больше нет никого…
 

Барбикен неимоверным усилием оторвала взгляд от экранов и с ужасом уставилась на Виктора. Неужели опять?!? Неужели по новому кругу?.. Бесконечному кругу всех мыслимых и немыслимых антимиров.

Экраны снова синхронно мигнули и резко погасли. Словно взорвались черным взрывом, обрушившим изображения в мглистое небытие. Впрочем, два из них продолжали светиться.

– Не пугайтесь, Руслана, – грустно сказала Эллис. – То, что вы видели – перехваченная нами телепередача с Земли. Из Москвы. Там сейчас боевики чеченские заложников захватили. Прямо в театре. Пришли, значит, люди мюзикл посмотреть. «Норд-Ост» называется… А то, что Виктор бормотал – это строки из его либретто. Осталась у Виктора еще некоторая способность к радиоперехвату. А вы говорите – аквариум…

В центральном отсеке наступило тяжелое молчание.

– Мы специально вам Москву прокрутили, – нарушил его Джон Арданьян. – Она вам просто ближе, Руслана. Но можно и из других точек земного шара. Хотите?..

Руслана быстро-быстро замотала головой. На ее глазах блестели слезы.

– Руслана, – прошелестела Эллис, – вы там за Виктором присмотрите, хорошо? Он ведь у нас – деревня. Никогда в больших городах не был.

– Мама! – дернулся было Виктор, но Эллис Арданьян остановила его коротким взмахом руки.

– Это не обсуждается! Все должны вернуться домой. На Землю. Все должны когда-нибудь возвращаться. Хотя бы для того, чтобы начинать все сначала. Вот даже господин Тресилов этого хочет. Не так ли?

Виктор, Руслана, Хастон и даже Кала, словно по команде, обернулись к входу в центральный отсек, на пороге которого замер, забытый всеми, Тресилов. Был Олег Анатольевич весь какой-то съежившийся и заброшенный. Даже жалко его стало.

– А что? – затоптался он на месте, неуверенно переступая с ноги на ногу. – Давно уже пора на Землю лететь. Я «за» двумя руками.

И непроизвольно почесал затылок, в который пять дней назад Маккольном была вставлена кнопка ментоусилителя. Глаза его сверкнули ртутным отблеском. Или это свет от экранов в них отразился? А на одном из экранов в черном пространстве завис синий, с белыми разводьями, шар Земли. Далекой и чуть таинственной. Любимой и ненавистной. Родной…

2002–2003 г.г.