Текст книги "Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
– Бросьте оружие. Сопротивление бесполезно.
От хижины к месту боя шли трое: Огустин, Балис и Мирон. Оружие, известное легионерам было в руках только у изониста, но то, что уродливая кривулина в руках высокого человека в черной одежде убивает с безжалостностью городского палача, понимали все – это понимание было оплачено множеством трупов в медных доспехах, валявшихся по всему двору.
– Бросьте оружие. Мы сохраним ваши жизни.
Самое тяжелое в судьбе военного – принимать такие решения. Его отряд был обречен, в этом сомнения не было. Оставался выбор: погибнуть всем до одного, но сохранить честь Двадцать десятого легиона, или же сохранить жизни хотя бы немногих солдат, но позорно признать поражение. И выбирать должен был он – оптий Валерий Кудон, которому уже никогда не быть центурионом. Что ж, значит, такова его судьба. Но если ему самому уже больше не жить, то пусть останутся живыми хотя бы некоторые из тех людей, что доверились ему. А позор… Он знает, как стереть позор со штандартов родного легиона.
– Бросить оружие! – отдал команду Кудон.
Оставшиеся на ногах легионеры повиновались командиру.
– Здесь был ещё один! – тут же выкрикнул Сашка. – Он где-то там, за постройками.
Балис тут же бросился вглубь двора.
– Держись дальше от стен, – крикнул он сунувшемуся было вперед парнишке.
Всё-таки хорошо, что изонисты строили все свои постройки круглыми, можно было не опасаться атаки из-за угла. Конечно, опытный воин всё равно сможет использовать здания для укрытия, но эффективность нападения по любому будет меньше.
– Я его в ногу ранил, – сообщил казачонок.
Это тоже было хорошей новостью. Раненый в ногу далеко не убежит, если, конечно, он задумал именно убегать. Ну а если нападать, то его подвижность сильно уменьшится.
Сашка двигался грамотно, стараясь всё время обезопасить себя от неожиданного нападения. Но атаки так и не последовало: во дворе врага нигде не было. Гаяускас подтянулся на стенку.
Человек в белом балахоне поверх чешуйчатого доспеха с мечом в правой руке торопливо спускался вниз по склону холма, сильно прихрамывая на правую ногу.
– Стой, стрелять буду! – рефлекторно выкрикнул Балис.
На убегавшего это не произвело никакого впечатления. Прибавить скорости он, похоже, был не в состоянии, но и сдаваться в плен явно не собирался.
Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. Спрыгнув наружу, морпех присел на колено, прицелился и нажал спусковой крючок. Автомат молчал. "Две осечки за один бой – это, пожалуй, перебор", – подумал Балис, передергивая затвор. Патрон не вылетел. Тихо выматерившись, Гаяускас отсоединил магазин – так и есть, пустой. Заставляя себя не торопиться, Балис вытащил из кармана скрепленные изолентой запасные рожки, присоединил их и снова вскинул автомат. Беглец, между тем, почти добрался до опушки леса. Для того, чтобы скрыться в кустах, ему оставалось преодолеть каких-то тридцать-сорок метров, когда хлопнул выстрел. Воин, словно получив мощный удар по шее, упал лицом вперед, чуть не перекувыркнувшись через голову. Упал и замер.
– Убит? – спросил сверху забравшийся на стену убежища Сашка.
– Это не игра в войну, это настоящая война, – ровным голосом ответил Балис, перебираясь через ограду. – Ему предлагали сдаться. Не захотел – сам виноват. Пошли.
На появившихся из-за построек морпеха и казачонка вопросительно смотрели все, кто был во дворе.
– Сдаться он не захотел, – коротко объяснил Балис.
– Понятно. Пожалуйста, помогите собрать оружие, – обратился Огустин к обитателям приюта. – И посмотрите, кто из раненых жив, мы постараемся оказать им помощь.
А потом добавил, обращаясь к оптию:
– Если твои люди помогут разыскать живых среди мертвых – это будет хорошее дело.
– Ты доверяешь нам? – изумился Кудон.
– Я слышал, что среди легионеров принято оказывать помощь своим раненым товарищам. Мне будет жаль, если эти слухи окажутся ложью.
– Ты слышал правду, старик, – мрачно ответил оптий. – Ребята, ищите живых и переносите их прямо сюда. Поживее.
– Эй, полегче, – вмешался Мирон. Решать, что делать со сдавшимися, было, конечно, правом Огустина, но допускать такую вольницу было просто безумием. – Начнем с дальней части двора. Сначала Саша и Женя соберут оружие, а потом уж вы осмотрите своих товарищей.
Изонист недоуменно посмотрел сначала на Нижниченко, потом на Кудона, словно вспоминая что-то давно забытое.
– Как вам удалось защититься от ментального контроля? Почему мы не почувствовали вашего приближения?
– Маг раздал нам специальные амулеты, которые должны были скрыть наше присутствие, – нехотя ответил Валерий.
– Снимайте! – потребовал Огустин.
Солдаты так же нехотя, как и с оружием, расстались с амулетами: маленькими круглыми медными медальонами на тонких шнурках. Мирон недоверчиво посматривал на эту картину.
– Теперь они целиком в нашей власти, – пояснил Огустин. – Стоим им только подумать о сопротивлении или побеге – и они будут остановлены прежде, чем успеют что-либо сделать. И вот что, центурион, пусть двое из твоих солдат сходят за беглецом. Может, он ещё жив.
Балис покачал головой, но объяснять ничего не стал. Он видел, что попал туда, куда целился, а целился он в голову.
Олус Колина Планк счел, что наконец-то в его присутствии во дворе никто не нуждается, и отправился в свою хижину, дабы надеть одежду. Кидаться в бой голышом ещё куда не шло, но разгуливать по двору в одной набедренной повязке в мирное время, без всяких сомнений, наносило ущерб достоинству благородного сета.
"С карьерой великого серого кардинала будут определенные трудности", – с изрядной долей самоиронии подумал Нижниченко. На то, что у агентуры могут порыться в мозгах в почти буквальном смысле слова, в его мире закладываться всё же не приходилось. Любой профессионал знает, что и "детектор лжи" и "сыворотку правды" можно обмануть. Не то, чтобы легко, но можно. И, если уж на то пошло, то легко разведчикам и контрразведчикам в работе вообще никогда не бывает. Разве что, в примитивных книгах и фильмах, но никак не в жизни.
Кстати, одну вещь у Огустина теперь просто необходимо выяснить. Прямо сейчас.
– А наши мысли тоже у вас под контролем? Ведь на нас нет никаких амулетов.
– Пусть тебя это не беспокоит, Мирон. Мы убедились в том, что в вас нет зла ещё тогда, когда вы только подходили к обители. С этого момента никто не посмеет здесь прослушать ваши мысли иначе как по вашей просьбе или же при крайней необходимости. Иссон учил, что у каждого существа должна быть внутренняя жизнь, куда не следует вторгаться без приглашения, и мы чтим этот его завет, как и все остальные.
Нижниченко кивнул: такое объяснение его полностью устраивало.
Балис между тем отошел к воротам.
– Йеми?! – поверх трупа легионера лежал человек в таком знакомом сером плаще, только теперь плащ был залит кровью, а из груди человека торчало длинное древко пилума.
Услышав его голос, кагманец приподнял голову и слабо улыбнулся. В уголке рта густела тонкая красная струйка.
– Я живучий, Балис, – произнес он слабым голосом. – Мне ещё племянницу надо спасти.
– Спасем. Мы их всех троих спасем, – торопливо ответил морпех, опускаясь рядом с проводником. – Наромарт, быстрее сюда. Йеми ранен.
Словно эхом с противоположного конца двора раздался голос Сашки:
– Здесь ранены Битый… и Тиана…
К мальчишке поспешил Огустин, а к Балису – темный эльф. Мирон, демонстративно поигрывая пистолетом, остался следить за легионерами. Те вели себя смирно: первая фаза знакомства с неизвестным, когда непонимание опасности блокирует возникновение страха, уже прошло. Наступила вторая стадия, когда непонимание этот страх многократно увеличивает. А может быть, причиной их смирения был вовсе не пистолет Мирона, а ментальный контроль, о котором говорил настоятель Огустин. Если изонистам и вправду не составляет труда управлять чужими мыслями, то сейчас перед Нижниченко были не люди, а всего лишь самодвижущиеся безвольные куклы.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Гаяускас, едва Наромарт склонился над Йеми. Тот только отмахнулся. Сил на исцеление такой раны у него не было. Кагманцу ещё относительно повезло: пилум пробил нижнюю долю правого легкого, не задев печени. Буквально два три дюйма ниже – и дело было бы совсем плохо. Но любая рана с повреждением внутренних органов требует серьезного лечения, которого он сегодня всё равно оказать не мог.
– Балис, вытащи пилум. Я помолюсь за него.
– Там маг лежит оглушенный. Его обязательно надо связать, – горячо прошептал Йеми.
– Не волнуйся, никуда твой маг не убежит, – пообещал Балис.
Отставной капитан осторожно, но решительно вытащил копьё из раны, тут же плащ вокруг отверстия начал напитываться свежей кровью. Наромарт опустил руку прямо на рану, красная жидкость проступила между черными пальцами.
Бросив копьё, Гаяускас подошел к лежащему лицом вниз в воротах человеку, которого кагманец назвал магом. Перевернул его на спину – тот был без сознания. Нащупав висевший на шее защитный амулет, Балис снял его с бесчувственного врага и вернулся к Наромарту и Йеми. Целитель-священник беззвучно молился. Морпех переводил взгляд с эльфа на кагманца и обратно. Напряжение с лица Йеми спало, дыхание стало ровнее. Кровь больше не вытекала из раны.
– Это всё, что я сегодня могу, – признался Наромарт.
– Это немало, – подбодрил его Гаяускас.
А на другом конце двора в это же время Огустин склонился над Битым.
– Как ты?
– Ничего, отец мой. Я справлюсь с этой раной, только извлеките из неё пилум. Как остальные?
– Увы, Тиана покинула нас.
– Да примет Иссон её душу.
– Да сбудутся твои слова. Сегодня вечером мы помолимся о душе нашей сестры, – отвлекая Воина Храма разговорами, настоятель примеривался, как лучше вытащить пилум. Приняв решение, без предупреждения резко рванул за древко, извлекая оружие из тела. Марин непроизвольно дернулся, но тут же обмяк. Наложив руки на рану, старик тут же воззвал к Иссону, чтобы тот дал ему силы остановить кровотечение.
– Лучше было поберечь твои силы для тех, кто не может помочь себе самостоятельно, – слабым, но недовольным голосом произнес Битый. – Говорю тебе, я и сам бы мог залечить свою рану.
– Кому и какую помощь оказывать – решают лекари, а не больные. Потому что только они в ответе за жизни тех, кого им приходится лечить. За все жизни, понимаешь?
Изонист поднялся на ноги, огляделся.
– Мирон, Балис. Нужно перенести наших раненых в хижины. Мы ещё помолимся об их выздоровлении, но помимо наших молитв им нужен покой.
– Вот и твои носилки пригодились, – грустно констатировал Гаяускас.
– Лучше бы работы для них не оказалось, – откликнулся Нижниченко.
Носилки, естественно, остались там, куда их положили в день прихода в приют – в ближней к воротам хижине в правой части двора, если встать спиной к молитвенному дому. Там у Битого был небольшой склад разнообразной утвари: горшки, плошки, ведра и светильники соседствовали с корзинами, мотыгами, лопатами, граблями, какими-то скребками, косами и вилами. Разумеется, за два прошедших дня хозяйственный марин уже успел произвести на своём складе генеральную уборку и расставить поверх носилок огромное количество всякого барахла. Пришлось задержаться, чтобы переложить всё это с носилок на землю.
Выйдя во двор, друзья обнаружили, что легионеры уже успели сложить отдельно своих раненых и отдельно – мертвых. Кое-кто из тех, кто был всего лишь избит, уже начинал приходить в себя. Огустин и Наромарт осматривали тех, кто получил огнестрельные ранения. Среди выживших таких было всего четверо. Оружие лежало в стороне отдельной кучей, которую никто не охранял. Не считать же охраной Женьку, который вертел в руках гладий, внимательно изучая его конструкцию. Благородный сет, облачившись в короткую рубаху без рукавов и короткий, но широкий плащ светло-зеленого цвета, топтался во дворе, явно не зная, чем ему заняться. Сашки не было видно: видимо, тоже отправился привести себя в порядок.
– Боюсь, что простая молитва его жизни не сохранит, – огорченно заметил Огустин, кивая на Гария Раэлия. – Слишком много он потерял крови. Потребуется нечто большее.
– Я согласен с тобой, почтенный отец, но сегодня я не смогу ничем ему помочь, слишком много сил я уже потратил. А до завтрашнего рассвета он вряд ли дотянет.
Изонист огорченно кивнул.
– Наши силы не беспредельны. Я вижу, что и тебе знакомы тревоги и сомнения военного целителя.
– Знакомы. Мне не раз приходилось быть лекарем на поле боя сразу после сражений.
– И как же ты поступал?
– У того народа, среди которого я вырос, принято было спасать жизнь большему числу своих раненых, а потом – большему числу пленных воинов противника.
– Что ж, наши мысли идут соседними дорогами, как и должно быть. Хотя жизни почтенных Йеми и Битого ничего не угрожает, я бы мог существенно поспособствовать выздоровлению одного из них. Но этот человек нуждается в помощи больше.
– Я согласен с тобой, почтеннейший. Возможно, оставшихся у меня сил хватит, дабы помочь Йеми и Битому.
– Так помоги. А я пока помолюсь Иссону об этом несчастном.
Огустин присел над впавшим в бессознательное состояние легионером и положил руку на его лоб. Наромарт направился к Йеми, которого Мирон и Балис уже уложили на носилки.
– Давайте отнесем его в нашу хижину. Я помолюсь об исцелении и, думаю, смогу ему помочь.
– А что делает старик с этими легионерами? Неужто лечит? – поинтересовался Мирон.
– Именно.
– Они пришли сюда, чтобы убить его.
– Думаешь, он этого не понимает?
– Но тогда для чего?
– Он делает это "не для того, чтобы", а "потому, что".
Мирон замолчал. Только такое парадоксальное объяснение вносило хоть какую-то ясность в поведение изониста.
Переложив кагманца на тюфяк в хижине, Мирон и Балис перенесли затем туда же и Битого. Изонист был словно в забытьи или трансе и даже не заметил, как его перекладывали на носилки, несли и уложили на тюфяк. Наромарт присев над ранеными тихонько молился. Не желая ему мешать, люди вышли из хижины.
– Как думаешь, поможет? – с некоторым сомнением в голосе спросил Нижниченко.
– В это трудно поверить, но если тебя за два дня на ноги подняли, то Йеми и Битый, я полагаю, встанут ещё быстрее. Наромарт говорил, что кости срастаются медленнее всего.
Огустин, завершив молитвы над солдатами, тяжело поднялся на ноги и усталой походкой подошел к обитателям убежища.
– Все раненые потеряли много крови. Жить они будут, но оправятся от ранений не быстро. Хорошо бы их напоить крепким мясным бульоном, очень полезны мозговые кости. Ради такого дела надо зарезать одну из наших овец. Обычно этим занимался Битый, но он тоже ранен. Вы сможете?
– Вообще-то этим нам заниматься как-то не приходилось, – ответил Мирон. Балис подтверждающе кивнул.
– Тогда я поручу это кому-нибудь из солдат. Кстати, беглеца принесли. Он мертв.
Гаяускас пожал плечами: по его мнению, обсуждать тут было нечего.
– Скажите, что вы намерены делать дальше? – поинтересовался Нижниченко.
Изонист непонимающе посмотрел на гостя из дальних земель.
– Раз сюда пришли солдаты – значит, расположение приюта стало известно властям. Жить спокойно нам не дадут. Поэтому, мы уйдем отсюда сразу, как только сможем. Вам тоже придется уйти. Мне очень жаль, но больше помочь вам мы ничем не сможем.
– Вы и так помогли нам больше, чем мы смели рассчитывать, – искренне ответил Нижниченко. – Вопрос в другом: как быстро мы сможем покинуть это небезопасное место.
– Лучше спросить об этом Наромарта, его способности целителя воистину велики.
– Непременно, но сейчас он занят: молится над Битым и Йеми, и мы не стали ему мешать.
– Я могу только предположить, что Битый завтра будет в состоянии выйти в путь, хотя идти придется медленнее и пройти мы сможем не так уж и много. Что же касается Йеми… даже не знаю. Возможно, что и его Наромарт завтра поднимет на ноги. Если нет, то послезавтра утром он оправится от ран, это совершенно точно. Мы сможем выйти отсюда на рассвете.
– Значит, два дня… Вы не боитесь, что за это время сюда нагрянут новые враги? – задал беспокоящий его вопрос Мирон.
– Нет, это совершенно невозможно. От предгорий до этого места пешим маршем никак не меньше суток пути, да и то, если прекрасно знать горные тропы. А ведь до предгорий надо ещё добраться. Но, самое главное, надо узнать, что здесь произошло.
– А не может быть такого, что против вас были высланы сразу два отряда? Мы победили один, но вот-вот подойдет второй?
– Я не военный человек, но мне кажется, что такой поступок был бы глупым и бессмысленным.
– Мне тоже так кажется, но всё же… Я бы хотел допросить наших пленных. Кстати, что вы намерены делать с ними?
– Пожалуйста, допрашивай. А намерения мои просты: они смогут покинуть это место спустя некоторое время после нашего ухода.
– Вы хотите их отпустить?
Старый изонист снова удивленно поглядел на Нижниченко. На этот раз – не только удивленно, но и осуждающе.
– Разве я могу поступить с ними по-иному?
– Но объясните, почему?
– Во имя человеколюбия.
– И всё?
– Не надо говорить лишних слов, Мирон. Я уже сказал, что я – не военный человек, но понимаю, что выбор прост: либо отпустить их, либо убить. Третьего не дано. Иссон учит, что пленных надо щадить, если есть хоть малейшая возможность это сделать. Такая возможность у нас есть, значит, они получат жизнь и свободу. Возможно, хотя бы один из них поймет, что нельзя убивать беззащитных и невиновных. А может, это поймет его ребенок. Да хоть случайный бродяга, которому кто-нибудь из них расскажет в харчевне за кружкой пшеничного пива или кислого вина эту историю. Неважно.
– А если не поймет никто?
– Мирон, неужели ты настолько не веришь в добро? – священник особенно выделил голосом слово "настолько". – Не назвал бы ты безумцем того пахаря, который сеет зерно, приговаривая при этом: "Зерно плохое, ничего не взойдет". Не сказал бы ты ему: "Возьми хорошее зерно, и не трать зря своего времени"?
– Но если зерно хорошо, вот только плохая земля?
– Полно, Мирон. И на камнях растут деревья…
Генерал отошел от священника в глубокой задумчивости. Машинально направился в свою хижину, чуть не столкнувшись при этом с Наромартом.
– Кстати… Что с нашими ранеными?
– Лучше, чем мне показалось вначале. Полагаю, Битый уже к вечеру будет здоров, у него просто потрясающие способности к восстановлению сил. Ну а Йеми, если боги будут к нам милостивы, поднимем на ноги завтра утром.
– Надо обсудить, что делать дальше, а без Йеми, сам понимаешь, легко принять неверное решение. Он хоть говорить сегодня сможет?
Эльф задумчиво потеребил рукой подбородок. Совсем как человек.
– Вообще-то сейчас ему больше всего нужен покой. Самое лучшее – крепкий сон. Но ты прав, отсюда нам придется скоро уходить… Может, имеет смысл обсудить это дело вечером, когда Йеми хоть немного отдохнёт?
– Вечером – так вечером, – согласился Мирон.
С точки зрения земного оперативного военного искусства конца двадцатого века это было вопиюще бессмысленной потерей времени, но он чувствовал, что ничего страшного и непоправимого из-за этой задержки не произойдет. Ощущениям своим Мирон привык доверять. К тому же, было уже не ощущение, а твердая уверенность, что на то, чтобы переключить внимание Наромарта или Огустина на организацию обороны убежища от новых возможных атак, допрос пленных с целью выяснения тактических и стратегических замыслов врага, а так же на подготовку эвакуации, придется потратить просто бешеные усилия. А вот отдача виделась весьма сомнительной. Черного эльфа ещё, пожалуй, можно было убедить сменить приоритеты, а вот Огустин, похоже, непрошибаем. Разве что появление из леса новых штурмующих отрядов было способно заставить его отвлечься от мыслей о том, как исцелить всех раненых в битве.
День проходил в тягучих и нудных бытовых заботах. Солдаты зарезали и освежевали овцу и под присмотром и руководством Огустина сварили в здоровенном котле прямо посреди двора гороховый суп с бараниной. И раненые и здоровые наелись до отвала, осталось ещё и на ужин. Всех раненым Огустин, кроме того, заставил выпить по чаше местного красного вина, якобы, полезного в случае кровопотери.
Другие легионеры, вместе со своим офицером, на опушке леса у подножия холма рыли для павших в бою могилы. Бежать никто из пленных не пытался. Тела погибших воинов, освобожденные от доспехов, укладывали в неглубокие ямы, сверху насыпали холмики и воздвигали небольшие каменные пирамидки. Душегубца Гручо похоронили чуть в стороне, пирамидку на его могиле устанавливать не стали. Тело Тианы оставалось в изонистской молельне, Огустин и присоединившийся к нему Наромарт читали над ним молитвы.
Балис, после того, как тщательно прочистил автомат и отыскал не выстреливший патрон, занялся изучением оружия и доспехов и даже примерил на себя сегментату, в которой имел довольно комический вид. Панцирь, рассчитанный на местного жителя небольшого роста, высоченному морскому пехотинцу едва защищал пах. Естественно, он ещё и оказался слишком тесен, Гаяускас едва сумел в него влезть. В общем, воевать в доспехе с чужого плеча нечего было и думать.
А вот короткие мечи легионеров в случае нужды он бы вполне мог использовать. Конечно, до его боевого ножа им было так же далеко, как броненосцам девятнадцатого века до крейсеров конца двадцатого, но, в случае чего, и с такой вещицей можно было всерьез постоять за свою жизнь. Единственным серьезным недостатком была рукоятка: непривычно тонкая, с непропорционально большой овальной гардой, защищающей кисть от соскальзывания вражеского клинка, и тяжелым набалдашником на конце. Наверное, для удара на отмахе. Перехватывать такой меч было нелегким делом. Кроме того, следствием неудачной конструкции было нарушение балансировки. То есть под ту технику боя мечами, которая культивировалась в имперской армии, оружие было сбалансировано, надо полагать, почти идеально, только вот техникой этой Балис не владел. А для того ножевого боя, которому его учили, эти мечи подходили, мягко говоря, не особо хорошо.
Сашка, так же с интересом изучавший захваченное оружие, предложил Мирону в качестве трофеев забрать себе пару железных кинжалов, принадлежавших ранее двум покойникам в железных доспехах. Засим последовал не очень долгий, но довольно горячий спор о разнице между сбором трофеев и мародерством. Оказавшись в меньшинстве сначала против Сашки и Балиса, а затем и против поддержавшего их привлеченного горячим спором благородного сета, Нижниченко решился внести некоторые поправки в свои взгляды на эти вопросы. По всему выходило, что стычек им предстоит выдержать немало, хотелось бы выходить из них победителями, а не жертвами. А раз так, то вопрос об отношении к имуществу побежденных будет вставать снова и снова. В конце концов, и вправду есть существенная разница между циничным обиранием мертвых тел и взятием в качестве трофеев некоторых вещей, которые могут пригодиться в самое ближайшее время.
Ралиос – местное Солнце, опустился почти до верхушек дальних гор. В дуновении ветра ощущалась вечерняя прохлада. Из близлежащих рощ доносились птичьи трели.
Завершившим скорбную похоронную работу легионерам Огустин велел разойтись по хижинам и сидеть там, не выходя во двор. Самочувствие Битого улучшилось настолько, что он, пусть и нетвердой походкой, но самостоятельно дошел до молельни – помолиться над телом Тианы. Йеми встать на ноги не сумел: тут же закружилась голова, но сидел, привалившись к стенке хижины, и говорил довольно бодрым голосом.
– Не думаю, что нам угрожает здесь опасность в ближайшие несколько дней. Прежде чем префект или трибун, пославший солдат, начнет беспокоиться о судьбе отряда, пройдет немало времени. Послать весть о своем поражении, как я понимаю, они не успели. Сколько воинов похоронили?
– Четырнадцать. В смысле десять и ещё четверых.
– Там были ещё инквизиторы…
– Инквизиторы, – нахмурился Балис. То, что раньше рассказывал про этих людей Йеми, уважения не вызывало.
– Ну, да. Люди в табардах с изображением восходящего Ралиоса.
– Ах, эти… Оба убиты.
– Маг жив?
– Что с ним сделается, – усмехнулся Гаяускас. – Славно ты его по башке приложил, отлеживается сейчас в отдельной хижине.
– Значит, остальные убитые – легионеры.
– Да, остальные – все воины.
– Так, а пленных сколько?
– Двадцать шесть, считая мага.
– Два десятка и ещё шестеро? Тогда всё правильно. Три полноценных дюжины и центурион, командующий отрядом. Додекан входит в состав своего подразделения. Так что, вестового, скорее всего не было.
– А магия какая-нибудь? – неуверенно произнес Мирон.
– С таким-то магом? Что-то не производит он на меня впечатление чародея, способного отсюда что-то сообщить в Плесков или в Шоф. Если бы он мог это сделать, то у него и боевая магия должна была быть соответствующей. Но вообще, надо спросить у отца Огустина, он может точно узнать, был ли отправлен гонец.
– Хорошо, исходим из того, что гонец не отправлен. Что тогда?
– Тогда, как я уже сказал, у нас есть в запасе чуть ли не осьмица. Пока в городе забеспокоятся, пока поисковый отряд сюда дойдет. Авиации у Империи на полуострове практически нет: вся она сосредоточена на границах с Чикао.
– Какой авиации? – изумился Балис.
– Да любой. Хоть драконьей, хоть грифоньей, хоть легкой – на гиппогрифах. Летающих существ тут считанные единицы и никто не станет ими рисковать ради трёх дюжин легионеров. Да, несколько дней у нас в запасе есть при любом раскладе. Но всё же лучше уйти отсюда как можно раньше.
– Почему? – поинтересовался Женька.
– Чтобы быть как можно дальше отсюда, когда все откроется. Тех, кто оказал сопротивление имперским легионерам, будут искать.
– Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее, – оседлал любимого конька Мирон. – Кто будет искать, как будет?
– Это очень сильно зависит от ситуации. Если командир того отряда, который придет по следам тех, кого мы победили, будет иметь возможность организовать погоню по горячим следам, то, будьте уверенны, он такой возможностью воспользуется. Если же военные увидят, что убежище покинуто несколько дней назад, то сами ничего предпринимать не станут: у них просто нет на это прав и оснований. Командир отряда по возвращении в город доложит трибуну или префекту, те сообщат эдилу Торопии, он начнет расследование, привлекая в случае необходимости солдат или стражников. Его можно особо не опасаться – эдилам хватает проблем в цивилизованной части провинций, слишком усердствовать в поисках они не станут. Но к поискам непременно подключится инквизиция, а это намного серьезнее: эти ребята будут землю рыть.
– Угу, – кивнул Мирон, – знаю таких. Совсем не злопамятные, просто злые и память у них хорошая.
Йеми несколько секунд непонимающе смотрел на Нижниченко, потом, когда до него дошел смысл шутки, с облегчением улыбнулся.
– Где-то так. Для них смысл жизни в том, чтобы найти и уничтожить тех, кого они считают врагами. Поэтому, искать нас они будут старательно и дотошно.
– Ясно. Значит, инквизиция и эдилы. Вопрос второй: что им про нас будет известно?
– Хороший вопрос. Уцелевшие солдаты смогут нас описать. У большинства из нас нет каких-то особых примет, но вот Наромарт… У него слишком уж запоминающаяся внешность.
– Да уж, его с кем-то спутать трудно…
– И, главное, я очень плохо себе представляю, как это можно исправить. Убрать эти страшные шрамы не под силу ни одному волшебнику Вейтары. Такое чудо мог бы явить Иссон, но я не дерзну молить его о такой милости. Разве что отец Огустин…
– Его мы непременно попросим, но хорошо бы иметь что-то про запас. Как я понял, ваши боги – существа довольно непредсказуемые и рассчитывать только лишь на их помощь с нашей стороны будет опрометчиво.
– Боги существуют не для того, чтобы перекладывать на них те проблемы, которые ты можешь решить сам, – наставительно заметил Йеми.
– Мне нравится такая позиция, – кивнул Мирон. – Итак, что мы можем здесь сделать сами?
– Во-первых, капюшон, – подал голос молчавший до этого Балис. – Во-вторых, ему нужно поменьше светиться на людях. По легенде он раб, нечка. Пусть держится сзади. Основное внимание всегда приковано к тем, кто едет впереди и ведет разговор.
– Верно, – согласился Мирон, – легенду, конечно, нам придется здорово исправлять, но сама идея абсолютно правильная.
– Почему это – исправлять? – спросил Женька.
Не то, чтобы это его сильно интересовало, просто снова накатывало раздражение. Это был разговор таких умных и таких правильных людей, только что зубы не ломило. Всё-то они знают, всё-то предусматривают. А ведь если сказать по честному, то с самого прихода в этот мир всё у них идет наперекосяк. Сначала украли Анну-Селену и Сережку, потом в горах чуть все не погибли, теперь вот едва-едва от солдат отмахались… И никто ведь не скажет, что чего-то не понимает, нет, будут с умным видом убеждать, что всё делалось исключительно правильно…
– Много нестыковок. Например, из лошадей у нас остался один только Ушастик, – пояснил Мирон. – Странновато для ольмарского принца не обеспечить своих слуг хотя бы мулами.
– Мало ли что могло случиться, – не сдавался мальчишка.
– Могло. Если придумаешь хорошее объяснение – скажи, может именно его и примем за рабочую версию. Кстати, Йеми, где мы сможем раздобыть лошадей и мулов?
– Это зависти от того, в какую сторону мы отсюда двинемся…
– Мне не хотелось так говорить, но ты должен понимать, что догнать бандитов и освободить Риону у нас сейчас нет никаких шансов. Самое умное, что мы сейчас можем сделать – это вернуться на равнину и догнать караван рабов, в котором находятся Сережа и Анна-Селена. Они не могли уйти далеко.
Йеми тяжело вздохнул и тут же зашелся в тяжелом кашле. Лицо моментально резко побледнело, затем побагровело.
– Саша, позови, пожалуйста, Наромарта или Огустина, – быстро отреагировал Балис.
Кагманец отрицательно кивнул головой, но, мучимый кашлем, он не мог произнести ни слова. Казачонок выскользнул наружу.
Кашель прекратился так же резко, как и начался. Йеми тяжело перевел дыхание. Краска с лица спадала.
– Не надо было звать Наромарта, – сказал он, поморщившись. – Ничего страшного.
– Почем ты знаешь? – не поверил Мирон.
– Ранение в грудь мне уже один раз лечили.
– Весело вы тут живете. Беречь себя надо, Йеми, беречь, – наставительно произнес Балис. – Хороший солдат – это здоровый солдат. Раненый – уже не боец.
– А я и не солдат вовсе. И никогда солдатом себя не называл.
– Это уже все поняли. Ты – такой мирный и добрый купец, только вот ножи кидаешь так, что не многие из ребят в моей… моём отряде могли с тобой сравняться.
– Ох, – лицо кагманца снова исказила гримаса. – Ножи. Кинжалы-то мои целы?
– Целы, целы, – успокоил его морпех. – Я подобрал. Хорошие кинжалы: что один, что другой.
