Текст книги "Тарзанариум Архимеда"

Автор книги: Алексей Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

Поражаясь ловкости, с которой, не очень сильный на вид, человек орудовал многокилограммовой трубостойкой, Анатолий Петрович закричал:

– Чего стоите? Окружайте его!

Все вокруг задвигалось, сорвалось с места и бросилось вперед. Но через минуту замерло в двух метрах от будки, не зная, что делать дальше. Трубостойка разрезала горячий воздух, ни на миг не прекращая своего кругового движения.

Милицейский сержант задумчиво взглянул на свою руку, в которой так и была зажата бутылка вина, отобранная у подростков. Поднял ее над головой.

– Эй, – крикнул Андрею, – смотри!

И приложился ртом к горлышку. Анатолию Петровичу, после недавнего разговора внимательно наблюдающему за ним, показалось, что бравый сержант, пользуясь случаем, сделал хороший глоток плодово-ягодного пойла. А тот уже оторвался от горлышка, почмокал языком и ласково погладил рукой себя по животу.

– Хорошо, – крякнул.

Трубостойка начала описывать круги только по инерции, плавно замедляя свое движение. Сержант осторожно поставил бутылку на размягченный палящими лучами солнца рубероид и так же осторожно сделал несколько шагов назад.

– Эй, – снова крикнул Андрею, изучающего его пристальным взглядом, – хочешь? – Рукой опять погладил живот. – Возьми, попей. Вку-у-усно.

Барбикен, настороженно озираясь по сторонам, соскочил с будки на крышу. Трубостойку он тащил за собой. На мгновение задумался, выплюнул изо рта ручку авоськи – ярко-оранжевые капли апельсинов покатились по черной крыше – и сделал шаг вперед.

Налетели на него с трех сторон. Неподвижным оставался только сержант. Он подчеркнуто спокойно обмахивался фуражкой с красным околышем, молча высказывая полное неодобрение происходящему, и иронично наблюдал за возникшей потасовкой.

– Гречаник! – зло и тяжело отдуваясь, выкрикнул Анатолий Петрович, пригибая голову сопротивляющегося Барбикена к рубероиду. Руки тому заламывали санитары. – Гречаник, чего стоишь! Беги за Лагутой! Вырвется, зараза!

Однако, вырваться из трех пар цепких было затруднительно даже с учетом того, что в Барбикене явно проснулись какие-то дремлющие силы. Впрочем, силы – силами, но когда запыхавшийся Лагута всадил в кожу Андрея Владимировича тонкое жало шприца, то эти самые силы улетучились из тела, как воздух из проколотого надувного шарика. Оно, вроде, даже съежилось, и потому санитары довольно легко дотащили Барбикена до лифта. Анатолий Петрович с Гречаником спустились во двор на своих двух.

Когда вышли из подъезда, сразу же оказались в толпе зевак, собравшихся, казалось, со всех соседних домов. Двое подростков, согнанных сержантом с крыши, тоже были тут, и что-то рассказывали, во всю размахивая руками. Образно, наверное, излагали. Анатолий Петрович недовольно поморщился.

– Товарищ сержант, – подскочил к Гречанику мужичок в застиранной военной рубашке, – а что случилось? Говорят, из тридцатой квартиры парень до белой горячки допился, родителей поубивал и сам хотел с жизнью распрощаться. Правда, что ль? Это что ж, орденоносцы французские так детей своих воспитывают?

Анатолий Петрович уже не морщился, а кривился всем лицом.

– Граждане, граждане! Распитие спиртных напитков действительно имело место… – начал было сержант, но капитан мягко отодвинул его в сторону.

– Вы бы разошлись, граждане, – кашлянул. – Своими делами занялись бы, а то… Заболел человек. Устал. Переработался. Нервный срыв у него. И ничего плохого никому не делал. – Повысил голос. – Вот подлечим, и будет, как огурчик. Правда, доктор? – повернулся он к подошедшему Лагуте, только что отправившему «скорую помощь» с санитарами и Барбикеном в больницу.

Тот молча кивнул головой.

– Вот видите. Расходитесь, расходитесь. И вам, сержант, спасибо за работу. Дальше мы сами разберемся.

– Это что, Андрюха Барбикен что ли? А почему врач тут остался? – крикнул кто-то наиболее проницательный, но Анатолий Петрович с Лагутой уже исчезали в проеме подъезда.

– Как он? – уже в лифте спросил капитан доктора. – Почему реакция такая, – он замялся, – бурная.

Лагута пожал плечами:

– Всего не предусмотришь. Да и вы постоянно подгоняли. А реакция… Нормальная реакция для перевозбужденного, требующего разрядки, организма. Потому-то и в детство впали, и в обезьянник этот играть начали. Впрочем, возможно не так просто все. Нужно будет более внимательно реакцию изучить.

– Изучить, изучить… Чем же это они так перевозбудились?

Лагута снова пожал плечами:

– Ну, во-первых, радость у них. Девочка родилась. Сами же говорили. Это мы учли. А во-вторых… Во-вторых, еще что-то было. Неучтенное. Иначе бы они, как и было запланировано, просто слюни бы пускали да околесицу несли всякую. А ведь было что-то, Анатолий Петрович? – стрельнул он глазами на сосредоточенную физиономию капитана.

– Было, было, – пробормотал тот, ощупывая в кармане плоскую коробочку, вытащенную из-под ошейника Такотана. – Все было. Только что будет неизвестно.

Лифт остановился.

– Вы уж извините, что мы вас задерживаем, – обратился Анатолий Петрович к спине Лагуты, пропуская того вперед, – но сами понимаете…

– Понимаю, понимаю, – буркнул врач, открывая двери квартиры Барбикенов. – Только вы уж побыстрее. Мне за пациентом проследить надо.

– Нам всем за ним проследить надо, – скрипуче произнес Анатолий Петрович и вопросительно посмотрел на Ивана, вышедшего им навстречу.

– Все нормально, товарищ капитан, – ответил тот на немой вопрос. – Хозяйка спит. Хозяин, – он переступил с ноги на ногу, – пребывает в некотором раздумье.

– В раздумье – это хорошо, – пробормотал Анатолий Петрович. – Пусть подумает. Федор Николаевич, – обратился он к Лагуте, – вы бы подготовили Барбикена к основательному разговору, а мы с Иваном пообщаемся пока.

На кухне, куда они зашли, было уже относительно прибрано. На столе, завернутые в прозрачный целлофановый пакет, лежало несколько брошюр. «Хроника текущих событий» – извещали на верхней угловатые, какие-то самодельные, буквы. Из-под нее выглядывал край зачитанного журнала.

– Та-а-ак, – протянул Анатолий Петрович. – Только эта антисоветчина? Больше ничего нету?

– Есть несколько стенограмм выступлений Гриценка и Сахарова. Полное недоумие – такие материалы с собой таскать! И еще, – Иван постучал ногтем по краю журнала, – «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Но это, как вы понимаете, вещь вполне легальная.

– Была, – буркнул Анатолий Петрович, – до тех пор, пока этого деятеля из страны не выставили. – Он полез в карман, достал оттуда плоскую коробочку и протянул Ивану: – На, магнитофонные записи к делу приобщи. Картина вполне ясная. Даже скучно. Бутылку-то куда дел?

– В мусоропроводе. Никто ничего не определит. Анатолий Петрович, – внезапно замялся он, – а для чего вы усложнили все так? Рисковали, психотропы в водку добавляли? Можно ведь было просто взять этого умника, да и дело с концом. Доказательств-то вон сколько, – и Иван мотнул головой на стол с лежащим на нем целлофановым пакетом.

– А для того, лейтенант, что незачем нам плодить врагов советской власти. У нее внутренних врагов – раз, два и обчелся. Все остальные, так, – он пожевал губами, – придурки. И наша задача – доказать это всему народу. В общем, заканчивай оформление – кто понятыми были? Яременки? – а я с гражданином Барбикеном-старшим парой словечек перекинусь.

Анатолий Петрович вошел в разгромленную комнату и молча прислонился к дверному косяку. Барбикен, лежащий на диване, казалось, не заметил его. Смирительной рубашки на нем уже не было и все его внимание было сосредоточено на Лагуте, который сидел у него в ногах и что-то быстро строчил на больших листах бумаги.

– Тут вот ведь какое дело, – говорил Владимир Андреевич слабым голосом, – я, конечно, всего не помню, но ощущения… Было ощущение какой-то – как бы это сказать? – беспроблемности, что ли. Все, что было уже забылось и не имело никакого значения. Обо всем, что должно было случиться, не имелось никакого понятия. Было только «здесь» и «сейчас». Здесь есть апельсины. Сейчас мне их нужно отобрать у соперника. Вот и все проблемы. Без комплексов.

– Ага, пробуждение памяти животного существования, – не отрываясь от бумаги, пробормотал Лагута. – Хорошо, очень хорошо.

– Чего ж хорошего, доктор? – тоскливо посмотрел на него Барбикен. – Что ж это за бредятина такая с нами случилась?

– Нервный срыв.

– Сразу и у меня, и у сына? – засомневался Владимир Андреевич.

– А что ж вы хотели, – вмешался в разговор Анатолий Петрович. – Наследственность. У вас, насколько мне известно, с матерью тоже не все в порядке было.

– Вы мою мать… – угрюмо уставился на него Барбикен. – С кем имею честь?

Капитан достал из внутреннего кармана пиджака небольшую красную книжечку, раскрыл и поднес к самому носу Владимира Андреевича. Тот прищурился и чуть ли не по слогам прочитал:

– Комитет государственной безопасности. Тресилов Анатолий Петрович. Старший следователь.

Когда дошел до фамилии, еле заметно вздрогнул. Что-то она ему напомнила. Откинулся на подушку и повторил:

– Вы мою мать… – запнулся. – Ладно, замнем. А вы быстро примчались.

– Работа такая, Владимир Андреевич. Быстрая. Тем более, что я за вашим сыном из самой Москвы ехал. И не потому, что мы его в чем-то подозревали, а потому, что несем ответственность за личную безопасность каждого участника секретных программ. Тем более, космических.

– И в сортире, извиняюсь, тоже несете ответственность?

– Вот это вы зря, – нахмурился Тресилов. – Кто знает, что случилось бы с вашей семьей, если б нас поблизости не оказалось.

– А дальше что? – тихо спросил Барбикен.

– Дальше? «Дальше» от вас зависит. Материалы, которые Андрей Владимирович с собой привез, лет на пятнадцать потянут. Но мы понимаем, что не в себе человек. Что его лечить надо. В психиатрической больнице. Долго и серьезно. Это, заметьте, второй вариант. Есть и третий. Оставить его под домашним наблюдением. Вашим, – подчеркнул Тресилов, – наблюдением. Пусть живет, как и жил, встречается, с кем и встречался, с вами о проблемах житейских советуется. А вы дневник наблюдения вести будете и, в свою очередь, с врачами советоваться. Да и мы, может, поможем, если что. Это в ваших интересах, Владимир Андреевич. И в интересах вашей семьи. Вот внучка у вас родилась. Какие гены ей передались? Как лечить, если, не дай бог, случится что с ней?

Барбикен пытался унять противную тягучую дрожь во всем теле. Голова у него и так разламывалась на части, а тут еще этот… Фамилию-то его недоброй памяти Кандуба с Алкснисом вспоминали перед смертью своей. Давно это было. Забылось, а сейчас вот вспомнилось. Этот, конечно, молодой еще, но кто знает, какие у него родственнички были. Да и организации… Родственные.

– Товарищ Тресилов, – тихо начал Владимир Андреевич и запнулся: – Или гражданин?

– Ну, зачем вы так, – укоризненно развел руками капитан.

– Хорошо, хорошо…Так вот, товарищ Тресилов, вы «Книгу джунглей» читали? Киплинга?

– Что? – не понял тот.

– Про Маугли, говорю, знаете? Или про Тарзана?

– К чему это вы?

– Ну, а все-таки?

Анатолий Петрович пожал плечами:

– Про Маугли читал. В детстве. Про Тарзана кино когда-то смотрел. Американское, кажется.

Лагута заинтересованно наблюдал за ними.

– А вы никогда не задумывались над тем, почему у нас в Союзе к одинаковому, в принципе, сюжету такое разное отношение? Одну книгу печатают, издают, а вторую почему-то пытаются и не вспоминать.

Тресилов, немного встревоженный необычным развитием разговора, решил посмотреть, что оно дальше будет.

– А, – махнул он рукой, – художественный уровень совершенно различный. Там – зарубежная классика, Киплинг. А тут… Берроуз, кажется? Тут – сплошная бульварщина.

– Угу, угу, – согласно покивал головой Барбикен. – А еще, при всей схожести судеб, главные герои абсолютно разные. Маугли – человек, так сказать, из народа. А Тарзан – лорд, буржуйская косточка.

– Ну, и это, наверное…

– Наверное. Но не главное. Не знаю, анализировал ли кто-нибудь это, или чисто интуитивно получилось, но… Дело в том… Анатолий Петрович, кажется?

Тресилов молча кивнул головой.

– Дело в том, Анатолий Петрович, что когда Маугли слился с природой, то он организовал ее, стал вожаком, сколотил, так сказать, передовой отряд из ближайшего окружения, чтобы покорять и побеждать, переиначивая джунгли на свой лад. Ничего не напоминает? Эдакий Данко, у которого в руках не пылающее сердце, а зажженная хворостина. Тарзан же хворостиной не размахивал, никого и ничего не сколачивал, а оставался одиночкой и дрался за то, что ему представлялось справедливым, имея не подчиненных, а союзников не только среди животных, но и среди, что более важно, людей. Однако, он всегда оставался одиночкой. Человеком без стаи. И без стада. То есть, если Маугли – лидер-революционер, то Тарзан – одинокий, где-то отрешенный от повседневной суеты, боец-философ. Боевая машина справедливости. И «кто ближе матери-истории ценен», я не знаю. Но, что интересно и если вы это заметили, нарицательным в большей степени становиться имя Тарзана. А не Маугли.

– Вот уж не думал, что на гременецком автозаводе такие интеллектуальные токари работают, – скривился, прищурившись, Тресилов. Словно щекой к прикладу ружья прикоснулся.

– А я по жизни не токарь, – привстал с подушки Барбикен. – В юности астрономией увлекался, потом – космонавтикой. Да и сейчас еще научно-популярную литературу да фантастику почитываю.

– Бульварщина, – снова скривился Тресилов. – Опасная, нужно сказать, бульварщина. Кто-то абсолютно верно заметил – интеллектуальный разврат. Однако, к чему же ведут все эти ваши отвлеченные размышлизмы?

– Да к тому, что я, конечно, не Маугли и, тем более, не Тарзан, но и шакалом Табаки никогда не был. Особенно не могу представить себя в этой роли по отношению к родному сыну.

– А вы можете представить себе джунгли, населенные одними Тарзанами? – тихо, очень тихо, спросил Тресилов.

– А чем они отличаются от таких же джунглей, населенных одними Маугли? – так же тихо, в тон ему, вопросом на вопрос ответил Барбикен.

Их взгляды встретились, и Лагуте внезапно показалось, что в воздухе что-то зазвенело. Он переводил взгляд с одного напряженного лица на другое и внезапно подумал о том, что его пациентом мог бы стать любой их этих двоих, таких разных и таких в чем-то похожих, людей. Все дело только в условиях создания болезни. Сам Федор Николаевич не считал себя больным ни при каких условиях. За застекленной дверью балкона лохматый, давно не стриженый, Такотан, встав на задние лапы и опершись передними на стекло, смотрел на них и все не мог понять, чем же вообще занимаются эти угрюмые, замершие посредине разгромленной комнаты, двуногие существа.

20 октября 2002 года,
кратер Архимед (Луна)

Блестящий такотан замер около огромного валуна и, казалось, не мог понять, чем же занимаются угрюмые двуногие существа, окруженные янтарным сиянием и сидящие прямо на грунте посреди клубящегося пылью хаоса, в которое превратилось, ровное еще позавчера, дно кратера. Существа имели довольно усталый вид. Особенно одно, с явными признаками женского пола, в коротких шортах и синем топике, одетым прямо на голое тело.

Второе существо, мускулистый длинноволосый юноша, временами украдкой посматривая на девушку, механически собирал огромный плазмер, запчасти которого были разложены перед ним. Вот он вогнал последнюю деталь в, отблескивающий вороненой синевой, приклад, перекинул оружие через плечо и пружинисто встал, отбрасывая со лба, упавшие на него, волосы. Такотан слегка шевельнулся. Девушка оставалась неподвижной.

– Руслана, – Виктор нагнулся и осторожно прикоснулся к ее плечу, – идем. Уже немного осталось. Километров семь-восемь.

– Не хочу, – прикрыла глаза Барбикен. – Никуда не хочу идти. Устала. Спать хочу. Странно, – потрогала она пульт-амулет, висящий на груди, – есть не хочется, пить не хочется, а вот спать… Словно мы не двое суток по этому бардаку прыгаем, а, по меньшей мере, неделю. Не дорабатывает что-то селайт твой.

– Так ты и спать не хочешь, – возразил Виктор. – Это тебе кажется. Чисто психологическое состояние. Селайт тут ни при чем.

– Ни при чем, ни при чем, – фыркнула Руслана. – Что ты о психологическом состоянии знать можешь? Даже вместе с такотаном своим. А про физическое… Сколько ты без сознания валялся? Часов шесть?

И Барбикен внезапно вздрогнула всем телом, вспомнив тот ужас, который испытала тогда, когда Арданьян поломанной куклой лежал среди нагромождения камней, а она сама боялась сделать лишнее движение, чтобы не вызвать очередного обвала. Весь мир балансировал на грани полного хаоса, вздрагивая от малейшего шага всей своей ободранной, вывернутой наизнанку, окаменелостью, срываясь вниз маленькими песчинками, превращающимися через мгновение в потоки крупных камней, которые потом переворачивали собой огромные, ждущие малейшего толчка, глыбы.

А Руслана взваливала на спину безжизненное тело, и, качаясь от напряжения, тащила его в очередное безопасное место, уворачиваясь от угловатых жерновов, шевелящихся со всех сторон. А когда чуть не сорвалась в, незамеченную среди пелены пыли, трещину, то села у самого ее края, положив рядом тело Виктора, и расплакалась. Громко и навзрыд. Вдруг осознав, что осталась одна на этой совершенно чужой и чуждой планете, что заблудилась в ее каменных джунглях, и что надежды на спасение больше нету.

Как она плакала! Каталась по шершавому реголиту, колотила по нему избитыми кулаками, и, размазывая по лице янтарное безобразие, давилась всхлипами: «Олег! Олеженька! Где же ты, родной мой!» И совершенно не боялась неосторожным движением вызвать очередной беззвучный, как в ночных кошмарах, камнепад, а наоборот желала этого. Хотела, уже готовясь сорвать с шеи селайтовый амулет, чтобы падающие валуны расплющили ее тело, перемешали его с лунным реголитом и похоронили под собой. Раз и навсегда. А через полчаса Виктор пришел в себя.

Руслана бросила на него быстрый взгляд и повторила:

– Ни при чем, ни при чем… Слушай, Виктор, а ты уверен, что мы в правильном направлении передвигаемся? Если, конечно, это можно назвать передвижением.

– Абсолютно уверен. Это у нас некоторые бредут, куда глаза глядят. Без соображения у нас эти некоторые.

Тут Арданьян был прав. Хотя мог бы и не иронизировать. Ирония в его голосе пугала Руслану. Когда он пришел в себя, и слабеющие пульсации его селайтовой оболочки сменились ровным и сильным мерцанием, то первым делом прекратил хаотические передвижения Барбикен. И оказалось, что идти надо в совершенно ином направлении. В противоположном.

Виктор с размеренностью машины шел впереди, прокладывая путь среди нагромождения камней, как тральщик – фарватер по минному полю. Вскоре вышли к месту последней схватки. Вернее, к тому, что от него осталось. И, конечно, они никогда бы не узнали его, если бы не чудом найденный плазмер, брошенный Русланой. Да и напрочь заваленный такотан Виктора оказался рядом.

Он выбрался из-под огромной груды камней, доводя окружающий хаос до совершенства, и в дальнейшем их передвижении роль тральщика начал выполнять именно он. Это было логично и своей логичностью понравилось Руслане. Виктор, все-таки, был больше похож на человека. Более того. Иногда Барбикен с каким-то испуганным изумлением осознавала, что он похож на человека, который все больше и больше ей нравится. Хотя бы тем, что ни разу не вспомнил про ее страшный выстрел. А мог бы. Ведь…

Руслана нахмурилась и закусила губу:

– Слушай, если до комплекса недалеко осталось, ты бы не мог кого-нибудь оттуда вызвать? Манов своих. Или Калу. С нумой вместе, чтобы ног не бить.

Виктор вздохнул и присел на корточки возле Барбикен:

– Понимаешь, Руслана, я не хотел тебе этого говорить, но… Дело в том… Дело в том, что комплекс не отзывается.

– Как не отзывается?!

– Молча. И совершенно. Там что-то случилось.

Барбикен вспомнила яйцо «Лунной Республики», перепахивающей лучом дно кратера по направлению к комплексу. И монстра под названием Керчак, исчезнувшего на запыленной нуме в том же направлении.

– «Республика»? – тихо спросила Виктора. – Или?..

И оборвала себя. Тема Керчака не была темой для разговора с Арданьяном.

Руслане показалось, что он понял ее. Потому что Виктор отвел глаза в сторону и глухо переспросил:

– «Республика»?.. Не похоже. По крайней мере несколько часов назад я не мог отождествить ее с комплексом. И сейчас не могу. И в ближайшем будущем тоже.

Барбикен внимательно посмотрела на Арданьяна:

– Что значит «отождествить»?

– А то и значит… Понимаешь, последнее время я… Я чувствую время. Это не предсказание, это что-то другое. Я знаю, когда происходят события, случившиеся даже не со мной. Вот только их местонахождение определить не могу. Сам не пойму, что это такое… И оболочка. Раньше без пульта я бы не смог ее удерживать. Вот и мама все это заметила.

Вспомнив про Эллис, Виктор моментально нахмурился. Даже сияние вокруг него, казалось, потускнело.

– Тоже мне, чревовещатель, – внутренне поежилась Руслана и попыталась отвлечь юношу от его мыслей. – А ну скажи, что происходило со мной, – она на мгновение задумалась, – двадцать пятого июля семьдесят четвертого года.

Арданьян прищурился.

– С тобой?.. Пойми, я же сказал, что не могу этого знать. Я. Чувствую. Время. По отношению к тебе двадцать пятого июля семьдесят четвертого имеет небольшой привкус страха, сильный запах непонимания и… – он запнулся, – и ощущение прикосновения мокрой… Ткани, что ли? Слушай, по-моему, ты…

И юноша покраснел. Руслана покраснела тоже.

– Ладно, чревовещатель. Мне тогда всего день от роду было. В роддоме я была, а отец…

– По отношению к отцу, – забубнил Арданьян, – запах лекарств забивает все остальное. Кроме страха. Едкость лекарств, едкость ужаса. Потустороннего какого-то, терпкого, вязкого, галлюциногенного…

– Хватит! – выкрикнула Руслана, тяжело дыша. – Не надо! Перестань. Время у него пахнет, видите ли. Отец мой в это время в больнице был. Не по своей воле, правда… Но, слушай, кто же это тебя на такие фокусы запрограммировал?

Виктор сделал вид, что не услышал последнего слова. Он тяжело вздохнул и произнес:

– Совершенно не понимаю, что происходит. Это только недавно началось. Раньше такого никогда не было.

– Слушай, а будущее?.. Какого оно у нас цвета-запаха?

– Хватит! – Арданьян резко встал, изо всех сил сжав зубы. – Нормального оно цвета будет, если попробуем к комплексу выйти. Иначе вообще без масти останемся. В прошлом, будущем, сейчас, на Земле, на Луне… Не знаю я! – видно было, что он изо всех сил старается сдержать себя.

– Слушай, а второй корабль, про который ты говорил? Ты же сразу сказал, где он упал.

– Да не я сказал, – даже застонал Виктор, – а сейсмографы. Я просто почувствовал воронку, в которую время утекает. А это означает смертельное падение. Короче, ты идешь или нет? – внезапно сорвался он на крик. – Или будем здесь разговоры разговаривать?

Перепугано вскакивая с реголита, Руслана краем сознания отметила, что Виктор применил словесный оборот, часто употреблявшийся Олегом. Почувствовал он его, что ли? Но, как бы там ни было, от этого он стал – ну, совсем! – человеком. Правда, злым и раздраженным человеком.

Перепрыгивая через мелкие трещины, спотыкаясь об корявые булыжники, поскальзываясь на каменной мелочевке, Руслана брела за Виктором, изучая небольшой синяк на его, бугроватой от мышц, спине. Синяк тоже был совсем человеческим. Такотан прокладывал фарватер метрах в двадцати от них.

Внезапно Виктор остановился и повернулся к Руслане, вытянув руку вперед:

– Смотри!

В пространстве между двумя, наклоненными в разные стороны, утесами разгоралось неясное свечение, напомнившее Барбикен свечение лайстонов за краем кратера в первый день их прилунения. Только сейчас лайстонов в том направлении не было. В том направлении находился комплекс «Архимед». Неизвестно чей и неизвестно для чего созданный.

Внезапно такотан коротко стрекотнул, развернулся и полез на правый утес, осторожно выискивая в нем впадины для рук и ног. Руслана поняла, что Виктор хочет изучить окрестности взглядом своего механического собрата. Ей, бестакотанной, на это надеяться не приходилось. Поэтому она обошла Арданьяна, ударила пару раз рукой по шершавой поверхности левого утеса, проверяя его на прочность и уже подняла было ногу, чтобы начать карабкаться наверх, как была остановлена сильной рукой Виктора.

– С ума сошла? – зашипел он. – Голову разбить хочешь?

– А как же твой хваленый селайт? – поворачиваясь к нему, иронично бросила Руслана.

Арданьян хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и мягко отстранил Барбикен от утеса. Поправил за спиной плазмер, коротко выдохнул селайтовый воздух и, резко подпрыгнув, ударил ногой по наклоненной глыбищи. Та, словно удивившись этому, покачнулась, и начала медленно падать набок, вздымая клубы желтовато-серой пыли.

– Вот так, – хмуро вздохнул Виктор и взглянул на, упрямо закусившую губу, Руслану. Еще раз вздохнул: – Ладно. Лезь за такотаном. Я внизу побуду.

Через пять минут Барбикен, касаясь плечом тусклой поверхности ртутного робота, стояла рядом с ним, пораженно вглядываясь в открывающуюся с пятиметровой высоты панораму. Арданьян взглядом такотана видел, очевидно, то же самое.

Со всех сторон Руслану окружало нагромождение камней самого разного размера – от небольших глыб, до огромных утесов, подобных тому, на котором она стояла. Поверхность некоторых из них была оплавленной. Казалось, вся Луна решительно сбросила с себя пыльную шубу, обнажив свои корявые внутренности. Впрочем, полупрозрачная кисея пыли тоже существовала. Он слегка мерцала серебристым светом до самого зазубренного горизонта: для того, чтобы пыль осела окончательно, нужно было гораздо больше времени, чем двое суток, прошедших после лучевого удара «Республики». Вдалеке, на пределе видимости, к этому серебристому мерцанию подмешивалось желтоватое свечение. Там каменный хаос смешивался с рваным краем кратера. И там находился «Архимед».

– В последний раз, – послышался снизу, приглушенный разрывом селайтовых оболочек, голос Виктора, – я наблюдал такое лет десять назад, когда шел густой метеорный поток, и была большая вероятность попадания в комплекс какого-нибудь шального метеорита.

– То есть, это значит…

– Комплекс включил общую защиту.

Руслана всмотрелась в свечение, чуть покачивающееся над стенкой кратера. Потом слегка нагнулась и обратилась к маленькой фигурке Виктора, топчущегося внизу:

– Эй, ты сказал, что комплекс последний раз включался лет десять назад. А до этого?

Наступила короткая пауза, после которой Арданьян нехотя ответил:

– «До этого» мы только на старых фотографиях видели. Начала шестидесятых. Тогда комплекс расстреливал каждый космический аппарат, приближающийся к Луне.

– Расстреливал?! – ахнула Руслана.

– Ну, возможно, это слишком сильно сказано. Точнее, он создавал условия для всяких там неполадок.

– Но… Но, зачем?

– В то время существовала реальная опасность переноса ядерных испытаний с Земли на Луну. Комплекс защищался.

– Защищался? Но, послушай, тогда получается, что…

– Да, – жестко перебил Виктор Руслану, – приблизиться к «Архимеду» сейчас проблематично. Одна надежда на то, что у нас низкая скорость передвижения. Должен, по идее, учесть. – Он сделал короткую паузу. – Ладно, спускайся. Проблематично, не проблематично, но мы попробуем. Другого выхода нет.

Такотан вдруг вздрогнул, быстро подхватил Руслану на руки – та даже испугаться не успела – и… прыгнул с утеса вниз. Полет был плавным, посадка – довольно мягка, Барбикен – рассержена до предела.

– Ну, ты!.. – набросилась она было на Виктора, после того, как такотан осторожно поставил ее на грунт. Но тот уже поворачивался к ней спиной.

– Пошли, – бросил через плечо, подтягивая ремень плазмера и пристраиваясь за такотаном. – Не нравится мне все это.

Руслане тоже не нравилось то, что, по мере приближения к комплексу, окружающий хаос принимал характер психического припадка. Кроме того, Барбикен все больше и больше беспокоил тихий, но постоянно усиливающийся звон, наполняющий все вокруг и уже двое суток отдающийся в ее ушах. Руслана относила это явление к усталости и переживаниям последних дней, но от тихого, звенящего звука ее тревога шла по нарастающей. В конце концов, она не выдержала и спросила, у спины, маячащей впереди:

– Виктор, ты ничего не слышишь?

Юноша резко остановился и оглянулся. Лицо его было сосредоточенно-отрешенным. Барбикен даже показалось, что он не видит ее.

– Что?..

– Звон какой-то… Это у меня в голове или…

– Звон?! Ах, звон! Так это же Луна звенит. Так всегда тут бывает после ударов. Где-нибудь на обратной стороне молотком стукнешь, а в «Архимеде» слышно. А после последних шуточек «Республики», – он обвел широким жестом нагромождение камней, – сама понимаешь. – Арданьян на мгновение замолчал, явно прислушиваясь к себе. – Меня это не волнует. Меня сейчас другое волнует. Через несколько минут мы встретимся с «Лунной Республикой». Где, не знаю. Но, судя по короткому сроку, это произойдет где-то здесь.

Барбикен бросила обеспокоенный взгляд на черное мутное небо, ограниченное, вставшими на дыбы, глыбами. Никакого движения в нем не наблюдалось.

– С «Республикой»? – переспросила. И иронически ухмыльнулась: – Что, времечко завоняло?

Арданьян ничего не ответил, прищурив глаза и полностью уйдя в себя. По еле слышному стрекотанью – как она его слышала, было еще одной загадкой – Руслана поняла, что он связывается с такотаном.

Согласно кивнув кому-то невидимому, Виктор снял с плеча плазмер и в упор взглянул на Барбикен:

– Останься здесь. Я сейчас определюсь и вернусь.

Руслана напряглась:

– С чем «определюсь»?

Виктор переступил с ноги на ногу:

– Мученья наши, кажется, окончились, но «Республика» меня беспокоит…

– В каком смысле окончились?

Виктор неопределенно махнул рукой в сторону узкого ущелья, в котором перед их остановкой исчез такотан:

– Там начинается ровное пространство. До самого комплекса. И я не знаю, что лучше: оставаться пока тут или выйти на равнину.

– Я пойду с тобой.

Арданьян хотел было возразить, но, взглянув на закушенную губу Русланы, только пожал плечами:

– Пошли.

Ущелье, из которого они вышли, действительно вырывалось на памятную плоскую и волнистую равнину, вздыбившуюся через несколько километров стенами кратера. Прямо напротив них стена изгибалась знакомой впадиной и в ней можно было различить несколько окон комплекса. Окна светились ярким насыщенным светом. Менее насыщенное свечение сползало с гор на равнину, укрывая ее мерцающей дымкой. Она сходила на нет и полностью исчезала невдалеке от такотана, замершего метров в двадцати от Русланы и Виктора.