Текст книги "Наши домашние дела"

Автор книги: Александр Порецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

КОЕ-ЧТО ИЗЪ СЛЫШАННАГО И ЧИТАННАГО

Сидѣли мы съ мужикомъ на крутомъ берегу Волги, поджидая прибытiя къ пристани парохода снизу. Было утро, и время было жаркое, только вѣтерокъ дулъ порядочно, и потому дышать было не тяжело. Сидѣли мы сначала долго и молчали; потомъ мужикъ заговорилъ первый.

– Скучненько ждать-то.

– Да, скучно.

– А все значитъ оттого, что на мѣстѣ. Вотъ на пароходѣ ничего: хоть и тихо идетъ, а нескучно. Посидишь этакъ, а тамъ пройдешься, поговоришь съ тѣмъ, съ другимъ, пойдешь чайку напьешься, – ну, и ничего. Знаешь, что не стоишь на мѣстѣ, впередъ идешь, – ну, и весело.

– А тихо-таки ходятъ здѣсь пароходы.

– Тихо… Да начтó тебѣ скоро-то? Ты, сударь, Бога благодари, что дожили мы до такой ѣзды. Чтó это было прежде, – такъ просто бѣда! Бывало въ Питеръ… куда тебѣ! и не собраться, въ годъ не собраться. А теперь – сѣлъ-себѣ, взялъ билетъ, и гóрюшка мало: привезутъ тебя на мѣсто, – всталъ да пошолъ, и все тутъ! И дешево, и скоро; а спокойствiе-то! Истинно, подумаешь, кàкъ дошолъ человѣкъ до всего этого! Только теперь ужь до всего дойдутъ; ужь коли пошло на то, такъ дойдутъ до всего. Теперь чтò ни годъ, то новая диковина. Вотъ посмотрѣлъ бы, въ Твери есть фабрика… Чтожъ, братецъ мой? Отъ фабрики-то къ машинѣ положили желѣзныя полосы; по нимъ и ходятъ фуры съ товаромъ, да какъ ты думашь: триста, четыреста пудовъ одна лошадь везетъ – нипочемъ! Идетъ-себѣ, точно фура-то за ней порожняя… Ахъ, ты, Господи! Гдѣ-бы хозяину-то содержать десять, двѣнадцать лошадей, да народу сколько къ нимъ, а тутъ глядишь – двѣ-три лошади за глаза… Вѣдь это расчетъ, почтенный!

– Конечно расчетъ.

– Да я то-жъ и говорю, что теперь до всего дойдутъ. Ужь пошло на то!.. Все пошло на науку; куда ни взглянешь… Нынче и нашему брату наука нужна стала… Вотъ у насъ въ селѣ – повѣришь мнѣ, почтенный? – пансiоны завелись…

– Какъ пансiоны?

– Такъ же!.. Школы то-есть такiя – для мальчиковъ и для дѣвочекъ. Грамотѣ учатъ… ну, дѣвочекъ рукодѣлью тоже всякому; поутру грамотѣ, а послѣ обѣда рукодѣлью. Мальчиковъ-то человѣкъ восемьдесятъ учатся, и дѣвочекъ десятка три будетъ… У насъ въ селѣ становой живетъ, такъ у него сестрица – дѣвица образованная, разнымъ тоже языкамъ обучена, – согласилась въ наставницы; и такая охочая, занятная; любитъ значитъ съ дѣтьми заниматься, – чтó твой учитель!

– А для мальчиковъ-то вѣдь вѣрно есть учитель? – изъ какихъ же онъ?

– Изъ богослововъ. Богословъ значитъ кончитъ науку, а мѣста священническаго ему еще нѣтъ; вотъ онъ и идетъ въ учители; жалованье тоже получаетъ.

– Изъ какихъ же это ты мѣстъ?

– Я изъ осташковскаго уѣзда; село Селижарово есть; тамъ рѣчка Селижаровка, и село у насъ большое, знатное.

– На чей же счетъ заведены у васъ эти училища?

– Сами, то-есть мiромъ пожелали, сто рублей въ годъ положили. Ну, есть конечно на селѣ иные необразованные… Зачѣмъ, говоритъ, намъ? дѣвчонки научатся, – работать не будутъ… Да это они такъ, не дѣло болтаютъ.

Послѣ такого разговора очень совѣстно приводить нѣкоторыя мѣстныя корреспонденцiи; но мы приведемъ ихъ для того, чтобы ужь и еще кому-нибудь было такъ же совѣстно.

Нѣкто г. Копытовскiй, посѣтившiй въ маѣ мѣсяцѣ астраханскую воскресную школу, пишетъ редакцiи "Московскихъ Вѣдомостей", что онъ нашолъ ее въ весьма печальномъ положенiи. Онъ нашолъ довольно просторную, свѣтлую комнату и въ ней за столами девять учениковъ разнаго возраста. На этихъ девять учениковъ былъ одинъ преподаватель, и то обязательный, учитель уѣзднаго училища. Онъ признался посѣтителю, что не ходилъ въ школу втеченiе двухъ мѣсяцевъ, и явился въ нее только затѣмъ, чтобы «отбыть свою очередь»; что по очереди должны были въ этотъ же день придти еще двое учителей гимназiи, но они не пришли и никого за себя не прислали. Читаютъ мальчики плохо, пишутъ еще хуже; двое изъ нихъ, сидѣвшiе со счетами въ рукахъ, не имѣли даже поверхностнаго понятiя объ употребленiи этого инструмента. Ученики поменьше возрастомъ откровенно зѣвали надъ учебниками…

При этомъ слышимъ такое примѣчанiе: "Къ сожалѣнiю, сѣтованiя на запустѣнiе воскресныхъ школъ стали раздаваться довольно часто. Неужели въ самомъ дѣлѣ такому благому дѣлу суждено заглохнуть? Неужели и открытiе воскресныхъ школъ было дѣломъ одной только моды?.."

Опять мода? Далось людямъ это легкое словцо!.. Я думаю, что дружное открытiе всюду воскресныхъ школъ было дѣломъ вспыхнувшей неподдѣльной энергiи, которая, какъ видно, начинаетъ гаснуть мѣстами. Кто ее гаситъ или убиваетъ въ насъ? – разбирайте какъ вамъ угодно это запутанное дѣло!

Вотъ другая, подтвердительная корреспонденцiя изъ того же города Астрахани:

"Первой женской воскресной школы болѣе не существуетъ съ 14 мая…

"Мужскiя воскресныя школы (двѣ) почти не существуютъ, т. е. являются въ школу иногда пять, восемь или много-много четырнадцать учениковъ; учителя же иногда приходятъ, иногда не приходятъ, такъ что ученики ждутъ-ждутъ, да и разбѣгутся… Въ мужскую воскресную школу ходятъ учителя по наряду директора гимназiи, установившаго очередь между учителями гимназiи, уѣздныхъ и другихъ училищъ. Можно себѣ представить, какъ охотно учатъ такiе обязательные учителя!

"Что касается до учебныхъ пособiй, то они въ самомъ жалкомъ положенiи. Книгъ въ школахъ, кромѣ катихизиса и плохихъ азбукъ, никакихъ не найдете, не смотря на то, что воскресныя школы имѣютъ свои деньги. Для чего же эти деньги? – Никто объ этомъ въ Астрахани и не думаетъ…"

Въ Астрахани никто не думаетъ?.. Любопытно однако слѣдить за порядкомъ угасанiя этой энергiи, породившей воскресныя школы. Мы помнимъ слухъ объ упадкѣ ихъ въ Одессѣ; теперь слышимъ объ Астрахани. Между этими городами есть аналогiя; нѣтъ ли и общей причины, почему они раньше другихъ стали отвертываться отъ воскресныхъ школъ? Если бы эта эпидемiя охлажденiя ограничилась одними морскими берегами и не пошла вовнутрь страны, мы бы можетъ-быть и не стали ужь очень-то горевать.

Дѣйствительно, внутри страны еще обнаруживаются повременамъ вспышки той же энергiи, и все больше въ бѣдныхъ и темныхъ углахъ. Такъ напримѣръ 11 iюня открыта мужская воскресная школа въ г. Тимѣ, курской губернiи, и учащихся набралось въ нее пятьдесятъ одинъ человѣкъ, какъ извѣщаетъ штатный смотритель тимскаго уѣзднаго училища, при которомъ открыта школа.

"Намъ нужны еще пути сообщенiя – говоритъ г. Ходневъ – и пути эти водворяются, но не такъ, кáкъ бы мы желали." Стало быть желается не такое успѣшное водворенiе путей, какое напримѣръ даруетъ намъ "Главное общество россiйскихъ желѣзныхъ дорогъ". Между тѣмъ это «великое» общество (grande société), не далѣе какъ въ маѣ, открыло линiю отъ Москвы до Владимiра. По поводу этого открытiя "Указатель Экономическiй" завелъ такую рѣчь:

"Признаки приближенiя общаго собранiя главнаго общества русскихъ желѣзныхъ дорогъ (оно уже было) видимо множатся: владимiрская дорога открыта чрезъ годъ послѣ срока…

"…сторонники французской компанiи хоромъ вопiютъ о необходимости вспомоществованiя этой компанiи со стороны правительства, т. е. со стороны платящаго подати народа, потерпѣвшаго уже такой уронъ отъ несостоятельности дѣйствiй общества, сравнительнаго съ его контрактомъ. На бѣдность просятъ тамъ, гдѣ нѣтъ къ тому никакой нужды…

"Правда, главное общество, говорятъ, угрожаетъ оставить ѳеодосiйскую дорогу. Зная, какъ подобное французское общество задерживаетъ окончанiе австрiйской линiи въ Трiестъ, и заключая изъ того, что французскiе распорядители не любятъ чужихъ линiй къ бассейну Средиземнаго моря, мы весьма вѣримъ этому; но полагаемъ, что врядъ ли льготы заставятъ ихъ ускорить и облегчить нашъ выходъ къ Черному морю, – и чего добраго, мы скорѣй дождемся желѣзной дороги на Амуръ, нежели французской линiи къ Черному морю", и пр.

Какъ бы то ни было, чтó бы ни сдѣлало съ нами главное общество впредь, но владимiрская дорога открыта, и пассажировъ, говорятъ, уже проѣхало по ней – нѣсть числа… Да и недаромъ же существуетъ нижегородская ярмарка!.. Корреспонденты двухъ большихъ газетъ почли долгомъ прежде, или почти прежде всѣхъ проѣхать по линiи туда и назадъ и донести подлежащимъ редакцiямъ объ испытанныхъ ими впечатлѣнiяхъ. Повидимому впечатлѣнiя, произведенныя на нихъ поѣздкой, были благопрiятны, по крайней мѣрѣ замѣтно, что они прокатились съ большимъ удовольствiемъ и вообще прiятно провели время, за исключенiемъ развѣ того, что одинъ изъ нихъ очень сильно усталъ, отыскивая московскую станцiю, помѣщенную чрезвычайно далеко, гдѣ-то за покровской заставой, да еще того, что петербургскiе (а не московскiе) часы, по которымъ назначено время движенiя, немножко сбили ихъ съ толку. Что на большихъ станцiяхъ буфеты оказались почти пустыми, и одинъ корреспондентъ съ голоду принужденъ былъ покушать какихъ-то совсѣмъ засохшихъ бутербродовъ, – это разумѣется такiе пустяки, о которыхъ и говорить не стоитъ. За то – плавный ходъ вагоновъ, безъ малѣйшей тряски (чтó приписывается между прочимъ улучшенной системѣ скрѣпленiя рельсовъ), понравившееся господамъ корреспондентамъ устройство этихъ вагоновъ (особенно живописное хожденiе кондукторовъ вкругъ наружныхъ стѣнъ вагоновъ, по дощечкѣ, – хожденiе чрезвычайно удобное и безопасное въ морозъ или мятель, по обледенѣвшему на досчечкѣ снѣжку), достаточная скорость ѣзды – все это естественно расположило путешественниковъ въ пользу устройства линiи. Не смотря на то… странное дѣло! – прочитавъ подробное описанiе ихъ поѣздки, остаешься съ какимъ-то непрiятнымъ чувствомъ. Этотъ неудачно придѣланный къ кассѣ хвостъ, по которому непримѣтно для глаза движутся чернорабочiе покупщики билетовъ, въ то время какъ чистая публика шагаетъ чуть не черезъ самый хвостъ прямо къ окну кассы и беретъ-себѣ билеты скоро и безпрепятственно, оставляя такимъ образомъ назади несчастный и не достигающiй предположенной цѣли хвостъ; эта лощеная politesse великой нацiи съ чистыми пассажирами и презрительная грубость ея съ пассажирами черными; это выплескиванiе достойными служителями великой администрацiи ведеръ квасу на землю, вслѣдствiе дикаго воспрещенiя окрестнымъ жителямъ продавать на станцiяхъ припасы; наконецъ это iерархическое начало въ подвижномъ составѣ, съ безконечными «форменными отличками», – все это, смѣшанное вмѣстѣ, производитъ такое невкусное, претящее кушанье, что какъ ни совѣстно произносить вслухъ, а не выдержишь, отдашься минутному чувству и невольно шепнешь за Лермонтовымъ:

"Мнѣ хочется сказать великому народу:

Ты…" и проч.

Не хвастайся они до такой степени, не считай и не зови себя цивилизаторами всего человѣчества и провозвѣстниками правъ его, мы бы можетъ-быть не замѣчали и не ставили бы въ строку этихъ смѣшныхъ недостатковъ; а то… вотъ и приходится сочувствовать нѣкоему юному топтателю мостовой, который, по поводу до невозможности-усиленнаго счета, поданнаго ему съ прiятелемъ у Дюссо, взываетъ устами этого прiятеля: «Нѣтъ, нѣтъ! Французы совершенно правы! Скажи мнѣ, гдѣ видѣлъ ты человѣка (разумѣю, благоразумнаго человѣка), который бы шолъ на собственныхъ ногахъ тогда, когда онъ можетъ осѣдлать или навьючить какую-бы то ни было скотину? Онъ сѣдлаетъ и вьючитъ, – и онъ въ своемъ правѣ…»

Оставляя въ сторонѣ г. Топтателя, совершенно независимо отъ него мы намѣрены сдѣлать нѣкоторое наблюденьице. Намъ кажется, что послѣднее время начинаетъ производить извѣстный поворотъ въ умахъ: именно не старики, прямо отстаивающiе все старое и все свое, какъ это бывало прежде, а уже молодыя и свѣжiя головы начинаютъ понемногу протестовать противъ господъ, осѣдлавшихъ насъ своимъ цивилизованьемъ и долго крѣпко державшихся на этомъ сѣдлѣ, услаждая всѣ чувства своей послушной скотинки безконечно обольстительными галантерейностями. И надо признаться, что искусство управлять несущимъ животнымъ они довели было уже до крайней степени. Говорятъ напримѣръ (правда ли, нѣтъ ли?), будто бы существуетъ въ Петербургѣ какой-то иностранный магазинъ дѣтскаго платья, въ которомъ цѣна за дѣтское платьице восходитъ до пятидесяти руб. сер., а за двадцать-пять рублей можно купить тамъ только очень простенькое. Мы попытались-было усомниться въ возможности существованiя такого чуда, но намъ сказали, что, по признанiю самого магазина, его питаютъ почти исключительно одни иногородные заказы, и что иначе онъ дѣйствительно не могъ бы существовать.

Мы отвлеклись отъ водворенiя у насъ путей сообщенiя, и хотя могли бы еще кое-что сказать по этому предмету, но признаемся откровенно, не имѣемъ на сей разъ времени возвращаться назадъ. По порядку, идя впередъ, мы должны были бы упомянуть и даже распространиться еще о нѣкоторыхъ предметахъ, достойныхъ вашего вниманiя и участiя. Такъ напримѣръ слѣдовало бы съ прискорбiемъ разсмотрѣть, кáкъ на югѣ саранча поѣдаетъ нашъ хлѣбъ насущный и кàкъ, по словамъ г. Э. Руккера, многiе богатые владѣльцы дѣйствуютъ относительно своихъ бѣдныхъ сосѣдей заодно съ саранчей, требуя отъ этихъ сосѣдей помощи для спасенiя своихъ полей отъ нашествiя страшнаго насѣкомаго, и уклоняясь сами отъ поданiя такой же помощи сосѣдямъ… Слѣдовало бы также обстоятельно разсказать о томъ, какъ нѣкоторые господа замышляютъ воздвигнуть косвенное гоненiе на любителей псовой охоты и любительницъ мосекъ, шпицовъ, кингчарльсовъ и другихъ очаровательныхъ лающихъ малютокъ, – замышляютъ, говоримъ, воздвигнуть таковое гоненiе посредствомъ обложенiя пошлиною лошадей и собакъ; слѣдовало бы изложить и то, какъ одинъ утопистъ, предлагая проектъ налога собственно на собакъ, обѣщаетъ чрезъ это десять мильоновъ дохода государственнаго, да кромѣ того безчисленныя пользы обществу въ экономическомъ, промышленномъ, гигiеническомъ, нравственномъ и многихъ иныхъ отношенiяхъ. Наконецъ слѣдовало бы намъ, не торопясь, исповѣдать передъ вами, читатель, что приведенiю въ исполненiе этого замысла мы съ своей стороны были бы рады, и что мечтанiя утописта кажутся намъ весьма сбыточными и осуществленiе ихъ плодотворнымъ, если не совершенно въ томъ, какъ онъ полагаетъ, то все-таки въ довольно чувствительномъ размѣрѣ. Все это сочли бы мы своею обязанностью выполнить не кое-какъ, а такъ, какъ требуетъ достоинство самыхъ предметовъ, и выполнили бы, если бы въ перiодъ времени со дня начатiя первой нашей замѣтки до сего часа наши мыслительныя силы, чрезъ посредство органа слуха, не были поражены нѣкоторыми впечатлѣнiями, препятствующими углубляться надлежащимъ образомъ въ дѣла мiра сего и заставляющими насъ поколебаться нѣсколько въ направленiи мыслей, прорвавшемся въ первыхъ строкахъ нашей первой замѣтки. Чтобы дать вамъ понятiе о родѣ этихъ впечатлѣнiй, мы попросимъ васъ воротиться съ нами на минуту на волжскiй пароходъ и прослушать напримѣръ слѣдующую краткую, но поучительную бесѣду.

Погода дождливая. На насъ напираетъ черная, повисшая въ воздухѣ какими-то лохмотьями туча. На носу и на кормѣ парохода, подъ растянутыми дырявыми брезентами, засѣдаетъ проѣзжающее человѣчество, со смиренiемъ готовящееся принять на себя небесную влагу чрезъ отверстiя, образовавшiяся въ брезентахъ отъ времени и искръ, летящихъ изъ пароходной трубы. Человѣчество по преимуществу занято утоленiемъ голода или жажды различными способами, – кто чаемъ, кто огурцомъ съ хлѣбомъ, кто вареной щукой, тоже разумѣется съ хлѣбомъ. Старушка-иностранка, одна, безъ товарищей, утоляетъ разомъ и голодъ и жажду своимъ иностраннымъ способомъ: она цѣлый день возится съ собственнымъ кофейникомъ; вынимаетъ его изъ сумки, идетъ въ буфетъ, возвращается, наливаетъ, пьетъ и убираетъ кофейникъ въ сумку; а чрезъ нѣсколько часовъ опять его вынимаетъ, опять идетъ въ буфетъ и такъ далѣе.

Между тѣмъ человѣчество, подкрѣпивъ силы и забывая о висящихъ на небѣ лохмотьяхъ, разбилось на кружки, и каждый кружокъ ведетъ свою спокойную бесѣду. Я присутствую при одной изъ нихъ. Замѣчательнѣйшiй представитель кружка – человѣкъ неизвѣстнаго званiя и ранга; его одежда, состоящая изъ короткаго триковаго сюртучка, носитъ признаки долговременнаго тренiя и отпечатки маслянистыхъ веществъ; въ висящей у него черезъ плечо кожаной сумкѣ, какъ оказалось по моимъ наблюденiямъ, преобладаетъ табачная пыль и папиросныя гильзы, въ которыя онъ почасту насыпаетъ пыль, составляетъ такимъ образомъ папироски и немедленно выкуриваетъ ихъ; лицо его покрыто сильнымъ загаромъ, сѣрые глаза подернуты влагой, на верхней губѣ ростутъ колючiе усы. Онъ кажется намъ человѣкомъ, испытавшимъ жосткость судьбы. Тутъ же бесѣдуютъ: одинъ изъ временно-обязанныхъ дворовыхъ высшаго разряда, именно изъ разряда приказчиковъ или управляющихъ имѣнiями; остальные – больше все промышленный людъ – ярославцы, возвращающiеся съ родины въ Питеръ, гдѣ они находятся въ званiи купеческихъ приказчиковъ или сидѣльцевъ.

Человѣкъ, испытавшiй жосткость судьбы, только-что сходилъ наверхъ, гдѣ свѣжiй вѣтеръ пронизалъ его до дрожи. Онъ усѣлся и говоритъ:

– Какое, братцы мои, хорошее жалованье получаетъ помощникъ капитана!.. Вотъ бы мѣстечко-то получить! Пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ, да на всемъ готовомъ! А чтó онъ дѣлаетъ? билеты отберетъ и за порядкомъ присмотритъ – вотъ и все.

– А капитанъ сколько получаетъ? спросилъ кто-то.

– Капитанъ, говорятъ, сто двадцать пять.

– Ну, я чай, и доходишки есть.

– Откуда же тутъ доходы? вмѣшался я.

– Откуда! по дорогѣ-то берутъ пассажировъ, всѣмъ что ли даютъ билеты? кто ихъ тутъ усчитаетъ?

– При такомъ жалованьѣ стыдно было бы.

– Да вѣдь коли совѣсть есть! А совѣсти нѣтъ, такъ чтó ни дай, все хапать будетъ.

– А вотъ, замѣтилъ управляющiй: – кто хапаетъ-то, ему и впрокъ это не идетъ: хапаетъ, хапаетъ, а все ничего не остается; только-что сытно живетъ, а послѣ хвать! ничего и не осталось. Должно быть ужь такое опредѣленiе; а все неймется: по совѣсти-то ныньче кажется ужь и никто не живетъ…

– Ныньче? воскликнулъ съ особеннымъ одушевленiемъ человѣкъ, испытавшiй жосткость судьбы: ныньче – никто! Ныньче человѣчества нѣтъ, жалости нѣтъ ни въ комъ! Вотъ ты бѣдный, тебѣ ѣсть нечего, надѣть нечего; приди просить мѣста – не дадутъ; а за тобой придетъ примазанный да чистенькiй – ему дадутъ: онъ, говорятъ, хорошо одѣтъ, долженъ быть хорошiй человѣкъ… Да ныньче брату родному… Чтó тутъ! Позвольте, милостивые государи, мнѣ о себѣ сказать. У меня есть братья… чтобы имъ поперхнулось отъ моего слова!.. У одного было восемьдесятъ душъ, у другого больше ста, и то они ограбили меня среди бѣла дня, какъ разбойники на большой дорогѣ. Была у насъ сестра… И та хороша была, не тѣмъ будь помянута, чтобъ ей!.. Братья вкругъ нея юлили, хотѣли, чтобъ она имъ все оставила за ихъ попеченiя… И имѣньишко-то у ней лядащее, грошовое… Завѣщанья не написала, такъ чтоже? – они, говорятъ, мертвой рукой водили. Такъ и ограбили брата, чтò называется – у нищаго суму отняли.

Минутное молчанiе.

– Да! проговорилъ вздохнувъ управляющiй: – если бы не было еще на землѣ угодныхъ Богу людей, то кажется земля бы не устояла.

– Не устояла бы! подтвердили нѣсколько ярославцевъ.

– Стало-быть есть еще угодные-то люди!

– Еще бы! снова подхватилъ испытавшiй жосткость судьбы и ожесточившiйся человѣкъ: – да вотъ хоть бы у нихъ, продолжалъ онъ, указавъ на сосѣда, вѣроятно изъ знакомыхъ ему мѣстъ… Ну, вотъ и нашъ тоже… Конечно въ земной жизни святымъ почитаться не можетъ, а всѣ говорятъ, что планету божiю знаетъ…

– Какъ это?..

– Такъ! вотъ кто отъѣзжаетъ, – онъ говоритъ, каковъ путь будетъ; и исполняется по слову. И какую жизнь ведетъ! Другiе не вѣрятъ его жизни, а посмотрѣть на него – подлинно, что одно только созданiе!..

Въ дальнѣйшiй разговоръ я не вслушался, потомучто невольно предался такому размышленiю: вѣдь вотъ и въ самомъ дѣлѣ братъ возсталъ на брата; значитъ… Только развѣ это что-нибудь прежде не бывалое? Неужели послѣ Каина до нынѣшняго года братья на братьевъ не возставали? Зачѣмъ же люди говорятъ, какъ о чемъ-то небываломъ? И зачѣмъ мнѣ сообщаются отъ нихъ такiя мрачныя мысли? Ужь не звѣзда ли съ хвостомъ, недавно пролетѣвшая по небу, напустила ихъ на насъ?

Оригинал здесь – http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1861/SEPTMR/dodelas.htm

НАШИ ДОМАШНIЯ ДѢЛА
СОВРЕМЕННЫЯ ЗАМѢТКИ
"Время", № 10, 1861

I. Журнальные интересы

Былъ споръ литературный, о которомъ мы не очень давно имѣли честь доводить до свѣдѣнiя нашихъ читателей. О чемъ былъ споръ, – это все равно, и не въ томъ теперь дѣло: дѣло только въ томъ, что у одного изъ спорившихъ сорвалось тогда съ языка словечко: "интересы народной массы", т. е. интересы русскаго народа, къ достиженiю которыхъ означенная масса якобы «стремится путемъ всякихъ темныхъ дѣлъ.» Другой спорившiй не пропустилъ мимо ушей этого словечка и отвѣтилъ противнику въ такихъ или подобныхъ выраженiяхъ: «Эх, государь мой! да полно знакомы ли вы еще съ интересами-то русскаго народа? знаете ли вы» и проч. Не помнимъ, какъ тамъ дальше было выражено, но смыслъ состоялъ въ томъ, что дескать интересы русскаго народа и пути къ достиженiю ихъ не совсѣмъ то, чтó вы думаете; что если вы будете ихъ мѣрить аршиномъ вашихъ собственныхъ интересовъ и путей, то можете сильно ошибиться и приписать народу такiя свойства, желанiя и стремленiя, какихъ у него вовсе нѣтъ. При этомъ кажется было пояснено и то, что интересы русскаго народа въ сущности очень просты и крайне немногосложны, такъ что если начать умствовать и опрѣделять ихъ издали, прикидывая на свой-то умозрительный аршинъ, то легко можно перехитрить, увлечься, уйти въ сторону и, начавъ во имя народныхъ интересовъ, предаться другимъ интересамъ, народу совершенно чуждымъ…

Впрочемъ не ручаемся, дѣйствительно ли все это было высказано по поводу упомянутаго спора, и не прибавили ли мы послѣднихъ оттѣнковъ той же мысли изъ другого мѣста и изъ другого журнала. Въ самомъ дѣлѣ, было нѣчто подобное и въ другомъ журналѣ, который пошолъ въ этомъ отношенiи далѣе: онъ излилъ горькiе упреки на нѣкоторыхъ журнальныхъ народниковъ зато, что они толкуютъ о народности, сами не зная хорошенько народа, накидываются рѣзко и неумѣренно на людей, высказывающихъ мнѣнiя, противныя ихъ мнѣнiямъ, и тѣмъ мѣшаютъ свободной разработкѣ вопросовъ, а главное – нарушаютъ условiя литературнаго приличiя…

Теперь мы припоминаемъ и каемся, что послѣдняя фраза вышеприведенной мысли, вызванной словомъ "интересы народа", принадлежитъ намъ самимъ. Именно такъ! Читая горькiя жалобы на нарушителей условiй литературнаго приличiя, мы тогда же подумали: какъ легко увлекается вообще человѣкъ! Начнетъ во имя какого-нибудь интереса, искренно, благородно начнетъ, а потомъ незамѣтно и нечувствительно сойдетъ въ сторону, предастся другому, независимому отъ перваго интересу и погрузится въ него почти всецѣло, т. е. отдастъ этому новому интересу главнѣйшiй пылъ своего одушевленiя, а старому уже удѣлитъ одни только тепленькiе остаточки его. Уже не годъ и не два, какъ наши журналы предались интересамъ народа, благородно одушевившись ими и считая ихъ необходимѣйшею и лучшею потребностью читающей публики и всего русскаго общества. Коснувшись такой живой и чувствительной струны, конечно нельзя было избѣжать столкновенiя мнѣнiй, и такъ какъ струна-то была очень чувствительна и жива, то и столкновенiя могли иногда послѣдовать чувствительныя и рѣзкiя… Обидѣлись обидчивые люди и вспомнили о законахъ литературнаго приличiя… Съ тѣхъ поръ законы приличiя сдѣлались преобладающимъ интересомъ обидчивыхъ людей и предметомъ домашнихъ хлопотъ многихъ журналовъ. А извѣстно, что у кого заведутся домашнiя хлопоты, у того, по слабости человѣческой природы, все прочее, постороннее неизбѣжно отойдетъ на второй, если не на третiй планъ. И дѣйствительно, если теперь послушать внимательно говоръ разныхъ журналовъ, то нельзя не замѣтить наибольшаго одушевленiя тамъ, гдѣ изливается негодованiе на бранчивое направленiе нашей журналистики, на крикуновъ и нарушителей литературныхъ приличiй. Досугъ ли же тутъ еще преслѣдовать чужiе интересы, хотя бы напримѣръ интересы поодаль стоящаго народа? Вѣдь этакъ пожалуй и одушевленiя недостанетъ!

Но чтожъ такое? Если уже убѣдились люди въ великой важности преступленiй и проступковъ противъ законовъ литературнаго приличiя, то почему жъ имъ не избрать себѣ исключительной, хотя временной цѣлью преслѣдованiе и искорененiе этихъ преступленiй и проступковъ? Но вотъ что непостижимо: бываетъ такъ, что самые строгiе и жаркiе преслѣдователи этого журнальнаго зла, обличая преступника, въ то же время сами нарушаютъ исповѣдуемые ими законы, и какъ нарушаютъ! Не словомъ, а дѣломъ, т. е. не рѣзкостью выраженiй, а выкапыванiемъ фактовъ, неподходящихъ ни подъ какiе законы ни литературнаго, ни общежитейскаго приличiя.

Напримѣръ: наистрожайшiй преслѣдователь крикуновъ, "Русскiй Вѣстнiкъ" однажды отыскалъ въ "Современникѣ" юмористическое стихотворенiе, въ которомъ ради шутки говорится о тяжоломъ положенiи журналиста, о трудности прiобрѣтать хорошiя статьи, украшенныя громкими именами, и между прочимъ есть четверостишiе:

 
"Дорогъ ужасно Тургеневъ —
Публики первый герой —
Эта Елена, Берсеневъ,
Этотъ Инсаровъ… ой-ой!"
 

Эти стишки «Русскiй Вѣстникъ» растолковалъ такъ, что «Современникъ» измѣнилъ свой тонъ относительно г. Тургенева и изливаетъ «скорбныя сѣтованiя на дороговизну его произведенiй».

"Современникъ", вѣроятно сообразивъ, что шутить и говорить серьозно – двѣ вещи разныя, замѣтилъ, что "Русскiй Вѣстникъ" своимъ толкованiемъ "ущипнулъ г. Тургенева, и затѣмъ о своихъ отношенiяхъ къ этому писателю объяснилъ такъ:

"Нашъ образъ мыслей прояснился для г. Тургенева не столько, что онъ пересталъ одобрять его. Намъ стало казаться, что послѣднiя повѣсти г. Тургенева не такъ близко соотвѣтствуютъ нашему взгляду на вещи, какъ прежде, когда и его направленiе не было такъ ясно для насъ, да и наши взгляды не были такъ ясны для него. Мы разошлись. Такъ ли? Ссылаемся на самого г. Тургенева."

Заслышавъ такiя рѣчи, "Русскiй Вѣстникъ" говоритъ: "На насъ лежитъ долгъ поправитьдѣло. " И начинаетъ поправлять дѣло тѣмъ, что извинившись и сказавъ, что онъ не хотѣлъ «щипать» г. Тургенева, тотчасъ же заявляетъ, что г. Тургеневъ не напечаталъ своей послѣдней повѣсти въ «Современникѣ» совсѣмъ не изъ расчета; не потому, что «Русскiй Вѣстникъ» предложилъ ему болѣе выгодныя условiя, а напротивъ несмотря на то, что условiя, которыя предлагались ему съ другой стороны, были несравненно значительнѣе."

Скажите же, развѣ это прилично? Развѣ можно прiискать какое-нибудь разумное побужденiе журналу – доводить серьозно до общаго свѣдѣнiя или публично заявлять, какимъ образомъ и по какимъ причинамъ другой журналъ разошолся съ извѣстнымъ писателемъ и кто отъ кого отвернулся, – журналъ отъ писателя, или писатель отъ журнала?.. Вѣдь такiя заявленiя могутъ пожалуй кому-нибудь напомнить нравы и взаимныя отношенiя двухъ героинь Островскаго: свахи по дворянству и свахи по купечеству? И какъ бы это указать статейку изъ кодекса литературныхъ или какихъ другихъ приличiй, которая бы оправдывала это домашнее заявленiе! Или не оправдаютъ ли его какiе-нибудь общественные интересы? Къ интересамъ какой части публики можетъ оно относиться? Какими общественными нуждами оно могло быть вызвано? Ужь не интересы ли русскаго народа выиграютъ отъ разъясненiя вопроса: кто больше предлагалъ за повѣсть г-на Тургенева – «Современникъ» или «Русскiй Вѣстникъ»?.. Сдѣлавъ не краснѣя это многознаменательное заявленiе, «Русскiй Вѣстнiкъ» какъ будто немножко сконфузился, да и говоритъ:

"Довольно! Намъ очень непрiятно, что мы должны были пускаться въ такiя объясненiя (ктожъ просилъ?)… Но что же однако такое эти объясненiя? Увы, это очень грустно, но мы должны сознаться, что въ нашемъ литературномъ положенiи есть что-то очень ненормальное! Нигдѣ въ цѣломъ мiрѣ нѣтъ того, чтó дѣлается въ нашей литературѣ: нигдѣ журналы не обозрѣваютъ взаимно другъ друга, не перебраниваются, и даже не объясняются между собою. Кромѣ полемики по горячимъ вопросамъ политики въ ежедневныхъ газетахъ, ни въ Германiи, ни во Францiи, ни въ Англiи журналы не вступаютъ ни въ какiя объясненiя между собою. Возьмите какой угодно изъ порядочныхъ европейскихъ журналовъ: вы даже не узнаете изъ него, существуютъ ли еще другiе журналы въ той странѣ, гдѣ онъ издается".

Посмотрите въ самомъ дѣлѣ, какiе благовоспитанные люди эти иностранцы!.. Да ужь полно правда ли это? Впрочемъ должно-быть правда, если такъ говорятъ бывалые люди. Вотъ и г. Жевакинъ, тоже бывалый человѣкъ, долго стоявшiй съ эскадрой у сицилiйскихъ береговъ, разсказывалъ собравшемуся кружку искателей руки Агафьи Тихоновны, что у нихъ въ Сицилiи живетъ такой образованный народъ, что тамъ даже отъ простого мужика не услышишь русскаго слова: всѣ говорятъ пофранцузски…

Да! дѣйствительно, не припомнимъ мы, чтобы между какими-нибудь порядочными европейскими журналами выходили перекоры из-за сотрудника или возникали объясненiя о томъ, который журналъ предлагаетъ и платитъ за статьи больше и который меньше. А вотъ, что касается до столкновенiя и борьбы мнѣнiй и направленiй, не однихъ политическихъ, но также нравственныхъ, эстетическихъ и иныхъ, то не постигаетъ разумъ нашъ, отчего бы неприлично было одному журналу поспорить, и горячо поспорить съ другимъ, особенно у насъ, среди не установившихся мнѣнiй и направленiй! Въ подобныхъ случаяхъ почемужъ бы одному журналу и не объяснится съ другимъ? Почему не сказать ему, что вы дескать изволите гнуть не въ ту сторону, что ваши мнѣнiя принадлежатъ такому-то направленiю, которое мы считаемъ невѣрнымъ потому-то, потому-то и пр.? Сверхъ того, не должно забывать, что въ западной литературѣ главную роль играютъ ежедневныя газеты, а у насъ наоборотъ, ежемѣсячные изданiя. А потомъ, долго ли же намъ обезьянничать? Помилуйте, совѣтовать не вести полемики, потомучто на западѣ этого не водится!

Въ числѣ предметовъ жалобъ есть рѣзкость выраженiй, которую у насъ называютъ бранью, свистомъ, нелитературнымътономъ, и приписываютъ ее отсутствiю благовоспитанности, невѣжеству, грубости нравовъ. Но и тутъ вѣдь нельзя же не принять въ расчетъ предмета, по поводу котораго засвистятъ люди. Вотъ напримѣръ исторiя г-на Чернышевскаго съ Токвилемъ – какой она произвела свистъ даже въ лагерѣ коренныхъ противниковъ свиста! Послѣднiя книги журналовъ всѣ наполнены полемикой противъ г. Чернышевскаго. Августовская книга «Отеч. Записокъ», напримѣръ, даже вся посвящена ему. Въ ней мы насчитали до шести статей, старающихся доказать, что онъ ничего не знаетъ. Въ одной московской газетѣ есть даже статейка подъ слѣдующимъ заглавiемъ: «Чернышевскiй и его время». Говорите послѣ этого, что г. Чернышевскiй не есть явленiе въ нашей литературѣ! Неудивительно послѣ этого, если 172 No «Спб. Вѣдомостей» перещеголялъ всѣхъ возможныхъ свистуновъ, сравнивъ г-на Чернышевскаго съ человѣкомъ… подгулявшимъ. Тутъ конечно иной умѣренный человѣкъ и подумаетъ: «положимъ Токвиль великiй человѣкъ, да зачѣмъ же стулья-то ломать?..»