Текст книги ""Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг"

Автор книги: Александр Ватлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

АЛЕКСАНДР ВАТЛИН

«НУ И НЕЧИСТЬ»

НЕМЕЦКАЯ ОПЕРАЦИЯ НКВД в МОСКВЕ И МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ 1936-19Ч1 гг.

ISBN 978-5-8243-1710-7

В монографии на материалах архивно-следственных дел, хранящихся в Государственном архиве РФ, реконструированы отдельные

судьбы жертв большого террора – выходцев из Германии, а также представлен коллективный портрет двух основных социальных

групп, составлявших «немецкую колонию» в революционной Москве – политэмигрантов и иностранных специалистов. Ключевым

сюжетом книги является динамика немецкой операции НКВД в столичном регионе, формировавшиеся в ее ходе образы врага, репрес-

сивные практики «упрощенного следствия» и социально-психологические последствия репрессий.

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Подзаголовок книги вполне объясняет читателю авторский замысел. А вот заголовок требует некоторых

комментариев. Это реплика Сталина в адрес немецкого инженера Фрица Элендера, работавшего на

Московском заводе пластмасс и обвиненного в выпуске «фашистских пуговиц» – на их лицевой стороне

просматривалось нечто похожее на свастику1. Конечно, до личной встречи руководителя Советского Союза и

одного из рядовых героев нашего исследования дела не дошло, Сталин оставил свою ремарку на полях

сообщения НКВД о разоблачении очередной провокации коварного врага.

В личном архиве вождя сохранилось немало подобных резолюций, многие из которых по своему

эмоциональному заряду превосходят приведенную выше. Обычные на первый взгляд вспышки гнева соз-

давали соответстующий настрой у окружения Сталина, транслировались его приближенными,

трансформировались в чеканные строки партийных постановлений или военных приказов.

Конечно, было бы наивно проводить прямую линию между брошенным вскользь замечанием вождя и

начатой год спустя немецкой операцией органов НКВД, которая стала составной частью эпохи большого

террора. Однако несомненно, что резолюция отражает маниакальную ненависть руководства страны ко

всему тому, что исходило из «враждебного окружения» и пустило корни «в нашем советском огороде», как

писала центральная пресса. Запад вообще и фашистская Германия в особенности оказывались на ее

страницах олицетворением нечистых сил темного прошлого, которые вредят, пакостят и гадят, одним

словом, мешают Советскому Союзу достичь столь близкого светлого будущего.

В таком почти религиозном сценарии нашлось место и для эмигрантов из стран межвоенной Европы,

которые стремились найти в нашей стране свою новую родину. Каждый из них был должен прой

1 Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936. М., 2003. С. 637.

3

ти сквозь чистилище партийных и государственных структур, чтобы доказать свою верность делу

социализма. Многим из них пришлось доказывать иное – то, что они не являются агентами иностранных

разведок, скрытыми троцкистами, подлыми вредителями и прочей «нечистью». О выходцах из Германии,

немцах и не только, проживавших в столичном регионе и ставших жертвами политических репрессий

предвоенного периода и первых месяцев войны, пойдет речь на страницах этой книги.

Внимание автора ограничено столичным регионом – Москвой и Московской областью в границах сентября

1937 г. Это объясняется наличием достаточной, и в то же время обозримой источниковой базы для

индивидуального исследования. В Государственном архиве Российской федерации (ГАРФ) хранится около

ста тысяч прекращенных архивно-следственных дел (АСД) по политическим преступлениям, которые велись

Московским областным управлением ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ на протяжении всей его истории2. В ходе

предварительного поиска в этом фонде было выявлено свыше тысячи дел, которые можно условно

определить как «немецкие». Почти все они относятся ко второй половине 30-х – началу 40-х гг. О критери-

ях отбора и специфике этих дел будет подробно рассказано в основной части книги.

Региональные аспекты политических репрессий в эпоху сталинизма вызывают растущий интерес у

исследователей как в России, так и на постсоветском пространстве3. На основе сопоставления архивных

материалов отдельных республик, краев и областей подготовлены обобщающие работы о «массовых

операциях» НКВД в 1937-1938 гг.4 Уже с середины 90-х гг. историки уделяют особое внимание «нацио-

нальным контингентам» среди жертв сталинского террора5.

Несмотря на то что Москва и Подмосковье играли ключевую роль в советской истории межвоенного

периода, исследование практики государственного террора на этой территории, выявление и публика

2 ГАРФ. Фонд 10035 – Московское областное управление КГБ СССР.

3 Только в серии «История сталинизма», выходящей в издательстве РОССПЭН, вышло более десяти монографий, посвященных данной

теме; в октябре 2009 г. в Смоленске под эгидой издательства прошла международная научная конференция «Репрессированная

российская провинция».

4 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал большим. Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003; Сталинизм в

советской провинции: 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00 447. М., 2009; «Включен в операцию»: массовый террор

в Прикамье в 1937-1938 гг. М., 2009.

5 Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997; Наказанный народ. Репрессии против российских немцев. М., 1999.

4

ция имен его жертв отстают от других регионов России. Достаточно полными и исчерпывающими можно

считать только данные по расстрелянным, но это менее трети от общего числа всех репрессированных. До

сих пор нет ни электронной базы данных, ни книги памяти, включающей в себя имена и биографии всех

жертв политических репрессий Московского региона, в том числе и тех, кто был приговорен к заключению в

лагерь, умер или был освобожден на этапе следствия. Очевидно, что такая работа может быть проведена

только в результате объединения усилий государственных учреждений Москвы и заинтересованной

общественности. Утвердившаяся на сегодняшний день практика освоения этого фонда по частям, пусть

понемногу, но приближает нас к достижению конечной цели, лучше всего высказанной в строке поэта:

«Хотелось бы всех поименно назвать...».

Поиск и публикация биографических данных немецких жертв большого террора стали лишь частью

исследовательского проекта, поддержанного Германским историческим институтом в Москве. Изученные

архивные материалы позволяют в значительной степени дополнить наши представления о составе и

динамике эмиграции из Германии в Советскую Россию, о политическом курсе германской компартии и

Коминтерна, о специфике репрессий в отношении различных категорий немцев как «национального

контингента».

Окончательные ответы на подобные вопросы могут быть получены только при сопоставлении информации,

содержащейся в архивно-следственных делах с материалами государственных ведомств и политических

организаций, решения которых определяли повседневную жизнь выходцев из Германии в сталинской

России. Речь идет прежде всего о нормативных актах НКВД и оперативной практике органов внутренних

дел на местах, документах германского посольства в Москве, личных делах немецких коммунистов, которые

вел отдел кадров Исполкома Коминтерна (ИККИ). Как правило, эти архивные материалы продолжают

оставаться недоступными для исследователей либо их научное освоение требует серьезной кооперации с

коллегами из ФРГ.

Автор принимает на себя ответственность за публикацию промежуточных итогов исследования и

рассматривает данный шаг как приглашение к дальнейшему научному диалогу с коллегами, которые давно и

плодотворно разрабатывают иные аспекты данной темы. Подзаголовок книги мог бы звучать как «рабочие

материалы», подразумевая, что знакомство с ними должно стать стимулом для критической проверки,

содержательного дополнения и доведения до конца того, что было задумано в рамках настоящего проекта.

5

Его реализация была бы невозможной без помощи и содействия руководителей и сотрудников ГАРФ – С. В.

Мироненко, Л. А. Роговой, Д. Ч. Нодия, Российского архива социально-политической истории – А. К.

Сорокина, В. Н. Шепелева, С. М. Розенталь, Ю. Т. Туточ-кина. Я благодарен всем коллегам-историкам из

России, Австрии и Германии, в дискуссиях с которыми формировалась концепция исследования, обсуждался

его ход и подводились промежуточные итоги. В отборе данных из опубликованных источников и

оформлении статистических приложений принимали активное участие мои студенты – Александра

Терентьева и Людмила Лягушкина.

Особые слова признательности – директору-основателю Германского исторического института в Москве

Бернду Бонвечу. Его вдохновляющая уверенность в том, что надо идти вперед и браться даже за такие темы, которые связаны с известным риском и не обещают стопроцентного результата, стала «повивальной бабкой»

и путеводной звездой настоящего исследования. И, конечно, низкий поклон моим родителям, Лидии

Ивановне и Юрию Геннадьевичу Ватлиным. Их постоянная и заинтересованная поддержка моих научных

изысканий и сделала в конечном счете возможным появление этой книги.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧИСТИЛИЩЕ

Глава 1

ОТПРАВНЫЕ ТОЧКИ ИССЛЕДОВАНИЯ

1. Современное понимание сталинского террора

В отличие от своих соседей в леворадикальном политическом лагере России большевики отвергали

индивидуальный террор. Придя к власти, РКП(б) на практике реализовала свою установку на насилие как

мотор революционных преобразований, а также продемонстрировала прагматически-пренебрежительное

отношение к нормам права и ценностям гражданского общества. Ленин в «Детской болезни левизны в

коммунизме» искал опору в эпохе якобинской диктатуры, террор которой позволил выстоять Французской

революции. Следовательно, и мы не можем быть против «террора со стороны победившей революционной

партии, осаждаемой буржуазией всего мира»6.

Показательно, что эта цитата попала в подборку материалов, которую прихватил с собой один из героев

нашего исследования – немецкий адвокат Феликс Галле, когда отправлялся в Швейцарию защищать

видного функционера КПГ Гейнца Неймана от выдачи властям Третьего рейха. Галле смог доказать

неправовой характер гитлеровской диктатуры, где «судебный приговор был заменен приказом вождя в его

качестве верховного вершителя правосудия»7. Однако эти слова в равной степени могут быть применены и к

сталинской России. Политические репрессии, достигшие своего апогея в 1937 г., олицетворяли собой «как

грубейшие деформации самого законодательства по сравнению с нормами цивилизованного общества, так и

6 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 41. С. 16.

7 Галле Ф. Борьба за право убежища для политических эмигрантов. Международно-правовое заключение по делу о выдаче

Гейнца Неймана. М, 1936. С. 54.

7

преступные нарушения той элементарной законности, которая еще сохранялась в некоторых юридических

документах»8.

Сталин выступил одновременно и как продолжатель традиции «кризисного прагматизма», заложенной

Лениным, и как творец режима, который современные исследователи справедливо называют «избыточно

репрессивным». Превентивный террор превратился в наиболее устойчивый элемент сохранения этого

режима9. В то же время его юристы «так и не сформировали собственного понимания права, которое

позволило бы оправдать уничтожение миллионов людей»10. Поэтому характерной чертой сталинских

репрессий была их скрытность, которая до сих пор приводит некоторых историков к мысли о том, что они

оставались незамеченными для основной массы населения11.

Немалый отпечаток на их ход накладывала и безмерная подозрительность Сталина, доходящая до масштабов

маниакальности. Он не делал принципиальных различий между периодом Веймарской республики и

гитлеровской диктатуры, утверждая вопреки очевидным фактам, что тесные экономические отношения

между двумя государствами рубежа 20-30-х гг. оказались на руку только фашистам. В беседе с Ежовым 21

мая 1937 г. вождь подчеркивал: «Необходимо полностью учесть урок сотрудничества с немцами. Рапалло,

тесные взаимоотношения – создали иллюзию дружбы. Немцы же, оставаясь нашими врагами, лезли к нам и

насадили свою (разведывательную. – А. В.) сеть»12.

«НКВД предстает перед нами как гигантская машина консервации, замораживания социальных

противоречий, раздирающих страну, противоречий, которые сталинская система не в состоянии была

положительно разрешить или разумно примирить (будь то всплески национализма, борьба социальных

групп или амбиции творческой личности)»13. Одним из таких противоречий был конфликт между

8 Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М, 2000. С. 8.

9 Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010. С. 448,461,463.

10 Erren L. "Selbstkritik" und Schuldbekenntnis. Kommunikation und Herrschaft unter Stalin (1917-1953). Muenchen. 2008. C. 370. См. по этой

проблеме также: Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М, 2008.

11 См. Кип Д., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная историография. М., 2009. С. 140.

12 Петров Н. В., Янсен М. «Сталинский питомец» – Николай Ежов. М., 2009. С. 292.

13 Колязин В. Ф. Деятели искусства – жертвы сталинского режима // Россия и Германия в XX веке. Т 2. М., 2010. С. 257-258.

8

пропагандистским образом СССР как «авангарда прогрессивного человечества» и реалиями советской

жизни, которые все больше напоминали эпоху самодержавия. Этот конфликт разрешался как на путях

максимальной герметизации страны, изоляции населения от внешних воздействий, так и его форсированной

унификации. Наряду с «бывшими людьми» всех мастей и категорий особой социальной группой, против

которой была направлена прополка большого террора, являлись представители «инонациональностей», в том

числе и немцы.

Исходной точкой идеологического обоснования массовых репрессий выступали показательные процессы, в

ходе которых Сталин расправлялся со своими бывшими соратниками. Вымышленные сценарии

взаимодействия последних с «разведками фашистских государств» для достижения политического реванша

неизбежно должны были опуститься и на «низовой уровень». Такие установки содержались в

инициированных сверху статьях, призывавших советских людей к бдительности, к разоблачению умело

маскирующихся резидентов иностранных разведок. «Если существует капиталистическое окружение, то

неизбежно должны существовать и шпионы, диверсанты, вредители и террористы, которые всякими путями

пробираются в наш тыл и насаждаются здесь нашими врагами»14.

Кампания в прессе фактически готовила общественное мнение страны к тому, что в условиях предвоенного

времени органы госбезопасности будут вести огонь по площадям, ибо установить индивидуальную вину

каждого из врагов чрезвычайно трудно. «Надо прямо сказать, что маскироваться всегда легче, чем срывать

маску», – утверждал Вышинский. Это выглядело как индульгенция правовому произволу в соответствии с

часто звучавшей тогда поговоркой «лес рубят – щепки летят». Советская пропаганда развивала сталинский

тезис о том, что укоренившиеся в стране шпионские сети иностранных держав являются важнейшим

фактором, приближающим военную развязку: «Сильная разведка врага плюс наша немощь – провокация

войны»15.

Критерием, при помощи которого следовало разоблачить врага, выступала не столько его национальная

идентификация, сколько сам факт принадлежности к чуждому, «несоветскому» миру, даже про

14

Вышинский А. Я. О некоторых методах диверсионно-шпионской работы иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской

агентуры // Комсомольская правда. 28 июля 1937 г.

15 Петров Н. В., Янсен М, Указ. соч. С. 292.

9

стого соприкосновения с ним16. «В представлении большевиков враги принимают формы социальных и

этнических групп. Но подобные коллективы представляли реальную опасность для советского строя лишь в

тех случаях, когда их существование как бы «"инфицировало" гомогенную социальную среду», – отмечает

немецкий историк Йорг Баберовски17. Виктор Деннингхаус уточняет, что при выдвижении на первый план в

ходе массовых репрессий контакта с заграницей советские власти «полностью игнорировали такой ключевой

элемент большевистской идеологии, как классовый подход»18.

В 1937 г. немцы Поволжья в местах своего компактного проживания не воспринимались как

«инонациональность», но, оказавшись в других регионах, уже подходили под критерий «чужого», «врага»19.

Для иммигрантов решающим оказывалось место рождения, гражданство (неважно, бывшее или настоящее),

сам факт пребывания за рубежом. Поэтому немецкую операцию НКВД не следует понимать как этническую

чистку, в германские шпионы записывали представителей всех национальностей.

Непревзойденным исследованием по данной теме остается статья А. Рогинского и Н. Охотина20. В ней

проанализированы ключевые приказы и инструкции руководства ВКП(б) и карательных органов, приведены

статистические данные о ходе операции, ежедневно

16 В руководящих статьях прессы первой половины 1937 г., появление которых было инициировано самим Сталиным, обильно

приводились примеры советских специалистов, отправленных в заграничную командировку и попавших на удочку ино-

странных разведок. См. например: Уранов С. О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок //

Правда. 4 мая 1937 г. (Под этим псевдонимом скрывался начальник Разведуправления РККА С. П. Урицкий. См. Лубянка.

Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937-1938. М., 2004. С. 135).

17 Баберовски Й. Красный террор: история сталинизма. С. 185. Автор все же не отказывается от выделения национальной

составляющей государственного террора: «Большевики грезили об этнически гомогенном ландшафте, в котором больше бы не

было места для нелояльных групп населения» (Там же. С. 187).

18 Denninghaus V. Minderheiten in Bedraengnis. Sowietische Politik gegenueber Deutschen, Polen und anderen Diaspora-Nationalitaeten 1917-1938. Muenchen, 2009. S. 574.

19 В достаточно обширной литературе о российских немцах практически не затрагивается проблема большого террора – для

этой этнической группы пик репрессий пришелся не на 1937 г., а на 1941 г. См. Fleischhauer I. Das Dritte Reich und die Deutschen in der Sowjetunion. Stuttgart. 1983; Pinkus В., Fleischhauer I. Die Deutschen in der Sowjetunion. Baden-Baden. 1987. Не выделяется

период 1937-1938 гг. и в документальном сборнике, выпущенном сообществом российских немцев: Немцы Союза СССР. Драма

великих потрясений. 1922-1939. Архивные документы и комментарии. М, 2009.

20 Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг. // Наказанный народ. С. 35-74.

10

стекавшиеся на Лубянку. В то же время авторы подчеркивают, что подобный подход должен быть дополнен

региональными исследованиями, проводимыми на базе местных архивов21. Действительно, сухие цифры и

директивные документы мало что говорят о буднях «чекистской работы», здесь не обойтись без взгляда

снизу, подразумевающего изучение судеб конкретных жертв, попавших в уникальный конвейер смерти.

Тем не менее модный в последнее время «микроисторический» подход не должен выступать в роли

волшебной палочки-выручалочки. Фрагментарность источниковой базы порой приводит к неоправданным

обобщениям, отдельные случаи возводятся в ранг системы. В качестве свежего примера можно привести

абсурдное утверждение английского историка и публициста Д. Рейфилда о том, что «единственным

относительно счастливым народом во время террора оказались немцы» – якобы потому, что Сталин боялся

ответных репрессий Гитлера против коммунистов и поэтому заменял немцам расстрельный приговор на

заключение в лагерь22.

Проведенное исследование не начинает разработку темы «с чистого листа», а встраивается в уже

имеющуюся историографию. Прежде всего следует упомянуть работы, посвященные социальной истории

немецкой политэмиграции в сталинской России. В новаторской для своего времени книге Каролы Тышлер,

опирающейся на материалы бывшего архива Коминтерна, показано, что руководство КПГ всячески

тормозило выезд членов партии в СССР после прихода к власти Гитлера. Такой подход был проекцией

официальной линии советского руководства – «мы не хотим и не допустим массовой иммиграции» из

Германии, указывал заместитель наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский в феврале 1934 г.23

Статистические данные о прибывавших из Германии специалистах и политэмигрантах содержатся в

исследовании О. Деля,24 их повседневная жизнь описана в работе С. В. Журавлева, посвященной

иностранцам, работавшим на столичном Электрозаводе25. Судьбы

21 Там же. С. 54.

22 Рейфилд Д. Сталин и его подручные. М., 2008. С. 335-336. В своей аргументации автор опирается на конкретный случай, когда

НКВД с такой мотивировкой рекомендовал Сталину не выносить смертного приговора немецкому подданному.

23 Tischler С. Flucht in die Verfolgung. Deutsche Emigranten im sowjetischen Exil 1933 bis 1945. Muenster. 1996. S. 33.

24 Дель О. От иллюзий к трагедии. Немецкие политэмигранты в СССР в 30-е годы. М., 1997.

25 Журавлев С. В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. М, 2000.

11

функционеров КПГ, писателей, деятелей науки и искусства, репрессированных в 1937 г., представлены в

книгах Рейнхарда Мюллера26. Культ «обретенной родины», который были вынуждены исповедовать

эмигранты из Германии, оказавшиеся в СССР, детально разбирается в исследовании Анны Хартманн27. В

духе «микроистории» выдержаны работы, посвященные отдельным группам немцев, ставших жертвами

сталинского террора: горнякам, архитекторам, женам рабочих28.

Опираясь на материалы архива германского внешнеполитического ведомства, Ганс Шафранек и Вильгельм

Мензинг анализируют механизм высылки из СССР подданных этой страны, тот прием, который им

оказывали в Третьем рейхе и который нередко завершался заключением в концлагерь29. Важную роль для

сопоставления с ситуацией в Москве и Московской области играют региональные исследования

политических репрессий против российских немцев, охватывающие и период большого террора30.

Невозможно перечислить статьи и книги, посвященные судьбам отдельных выходцев из Германии, которые

стали жертвами немецкой операции НКВД.

2. Следственные дела как исторический источник

Приступая к работе, исследователь должен быть уверен в том, что «допрашиваемый» источник способен

приблизить его к пониманию реалий прошлого. А как же быть с архивно-следственными делами (АСД),

которые, по сути, выворачивали наизнанку подлинную биографию жертвы политических репрессий, заменяя

ее фантасмагори

26 Mueller R. Menschenfalle Moskau. Exil und stalinistische Verfolgung. Hamburg. 2001; Mueller R. Herbert Wehner – Moskau 1937.

Hamburg, 2004.

27 Хартманн А. Советский Союз: мечта или кошмар. Немецкие авторы о своей жизни в советской эмиграции // Россия и

Германия в XX веке. Т. 2. М., 2010. С. 293-340.

28 Mensing W. Von der Ruhr in den GULag. Opfer des Stalinschen Massenterrors aus dem Ruhrgebiet. Essen, 2001; Stark M., Die Gezeichneten. Gulag-Häftlinge nach der Entlassung. Berlin, 2010; Plener U. Leben mit Hoffnung in Pein. Frauenschicksale unter Stalin.

Frankfurt am Oder, 1997.

29 Schafranek H. Zwischen NKWD und Gestapo. Die Auslieferung deutscher und oesterreichischer Antifaschisten aus der Sowjetunion an Nazideutschland 1937-1941. Frankfurt am Main, 1990; Mensing W. Eine „Morgengabe" Stalins an den Paktfreund Hitler? Die Auslieferung deutscher Emigranten an das NS-Regime nach Abschluß des Hitler/ Stalin-Pakts – eine zwischen den Diktatoren arrangierte Preisgabe von „Antifaschisten"? // Zeitschrift des Forschungsverbundes SED-Staat. 2006. Nr. 20. S. 57-84.

30 Белковец Л. П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х-1930-е гг.). М., 1995; Ченцов В. В.

Трагические судьбы. Политические репрессии против немецкого населения Украины в 1920-1930-е гг. М., 1998.

12

ей шпионских гнезд и контрреволюционных заговоров? Есть ли вообще смысл читать каждое из этих дел

«от корки до корки», изучать каждый протокол в отдельности, отдавая себе отчет в том, что перед нами —

микрочастица масштабной фальсификации? Или достаточно извлечь из них «упрямые факты», т. е.

биографические и статистические данные, чтобы на этой основе построить «типологию большого террора»?

Ряд исследователей предпочитают идти именно по такому пути, утверждая, что «нет смысла вникать во все

сфабрикованные НКВД дела в отношении немцев,... важнее проследить типичные судьбы репрессированных

немцев»31. Автор солидарен с иной позицией С. В. Журавлева, который в своем источниковедческом очерке

подчеркивает, что «сохранившийся многотысячный комплекс следственных дел представляет

исключительное значение для исследователей советской эпохи, и далеко не только в плане изучения

собственно истории политических репрессий»32. Однако для того, чтобы из этого источника вычленить

правду, а не ложь, при работе с ним следует пользоваться особыми приемами, прежде всего «методикой

двойной перепроверки данных»33.

Здесь не может быть готовых рецептов и однозначных ответов. Очевидно, что использование того или иного, генерализирующего или индивидуализирующего подхода к источнику зависит от поставленных

исследователем задач. Структура предлагаемой читателю работы соответствует ключевым проблемам, с

которыми приходится иметь дело историкам, занимающимся эмиграцией в СССР и технологией «большого

террора». В первой части речь пойдет о «предыстории» репрессий – и в отношении немецких эмигрантов

как социальной группы, и применительно к отдельным людям. Во второй части внимание сосредоточено на

динамике и механизме немецкой операции, методах следствия и градации приговоров, на социально-

психологических последствиях террора. Заключительная часть книги содержит несколько очерков,

посвященных немецким жертвам репрессий, биографии которых по тем или иным причинам показались

автору выдающимися или, наоборот, типичными. В приложении приводятся краткие данные на лиц,

следственные материалы которых легли в основу настоящего исследования, выделены родственные группы,

представлены результаты статистической обработки этих материалов по «немецким делам».

31 Ченцов В. В. Указ. соч. С. 115.

32 Журавлев С. В. Современные методы и новые источники изучения истории России XX века. М., 2010. С. 126-127.

33 Там же. С. 164.

13

Каждый из историков, который обращается к данной теме, сталкивается с принципиальным вопросом —

кого считать «немцем», где проводить границы источниковой базы исследования. Перед ним оказывается

достаточно широкий спектр критериев: национальная самоидентификация, гражданство, длительность

пребывания в Германии и т. д. Наиболее очевидны различия между «российскими немцами» и немецкими

эмигрантами, эти группы жертв политических репрессий рассматриваются, как правило, раздельно.

Мы сосредоточим наше внимание на представителях второй группы, хотя и понятие «эмигранты»,

употребляемое российскими историками, и принятое в Германии понятие «имперские немцы» не могут в

полной мере описать ее специфику. Дело в том, что эмигранты делились на германских подданных, лиц,

лишенных подданства, и лиц, принявших советское гражданство. Это разделение представляется достаточно

важным, ибо различия в правовом статусе определяли специфику следствия и характер приговора после

ареста этих людей.

Этническая составляющая выходцев из Германии («немцы по крови») в процессе исследовательской работы

потеряла характер доминирующего критерия. В самой Германии после Первой мировой войны проживало

значительное количество иностранцев, в том числе и из бывшей Российской империи. Они активно

участвовали в экономической, общественной и политической жизни страны, а при приезде в Советскую

Россию чувствовали себя немцами независимо от национальности своих родителей. Более строгий подход

предлагает Олег Дель, считая немецкими эмигрантами только лиц, «постоянно проживавших в Германии и

имевших германское гражданство, приехавших по экономическим, политическим или иным мотивам на жи-

тельство в СССР и сохранивших здесь свое прежнее либо принявших советское гражданство»34.

По данным посольства Германии, в 1935 г. в СССР проживало 11 327 немецких подданных, из них около

4000 – в Москве35. В результате активной кампании по переводу иностранцев в советское гражданство их

число заметно уменьшилось36, и на начало 1937 г. в СССР проживало только 4015 граждан Германии.

Согласно статистическим сводкам центрального аппарата НКВД 608 из них было

34 Дель О. Указ. соч. С. 15.

35 Pinkus В., Fleischhauer I. Op. cit. S. 197.

36 По данным гестапо, к 1939 г. гражданами СССР стало около тысячи немцев, прибывших в страну, начиная с конца 20-х гг.

Эта цифра представляется явно заниженной. – См. Mensing W. Die Vernehmungsprotokolle der «Russlandrueckkehrer» – eine unausgeschoepfte Fundgrube im Politischen Archiv des Auswaertigen Amtes //Jahrbuch zur Geschichte der Arbeiterbewegung. Berlin.

2003/III. S. 155.

14

арестовано с июля 1937 по декабрь 1938 г. Приводя эти данные, Н. Охотин и А. Рогинский считают их

неполными и предполагают, что в период «массовых операций» было арестовано 660-700 граждан

Германии37. Это почти полностью совпадает с данными посольства этой страны38. Из них за пределы СССР

было выслано 622 человека, т. е. практически все арестованные39.

Политэмигранты, даже остававшиеся гражданами Германии, в эту статистику, как правило, не включались, так как прибывали в Советский Союз по подложным документам и не проходили регистрацию в посольстве.

По данным Каролы Тышлер, к 1936 г. в СССР находилось 4,6 тыс. немецких политэмигрантов40. К

сожалению, мы не можем сказать, какое количество из них стало советскими гражданами к началу большого

террора.

Использованное в тексте понятие «политэмигранты» шире, чем только круг лиц, находившихся на

попечении советского отделения Международной организации помощи революционерам (МОПР) – статус

политэмигранта получал далеко не каждый из тех, кто его заслуживал. Этот статус подразумевал прежде

всего социальную помощь – пенсию или пособие, проживание за счет МОПРа. В нашем понимании к ним

относились все те, кто прибыл, спасаясь от полицейских репрессий в Германии за свою партийную и

политическую деятельность, получив на это разрешение КПГ или соответствующей организации МОПР за

границей.

При трудоустройстве и принятии советского гражданства иностранных коммунистов и революционеров

лишали опеки МОПРа, их переводили в ряды ВКП(б). Политэмигранты же оставались иностранными

гражданами и членами соответствующих компартий. Согласно данным представительства Компартии

Германии (КПГ) при ИККИ, к весне 1938 г. были арестованы 70 % членов этой партии, проживавших в