Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"

Автор книги: Алексей Шепелев

Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

На счастье, Балис воспринял эту новость именно так, легионеры уже почти дошли до города. Остроглазый и осторожный, Сашка заметил их заблаговременно, тут же вернулся назад, и они загнали маленький табун вглубь лежащей у дороги кизиловой рощицы. Надежно укрытые густой листвой, густо усыпанной золотисто желтыми гроздьями цветов, они наблюдали, как угрюмые солдаты прошествовали в сторону Плескова. Гаяускас пересчитал людей – ни один не отстал от отряда. Двоих несли на носилках, еще двое шли самостоятельно, но товарищи поддерживали их с обеих сторон, а другие несли их скарб. Командир отряда шел впереди, с каменным выражением лица. Наверное, мыслями он был где-то далеко от этой дороги.

Пропустив легионеров, путники продолжили свой путь. Только теперь они уже не разделялись. Балис пересел на Сашкиного коня, позади мальчишки, полагая, что так у них получится двигаться быстрее.

– Ну, наконец-то, – обрадовано выдохнул Мирон, когда Балис и Сашка слезли с лошади. – Мы уж все извелись. Как у вас дела?

– Ужасно, – скривился Балис. – Такое ощущение, будто мне ноги гнули на балетном станке.

И впрямь, он теперь инстинктивно передвигался в раскорячку.

– У нас в таких случаях говорят о пытошных станках, – заметил Йеми.

– Ну, у кого чего болит, тот о том и говорит. Хотя, для человека, который раньше не садился на лошадь, такое путешествие и впрямь можно использовать вместо пытки.

– Да ладно, скоро привыкните, – утешил морпеха Сашка.

– Скорее бы…

– Так, давайте-ка останавливаться на ночлег, – решил Мирон. – Ралиос наш, конечно, ещё немного посветит, можно было бы пройти ещё чуть-чуть, но, думаю, нам полезней сейчас обсудить наши планы.

– Это точно, – кивнул Гаяускас. – Поговорить есть о чем.

– Даже так? В таком случае, останавливаемся прямо здесь.

– Пока пойдем дальше, – вмешался Наромарт. – Я что-то не вижу, где нам здесь брать воду.

Мирон коротким кивком дал понять, что погорячился. Стыдно, конечно, делать такие детские ошибки: самый начинающий турист знает, что лагерь надо разбивать вблизи воды. Но, как говорится, на всякого мудреца довольно простоты.

– За той рощицей будет озеро, – сообщил Йеми. – Там и остановимся.

Кагманец не ошибся. За рощицей действительно оказалось небольшое озеро, на берегу которого они и устроили ночлег. Ясная и теплая погода позволяла провести ночь под открытым небом, а не искать поселение местных жителей ради крова над головой. Наромарт, как обычно, особо вроде и не командовал, но работы нашлось всем, включая и благородного сета, которому доверили поддержание костра. Аристократ не высказал ни малейшего недовольства, видимо, крепко усвоив истину, что у нищих слуг нет.

Наромарту и Женьке пришлось собирать дрова, Балис с помощью Йеми осваивал технологию постановки походного шатра, больше напоминавшего невзрачную палатку, чем роскошное жилище степных владык, первым приходящее в голову при произнесении этого слова. Приготовление ужина выпало на долю Мирона, а Сашка отогнал чуть в сторонку и стреножил лошадей.

Всем, кто не ездил в город, за исключением Женьки, очень хотелось скорее узнать, что за новости привезли Балис и Сашка, но, будучи опытными путешественниками, они понимали, что прежде чем приступать к разговорам, надо обустроить стоянку. Наконец, шатер был поставлен, запас хвороста набран, лошади мирно паслись неподалеку, а в медном котелке попыхивал экспериментальный вариант каши из просяного зерна. Путешественники расселись вокруг костра, бросая любопытные взгляды на Балиса – мол, пора бы и поделиться, чего интересного из города привёз.

Благородный сет, быстро сообразив, что его спутникам желательно поговорить без посторонних ушей, просто отправился купаться. То, что ему рассказали далеко не всю правду, Олус понял уже давно, но узнать больше не стремился: не пристало благородному сету менять своих союзников по четыре раза на дню. К тому же, ничто не указывало на то, что новые знакомые злоумышляют против Императора Кайла, а незаконность их намерений и действий в отношении местных порядков и властей можно было смотреть сквозь пальцы: сами эти власти и порядки были далековаты от совершенства.

– Значит так, – начал морпех. – Съездили мы в целом удачно. Из властей на нас никто внимания не обратил, ювелир деньги дал без вопросов, всё, что нужно закупили, кошелек с гексантами привезли, да ещё ауреусов немного осталось.

– Сколько? – уточнил дотошный кагманец.

Возникла небольшая пауза: в морритском языке не было слова «десяток», Балису пришлось срочно пересчитывать в уме на двенадцатиричную систему.

– Чуть больше четырёх дюжин.

– Этого нам до Альдабры более чем хватит, – уверенно заявил Йеми. – Отлично, значит, гексанты трогать не придется.

– Если что, у меня найдется ещё кое-что для тамошних ювелиров, – вмешался Наромарт.

– Если что, то в городе мы найдем, как раздобыть деньги. В пути – труднее.

– Представления можно давать, – улыбнулся Балис. – Я вон даже гитару – не гитару, но что-то подобное прикупил.

– Это называется "ценика", – поправил Йеми. – Для бродячих актеров вполне подходит, если, конечно, уметь играть.

– Попробую. Но сначала мне бы хотелось, чтобы ты объяснил одно пришествие, которое с нами произошло в Плескове.

– Что случилось? – сразу напрягся Йеми.

– Да вот когда мы обедали у твоего приятеля Школты, пришли какие-то люди, стали нас спрашивать о Йеми из Прига, просили отвести к нему.

– Что за люди?

– Вот и я думаю: что за люди? И почему они стали спрашивать именно нас?

Кагманец задумчиво взъерошил волосы на затылке.

– Единственное, что мне приходит в голову: они видели меня вместе с Сашей в городе. И узнали Сашу, когда он пришел вместе с тобой. Что ты им ответил?

– Что Йеми нет в Плескове.

– А они?

– Хотели, чтобы мы отправились к их господину, рассказали бы ему обо всём.

– А вы?

– Извини, Йеми, но нам было некогда.

Кагманцу потребовалось некоторое время, чтобы понять смысл ответа.

– Харчевня-то хоть цела осталась? – поинтересовался более опытный в таких делах Нижниченко.

– Мирон, я был капитаном морской пехоты, а не РВСН. Там даже все табуретки целы остались, Саша может подтвердить.

– Подтверждаю, – с готовностью откликнулся казачонок. И, неожиданно для Мирона, улыбнулся лукавой улыбкой крупно нашкодившего мальчишки. – Только я не знаю, что такое ЭрВэЭсЭн.

– Ракетные войска стратегического назначения, – пояснил Мирон, переходя на русский. – Одна ракета – и нету города.

– Ого, – улыбку с Сашкиного лица как будто стерло, теперь оно было недоверчиво-испуганным.

– Как хоть они выглядели? – поинтересовался пришедший в себя Йеми.

– Старший – ростом с тебя. Возраст… Немногим больше трёх дюжин вёсен, точнее сказать трудно. Лысеет. Волосы светлые, сильно поседевшие. Глаза серые. Уши немного оттопыренные.

– Скуластый такой?

– Да, скуластый. Губы бледные…

– Лечек… Ох, доведёт когда-нибудь Шепеша жадность до большой беды…

– Шепеш? Странно. Этот, как ты говоришь, Лечек просил передать тебе, что тобою интересуется благородный лагат Маркус Простина Паулус.

– Точно, это он. Такой же благородный лагат, как я – Воин Храма Фи.

– А кто тебя знает? Кинжалы кидаешь очень прилично, – невозмутимо прокомментировал Балис. Йеми немного натянуто рассмеялся.

– Я вам как-нибудь потом расскажу, как этот мерзавец стал благородным лагатом.

– Если он такой мерзавец, то зачем ты имеешь с ним дела? – недоуменно поинтересовался Наромарт. Йеми замялся, но ему на помощь неожиданно пришел Мирон.

– У Йеми такая профессия, что мерзавцев для него не существует. Бывают только источники сведений.

Кагманец кивнул, заметив про себя, что точную и ёмкую формулировку Мирона необходимо запомнить. Пауки Господаря и вправду не отличались брезгливостью и готовы были получать сведения от любого подонка.

– В общем, Шепеш к властям не обратится, и тебя искать не будут, можешь быть спокоен, – подвел итог Йеми, заметив, что благородный сет покончил с вечерним омовением.

– Меня они искать не будут, я спокоен. А вот тебя…

– Ну, я-то с ним разберусь.

– Если надо – поможем.

– Благодарю, я учту такую возможность. Мирон, скоро будет готова каша?

Нижниченко обследовал содержимое котелка.

– Ещё полчасика.

– Тогда, я тоже и искупаюсь.

– И я, – поднялся Балис. Отправился плавать в озере и Сашка, Наромарт с Женькой остались у костра.

Начало темнеть. Редкие облака казались темными на фоне неба на западе и, наоборот, светлыми на востоке. Одна за другой зажигались крупные звёзды, фонарем повисла крупная желтоватая луна.

 
В лунном сиянии
Лох серебрится
 

Накрывая к ужину, Мирон тихонько напевал на родном языке на мотив известной песни.

– Какой еще лох? – удивился Женька.

– Конкретный, – усмехнулся Нижниченко, и показал мальчишке на растущие у самой воды деревца, листья которых и вправду, казалось, слегка поблескивали. – Знаешь, как называется это растение?

– Конечно, – усмехнулся подросток. – Это ива.

– Нет, не ива, хотя и похоже. Это серебристый лох. Видишь, какие у него серебристые листья?

Мальчишка недоуменно посмотрел сначала на собеседника, потом на деревья. Ничего не указывало на то, что Нижниченко шутит, в то время как дерево по всем признакам было именно ивой. Конечно, Женька был городским жителем, а ботаника не входила в число его увлечений, но наиболее известные породы деревьев он знал твердо. Дуб, клен, березу, елку, сосну, рябину всегда можно отличить от других деревьев. И иву, которую еще иногда называют ракитой, тоже. И сейчас мальчик был уверен, что по берегу озера простираются заросли самого обычного ивняка, а не какого-то там серебристого лоха. Да и вообще, ему никогда не приходилось слышать о дереве с таким дурацким названием. В общем, шутит дядя Мирон, видно, настроение у него такое.

– Придумаете тоже, лох. Нет таких деревьев. Обычные ивы.

– У ивы листья с внутренней стороны другого цвета. И ещё у ивы очень гибкие ветви, а у лоха они ломкие, как у тополя или яблони.

По лицу мальчишки было видно, что эти аргументы его ничуть не убедили.

– Давай спросим у местных жителей.

Женька только плечами пожал: мол, спрашиваете, если есть такая охота.

– Почтенный Олус, не скажете ли нам, как называются эти деревья, что растут вдоль берега.

Благородный сет, размышлявший о чём-то у костра, поднял голову.

– По правде сказать, почтенный Мирон, мне это неведомо. Могу лишь сказать, что деревца эти не принадлежат к числу благородных, кои приличествует высаживать в садах при виллах. Вот если бы это были кипарисы или олеандры…

– Понятно, – кивнул Нижниченко. – Ладно, подождем благородного Порция Простину Паулуса.

– Думаю, что смогу вам помочь, – вступил в разговор Наромарт. – Это дерево называется серебристый лох.

На морритском это название звучало как "эргенто горлукс", но русский перевод сомнения не вызывал.

– А не ива? – с легкой улыбкой переспросил Мирон.

– Нет, конечно, не ива. Достаточно сравнить их плоды, чтобы увидеть разницу.

– Ну что, убедился, или ещё благородного Маркуса спросим? Вон, наши купальщики возвращаются. И вовремя, как раз каша поспела.

– Ладно, лох, так лох, мне-то что, – согласился подросток. – Только у нас лохами называли некоторых…

– Я знаю, – улыбнулся Нижниченко. – Лохом можно много кого назвать. Есть ещё такие рыбы – лохи.

– Прямо школа какая-то получается, – вздохнул Женька. – Тут тебе и ботаника, и зоология.

– Не нравится?

– Да нет, почему… По-всякому, интереснее, чем в классе сидеть и картинки в учебнике рассматривать…

Свежий воздух и долгое путешествие способствовали хорошему аппетиту. Ужин срубали почти мгновенно, только Женька положил себе чуть-чуть, и еле шевелил ложкой. Впрочем, к тому, что подросток ест мало и неохотно, все уже привыкли.

После ужина Гаяускас вытащил из чехла ценику и принялся за настройку инструмента.

Родиться в семье музыковеда не означает стать хорошим музыкантом. Но и не научиться обращаться с музыкальными инструментами практически невозможно. Балис, хоть и проходил в музыкальную школу чуть больше года, но на пианино и гитаре играть научился. Конечно, впрямую использовать знания не было никакой возможности: дома Гаяускас играл на шестиструнной гитаре, иногда – на двенадцати. Уже позже, в «Кировухе» освоил семиструнку. У ценики струн было восемь, собранные в четыре пары.

– Благородный Маркус, ты, случайно, не знаешь, как с ней обращаться?

– Благородному лагату возиться с ценикой не пристало, – в голосе кагманца привычно сочетались шутливость и серьезность. – Вот если бы у тебя была олинта, я бы сыграл. А на этом… Чего проще – бери аккорды и аккомпанируй.

– Чему?

– Что значит – чему? Тому на чём играют.

– Прости, благородный лагат, но у нас нет другого инструмента. Я собираюсь играть на этом.

– На этом – играть? – теперь кагманец был не на шутку озадачен. – Балис, на ценике не играют. Это невозможно.

– Это как посмотреть.

Остальные путешественники с интересом следили за этим разговором. В глубине души Сашка наделся, что офицер тут же что-нибудь сыграет, но этого не произошло. Довольно долго Гаяускас то ли настраивал инструмент, то ли сам настраивался на него: брал ноту, потом подкручивал колки, снова брал и снова подкручивал. Женька уже не знал, куда деться со скуки, и стал подумывать, как об этом сообщить остальным. Быть слишком невежливым ему не хотелось, но если дурью мается взрослый человек, это не значит, что мальчишка должен безропотно терпеть – потому что младше. "Сейчас скажу", – решил маленький вампир, но в этот момент морпех вдруг взял громкий аккорд и чуть нараспев заговорил:

 
Что будет – то и будет
Пускай судьба рассудит
Пред этой красотою
Всё суета и дым…
 
 
Бродяга и задира
Я обошел пол мира
Но встану на колени
Пред городом моим…
 

А следом пошел проигрыш. Не такой мелодичный, как в фильме, но это была именно музыка, а не отдельные аккорды. Женька сразу вспомнил название фильма – «Достояние республики», там эту песню пел известный актер, которого очень любила Женькина мама. Он ещё играл в комедии «Бриллиантовая рука», которую очень любил папа. Только вот фамилию актера Женька никак вспомнить не мог. А Балис продолжал петь:

 
Не знаю я, известно ли вам,
Что я – певец прекрасных дам,
Но с ними я изнемогал от скуки.
А этот город мной любим,
И мне ничуть не скучно с ним
Не дай мне бог, не дай мне бог,
Не дай мне бог разлуки…
 

И здесь – характерный проигрыш. Нижниченко тяжело вздохнул. Раньше и небо было голубее и голуби – небеснее. Где-то в районе тридцатипятилетия он начал ловить себя на том, что смотрит фильмы своего детства с какой-то особой грустью. И с сожалением о Советском Союзе, всемогущем КГБ и прочая это не имело ничего общего. Просто, когда-то севастопольский мальчишка, крепко вцепившись руками в сидение стула, с замиранием сердца следил за развернувшемся на экране черно-белого «Рекорда» штурмом монастыря, захваченного бандитами-лагутинцами, и не меньше своего ровесника Иннокентия переживал за жизнь чекиста Макара. А теперь этот мальчишки давно уже где-то далеко в прошлом. А жаль…

 
Не знаю я, известно ли вам,
Что я бродил по городам,
И не имел пристанища и крова.
Но возвращался, сам не свой,
В простор меж небом и Невой
Не дай мне бог, не дай мне бог,
Не дай мне бог другого…
 

И здесь – характерный проигрыш. Ахмадулина посвятила эти стихи, разумеется, Ленинграду. Миронов в фильме пел эту песню на фоне ленинградских рек и мостов. Казалось бы, для рожденного в Ленинграде Балиса другого восприятия песни не могло быть по определению. И всё же город, о котором он сейчас пел – был не Ленинград. Точнее – не только Ленинград. Это был и Вильнюс, в который он впервые приехал уже большим десятилетним мальчишкой и с первого же взгляда не просто полюбил, нет, он почувствовал, что с этим городом он будет вместе на всю оставшуюся жизнь. Это был и Севастополь – их с Мироном Севастополь. Это был и Петродворец, в котором они с Ритой нашли друг друга. Это был просто Город, Город, которого не существует ни на одной карте земного шара, но от этого он не становится менее реальным.

 
Не знаю я, известно ли вам,
Что я в беде не унывал
Но иногда мои краснели веки
Я этим городом храним
И провиниться перед ним
Не дай мне бог, не дай мне бог,
Не дай мне бог во веки…
 

И здесь – характерный проигрыш. И – всё…

– Это песня про Санкт-Петербург, – нарушил тишину Сашка.

– Верно, – Балис предпочел формальный ответ: такие переживания другому человеку не объяснишь. – А как ты догадался?

Видеть фильм казачонок никак не мог.

– Чего тут догадываться? – фыркнул парнишка. – На Неве только один город есть, мы в школе проходили.

– Только он по-другому называется, – не упустил возможности поддеть Сашку Женька. Тот только снисходительно улыбнулся:

– Я знаю, Петроград. Это его с началом германской войны переименовали, потому что Петербург означает "город Петра" по-немецки.

– Потом его ещё дважды переименовывали: в двадцать четвертом году – в Ленинград, а в девяносто первом – обратно в Санкт-Петербург, – сообщил Мирон.

– И у нас тоже два раза. Только второй раз – в девяносто втором. И второй раз официально приняли двойное название. Хочешь – называй Санкт-Петербург, хочешь – Ленинград. И так, и так – правильно.

– Интересно, а билеты куда продают? – спросил Нижниченко.

– А… – Женька совсем по-детски хлопнул губами. – Не знаю. Я там не был ни разу.

Возникла небольшая пауза, которую прервал Йеми.

– Это было просто великолепно, Балис, но не вздумай так играть, когда по близости будут бродячие жонглеры.

– Почему?

– Да потому что этого никто здесь не умеет. За тобой моментально выстроится очередь желающих изучить эту ольмарскую технику.

На последних словах кагманец скосил глаза в сторону благородного сета.

– А погнать их? – предложил Женька. Отчасти назло: раз уж считают они тут его злодеем, то будет им злодей…

– Действительно, повешу табличку: "Маэстро уроков не даёт", – пытаясь обратить всё в шутку, согласился Гаяускас.

– Это не сложно. Но весть о том, что появился человек, играющий на ценике, разнесется по всему полуострову быстрее, чем пройдут две осьмицы. Оно нам надо?

– А вот это уже серьезный вопрос. Возможно, это нам как раз пригодится, – Нижниченко глянул на кислое лицо Йеми и добавил. – Но, в любом случае, торопиться с созданием такой репутации не следует.

А потом, снова перейдя на русский, поинтересовался:

– Что, играть на этом действительно так сложно?

– Мирон, у меня четыре струны вместо шести. Две трети штатного состава. Никогда не пробовал играть на гитаре с двумя лопнувшими струнами?

– Да я вообще играть не умею. Правда, некто Паганини, помнится, сыграл на одной струне. Было такое?

– Было, хотя он играл на скрипке, а не на гитаре. Но Паганини был музыкантом, а не капитаном морской пехоты.

– Наверное, потому, что в его время морской пехоты не было.

– Если только…

– А если серьезно, то как же ты сыграл, без двух-то струн?

– Единственным возможным образом: настроил их, как четыре первых струны гитары.

– Всё-таки странно, почему никто из них до этого не догадался.

– А кто-нибудь из них нормальную шестиструнку в руках держал? Я не уверен. На Земле, между прочим, у гитары тоже сначала было меньше струн. Если я не ошибаюсь, шестую струну стали делать только в восемнадцатом веке.

– Даже так?

– Представь себе. А извлекать звуки ногтем стали и того позднее – в девятнадцатом. Так что, местных музыкантов мне действительно есть чему поучить. Кстати, ты понял, что такое "олинта"?

– Какой-то инструмент, на котором играют местные аристократы. А что?

– Не какой-то, а вихуэла. У меня есть четкая уверенность, что Йеми имел в виду именно её.

Женька не удержался, рассмеялся, уткнувшись лицом в ладони.

– Как, как ты сказал?

– Вихуэла.

– Хорошо звучит, однако.

– Испанское слово. Им, извини уж, было не до ассоциаций на русском.

– Ясно. И что же это такое?

– Испанская гитара. Отец в своё время что-то о ней писал.

– Надо же, прямо так и писалось – вихуэла?

– Э-э-э… Вроде бы, было негласно принято букву Х опускать для благозвучия.

– Да уж, лучше опускать. А что касается олинты – почему бы и нет? Если их легионеры так похоже на древнеримских, а тигрицы-оборотни – на древних гречанок, то найдутся и те, кто похожи на испанцев.

– А на русских? На литовцев?

– Всё может быть, Балис, всё может быть. Только, не думаю, что это нам сильно поможет. История здесь всё равно другая, а всё остальное… Не думаю, что я бы смог сойти за своего даже в России во времена Гражданской войны.

– Смогли бы, – усмехнулся Сашка. – Говорят, штабные офицеры – такие чудаки, не от мира сего…

– Вот, а ведь меньше ста лет прошло, что уж говорить про большие сроки… При Иване Грозном, при Петре люди нашего времени не могут быть своими. Мыслим мы иначе, понимаешь? И быстро образ мысли поменять не сможем, это годами ставится. Так что, наш максимум там – иноземцы, к России неравнодушные.

– А меня это устраивает, – усмехнулся Гаяускас. – Ни при Иване, ни при Петре Литва в состав России не входила.

– Можно подумать, Крым туда входил.

– Один – один, – Балис рассмеялся. А затем снова перешел на понятный всем морритский. – Ладно, хватит на сегодня. Лично я устал, как собака и хотел бы, наконец, выспаться. Если, конечно, не нужно стоять на карауле.

– Не нужно, – успокоил его Наромарт. – Сегодня дежурит благородный лагат Порций Простина Паулус.

– Одна стража?

– Ты забыл, что я нуждаюсь во сне меньше, чем люди. Я сменю благородного лагата после полуночи, и буду караулить ваш сон до утра.

– Ну, если так. Саша тебя будить утром?

Мальчишка бросил в сторону офицера благодарный взгляд и тщательно выдержанным будничным голосом ответил:

– Конечно. Как же иначе?

– Тогда, нас, пожалуйста, разбуди примерно на час раньше общего подъёма.

– Как скажешь.

Путешественники принялись обустраиваться на ночлег, и вскоре небольшая компания крепко спала: усталость и свежий воздух сделали своё дело. И только оставшийся дежурить Йеми в глубокой задумчивости сидел у костра, вглядываясь в мерцающее пламя. Раз за разом он анализировал все известные ему факты, пытаясь понять, кто и зачем похитил его племянницу, но ничего нового в голову не приходило. Пока что, приходилось идти вслед за похищенными детьми его спутников и надеяться, что, освободив их, он узнает, где нужно искать Риону.