Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
– Долгими бывают специальные церемонии. А это обычная вечерняя молитва.
– Тогда я схожу с вами. Хорошо?
Под продолжающийся перезвон они вышли во дворик убежища. Из соседнего домишка вышел невысокий абсолютно лысый крепыш, закутанный в богатый плащ синего цвета, поверх которого вокруг шеи был обмотан парчовый красный шарфик.
– Это что, сет? – шепотом спросил Сашка у Йеми.
– Похоже на то, – так же тихо ответил местный житель. – Хотел бы я знать, как он здесь очутился.
Они подошли к храму, у дверей которого Битый продолжал вызванивать на множестве маленьких колокольчиков призыв к молитве и прошли внутрь.
Глава 9
В которой снова заходит речь о богах.
Здесь с полслова понимают,
Не боятся острых слов.
Здесь с почётом принимают
Оторви-сорвиголов.
И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрёка —
Тот всегда не при деньгах.
В.Высоцкий
На знакомую с детства Сашке православную церковь храм изонистов внутри походил ничуть не более, чем снаружи. Короткий коридор, вымощенный плиткой, вел от дверей в молитвенный зал. Стены были украшены красивой цветной мозаикой, но никаких изображений не было – только в геометрические узоры. Сам зал для молитв оказался круглой комнатой, с небольшими окошками-бойницами, спрятанными в нишах толстых стен. В центре молельни возвышался вмурованный в пол цилиндрический столбик из белого мрамора, высотой, наверное, чуть меньше метра. На вершине столбика, обильно политой чем-то вязким, было прилеплено несколько горящих свечек и каких-то полуобугленных палочек, дававших при тлении сильный, но приятный запах. Вокруг столбика стояли Огустин, Тиана и Наромарт. Каждый из них держал в руке небольшую металлическую кадильницу на длинной цепочке, над которыми вился легкий белесый дымок.
Перезвон колокольчиков прекратился.
– Друзья мои, – начал Огустин. – Мы собрались здесь, дабы отринуть суетные помыслы и подумать о вечном.
Однажды Квинтий Онтарий испросил Иссона, почему боги добра, которым они возносили свои молитвы, не дают им знамений о себе и остаются богами неведомыми. "Когда жрец Келя просит у Келя – ему дает просимое Кель. Когда жрец Ренса просит у Ренса – ему дает просимое Ренс. Но мы же просим неведомо кого, и неведомо нам, получаем ли мы просимое от богов или на то воля слепого случая".
И ответил Иссон: "Много значит знание имени бога, но истинная вера важнее знания. Ибо если помыслы твои обращены к добру, то да прибудут с тобой все добрые боги. Когда жрец Келя попросит у Ренса – не даст ему просимого Ренс, ибо не будет с того приятного Ренсу. Когда ты просишь у добрых богов, то если дело действительно доброе и достойное, то всем добрым богам будет приятно, и помогут они тебе. И не ищи ответа, бог ли ниспослал тебе просимое или то случай, ибо все случайное в этой жизни совершается по воле богов".
Так говорил Иссон. И ныне, почитая бога Иссона, мы почитаем в его лице всех добрых богов. Сегодня в наш храм пришел тот, кто служит неведомой нам богине, богине добра. И мы от всего сердца говорим ему…
Тут Огустин повернулся к Наромарту.
– Да пребудет с тобой благословение Иссона, Кройф Квавелин. Дом Иссона – твой дом.
– Богиня Элистри, служению которой я посвятил свою жизнь, – заговорил Наромарт, – не воспрещает своим слугам служить и другим богам, если только служба достойна и блага, и в сердце своем мы не поставим чужого бога выше ее. Сейчас я в храме бога, чью волю я могу исполнить, не погрешив против службы своей богини, ибо то, к чему зовет Иссон – угодно Элистри. Да пребудет с вами благословение Элистри, отец Огустин. И да пребудет оно со всеми.
– А теперь, воздав хвалу Иссону, разойдемся по делам мирским, ибо в мире живем. Но будем помнить Завет Иссона: "Оглянись вокруг – не нужна ли кому помощь. И, если увидел нуждающегося – помоги ему". Да пребудет со всеми благословение Иссона. Идите с миром…
Йеми и благородный сет первыми развернулись и двинулись из молельного дома. Следом за ними потянулись и остальные, кроме священников.
Когда они вышли наружу, Сашка удивленно спросил у Йеми:
– И это все?
– А что ты думал? – в свою очередь удивился тот.
– Ну, я не знаю… У нас в церкви любая служба не меньше часа длится.
– Видимо, такова воля того бога, которому служишь ты. У Иссона – свои требования на то, как нужно ему молится. Сегодня вечерняя молитва получилось еще длинной.
– Длинной? – тут уже удивился и Балис.
Йеми серьезно кивнул. Раньше это телодвижение в его исполнении означало отрицание, но теперь это было утверждением. Жупан Йеми Пригский сейчас уступал место благородному морритскому лагату Порцию. Во всём уступал, в том числе – и в привычных жестах.
– Обычно священник призывает благословение и напоминает что-нибудь из его поучений – и все.
– И ради этого идут в молитвенный дом? – изумился капитан.
– Именно ради этого и идем, – подтвердил кагманец.
– Но разве нельзя вспомнить поучения дома?
– Можно, и мы это делаем. Но если не приучить себя вспоминать бога постоянно, то рано или поздно забудешь о нём тогда, когда должен был помнить. А потом будешь корить себя всю оставшуюся жизнь. И потом, дома нельзя получить благословение.
– Неужели это так важно?
– Для нас – да.
Балис замолчал, обдумывая сказанное. Воспитание сделало его стихийным атеистом: о высших силах он никогда не задумывался, хотя в детстве, побывав вместе с родителями на Крестовой Горе недалеко от Шауляя, раз и навсегда понял: что-то в этом есть. Но именно «что-то», далекое и неизвестное. Все попытки снять с этого «что-то» ореол таинственности и приблизить его к реальной жизни, разбивались о толстую броню скептицизма: научно объяснить религию было невозможно, а воспринимать на веру – глупо: это означало стать потенциальной жертвой обмана. Да и нужды в высших силах он никогда не испытывал: разве достойно перекладывать свои проблемы и беды на бога? Если он действительно существует, то у него должно быть полно забот и без того, чтобы ещё обустраивать жизнь Балиса Гаяускаса. Верующий человек казался либо мошенником, либо слабаком и слюнтяем, только и думающим о том, как спрятаться от жизненных невзгод за спину боженьки.
Первый удар по этим представлениям нанёс дед в памятном августе девяностого. Дед, который всегда был для Балиса образцом в жизни, ветеран Великой Отечественной Войны, Герой Советского Союза, оказался вдруг православным христианином. И не то, что поверившим на старости лет, от страха перед надвигающейся смертью, нет, оказывается, он веровал всю жизнь. Балис обязательно собирался расспросить деда о его вере, о том, как она уживалась с его характером и убеждениями, но не успел…
И вот теперь Наромарт и Йеми. Они не были ни слабаками, ни мошенниками, но при этом всё время сверяли свои поступки с требованием своего божества. Гаяускаса очень удивляло то, что в их представлении их боги словно были всегда тут, рядом. Он привык считать, что для верующих бог является каким-то далеким небожителем, эдаким барином из города, иногда посещающим дальнюю деревушку, принимающим оброк и наказывающим нерадивых рабов за проступки. А боги Наромарта и Йеми были для них словно близкие друзья, к которым можно зайти в любое время дня и ночи, попросить подмоги в сложной ситуации. И если раньше Балис считал, что бояться бога – означает бояться гнева и расправы, то, по крайней мере, в отношении Наромарта, да и, наверное, Огустина, было видно, что у них совсем другой страх: страх огорчить своего бога, страх оказаться недостойным его. Совсем такой, как был у него в курсантские годы, когда между отделениями развертывалась нешуточная борьба за то, чтобы быть лучшими на курсе. Или за то, чтобы не опозорить училище. Не подвести на учениях товарищей и командиров. Наверное, и это можно было истолковать как страх или как глупость или как что-то ещё в этом роде. Но так бы мог подумать лишь тот, кто судил об Армии и Флоте по заметкам в каком-нибудь "Московском Комсомольце". Тот, кто представить себе не мог, сколько сил кладется на то, чтобы подготовить своё подразделение. Не на бумаге подготовить, на деле.
Ну вот, опять мысли ушли куда-то в сторону. Так всегда бывает: начнешь обдумывать какую-то проблему, не успеешь оглянуться, а думаешь уже совсем о другом…
А пока Гаяускас размышлял, они уже дошли до своего домика. Шедший первым Саша отодвинул закрывавшую вход баранью шкуру и уже собирался войти, как их окликнул благородный сет.
– Простите, не ответите ли мне на один вопрос?
– Да, пожалуйста, – обернулся Йеми. – Я – благородный лагат Порций Паулус, к Вашим услугам.
– Я – благородный сет Олус Колина Планк из Оксенской ветви Планков. Я хочу спросить вас – могу ли я чем вам помочь?
Балис спешно отвернулся, не желая оскорбить благородного сета неуместной улыбкой. Предложение помощи выглядело слишком ненатуральным, почти как американское "Как дела?". Как известно, задавая этот вопрос, американцы меньше всего действительно желают что-то узнать о делах вопрошаемого. Просто, таковы правила: один спросил о делах, другой ответил, что все великолепно, какими бы на самом деле дела ни были. И разошлись, оба с чувством выполненного долга.
– Каждый человек может нуждаться в помощи, – произнес ритуальную фразу Йеми. – И мы не откажемся от неё, но если благородный сет знает тех, кому помощь нужна более, чем нам, пусть позаботится о них.
– Я пришел сюда, чтобы помолиться тому богу, которому молились мой отец и отец моего отца. Я сделал это. Теперь у меня нет никаких дел, которые бы мешали мне оказать вам помощь.
– Что ж, твое участие да будет не забыто Иссоном.
– Надеюсь на это, потому и поступаю по слову его. Итак?
– Благородный сет, я сопровождаю благородного Сашки из семьи правителя Ольмарских островов…
– Ольмарских островов? – удивленно переспросил озадаченный Олус.
– Ты бывал в наших краях, благородный сет? – в свою очередь удивленно поинтересовался Сашка.
– Нет. Я ни разу в жизни не видел ни одного ольмарца.
– В моем народе не принято путешествовать. Но теперь тирус Петриус завел новые порядки и отправляет молодежь из благородного сословия в дальние страны – посмотреть на жизнь в чужих краях и поучится уму-разуму.
– Ваш тирус – очень мудрый человек, – почтительно констатировал благородный сет.
Балис подумал, что в идее Мирона: за неимением информации скопировать характер тируса с Петра Великого, определенно есть здравый смысл. Несмотря на собственную скромную оценку знаний отечественной истории, Сашка довольно неплохо представлял себе образ первого российского Императора. По крайней мере, на уровне, который необходим для того, чтобы навешать лапши на уши никогда не бывавшем ни в России, ни на Ольмарских островах сету.
– О, да. Тирус мудр, но страшен в гневе, – перехватил разговор Йеми. – Равно как и наш Император Кайл, да будут долгими дни его жизни. К сожалению, сейчас и Сашки и я ходим под страхом тяжкого наказания.
– Но чем же вы разгневали могущественных владык?
– Собственной беспечностью, благородный сет. Увы, собственной беспечностью. Видишь ли, Император и тирус договорились о том, что первое время ольмарцы будут перемещаться по Империи инкогнито, дабы они могли увидеть жизнь страны в истинном свете. Мне же, недостойному лагату Порцию Паулусу, было поручено сопровождать Сашки и его сестру Аньи в этом путешествии, дабы разрешать чрезвычайные ситуации, которые могли возникнуть ввиду того, что ольмарцы плохо знакомы с нашими обычаями. Я отвечаю перед Императором своей головой, если что-то случится с высокими гостями. И вот представь мои чувства, когда под Плесковом на нас напали разбойники.
– Уж не кагманцы ли? – с беспокойством спросил Олус.
– Нет, это были местные разбойники, – со вздохом ответил Йеми.
– Куда же смотрит префект Торопии? А тамошний бан? И все эти местные боляре да жупаны?
– Если благородный сет укажет мне город в Империи, где полностью искоренена преступность, то я, по окончании службы Императору, непременно поселюсь в этом благословенном месте.
– Увы, благородный Порций, ты прав. Даже в столице истребить всех воров не под силу никому. Что уж говорить о далекой провинции… Но продолжай свой рассказ, я хочу слышать, что было дальше.
– Продолжение будет коротко. Нападение разбойников на лагерь мы отбили с большим для них уроном, но в тот момент благородная Аньи со своей служанкой гуляла неподалеку в пихтовой роще. Там же юный слуга благородного Сашки собирал хворост для костра. Вот и получилось, что они стали добычей разбойников, которые увели их с собой. Мы бросились преследовать негодяев. В городе мы узнали, что детей продали работорговцам…
– И благородную Аньи, гостью самого Императора?
На сета было больно смотреть: кровь отхлынула от его лица, мелко дрогнули губы. Казалось, ему только что нанесли страшное оскорбление. Наверное, так оно и было на самом деле: Олус Колина Планк был верен своему Императору так же сильно, как и своему божеству.
– Истинно так. Конечно, разбойники не знали, кого именно они похитили, но, полагаю, если бы знали, то это ничего бы не изменило. Хуже всего то, что одну из девочек они увезли с собой в горы, наверное, решили продать уже в Хасковии, а вторую – продали в Плескове купцам, которые направились в Альдабру. И мы не знаем, кто из этих девочек Аньи, а кто – её служанка Риона. Поэтому, мы попытались сначала преследовать разбойников, ведь караван догнать куда проще. Увы, судьба была не на нашей стороне: мы попали под лавину, один из нас был тяжело ранен и исцелен только молитвами отца Огустина.
– Благословен Иссон, – кивнул благородный сет. – Но чем же смогу помочь я?
– Наш путь теперь лежит в Альдабру, где мы постараемся освободить двух из трех пленников, тех, что были в невольничьем караване. Если бы тебе было угодно написать письмо префекту провинции с просьбою о помощи, то это могло бы способствовать нашему успеху.
– А располагаете ли вы письменными принадлежностями? У меня их нет.
– Пусть благородный сет не беспокоится, всё необходимое у нас найдется, – заверил Йеми.
– Что ж, я охотно напишу такую грамоту, но прошу вас быть осторожными с её использованием. Возможно, это письмо сослужит недобрую службу. Вполне может оказаться, что у префекта лежит указ Императора об аресте Олуса Колины Планка за государственную измену.
– Измену? Я даже и не упомню, чтобы такое случалось в недавних индиктах.
– Последним осужденным изменником был сет Виктор Торонт Крипиус, это было почти девять дюжин весен назад. Но моя верность Императору незапятнанна. Всё это – интриги. Да, я верую Иссону, как верил мой отец и отец моего отца. Но Иссон не учит нарушать долга перед Императором. Я всегда служил честью и правдой, но когда в Оксен пришли инквизиторы и замыслили массовые казни невиновных людей… Поймите, из тех, кого они обвиняли и требовали предать смерти, изонистом был не более чем один на сотню. Я просто не мог допустить, чтобы эти мерзавцы залили кровью благословенный Оксен.
– И что же ты сделал?
– Я отправился к префекту и потребовал, чтобы он изгнал этих смутьянов из провинции. И пообещал, что если хоть один из этих мерзавцев осмелится появиться в моих владениях, то я вздерну его на ближайшем дереве. Префект попытался, было, спорить, но я пригрозил ему, что расскажу обо всём самому Императору Кайлу.
Йеми понадобилось всё его самообладание, чтобы удержаться от возгласов и гримас. Императору он расскажет. Неужели можно всерьез предполагать, что Императору неизвестно, какими методами префекты и инквизиторы утверждают в покоренных провинциях законы Империи? Наверное, можно, если быть благородным сетом и не путешествовать дальше границ собственного поместья.
– И что же префект? Внял твоим словам и осадил инквизиторов?
– Если бы… Меня чуть не схватили и не упрятали на остров Фильи, куда свозят со всей Империи душевнобольных. Я смог бежать, но с моим высоким положением в Оксене было покончено. Доподлинно известно, что префект написал в столицу письмо, в котором обвинил меня перед Императором в измене и заговоре. И, если слухи о том, что случилось, дошли и до Альдабры, то, боюсь, от моего рекомендательного письма не будет никакой пользы, один только вред.
– Если я правильно понимаю, то слухи может и дошли, только знают об этом немногие, – заметил Йеми. Об измене благородных сетов и даже лагатов широко оповещают только тогда, когда обвиняемые сидят в подвалах, за крепкими решетками, в ожидании суда и казни. В противном же случае такие вести предпочитают скрыть, чтобы не возбуждать людей из низких сословий. – Я полагаю, что поиск бежавшего сета возложен не на префектов, но на инквизиторов, цензоров и эдилов.
– Я и сам так думаю, – согласился благородный Олус, – но считал своим долгом предупредить вас.
– Мы очень признательны и благодарны. Но, я полагаю, что выгоды от такого письма при разумном его использовании, окажутся более весомыми, нежели неудобства. Поэтому, я позволю себе подтвердить нашу просьбу.
– Будь по-вашему. Несите чернила и бумагу или писчую кожу, я напишу такое письмо.
– Благодарность наша безмерна. Со своей стороны, я, как верный подданный Императора Кайла, обещаю, если будет у меня такая возможность, рассказать Императору твою историю и походатайствовать перед ним о твоём возвращении в Оксен. Возможно, Император сочтет, что ты в чем-то виноват, но, во всяком случае, твоя верность трону и Империи должна быть подтверждена.
– Мне нечего желать, кроме справедливого суда божественного Императора Кайла, – горячо заверил благородный сет. – Если вы сумеете добиться этого, то я до конца своих дней буду почитать себя вашим должником.
– Что ж, поможем друг другу, как того и желал Иссон, начертавший путь, которому мы оба следуем, – подвел итог кагманец. – Завтра мы сможем выполнить наши намерения. Да пребудет с тобою милость Иссона, благородный сет Олус Колина Планк.
– Да прибудет она и с вами.
И вправду, за разговором они и не заметили, как наступили сумерки. Небо стремительно темнело, облака приобрели пунцовый цвет, а на востоке уже зажигались первые яркие звезды. К стоящим у входа в хижину Гаяускасу и Йеми подошел Битый.
– Вам, вероятно, понадобится ещё пара матрасов? Можете взять их в соседней хижине. А в этой вы найдете хворост. Если вам нужно огниво…
– Благодарю, огниво у нас найдется, – ответил Йеми. – Есть и масло для светильника.
– Замечательно. Кто-нибудь из вас может пройти со мной и получить овощи к ужину. Горячую пищу в приюте готовят раз в день, на обед. Но вам не возбраняется приготовить себе дополнительный ужин из собственных запасов.
– У нас с собой достаточно еды… – начал было Балис, но Йеми его решительно прервал:
– Прошу извинить моего спутника, он чужестранец и не знает правил поведения в обители. Разумеется, он не желал оскорбить вас своим отказом, – и, повернувшись к Балису, объяснил: – Не принять предложенную от чистого сердца еду в этих краях считается жестоким оскорблением.
– Извините, я не знал, – смутился морпех.
– Ничего, я не в обиде. Я понимаю, что в разных землях разные обычаи.
За едой отправили мальчишек. Балис же, войдя в хижину, присел рядом с Мироном.
– Ну, как ты?
– Почти нормально. Только вот повернуться толком не могу, а так – всё хорошо.
– Битый сказал, завтра они тебя на ноги поставят.
– Это было бы здорово. Терпеть не могу валяться на больничной койке. А уж в такой ситуации особенно. Ну, рассказывай.
– О чём? – удивился Гаяускас.
– Обо всём. Мне Саша кое-что уже поведал, теперь ты расскажи. Наромарт придет, надо будет устроить небольшое совещание.
– Охота тебе по двадцать раз одно и то же выслушивать. Да и не произошло ничего особенно интересного. В церкви местной постояли, проповедь послушали – и все дела. Потом на улице немного мозги благородному сету попудрили, согласно легенде. Его историю послушали. Грустная, кстати, история.
– Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Саша-то с половины разговора ушел…
– Подробнее не получится, он был не слишком разговорчив. А, коротко говоря, дело такое. Жил он себе в своём краю, верил в этого Иссона, никого не трогал. Похоже, не знал, что в мире происходит, здесь ведь ни телевизора, ни газет… А потом нагрянули к ним инквизиторы, наводить свой порядок. Ну, сет этот попытался народ от инквизиторов защитить. Его сначала психом объявили и хотели упечь в местную психушку. А когда не вышло – обвинили в измене.
– Старые песни, – заметил Мирон. – Вроде мир другой, времена другие, а методы те же самые.
Вернулись мальчишки, принесли с собой глиняные кринки с соленой капустой, морковью и огурцами. Йеми притащил хворост и разжег небольшой костерок, после чего принялся рыться в мешках.
– Чего это ты ищешь? – не понял Балис.
– Суп хочу сготовить. Мирону бульон нужен, да и нам всем по куску мяса не помешает. Крупу, конечно, закладывать не буду, а то до полуночи спать не ляжем, – пояснил кагманец, доставая из мешка и откладывая в сторону приличных размеров глиняный горшок, расписанный яркими красками.
– И как он только не разбился? – удивился Женька.
– А я все хрупкие вещи на Ушастика грузил, – пояснил Йеми. – На нём всё бьётся в самую последнюю очередь, он у меня умный.
– Это точно, – согласился Сашка. – Таких умных коней поискать.
– Понравился? – серьезно спросил кагманец.
– А то…
– Ты ему тоже показался, – ответил Йеми, продолжая оставаться всё таким же серьезным.
Откинув закрывавшую вход баранью шкуру, в хижину вошел Наромарт.
– Извините меня, что я так надолго вас покинул, но я не мог поступить по-другому. Мой долг священника требовал, чтобы я провел это время в благочестивых беседах и молитвах.
Гаяускас поморщился. Похоже, начиналось то, что ему больше всего не нравилось в тех, кто называл себя верующими: игра на публику. Только недавно он думал о том, что Наромарт не выпячивает демонстративно свои религиозные взгляды – и вот, пожалуйста. Рано, выходит, радовался.
– Ну и как, боги довольны? – спросил он нарочито небрежно.
– Довольны – это не то слово, – эльф либо не заметил тона морпеха, либо не счел нужным обращать на него внимание. – Гораздо важнее то, что меня посетила милость и благословение Иссона. Молитвы к Элистри, которые раньше не находили отклика, теперь её достигают. Ко мне, пусть и не полностью, вернулись те дары, которыми меня наградила моя богиня.
– Не полностью – это что значит? – уточнил Мирон.
– Это значит, что в своём мире результат от подобных молитв был бы гораздо ощутимее. Но ведь что-то – лучше, чем вообще ничего. Во всяком случае, врачевать раны у меня точно должно получится.
– Врачевать раны у тебя и так получается неплохо, – констатировал Балис. – Для полевых условий ты сделал всё, что было возможно. Вряд ли можно было сделать лучше или больше.
– Я сделал то, что должен был сделать как целитель. Но те чудеса, которые совершает человек или эльф своими силами, не идут ни в какое сравнение с теми, которые совершаются силами бога.
– Чудеса своими силами? – недоверчиво спросил Женька.
– Конечно, – убежденно ответил Наромарт. – Неужели в твоей жизни не бывало такого, когда кому-то говорили, что сделать то-то и то-то невозможно, а он не соглашался – и делал? А те, кто отговаривали – они ведь не врали. Они на самом деле считали такой поступок невозможным, лежащим за пределами человеческих сил. В моей профессии это случается очень часто. Раненого или больного объявляют неизлечимым, но кто-нибудь бросает вызов судьбе, берется лечить – и побеждает. Разве это не чудо?
– Мы называем это хорошей работой, – раздражение Балиса уже быстро улеглось. Если отбросить в сторону фантастическую окраску случившихся с ними событий, то Наромарт был нормальным мужиком и надежным товарищем. Но даже у самого лучшего друга бывают недостатки, которые жутко раздражают. Похоже, Наромарт считал необходимым всем и каждому излагать основы своей религии. Гаяускас не слишком надеялся, что эльфу можно будет объяснить его неправоту, но попытаться следовало.
– В вашем мире слишком приземлено смотрят на жизнь. – Мирон при этих словах досадливо скривился, но поправлять эльфа не стал. – Мне Женя рассказывал. Сначала вы отрицаете богов, а потом, незаметно для себя, перестаете верить и в человека. Для чуда своими силами, о котором я говорил, нужен порыв. Это не работа, это творчество. Творение. Понимаешь, Балис, работа – это то, что может сделать каждый. От и до. А то, что считается невозможным – это творчество. Возьми, например, рудобоев в шахте. Махать киркой может каждый здоровый человек. Эльф, гном – неважно… Но сделать двойную, тройную норму работы – это невозможно просто за счет одной физической силы. Человека что-то должно зажечь и вести вперед, за собой. Кстати, я считаю, что гномы так превосходят все остальные народы в горном деле не только за счет строения организма, хотя и это важно, но и потому, что каждый из них убежден в том, что рожден именно с этой целью. Эта уверенность и придает им силы.
– А при чем тут боги-то? – недоуменно спросил Балис.
– Да притом, что порыв этот идет от души. А если, как рассказывал мне Женя, в вашем мире полагают, что нет ничего кроме тела, то откуда взяться этому порыву.
– Кроме тела есть ещё и сознание, – уточнил Нижниченко. – Разум.
– Разум такого порыва как раз породить и не может. Напротив, он критически оценивает ситуацию и приходит к выводу, что не выполнить задуманное гораздо более вероятно, чем выполнить. Ведь на пути стоят вполне реальные, осязаемые препятствия. У нас говорят в таких случаях: "Глаза боятся, а руки – делают!"
– У нас тоже так говорят.
– Ну, вот видишь! Разум в таком деле – только тормоз. Легче отказаться. Разве не называют тех, кто пытается сотворить чудо безумцами? Так что источник вдохновения – не в разуме. Он может быть только в душе. В той самой душе, существование которой, как рассказывал Женя, большинство в вашем мире отрицает. Отрицает только потому, что никогда не видели.
Повисло молчание. Балис чувствовал себя несколько неуютно: священник переигрывал его на его поле. Не о богах ведь они говорили, не о религии. О человеке. И получалось так, что пришелец из иного мира, при том сам, не будучи человеком, понимал его природу глубже, чем проживший в своем мире почти двадцать девять лет капитан Гаяускас. Не лучше, конечно, но именно глубже. То, что для Балиса было очевидным и не заслуживающим обсуждения, в рассуждениях Наромарта обретало совсем иное толкование и новые краски. А ещё, с ним хотелось спорить. Не ругаться, а именно спорить. И попытаться понять его взгляд на мир. Попробовать посмотреть на всё вокруг глазами черного эльфа… Единственным уцелевшим глазом…
Йеми не принимал участие в этом разговоре, занятый приготовлением ужина, однако, внимательно к нему прислушивался. Лучшего способа понять людей, чем послушать их споры, ещё пока никто не придумал. А заодно можно узнать некоторые подробности, которые спутники не собирались афишировать. Подтвердилась его догадка, что таинственные пришельцы собрались вместе не так уж давно и не всё знают друг о друге. Более того, подтвердилось и то, что они вообще обитатели разных миров, оказавшиеся вместе из-за какой-то случайности или даже цепочки случайностей. Но, несмотря на это, доверие между ними было весьма крепким. Особенно это было заметно на примере с Женькой. Странная «болезнь» мальчика, конечно, не могла не вызывать недоумения ни у Мирона, ни у Балиса, ни у Сашки. Однако, ни один из них не задавал вопросов, довольствуясь довольно туманными объяснениями Наромарта.
– Как там суп? – нарушил молчание Сашка.
– Варится полегоньку.
Вода уже давно закипела, и теперь Йеми почти не подбрасывал в костер хвороста. Он даже сдвинул горшок на край огнища, сейчас требовалось небольшое, но постоянное и ровное тепло.
– Устал я что-то, – сознался Балис. – Непривычно по горам ходить-то.
– Так от таких походов кто угодно устанет, – успокоил его Йеми.
Женька, не уставший ни капли, ведь вампиры никогда не устают, разумеется, не стал опровергать местного жителя. Вместо этого он вот уже несколько раз с беспокойством поглядывал то на горшок с супом, то на Наромарта, но, увлеченный теологическим спором священник Элистри этих взглядов не замечал. Заметил он их лишь теперь, когда разговор о богах иссяк сам собою.
– Йеми, а яйца, которые я купил в деревне, не разбились в этой суматохе?
– Целы. А что?
– Дай Жене четыре штуки. Мяса ему есть нельзя, а вот сырые яйца для него очень полезны.
– Хорошо, – разговор о том, почему Наромарт таскает с собой юных упырей, назревал, но пока ещё его можно было откладывать.
– Балис Валдисович, – Саша выговорил имя и отчество Гаяускаса с явным трудом, медленно и запинаясь, но без ошибки. – А Вы завтра тоже будете с утра разминаться?
– Обязательно.
– Разрешите и я с Вами.
– Пожалуйста, – кивнул отставной капитан. – Только если силы кончатся, то на себе тебя таскать не стану.
Казачонок не стал ничего говорить, но явственно хмыкнул. Такой ответ был для Балиса понятнее любых слов, да и ничего другого от Сашки он не ожидал. Что ж, пускай парень проявит себя, посмотрим, каковы были сыновья полка в армии генерала Шкуро. Или чем там этот самый Шкуро командовал?
Биологические часы в новом мире сработали не хуже, чем в старом. Балис, как и настроился с вечера, проснулся ранним утром, когда все остальные ещё спали. Легонько толкнул Сашку, тот моментально раскрыл глаза и, без всяких потягиваний и позёвываний, начал собираться. Стараясь не шуметь, оба надели приготовленную с вечера старую привычную одежду и выскользнули в пустынный двор обители.
– Ворота-то заперты, а открывать, наверное, нельзя, – тихонько произнес мальчишка.
– Раз нет разрешения, то и не станем открывать, – спокойно ответил Балис, направляясь к ограде приюта. – Как нам лучше всего преодолеть это препятствие?
Казачонок внимательным взглядом окинул каменную стену высотой около трёх аршин и предложил:
– Вам помощь не нужна, легко перемахнете. А меня можете подсадить. А могу и сам.
– Точно можешь?
– Точно.
– Тогда давай сам.
Отступив на несколько шагов, Сашка с разбегу прыгнул на стену и вцепился руками в верхнюю кромку ограды. Подтянувшись на руках, забросил наверх правую ногу и перевалился на другую сторону. Гаяускас последовал за ним. Только – без разбега: стена была лишь немногим выше его роста.
– Неплохо, – похвалил он подростка. А затем, осмотрев ещё раз окрестность, принял решение: – За мной бегом. Марш.
Сбежав с холма к реке, Балис направился вдоль берега вверх по течению. Между водой и подступавшим к ней лесом простиралась полоса крупной гальки шириной несколько метров, по которой они и бежали. Для начала морпех, не уверенный в возможностях парнишки, задал не очень высокий темп. Сашка бежал ровно, не сбивая дыхания. Гаяускас немного прибавил скорость, мальчишка не отставал. Прибавлять ещё Балис не стал: получить верное представление о выносливости парня было важнее, чем выяснить его скоростные качества. Пробежав чуть больше пары километров, капитан развернулся обратно. Пять кило для утренней пробежки – расстояние почти оптимальное. Время от времени он оборачивался, чтобы не упустить момента, если Сашка начнет отставать, но тот, хотя и здорово вымотался, но держался. И продержался до конца пробежки.
