Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
Глава 13
В которой герои идут по следам похитителей.
Нам то что, мы в тепле и уюте,
И весь вечер гоняем чаи,
Лишь бы те, что сейчас на маршруте,
Завтра в лагерь спуститься смогли.
А.Галич
Валдис Ирмантасович Гаяускас, как и подобало советскому интеллигенту, с большим почтением относился к работам доктора Бенджамина Спока и старался по возможности применять его рекомендации по воспитанию детей на практике. Конечно, в полном объёме это было нереально: доктор Спок писал свою книгу в свободном мире, а скромного вильнюсского музыковеда от этого мира отделял железный занавес. Но тот, кто хочет – ищет возможности. А кто ищет, тот всегда найдет.
Например, Валдис Ирмантасович никогда не пытался подавить увлечений своих детей, хотя зачастую эти увлечения причиняли семье немалые хлопоты. Лучше помучаться некоторое время, чем спустя годы выслушивать остатки детских обид: «а вот хотелось мне заняться тем-то и тем-то, да вы с мамой тогда не разрешили…»
Вот и идея двенадцатилетнего Балиса, что он будет по утрам бегать кроссы, хотя и не вызвала у родителей восторга, но получила полное право на воплощение в жизнь. Каждый вечер, кроме субботнего, мальчишка заводил будильник, а утром торопливо одевался и выскакивал на улицу, стараясь не шуметь, хотя и знал, что родители всё равно услышат и проснутся. Такая уж родительская доля: чувствовать всё, происходящее со своими детьми.
В конце сентября в Вильнюсе вдруг испортилась погода. Резко похолодало. Проснувшись утром, Балис услышал, как в окно барабанит дождь, судя по звуку – сильный и зарядивший надолго. Меньше всего хотелось выбираться из-под теплого одеяла. «Может, поспать ещё?» – мелькнула мыслишка. «Холодно, сыро», – тут же прибежала за ней вторая. Мальчишка понял, что либо их надо немедленно гнать, либо срочно переводить стрелку будильника, отсчитывающего последние мгновения перед тем, как своим стрекотанием взбудоражить всю квартиру.
Вспомнился весенний разговор с дедом, в котором внук впервые признался, что хочет стать военным моряком. Вопреки ожиданиям, горячего одобрения этой идеи он не услышал. Вместо этого дед стал объяснять ему, как трудно бывает заставлять себя делать то, что не хочется. То, что трудно и неприятно. Каждый день, раз за разом. Не видя в этом смысла, не понимая необходимости. А без этого – нет ни солдата, ни офицера.
– А ты так можешь? – спросил в ответ Балис.
– Раз служу, значит – могу.
– Тогда и я смогу! – уверенно заявил внук.
– Проверим?
– Проверим.
– Хорошо. Попробуй каждый день утром пробегать три километра. Каждый день, в любую погоду. Не считая воскресений, ну и если заболел. С первого сентября и до Нового Года. Если сможешь, тогда поговорим.
Балис только улыбнулся, уверенный в своих силах.
А сейчас в голову предательски лезла мыслишка: «Ну, подумаешь, пропущу один раз. Ничего не случится. Да и дед не узнает, он же проверять не будет».
Вот это-то «проверять не будет» всё и решило. Резким движением откинув одеяло, мальчишка выбрался из кровати. Конечно, дед не станет проверять – потому что верит ему на слово. Никто за язык не тянул – Балис сам согласился на такое испытание. А при первых же трудностях в кусты? Да уж, тогда из него точно офицера не получится.
«Интересно, а кто из ребят сегодня не придет?» – подумал он через несколько минут, бесшумно выскальзывая за дверь. Мальчишки из 6"В" бегали по утрам небольшой компанией. Точнее, Балис и Сережка Клоков с этого сентября присоединились к Шурке Царькову и Женьке Гурскому, которые уже давно практиковали утренние кроссы. Шурка – потому что ещё в третьем классе решил, что обязательно будет футболистом и станет играть за «Жальгирис». Женька бегал просто так – для здоровья. И не один, а с отцом. Балис ему немного завидовал: папа Валдис хоть и не возражал против утренних пробежек сына, сам принять в них участие не смог бы, наверное, даже под дулом пистолета.
Дождь действительно разошелся не на шутку. Как говорят в таких случаях, лил как из ведра. А вот вопреки другой поговорке, хозяева собак из дома выгоняли. Погода, непогода, а выгуливать четвероногих питомцев необходимо. Только, разумеется, в такое утро прогулка оказывалась максимально короткой, что встречало у выгуливаемых полное понимание: им хотелось обратно в тепло и уют квартир ничуть не меньше, чем хозяевам.
Еще из арки Балис увидел на школьном крыльце, служившем местом встречи, синюю Шуркину курточку. На душе стало чуть легче: с другом и мокнуть не так противно, как в одиночку. А останься он дома, стыдно было бы потом говорить о своем желании стать офицером при Царькове: тот вон как за свою мечту старается. Неужели нужно меньше упорства, чтобы стать офицером, чем для того, чтобы стать футболистом?
– Привет!
– Привет, Бинокль!
– Остальных подождем?
– Гурских точно не будет: они в такую погоду не бегают. Если только Сережка…
Под бетонным козырьком школьного крыльца дождевые струи мальчишек не доставали.
– Надолго зарядил…
Шурка задумчиво оглядывал покрывающие школьный двор лужи. Жирно поблескивал в желтоватом свете фонарей темный асфальт.
– А вот и Клоков.
Остроглазый Балис, оправдывая своё прозвище, первым заметил спешащего друга.
– Здорово!
– Привет!
– Привет! Ну что, побежали?
– Ага!
Капли забарабанили по плечам курточек. Мелкие брызги полетели из-под подошв ребячьих кед. Самое трудное – добежать до парка, который начинался почти разу за школьным двором. Дальше всё же легче: деревья ещё не облетели и кое-как должны были защищать ребят от потоков холодной воды.
– Почему мы не живем в Севастополе? – нарочито жалобно произнес Балис. И тут же пожелал, что у него вырвались эти слова: сразу вспомнилось о том, что Мирон до сих пор не ответил на два письма. Обидно, ведь они договорились обязательно написать друг другу сразу после того, как Балис вернется в Вильнюс. Он честно выполнил свой договор, а вот письмо из Севастополя всё не приходило…
– Ага, там сейчас, наверное, еще в море купаются, – мечтательным голосом поддержал друга Царьков.
– Да там круглый год можно купаться, – фыркнул Клоков.
– Не, круглый год нельзя, холодно. Если ты, конечно, не морж.
– Я что, больной что ли?
– Почему больной? Они наоборот, знаешь, какие здоровые?
– Если они такие здоровые – то чего же ты в проруби не плаваешь?
Балис не видел лица друга, но знал, что Шурка улыбается. Царьков вообще был веселым парнем.
– А ты мне сначала эту прорубь покажи. Во-вторых, я и так на здоровье не жалуюсь. И потом, без друзей – скучно.
Сережка ничего не ответил – на бегу вообще не до разговоров. А здесь еще и дождь лупит, не переставая. Текущая по лицу вода то и дело попадала в рот. Куртки промокли и неприятно холодили плечи и спины. В кедах вовсю хлюпала вода.
Но в то утро они пробежали полный круг по парку – три с половиной километра, столько же, как и в любой другой день. И, забравшись дома под теплый душ, Балис испытывал чувство радости и гордости, что сумел себя перебороть.
Потом эти радость и гордость стали казаться ему наивными и смешными: приходилось сталкиваться с гораздо более серьезными неприятностями, чем холодный дождь ранним осенним утром. Ещё позже он как-то незаметно позабыл этот мокрый кросс – чем дальше уходит детство, тем больше стираются воспоминания о нем…
– Шагом!
"Хорошо живёт на свете
Винни-Пух!
Оттого поёт он эти песни
Вслух…"
Фильм «В зоне особого внимания» первое время в клубе «крутили» довольно редко: всё-таки морская пехота в воздушно-десантных войсках всегда видела своих конкурентов. И не просто конкурентов, а более удачливых: к голубым беретам в Советском Союзе относились с большим почтением, чем к чёрным. И только после того, как к фильму досняли продолжение – «Ответный ход» с Вадимом Спиридоновым в роли капитана морской пехоты Евгения Швеца, сеансы сделались регулярными. А Балиса сослуживцы стали подкалывали вопросом, не он ли служил прототипом этого героя: и во внешности, и в характере было много общего. На что Гаяускас неизменно со смехом отвечал, что ему интересоваться девушками в звании сержанта морской пехоты уже поздно: Рита их опередила.
А вот, оказывается, прилипла всё-таки детская песенка и лезет теперь в голову во время марш-броска.
А марш-бросок и вправду получился совсем как в старое доброе время. Ночь, овраги, подъёмы-спуски, населенные пункты обходим с подветренной стороны, чтобы лишний раз не беспокоить честных сторожевых собак. Встречные рощи – насквозь, через подлесок, удаляться от дороги Балис не рискнул, всё-таки единственный ориентир в абсолютно незнакомой местности. К счастью, подлесок оказался не особенно густым: похоже, местные жители усиленно вырубали кустарники и молодые деревца для своих надобностей. В данной ситуации этому можно было только радоваться.
– Бегом!
"И неважно,
Чем он занят,
Если он толстеть
Не станет…
А ведь он
Толстеть не станет…"
Да уж, тут не растолстеешь…
Путь до большой дороги оказался намного сложнее, чем планировалось. Началось всё, конечно, за здравие: Битый знал в окрестных горах каждую тропку, старика священника усадили на коня благородного сета и тронулись в путь. Через час Мирон начал заметно хромать. Еще через полчаса стало ясно, что по пересеченной местности он не ходок. К чести Нижниченко, он не стал строить из себя героя и без всяких споров уселся на и так груженного сверх всякой меры Ушастика. Суперпони, похоже, увеличения нагрузки даже не заметил, но это было только начало. Ещё через полчаса из сил выбился Йеми. Посадить двух человек на двужильного конька не было физической возможности, Мирону пришлось перебираться к Огустину. Коню благородного сета это категорически не понравилось, и он резко сбавил темп. Уговоры и понукания хозяина никакого эффекта не дали. Огустин применил свои способности к мысленному общению, после чего заявил, что быстрее двигаться с такой нагрузкой скакун не в состоянии. В довершение всего, вскоре после полудня зарядил мелкий нудный дождь, так же замедливший передвижение. В итоге, за день они даже не смогли добраться до тракта: быстрые весенние сумерки застали путешественников в предгорьях. К счастью, перед тем как стемнело, они успели заметить петляющую неподалеку дорогу с вершины холма.
Заночевать решили в заросшей кустарником лощине, где заметить их было невозможно, если только не подобраться вплотную. Пока Мирон, Женька и Битый обустраивали лагерь, Йеми давал Балису и Сашке последние наставления о том, как вести себя в городе. По окончании инструктажа протянул небольшой свиток, перевязанный тонкой и липкой на ощупь, вероятно – просмоленной, веревкой, один из концов которой был украшен небольшой сургучной печатью.
– Что это? – удивился Балис.
– Читать умеешь?
– На своём языке – умею. На вашем – не пробовал.
– Попробуй.
Развернув свиток, Гаяускас попытался в неровном свете небольшого костерка разобрать начертанные письмена. Тщетно. Чудесным образом приобретенное знание языка касалось только устной речи.
– Здесь написано, что предъявитель сего, именем Балис, младший гражданин, состоит на службе у благородного сета Олуса Колины Планка и послан оным сетом в город Плесков по его, сета, делам.
– Неплохо.
– Лишний раз грамотой этой трясти не надо. Только если местная стража прицепится. Лучше всего никакой лишней памяти в городе о себе не оставлять.
– Еще бы не лучше, – усмехнулся отставной капитан. – А чего только на меня одного?
– А про Сашу скажешь: "Это со мной". Младший гражданин вполне может иметь своих слуг. Особенно подростков. Дело житейское.
– Ясно. А почему – "младший"?
– Так, мы с тобой это уже обсуждали. Ты сегодня кто по происхождению?
– Оксенец, но родился в Море и родного языка не знаю.
– Вот потому и младший, что оксенец. Старшие граждане – это коренные морриты неблагородного происхождения.
– Ясно.
– Больше ничего не забыл?
Балис пожал плечами.
– Вроде, всё помню.
– Хорошо. Дай-ка свой кинжал на минутку.
Немного удивленный, капитан достал из-под плаща универсальный нож.
– Зачем он тебе?
Кагманец несколько мгновений подержал его, чуть покачивая, на ладони, словно взвешивая, а затем резким движением метнул в белевший в свете костра ствол растущей в нескольких шагах молодой березки. Нож с глухим стуком глубоко вонзился в дерево.
– Примерно таким вот образом, – удовлетворенно сказал Йеми. – Это чтобы ты не волновался: я умею кидать не только волшебные кинжалы.
– А разве я волновался?
– Мне показалось, что да. Во всяком случае, когда ты узнал, что на мои кинжалы наложены заклятья, то выглядел очень разочарованным.
– Да я уж и забыл про это, – честно признался морпех. – Но, вообще это хорошо, что умеешь кидать не только волшебные. А то волшебного может не оказаться под рукой, когда будет нужно.
– Поэтому-то и учился кидать обыкновенные, – усмехнулся Йеми, вытаскивая глубоко засевший в дереве нож.
– Остается только надеяться, что это искусство нам в ближайшее время не понадобится.
– Хотелось бы, – вздохнул кагманец. – Да только что-то слабо в это верится…
Хлюп…
"Сапоги мои того:
Пропускают аш два о…"
Если бы сапоги. В Плесков они с Сашкой отправились в местной одежде, той, что мальчишка закупил в городе несколько дней назад. Башмаки, хоть и кожаные, намокли ещё днём, от ходьбы по мокрой траве. А уж ночью, когда большинство встречных луж и бочажин замечаешь только после того, как в них наступил… Хорошо хоть, что ночи здесь теплые. Настолько теплые, что мокрые одежда и обувь кажутся не такими уж и холодными. А то заработаешь воспаление легких – сколько еще времени Наромарту понадобится, чтобы на ноги поставить. Болезни – не раны, их просто так молитвы не лечат, это Гаяускас выяснил у черного эльфа еще в первый вечер, проведенный в приюте у изонистов.
– Огоньки справа.
– Вижу, Саша. Шагом.
Нехорошее дыхание у мальчишки, тяжелое, прерывистое. Надолго в таком темпе его не хватит. Но ведь и пробежали они уже порядочно. Километров около двадцати отмахали. Где же этот город, чтоб ему стоять до конца времен? По всем расчетам вот-вот должен появиться. Ладно, до выхода из рощи, а там, если впереди ничего, то небольшой привальчик. Хорошо хоть дождь, несколько раз начинавший, было, снова мелко моросить, минут через пять иссякал.
– Город? Балис Валдисович, получается пришли?!
Плесков открылся впереди темной громадой на вершине холма. Лишь в некоторых местах зубцы на стене словно подсвечивались изнутри – надо полагать, от факелов, облегчавших свой нелегкий труд караульных.
– Получается, пришли.
– И что мы теперь будем делать?
– Есть и спать. Есть – по желанию, спать – по очереди. Сначала я, потом ты.
– А в город не будем пробираться?
– Подождем утра и войдем через ворота, как и подобает честным торговцам. Смысла никакого ночью через стену лезть нет, трактирщика этого среди ночи, наверное, из пушки будить нужно. Зачем нам привлекать к себе внимание всего квартала? А вот заметить, как мы через стену лезем – могут запросто. Так что, риск явно неоправданный. Поэтому торопиться мы не станем.
Попутно с объяснениями, капитан уже рубил ножом ветки для подстилки. Сашка сбросил с плеч котомку, и привалился спиной к стволу ближайшего дерева.
– Ноги разотри, – посоветовал Балис. – Промок, небось, до колен.
– До ушей, – с готовностью откликнулся мальчишка. Голос немного прерывался, но чувствовалось что казачонок собой доволен: ещё бы, выдержал форсированный марш, не подвел. – Я там в кустарник врезался, а он мокрый весь…
– Плохо, – мрачно заключил морпех. – Сухой-то одежды у нас нет. Простыть недолго.
– Плохо, – всё так же с готовностью подтвердил Сашка. – И растереться-то нечем…
– Возьми у меня в мешке. Что-то вроде полотенца сверху лежит.
– Здорово. А где Вы его взяли?
– У Битого попросил, когда он вещи в дорогу собирал.
– Неужели знали, что понадобится? – изумился мальчишка, оторвавшись от распутывания узла на заплечном мешке отставного капитана.
– А чего тут знать? Погода еще вчера портиться начала. Идти ночью по лесу во время дождя и не намокнуть – это фантастика.
– Что? – очередной раз споткнулся об непонятное слово паренёк.
– Ну, сказка. Небывальщина. Мы почти наверняка должны были промокнуть? Так что, всё просто.
– Всё просто, когда объяснят, – вздохнул Сашка. Достав полотенце, он скинул плащ и рубаху и принялся растираться, пока не почувствовал, как по телу разливается тепло.
– Эх, стог сена бы сейчас, – мечтательно произнес подросток. – Закопался – и спи. А одежда до утра высохнет.
– Нет здесь сена. Наверное, не косят.
– Так трава ещё не подросла, чего косить-то? – в голосе казачонка сквозило искреннее недоумение. Балис, городской житель, о косьбе имел самое отдаленное представление, мальчишке же всё это казалось само собой разумеющимся.
– Понятно. Но как бы то ни было, сена нет, значит, довольствуемся тем, что есть.
Ответа не последовало. Закончив приготовление импровизированной лежанки, Гаяускас присел рядом с парнишкой.
– Вот что, Саша, надо нам определиться. Сам видишь, влипли мы в этом "новом мире" серьезно – серьёзней некуда. Значит, и нам нужно вести себя соответственно, а не "играть в войнушку". Понимаешь?
– Я в войнушку и не играю. Я воевал, – ответил мальчишка, не меняя позы.
– И что, ни разу не влетало за такую вот самодеятельность? – надавить, безусловно, было проще, но зато эффективнее всего было подвести мальчишку к тому, чтобы он сам понял свою ошибку.
– За самодеятельность влетало. Но тут не самодеятельность была, а бой без плана. Я, поначалу такого нагородил…
Сашка помаленьку понимал, что кроме неплохого фехтования, он наделал много глупостей с перемещениями.
– Да уж, за такую подготовку к бою всех нас следовало бы хорошенько пропесочить… Но некому. Значит, самим нужно делать правильные выводы. Во-первых, конечно, прикидывать как, если что, отбиваться станем. А во-вторых, надо привыкать взаимодействовать в бою так, чтобы не мешать друг другу. Понимаешь, о чём я?
– Теперь перед стоянками нужно прикидывать, как быть, если что…
– А также, кроме «как» – «кто» и «где». И давай в дальнейшем по команде "Сгинь!" – Балис легонько улыбнулся, Сашка в темноте этого не заметил, – ложись на землю и наблюдай. И вообще, не торопись в драку ввязываться.
– Это ещё почему?
– Да потому, что противники наши вряд ли тебя сначала будут воспринимать, как серьёзную боевую единицу. Для них ты – мальчишка, с которым можно разобраться одной затрещиной. Внимания они тебе уделять не станут. И вот тем, что они так заблуждаются, и надо воспользоваться в полной мере. Сначала оцени обстановку, разберись, что к чему, а потом действуй там, где ты больше всего нужен. Тебя ведь наверняка учили, что пока ты не вступил в бой – видишь всю картину. А когда начал сражаться с конкретным противником, видишь уже только его. По сторонам засматриваться времени уже нет.
– Ясно.
– Вот и хорошо, что ясно.
– Скажите, а Вы Серёжке – кто? – неожиданно спросил мальчишка.
Балис ответил не сразу: простой, вроде, вопрос неожиданно поставил его в тупик.
– Никто. У него вообще никого нет. Родителей у него убили, он вот прибежал на передовую, воевать… Пытался я его прогнать, да, вот, не успел…
– Прогнать?
– Конечно. Нечего детям на войне делать.
– Ага, сейчас ещё скажете, что его дело – сидеть где-нибудь в тылу, да расти для мирной жизни.
Сашкин тон Балису не понравился.
– Конечно, скажу. Угадал?
– Чего тут угадывать. Слышал я уже это…
– Слышал? Когда? От кого?
– В восемнадцатом от поручика Бочковского. Когда пришел и сказал, что буду воевать вместе с ними.
– Прав был Бочковский.
– В чём прав-то?
– Во всём. Пойми, Саша, дети воевать не должны. Не детское это дело.
– А сиротами оставаться дети должны? Добрые слова говорить нетрудно. Вы растите, а мы вас защищать будем. А где они все были, когда комиссар арестов и обысков со своими бойцами нашу станицу «чистил»? А где были Вы, когда Сережкиных родителей убивали?
– Это война, Саша. На войне убивают.
– Вот именно, война. "Мы защитим"… Пока все были живы, защитить не смогли, а когда уже поздно "мы защитим"… Вы просто не знаете, что это такое, когда у тебя убивают родителей, братьев, сестер… Поэтому нас не поймете.
– Знаешь, Саша, чего никогда не надо делать, так это горем меряться. У вас с Серёжкой убили родителей, у меня – детей, – не успевшего родиться Ирмантасика Балис всегда воспринимал как полноценного сына. – У Мирона – вроде, никого не убили. И что? Будем его этим стыдить?
– Не будем… Извините, Балис Валдисович, я не хотел Вас обидеть.
– Понимаю, что не хотел. Но аккуратнее надо.
– Буду аккуратнее. Только, я ведь не Вас лично имел в виду, а вообще…
– Что – вообще?
– Ну, понимаете, как… Вы, в смысле Армия, нас ведь уже не защитили. Понимаете, уже. Нас убивали, а вас, не лично Вас, ну, понимаете… Вас рядом не было. А теперь вы говорите – мы защитим. А где вы были раньше?
Балис долго молчал: в словах казачонка была горькая правда.
– Ты прав, Саша, – произнес он наконец. – Мы, в смысле Армия, виноваты перед вами. Перед тобой, перед Серёжкой, перед другими ребятами, вашими ровесниками. Но постарайся понять и нас: Бочковского, меня, Мирона. Мы знаем, что такое война, потому что это – наша работа. Мы знаем, как это страшно. Мы знаем, что детям на войне – не место. Да, мы не смогли спасти ваши семьи, дайте же нам хоть немного искупить свою вину. Дайте спасти хотя бы вас.
– А Вы уверены, что так – вы нас спасаете?
– Уверен.
– А нас вы, конечно, спросить не считаете нужным?
– Знаешь, Саша, я никогда не верил ни в богов, ни в эту, как её… реинкарнацию. Как говорится, умерла – так умерла. И поэтому твердо убежден, что лучше жить, чем умереть.
– Всегда?
– Всегда, если речь не идёт о предательстве.
– А прятаться в тылу – не значит предавать?
– Смотря о ком речь. Если прячется от Армии военнообязанный взрослый человек – это одно. А если речь идёт о… тебе сколько лет?
– Четырнадцать было, когда на Тропу попал.
– Вот. Серёжка говорил, что ему двенадцать. Ещё младше. Вас никто воевать не звал, вы добровольцами пошли, правильно?
– Правильно, и что?
– И то, что, по уму, как относится к вашей доброй воле – это наше дело. Да только не слушаете вы это "по уму"… Вот и получается…
Балис не закончил: что именно получается, было отлично понятно обоим. Разговор себя исчерпал. Глаза слипались, усталость, которую они гнали от себя во время марш-броска, навалилась с новой силой. Говорить можно до утра, но лучше поспать хотя бы пару часов.
Капитан расстегнул ремешок часов. Часовые деления и стрелки светились холодным светом.
– Смотри, сейчас на моих часах – почти полпервого ночи.
– Ух, ты…
Сашка не удержался от восхищенного возгласа: часов с подсветкой ему видеть не приходилось.
– А почему они светятся?
– Фосфоресцируют, – машинально ответил капитан, но тут же вспомнил, что это слово мальчишке не должно быть знакомо и пояснил: – Они покрыты особым составом, содержащим фосфор, который светится в темноте.
– Ага, понятно.
– В три часа меня разбудишь. Держи.
Он протянул Сашке часы и пистолет.
– Только смотри, стрелять в случае самой крайней необходимости.
– Я понимаю…
– Знаю, что понимаешь. Но всё равно инструктирую, знаешь такое слово?
– Конечно, знаю, – с обидой в голосе ответил мальчишка.
– Так вот. Если заметишь какую-либо опасность – сразу меня буди. Самодеятельности не надо. Всё ясно?
– Так точно.
– Вот и отлично. Согрелся?
– А то…
– Точно?
– Что я, врать, что ли, буду?
Врать – не врать, но показать ситуацию лучше, чем она есть на самом деле Сашка, конечно, был вполне способен. Уж на это Балис за годы курсантства и службы насмотрелся достаточно. Но проводить еще одну воспитательную беседу смысла не имело.
– В таком случае, жертвуешь свой плащ для нашей лежанки. Мой стелим, твоим накрываемся. До трех – твоё дежурство, с трех до рассвета – моё…
Ночью их никто не потревожил. В город путники вошли вскоре после рассвета, едва заспанная стража открыла ворота. Гаяускас немного волновался, что стражники прицепятся с расспросами, но обошлось.
Помятая одежда и небритая щетина Балиса, конечно, доверия не внушали, но бродяжничество в этих краях никогда не считалось преступлением. Дело стражников – оберегать добрых горожан от разбойников и душегубов, а уж с бродяжками горожане и сами должны разбираться.
Гораздо больший интерес путники вызвали у человека, наблюдавшего их вход в город через узенькое окошко караулки. Управитель Лечек время от времени заходил поболтать со стражниками о том, о сем, сыграть партию-другую в зуж, угостить винцом, а где и ссудить несколько маретов. Мало ли какие услуги могут понадобиться благородному лагату Маркусу Простине? Позаботиться о людях, которые будут готовы их оказать, всегда лучше заранее.
– Кто это в город вошел? – поинтересовался Лечек у стоящего рядом осьминия.
– Имп их знает, – равнодушно ответил командир караула и широко зевнул.
Управитель продолжал смотреть в спину удаляющихся мужчины и подростка. Импом Лечек не был, но мальчишка ему был определенно знаком. Можно было поставить марет против гексанта, что именно этот паренек уехал из города вместе с Йеми несколько дней тому назад. Как раз в том день, когда Лечек знакомил кагманца с местными «землекопами». Судя по тому, как тот разбрасывал деньги направо и налево, случилось что-то серьезное. Что именно, ни Лечек, ни его старый подельник Наско не знали, но нутром чувствовали – Йеми крепко сел на крючок и готов отдать очень многое, чтобы оттуда соскочить. Ну, а если кто-то готов много отдать, то хотелось бы, чтобы отдал он это не кому-нибудь неизвестному, а самому Лечку. Только вот предложить свои услуги кагманцу возможности не было – слишком уж быстро он покинул Плесков.
И вдруг – такая возможность появилась. Не иначе, как Кель решил помочь своему слуге. Не то, чтобы Лечек задобрил божество обильными подношениями, но, наверное, не сыщется во всем мире ни одного пройдохи и душегубца, регулярно не приносящего в храм покровителя всех нечистых на руку ту или иную мзду. Без удачи в их деле – никуда. А в чьих руках удача, как не в руках богов? Может, конечно, Келю и не до молитв Лечека из Плескова, но, на всякий случай, вечерком надо будет в храм заглянуть да на подношения не поскупиться.
Но это – вечером. А пока управителю было не до небесных дел, его ждали более насущные дела земные. За знакомыми Йеми надо было проследить, узнать, чего им в городе надобно.
– Ладно, Вайло, я пойду потихоньку. Увидимся ещё.
– Да, конечно, господин. Как тебе будет угодно. Мы всегда рады тебя видеть, – забормотал осьминий.
Стражник ощущал легкую досаду: знать бы, что эти бродяжки интересны самому Лечку – задержал бы их при входе в город, да и под стражей к нему доставил бы в лучшем виде. Денег у его хозяина водилось преизрядно, а в скупости управитель замечен не был, поди, отвалил бы за такую услугу не меньше золотого. Да откуда ж знать-то было?
Ну да ладно, всех денег всё равно не заработаешь, как не крути, а придется что-нибудь и украсть. Еще раз вздохнув, осьминий вышел за ворота: утро вступало в свои права, пора бы было появляться у ворот крестьянским и купеческим повозкам – основному источнику дохода и благосостояния стражников.
Управитель же последовал за путникам, стараясь не привлекать к себе внимания. Это ему удалось без особого труда: мужчина и мальчишка ни разу даже не попытались проверить, нет ли за ними слежки. Очевидно, они совершенно этого не опасались (Лечку и не могло прийти в голову, насколько он прав в этом предположении). При том, что головами они постоянно вертели во все стороны, очевидно, выискивая какие-то знаки, а пару раз даже останавливали встречных горожан, чтобы выяснить у них дорогу (это было видно по энергичной жестикуляции спрашиваемых).
Блуждания по городу закончились у хорошо известной Лечку харчевни "Гроздь винограда". Йеми неоднократно останавливался у толстого Школты, если приезжал в Плесков более, чем на один день. После краткого разговора с хозяином на пороге мужчина и мальчик прошли вглубь харчевни. Лечек подождал несколько минут, на улицу никто не выходил. Значит, в харчевне путники обосновались всерьез и надолго. Можно было спокойно обсудить ситуацию с Наско, а затем вернуться с парой-тройкой крепких ребят – на случай, если путники окажутся слишком уж непонятливыми. Даже если к тому времени друзей Йеми в харчевне не будет – не велика беда. Сколько не ходи по городу, а к Школте они всё равно вернуться – больше то идти им, чужим в Плескове, некуда.
– Ошибки быть не может, – уверенно заключил Гаяускас, указывая на украшавшую вывеску большую виноградную гроздь. Сашка, как и Балис, читать на местном наречии не умел, но к счастью для всех неграмотных, которых, похоже, в этих краях водилось в изобилии, трактирщик, или как его там, позаботился продублировать название своего заведения понятным для любого забулдыги изображением. Тяжелая деревянная дверь, окованная для крепости парой позеленевших от времени толстых медных полос, была закрыта, но изнутри доносился стук кухонной утвари. Балис приналёг плечом – дверь отворилась внутрь неожиданно легко, но с противным резким скрипом.
– Эй. Есть тут кто живой? – негромко позвал бывший морпех, не входя внутрь.
– А тебе чего надобно?
На пороге возник хозяин харчевни. Йеми описал его настолько подробно, что отставной капитан ни на секунду не усомнился, с кем именно имеет дело.
Невысокого роста, Балису не доставал до плеча, почтенный Школта был не просто толст, но как-то особенно шарообразен. Брюшко выпирало из серой рубахи так, словно еще чуть-чуть – и ткань лопнет, обнажая волосатое пузо. Пухлые щеки, испещренные множеством маленьких красных прожилок, наверное, можно было бы наблюдать, даже подкравшись к трактирщику сзади. Крупный мясистый нос тоже был весь в таких же прожилках – Школта явно был не дурак выпить. Темно-серые глаза из-под седоватых бровей окинули незнакомцев цепким испытующим взглядом.
Рукава рубахи хозяина харчевни были закатаны до локтей, обнажая жилистые, покрытые жесткими короткими волосками предплечья. В правой руке он держал большую мокрую тряпку: неожиданные гости прервали утреннюю уборку.
– Ты ли почтенный Школта? – лучшего начала для разговора морпех не придумал.
– Я-то Школта. А ты кто такой?
– А я – Балис. Это, – он кивнул на стоящего рядом мальчишку, – Сашки.
– Разве я вас знаю?
– Нас – нет. Но нам очень много рассказывал про тебя Йеми.
– Йеми? – хозяин харчевни пожевал толстыми губами. – Йеми, значит. И чего он такого вам наговорил?
– Да ничего особенного. Посоветовал остановиться непременно в твоей харчевне.
– Что ж, гостям я всегда рад. Заходите.
Школта посторонился, пропуская путешественников вовнутрь. Большой зал, как и положено, был заставлен столами, рядом с которыми стояли лавки и табуретки. Справа вдоль дальней стены размещалась длинная стойка, за которой на полках шкафа стояли кувшины, кружки, ковши и тому подобная утварь. Широкая лестница вела на второй этаж – видимо в спальные комнаты. По другую сторону от лестницы размещались большой очаг и дверь вглубь дома, скорее всего – на кухню. Огонь в очаге еще не горел, но рядом была небрежно свалена кучка свежих поленьев.
