Текст книги ""Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг"

Автор книги: Александр Ватлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

работу среди них вели сотрудники советской военной разведки – Разведупра РККА. Молодых людей и

девушек направляли в немецкое отделение Коммунистического университета национальных меньшинства

Запада (КУНМЗ), причем на период обучения им старались дать новые имена и не переводили в советское

гражданство. Еще более засекреченной была деятельность немецкого сектора Международной ленинской

школы (МЛШ), существовавшей при Исполкоме Коминтерна. Подготовка радистов велась еще в одной

школе, которая в целях конспирации была замаскирована под «физкультурную базу» в подмосковных

Подлипках82.

Письмо Крестинского заведующему центральноевропейским отделом НКИД В. Л. Лоренцу от 16 августа 1928 г. Полпред

предлагал, в случае если Альбрехт будет настаивать на выезде, показать представителям посольства Германии его анкету, в ко-

торой содержались данные и о его партийной деятельности, и о принятии советского гражданства (ГАРФ. Ф. 10035. Оп.1. Д. П-

62 186).

81 Освободившись, Альбрехт получил в 1934 г. в германском посольстве новый паспорт, но так и не смог оформить выездную

визу. Устроившись на работу, в 1936 г. он вновь принял советское гражданство. На момент ареста Альбрехт работал всего лишь

заведующим сапожной мастерской, но, на его несчастье, она обслуживала авиазавод № 22, находившийся в Филях.

82 При поступлении в школу Гертруда Тифенау получила документы на фамилию Штюрмер, все ее товарищи по группе также

проживали под вымышленными именами.

40

Дисциплина в этих учебных учреждениях была военная, и любой проступок, даже простое знакомство с

девушками «со стороны», карался исключением и лишением статуса политэмигранта. И мелкие и крупные

прегрешения учащихся всплывали в процессе следствия, их «беспечность», «распущенность» и «потеря

бдительности» транслировались отделом кадров ИККИ в «компетентные органы», а там уже под пером

оперативных сотрудников НКВД превращались в стандартное обвинение в шпионаже.

Такая же участь постигала и тех немецких эмигрантов, которых готовили к командировке за рубеж по

«линии А», что означало отправку на гражданскую войну в Испанию. Накануне отъезда Эрнст Вейгельт стал

раздавать свои личные вещи знакомым и проговорился, куда едет. Вначале это обернулось выговором по

партийной линии и оставлением в Москве, затем стало частью обвинительного заключения. Сражавшийся в

Испании Вилли Фелендорф фигурировал в деле Рудольфа Брамфельда как резидент германской разведки.

В Испанию просились многие молодые немцы, попавшие в базу данных репрессированных. Заявления

братьев Германа и Фридриха Борошей, работавших на Коломенском машиностроительном заводе и

расстрелянных впоследствии вместе со своим отцом, сохранились в их личных делах в архиве Коминтерна83.

Ганс Беймлер погиб в ходе гражданской войны в Испании и после 1949 г. стал культовой фигурой в ГДР. Его

сын Иоганн был арестован в Москве и освобожден на этапе следствия, очевидно, не без вмешательства

первых лиц Исполкома Коминтерна84.

Глава 3

ПУТИ В СОВЕТСКУЮ РОССИЮ 1. Свет с Востока

Хотя большинство людей, попавших в нашу базу данных, так или иначе были связаны с коммунистической

деятельностью, далеко не все из них прибыли в СССР, спасаясь от полицейских преследований и нацистских

репрессий. Партийные функционеры, считавшие себя профессиональными революционерами,

рассматривали свое пребы

83 См. очерк о семье Борошей в третьей части книги.

84 В настоящее время И. Беймлер проживает в Мексике, куда сумел добраться уже в годы Второй мировой войны.

41

вание в России как временное, как передышку между очередным погружением в пучину политической

борьбы у себя на родине. Однако многих эмигрантов манил именно позитивный образ страны строящегося

социализма, который всячески пропагандировала коминтер-новская пресса, распространявшаяся в Германии.

Если смотреть на место рождения репрессированных немцев, то здесь с огромным отрывом лидирует

Берлин – 160 случаев. Затем идут крупнейшие города Германии – 26 уроженцев Гамбурга, 17 – Мюнхена,

13 – Галле, 10 – Франкфурта-на-Майне, 8 – Хемница. Обращает на себя внимание обилие выходцев из

таких индустриальных центров, как Рур, Силезия – там была в годы мирового кризиса самая высокая

безработица, да и наиболее активное рабочее движение. Еще одну заметную группу составляют эмигранты, которые родились и проживали на территориях, отошедших по условиям Версальского мира к Польше. Там

они оказались нежелательным национальным меньшинством; в Германии, куда они отправились, к ним тоже

относились не слишком хорошо. Это была достаточно массовая категория жертв Первой мировой войны и

последующей перекройки границ в Центральной Европе, которая пополняла ряды радикальных партий, как

левых так и правых. К данной категории примыкали и балтийские немцы, потерявшие свое

привилегированное положение в новых национальных государствах, прежде всего в Латвии85.

Решение навсегда уехать в Россию было во многом эмоциональным и выглядело как попытка разом

разрешить все проблемы, выбраться из болота нужды и неуверенности. Ехали не потому, что «там» лучше, а

оттого, что в Германии так плохо. Несколько человек прибыли в СССР, уже побывав в эмиграции в США и

странах Латинской Америки, – они видели на собственном опыте, что и там иностранным рабочим

приходится не сладко86.

В ходе следствия эмигранты рассказывали о том, что до прибытия на постоянное место жительства они были

в СССР на отдыхе и учебе, приезжали в составе рабочих делегаций, бывали в кратковременных

командировках87. В эту категорию входили и те, кто приезжал на ко

85 Если этнические немцы прибывали в СССР напрямую из Прибалтики, либо прожили к моменту приезда в Германии

незначительное время, они не включались в базу данных.

86 Пауль Мюллер уехал в США в 1929 г., был выслан оттуда в 1932 г. за революционную деятельность. Из США прибыли в

СССР рабочий Гуго Оттилингер с семьей, инженер Август Асман.

87 В ходе исследования не проводилось специальных подсчетов того, кто из жертв репрессий уже бывал ранее в СССР, но

подобных «возвращенцев» несколько десятков.

42

роткое время в составе рабочих делегаций, и те, кто несколько лет жил в республике немцев Поволжья, как

Луиза Гадроссек. Вилли Будих, ставший инвалидом в ходе революционных столкновений 1918 г., по

нескольку лет жил в Советском Союзе, занимая ответственные посты в МОПРе и Институте Маркса-

Энгельса-Ленина. Павел Вальд был военнопленным, он уехал в Германию в 1921 г., работал в советском

торгпредстве в Гамбурге, но вернулся в 1934 г., отсидев полгода в концлагере за принадлежность к КПГ.

Среди временных эмигрантов были не только партийные деятели, но и режиссеры, учителя, врачи.

Длительным было пребывание в СССР и немцев, принятых на работу в аппарат Исполкома Коминтерна и

примыкавших к нему организаций. Даже если им показывали лакированную действительность, все же мир,

куда они приезжали «всерьез и надолго», не был для них совершенно чужим. В глазах рабочих он выигрывал

в сравнении с ситуацией в Веймарской Германии, особенно в годы мирового экономического кризиса – там

не было безработицы, праздных богатеев, парламентской говорильни, плотного полицейского контроля.

Даже с поправкой на то, что мы имеем дело лишь с определенной социальной группой, мобильной и легкой

на подъем, материалы АСД содержат в себе важную информацию о масштабах эмиграции из Германии после

Первой мировой войны. Массовая демобилизация, экономические неурядицы порождали избыток трудовых

ресурсов в стране, государство отнюдь не препятствовало тому, чтобы из него уезжали «лишние рты».

Напротив, Советская Россия была крайне заинтересована в притоке квалифицированной рабочей силы,

способной поставить крестьянскую страну на рельсы ускоренной индустриализации. Еще до установления

дипломатических отношений между двумя странами началась активная деятельность посреднических

контор, набиравших трудовых эмигрантов в Россию. Вербовщики обещали золотые горы, и на первых порах

им удавалось сколачивать довольно большие группы переселенцев.

Чаще других в АСД упоминается организация «Аусзидлюнг Ост», которая вела пропаганду среди рабочих

Берлина, Гамбурга, других крупных городов. По этой линии в Россию приехали Эрих Нейлитц, семьи

Дитрих и Нейшефер. Франц Бандельман показывал на допросе, что в их группе собралось около 250

человек. На теплоходе, который отправился из Штеттина в Петроград, вместе с Готфридом Бандом было 380

переселенцев из Лейпцига.

Большевистские власти старались разместить иностранных рабочих поближе к Москве. Саксонцы были

отправлены в Каширу, большая группа немцев прибыла на Коломенский машиностроительный завод в 1920

г. По показаниям Франца Дитриха, в ней было не меньше

43

120 человек. Условия труда и быта на предприятии оказались весьма далеки от тех, что обещали людям в

Германии. Дитрих интерпретировал ситуацию на допросе по-иному: «Большинство лиц, ехавших на

Коломенский завод, оказалось авантюристами и жуликами. По приезде в Коломну 80 человек отказались

работать и выехали обратно в Германию. Из числа оставшихся 40 человек через месяц-два уехали еще 16

человек, не желавших работать в СССР».

Тот, кто планировал обосноваться в сельском хозяйстве, приезжал всей семьей с огромным скарбом, таких

отправляли на Юг России, на плодородные земли. Вильгельм Филиппиак прибыл в составе 30 семей из

Германии, которые основали в 1924 г. коммуну-совхоз «Красная Германия» в сальских степях недалеко от

города Азов. Фридрих Рейзе, прибывший в Россию в 1921 г., тоже попытался основать земледельческую

колонию, но так и не справился с сопротивлением бюрократической машины. Практически никто из немцев, приехавших заниматься сельским хозяйством в начале 20-х гг., а их более десяти в базе данных, к 1937 г. не

остался в деревне. Все так или иначе устроились в городе, хотя и на самых низших этажах

профессиональной иерархии, что отражало общую тенденцию социального «замораживания» сталинской

России.

2. Нелегалы и перебежчики

«Нелегалами» на жаргоне оперативных работников НКВД назывались иностранцы, прибывшие в СССР без

соответствующего оформления документов. В ходе «массовых операций» в эту категорию стали включать и

тех, кого можно было бы назвать «официальным нелегалом». Речь шла о партийных функционерах,

бежавших от репрессий в своих странах без документов. Сотрудники отдела международной связи (ОМС)

ИККИ по согласованию с ОГПУ использовали для этого специальные переходы на границе, так называемые

«зеленые переправы». Ими активно пользовались представители компартий Польши, Западной Украины и

Белоруссии. Немцев же приходилось отправлять через территорию «санитарного кордона» либо с

фальшивыми либо с дипломатическими паспортами. Для подстраховки им давали провожатых с «чистыми»

документами. Уже упоминавшийся сотрудник советского торгпредства Бруно Альбрехт именно таким

образом вывез из Германии одного из лидеров КПГ Гуго Эберлейна88.

Из письма Альбрехта А. И. Рыкову от 28 августа 1929 г.

44

Альтернативным путем отправки «официальных нелегалов» в 20-е годы было использование советских

пароходов. Пройти на территорию порта в момент их разгрузки и погрузки было не слишком сложно —

докеры симпатизировали коммунистам, а капитан и команда, как правило, были в курсе дела. Так прибыл в

Советскую Россию Вилли Будих – на допросе он рассказывал, что восемь дней безвылазно просидел в

трюме, пока корабль не вышел в открытое море.

Но основную массу «нелегалов» составляли те, кто приехал на свой страх и риск. Среди них были и

убежденные сторонники Советской России, и откровенные авантюристы. Альфред Кензи летом 1932 г.

присоединился к транспорту из 85 евреев, переселявшихся в Биробиджан, хотя сам называл себя

чистокровным немцем. С одним из таких транспортов в СССР прибыл Вальтер Рефельд, однако жизнь на

Дальнем Востоке показалась ему слишком тяжелой. К моменту ареста он стал обычным «бомжом» без

прописки и документов, перебивавшимся случайными заработками на Рублевском шоссе.

Таких людей называли «перебежчиками», в 1937-1938 гг. эта категория почти без исключений получала

расстрельные приговоры. Первоначально перебежчики пользовались прозрачностью новых границ в

Центральной Европе – так, Оскар Цербе прибыл в Россию, примкнув к транспорту русских

военнопленных. Нелегально пересечь германо-польскую границу не составляло особого труда, советские же

пограничники не выдавали беглецов обратно. Достаточно экзотичным был морской вариант. Перебежчики

прятались в трюме советского парохода либо нанимались матросами на немецкий корабль и сбегали во

время стоянки в советском порту. Макс Кок прибыл в СССР первый раз в 1924 г., самовольно покинув борт

корабля в Архангельске. Через четыре года он вернулся домой, но в условиях кризиса вновь поспешил на

новую родину, воспользовавшись уже опробованным способом – дважды пытался сойти с корабля в Ле-

нинграде, но его водворяли обратно, на третий раз ему удалось совершить задуманное.

Перебежчиков, как поляков, так и немцев, направляли в карантинный лагерь НКВД, находившийся на

северном Урале в городе Серов. В лагере, по показаниям арестованных в 1937 г., находилось 5-6 тыс.

человек, процедура фильтрации продолжалась от нескольких недель до года. Тот, кому разрешали остаться в

СССР, не подвергался какой-либо дискриминации. Курт Зильберман поступил на учебу в медицинский

институт, Вальтер Рингман, напротив, стал типичным советским «летуном», по нескольку раз в году меняя

места работы и проживания.

45

Для своей полной легализации перебежчик должен был прийти в посольство Германии и получить

германский паспорт, а затем вид на жительство. Немцы признавали на допросах, что дипломатов из по-

сольства очень интересовал режим и размеры лагеря в Серове, сама процедура проверки. В обвинительном

заключении это трактовалось как «разглашение государственной тайны» и оказывалось дополнительным

обоснованием расстрельного приговора.

3. «Интуристы» навсегда

Анализ следственных материалов показывает, что среди экономических эмигрантов из Германии,

прибывших легально, значительную долю составляют не «иностранные специалисты», т. е. рабочие и спе-

циалисты, заранее подписавшие трудовой контракт, а люди, искавшие работу уже после прибытия в Россию.

Для того чтобы получить въездную визу и пересечь границу немцы, искавшие работу в СССР, использовали

либо приглашение от родственников либо просто покупали туристскую путевку. На 150 приехавших по

контракту в базе данных приходится как минимум 43 «интуриста».

Постановление правительства СССР от 2 декабря 1930 г., посвященное деятельности государственной

кампании «Интурист», созданной годом ранее, специально оговаривало, что не менее 20 % приезжающих

должно представлять «категорию пролетарских туристов»89. Оказавшись у цели, некоторые из них попросту

отказывались возвращаться на родину. Год спустя руководство «Интуриста» разработало специальную

программу мер борьбы с «псевдотуристами», отмечая, что они становятся «балластом для государства,

попадая на его обеспечение»90. Это было как минимум преувеличением, если не сознательным искажением

реальной ситуации.

В то время как особые привилегии и обязанности «иностранных специалистов» были гарантированы их

контрактом (который, впрочем, также продлевался и изменялся по прихоти администрации заводов и

учреждений), поступившие на работу в СССР «интуристы»

«Интурист» планировал в 1930 г. принять в СССР 10 тыс. иностранцев, в 3,5 раза больше, чем в 1929 г. (Шмидт Т. И. Дом на

набережной. Люди и судьбы. М , 2010. С. 10).

90 В данном документе подчеркивалось, что «приезд в СССР, под видом туристов, иностранцев, ищущих труда в Союзе, превращающихся в фактических иммигрантов, принял за последнее время весьма значительные размеры» (Советское

Зазеркалье. Иностранный туризм в СССР в 1930-1980-е гг. М., 2007. С. 40).

46

или прибывшие частным образом приравнивались к правовому положению советских трудящихся. Масштаб

«псевдотуризма» как способа вербовки рабочей силы в годы мирового экономического кризиса был таков,

что о нем не могло не знать руководство страны. Очевидно, его преимущества перевешивали недостатки, и

на такую форму миграции трудовых ресурсов попросту закрывали глаза.

Глянцевая сторона советской жизни, которую представляли туристам из Германии, также способствовала

принятию ими решения остаться и попробовать найти новую родину в стране строящегося социализма.

Согласно показаниям конструктора Коломенского машиностроительного завода Фрица Рубинштейна, «перед

выездом цели остаться в Советском Союзе у меня абсолютно не было». Но уже в поезде он узнал, что

многие из членов туристской группы планируют найти работу в СССР, и поддался общему настроению.

Правда, такому объяснению противоречит тот факт, что Рубинштейн за пару месяцев до отъезда вступил в

КПГ.

Вопрос решался обыденно просто: «Женщина-переводчица сказала нам в гостинице... что кто желает

остаться в Москве, может получить в конторе паспорт»91. После этого человек, как правило, с кем-то из

знакомых, знавших русский язык, отправлялся трудоустраиваться напрямую на завод, как это было с

приехавшим из Германии безработным Фредом Бауром. Популярными адресами, куда обращались искавшие

работу «интуристы», являлись Иностранное бюро ВСНХ, Иносектор ВЦСПС, иногда они шли за помощью

просто в редакцию московской газеты ДЦЦ.

Оставшийся без работы инженер Эрих Вронке прибыл как «интурист», но с рекомендацией торгпредства,

чтобы не ждать в Германии оформления всех необходимых бумаг. В ряде случаев как «интуристы» были

вынуждены прибывать и политэмигранты – Густав Грабнер, нелегально покинувший Германию, пытался

получить визу в Варшавском полпредстве СССР. Его долго гоняли из кабинета в кабинет, потом по-дружески

посоветовали отправиться в Вену и купить тур в тамошнем представительстве «Интуриста».

Все эти подробности, зафиксированные в материалах следствия, представляются вполне правдоподобными.

Иногда сквозь мертвые строчки документов пробиваются весьма яркие эмоции. Так, Людвиг Ганн заявил на

одном из допросов, что впервые прибыл в СССР в 1931 г. как турист и несколько недель провел в санатории

в Сочи,

Из показаний Арнольда Гаушильда, который был в Германии безработным с сентября 1928 по октябрь 1931 г.

47

«потому что, будучи безработным, решил отдохнуть». Это вызвало неподдельное возмущение следователя

– он расценил такое заявление как наглую ложь и провокацию, ведь в любой советской газете было

написано, что в Германии безработные пухнут от голода. Арестованный оправдывался ссылками на

валютный курс: «То, что нужно в Германии для жизни на 2 дня, мне хватило в СССР на 6 недель прожить на

курорте».

4. Носители знаний

Мировой экономический кризис коснулся рабочих, техников, инженеров, конструкторов. Но не только они

обращали свои взгляды на Восток. Лица творческих профессий, врачи, ученые, стремились поставить свои

знания на службу обществу социальной справедливости, каким виделась Россия из-за рубежа. В

автобиографическом романе эмигрантской писательницы-коммунистки Берты Ласк, оба сына которой были

арестованы в период большого террора, муж, провожая ее в Москву, просит ее узнать, не нужен ли там

«старый химик» – он не хочет, чтобы его открытия достались нацистам92.

О своих изобретениях и желании безвозмездно передать их Советскому Союзу писали иностранцы

руководителю Коминтерна Георгию Димитрову93, с идеей новой методики борьбы с раком приехал по

рекомендации КПГ в Москву восемнадцатилетний Вильгельм Геккер. На момент ареста он являлся

аспирантом Первого медицинского института. Известный немецкий архитектор Эрнст Май просил приема у

Сталина, чтобы советские градостроители не допускали ошибки, совершенные при развитии «буржуазных

городов»94. Члены творческой группы Эрнста Мая осуществили грандиозные проекты, многие из которых

вошли в историю мировой архитектуры.

В СССР на работу приехали выпускники архитектурно-дизайнерской школы «Баухаус» Исаак Бутков,

Герхард Мозер, Филипп Тольцинер, Лео Вассерман, Михаил Коварский. Все они позже были

репрессированы. В архивно-следственных делах, которые хранятся в ГАРФе, упоминаются такие

учреждения прикладной и фундаментальной науки, где работали выходцы из Германии, как Институт

теоретической физики, Всесоюзный институт эксперимен

92 Ласк Б. Штиль и шторм. М, 1985. С. 273.

93 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 73. Д. 210.

94 РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 775. Л. 69-70.

48

тальной медицины (ВИЭМ), научно-производственный трест «Ор-гаметалл», Институт юстиции

Наркомюста, Центральный институт технико-экономической информации, научно-исследовательские

институты эпидемиологии, почвоведения защиты растений, ветеринарии и многие другие.

К сожалению, на основе просмотренных АСД невозможно установить тот реальный вклад, который внесли

ученые из Германии, ставшие жертвами политических репрессий, в развитие отечественной науки. Согласно

обвинительным заключениям все они либо выведывали секреты у своих российских коллег, либо вводили

последних в заблуждение, а то и готовили крупномасштабные диверсии (которые, как нетрудно догадаться, были предотвращены в последний момент). Однако упоминание публикаций в ведущих мировых журналах,

приложенные статьи, фотографии архитектурных макетов и даже чертежи позволяют сделать вывод о том,

что потеря этих людей была серьезным ударом не только для отечественной, но и для мировой науки.

Это признание не должно вести к идеализации любого из немецких ученых, оказавшихся в СССР – такая

версия была бы всего лишь вариантом теории «культуртрегерства». Наряду с идеалистическими

устремлениями в их действиях присутствовали и личные амбиции, и корыстные мотивы. Врач Адольф Босс,

прибывший весной 1934 г. в Москву, выражал не только восторги, но и недовольство своими со-

отечественниками: «Тут имеются специалисты, мнящие о себе, что они приехали, так сказать, как носители

прогресса, для того, чтобы колонизировать, и нагло подчеркивающие свои привилегии. Вероятно, есть и

такие товарищи, которые сразу же осмеливаются давать даже политические советы и требовать для себя

соответствующей карьеры»95. Приведенная цитата из частного письма является лишним подтверждением

того, как важно историку при исследовании социальных движений и групп не потерять из виду конкретных

судеб, чтобы избежать опасности «не увидеть за лесом отдельных деревьев».

О трагической судьбе инженера Эдуарда Шейбе, отсидевшего 6 лет в германской тюрьме за промышленный

шпионаж в пользу СССР и расстрелянного в Бутово, уже шла речь выше. Эрна Виндт прибыла в СССР уже

после того, как вместе с мужем два года отрабо

Письмо жене от 24 апреля 1934 г. Выдержки из переписки были направлены родными Босса в качестве оправдательного

материала в органы НКВД и сохранились в его следственном деле.

49

тала радисткой в Японии. Затем она еще год провела в Португалии, на сей раз с фиктивным мужем, также на

секретной радиостанции Разведывательного управления Красной Армии. Приехав в Москву, она ждала

нового назначения на нелегальную работу за границей, но дождалась только собственного ареста.

Интересы советской разведки, Коминтерна и органов госбезопасности были так тесно переплетены, что

выяснение истины невозможно без обращения к архивам этих организаций. Приведем только один пример: в

следственном деле Павла Виндзберга сохранилось его письмо начальнику Иностранного отдела ГУГБ НКВД

А. X. Артузо-ву, в котором тот ручался за Натана Лурье, одного из своих соратников по нелегальной работе в

Берлине. Несколько позже этот человек, член КПГ и профессор медицины, станет одним из обвиняемых на

первом показательном процессе. Его поведение дало повод Троцкому считать его «подсадной уткой»,

которая обеспечивала нужный ход судебного заседания. Возникает предположение о том, что Натан Лурье в

ходе процесса совершал очередной «подвиг разведчика», хотя и заплатил за него смертным приговором.

Подтвердить или опровергнуть эту гипотезу смогут только архивные материалы, и по сей день остающиеся

недоступными для историка.

5. Еврейская ветвь эмиграции

На основе АСД можно достаточно точно установить гражданство обвиняемых, поскольку наличие личных

заявлений и официальных документов позволяет устроить их «перекрестный допрос». Гораздо труднее

обстоит дело с национальностью – если она не была утверждена соответствующей графой советского

паспорта, то могла стать основой как сознательных фальсификаций, так и неосознанных мистификаций. В

условиях первичной паспортизации в СССР рубежа 20-30-х гг. многие записывали свою национальность так, как хотели, исходя из самых разных критериев – языка, этнической принадлежности родителей, места

рождения и проживания.

Поэтому автор отказался от попыток выделения в базе данных соответствующей строки. И все же особо

следует сказать о евреях, прибывавших из Германии в СССР. Вопрос об их национальности вставал как раз в

контексте преследований со стороны нацистского режима, хотя сами эмигранты не связывали ее ни с

религией, ни с культурно-исторической традицией. В базе данных – свыше 30 евреев, прибывших в СССР

после прихода Гитлера к власти, хотя эти данные, конечно, ни в коей мере нельзя считать полными.

50

Ключевую роль в еврейской эмиграции из Германии играла организация «Агроджойнт», базировавшаяся в

США и имевшая представительство в европейских странах, в том числе в СССР96. Новейшие публикации

документов пусть не до конца, но все же прояснили позицию советского руководства в данном вопросе.

Первоначально Советский Союз, не желая обострять и без того конфликтные отношения с гитлеровской

Германией, отказался включиться в международную кампанию по приему беженцев-евреев. Еще одним

аргументом было то, что «социальный состав этих беженцев (представители свободных профессий, мелкие

торговцы, городские ремесленники и торговые служащие) делает их малопригодным материалом для эми-

грации в СССР»97.

Тем не менее к середине 1936 г. по запросам различных организаций в Советский Союз прибыло 75-80

евреев-специалистов, около 50 из них работали врачами98. В нашей базе данных – еврейские врачи из

Германии Адольф Босс, Эрнст Вайсенберг, Лотар Вольф, Вальтер Домке, Зигфрид Гильде, Гильда и Эрвин

Маркуссон, Йозеф Рубенс, Макс Хейтеман, Эрих Штернберг. Они приезжали, как правило, через третьи

страны, оформляя там при помощи «Агроджойнта» все необходимые документы. В Советском Союзе

приглашающей стороной являлась иностранная комиссия Наркомздрава во главе с профессором В. М.

Броннером, всемирно известным врачом-венерологом, позже репрессированным.

Материалы следствия показывают, что, несмотря на незнание русского языка, еврейские врачи отлично

интегрировались, публиковали научные труды, передавали свой опыт советским коллегам. Научный

сотрудник Института психиатрии имени Ганнушкина доктор медицины Эрих Штернберг писал в 1953 г.

Берии, требуя немедленной реабилитации: «Я просил от чистого сердца и с честными намерениями

убежища именно в Советском Союзе, ибо я правильно понял, что только здесь я смогу найти применение

своей науке, своим знаниям, что только здесь смогу найти новую родину, без которой человек не может

творчески работать». Подъем по карьерной лестнице прибывших из Германии врачей высшей квалификации

вызывал зависть у советских коллег, что стимулировало как индивидуальные доносы,

96 Tischler С. Op. cit. S. 65-86.

97 Записка С.Чуцкаева и Н.Крестинского И.Сталину от 30 июня 1936 г. // Вестник Архива Президента Российской Федерации.

СССР-Германия. 1933-1941. М., 2009. С. 145.

98 Там же. В записке подчеркивалось, что в настоящее время ведутся переговоры о приглашении в СССР еще большего числа

специалистов еврейской национальности.

51

так и негативные характеристики по запросам из НКВД от учреждений, где они работали.

В названное выше Сталину число приглашенных специалистов не входили немецкие беженцы-евреи,

прибывавшие в СССР по линии воссоединения семей или как политэмигранты, а также те евреи, которые,

проживая в Веймарской республике, получили советское гражданство как родившиеся на территории

Российской империи. Каждый из них мог немало рассказать о фактах преследования и дискриминации по

расовому признаку, и в ходе допросов они делали это, рассчитывая вызвать сочувствие и снисхождение

следователя, подобно тому, как коммунисты рассказывали о своих революционных подвигах.

Первыми почувствовали изменение отношения к себе в Германии представители творческой интеллигенции

– режиссер Объединения рейнских театров Борис Ширман лишился своего поста уже в первой половине

1933 г. В СССР ему удалось устроиться диктором Инорадио, после увольнения оттуда он занимался

театральными постановками в рабочем клубе. Актер Ганс Цедлиц в ходе допросов рассказывал, что его в

силу неарийского происхождения (бабушка была еврейкой) «стали брать только на вторые роли». В отличие

от героя романа Клауса Манна «Мефистофель» он отказался приспосабливаться к новой системе, хотя и

обратился с просьбой о заступничестве к самому Геббельсу. Цедлиц уехал в Вену, но и там ситуация с актер-

ским ремеслом оказалась не лучше. В результате он принял приглашение «Мосфильма» и снимался у

режиссера Ганса Роденберга.

Макс Хейтеман после прихода Гитлера к власти был уволен из городской больницы Берлина, ему пришлось

работать за мизерную зарплату в специальной больнице для евреев, власти требовали от него развода с

женой-арийкой. В нескольких следственных делах речь идет о том, что после принятия расовых

Нюрнбергских законов жене и мужу пришлось бы развестись, и это стало решающим мотивом для выезда в

СССР (Макс Карлинский, Курт Лоцкат). Были и те, кто бежал из Германии только потому, что связь с

арийкой рассматривалась в Третьем рейхе как уголовное преступление".

Соломон Урих, родившийся в Берлине, но имевший польское подданство, в октябре 1938 г. был

насильственно выслан из Германии в Польшу. Согласно его показаниям, высылка проходила следующим

образом: «Гестапо и представители "СС" перевели (нас. – А. В.) через польскую границу, предварительно

обыскав. Оставили денег до

99 См. очерк о Гансе Лакее в третьей части книги.

52

10 марок. У меня лично ничего не отобрали. Я заранее знал и взял с собой ровно 10 марок и 50 пфеннигов

копеек. В момент, когда переводили через польскую границу, я был не один, а было примерно триста-

четыреста человек. Все были только евреи. После того как мы перешли польскую границу, вернее, прошли