Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)
Дальше, однако, развить мысль Битому не удалось: путешественники дошли до брода. Река здесь разливалась шире, и каменистое дно подступало почти к самой поверхности воды.
– Здесь глубоко? – поинтересовался всё тот же странник.
– Тебе будет не выше колена, – успокоил его Битый.
Путники обменялись между собой несколькими фразами, которых Воин Храма не расслышал, а затем мужчины и один из мальчиков (тот, который вел коня) вошли в воду. Переходил они реку медленно и аккуратно, что, в общем, было понятно: одни боялись поскользнуться и уронить носилки, хромцу и по земле-то ходить было непросто, а уж по скользким камням и говорить нечего, да и тяжело нагруженного коня вести через поток – задача не из простых.
Ещё один мальчишка почему-то остался на том берегу. Отошел от воды и присел в тенечке под ёлкой. Его поведение было непонятно и удивительно, но Битый не стал торопиться с вопросами. К тому же, состояние раненого заботило его больше, чем странные поступки мальчишки. Едва носилки вынесли на берег, Воин Храма склонился над пострадавшим:
– Что с ним случилось?
На носилках в беспамятстве лежал примерно его ровесник. На правом виске темно-красной коркой запеклась кровь на небольшой, впрочем, ране.
– Мы попали под лавину, – ответил калека. – Остальные, вот, легко отделались, а Мирону не повезло.
– Рана, вроде, не страшная, – попытался ободрить его Битый.
– Эта – да, но есть и другие, – калека откинул плащ, укрывавший лежащего до подбородка, и изонист увидел, что нога мужчины зафиксирована между деревянными планками. – Сломана нога, я опасаюсь, что повреждены внутренние органы. Йеми сказал, – тут он кивнул на человека в сером, – что вы можете помочь нам.
– Мы постараемся. Надо быстрее отнести его в обитель, – Битый кивнул на возвышавшийся на холме приют. – Давайте, я помогу вам.
– Балис, может быть, ты отдашь носилки нашему новому знакомому, и поможешь перейти через речку Жене? – предложил калека.
Высокий человек, который нес носилки сзади, хотел, было, что-то возразить, но передумал и обратился к Битому:
– Берите.
Калека, который, похоже, был целителем, снова прикрыл раненого плащом, Битый взялся за жерди вместо высокого Балиса и они направились ко входу в приют. Мальчишка вел ушастого коня вслед за ними. Ещё пока незнакомцы шли по противоположному берегу, Воин Храма обратил внимание на его богатый наряд: на пареньке был красный сафьяновый кафтан с меховой опушкой и того же цвета и материала сапожки. Если судить по одежде, то получалось, что богатый молодой господин путешествует со своими слугами. Только вот не пристало господину собственноручно коня груженного в поводу водить, даже если остальные слуги несут своего раненого товарища.
А ещё северянин окончательно убедился в том, чернокожий калека был нечкой. Форма уцелевшего уха и разрез сбереженного глаза места сомнениям не оставляли. Вряд ли его спутники об этом не подозревали. При этом их отношение к калеке никак не было отношением хозяев к рабу. Напротив, его слово, похоже, имело большой вес: высокому человеку предложение калеки совсем не понравилось, но он без споров выполнил просьбу нечки.
– "Страж, передай наставнику Огустину и Тиане, что мы несем человека с тяжелыми ранами", – мысленно сообщил Битый. – "Возможно, Иссон будет милосердным и ответит на наши молитвы".
Спустя минуту пришел ответ:
– "Священники предупреждены и ожидают вас. Они помолятся об исцелении несчастного странника".
Битый облегченно кивнул. Он и сам был неплохим целителем, мог помочь раненому и молитвой и за счет своих способностей псионика, но не в таких сложных случаях. Здесь ему было не справиться, этому человеку мог помочь только сам Огустин.
Настоятель ожидал путешественников у входа в приют, рядом стояла встревоженная Тиана.
– Почтенные путники, я вижу, что одному из вас нужна срочная помощь. Не будем сейчас тратить время на разговоры, пройдите в нашу обитель, и да позволит Иссон нам исполнить наш долг и помочь страждущим.
Он первым прошел в ворота, вслед за ним внесли раненого. Замыкал шествие мальчишка с конём.
– Как его имя? – спросил Огустин, входя во двор.
– Его зовут Мирон, – ответил один из путников. – Он – гость с Ольмарских островов. Мы попали под лавину.
– Поставьте носилки на землю, – попросил старый изонист и склонился над раненым. Откинул плащ.
– Я давал ему усыпляющую и обезболивающую настойку, – пояснил калека.
Старик поднял голову.
– Ты – лекарь?
– Да, я бродячий лекарь.
– Ты всё сделал правильно, – кивнул Огустин. – Мы помолимся об исцелении твоего друга.
Он снова склонился над раненым и что-то зашептал про себя. Остальные стояли вокруг носилок, напряженно ожидая результата. Подошли отставшие, было, мужчина и мальчишка.
– Ну что? – спросил высокий у нечки. Спросил тихо, понимая серьезность момента. Но Огустин услышал. Подняв голову, ответил.
– Вы успели вовремя. Ваш друг сильно пострадал, однако, сейчас жизнь его вне опасности. Иссон услышал мои молитвы. Но выздоровление не будет быстрым и легким. Надо ждать. Вы можете жить в нашей обители столько, сколько понадобится для его полного исцеления.
Путники переглянулись.
– Благодарим тебя за гостеприимство, почтенный, – неуверенно произнес калека. – Но не будем ли мы вам в тягость?
Огустин, улыбнувшись, поднялся с колен.
– Ты сказал, что ты – целитель. Тогда ты должен знать, что лечит не только лекарство, но и покой. Лекарь, который дает больному лекарство и тут же гонит его прочь – дурной лекарь. В таком лечении не будет пользы. Если бы ты был священником, я бы мог сказать тебе, что боги будут глухи к молитвам того, кто желает помочь только затем, чтобы отделаться от проблемы.
– Ты прав, – согласился калека. – Я понимаю тебя и как лекарь, и как священник.
– Священник? – в глазах старика мелькнуло беспокойство. – И какому же богу ты служишь?
– Богине, – поправил калека. – Я служу Элистри, которую иногда зовут Богиней Серебряного Пламени.
– Никогда не слышал об этой богине…
– Я охотно расскажу тебе о ней, почтенный. После того, как мы обустроимся в том месте, где ты нам укажешь.
– Займите ту хижину, – Огустин указал на второй от ворот домик в левой стороне двора. – Битый покажет вам, куда поставить коня. Кроме того, он тоже имеет способности к целительству, и его помощь будет полезна вашему другу.
– Битый? – удивленно переспросил мальчишка в кафтане.
– Так зовут того, кто вас встретил. Он управляет всем хозяйством обители, если вам что-то понадобится – спрашивайте его. Моё имя Огустин, я – старший в этом приюте. А это, – старик кивнул на девушку, – Тиана, она так же служит Иссону.
Он умолк, ожидая ответа. Заговорил человек в сером плаще.
– Позвольте мне представить моих друзей. Это Саша. Его дядя, тирус Ольмарских островов, послал его в Мору узнать жизнь на большой земле. С ним путешествует его слуги. Мирон, который попал под камни, Сашин наставник. Наромарт, как вы уже знаете, целитель. Балис, – рассказчик указал на высокого, – воин и охранник. Ну и Женя – слуга. Я же – их проводник, нанятый в Кагмане, имя моё – Йеми, и я поклоняюсь Иссону.
– Да будет на тебе его благословение, – закончил Огустин.
Йеми склонил голову.
– Что ж, располагайтесь, – повторил настоятель. – А затем я жду тебя.
Подняв носилки, Йеми и Балис двинулись к хижине, которую указал им настоятель. Остальные путники последовали за ними.
– Битый, Тиана, идемте со мной, – позвал постоянных обитателей приюта Огустин. И добавил чуть тише: – Нам надо о многом поговорить.
Хижины в обители изонистов были просты до примитивности: круглая каменная стена высотой в пару метров, сверху – соломенная крыша с небольшим отверстием в центре. Под отверстием – окруженное камнями кострище, над которым укреплен закопченный до черноты металлический треножник с крюком для подвешивания котелка. Четыре плотно набитых тюфяка составляли единственную «мебель» хижины. Дверной проём закрывал полог из выделанной бараньей шкуры.
Осторожно занеся носилки, Балис и Йеми поставили их на землю.
– Переложим на тюфяк? – предложил Гаяускас.
– Пока не надо, – не согласился Наромарт. – Сейчас я ещё раз осмотрю Мирона, надо понять, что удалось почтенному Огустину.
– Хорошо бы, если ему удалось хоть что-то, – с сомнением покачал головой морпех. – Мирона лечить надо, а не бормотать над ним непонятно чего…
– Это молитва, – в голосе Йеми звучало глубокое почтение. – Разве есть более сильное средство от ранений, чем молитва?
Молчание Балиса было красноречивее любого ответа.
– Не надо спорить, – попросил черный эльф, со своей обычной неловкостью склоняясь над Мироном. – Балис, ты ведь доверяешь моим словам, верно?
Гаяускас молча кивнул.
– Так вот, говорю тебе и как врач и как священник: молитвы Огустина пошли Мирону на пользу. Пока вы несли его, я обратил внимание на то, что бледность уменьшилась. Более ровными стали пульс и дыхание.
– Может, это действие твоего снадобья? – с сомнением спросил отставной капитан.
– Мне никогда не приходилось сталкиваться с такими недоверчивыми людьми. Саша, Женя, попробуйте раздобыть воды. Йеми, сообрази какую-нибудь тряпку.
Взявшиеся было за разгрузку коня, мальчишки отправились на поиски воды и вскоре принесли в хижину небольшой глиняный кувшин. Наромарт обмакнул в воду предложенную Йеми тряпицу и аккуратно протер ею лицо Мирона.
– Ну, Балис, посмотри, что ты скажешь об этом?
Вода смыла запекшуюся корку крови на виске Нижниченко, под ней оказалась здоровая кожа. Не было не то, что раны – даже шрама. Но не могла же кровь выступить просто так, без повреждения.
Гаяускас удивленно посмотрел на эльфа, тот утвердительно кивнул.
– Сила молитвы, Балис. Если молиться с верой и благочестием, то очень многое становится доступным. Исцелить царапину – это не предел чудесам. Гораздо важнее то, что настоятель Огустин остановил внутреннее кровотечение.
– Так что, Мирон здоров?
– Если бы, – вздохнул Наромарт. – Болевой шок, кровопотеря… Но, главное – нога по-прежнему сломана. Так что, до выздоровления ещё далеко. Огустин сказал всё абсолютно правильно.
– Что же он не вылечил Мирона полностью?
– Послушай себя, Балис. Только что ты говорил, что остановить кровотечение молитвой невозможно. А теперь воспринимаешь это как должное, да ещё и требуешь большего. Не очень-то благоразумно, на мой взгляд.
– Ты прав, – согласился морпех после небольшой паузы. – Но очень уж хочется, чтобы Мирон скорее выздоровел.
– При переломе бедра кости у человека срастаются не быстрее чем через два месяца, и это самый лучший случай. Но, молитвами отца Огустина, думаю, Мирон встанет на ноги гораздо раньше. Кроме того, нам обещана ещё и помощь Битого, не знаю уж, в чём она будет состоять.
– Странное имя – Битый, – заметил Балис.
– Это не имя, а прозвище, – усмехнулся Йеми. – И, если судить по его лицу, то нельзя не признать, что это прозвище подходить ему как нельзя лучше.
Лечить Мирона Битый пришел после того, как показал Сашке приютскую конюшню, куда они и определили Ушастика. На первый взгляд его действия очень напоминали поведение Огустина. Воин Храма так же присел над всё ещё не пришедшим в сознание Нижниченко и принялся водить раскрытой правой ладонью в нескольких сантиметрах от поверхности тела. Сначала над головой, потом – над левой половиной груди, затем – над животом и, наконец, над поврежденной левой ногой. Это заняло у него около десяти минут, после чего, поднявшись, Битый объяснил:
– Не знаю, какие раны были до молитв отца Огустина, но сейчас всё очень неплохо. Голова почти не повреждена, я исцелил те травмы, что ещё оставались. В брюхе теперь тоже всё в порядке. Остались только переломы ребер и ноги. Кости мне так быстро не срастить, но повреждения сосудов, кровоизлияния я убрал. Завтра попробую помочь ещё. Хотя, после молитв отца Огустина, это, возможно, и не понадобится.
– А позвоночник в порядке? – поинтересовался Наромарт.
Северянин удивленно моргнул.
– Позвоночник цел, совершенно точно. А что, был поврежден?
– Не знаю, – честно признался темный эльф. – В отличие от тебя, я теперь не чувствую ауру… А прощупывать я не рискнул.
– Понимаю, – с серьезным видом ответил Битый. – Твоя богиня властна лишь на своей земле. Я слышал о том, что такое бывает. Как же ты осмелился покинуть её владения?
Наромарт пожал плечами.
– Такой вот я непоседа. Ну что, отведешь меня к отцу Огустину?
– Пошли. И вот ещё что, – он кивнул на раненого, – хотя бы денек хорошо бы его жидкой пищей покормить. Бульон сварить сможете?
– Справимся, – улыбнулся Йеми. – А ты ещё и повар?
– Моряк должен всё уметь, – не принял шутливого тона северянин. – В море за нами ухаживать некому.
Балис окинул Битого уважительным взглядом, но ничего не сказал. Изонист и Наромарт покинули хижину.
В голове шумело, в ушах звенело, в глазах мелькало… Полный набор удовольствий. Такого с Мироном никогда раньше не бывало. Помнился только сход лавины, а всё дальнейшее куда-то ускользало, как песок между пальцев. Кажется, его куда-то несли. Вроде бы, кто-то очень знакомый, которого он никак не мог вспомнить, его чем-то поил… Нет, память возвращаться никак не желала…
Сделав над собой неимоверное усилие, Нижниченко разлепил глаза.
Он лежал в какой-то полутемной комнате, свет проникал в неё через дырку в крыше. Боли почти не было, но навалилась страшная слабость. В ушах по-прежнему стоял какой-то гул, а взгляд был мутным, словно Мирон смотрел то ли через чужие очки, то ли сквозь слой воды. Он попытался протереть глаза, руки оказались вдруг слабыми и вялыми, словно вареные макаронины. Сделав над собой отчаянное усилие, Нижниченко всё же смог донести руки до лица, но смахнуть мутную пелену с глаз так и не удалось. Тогда Мирон попытался повернуться на левый бок, и тут в подреберье кольнуло, да так, словно туда ножом ударили.
– О, ожил, бродяга! – услышал он знакомый голос, и увидел лицо склонившегося над ним Балиса. – Лежи тихо, не ворочайся.
– Где это мы?
– Ты не поверишь, но почти в самом настоящем монастыре. Местном, конечно.
Нижниченко трудно сглотнул.
– Пить хочется…
Балис с сомнением глянул на мех с водой.
– Что же Наромарт не сказал, можно ли ему пить?
– Если не сказал, значит можно, – уверенно сделал вывод Йеми.
Воду налили в небольшую глиняную плошку, которую Мирон осушил в три глотка. Утолив жажду, Нижниченко сразу почувствовал прилив сил. В глазах больше не мутилось, мысли прояснились. Однако, попытка повернуться на бок снова отозвалась резкой болью.
– Да лежи ты спокойно, – возмутился Балис. – У тебя, между прочим, ребра сломаны и левая нога.
– Неслабо. Это я так под лавину попал?
– А то… Радуйся, что башку не проломил.
– Чему тут радоваться-то? Будем теперь хромать с Наромартом на пару. Он – на правую ногу, я – на левую.
– Не болтай ерунды, – Гаяускас постарался придать своему голосу максимальную уверенность. – Тут знаешь, как лечат? Молитву пошепчут – и зарастает, как на собаке. Вон у тебя висок рассечен был, а сейчас даже шрама не осталось. Потрогай, убедись. Так что, завтра Огустин придет, молитву прочтет, и будешь бегать не хуже, чем раньше.
– Ну, хорошим бегуном я никогда не считался… Пусть лучше Сашка бегает, а мне бы ходить без проблем – и то хорошо.
– Никаких компромиссов! Ты должен верить, что будешь таким же здоровым, как раньше. Иначе молитва не подействует.
– Что-то ты, Бинокль, сразу таким религиозным стал? С чего бы?
– Почему – религиозным? За богов местных я тебя агитировать не буду – не видел их пока что. Но вот то, что они называют «молитвой» – работает. И отлично работает. Я ж говорю, голова у тебя была в крови, а теперь – целехонька.
– Ладно, – уступая напору друга, согласился Мирон. – Бегать – так бегать, танцевать – так танцевать. А где Наромарт?
– Увидел, что ты в порядке и пошел с местными священниками о богах беседовать. Наверное, засидятся допоздна.
– Ага… – в голове ещё шумело, но аналитик упрямо пытался анализировать полученную информацию. – Священник – это который Огустин?
– Он самый.
– Ясно. Ну, а раз так, то докладывай.
– Что докладывать? – не понял Балис.
– Всё, и очень подробно. Начиная от того момента, как мы попали под лавину.
"Ну, раз выспрашивает, значит, и вправду пошел на поправку", – обрадовался Балис. А вслух сказал:
– Да тут особо и говорить-то не о чём. Одного мула убило камнем, одному ноги переломало, пришлось добить, чтобы не мучался. Последний мул и лошадь унеслись невесть куда. Только ушастый остался.
– Он у меня умный, – вклинился в разговор Йеми.
– Ага, как Конёк-Горбунок, – прокомментировал Гаяускас на русском языке и продолжил: – Мы все отделались лёгким испугом: синяки да царапины… Ерунда, в общем… А вот тебя здорово приложило: нашли мы тебя без сознания, да и нога левая выглядела так, что смотреть было страшно. Хорошо хоть, переломы были закрытые. Наромарт сказал, что тебя нужно в госпиталь, только откуда его здесь взять. И тут Йеми очень вовремя вспомнил, что тут неподалеку тайное убежище этих самых изонистов. Короче, наложили шину, как могли, соорудили носилки, и потащили тебя сюда. Часа три, примерно, добирались. Сам понимаешь, по горам, да ещё с носилками.
– А вещи наши?
– Вещи на ушастого навьючили, он силен, как битюг. Да и не так уж и много у нас вещей-то было.
– Так, значит, мы у изонистов. И что вы им сказали?
– Да они особо и не расспрашивали. Изложили им основы легенды про путешествующих ольмарцев, они и поверили.
– А чего сами они тут делают?
– Это уже к Йеми…
– Как бы получше объяснить… Во-первых, последователи Иссона должны время от времени заниматься самосовершенствованием в каком-нибудь уединенном месте, где не отвлекают мирские заботы и соблазны. Вот и устраиваются такие вот обители. Ну а, во-вторых, в них находят приют гонимые и другие нуждающиеся в помощи.
– И кто тут живет?
– Вообще, интересные люди, – усмехнулся Балис. – Старший тут этот самый Огустин, он мне чем-то деда напоминает. Старый уже, но в форме. Это он тебя молитвами лечил. Потом девчонка молодая, представляешь, тоже священник. И ещё мужик по прозвищу Битый – что-то типа зампохоза.
– Завхоза, – уточнил Женька.
– Кажется, в наших монастырях это называется ключарь, – припомнил Нижниченко.
– Ты хотел сказать – ключник? – переспросил Гаяускас.
– Нет, именно ключарь. Впрочем, не важно, как назвать. И всё, никого больше?
– Точно не скажу. Тут во дворе восемь таких хижин. И ещё несколько в глубине, за храмом.
– В хижинах за храмом живут только постоянные обитатели приюта, – объяснил Йеми. – А в тех, что во дворе – временные, вроде таких, как мы. Думаю, что мы здесь не единственные гости.
– Понятно. Плохо дело, – подвел итог Мирон.
– Почему?
– По многим причинам. Во-первых, мы упустили бандитов, укравших Риону. Упустили капитально: у них уже полдня форы. Будь я здоров и будь у нас лошади и мулы – и то не факт, что мы бы смогли их догнать. А я неизвестно когда встану на ноги, да и не думаю, что здесь нас специально ожидают пять скакунов.
– Ни лошадей, ни мулов здесь мы, скорее всего, не получим, – подтвердил Йеми. Настроение у него было припоганейшим: Мирон только что высказал именно ту мысль, которую кагманец упорно гнал от себя последние несколько часов. Похитители Рионы с каждой минутой уходили всё дальше и дальше, а он ничего не мог с этим поделать.
– Едем дальше. Предположим, хозяевам здешним и вправду достаточно того, что вы рассказали. А вот гости наверняка будут полюбопытнее. А у нас легенда совершенно не проработана, не до этого было. Что им рассказывать будем? Ведь на первом же вопросе засыплемся.
– Почему это – засыплемся? – не согласился Женька.
– Потому что не договорились, что именно будем отвечать. Мы ведь должны рассказывать одно и то же. А у нас только роли расписаны, легенды никакой нет совершенно. Балис, они хоть спрашивали, что мы в горах забыли?
Морпех отрицательно покачал головой.
– Святые люди, – мечтательно произнес Нижниченко. – Свались им на голову непонятно кто непонятно откуда – а они лечат, в дом пускают, ещё, наверное, накормят, напоят, и обогреют.
– Накормят, и напоят, и обогреют, можешь не сомневаться. Они идут тем путем, которому учил Иссон. Что тебя удивляет, Мирон? Как бы ты сам поступил на их месте?
– Прежде всего, я бы постарался узнать о встречных как можно больше.
– Зачем им это? Ты говоришь, как человек, который лезет в чужие секреты, а потому имеет и оберегает свои. А у них секретов нет. Они просто живут, ничего не скрывая. Поэтому, какая им разница, кому оказывать помощь? Зачем им знать что-то сверх того, что человек расскажет о себе сам?
– А если придёт разбойник, скрывающийся от погони?
– Рано или поздно погоня всё равно его настигнет. Ты думаешь, такой человек просидит всю жизнь за этими стенами?
– А если просидит? – снова вмешался Женька.
– Пожизненное заключение – весьма жестокое наказание.
– Скажете тоже, – не согласился мальчишка. – Заключение – это тюрьма. Камера, решетки… А тут…
– Заключение – это лишение свободы, Женя, – очень серьезно ответил Йеми. – Заключенный не может по своему желанию покинуть узилище, в которое ввергнут. А какие в этом узилище стены и есть решетки на окнах… Поверь, это неважно. И те люди, о которых мы сейчас говорим, чувствуют это очень сильно.
– В твоих словах есть резон, – согласился Мирон. – Ну, а если сюда проберется лазутчик? Ведь ты рассказывал, что в Империи изонисты преследуются.
– Служители Иссона мирные и неагрессивные. Но это не значит, что они беззащитны. Если бы мы шли сюда со злом, то здесь узнали бы об этом, когда мы только входили в долину.
– Каким это образом?
– Расспроси об этом Наромарта, – уклончиво ответил Йеми.
– Но он же не изонист.
– Зато он – священник.
– Хорошо, – согласился Нижниченко. – Придет Наромарт – спрошу. А пока достаточно и этого. Но будут ли остальные обитатели этого монастыря такими же не любопытными?
– На это рассчитывать не стоит. В приюте можно встретить самых разных людей.
– Значит, надо приготовиться к общению с ними. Продумать ответы на самые вероятные вопросы и держаться общей линии.
– Я-то могу ничего не знать, – усмехнулся Йеми, – ведь я – только проводник.
– И я, – подхватил Женька, – я ведь – только слуга.
– Это тебе не поможет, – неожиданно возразил Сашка, до этого сидевший на своём тюфяке с отсутствующим видом.
– Почему это?
– Да потому, что здесь могут оказаться другие господа со своими слугами. Я верно говорю?
Йеми жестом подтвердил догадку казачонка.
– И что?
– Да то, что господа стараются общаться с господами, а слуги – со слугами. Вот и придется тебе их слугам всё подробно рассказывать, – пояснил Сашка и, после короткой паузы, добавил: – А этот Огустин мне отца Владимира напоминает. Ему что солдат, что офицер – всё едино. Он даже за красных молился…
– Мудрый был человек, – заметил Мирон.
– Потом красные его расстреляли, – с неожиданной жесткостью докончил мальчишка.
Нижниченко вздохнул:
– Саша, мне кажется, что сейчас не самое подходящее время, чтобы обсуждать гражданскую войну. Нам надо срочно подготовить легенду. Срочно. А ты ведь разведчик. И от тебя я ожидал помощи, а не этого…
Сашка вскочил, как ужаленный.
– Виноват, господин генерал.
Женька отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Всё же Сашка этот явно на голову не здоровый. Ну, пусть он даже воевал, так ведь война-то его давно закончилась. Память услужливо подсказала анекдот в тему:
Стучится ночью мужик в окно деревенского дома:
– Бабка, немцы в деревне есть?
– Какие немцы, милок? Уж пять лет, как война кончилась…
– Вот чёрт! А я до сих пор поезда под откос пускаю…
Нет, конечно, Женька не был маленьким ребенком и отлично знал, что у многих воевавших "сносит крышу" и они в мирной жизни продолжают вести свою войну. Такими, судя по телевизионным передачам, были некоторые «афганцы» – те, кто воевал в Афганистане. Именно – судя по телевизионным передачам. В жизни он с такими людьми не встречался. Да и вообще, участников той войны он видел только в День Победы, 9 мая, который они праздновали вместе с ветеранами Великой Отечественной. Эти праздники, кстати, всегда проходили очень мирно. В Киеве вообще все мероприятия проходили мирно. Даже день десантника. По телевизору Женька видел, как в Москве толпы пьяных мужиков в таких же как у капитана-прибалта тельняшках и голубых, а не черных, беретах до ночи купаются в фонтанах, громят ларьки, и устраивают драки с милицией. В Киеве десантники просто гуляли по городу и пили пиво. Город такой: добрый, мирный и спокойный город. И люди в нём мирные и спокойные.
И вообще, нормальный человек должен понимать, что раз война закончилась, то надо жить мирной жизнью. Сашка этого не понимал, и его тупость Женьку очень раздражала. Строит тут из себя великого разведчика. Ваня Солнцев и Макар Жук в одном флаконе. Когда рядом нет никого, кто бы знал твою прошлую жизнь, можно наговорить о себе что угодно. Женька вот тоже может объявить, что он – великий пианист. Попробуй, проверь. До изобретения пианино в этих местах, наверное, не одна сотня лет пройдет…
– Ладно, Саша, садись, – устало сказал Мирон. – Давайте, думаем все, причем быстро.
Женьке опять стало смешно. Теперь происходящее напоминало игру "Что? Где? Когда?"
"Уважаемые Знатоки, через минуту вы должны дать правильный ответ…"
Ещё бы одеть всех сидящих в хижине в пиджаки и повязать галстуки-бабочки. Или пригласить сюда на двадцать секунд господ Магистров – пускай дают свой мудрый совет.
– Женя, ты что скажешь?
– А… я не знаю…
– Значит, решили. Тируса этого будем называть в честь Петра Первого Петром, соответственно и описывать. Будем считать, что решил он прорубить окно в Мору со всеми вытекающими последствиями.
– Прорубить окно? – удивился Сашка.
– Ну да.
Здесь нам судьбою суждено
В Европу прорубить окно…
Неужели никогда не слышал? – удивился Нижниченко.
Казачонок с виноватым видом помотал головой. Женька украдкой хмыкнул. Так его, этого великого разведчика.
– Печально, – констатировал Мирон. – Это всё-таки Александр Сергеевич Пушкин.
– Пушкина мы в школе, конечно, учили. Только другое. У него же много стихов было, верно?
– Верно. Ладно, о Пушкине мы поговорить ещё успеем. Сейчас надо решить более важный вопрос: чего это нас, ольмарских путешественников, понесло в горы?
– Посмотреть, – предложил Женька. – На островах-то гор нету.
– Неплохо, – поддержал Мирон.
– Плохо, – возразил Сашка. – Опасно слишком. Йеми говорил, что в горах тут всякие твари водятся, напасть могут. Как думаете, позволит ли проводник нам так рисковать?
– Ты же у нас прынц, кто тебе запретит, – ехидно поддразнил казачка Женька.
Тот ответил холодным колючим взглядом и пояснил:
– Я хоть и принц, но не самоубийца. И вообще, мне перед тирусом отвечать. Если он такой, как Петр Великий, то за такие походы в горы он мне так нагреет, что долго помнить буду.
Мирон не выдержал и рассмеялся, но тут же скривился от боли.
– Я что, что-то не так сказал? – виновато переспросил Сашка. – Нам в школе говорили, что Петр Великий мог и в харю дать.
– Мог, мог, – успокоил его Балис. – Я согласен, посмотреть на красоту гор – это плохое объяснение. Нужно придумать что-то получше.
– Лучше придумывать меньше, – заметил Йеми. – Лгать – это дурная привычка, поэтому там, где можно сказать правду, лучше сказать именно её.
– Правду нельзя говорить, – убежденно возразил Мирон. – Во-первых, звучит она слишком подозрительно. Сейчас нас, похоже, опасными не считают, а вот если выяснится, что мы – пришельцы непонятно откуда, то нас начнут подозревать непонятно в чём. А, во-вторых, ты сам говорил, что народ здесь может оказаться разный. Раз так, то слишком откровенный рассказ о себе может нам потом выйти боком.
– Я не предлагаю рассказывать всю правду, – Йеми подчёркнуто поставил акцент на слово "всю". – То, что вы не те, за кого себя выдавали, я понял ещё при первой нашей встрече. Но я не стал об этом говорить Сибайи, поскольку не видел в вас враждебности к Кагману и Кусачему лесу. А раз так, то было достаточно и той истории, которую вы рассказали, лишь бы она не вызывала подозрений. Точно так же и здесь: расскажите ту часть правды, которую можно рассказать, и умолчите о том, что говорить нежелательно. Да, мы преследовали разбойников, которые украли… скажем, сестру Саши и её служанку. И ещё – мальчика-слугу, который собирал хворост. Произошло это к западу от Плескова, там довольно густые леса, да и разбойники и вправду попадаются. Вот мы по их следу и забрели в горы, где случайно попали под лавину.
– Толково, – согласился Балис. – Мирон, как тебе этот вариант?
– Нормально. Думаю, его и стоит взять за основу. Мелкие несовпадения не страшны, каждый запоминает произошедшее по-разному. Только вот не очень ясно, как мы оказались к западу от Плескова. Вроде бы это дальше от побережья.
– Дальше. Но можно сказать, что Сашки почему-то захотелось на корабле подняться вверх по Валаге до Белера, а уж потом пуститься в пешее путешествие.
– Натянуто, – не одобрил Балис. – Но с другой стороны… Конечно, прибытие ольмарского корабля в этот ваш Белер не могло не вызвать массы слухов, но досюда они вряд ли достали. Сколько там от Белера до Плескова?
– Чуть больше пятнадцати лин по кагманскому счету. Или больших одиннадцати – по имперскому.
– Так, я окончательно запутался, – Гаяускас махнул рукой. – Давайте заново и по порядку. Во-первых, нам нужно переложить эти лины на известные нам меры длины. Как я понял, час в наших мирах одинаковый. Сколько лин человек проходит за час?
– Нормальным шагом здоровый человек в час проходит немногим меньше одной лины.
– Ага, – Балис перешел на русский. – Скорость пешехода считается пять километров в час, значит лина – немногим побольше пяти километров. Уже неплохо. Теперь разберемся с разными счетами.
– Кагманцы считают восьмерками, а в Империи – дюжинами, – напомнил Мирон. – Значит, пятнадцать по кагманскому счету – это восемь и ещё пять, то есть – тринадцать.
– Получается, что от Белера до Плескова километров семьдесят пять – восемьдесят. По хорошей дороге, да на лошадях, да если ещё и уметь на них ездить…
Слова Балиса прервал негромкий мелодичный перезвон колокольчиков.
– Что это? – удивился Женька.
– Это почтенный Огустин дает знак, что настало время вечерней молитвы, – объяснил Йеми.
– Нам обязательно идти? – поинтересовался Балис.
– Конечно, нет. На молитву идут только те, кто хотят отблагодарить Иссона.
– Не знаю, как насчет Иссона, – произнес капитан, поднимаясь, – но вот отблагодарить самого Огустина за помощь и гостеприимство я хочу. Кто побудет с Мироном?
– Я побуду, – откликнулся Женька. – Только надолго не уходите.
– А у изонистов долгие службы? – спросил Сашка.
