Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– За мной, боги хранят меня! прозвучали почти одновременно.
"Сейчас проверим", – подумал Мирон, прицеливаясь в приближающегося человека в кольчуге. Плавно, как когда-то давно на стрельбах, нажал на спусковой крючок. Пуля попала отцу инквизитору точно в середину лба, над переносицей, прервав его бег. Кокрмент рухнул на спину с залитым кровью лицом и затих.
"Похоже, боги тут не при чем", – меланхолично констатировал Мирон, выбирая новую цель: во двор вбегали легионеры.
Хромой Наромарт не мог бежать с той же скоростью, что и остальные защитники укрепления. Двое солдат, атаковавших черного эльфа, продвинулись вглубь двора дальше своих товарищей. Но за этот успех им пришлось дорого заплатить. Навстречу несущимся с копьями наперевес легионерам он простер здоровую левую руку, затянутую в черную бархатную перчатку. Ладонь к небу, растопыренные пальцы согнуты. Миг – и с кисти сорвалась огненная дуга и устремилась навстречу воинам. Они опоздали поднять щиты и пригнуть головы, и лишь успели зажмуриться. А в следующее мгновение, уронив скутумы и пилумы, солдаты схватились руками за обожженные лица.
На то, чтобы передернуть затвор, у Балиса ушло не больше секунды. Мирон не подвел, завалил стражника в кольчуге, но за тем во двор вбежали легионеры, возглавляемые ещё одним офицером в шлеме с султаном. Вскинув автомат, Гаяускас короткими очередями снял двух первых, но вдруг почувствовал, что опасность угрожает ему сзади. Обернувшись, он едва успел уклониться от направленного в грудь копья. В голове мелькнула мысль, что он поторопился с низкой оценкой военного мастерства имперских войск. Как мелькнула – так и пропала: во время рукопашного боя категорически противопоказано предаваться размышлениям о высоких материях.
Голый человек, даже с двуручным мечом, не может быть противником двум легионерам в полном вооружении. Не может, за исключением одного случая: если этот человек – благородный сет. Этих владению мечом обучают с самого детства, каждый день не меньше двух часов. Но не могло же быть благородного сета в прибежище поганых изонистов? Благородного сета, поднявшего меч против верных слуг самого Императора Кайла? Наконец, благородного сета, появившегося на глазах у людей низкого звания в одной лишь набедренной повязке. В это мгновение таинственный противник, ловким движением уклонившись от пилума бегущего слева от Линория принципа Пульхерия Трансония, сделал резкий выпад. Лезвие меча, скользнув по кромке скутума, вошло в шею поверх бронзового ворота сегментаты. И додекан понял, что не так уж и важно, был ли этот человек благородным сетом или нет. В любом случае, мечом он владел ничуть не хуже.
Последние дни брата Коглера беспрерывно терзал один и тот же вопрос: чем от так прогневал богов? Какой радостью наполнилось его сердце, когда отец-наставник объявил ему, что нужно отправляться в поход, дабы покарать неправоверующих изонистов. Какие картины представали его мысленному взору… Восхищенные взгляды провожающих отряд горожан и крестьян. В особенности – горожанок, ну и крестьянок тоже. Марш бравых легионеров. Наставительные проповеди у лагерного костра. Торжество над исполненным грубой силы врагом. И, наконец, триумфальное возвращение в Белер.
А что оказалось? До их отряда никому из туземцев не было никакого дела. Вместо красивого марша пришлось несколько дней плестись по дорогам Торопии от рассвета до заката, уставая, словно скотина. Только лишь в Плескове командир Кудон объявил дневку. А так – целый день в пути, хоть в зной, хоть в дождь. Тут уж не до проповедей у вечернего костра, только бы проглотить ужин, да добраться до ложа. Да и легионеры ни малейшего желания услышать проповедь не высказывали. Вот тебе и верное богам воинство. Свиньи, сущие животные, которым только бы нажраться и напиться, да ещё потешить свою похоть. Разве в храмы они поспешили, очутившись в Плескове? Где уж им. В лупанарий. А когда вечером брат Коглер попытался упрекнуть их в недостойном поведении и направить на путь истинный, то его мало того, что назвали молокососом и обложили крепкими ругательствами, так ещё и чуть бока не намяли, только появление додекана Пульхерия и спасло. Брат же Кокрмент, узнав об этом скорбном происшествии, даже не потребовал примерного наказания виновных, сказав, что наказания перед боем могут плохо отразиться на боевом духе солдат. Пообещал, правда, подать надлежащую жалобу трибуну по возвращении из похода, но только было у брата Коглера серьезное сомнение, что это обещание будет выполнено.
И вот теперь, в довершении всех бед, в бою против него оказался, смешно сказать, сущий мальчишка. Если уж его, Коглера, в шестнадцать весен назвали молокососом, то его противнику было самое большое на лето больше дюжины. Босой, в распахнутой рубахе и полотняных штанах, с тонким металлическим прутиком: назвать мечом это убожество язык не поворачивался, в правой руке и кинжалом в левой. За что боги послали ему такого врага? Это ж стыдно рассказать будет о том, с кем он в бою справился. Засмеют.
Одержимый такими мыслями, брат Коглер сделал длинный выпад, рубанув мечом сверху вниз, чтобы, быстро разобравшись с мальчишкой успеть поучаствовать в настоящем бою. Не тут то было. Парнишка не только уклонился от клинка инквизитора, но и нанес ответный удар. Тонкий прутик устремился к выставленной далеко вперед правой ноге брата Коглера, который не мог ни увернуться, поскольку именно на эту ногу сейчас приходился почти весь вес его тела, ни парировать удар мечом или щитом. Миг – и холодный металл пронзил голень. Инквизитор попытался ударом меча сломать хрупкое оружие мальчишки, но тот быстро выдернул прутик и отступил на шаг назад. У брата Коглера хватило ума не бросаться за ним: раненая нога могла подвернуться в самую неподходящую минуту, оставив его беззащитным. Юный инквизитор понял, что и мальчишка может оказаться опасным врагом, а смешной прутик – смертоносным оружием. Он отступил назад, приготовившись к защите, но парнишка не стал продолжать поединка. Вместо этого он поспешил на помощь другим защитникам убежища, на которых наседали легионеры.
На кувырок Битый пошел, когда до направленных ему в грудь наконечников пилумов оставалось не больше трех песов. Легионеры не успели на это среагировать, он проскользнул под пилумами, распрямился уже рядом с ними, ударив локтем в лицо тому, что справа. И тут же обратным движением нанес удар в лицо и второму воину, но тот уже успел защититься, подняв скутум. Отразив таким образом атаку изониста, легионер сразу подался назад, чтобы, набрав дистанцию, снова атаковать пилумом. Достать врага за большим щитом не было никакой возможности: ни рукой, ни ногой, ни малым цепом. Зато, закрывшись от атаки, легионер на мгновение потерял Битого из виду, чем тот и воспользовался. Присев, он круговым движением ноги нанес сильнейший удар по лодыжкам воина. Не ожидавший такой атаки солдат опрокинулся на землю.
Тиана, отведя посохом в сторону пилумы, полагала, что отразила атаку, но не тут-то было. Легионер толкнул её щитом и так сильно, что девушка не смогла удержаться на ногах. Встать она не успела: удар пилума пришелся ей в грудь. Пронзив насквозь тело, дротик пригвоздил изонистку к земле. Воин не стал тратить время на высвобождение оружия, выхватив из ножен гладий, он повернулся к новому врагу – вооруженному кинжалом и каким-то странным тонким клинком мальчишке.
Нижниченко успел выстрелить ещё два раза, и оба – удачно. Всё-таки в своё время он стрелял весьма недурно, да и дистанцию никак нельзя было назвать длинной, чуть больше десятка метров. А потом пришлось отскочить от дверного проёма, и вовремя: два пилума влетели внутрь хижины, попутно сорвав с косяка занавешивающий проём баранью шкуру. К счастью, они не задели ни Мирона, ни прижавшегося к стене Женьку.
Держа под прицелом вход, Нижниченко отступил вглубь, торопливо прикидывая шансы на выживание. Получалось не многим больше, чем при обороне Одессы. Другого выхода из хижины не было, во дворе – полным полно легионеров в бронзовых панцирях с копьями в руках. Почему-то заглох автомат Балиса, хотя, по оценкам Мирона получалось, что ещё примерно треть рожка не расстреляна. Судя по лязгу и выкрикам из глубины двора, там кипел нешуточный бой. Было ещё время попытаться вслед за Йеми вылезти через крышу, но Мирон предпочел остаться внутри: стены хижины, мешая ему выйти, в свою очередь мешали врагам до него добраться. К тому же, в тесноте помещения длинные копья превращались не столько в преимущество, сколько в источник проблем: управляться с громоздким оружием в условиях ограниченного пространства не так уж и легко.
Убьёт или не убьёт, вот в чем вопрос. То, что удар деревянным колом в грудь, совершенно необязательно осиновым, способен навсегда отправить его в небытие, Женька знал. А вот из какого именно дерева сделаны рукоятки копий у легионеров, он не имел ни малейшего понятия. И какую роль сыграет металлический наконечник, тоже не представлял. Вот и получалось, что он то ли мог совершенно не беспокоится за своё дальнейшее существование, то ли находился на волосок от гибели.
Лучше всего было бы подвести себя под удар меча, который точно никакого вреда не нанесет, вот только трудно себе представить, как поведут себя враги, увидев, что раны мальчишки не кровоточат. И нет ли у них в запасе какого средства против вампиров? Пусть даже и не сильнодействующего, ведь и он сам очень слабенький вампир.
Ворвавшись во двор убежища изонистов, оптий Валерий Кудон увидел, что победа начинает потихоньку клониться в его сторону. Хотя перед воротами лежал целый вал из тел его солдат, но всё же остальным удалось преодолеть проклятый рубеж. Дюжина Лонгина, точнее, те из солдат, что могли сражаться, во главе с самим додеканом, атаковала какого-то человека в черных одеждах в левой части двора и хижину, в которой, вероятно, засели изонисты. В глубине двора вел бой отряд Линория. Примерно посредине между двумя этими очагами битвы оптий заметил высокого светловолосого человека в черном плаще с длинным мечом, рядом с которым, зажав лица руками и уронив пилумы на землю, стояли два легионера. С этим врагом необходимо было расправиться в первую очередь. Валерий взмахнул гладием, и легионеры, повинуясь команде оптия, бросились в атаку.
Лучшего развития событий по эту сторону стены Йеми и вообразить себе не мог: маг входил в ворота убежища последним. Убрав за пояс метательный кинжал, кагманец выхватил оттуда другое оружие, тоже кинжал, но сбалансированный не для бросков, а для рукопашного боя. Этот клинок носил название Погружающий В Молчание и достался Йеми по наследству. Когда-то давно неизвестный маг наложил на оружие мощное заклятие, облегчающее его использование для лишения врагов не жизни, но сознания. Быстрым рывком изонист преодолел расстояние между углом ограды и воротами. Волшебник не успел пройти арку и вступить во двор, как кагманец настиг его и ударил рукояткой по затылку. Сработала ли магия, или удар получился очень удачным, понять было нелегко, но, в любом случае, результат получился именно тот, который был нужен: не издав ни звука, чародей повалился, словно подкошенный. Йеми подхватил его под мышки и аккуратно положил на землю, чтобы не производить излишнего шума.
Линорий сумел принять на щит два удара двуручным мечом, и левая рука уже еле двигалась. Третий удар оказался роковым: додекан не успел ни быстро поднять скутум, ни пригнуться. Клинок проскочил над верхней кромкой щита и врезался в тело, сокрушая основание черепа и нижнюю челюсть. Если бы он прошел чуть ниже, благородный сет просто снёс бы Линорию голову с плеч, но и так удар оказался смертельным.
Наромарт мог легко убить обожженных легионеров: сраженные болью, они и не помышляли о защите. Но у него подобной мысли и не возникло. Эти воины уже не представляли опасности, в их смерти не было никакого смысла. Нужно было спешить на помощь остальным, и больше всего в ней сейчас нуждался Балис. Вот только слишком много врагов ворвалось во двор, трудновато будет пробиться к воину. И рассчитывать можно было только на меч. У эльфа было достаточно сил ещё на одно некромантическое заклятье, но те, что он знал, в этой ситуации были неэффективны. Да и молитвы, подходящей случаю, не находилось. Но отчаяния не было и в помине. Даже с учётом неожиданно напавшего с тыла отряда, врагов было не так уж и много, чтобы считать сопротивление бесполезным.
Можно же было взять с собой боевой нож перед тем, как выйти из хижины. Можно же было прихватить хотя бы кортик. И почему капитан Гаяускас не сделал ни первого, ни второго? Расслабился, схалтурил… Взял автомат и решил, что достаточно. Забыл простую заповедь: хороший солдат не играет в войну. В бой надо идти готовым хотя бы на сто процентов.
Теперь вот пижонство выходило боком: помощи от автомата в рукопашном бою не так уж и много. Особенно, когда на врагах доспехи, а в руках у них – здоровенные щиты. Ну, двинешь прикладом по щиту, а толку? Не то, чтобы совсем никакого эффекта, но далеко не тот результат, как если бы тем же прикладом в челюсть или в печень. К тому же, естественно, никто никогда не учил Балиса рукопашному бою против вооруженного копьём оппонента. Приходилось импровизировать на ходу. Увернулся от первой атаки, когда выскочивший сзади легионер чуть не пришпилил его копьём к стене дома, как бабочку на стенде зоологического музея. Ускользнул ещё от одного колющего удара. Получил возможность выстрелить – и тут же её использовал. Разумеется, легионер, в которого попали пули, больше в этом бою уже не поучаствует. Плохо только то, что ушло на него целых три патрона. Теперь в рожке их оставалось меньше десятка, а менять магазин, попутно уворачиваясь от тычков копьями – занятие уже не для офицера, пусть даже и демобилизованного, а для клоуна какого-то. Не было времени даже на то, чтобы перевести автомат на стрельбу одиночными: пока он разбирался с выскочившим сзади легионером, в ворота ворвался добрый десяток врагов. Кого-то подстрелил Мирон: Балис отчетливо слышал два выстрела из ПМа, но большинство успело преодолеть расстояние от ворот до хижины, за которой прятался морпех. И снова пришлось уворачиваться от ударов копий, ловя шанс выстрелом снять одного из солдат, при этом следя, чтобы кто-нибудь из врагов незаметно не подобрался со спины и не решил бы исход боя предательским ударом.
Вокруг ещё кипел бой, а Огустин уже покончил с двумя своими противниками. И с третьим, напавшим на него после того, как погибла Тиана. А вот спасти от гибели свою ученицу начальник приюта не успел: всё же он был обычным человеком, а не богом или хотя бы его слугой из высшего мира. Нет, была ещё возможность помолиться Иссону о спасении жизни Тианы, может, пока кровь ещё оставалась в жилах, бог бы и откликнулся на зов и исцелил раны девушки. Но будет ли услышана эта молитва – Огустин не знал. А вот то, что Балису приходилось туго, он знал точно. На выручку своему другу поспешил, было, Наромарт, так же победивший своих противников, но того опередил ещё один отряд легионеров, видимо, последний резерв, предводительствуемый центурионом. Подземный эльф вынужден был принять бой с новыми врагами и не мог ничем помочь человеку. Трудно приходилось и принцу Сашки, оборонявшемуся своим почти игрушечным мечом от вооруженного гладием легионера, но мальчик пока держался, а Битый и Олус почти справились со своими врагами и вскоре могли прийти ему на помощь. Поэтому, сжимая в руках посох, изонист поспешил на помощь Балису.
Сокрушенный додекан пал к ногам благородного сета Олуса Колины Планка, орошая кровью утоптанную землю дворика – и благородный сет тут же позабыл об этом человеке. Когда идет бой, думают не о поверженных, а о живых. Рядом сражался Битый. Судя по тому, что крови на одежде не было видно, а его противник стоял на ногах очень не твердо, побеждал в схватке Воин Храма. Чуть дальше в окружении нескольких тел в медных панцирях лежала на земле пронзенная пилумом Тиана. Огустин бежал через двор куда-то влево, похоже, к хижине, в которой жили ольмарцы. А посреди двора, отбиваясь мечом от полудюжины окруживших его легионеров, кружился в вихре битвы Наромарт. Опытный воин, Олус не мог не оценить незнакомую, но эффективную технику нечки. Но любоваться этим зрелищем было некогда: техника – техникой, а в любую минуту священник неизвестной богини мог получить смертельный удар пилумом.
Сашку от напряжения била крупная дрожь. Рапиру он впервые взял в руки уже после того, как попал на Тропу. До этого же, как и все станичные мальчишки, разумеется, казаки, а не иногородние, учился сражаться с саблей – и умел ей владеть очень неплохо. Освоить рапиру посоветовал ему Михаил-Махмуд: сабля для подростка всё же слишком тяжела и поэтому не очень удобна. Он же время от времени приводил ему учителей – таких же, как и он сам, странников межмирья, сохранивших из прошлой жизни навыки владения холодным оружием. Сашка тренировался с интересом и большим желанием: отчасти из-за того, что на Тропе у него оказалось неожиданно много свободного времени, которое нужно было хоть как-то занять, отчасти просто из любви к фехтованию как таковому. Последнее время каждый новый учитель отмечал умение мальчика, взять хотя бы Саида, того, что был в караване Михаила-Махмуда в последнюю встречу. Но лицом к лицу с настоящим врагом, в бою не до победы, а до смерти, с рапирой в руке Сашка оказался в первый раз.
Первого противника ему удалось наказать за самоуверенность. Вторым оказался легионер, достать которого казалось довольно проблематичным: огромный щит позволял легко парировать атаки рапирой. К счастью, мальчишка не потерял способности к хладнокровному рассуждению. Преимущество воина должно было стать его слабым местом. Необходимо было заставить солдата делать как можно больше движений щитом, чтобы левая рука быстрее устала. И подросток использовал каждую возможность для контратаки, пытаясь достать противника гибким клинком то сверху, то снизу, то обойти его справа, лишь бы тому приходилось делать больше защитных движений. Сашка вился вокруг врага, словно овод вокруг лошади, избегая ударов, каждый из которых легко мог стать роковым – ведь доспехов на мальчишке не было. Пока у него хватало сил вовремя уворачиваться от смертоносного клинка вражеского гладия, или отступать, набирая дистанцию.
– Изонисты нас окружили! Мы в ловушке!
Громкий крик откуда-то от ворот не мог не привлечь внимания легионеров, сражавшихся в ближней части двора. Опытные воины, они отвлеклись от боя всего на какую-то пару секунд, но именно эти секунды и внесли перелом в ту схватку, что кипела около хижины путников из Кагмана. Балис выстрелом в упор убил ближайшего из нападавших и тут же проскочил через открывшуюся в их цепочке щель. Он оказался на сравнительно узком пространстве между стеной убежища и рядом хижин, но зато теперь все враги были лишь с одной стороны. И в то же мгновение в ряды легионеров ворвался настоятель Огустин. Ворвался донельзя эффектно, эдаким сине-зеленым вихрем, успев достать своим посохом троих солдат раньше, чем они успели понять, что вообще происходит. Но при этом стрелять в эту кучу, где среди солдат мельтешил старикан, морпех уже не мог: пуля – дура, запросто можно было подстрелить друга вместо врага.
Когда тебя атакуют шестеро – шансов победить либо нет совсем, либо их очень много. Наромарту выпал второй случай. Легионеры, привыкшие к боям в составе больших отрядов, строй против строя, в беспорядочной драке были гораздо менее эффективными и более уязвимыми. Полукровка, обладавший эльфийской реакцией и драконьей чувствительностью, Наромарт легко предугадывал каждое действие противников, когда оно ещё только начиналось. Помноженное на технику поющего клинка, которой обучал его Халькар, это давало ему возможность оставаться неуязвимым, своевременно парируя удары или уклоняясь от них. Правда, и атаковать у него практически не было возможности. Точнее – была возможность лишь обозначить атаку. Большие щиты практически обеспечивали легионерам полную безопасность. Опытный воин, наверное, мог бы достать врага и за этой защитой, но Наромарт воином не был. Он хорошо умел защищаться мечом, но слишком плохо умел нападать.
Численный перевес по-прежнему оставался на стороне отряда Кудона. Можно сказать, подавляющий численный перевес. По всем законам войны, это должно было вести к победе – но не приводило ни к чему. Каждый из защитников укрепления без особого ущерба для себя сражались с несколькими легионерами. Да что там – без особого ущерба. Если говорить прямо, то солдат убивали одного за другим, весь двор был устлан трупами в медных панцирях. Нужно было отступать. Это было позором, поражением, но позволяло сохранить жизнь хотя бы части отряда. Иначе убежище изонистов превращалось в могилу для всех, кто пошел на штурм. Но отступить можно было только через ворота, а в них появился новый противник.
– Верник, Малдун, расчистить ворота, – громко скомандовал оптий. Теперь против воина в черном плаще оставалось только четыре легионера, но, хорошо защищаясь, тот крайне неумело атаковал. На помощь уроду спешил почти обнаженный воин с двуручным мечом, с ним Кудон решил сразиться самолично.
У Битого оставался последний противник. Остальные лежали на земле, не в силах подняться. Но Воин Храма, уже давно не участвовавший в боях не на жизнь, а на смерть, подзабыл, что сражаться можно и не вставая на ноги. Один из лежащих легионеров полоснул гладием по голени изониста. Боль заставила бывшего марина на мгновение отвлечься, но и этого оказалось достаточно: тяжелый пилум последнего врага вошел ему в живот. Битый тяжело осел на землю. Легионер не стал тратить время на освобождение оружия: оставив пилум в теле жертвы, он выхватил гладий и поспешил на помощь оптию Кудону, схватившемуся с обладателем двуручного меча.
После того, как пришлось уворачиваться чуть ли не от полудюжины копий, два противника показались Гаяускасу просто легкой разминкой. Нет, конечно, расслабиться он себе не позволил, но вести бой стало гораздо проще. Возможность выстрелить представилась почти моментально, ещё две пули – и ещё одним противником стало меньше.
Центурион – это центурион. Чтобы заслужить это звание, надо пролить изрядно пота и крови. Олусу Колине никогда не приходилось слышать, чтобы звание центуриона покупали. В общем, это было понятно: никаких особых материальных выгод оно не сулило, а наказанием за подкуп издавна служил огромный штраф, а то и изгнание с конфискацией имущества. Зато авторитетом центурионы пользовались непререкаемым: ведь каждый из них был опытным воином, прошедшим не одну дюжину сражений. Естественно и оружием они владели почище любого принципа. Вот и тот молодой командир, что бросился навстречу благородному сету, оказался крепким орешком. Сначала Олус хотел было встретить его прямым колющим ударом, чтобы тот с разбегу насел на клинок, как рыбаки насаживают червя на ловчий крюк. Но воин ушел влево, так, что клинок лишь слегка скользнул по изогнутой поверхности скутума, и тут же попытался в свою очередь достать противника гладием. Разумеется, из этого ничего не вышло: Олус, входя в ритм боя, уже уходил вправо, набирая расстояние. Когда у противников такое разное оружие, многое решает кому из них удастся навязать бой на удобных для себя условиях. Благородному сету выгодно было сражаться на длинной дистанции, в то время как вооруженный коротким клинком центурион стремился оказаться к противнику как можно ближе.
"Помоги Иссон", – взмолился Йеми, сжимая в руках рукоятки кинжалов. Два легионера с тяжелыми пилумами наперевес неслись на него с одним лишь желанием – уничтожить. Конечно, они понимали, что их противник вовсе не намерен позволить убить себя, не оказав ни малейшего сопротивления. Но что мог сделать им человек без доспехов и оружия, схватившийся от отчаяния за голову? Возможно, он был магом, но и магу не так-то просто справиться сразу с двумя воинами. А потом мелькнули две коротких серебристых молнии, и оба солдата упали на землю лицом вперед, под головами начали растекаться лужицы крови. Оба кинжала попали точно в цель – в глазницы воинов. Во время тренировок кагманцу не часто удавалось одновременно кинуть оба кинжала с такой точностью. Не иначе, как Иссон сейчас был вместе со своим последователем.
Глабр Корнелий считал себя человеком рассудительным и осторожным. Упаси боги, не трусливым, а именно осторожным. Трусов в имперских легионах не было, нет и, храни боги, никогда не будет. Но смелость бывает разная. Глабр был сторонником осторожной смелости. Он никогда не рисковал ни на ноготь более, чем требовал его долг солдата и приказания командиров. Додекан Линорий велел ему идти сразу за собой по штурмовому бревну – он шел, хотя и понимал, что у тех, кто шел сзади него больше шансов остаться в живых. Додекан приказал двигаться между стеной укрепления и хижинами и уничтожить любого, кто встретится и окажет сопротивление – он шёл. Не его вина, что врагов на его пути не оказалось. Но вот выбегать на середину двора и ввязываться в кипящий бой ему никто не приказывал, поэтому осторожный принцип позволил себе, прячась за одной из хижин, сначала внимательно осмотреться. Очень внимательно. Естественно, на это потребовалось некоторое время. А затем ему представился замечательный случай отличиться. Командир Кудон скомандовал Вернику и Малдуну атаковать изониста, вставшего в воротах и перекрывшего путь к отступлению. Солдаты бросились исполнять приказ оптия, но оказалось, что тот парень мастерски метает кинжалы. Убить обоих одновременным броском с двух рук – это надо уметь, такого Глабр за всю свою жизнь не разу не видел, а жил он вот уже тридцать шестую весну и повидал за это время немало. Но тот, кто способен так метать кинжалы, наверняка не был ни чернокнижником, не псиоником. Просто не мог им быть, ведь никакое мастерство не дается задаром, без каждодневных изнурительных занятий и упражнений – это воин знал абсолютно точно. А раз так…
Фигура легионера появилась из-за ближайшей хижины столь неожиданно, что Йеми не успел ничего сделать для своей защиты. Пилум со свистом рассек воздух и ударил кагманца в грудь. Изонист ещё успел услышать хруст, с которым под ударом железного наконечника ломались его ребра, а потом его пронзила дикая боль. Ноги подломились, он упал прямо на тела валяющихся у ворот легионеров. Мертвых и раненых.
Гарий Раэлий был ещё жив. Изонист, грудь которого пробил пилум кого-то из ребят (взгляд Гария уже настолько затянуло туманом, что легионер не мог разглядеть, кто метнул оружие), лежал буквально в паре песов. Он тоже был жив, Гарий видел, как он вцепился в древко, пытаясь вырвать пилум из раны, но силы в руках уже не было. Легионер попытался ударить врага гладием, но и его силы ушли вместе с кровью. Рука Гария еле шевельнулась, изонист, наверное, даже и не заметил этого движения.
Удар посоха в горло, который сделал небоеспособным последнего легионера, совпал по времени с очередными хлопками ольмарского оружия. Огустин огляделся. Балис стоял в нескольких песах от настоятеля обители изонистов, весь в пыли, забрызганный кровью, но, судя по всему, целый и невредимый. Бой продолжался только в середине двора: с последними оставшимися врагами сражались Наромарт и благородный сет.
Сашка с каждым мгновеньем уставал всё больше и больше, руки и ноги словно наливались свинцом, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Легионер тоже устал, его движения становились всё медленнее и неувереннее. Но ни один, ни другой не прекращали боя. Боя, в котором, было уже понятно, победит не тот, кто лучше владеет оружием, а тот, кто сохранит больше сил. Если, конечно, не случится нечто непредвиденное, неожиданное, нечто, что круто изменит ход событий.
Горизонтальный удар с разворота – центурион успел отскочить на безопасное расстояние. Перехват, меч взмыл вверх над правым плечом для рубящего удара. А центурион уже шел на сближение, вскидывая вверх скутум. Шаг назад, чтобы позволить мечу набрать большую силу, а щиту не дать заблокировать удар на размахе. Но центурион был проворнее – ещё бы, он только вступил в бой, он ещё полон сил. Ему удалось принять на щит удар на самой начальной стадии, и он тут же сделал ответный выпад, целясь в грудь. Ногу назад, корпус назад, руки, естественно назад, но меч остался направленным на врага. Центурион все же дотянулся до Олуса кончиком гладия, царапнул кожу на груди. Но теперь – наш выпад, двуручный меч намного длиннее, назад не уйти. Но центурион и не попытался уйти назад – он ушел вбок, и клинок лишь скользнул по пластинам сегментаты.
Два легионера караулили выход из хижины. Внутрь не совались. Понимали, что там преимущество может оказаться не на их стороне. Но и заблокировали Мирона надежно – носа не высунешь. И в то же время внимательно наблюдали за происходящим вокруг: атака Балиса и Огустина врасплох их не застала. Только противопоставить этой атаке солдатам оказалось нечего: Гаяускас убрал своего противника короткой очередью, а изонист нанес отвлекающий удар шестом в колено и тут же с другой стороны ударил врага ногой в голову. Вот и всё, и нету стражи.
Брат Коглер решил бежать. Ничего другого не оставалось: победа явственно клонилась на сторону изонистов. О том, что с ним произойдет, если он попадется в плен, инквизитору не хотелось и думать: слишком мрачным было такое будущее. Надо было уходить. Но как? Пробиваться к воротам? Для этого нужно было проскочить мимо нескольких стычек, кипевших во дворе. Тратить время на мальчишку, до сих пор умудрившегося не погибнуть под мечом легионера, брат Коглер, конечно, не собирался. А вот миновать без боя середину двора было невозможно: там, в смертельном бою, сцепились оптий Кудон и почти обнаженный воин с двуручным мечом. Лезть к ним было бы верхом неосторожности: один солдат попробовал, было, вмешаться, так мятежник снес ему голову одним ударом, походя, словно чашу вина осушил. Да ещё дальше к воротам на высокого светловолосого изониста наседало четверо легионеров, от ударов которых он, кажется, довольно удачно защищался мечом. Словом, путь через ворота был заказан.
Зато, ни одной живой души не должно было обретаться на пути к штурмовым бревнам, по которым в укрепление попала дюжина Линория, да и сам инквизитор. Осторожно, поминутно оглядываясь, боги берегут того, кто бережет себя сам, он отступал всё дальше вглубь двора, пока не добрался до нечестивой изонистской молельни. Прижавшись спиной к каменной стене, он пробрался вдоль неё на задний двор. Раненая нога болела, в сапоге хлюпала стекшая кровь, но сейчас брат Коглер старался не обращать на это внимание. Нужно было во что бы то ни стало покинуть поселение изонистов, а уж потом можно будет заняться и раной.
