Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"

Автор книги: Алексей Шепелев

Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Караван втянулся в деревеньку. Вдоль проезжего пути вытянулись два длинных ряда каменных домов с крытыми соломой или дранкой крышами, отгороженных от дороги высокими заборами, также сложенными из камня и увитыми плющом и виноградом. Заходились в лае сторожевые собаки. Чуть ли не у каждых ворот стояли местные жители (как правило – немолодые женщины, реже – старики, старухи и дети), наперебой приглашая путешествующим подкрепиться домашней снедью. В основном предлагали кислое домашнее вино, ракки, молоко, а из еды – свежие овощи и сыр. То один, то другой путник торопливо выбегал из ленты каравана за приглянувшимся ему товаром, быстренько отсчитывал деньги, хватал покупку и спешил на свое место.

Оудин поджидал сотоварищей на центральной площади, где сгрудились все достопримечательности села: харчевня, кузница, лавка, гуральня и даже небольшой храм Фи. То ли местное население отличалось чрезвычайной набожностью, либо, что более вероятно, в недалеком прошлом село было основательно порушено, и теперь его обитатели усердно молили грозную богиню разрушений не посещать более их кров своим вниманием. Впрочем, причины обильных религиозных чувств этих виноградарей и овцеводов Джеральда интересовали крайне незначительно. Если хотят, пусть для богов хоть последнюю рубашку отдадут, их проблемы.

Гораздо важнее ему было найти в селении проводника, и, судя по тому, что на лошади Оудина кроме самого наемника сидел еще и мальчишка возрастом около дюжины вёсен, эта задача была успешно решена. Джеральд окинул внимательным взглядом предполагаемого провожатого, пытаясь составить о нем впечатление. Ничего необычного, мальчишка как мальчишка, не из богатой семьи, но и не голытьба. Одет в добротную серую шерстяную рубаху, украшенную яркой вышивкой, с традиционным для этих мест преобладанием красного цвета, и такие же штаны. Поверх рубахи накинута еще традиционная торопийская шерстяная жилетка, так же с разноцветной вышивкой. Обут в кожаные чувяки, подпоясан широким ярко-синим поясом-кушаком. На лошади сидит уверенно, как и положено деревенскому мальчишке. Что ж, такому проводнику можно довериться, должен знать все окрестности на несколько лин вокруг.

– Давай, едем с нами, – приказал Оудину Джеральд на толийском.

– Так чё, парнишку отпустить что ли? – на том же языке ответил Оудин.

– Никуда не отпускать. Сразу за деревней лесок, там от каравана и отстанем. И объясни парню, что мы никакие не бандиты, чтобы он там не начал орать в самое неподходящее время.

Оудин заставил лошадь двинуться вместе с караваном, одновременно нагнулся к уху мальчишки и стал ему что-то нашептывать. Тот понимающе кивал русой головой.

Лес, точнее небольшая буковая рощица, и вправду начался почти сразу за деревенской околицей.

– Ну что, почтенный Лош, дальше тебя придется обходиться без нашей охраны, – широко улыбнулся купцу Джеральд. – Счастливого тебе путешествия.

– И вам, и вам, – торопливо закивал торговец, боясь поверить в столь быстрое и удачное избавление от внезапно свалившихся на него головорезов.

– Арвигар, Гвидерий, берите нашу бочку. Кебе, слезай с телеги, хватит читать.

– Да, рив Джеральд…

Юный маг торопливо сунул книгу в ранец, закинул его за спину и соскочил с телеги. Братья спешились и осторожно подхватили на руки бочку, внутри которой была спрятана добыча наемников, Гронт тем временем придерживал поводья их лошадей.

– Малый, как тебя звать-то? – обратился Джеральд к проводнику.

– Вайло, – ответил тот ломающимся то ли от волнения, то ли от возраста голосом.

– Ну, Вайло, давай, показывай дорогу.

– Так назад теперь надо возвращаться. Как деревня кончается, тут между ней и рощей дорога налево идет – до самых дальних виноградников. А там уже есть тропинка в горы, я покажу.

– А далеко ли до этих самых виноградников?

– Да нет, рядом. На клюсях-то и вовсе живо доедем.

– Понятно, – кивнул Джеральд. Говорить на местном языке он не умел, но самые общеупотребительные слова, конечно, знал. Вклинившееся в поток морритской речи торопийское слово «клюся», что означало «лошадь», без всяких сомнений относилось к числу самых общеупотребительных. Какое уж путешествие без лошади.

Тем временем понятливые братья, не дожидаясь команды, поволокли бочку в густые кусты орешника, которые могли надежно скрыть происходящее в их глубине от взгляда тех, кто проезжал по дороге. Хотя сейчас по ней никто и не проезжал, но предосторожность в жизни ловцов удачи редко бывает лишней. Джеральд пошел вслед за ними, поглядеть, как оборотняшка перенесла путешествие в бочке.

Когда Гвидерий снял крышку, оказалось, что девочка мирно спала: то ли снадобье Кебе оказалось слишком сильным, то ли сказалась усталость. Джеральд легонько потряс Риону за плечо, она широко распахнула глаза и испугано вздрогнула.

– Не бойся, – Джеральд снова пытался быть ласковым и про себя ругался, что получалось это не очень здорово. Что уж теперь делать, не умел он сюсюкаться с детьми. Не умел – и все тут.

– Все хорошо, Риона. Давай, вылезай из бочки, сейчас мы поедем на лошадках. Любишь лошадок?

Девочка сделала отрицательный знак головой.

– Мне куда больше интересно, любят ли лошадки этих кошек, – проворчал на толийском Арвигар.

– А вот сейчас и выясним, – ответил Джеральд, наскоро прикидывая, кто в отряде лучший наездник. Получалось, что моррит. Вот уж, никогда не знаешь, где человек пригодиться может. А он еще считал Аргентия годным только на то, чтобы козырять его гражданством перед властями.

Крепко, но не больно, взяв пленницу за плечо, он подвел ее к лошади Додецимуса. Лошадь всхрапнула и попыталась отодвинуться, явно встревоженная запахом необычной девочки. Всадник слегка натянул поводья и успокоительно похлопал ее по шее, этого оказалось достаточно, чтобы лошадь успокоилась.

– Аргентий, она поедет с тобой.

– Как скажешь, – легонько пожал плечами моррит.

Наемник подхватил девчушку под мышки, поднял и посадил перед Додецимусом. Лошадь снова всхрапнула, и опять Аргентий ее быстро успокоил.

– Как бы не понесла, – сказал он с сомнением.

– Головой отвечаешь, – заметил Джеральд.

Моррит угрюмо кивнул. В голосе командира не было ни малейшей угрозы, но Додецимус твёрдо знал: случись чего с доверенной ему пленницей, наказание будет быстрым и жестоким. И на пощаду рассчитывать не придётся.

Джеральд критически поглядел на вцепившуюся в чалую гриву Риону, и, снова перейдя на имперский, попросил:

– Держись крепче и ничего не бойся, – и, повернувшись, подмигнул не на шутку встревоженному появлением неясно откуда непонятной девочки Вайло.

Мальчишка попытался улыбнуться в ответ, улыбка вышла очень неестественной, но наемник на это никак не отреагировал. Вскочил на свою лошадь, окинул взглядом небольшой отряд:

– Ну что, все готовы?

– Давно готовы!

– Поехали, полдень скоро!

– А обедать когда будем?

– Когда дальние виноградники проедем. Не переживай, Гронт, ты сможешь промочить свою глотку пивом раньше, чем она окончательно слипнется.

– Пивом? Да какое же это пиво? Брага пшеничная, вот что это такое. Поубивал бы того, кто придумал брагу пивом называть. Только в заблуждение людей вводите, – продолжал ворчать северянин.

– Вернешься домой – пей, что тебе нравиться, хоть гномье пойло. А пока обойдешься тем, что есть. И хватит болтать. Оудин, прибавь-ка ходу!

И, вздымая клубы пыли, подгоняемые седоками лошади понеслись к поднимавшимся на горизонте горам…

Глава 6
В которой усиленно ищут следы.

Ни за тыщу, ни за грош

Тельник свой и брюки клеш

На шикарный фрак не променяю.

А понадобится вдруг,

Я прикинусь так, что Дюк

С пьедестала слезет, будь я фраер.

А.Розенбаум

Выбитый двое суток назад из Суворовской, отряд Шкуро расположился на границе предгорий. Еще неделю назад отряд можно было называть полком, но попытки прорыва к Владикавказской железной дороге сократили его почти вдвое. Единственное, чего удалось добиться – это оттянуть на себя почти все маневренные войска Минераловодской группы красных да два бронепоезда. Потери на этом этапе также оказались велики, хотя в основном происходило «рассеяние» – от безнадёги кавалеристы уходили: кто дезертировал, а кто и начинал свою персональную Гражданскую. Бои могли помочь дивизии Маркова в ее операции, но ситуация сильно смахивала на разгром. К Суворовской собрался в лучшем случае усиленный эскадрон со штабом полка, а красная пехота и артиллерия старательно оттесняла остатки группы к горам.

Подпоручик Малышев, направленный «представителем» от 1-го офицерского полка сидел напротив Андрея Григорьевича и пытался выработать приемлемое решение совместно с командиром полка.

– Иван Васильевич, связаться с Марковым мне не удалось по понятным причинам. Согласны ли Вы по такому случаю заняться организацией разведки в направлении на Кисловодск?

– Кисловодск? Андрей Григорьевич, но как же железная дорога?

– Сами видите, Иван Васильевич, как нас от нее отжали. Наступать на север мне, извините, нечем, да и нас оттуда жмут, отходить к основным силам можно, но…

– Андрей Григорьевич, выходит, что Вы решили…

– Именно, Иван Васильевич. Сейчас мы – конница в глубоком рейде. На самостоятельные решения я имею полное право. И не думаю, что Кисловодск хорошо защищен.

– Нас, думаю, и оттуда выбьют довольно быстро.

– Возможно. Но чтобы сделать это, красные опять же стянут туда всё, что есть. Этим упростится задача Маркова, да и связь в Кисловодске хороша. В общем, Иван Васильевич, приступайте.

– Разведка силовая?

– Не стоит. Силовую разведку мы отправим поискать слабые места красных у Суворовской. Заодно – посмотреть, может, кто еще вышел туда. А в Кисловодск мы отправим… Сашка, иди сюда!

Подобранный у сожженного хутора несколько дней назад казачонок подбежал к сидящим офицерам.

– Сашка, ты в Кисловодске бывал?

– Так точно! Два раза!

– Так… На пару суток ты мне это брось. Вояка нашелся. Слушай-ка задание, казак. И спрашивай, что непонятно.

– Боевое задание? – Сашкин голос зазвенел.

– Уточняю, казак. Глубокая разведка. Пойдешь один и без оружия. Ни в какие заварухи не встревай, разведчик. Что такое легенда – знаешь?

– Вроде былины?

– Нет. Это то, что будешь говорить тем, кто спрашивать будет. Так, значит ты из хутора Предгорного, он от нас в паре верст. Оттуда у меня в отряде Коваленко. Значит так… Ты – Саша Коваленко. Вряд ли кто всех Коваленок знает, а возраст у тебя для сына подходящий… Отца твоего как взяли в армию в четырнадцатом – так и не видел. А мама заболела, ты фельдшера ищешь. Живет фельдшер…

Шкуро достал из планшета план города…

– Так, на Озерной он живет, это дальний от нас конец города.

– А он там есть?

– Не знаю, Саша. Но ты и спутать можешь, не страшно. Значит, он маме приходится троюродным братом. Поручик! Нужна Ваша помощь.

– Слушаю, Андрей Григорьевич!

– Иван Васильевич, не в службу, а в дружбу – сможете изобразить красную сволочь?

– Это как же?

– Скажем, командира патруля. Иван Васильевич, Вы тут, уж извините – единственный, кто не из казаков. Так что, скорее всего… Вы же понимаете, зачем? Постарайтесь, пожалуйста!

– Есть, Андрей Григорьевич.

– Итак, встречаете Вы хлопчика перед въездом в город. Ну, стой, кто идет пропустим, а дальше?

– Кто такой и куда идешь?

– Саша я… Коваленко. Фершала ищу мамке.

– Откуда?

– С Предгорного мы.

– А что с мамкой?

– Застудилась сильно.

– А что за фельдшер?

– Да брат ее троюродный. К нам приезжал месяц назад.

– Как шел?

– Так как… По дороге и шел. Она там одна.

– Так, а войска на дороге видел?

– Ага… Пара верховых.

– И всё?

– И всё.

– Правильно, Саша, – разгладил усы Шкуро. – Просто молодец. Значит, жду тебя здесь через двое суток. Верховые – это правильно, мало ли кто тут шастает. А двое – никого не удивят и не испугают… Значит, что ты должен посмотреть – это сколько войск в городе и где расположены. Дай Бог, или немного, или шугануть их можно так, что впереди своего визга полетят! И прошу тебя – никаких глупостей. Так… Чего– то не хватает.

В старую седельную суму с пришитой лямкой – можно носить через плечо – легла краюха хлеба, шматок соленого сала, луковица и десяток яблок.

– Вот так, казак. Денег у тебя, понятно, не будет… Нож простой и так есть, только не маши им. Вроде и всё. Обязательно посмотри станцию и депо. Там войска вполне могут оказаться. А казарм в Кисловодске я и не помню. Могут быть расквартированные части. Охрана при санаториях, если там комиссарская сволочь живет. Больше вроде и не должно быть вояк. Давай, на тебя надеемся.

– Прямо сейчас?

– Чего ждать, Саша. Давай, действуй… Только сперва оденься в то, в чем мы тебя нашли. Опорки обуй. Сапоги да галифе смущать всех будут. Здешний хлопчик к родственнику… ясное дело не в галифе, не верхом ведь. Гимнастерка пойдет, а штаны – сам понимаешь, старые. Опорки правильные, ну и всё.

Через полчаса Сашка довольно бодрым шагом отправился в сторону Кисловодска, а еще через два часа (как раз захотелось передохнуть) встретил красный секрет. Ничего особенного этот секрет не представлял – двое в кустах у дороги. Единственная необычность – в эти кусты опускался телеграфный провод, ведущий в небольшой зеленый ящик.

– Стой, кто идёт?

– Сашка я.

– А кто таков?

– С Предгорного… Коваленки мы.

– Так. Куда идешь?

– В Кисловодск, к фершалу. Мамка заболела, а фершал знакомый.

– Так… А скажи-ка, Сашка, какая у вас там власть?

– Да никакой. Ревком позавчера уехал, а больше власти никакой и нету.

Про ревком Сашка слышал разговор. Кто-то очень жалел, что с ревкомовцами не удалось разобраться.

– А куда?

– Да кто ж его знает! Удрала власть, люди говорят – и всё.

– И больше никакой власти?

– Никакой.

– И никто не приезжал?

– Да пара всадников приезжала, про ревком спрашивала и всё.

– И всё?

– Ну да.

Красноармеец, выглядевший старше, открыл ящик, достал из него одну штуку – приложил к уху, покрутил ручку, достал еще что-то и начал в него кричать:

– Михайлов! Тут хлопец идет с Предгорного. Я спросил – нету там твоих шкуровских. И вроде не было. Ага. Куда идет? К нам, в Кисловодск. Фельдшера ищет. Что? Ясно, пропускаю. Нет, все тихо. Ну, давай!

– Саша, а батька твой где?

– Как в четырнадцатом на фронт ушел – не видел больше.

Помолчали.

– Слушай, Саша, а соли у тебя нету чуть? Я тут картошки сварил, понимаешь.

– Сала чуток соленого есть.

– О, а давай – твое сало наша картошка?

– Давайте что ли.

– Счас… Ого… Так. Тебе ж еще обратно идти.

Шмат сала был ополовинен, и красноармеец помоложе неожиданно сказал:

– Не, так мы есть не будем. А будем вот что делать.

Широким австрийским штыком он ловко нарубил сало, нарезал луковицу и сложил то, что получилось, в крышку котелка, добавив помидоров.

– Акимыч, давай с хлопцем картошку порежете мелко-мелко. А я пока вот так…

Политая поджаркой картошка оказалась великолепной, а кипяток с травами – тоже. Из фляжки Саше, понятно, глотнуть не дали.

– Вот так, хлопче… Давай, дуй в город. Штуку-то видал такую? – И показал на ящик. – Прямая связь называется, нам ее гальванер с «Кагула» сладил… Тоже Сашкой зовут. Глядишь – на флот попадешь, научишься.

– Не-а. Меня на флот не возьмут.

– А куда возьмут?

– Ну, в казаки.

– А коль не будет казаков после победы революции?

– А кто будет?

– Ну… там просто кавалерия точно будет.

– Кавалерия – не казаки.

– Сашка, не умничай.

– Сразу не умничай…

– Давай к своему фершалу, а то уши надеру. Сперва правое…

– Не-а!

– Тогда левое!

– Бегу!

Патрульный, конечно, не ловил Сашку, отбежавшего на десяток метров. Он просто пригрозил ему, и крикнул вслед:

– До ночи обратно пойдешь – за ухо дран будешь! Запомни!

И подсел к костру.

– Акимыч, ты мне вот что скажи, мы за кого воюем?

Акимыч ответил:

– За них, Алёша. Мы ж до коммунизма не доживём, наверно. Даже и раньше – ты сам видишь, какая заваруха вокруг…

Под вечер Сашка оказался в городе. То ли на въезде не было поста, то ли еще чего – но никто не заинтересовался хлопцем. Мало ли таких по дорогам ходит? Война и есть война. Тем более – Гражданская… На улицах патрулей тоже особо не было заметно. Вооруженных людей с красными лентами на папахах и тужурках хватало, но все они, похоже, были заняты своими делами, никак не связанными с патрулированием города. Покружившись по городу, мальчишка быстро выяснил, в каких особняках расположились ЧК, городской ревком и что-то вроде штаба. Казарм и вправду не обнаружилось, зато в парке он подметил пару пятидюймовок.

Дальше надо было идти на вокзал. К немалому удивлению мальчишки, двухэтажное кирпичное здание оказалось ярко освещенным, и заполненным людьми. Гул выкатывался на привокзальную площадь, а чего шумели – не разобрать.

Сашка протиснулся в прикрытую дверь.

Большая комната (наверное, раньше тут ожидали поезда) была не просто заполнена, а прямо переполнена народом. Люди сидели на стульях, на подоконниках, даже на полу. Стояли вдоль выкрашенных темно-зеленой краской стен. Красноармейцы в пропахших потом и махоркой шинелях, мастеровые в промасленных тужурках, поселковые парни и девки, ребятня – его ровесники, а то и младше.

У дальней стены всю ширину комнаты занимали подмостки высотой чуть побольше половины аршина. Ближе к окнам на подмостках стоял покрытый красным кумачом стол, за которым сидели двое «товарищей»: один в распахнутой кожаной куртке с приколотым справа на груди большим красным бантом, под которой была одета новенькая гимнастерка; другой – в сером пальто, с худым и желтым, нездоровым лицом, в пенсне и с бородкой клинышком, похожий на земского врача. А посредине помоста, нервно сжимая в руке фуражку, говорил высокий человек в выцветшей шинели.

– Товарищи деповские, нам тяжело потому, что не весь народ понял, за кого ему бороться и с кем воевать. Антанта помогает Деникину оружием, деньгами, обмундировкой, продовольствием. А кто нам помогает?

«Немцы вам помогают!», – чуть не крикнул Сашка, но сдержался. Хорош же он будет разведчик, если так глупо и нелепо попадется в лапы красным. А уж в том, что после таких слов его немедленно арестуют хотя бы для выяснения личности, мальчишка не сомневался.

– Пусть каждый спросит себя. Ну, кто? Сами себе… – продолжал между тем комиссар. – А тут, как назло, нет медикаментов, нет обмундировки. Мы ходим разутые, обтрепанные, грязные. Нас заедает вошь, ползучий тиф. Но пусть белая сволочь знает, что мы всю жизнь отдадим за Советскую власть.

Он сделал несколько шагов по подмосткам, доски заскрипели под нечищеными сапогами. Повернулся и, словно обращаясь к стоящему у дверей Сашке, зло бросил:

– Мы ещё не такое переживали.

– А то, как же! Переживали, товарищ комиссар! – громко пробасил кто-то сознательный из передних рядов.

– Еще бы не переживали! – поднялся с пола здоровенный мужик в замызганной матросской тужурке. Широкими шагами он поднялся на помост, повернулся к собравшимся и объявил: – Ничего, мы им, хамлюгам, покажем борт парохода. Возьмем ещё за шкирку!

Он рывком распахнул тужурку, пояс оказался густо обвешан металлическими бомбами.

«Вот дурак! Если случайно рванет, то агитировать тут будет уже некого», – тоскливо подумал Сашка. Словно прочитав его мысли, кто-то из деповских шарахнулся в сторону.

– Брось, не шути, Паша. Смотри, народу сколько! – поднялся из-за стола «товарищ» в кожаной куртке.

– Да не трусьте, братишки. Не заряженные, – широко улыбнулся матрос.

Все засмеялись.

Вот всё у них, красных, не настоящее. Сначала посмотришь, послушаешь – такие они честные и хорошие, что прямо лучше не придумаешь. А как до дела доходит, так и выясняется, что все красивые слова – ложь. Интересно, а моряк этот – действительно моряк, или ряженый, плавал только поперек борща на ложке?

– Ну, ты даешь, Паша, – укоризненно покачал головой кожаный «товарищ», снова опускаясь на стул.

– А чего я даю? Я конкретно говорю! Отдай власть белопогонникам, а сам потом без штанов ходи? Не выйдет этот номер! Нипочем не отдадим власть!

– Ясно, не отдадим, – прогудел от окна кудлатый молодой деповец. – Пусть с меня родная кровь брызнет, не отдадим.

– Пресвятая Матерь Божья, за что кровь льется? – ахнула где-то справа баба.

В агитпункте снова расхохотались.

– Эх, тетка, темнота ты, темнота… Вот слушай!

Подмигнув залу, матрос Паша вдруг громко начал читать стихи:

 
Чтоб надуть «деревню-дуру»,
Баре действуют хитро:
Генерал-майора Шкуру
Перекрасили в Шкуро.
 
 
Шкура – важная фигура!..
С мужика семь шкур содрал,
Ай да Шкура, Шкура,
Шкура, Шкура – царский генерал.
 

Сашка до боли закусил губу. А матрос продолжал читать:

 
Стали «шкурники» порядки
На деревне заводить:
Кто оставлен без лошадки,
Кто в наряды стал ходить.
 
 
Стали все глядеть понуро,
Чтобы черт тебя побрал,
Пес поганый, волчья шкура,
Шкура – царский генерал!
 

Собравшиеся в агитпункте стихам смеялись и хлопали.

– От, молодец Пашка! – восхищенно воскликнул другой матрос в лихо заломленной на затылок бескозырке. – Давай, крой по-нашему, по-морскому…

– Темнота, – снисходительно объяснил довольный произведенным эффектом Паша. – Это ж не я придумал. Это сам товарищ Демьян Бедный! Понимать надо!

Сашка повернулся и вышел из комнаты. Ему хотелось то сказать этим комиссарам и красноармейцам всё, что он о них думал, то бежать куда-нибудь подальше, но он не позволил себе ни того, ни другого. Надо было ещё попробовать посмотреть, что там, на путях – вдруг бронепоезд.

Окружавшие город стены, сложенные из крупных камней серого цвета, на глаз в высоту достигали трех саженей. Башен в южной стене Плескова было всего три: две круглых – на углах и одна, большая, прямоугольная – надвратная. Несмотря на ранний час, у ворот бурлила жизнь: стражники в кожаных куртках и похожих на наперстки блестящих медных шлемах, обследовали груженую мешками телегу какого-то поселянина.

– Чего они ищут? – поинтересовался мальчишка у Йеми.

– Да ничего не ищут. Проверяют, тот ли товар в телеге, за который заплачена пошлина.

– Пошлина?

– Ну да. Везешь товар в город – плати пошлину в казну.

– А почему они платят у ворот, а не на рынке?

– Потому что не все, кто въезжают в ворота, едут потом на рынок. Может, купцам нужно только переночевать в городе. Может, крестьянин сразу отдаст весь товар купцу в лавку.

– А если купец заплатит как за ночевку, а поедет на рынок?

– И кто его туда пустит без бляхи? – усмехнулся кагманец. – Рынок – это тебе, Саша, не базар. Там порядок. Торговое место стоит неплохих денег. Чиновники всех купцов и их помощников знают в лицо. Чуть что, чиновник требует предъявить бляху, подтверждающую, что купец уплатил все налоги, сборы и пошлины.

– Сурово, – с уважением произнес мальчишка.

– Конечно, – подтвердил Йеми. – Торговые сборы и пошлины – главный доход города. А расходов, как понимаешь, у него немало: стражникам платить, чиновников кормить, стены чинить, Плеску и пруды чистить…

– Кого чистить?

– Плеску, это речушка небольшая через город протекает. Чтобы была вода на случай осады, её в городе перегородили плотинами, образовались пруды. А только в пруды эти нечистоты чуть ли не со всего города стекают. Вот и чистят их два раза в год: по весне и по осени.

Сашка внимательно слушал рассказы кагманца, стараясь запомнить каждую подробность. Мало ли где это потом может пригодиться.

Йеми рассказывал охотно. Может, это и принесет какую пользу. Никогда не знаешь, какая мелочь оказаться спасительной. Как-то раз сам Йеми развеял сомнения окружающих в том, что он доподлинный нахкатский бард, разразившись в их адрес гневной сатирой, сложенной по всем правилам тамошнего стихосложения. Среди сомневавшихся в его словах оказался человек, в этих правилах сведущий, который и убедил остальных в том, что молодой человек именно тот, за кого себя выдает. А сатира эта отложилось в памяти кагманца во время морского путешествия в обществе настоящего нахкатского барда, почему-то решившего оповещать весь корабль о процессе стихосложения. "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда", – всегда приходило на ум Йеми при воспоминаниях о той поездке… К концу второго дня на судне, наверное, не было ни одного человека, не испытывавшего горячего желания отправить барда на дно морское с камнем на шее, а путешествие растянулось на целую осьмицу…

Когда ворота оказались уже совсем рядом, Сашка поинтересовался:

– А как и когда мы встретимся?

Кагманец задумчиво поднял глаза к небу.

– Встретимся мы за три часа до полудня на центральной площади. Там установлены солнечные часы, день сегодня ясный. Знаешь, как определять время по солнечным часам?

– Знаю…

– Вот и хорошо. Там же на площади – статуя Императора Матиция, основателя династии. Вот у постамента и встречаемся… Если не встретимся, то возвращайся к своим.

– Хорошо. А где мне одежду себе лучше купить? На рынке?

– Можно и на рынке, можно в лавках. Портных в городе немало.

Сашка кивнул и замолчал: к повозке уже подходили для досмотра двое стражников: седовласый старик с красным, выдубленным ветром (а может, просто испитым) морщинистым лицом, и молодой здоровый парень с короткой курчавой бородкой и приметным лиловым пятном на всю левую щеку.

– Тпру, – осадил Ушастика Йеми.

– Привет, Йеми. С чем нынче пожаловал? – поинтересовался старик.

– И тебе доброго здоровья, Артол. Нынче я без товара: хочу не продать, а купить.

– Чего это вдруг?

– Почему – вдруг? – вопросом на вопрос ответил кагманец. – Ярмарка Кусачинская на губах уже. Купцы приедут чуть ли ни с самой Итлены. Какой же смысл товар сейчас в Плесков везти? А вот прикупить чего-нибудь – самое то.

– Тоже верно. А что за парнишка?

– Да родственник какой-то старому Кишишу, – с деланной ленцой произнес Йеми. – То ли внук брата, то ли…

– Не внук, а внучатый племянник, – обиженно подправил Сашка.

– Во… Пора парня к делу приучать, здоровый лоб уж вырос…

– Ладно, – махнул рукой Артол. – Две лорики плати – и проезжай.

Йеми неспешно достал из подвешенного к поясу кожаного кошеля пару медных монеток, отдал стражнику и шевельнул поводьями. Длинноухий коняга всхрапнул и потащил повозку в ворота.

Сашка обратил внимание, что помимо окованных снаружи медными листами деревянных створок, башня была оборудована ещё и подъёмной решеткой, механизм управления которой оказался прост и понятен. По обеим сторонам от проёма были установлены вороты, с намотанными на них толстыми канатами, уходящими вверх, внутрь башни, через специальные отверстия. Сейчас решётка была поднята, а вороты – заклинены. Если что, так выбить одновременно оба клина, проскочить под падающую решетку – и погоня отсечена минут на пять, не меньше. Правда, остаются еще несколько стражников снаружи…

– Ну что? – прервал его размышления Йеми. – Что будешь делать?

– Как что? – голос мальчишки был предельно серьезным. – Пойду гулять по городу.

И Сашка соскочил с повозки.

Оставив повозку и Ушастика в харчевне "Гроздь винограда", в которой он неизменно останавливался, путешествуя по торговым делам, Йеми отправился на розыски. И не куда-нибудь, а в самый центр Плескова, где располагались дома аристократов. Казалось бы, какая связь между верхушкой города и его низами? Никакой, сказал бы добропорядочный обыватель, и очень крепко бы ошибся. Тот же, кому известна жизнь отбросов общества не понаслышке, знает, сколько тайных нитей ведут со дна жизни к почтенным и уважаемым. К таким почтенным и таким уважаемым, которых никак нельзя заподозрить в общении с подонками. А вот, поди ж ты…

Парадные двери нужного Йеми дома были сделаны из дорогого граба, покрытого специальным лаком, придающим особый блеск. Медные ручки были выполнены в виде львиных голов, через пасти которых были продеты отполированные до блеска кольца. Стучать этим кольцом по специально прибитой к двери медной пластинке пришлось довольно долго, прежде чем дверь всё же отворилась, и из-за неё выглянул молодой домашний раб в рубахе и штанах из грубой шерсти.

– Что угодно господину?

– Господину угодно поговорить с благородным Маркусом Паулусом.

Раб с недоверием оглядел одежду Йеми.

– А разве благородный господин Маркус приглашал сегодня господина в свой дом в этот ранний час?

– С каких это пор глупый раб осмеливается задавать вопросы гражданину? Пропусти меня внутрь и позови управителя Лечка.

– Д-да, господин…

Раб даже заикаться от волнения начал. Раньше этого парня Йеми в доме Маркуса не встречал, наверное, недавно купленный. И пуще всего боится впасть в немилость у нового господина. Домашние рабы всегда боятся, что их отправят на работу в поля или виноградники. Хотя порой те, кто работают вдали от хозяйского глаза, живут лучше…

Пропустив гостя в переднюю, раб захлопнул за ним дверь, задвинул засов и тут же почтительно отодвинул тяжелую занавеску из синего бархата, приглашая гостя пройти в атриум.

– Господину будет угодной подождать в перестилии?

Йеми важно кивнул, не желая слишком уж запугивать и так раздираемого страхом юношу. Наверняка жизнь у слуги Маркуса не такая уж сладкая, зачем же делать его ещё более несчастным?

За то время, что прошло с последнего посещения кагманцем дома Паулуса, последний потратил немало сил и средств на украшение своего жилища. Простой каменный пол атриума сменился мозаичным, заново был выложен розовым мрамором (Йеми готов был поклясться, что это был не просто мрамор, но самый настоящий пилейский) бассейн-имплювий, у правой стены появилась статуя легионера, а напротив – статуя сенатора, очевидно, символизирующие знатность рода Паулусов. Правда, качество этих статуй оставляло желать лучшего, да и мрамор на статуи пошел более дешевый – из ближней Айявы, но для дома благородного лагата, расположенного на дальней окраине Империи, и это было показателем благосостояния и преуспевания. Кроме того, ближе к ведущему в перестилий коридору, вдоль стены выстроилась целая шеренга восковых благородных Паулусов – предков нынешнего хозяина дома. Из внутренностей расставленных перед фигурами медных курильниц поднимались вверх тонкие струйки благовонного дыма.

Перестилий утопал в цвету. Груши, правда, уже успели отцвести, но зато яблоневые, вишневые, черешневые, сливовые и абрикосовые деревья были усыпаны белыми цветами, а ниже буйствовали яркие краски цветущих кустов черемухи, розы и сирени. Всё это дополнялась высаженными в мраморных урнах ландышами и фиалками, чей век недолго, но очень красив, а так же бросавшимся в глаза пурпуром листьев бегоний, которые зацветают чуть позже, ближе ко дню солнцеворота, зато, при надлежащем уходе, цветут чуть ли ни до самого праздника Илока.

Проводив гостя во внутренний дворик, раб незаметно куда-то исчез, а Йеми спокойно присел на низенькую мраморную скамью, наслаждаясь красотой. Что ни говори, но морриты умеют ценить прекрасное, этого у них не отнять. Жаль право, что у него нет такого садика, где можно было бы просто сидеть и отдыхать, хоть ненадолго позабыв тревоги и волнения. Разве что, если он доживет до достойной старости и уйдет на покой, воспитав себе достойную смену, то получит возможность попытаться создать в своём поместье нечто подобное.