Текст книги "Тарзанариум Архимеда"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Мама Лена резко замолчала, вздрогнула всем телом, а потом тяжело выпрямилась и невидящим взглядом уставилась в пространство. Плотный сделал шаг вперед и помахал у нее перед глазами расставленной ладонью. Барбикен совершенно не отреагировала на этот жест. Незнакомец повернулся к энкаведисту:

– Ну, что ж, Николай Федотович, констатирую, что и у этого объекта, на мой взгляд, как и у предыдущих двух, кодировка работает нормально. Товарищ Тресилов может быть доволен. Кажется, эксперимент проходит успешно и время, которое мы просто наблюдали за ними в полевых условиях, зря не потрачено и никак не отразилось на качестве внушения.

– Ты, товарищ Алкснис, перепроверь, все-таки. В Херсоне ты тоже всем доволен был. А он потом – под состав. Может, конечно, и случайность, но… Товарищ Тресилов перед докладом на самый верх должен быть уверен на все сто процентов в твоей методе. Не для того он, Отто Арвидович, столько лет твою шарашку прикрывал, чтобы… Короче, перепроверь! А то все «на мой взгляд» да «кажется»!

– Товарищ Тресилов, – нервно ответил Алкснис, – разбирается в некоторых вопросах гораздо лучше вас, Николай Федотович. Он на своей шкуре испытал, что такое – психокодировка. Но, в отличие от некоторых ограниченных обывателей, не стал плакаться да расстраиваться, а решил использовать этот феномен на службе советского государства и трудового народа. Поэтому, никогда никого он не прикрывал, а планомерно работал с нашей лабораторией. Помните, как стажировался вместе с нами у Шульца в немецком Институте психологии? Как доказывал на всех уровнях, что нужны новые подходы для создания новой красной армии? Армии сверхсолдат. Сверхсильных и сверхисполнительных к ужасу мирового империализма. У Петра Васильевича, товарищ Кандуба, удивительное чувство перспективы. И я, как личный психолог кандидата наук Петра Тресилова, должен…

– Вот и подтверди это самое чувство перспективы, – оборвал Алксниса Кандуба, – а не лекции мне тут рассказывай. Это я тебе тоже как «личный» говорю. Как личный секретарь начальника спецотдела НКВД СССР товарища Тресилова.

Алкснис только руками развел. А энкаведист, раздраженно взглянув на Елену, которая по-прежнему стояла на одном месте с остановившимся взглядом, зло добавил:

– Да сделай ты что-нибудь! Стоит, понимаешь, как чучело на огороде. Не дай Бог, кто-то с улицы увидит.

– Да, да, – засуетился Алкснис, – конечно же. Лучше всего в дом пройти. Там никого нет?

– Перепроверяли. Сынок ее в военное училище поступать подался. Наивняк! Еще, вроде, не возвернулся.

«Невозвернувшийся» наивняк расплющился по стенке рядом с окном. Он совершенно не мог понять того, что происходило на улице. Кодировка какая-то… Объекты… Мать окаменевшая… На дворе что-то влажно чвакнуло и сразу же всплеснулся раздраженный голос Кандубы:

– Отто Арвидович, да заставь ты ее хоть помидоры-то собрать. А то ступить негде!

– Собрать? – задумчиво полуответил-полуспросил Алкснис. – Нет, Николай Федотович… Это было бы очень просто. Мы это дело сейчас усложним немножечко. – И после короткой паузы, словно собравшись с духом, он тяжело и с расстановкой произнес: – Третий. Задание. Передавить ногами помидоры. Выполнение – немедленно.

На дворе что-то захрустело, зачвакало, затоптало. Пораженный Володька снова выглянул в окно. Мама Лена механически, словно заводная кукла, топталась по рассыпанным помидорам. Старенькие тапочки, одетые на босую ногу, насквозь пропитывались красной липкой массой с гнойничковыми вкраплениями желтых зернышек. Энкаведист, нагнувшись, очищал от раздавленного им помидора подошву сапога, отдирая от нее скользкую кожицу, словно лохмотья кожи с еще живого существа. Штатский, придерживая под мышкой большой черный портфель, удовлетворенно поблескивал стеклами пенсне, наблюдая за мамой Леной:

– Так, так… Очень хорошо. Прелестно. Изумительно. – Он весело взглянул на, уже выпрямившегося, Кандубу: – Николай Федотович, как видите, активизация проходит довольно успешно. Так что, давайте протокольчик обследования составлять. И на подпись товарищу Тресилову. – Алкснис снова повернулся к Елене, которая с равнодушием штамповочного станка топталась по остаткам помидоров. – Третий! Приостановка задания.

Мама Лена замерла с поднятой ногой. Штатский недовольно поморщился.

– Ногу, ногу опусти! Да, товарищ Кандуба, над программой еще поработать придется: чересчур она жестка. Необходимо в разумных пределах предусмотреть возможность определенной степени свободы поведения объекта.

Володька почувствовал, что сейчас упадет. Голова шла кругом. А на крыльце уже слышались тяжелые шаги. Володька полубезумным взглядом скользнул по нехитрой обстановке их ветхого домика и подскочил к обшарпанному временем одежному шкафу. Втиснулся в пропахшее нафталином пространство и прикрыл за собой перекошенные дверцы.

В широкую щель ему была видна часть стола со стулом, на котором умостился штатский, и безжизненно опущенная рука матери, замершей рядом с ним. Энкаведист настороженно расхаживал по комнатам.

– Так, – вздохнул Алкснис, доставая из невидимого портфеля ручку, чернильницу-невыливашку и несколько листов бумаги, – приступим, пожалуй…

Перо заскрипело по бумаге.

– Мы, главный научный консультант отдела специальных операций Народного Комиссариата Внутренних Дел СССР, Алкснис Отто Арвидович, – вполголоса бормотал штатский, склонившись над столом, – и старший оперуполномоченный по особым поручениям этого же отдела Кандуба Николай Федотович, 20-го августа 1937-го года, находясь в городе Гременце Полтавской области Украинской Советской Социалистической Республики, провели активацию объекта номер три специальной программы психиатрических исследований под кодовым названием «Рычаг Архимеда»…

– Да не бубни ты! – крикнул откуда-то из кухни Кандуба. – Тошнит уже.

Алкснис было замолк, но через несколько минут снова начал свое невнятное бормотание: очевидно, составление канцелярских документов давалось ему с трудом. Володька аж уши выламывал, вслушиваясь в приглушенные звуки.

– Характеристика объекта… Барбикен Елена Николаевна… Год рождения… Русская… Осуждена… Контрреволюционная деятельность… Статья… Психотип… Дата начала работы с объектом… Применяемые процедуры и медикаменты… Степень кодировки… Особенности… С устрашением перегнули, ну-ну… Время, прошедшее от последней активации…

В поле зрения Володьки мелькнула военная форма Кандубы. Тот, скрипя сапогами и половицами, прошел в его комнату. Владимир почувствовал, что начинает задыхаться в гробовине шкафа.

– Ну, что ж, милая, – откинулся Алкснис на спинку стула, – все хорошо… Все идет очень хорошо, – чуть ли не пропел он и крикнул: – Николай Федотович, раскодировать объект, или как?

– Да подожди ты со своими экспериментами! – раздался голос энкаведиста почти рядом со стенкой шкафа. Володька даже вздрогнул – Гнездо-то это, оказывается, совсем непростое. В нем надо бы хорошенечко покопаться. Вот, смотри.

И Володька увидел, как на столешницу, брошенная рукой Кандубы, упала, знакомая ему, книжка. И если до этого Вовка задыхался от нафталиновой духотищи, то сейчас он внезапно ощутил, как по телу поползла волна леденящего холода.

– Та-а-ак, – протянул Алкснис, взглянув на обложку. – Однако, это уже по вашей части, Николай Федотович.

– По моей, по моей, – хмуро согласился Кандуба. – А ну-ка, спроси у этой красавицы, что в доме еще контрреволюционного есть? И где лежит. Чтобы, понимаешь, на обыск времени не тратить.

– Это мы элементарно, – отозвался Алкснис, – это мы сию секунду… Третий. Задание. Доложить о наличии, а так же о местонахождении всего запрещенного советской властью и находящегося в этом доме. Выполнение – немедленно.

Владимир увидел, как рука матери слегка дрогнула. А потом раздался скрипучий – ее?! – голос.

– В доме хранится маузер покойного мужа Елены Барбикен. Месторасположение – тайник в верхней части платяного шкафа.

У Вовки оборвалось сердце.

– Ух, ты! – присвистнул Алкснис.

– А чего это она про Троцкого ни слова? – недоверчиво спросил Кандуба, но научный консультант не обратил внимания на его слова.

– Третий! Задание. Достать маузер покойного мужа Елены Барбикен из платяного шкафа. Выполнение – немедленно.

Володькино сердце вылетело из каких-то немыслимых глубин, стремительно увеличиваясь в размерах, сминая легкие и переполняя собой всю грудную клетку. Дышать стало невозможно. Дверца шкафа распахнулась и мама Лена, не обращая на задыхающегося сына ровно никакого внимания, начала что-то делать у него над головой. И это равнодушие было самым ужасным из всего, пережитого Володькой за этот бесконечный день. Потому что было неестественным для нее и отвратительным в своей неестественности. Глаза у Владимира расширились до невозможности и его взгляд стал мало чем отличаться от окаменевшего взгляда матери.

– Ух, ты! – снов присвистнул Алкснис, слегка привстав со стула.

Кандуба иронически разглядывал фигуру, забившуюся в шкаф перепуганным, ощетинившимся, но совершенно не опасным, зверем. Мама Лена что-то дернула, чем-то щелкнула, развернулась на месте, почти не сгибая ног, и, так и не взглянув на сына, снова замерла статуей, обтянутой по поясу застиранным фартуком. В руке у нее поблескивал тонкий и длинный ствол маузера. Словно жало какого-то механического насекомого.

Кандуба хмыкнул и поманил Володьку коротким расплющенным пальцем:

– А ну, давай шевелись, недоносок! Вылезай на свет божий. Хватит тут с нами в прятки играть. Сейчас мы с тобой играть будем.

Ну, что еще оставалось делать Владимиру? Он всей спиной оттолкнулся от затрещавшей стенки шкафа, разбрасывая в стороны одежду и взлохмаченным снарядом вылетая из него. Пригнул голову и пошел на таран. На таран сухощавой фигуры Кандубы. В траектории своего движения он на мгновение прикоснулся к плечу матери и мимолетно поразился его жесткости. Как у стенок тесного ящика, из которого он выпрыгнул.

Впрочем, жестким было не только плечо матери. Рука Кандубы, успевшего развернуть корпус и схватившего рычагом захвата Володькину шею, тоже напоминала металлические клещи.

– Пусти, пусти, – хрипел Володька, прижатый щекой к столешнице и скашивая глаза на проклятую брошюру, лежащую на ней, на жирное колено штатского и на удивительно неподвижный – ни одной складкой не шелохнется! – фартук матери.

А Кандуба уже бил его головой об стол, выдавливая с каждым ударом сквозь стиснутые зубы:

– Ты что видел, щенок? Что слышал? Откуда Троцкий в доме?.. Откуда, щенок?..

– Пусти… Пус… те…

– Да отпустите вы его, Николай Федотович, – еле слышно, словно из дальнего далека, донесся голос Алксниса, – убьете ведь парня. И что у вас за методы такие? Чуть что, рожей об землю. Мягче надо, Николай Федотович, мягче. Неужели нельзя с человеком по-хорошему поговорить?

И, поскольку Кандуба никак не отреагировал на его замечания, продолжая железной хваткой ломать Володькину шею, повысил голос:

– Прекратите, Кандуба! Я кому говорю! А то, видите ли, перепроверили они. Сына, видите ли, дома нет.

Захват ослабел. Володька, хрипя и сморкаясь, съехал под стол и грохнулся возле него на колени, негнущимися руками растирая занемевшую шею. Краем глаза уловил неясное движение и ему показалось, что по телу матери прошла какая-то дрожь. Но, наверное, это на глаза накатилась случайная слеза, поскольку мама Лена оставалась совершенно неподвижной. Только маузер в руке поблескивал.

– Встать! – тяжелый сапог Кандубы со всего размаха обрушился на бок Владимира. У него даже в глазах снова потемнело. – Вставай, щенок! И отвечай, если спрашивают!

Владимир попытался принять горизонтальное положение, но ноги его подломились, и он снова замотал головой у края стола.

– Ух, ты! – в третий раз ухнул Алкснис и Володьке показалось, что возле него сидит не человек, а огромный филин с чуть наклоненной головой и огромными желтыми глазами.

– Ухты, ухты, ухты, – заухал филин, приближая свой клюв к Володькиному лицу. – Ух, ты, Троцкий, ух, ты, Троцкий, где мы Троцкого достали?

Володька почувствовал, что ему просто необходимо пожаловаться этой большой доброй птице на проклятого Петринеску со всей его букинистической лавкой, на гордячку Галку, которая обозвала его неудачником, на чертовы анкеты, которые не дают ему устроить свою жизнь, на…

– Эт-то м-моя к… к… к-книга, – раздался чей-то, искаженный до неузнаваемости, голос.

И, хотя это был скорее не голос, а шепот на грани слышимости, Алкснис подавился своим уханьем. Кандуба напряженно выпрямился, заложив за пояс большие пальцы обеих рук, а Володька, ничего не соображая, уставился на маму Лену.

Ее трясло. Мелко-мелко. Эта была даже не дрожь, не озноб, а какая-то вибрация сверхусилия… Тела?.. Мозга?.. Пространства?.. Володька почему-то подумал, что именно так должно было трясти легендарного Атланта, взвалившего на себя неимоверный груз неба.

– Эт-то м-моя к-книга, – выламывая язык, повторила мама Лена. – Н-не т-трогайте… Н-не… С-сына…

– Не понял! – пораженно выдохнул Алкснис.

– Вот и я тоже, – не двигаясь с места, угрюмо поддержал его Кандуба. – Так, говоришь, протокольчик на подпись Тресилову?

Научный консультант бросил на опера испуганный взгляд и, оторвав от стула свой пухлый зад, всем телом повернулся к Барбикен.

– Третий! Задание. Ты должен быть наказан. Ты испытываешь чувство вины. И боль… Невыносимая боль пронизывает каждую клетку твоего тела. Выполнение – немедленно.

Теперь маму Лену затрясло на полном серьезе. Глаза ее начали закатываться под лоб, но сквозь искусанные до крови губы, продолжали сочиться корявые слова:

– Н-не т-трог-гай… С-сына… Н-не… трог-г…

Алкснис сделал шаг по направлению к Елене и поднял выпрямленную руку:

– Успокойся. Тебя. Зовет…

Слова «Марцелл» – последнего слова пароля – он произнести не успел, отброшенный назад к стулу. Хватаясь руками за воздух, перевернул старое колченогое создание и упал на пол, уже действительно напоминая огромную птицу с бессильно растопыренными крыльями. Во лбу у него виднелось аккуратное красноватое пятнышко с опаленными краями.

– Ч-черт! Он же заряженный! – пораженно выдохнул Кандуба, бросаясь к маме Лене. Сработал условный, годами выработанный, рефлекс старого опера.

Однако, рефлексам не всегда стоит доверять, потому что эти слова стали последними, произнесенными им в своей жизни. Потому что второй выстрел навсегда остановил его бросок. Словно энкаведист со всего размаха влип в прозрачную невидимую стену. Володьке даже послышался звон разбитого стекла. Но это на пол упал стакан, зацепленный рукой Кандубы. Сам же он, широко раскрыв глаза и схватившись руками за гимнастерку, на которой начало расплываться коричневое пятно, подогнул колени и упал прямо под ноги маме Лене. Она стояла над ним с уже опущенным маузером, а Володька все еще не мог сообразить, что же произошло. А когда сообразил…

Третий выстрел горячо оцарапал ему щеку, когда он попытался приподняться над столом. Жало оружия снова было угрожающе приподнято. Поэтому, не останавливая движения, Володька инстинктивно перевернулся и так, перевертышем, выкатился в кухню, закричав:

– Мама! Мамочка!!!

В комнате что-то упало. Один раз. А потом – во второй. С более сильным глухим звуком. Володька осторожно, словно молодой неопытный волчонок из лесных зарослей, выглянул из-за дверного косяка. Мать лежала на боку, дергаясь всем телом, которое каждым своим рывком все дальше и дальше отбрасывало брошенный на пол маузер.

Володька на мгновение остановил на нем взгляд, встряхнул головой и так же, как до этого – перевертышем – перекатился через порог. Что-то огромное и до неимоверности раскаленное выжигало его изнутри, но он, пытаясь не обращать на это внимания, склонился над корчащимся телом и попробовал удержать голову матери в своих руках.

– Мама! Мамочка! – первый раз в жизни позвал он ее, отбросив ироническое «мама Лена» и отстраненное «мать».

Или показалось Володьке, или на самом деле дрожь немного успокоилась, но, закаченные под лоб глаза, явно попытались принять нормальное выражение.

На губах у мамы выступила пена. В горле у нее что-то захрипело, забулькало, заклокотало. Володька склонился над ней, вслушиваясь в эти звуки, словно в звуки, доносящиеся с другой, живущей непонятной ему жизнью, планеты. И с очень большим трудом разобрал (или ему показалось, что разобрал?):

– Во…ва… Все… ко…нец… Достали… Бе…ги… мили…цию… Ска…жешь… Приехал… Трупы… Пусть… разберутся… Не разберутся ведь, Володя! – внезапно звонко вскрикнула мама совершенно здоровым голосом и у Володьки даже сердце екнуло. Рановато, правда, екнуло, потому что голос снова начал стремительно слабеть, словно проваливаясь в бесконечность: – Я… сейчас… умереть должна… Программа… Чтоб им… Живи, Володя!.. Выживи… Ты должен… Ради нас с отцом… Жора… Америка… Хастон… Арданьян… А потом… Рычаг… Архимеда… Душу – рычагом!.. За что, сынок?..

И мама так дернулась в Володькиных руках, что его отбросило в сторону, как от разряда электрического тока. Прямо на чье-то холодеющее тело. Алксниса или Кандубы. Володька не стал с этим разбираться, снова бросаясь к той, родство с которой осознал в полной мере только секунду назад. Поздно… Тело мамы каменело, каменело, каменело, наливаясь тяжестью всех планет этой проклятой Вселенной, вместе взятых.

– Мама! Мама!!! – весь превращался в крик Володька, но Вселенная эта была не только проклята, но темна и пуста. Поэтому никто так и не отозвался на крик Владимира Барбикена.

10 октября 2002 года,
кратер Архимед (Луна)

– Мама! Мамочка!!! Да за что же мне все это?! – кричала Руслана Барбикен, дергаясь всем телом в чем-то липком и безжизненно упругом.

Внезапно она поняла, что не кричит, а просто слабо двигает пересохшими губами. Вернее, пытается это сделать. И вокруг нет никакого пространства, а есть тело, невыносимо жаждущее движения. Самого простого. Легкого. Полузаметного. Такого, как вот это самое трепыхание губ. И это ощущение своего тела почему-то успокоило Руслану. Не сразу. А тяжелыми и надсадными рывками-пульсациями. Он прислушалась к ним и поняла, что это бьется ее сердце.

С ощущением сердца пришло и ощущение жизни. Такой же тяжелой, зыбкой, пульсирующей и балансирующей на грани смерти. Но это почему-то не пугало. Наверное, потому, что появилось понимание того, что это тело не хочет этой жизни и по этой самой причине пытается, пытается провалиться в черное небытие, однако что-то не дает ему этого сделать. В работу включился мозг.

«Где я?» – подумала Руслана, еще сильнее сжимая и так закрытые глаза, потому что больше этого вопроса боялась другого: «что со мной?». Но он больно выкручивал извилины мозга и требовал, требовал ответа так же, как утопающий организм требует глотка воздуха.

Воздуха… Он у нее уже должен был закончиться. Руслана снова прислушалась к себе. Дыхание было замедленно, но спокойно. И с каждым вздохом что-то свежее и хвойно-смолистое пропитывало легкие. Так, наверное, мог пахнуть воздух в каморке папы Карло. Но она ведь совсем не Буратино. Скорее, Мальвина, брошенная всеми своими друзьями.

Друзьями… Один погиб на орбите. А второй – сильный, умный, красивый – предал его и убил руками существа без лица, появившегося неизвестно откуда и неизвестно зачем.

По телу Русланы прошла обжигающая волна. Словно ее со всего размаху бросили в камчатский гейзер. И она открыла глаза…

Небольшая уютная комнатка, вытянутой прямоугольной формы… Тяжелые, дубовые на вид, двери в одном торце и тяжелые бежевые шторы, полностью закрывающие второй торец. Мягкий свет из-под скромной, но изящной люстры. Деревянные стены… Наверное, именно они пропитывали это помещение тем смолистым запахом, который ощутила Руслана. Такая комнатка, скорее всего, должна была находиться в дачном домике, спрятавшемся в пригородном лесу. Но Руслана точно помнила, что до ближайшего леса было не менее четырехсот тысяч километров. Или уже не было?.. И как она сюда попала?

В памяти возник образ юноши с длинными каштановыми волосами, склоняющегося над ней, агонизирующей в скорлупе скафандра. Предсмертный бред. Так, значит, она все-таки умерла?.. Руслана шевельнула рукой. Не похоже.

Ее взгляд зацепился за, висящую на стене, акварель в простенькой рамке. Плоские, определенно лунные горы, погруженные на дно ослепительно синего неба. Белая дорога, разрезающая светло-коричневые холмы. Леопардовые пятна желто-зеленой травы. Крым?.. Вдалеке, у обочины дороги, маячил огромный высокий кактус. И он сразу же напомнил про небритых ковбоев в широкополых шляпах, про мексиканцев, обтянутых патронными лентами, про салуны с развеселою музыкой и про ветхие дилижансы, убегающие от погони. «Мексика, – поняла Руслана. – Или Южные Штаты… Но, как?!»

Она попыталась привстать с широкой кровати, на которой лежала, укрытая тонким одеялом. Что-то сразу же вцепилось в затылок и потянуло голову назад. Руслана провела по шее левой рукой и нащупала у ее окончания тонкий провод с пластиной, прикрепленной прямо к коже чем-то, похожим на лейкопластырь. Изо всех сил испуганно рванула провод и ощутила легкий укол боли. Эт-то еще что такое?.. Впрочем, мимолетное удивление сразу же сменилось не очень мимолетным стыдом, когда Руслана рывком сбросила с себя одеяло. Она была полностью обнаженной. То, что скафандра на ней не было, «таежница» поняла давно, но полетное трико…

На стуле, напоминающем стулья из старых английских фильмов, лежал легкий серебристый комбинезон. Простой, с нашивкой на груди в виде цилиндра, заключающего в себе конус и шар. Это что-то напомнило Барбикен. Архимед… Древний механик просил поставить на своей могиле именно такое сооружение в память о соотношении этих тел, вычисленном им. Что же это получается? Она находится в усыпальнице основоположника инженерии? Не похоже, однако.

Украдкой осматриваясь по сторонам в ожидании нескромного взгляда, Руслана быстро натянула на себя комбинезон и подошла к зашторенной стене, по пути прикоснувшись рукой к стенке. Это было не дерево. Пластик. И потому, когда Руслана дотронулась плотной ткани шторы, у нее мелькнула мысль о том, что и за нею может не быть окна. Сплошная бутафория.

Окно – огромное, во всю стену – впрочем, было. Но вид, открывшийся из него, настолько поразил Барбикен, что она обеими руками стиснула рот, пытаясь не закричать.

За окном раскинулась лунная поверхность. Пейзаж, висящий позади девушки на бутафорной, под дерево, стенке. Только засунутый под матрас слепого черного неба. Неба, которое никоим образом не способствовало ни появлению леопардовых пятен растительности, ни замершим струям, по инопланетному необычных, кактусовых стволов. Оно способствовало бледной безжизненности выпуклой равнины, хмуро поблескивающей под косыми лучами невидимого солнца.

Дорога, впрочем, была. Вернее, не дорога, а вытоптанная – или выжженная? – полоса, выползающая из непроницаемо угольных теней и скрывающаяся за горизонтом, охваченным широкой дугою обмылков расплющенных гор.

Руслана оглянулась. Вид дачной комнатки с викторианской мебелью настолько не соответствовал виду, открывающемуся из широкого окна, что Барбикен даже застонала. А, может быть, это и не окно вовсе? А такая же картина, как и акварель над кроватью, только нарисованная во всю стену. Однако, каким причудливым вкусом должен обладать дизайнер, создавший все это! Руслана провела кончиками пальцев по гладкой поверхности и краем глаза уловила за ней какое-то движение.

Из-за горизонта, как раз в том месте, где за ним исчезала вытоптанная полоса, начало подниматься еле уловимое неясное сияние. Оно настолько напомнило Руслане другое, выползающее из-за края кратера, что она отшатнулась от окна. Или экрана? По крайней мере, ей стало совершенно ясно, что не от картины. Испуганно отступая назад, Барбикен уперлась спиной в двери комнаты. Вздрогнула, резко повернулась и распахнула их.

За дверями текла фосфоресцирующая тишина. Обратная сторона их, кстати, совсем не напоминала дубовую отделку. Обратная сторона их была покрыта зеленоватым пластиком. Точно таким же, как и стены узкого коридорчика, ведущего в другой, мерцающий впереди прямоугольником матового цвета. Под ногами пружинило мягкое покрытие. Перед тем, как выглянуть из-за угла, Руслана прижалась щекой к прохладной обшивке.

Объяснение могло быть только одно. Ее нашли. И теперь она находится на борту «Лунной Республики». В непосредственной близости от Олега и этого… Как его? Дэна Маккольна. Спокойного и безликого. Интересно, кто ее раздевал?

Руслана даже сжала кулаки, ощутив на теле прикосновение чьих-то липких пальцев. Что же они задумали? Руслана не знала этого точно, но она точно знала, что никогда не сможет простить смерти Сергея Михайловича. Никому. Особенно Олегу. От любви до ненависти один шаг?.. Так, кажется?.. Барбикен в который раз за последние четверть часа прислушалась к себе и с грустью осознала, что этого, последнего, шага она сделать не в состоянии. Пока не в состоянии. Поскольку не знает всех обстоятельств его… Их…

Руслана чертыхнулась про себя и внезапно подумала о том, что и с Олегом, вполне возможно, уже случилось то, что произошло с Наруддиновым. У нее даже желудок свело судорогой от страха за командира. И одновременно с этим она ощутила острый приступ голода. Этого еще не хватало! Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как ее сюда затащили? Ладно, потом разберемся. А пока…

Пока надо найти чего-нибудь перекусить, вычислить пульт управления, попробовать захватить его, забаррикадироваться и доставить эту шайку-лейку туда, куда положено. С оборудованием как-нибудь разберется. Не дура же деревенская. А если Олег ей поможет, то ему это зачтется. Но, однако, какая же она огромная, эта «Лунная Республика»!.. Комнаты… Коридоры… Словно попала на космический корабль из фантастических фильмов. Скажешь кому, не поверят. Да, в техническом отношении мы явно начинаем стремительно отставать от Запада.

Уф!.. Руслана осторожно выглянула из-за угла. Посмотрела влево и пораженно застыла. Коридор, залитый матовым светом, свободно струящимся из широких плафонов, пунктирной линией выстроившихся на потолке, тянулся до следующего поворота метров на двадцать. Но… Но таких расстояний не могло быть даже в гигантском яйце «Лунной Республики»!

Довести мысль до конца Руслане помешало негромкое жужжание, донесшееся с противоположной стороны. Внутренне похолодев, она замедленно повернула голову. Прямо на нее, вытаращив гангренозно красные глазища, расположенные над длинными черными зубами в раскрытой пасти, катилась огромная фигура, закованная в металлические доспехи. Ручищи ее были растопырены в стороны, аж до самых стенок коридора. Словно железный монстр заранее преграждал путь всем потенциальным беглецам. На окончаниях рук крутились какие-то пропеллеры. Или блестящие дротики ниндзя?

Взвизгнув, Руслана выскочила из-за угла и понеслась по коридору, всей спиной ожидая удара в нее блестящего смертельного снаряда.

– Мэм! Остановитесь, мэм! – заревело сзади, но «мэм», не слушая, уже сворачивала за очередной угол, перебегала через какой-то мосток и стремительно прыгала по ступенькам, ведущим куда-то наверх.

«М-м… э-э… ос-с… м-м…» – урчало пространство, словно застоявшийся желудок, переваривающий, попавшую в него, пищу. Пища перевариваться не желала, дергая первую, попавшуюся ей на пути дверь.

Дверь открылась мгновенно и очень легко, словно ожидала появления Русланы. Вернее, не открылась, а плавно отошла в сторону от первого же прикосновения женской руки. Барбикен, судорожно хватая ртом воздух, вскочила во внутрь и, зажмурив глаза, прижалась спиной к стене. Стена была шершавой и чуть теплой. Урчание затихало в хитросплетениях коридоров. Что-то легенько прикоснулось к босой ноге. Руслана вздрогнула, открыла глаза и, не наклоняя головы, скосила их вниз.

Мышка… Маленькая такая мышка сизого дымчатого цвета с длинным и каким-то целлулоидным хвостиком.

– Ай! – вскрикнула Руслана, подпрыгнув на месте и случайно зацепив ногой шустрое создание.

Впрочем, одно из двух: или удар был довольно неожиданным, или создание было не совсем шустрым. Оно, кстати, оказалось странно твердым – даже большой палец ноги заломило – и массивным. Несколько раз перевернувшись в воздухе, мышь отлетела в сторону и замерла на боку, чем-то жужжа.

Теперь она напоминала большого серого жука с привязанным к нему неумными шутниками хвостом. А Руслане в ее положении даже умные шутники не нравились и поэтому она осторожно склонилась над непонятным существом, перед этим, правда, бросив быстрый взгляд на несколько дверей, выходящих в небольшой тамбур, в котором она находилась. Заинтересованно и несколько облегченно хмыкнула, обхватывая спину мышки двумя пальцами и поднося ее к лицу.

Тихонько жужжали, вращаясь, маленькие колесики. Пластмассовый хвост безжизненно обвис, но большие, упругие на ощупь, уши оставались жизнерадостно приподнятыми. «Жизнерадостно» потому, что на мордочке механического зверька красовалась широкая, навсегда въевшаяся в нее, нарисованная улыбка. Только два крупных зуба поблескивали белым.

– Откуда ты, Микки Маус? – спросила Руслана, разглядывая игрушку.

В ответ Микки Маус внезапно вспыхнул, черными до этого, бусинками глаз. Они попеременно замигали красным, словно два светофора на железнодорожном переезде. А тонкий вибрирующий визг, раздавшийся откуда-то из внутренностей зверька, настолько напугал Руслану, что она снова инстинктивно отбросила непонятную игрушку в сторону. Укусит еще. Юмористы, чтоб им!..

Механизм упал на спину, по инерции перевернулся и, вцепившись колесиками в покрытие, юрко исчез за одной из дверей, выходящих в тамбур. Вернее, не за дверью, а за пологом из бледно-розовой клеенчатой материи, свисающим над ней. Визг превратился в писк, все еще бьющийся за той стороной занавеса. Словно где-то вдалеке плакал маленький ребенок. Руслане бы осторожно заглянуть в следующее помещение, но она на какое-то мгновение потеряла чувство опасности – ну, что может сделать заводной, со встроенной в него сиреной, зверек? Барбикен, пригнувшись, нырнула под полог. Выпрямиться она уже была не в состоянии.

Около десятка «мышей», точных копий исчезнувшего зверька, но размером с большую кошку, полукругом, вогнутой стороной направленного на Руслану, замерли на полу, стуча но нему хвостами. Словно те же кошки перед решающим броском. Нарисованные улыбки превратились в злобные саркастические ухмылки. И крупные резцы зубов выглядели уже совершенно не смешно. А несколько пар глаз, каждый размером с большую пуговицу, мерцали оранжевым разъяренным светом.

Так и не выпрямившись, Руслана развернулась на месте, чуть не обрывая клеенчатый полог и запутываясь во втором, прикрывающем вход в другую комнату. Судорожными движениями рук она сорвала ткань с головы и ощутила такую боль в горле, словно шею захлестнули быстро стягивающейся петлей.