Текст книги "Наши домашние дела"

Автор книги: Александр Порецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

потомучто напримѣръ г-жа Бидо, судя по имени, иностранка, да еще дщерь de la grande nation!.. Фуй! какъ возмутительно!

Продолжаемъ начатое.

Попросили бы мы еще почтенныхъ иногородныхъ представителей судебной и полицейской власти оставить на той сторонѣ и не брать въ новое тысячелѣтiе своихъ косыхъ и неблагосклонныхъ взглядовъ на учрежденiе слѣдователей и затѣмъ уже не становиться симъ послѣднимъ поперегъ горла, какъ изображено это въ любопытныхъ статьяхъ "Современнаго Слова" (см. № 56, 58 и др.), гдѣ между прочимъ говорится:

"Если учрежденiе судебныхъ слѣдователей было встрѣчено единодушнымъ сочувствiемъ общества, то совершенно противоположное настроенiе духа возбудило оно въ представителяхъ городскихъ и земскихъ полицiй. Мы не говоримъ здѣсь о томъ исключенiи, которое можно встрѣтить всегда и вездѣ, но покрайней-мѣрѣ большинство изъ представителей полицейской власти, взглянувъ на судебныхъ слѣдователей какъ на нѣчто враждебное, принадлежащее къ противоположному лагерю, имѣющему другую цѣль, какъ на нѣчто введенное въ старой нашей жизни только для того, чтобы отбить у порядочныхъ людей кусокъ хлѣба. Понятно, что такого рода воззрѣнiе не могло переработаться въ убѣжденiе, что назначенiе какъ судебныхъ слѣдователей, такъ и полицейской власти одинаково: служенiе обществу, и что представители ихъ, для болѣе успѣшнаго выполненiя своего назначенiя, должны подать другъ другу руки. Чтобы доказать, что полицейская власть еще не утратила своего значенiя и въ дѣлахъ слѣдственныхъ, ея представители избрали два пути: 1) запрудить судебныхъ слѣдователей перепиской и производствомъ слѣдствiй, по дѣламъ до нихъ вовсе неотносящимся, и тѣмъ лишить ихъ возможности употребить все вниманiе на дѣла, настоятельно того требующiя, и 2) производить дознанiя (предписанныя §§ 2 и 3 наказа полицiямъ) такимъ образомъ, что производство дальнѣйшаго, формальнаго слѣдствiя и раскрытiе чрезъ него истины дѣлается несравненно труднѣе (а иногда и вовсе невозможно) послѣ полицейскаго дознанiя, чѣмъ оно было бы при его отсутствiи."

Кàкъ приводится въ исполненiе этотъ планъ полицейскими властями, можно хорошо понять изъ слѣдующаго, безъ сомнѣнiя не фантастическаго примѣра:

"Въ городѣ NN проживаетъ всѣмъ извѣстный отставной чиновникъ, доведшiй страсть свою писать прошенiя и всякаго рода бумаги почти до сумашествiя. Сей мужъ, – назовемъ его хоть Д. – положительно неимѣющiй ничего кромѣ носильнаго платья и прокармливающiйся собиранiемъ милостыни, проживалъ у матери своей покойной жены, женщины тоже очень бѣдной, квартировавшей въ домѣ мѣстнаго мѣщанина. Вслѣдствiе неспокойнаго характера Д. теща сгоняетъ его съ квартиры; чтобы насолить ей и доставить себѣ удовольствiе исписать страшное количество бумаги, Д. оставляетъ на квартирѣ свои негодные къ употребленiю штанишки и кузовокъ, а на другой день идетъ въ полицiю, гдѣ объявляетъ, что его обокрали на сумму ста рублей серебромъ, что въ кражѣ этой онъ подозрѣваетъ тещу свою, г-жу М., и хозяина дома N съ женой; въ доказательство же справедливости обвиненiя указываетъ на поличное, которое можно найти въ квартирѣ похитителей. Полицiя, непринимая въ расчетъ, что Д. вчера только былъ согнанъ съ квартиры, что еслибы похищенiе и было учинено, то откуда Д. знаетъ о поличномъ? что наконецъ у него и не было никогда, да и быть не могло имущества на сто рублей, – дѣлаетъ обыскъ, находитъ точно штанишки и кузовокъ Д., и недѣлая другого дознанiя, сообщаетъ о совершенiи преступленiя для изслѣдованiя судебному слѣдователю. Напрасно судебный слѣдователь входитъ съ представленiемъ въ уѣздный судъ, напрасно прописываетъ онъ всѣ обстоятельства, положительно доказывающiя, что подобное дознанiе полицiи не можетъ еще считаться за дознанiе, что оно должно быть произведено гораздо тщательнѣе: ему указываютъ на поличное и предписываютъ произвесть слѣдствiе."

Это по первому пункту плана, а вотъ по второму примѣръ неменѣе занимательный и поучительный:

"У крестьянина А. уведена съ подножнаго корма лошадь, и онъ объявилъ подозрѣнiе на своего односельца Б. Представитель полицiи дѣлаетъ дознанiе, и Б. сознается, что кража лошади – его работа, что онъ учинилъ ее вслѣдствiе подговора В. за десять рублей… Преступленiе стало-быть есть, характеръ факта уясненъ, и полицiя должна была тотчасъ передать дѣло къ судебному слѣдователю; но дѣло въ томъ, что В. связанъ тѣсными узами съ полицiей, а потому его предупреждаютъ о показанiи Б., на случай обыска даютъ спрятать все подозрительное, находящееся у него на квартирѣ (чего надо полагать было много, потомучто спецiальность Б. – переводъ краденыхъ вещей). Наконецъ, такъ какъ Б. показываетъ, что украденая лошадь передана В., то В. пишетъ въ полицiю формальную росписку о покупкѣ имъ лошади у Б.; заносятъ росписку въ книгу, словомъ ограждаютъ В. формальностями такимъ образомъ, чтобъ слѣдователю никакъ нельзя было запутать В., и потомъ уже передаютъ свое дознанiе. Слѣдователь, получивши такого рода дѣло и понимая очень хорошо истину, пришолъ въ совершенное недоумѣнiе, какимъ образомъ сдѣлать истину настолько ясной, чтобы судъ могъ произнести свое сужденiе? Онъ вытребовалъ изъ полицiи книгу для занесенiя росписокъ; росписка В. значилась тамъ подъ тѣмъ самымъ числомъ, когда уведена у А. лошадь; конечно, книга была не прошнурована и не скрѣплена, стало-быть въ нѣсколько часовъ такихъ книгъ можно было написать десять; но за несоблюденiе формальностей отвѣтитъ только полицiя, а В. остается правымъ; слѣдователь даетъ Б. съ В. очную ставку, но Б. напрасно уличаетъ В., какъ своего сообщника: наученный полицiею, В. стоялъ на одномъ, что купилъ лошадь у Б. Слѣдователь спрашиваетъ В., при комъ же онъ купилъ ту лошадь? В. сначала говоритъ, что съ глазу на глазъ; но на другой день, будучи заарестованымъ при полицiи, показываетъ, что тутъ было два свидѣтеля, и называетъ ихъ по именамъ. Слѣдователь вызываетъ свидѣтелей; являются два какихъ-то господина, готовые за цѣлковый и полштофа водки принять присягу въ чемъ угодно… Слѣдователь, видя, что В. выгораживаетъ себя свидѣтелями такъ, что остается предъ судомъ даже и не въ подозрѣнiи, догадался употребить тотъ же способъ, которымъ была доказана невинность Сусанны: спрашиваетъ одного свидѣтеля, при немъ ли В. купилъ у Б. лошадь? Тотъ отвѣчаетъ: при немъ. – Гдѣ? – На базарѣ. – Можешь указать мѣсто покупки? – Свидѣтель сначала замѣшался, потомъ отвѣтилъ, что можетъ. Слѣдователь идетъ вмѣстѣ съ свидѣтелемъ на базаръ, и тотъ указываетъ на мѣсто купли лошади. Слѣдователь, недавая ему возможности видѣться съ товарищемъ, вызываетъ другого свидѣтеля, и съ тѣмъ повторяетъ туже исторiю; но мѣсто, указаное этимъ свидѣтелемъ, находится отъ мѣста перваго свидѣтеля въ разстоянiи покрайней-мѣрѣ саженъ на двѣсти. Послѣ того онъ даетъ имъ очной сводъ; на сводѣ оба свидѣтеля сначала страшно смѣшались, но потомъ одинъ поправился и говоритъ, что забылъ гдѣ видѣлъ, какъ В. покупалъ лошадь у Б., а теперь, припомнивши, онъ согласенъ съ показанiемъ своего товарища; слѣдователь потомъ даетъ имъ по одиночкѣ своды съ В., который показалъ третье мѣсто купли. В., видя, что въ подговорѣ забылъ одну статью, остается на своемъ показанiи, и несмотря на всѣ убѣжденiя своихъ свидѣтелей, утверждаетъ, что купилъ лошадь вовсе не на томъ мѣстѣ, гдѣ показываютъ свидѣтели, а на томъ, гдѣ онъ показываетъ… Такимъ образомъ безпрерывными очными ставками слѣдователю удалось спутать противорѣчiями В., но тѣмъ неменѣе, имѣя за собой въ резервѣ росписку, полученную въ полицiи, В. все-таки не сознался, что подговаривалъ Б. красть лошадь и служилъ прiемщикомъ и переводчикомъ ея."

Читая такiе чудные примѣры, какъ не одушевиться на покорнѣйшую просьбу къ представителямъ полицейской власти, чтобы не становились они поперегъ горла судебнымъ слѣдователямъ? Но чтò наши мольбы! Онѣ не помогутъ, онѣ не могутъ помочь, да и тѣ, къ кому мы обращаемся, не въ силахъ исполнить нашу непрактичную просьбу. Тутъ уже не въ томъ дѣло… "Главной причиной того (сказано въ цитируемой нами статьѣ), что наказъ судебнымъ слѣдователямъ не удовлетворилъ ни ту, ни другую сторону, – то-есть ни общество, ни тѣхъ, кто долженъ былъ проводить учрежденiе въ общество, была по нашему мнѣнiю его одиночность. Входя въ жизнь и въ тоже время оставляя за собой и передъ собой городскiя и земскiя полицiи, уѣздные суды, городовые магистраты и уголовныя палаты, въ прежнемъ ихъ составѣ и съ прежними принципами, учрежденiе судебныхъ слѣдователей было уже парализовано въ самомъ зародышѣ" и проч. Такъ вотъ какой хвостъ еще тянется за нами въ новое тысячелѣтiе, и скоро ли отрубятъ его у насъ – мы навѣрное незнаемъ.

Но если оказывается жестокимъ наше общее требованiе отъ всѣхъ представителей полицейской власти; если исполненiе его повлекло бы за собой для нихъ тяжкiя жертвы, самоотреченiе и вообще непосильный подвигъ; если наконецъ оно въ настоящее время еще непрактично по существующему общему строю дѣлъ, – то покрайней-мѣрѣ г. рязанскiй полицмейстеръ вѣроятно не отказалъ бы намъ въ просьбѣ утѣшить г. Метелькова для начала тысячелѣтiя, покончивъ съ нимъ расчетъ на той сторонѣ, т. е. уплативъ ему тамъ долги по документамъ. Посудите сами: г. Метельковъ еще въ 1850 и 1851 г. (вѣдь это очень давно!) представилъ ко взысканiю въ рязанскую полицiю долговые акты, и успокоился, надѣясь, что долги его рано ли, поздно ли будутъ взысканы. Но вотъ въ концѣ тысячелѣтiя узнаетъ онъ, что дѣла его давнымъ-давно рѣшены и сданы въ архивъ, документы возвращены должникамъ, а деньги… денегъ нѣтъ, и гдѣ онѣ – неизвѣстно. Г. полицмейстеръ объяснилъ очень резонно, что "о причинахъ зачисленiя дѣлъ рѣшоными, безъ дѣйствительнаго по нимъ удовлетворенiя, за выбытiемъ производителей самыхъ дѣлъ, объяснить невозможно ". Видите ли какъ это ясно! Но чтó вы будете дѣлать съ г. Метельковымъ, если онъ и засимъ еще считаетъ себя неудовлетвореннымъ и все ждетъ какого-то отвѣта отъ полицiи, опираясь на то, что самъ-то г. полицмейстеръ остается изъ полицiи невыбывшимъ? («Моск. Вѣд.» № 169.) Въ виду такого упрямства г. Метелькова можно предполагать, что онъ способенъ втеченiе всего наступившаго тысячелѣтiя не измѣнить своего горькаго убѣжденiя, что рязанская полицiя должна выдать ему деньги по его долговымъ актамъ; а потому и желательно было бы, чтобы г. полицмейстеръ расчитался съ нимъ какъ-нибудь, неперенося съ того берега дѣлъ, уже тамъ рѣшоныхъ и въ архивъ сданныхъ.

Да внушитъ провидѣнiе распорядителямъ московско-коломенской желѣзной дороги благую мысль оставить въ достоянiе прошлому тысячелѣтiю ихъ небрежно-презрительные взгляды на публику вообще и на публику третьяго класса въ особенности и по преимуществу! Воззванiе это мы дѣлаемъ на основанiи извѣстiй, сообщаемыхъ гг. А. Мансуровымъ (въ 169 No "Моск. Вѣд.") и нѣкiимъ Философомъ Гороховымъ (въ 68 No «Совр. Слова»). Первый размышляетъ, что на коломенской дорогѣ мѣста очень дороги: третiй классъ стоитъ 1 р. 36 к.; что рабочему человѣку платить 1 р. 36 к. тяжело, даже очень тяжело. Вотъ какой представляется тутъ расчетъ:

Пѣшкомъ мужикъ дойдетъ до Коломны въ два дня; въ дорогѣ истратитъ на харчи 30 к. Проѣдетъ на облучкѣ у ямщика одинъ день и проѣстъ 15 к. Въ первомъ случаѣ два рабочихъ дня стоятъ лѣтомъ 1 руб., стало-быть дорога обойдется въ 1 р. 30 к.; а заплативъ ямщику полтинникъ и потерявъ одинъ день, рабочiй человѣкъ истратитъ 1 р. 15 к. Теперь на желѣзной дорогѣ: употребитъ полсутокъ – 25 к., проѣстъ 10 к., заплатитъ за мѣсто 1 р. 36 к., всего стало-быть потеряетъ 1 р. 71 к. При этомъ является еще слѣдующее соображенiе: пѣшкомъ рабочiй безъ крайней нужды не пойдетъ, – онъ измучается дорогой, а за 50 к. теперь ямщикъ не повезетъ, такъ какъ прежде онъ возилъ за эту цѣну мужиковъ, сажая внутрь тарантаса достаточныхъ людей по 3 руб., съ человѣка. Теперь никто не поѣдетъ въ тарантасѣ за 3 руб. а посадить однихъ мужиковъ по полтиннику – ямщику невыгодно."

Зачто же, милостивые государи, такая немилость къ бѣдной третьеклассной публикѣ, что нѣтъ ей ни малѣйшей льготы отъ существованiя коломенской желѣзной дороги? "Желательно – возглашаемъ мы словами возродившагося "Дня", – чтобы господа учредители частныхъ компанiй, которыхъ предпрiимчивости желѣзныя дороги и пароходы обязаны своимъ существованiемъ, устроили, по примѣру николаевской желѣзной дороги, дешовые, хотя и не столь скорые поѣзды, и вообще обратили бы вниманiе на удобства пасажировъ третьяго класса, съ которыми иногда обращаются слишкомъ нецеремонно и запросто."

О нецеремонности и о самой крайней степени ея стóитъ прочитать расказъ г. Философа Горохова…

"30 iюля въ 12 часовъ дня – говоритъ онъ – я обратился на московской станцiи саратовской желѣзной дороги къ кассиру съ просьбою выдать мнѣ два билета до Либерцовъ (первой станцiи въ девятнадцати верстахъ отъ Москвы), куда мнѣ нужно было по дѣлу съѣздить. Кассиръ, несоблюдая очереди въ выдачѣ билетовъ, подалъ таковые четыремъ лицамъ, послѣ меня пришедшимъ, а я остался у окна кассы въ ожиданiи, что и моя просьба будетъ удовлетворена; потомъ онъ во второй разъ меня спросилъ, чтó мнѣ нужно? Я повторилъ мою просьбу о двухъ билетахъ до Либерцовъ. Тогда онъ мнѣ сказалъ, что у нихъ въ конторѣ нѣтъ билетовъ напечатаныхъ до Либерцовъ, а подалъ мнѣ билеты на первый поѣздъ до станцiи Роменской, пространствомъ на 60 верстъ отъ Москвы, съ поясненiемъ именно такими словами, что я могу слѣзть въ Либерцахъ, а билеты долженъ взять до Роменскаго, ибо у нихъ нѣтъ билетовъ до другихъ станцiй. Я ему еще отвѣтилъ, что желаю сойти въ Либерцахъ, и что будетъ ли справедливо брать съ меня деньги за разстоянiе на 60 верстъ, когда я ѣду только на 19, и по крайней необходимости взялъ билеты. Когда всѣ другiе ѣдущiе пасажиры усѣлись въ вагоны, то оказалось, что многiе, которымъ слѣдовало ѣхать до станцiи Фаустовой, на 75 верстъ, уступая также необходимости поѣздки и прiѣзда на московскую станцiю, получили билеты на 106 верстъ, до самаго Коломенскаго, что въ кассѣ будто только и имѣются напечатаные билеты до пунктовъ Ромны и Коломны. При выходѣ въ Либерцахъ я встрѣтилъ мужичка, уже немолодого, утомившагося, прошедшаго пѣшкомъ изъ Москвы, неуспѣвшаго съ петербургской машины пересѣсть вó-время на коломенскую и послѣ желавшаго уже соблюсти экономiю проходомъ въ Либерцы, гдѣ онъ намѣревался сѣсть на машину до Коломны. И надобно было видѣть его отчаянiе, когда съ него взяли тѣже деньги, чтó заплачено и ѣдущими изъ Москвы! Онъ горько жаловался всѣмъ на такую несправедливость… Пришолъ поѣздъ и коломенскiй, и съ насъ, ѣхавшихъ изъ Либерцовъ обратно въ Москву, взяли деньги не за 19, а за 60 верстъ, какъ-будтобы мы ѣхали отъ Роменскаго. Билетовъ на проѣздъ здѣсь не выдавали, а деньги сбиралъ одинъ кондукторъ прямо себѣ въ мѣшокъ, и весьма любопытно послѣ этого знать, какъ повѣряетъ его въ такомъ сборѣ доходовъ контора?.. Кто не платилъ за разстоянiе, на билетахъ напечатаное, того не садили."

Такъ кáкъ же, гг. распорядители: нѣтъ билетовъ до Либерцовъ? и достать ихъ стало-быть вы не имѣете возможности… даже въ текущемъ тысячелѣтiи? Достаньте, хоть ради его и вашего добраго имени, какъ-нибудь и гдѣ-нибудь, а распоряженiе – брать за 60 вмѣсто 19 верстъ, распоряженiе, имѣющее такое разительное сходство съ маклачествомъ, оставьте на той сторонѣ!

Затѣмъ посовѣтовали бы мы г. Зрителю – Колошину бросить на той сторонѣ свою скверную зрительную трубку съ предательскими стеклами, показывающими ему бóльшую часть предметовъ навыворотъ и вверхъ ногами, а нѣкоторыя очень серьозныя и нравственныя вещи – въ такомъ грязномъ и непристойномъ видѣ, что человѣку съ чистыми мыслями и чувствами совсѣмъ смотрѣть нельзя. Можете вообразить напримѣръ: слiянiе сословiй представляется въ этой трубкѣ какимъ-то «скрещенiемъ породъ». Г. Колошинъ, довѣрившись трубкѣ, такъ и понялъ слiянiе сословiй, и потому на 277 страницѣ «Зрителя» нарисовалъ неприличнѣйшую картинку, изображающую толстую крестьянку на колѣняхъ у франтовски-одѣтаго господина и элегантную барышню на колѣняхъ у кучера. Незадолго передъ тѣмъ было напечатано въ «Зрителѣ» письмо какого-то наивнаго подписчика, расказавшаго, что въ Петровскомъ-Разумовскомъ былъ дешовый концертъ любителей, а послѣ концерта танцы, причемъ произошла попытка сближенiя сословiй, состоявшая въ томъ, что кавалеры вздумали выбрать себѣ дамъ изъ бывшихъ въ концертѣ поселянокъ, а къ дамамъ распорядители праздника подвели поселянъ, и составившiяся такимъ образомъ пары ходили польскiй… Наивный авторъ отъ души восхищается этой увеселительной попыткой; а г. Зритель-Колошинъ, нагло обманутый тѣми же предательскими стеклами своей трубки, тиснулъ при этомъ слѣдующее подстрочное примѣчанiе:

"Помѣщая письмо нашего почтеннаго подписчика, мы дѣлаемъ это въ полной увѣренности, что онъ шутитъ. Можно ли допустить и въ одномъ благоразумномъ человѣкѣ желанiе сближенiя кучеровъ съ благовоспитанными женщинами и крестьянскихъ дѣвокъ съ приличными мужчинами?.. Чтобы могли когда-нибудь смѣшаться выростковые сапоги съ брюками и ситцевые сарафаны съ фраками, объ этомъ дозволено мечтать только дѣтямъ, да и то несовсѣмъ хорошо воспитаннымъ."

Какъ хорошо воспитанъ Зритель, это показываетъ вамъ его затхлая мысль о «скрещенiи породъ», дальше которой ужь онъ не пойдетъ.

Далѣе, совѣтовали бы мы господамъ Новотору и новоторжскому градскому головѣ Луковникову оставить на той сторонѣ свои оправданiя противъ статьи г. Шишмарева о бывшемъ съ нимъ случаѣ въ Торжкѣ на пожарѣ, потомучто оправданiя эти такъ слабы и такъ мало измѣняютъ сущность дѣла, что благороднѣе было бы со стороны оправдывающихся принять совершившiйся фактъ безъ измѣненiй, тѣмъ болѣе что онъ на массу новоторжскихъ гражданъ никакого пятна и безчестья не кладетъ, ибо объясняется существовавшимъ общимъ настроенiемъ умовъ, имѣвшимъ свои источники; понятiя же о г. Вавулинѣ, составившагося у читающей публики, уже ничто не измѣнитъ, если только онъ не докажетъ положительно, что все расказанное о немъ г. Шишмаревымъ – неправда; также и фразу, произнесенную толпой новоторжскихъ гражданъ, выразившихъ въ ней свое мнѣнiе о г. мѣстномъ городничемъ, уже ничѣмъ не сотрешь съ газетныхъ столбцовъ. О чемъ же больше хлопотать?..

Но съ чѣмъ весьма надлежало бы разстаться навсегда при вступленiи въ новое тысячелѣтiе, это съ повторенiями исторiи Мортары, подобными тому, о которомъ повѣствуетъ г. И. Герцманъ въ «Одесскомъ Вѣстникѣ». Вотъ сiе повѣствованiе:

"Нѣкто еврей Кайфманъ, изъ Аннополя, избралъ себѣ супругу изъ извѣстнаго въ Острогѣ семейства – Соскисъ. Послѣ семилѣтней супружеской жизни, во время которой Кайфманъ прижилъ двухъ дѣтей – дочь и сына, онъ влюбился въ какую-то дѣвицу-христiанку, и какъ водится, возненавидѣлъ свою жену. Однажды онъ предложилъ своей супругѣ разводъ. Поражонная неожиданнымъ ударомъ, она не согласилась однако на разводъ, потомучто уважала Кайфмана какъ отца семейства и любила его какъ мужа. Тщетны были всѣ усилiя Кайфмана къ расторженiю брака. Но какъ ни горько было супругѣ видѣть явную измѣну мужа, она рѣшилась покориться своей участи, и живя одна въ своемъ домѣ, приобрѣтала собственными трудами пропитанiе для себя и своихъ дѣтей. Наконецъ, видя, что нѣтъ никакого средства избавиться отъ жены, Кайфманъ принялъ христiанскую вѣру, въ полной надеждѣ достигнуть своей цѣли. Послѣ этого прошло около двухъ лѣтъ, и слѣдъ его простылъ. Оставшаяся супруга, послѣ долгихъ страданiй, наконецъ утѣшилась, забыла о мужѣ и поселилась съ своими дѣтьми въ Славитѣ.

"Нѣсколько недѣль тому назадъ въ г. Острогъ неожиданно привели въ оковахъ жену Кайфмана, державшую на рукахъ трехлѣтняго сына. Ихъ отправили въ тюрьму, а потомъ препроводили къ городничему, который съ угрозою потребовалъ отъ нея ребенка, чтобы обратить его въ христiанскую вѣру, согласно желанiю родителя. Со слезами на глазахъ бѣдная женщина объяснила при этомъ, что два года прошло уже съ тѣхъ поръ, какъ мужъ ея оставилъ семью, неизвѣстно гдѣ поселился и предоставилъ участь ребенка материнскому ея попеченiю. «Почему же, прибавила она, хотите вы отнять у меня мою кровь, мое утѣшенiе?..» Она крѣпко обняла своего ребенка, какбы недопуская насильственнаго захвата. Ее вторично отправили съ ребенкомъ въ тюрьму, куда не допустили ни одного изъ ея родственниковъ для поданiя ей пищи. Три дня провела она тамъ, неѣвши, непивши. «Умру, говорила она, но не хочу видѣть моего младенца въ чужихъ рукахъ.» Послѣ того ее опять привели съ ребенкомъ къ городничему. Но такъ какъ и послѣ настоятельныхъ требованiй она не согласилась отдать своего сына, то ее возвратили въ тюрьму и посадили на хлѣбъ и на воду. Въ такомъ положенiи она находилась съ сыномъ цѣлый мѣсяцъ. Однажды для осмотра тюремнаго замка прибылъ начальникъ, которому пришлось навѣстить и камеру, гдѣ находилась эта женщина. На вопросъ его, по какому преступленiю она содержится, смотритель объяснилъ всѣ подробности дѣла. «Чтоже вамъ до этой женщины? Возьмите у ней ребенка, а ее освободите.» Рѣшено – сдѣлано. 27 мая текущаго года городничiй привелъ въ тюрьму нѣсколько человѣкъ нижнихъ полицейскихъ чиновъ и началъ съ узницей самый мягкiй и прiятный разговоръ. Онъ увѣрялъ ее, будто мужъ ея желаетъ видѣть ребенка, поцѣловать его и возвратить потомъ къ матери. Она вышла на улицу, держа ребенка на рукахъ, но тутъ нѣсколько человѣкъ взяли у ней насильно младенца и вручили его какой-то служанкѣ, чтобы отнести на мѣсто крещенiя. Между тѣмъ въ церкви собралось довольно прихожанъ, которыхъ пригласили избрать изъ среды своей воспрiемнаго отца. Всѣ въ одинъ голосъ порѣшили: отдать ребенка въ руки какого-то десятскаго, съ платежомъ ему по девяти рублей въ годъ!"

Странное происшествiе, даже очень странное! Намъ даже незнаю почему кажется, что тутъ должно-быть что-нибудь не такъ; а впрочемъ можетъ-быть это только такъ кажется. Во всякомъ случаѣ разбирать это дѣло, впредь до объясненiя съ другой стороны, страшно. Мы можемъ только желать, чтобы ни этого, ни другихъ подобныхъ ему происшествiй не было на Руси.

Наконецъ, хорошо еслибъ не было впредь на Руси Владимiровъ Владимiровичей Трушинскихъ… Это что еще такое? спросите вы. Да вотъ что. Въ пронскомъ уѣздѣ рязанской губернiи есть село Панкино, а въ томъ селѣ Панкинѣ помѣщица Екатерина Павловна Трушинская; у ней супругъ Владимiръ Ивановичъ и сынокъ Владимiръ Владимiровичъ. Однажды временно-обязанная дворовая дѣвица сихъ помѣщиковъ Евфимiя Савельева явилась къ мировому посреднику г. Федюкину и жалобилась, что Владимiръ Владимiровичъ избилъ ее безъ всякой причины. Пожаловавшись, она пояснила, что Владимiръ Владимiровичъ постоянно пребываетъ въ нетрезвомъ видѣ, бьетъ всѣхъ, кто попадаетъ ему на глаза, и часто гоняется съ ножомъ, угрожая зарѣзать. Поэтому – избавьте дескать меня, г. посредникъ, отъ столь мучительной жизни; а сама-де помѣщица Екатерина Павловна имѣетъ доброе сердце, и любя безъ мѣры сына, всегда ему потворствуетъ и не останавливаетъ его отъ неприличныхъ поступковъ. Надо же было случиться такъ, что при жалобѣ Савельевой лично присутствовалъ самъ помѣщикъ-родитель, Владимiръ Ивановичъ, и вообразите – онъ со всею искренностью подтверждаетъ справедливость всѣхъ словъ просительницы, прибавляя, что сынокъ его, отъ потворства маменьки, отбился отъ рукъ; что самъ онъ, родитель, ничего съ нимъ сдѣлать не можетъ, и что нетолько дворовымъ людямъ, но и ему скоро придется уйти изъ дома. Послѣ такого откровеннаго и нелицепрiятнаго заявленiя посредникъ написалъ письмо Екатеринѣ Павловнѣ, прося ее убѣдить сынка вести себя приличнѣе и не драться. Получивъ и прочитавъ письмо, Екатерина Павловна позвала сотника и приказала ему выгнать Евфимью Савельеву съ двумя ея дочерьми – пяти и двухъ лѣть – изъ дома и изъ села. Приходитъ Евфимья опять къ посреднику и говоритъ, что незнаетъ теперь, гдѣ ей съ дѣвочками приклонить голову. Посредникъ выдаетъ ей увольнительный актъ, а съ г-жи Трушинской взыскиваетъ на двухъ малолѣтнихъ, за десять мѣсяцевъ, восемь рублей. Конечно это распоряженiе г. Федюкина утверждено губернскимъ присутствiемъ.

Итакъ Владимiръ Владимiровичъ Трушинскiй по всей справедливости долженъ былъ бы подлежать къ сдачѣ въ архивъ прошлаго тысячелѣтiя, ибо онъ скорѣе можетъ служить любопытнымъ экземпляромъ въ какомъ-либо археологическомъ музеѣ, нежели сноснымъ членомъ въ живомъ, современномъ намъ обществѣ.

Еслибы однако все вышеисчисленное въ самомъ дѣлѣ осталось назади и не потянулось за нами, – чтоже бы мы взяли съ собою въ дальнѣйшiй путь? Найдется, милостивые государи, найдется кое-что и захватить; а въ случаѣ чего недостанетъ – наживемъ! Мы не наслѣдники богачей, праздно пользующiеся накопленными прежде насъ сокровищами; мы не избалованы никакой нравственной и умственной роскошью; мы пока еще сыны нужды, живемъ крохами и жаждемъ приобрѣтать собственнымъ трудомъ; у насъ очень много желанiй и надеждъ; въ воображенiи мы ворочаемъ горами и можетъ-быть будемъ ворочать ими на дѣлѣ, если окажется у насъ столько же силы воли и доброкачественной сердечной закалки, сколько имѣется теплыхъ желанiй и надеждъ.

Мы живемъ пока крохами, но эти крохи относительныя: для насъ собственно онѣ – сокровища, солидный фондъ, на которомъ мы основываемъ наши будущiя приобрѣтенiя. Напримѣръ недавно напечатанъ въ газетахъ "Краткiй очеркъ главныхъ распоряженiй по министерству народнаго просвѣщенiя за послѣднiя семь лѣтъ". Тутъ почти каждое распоряженiе – сумма, которая, будучи пущена въ оборотъ, принесетъ намъ большiе проценты… Припомнимте же эти главнѣйшiя распоряженiя:

Въ ноябрѣ 1855 г. разрѣшонъ неограниченный прiемъ студентовъ въ университеты, въ отмѣну постановленiя 1849 г., ограничивавшаго число студентовъ въ каждомъ университетѣ (кромѣ медицинскаго факультета) комплектомъ трехсотъ человѣкъ.

Возстановлены упраздненныя прежде кафедры: въ 1857 г. государственнаго права европейскихъ державъ, а въ 1860 году – исторiи философiи, съ логикой и психологiей.

Въ 1859 году возвращено университетамъ принадлежавшее имъ по уставу 1835 г. право выписывать изъ-заграницы книги и перiодическiя сочиненiя ученаго содержанiя – безъ цензурнаго разсмотрѣнiя.

Съ 1856 г. обращено вниманiе на недостатокъ способныхъ професоровъ. Въ томъ же году послѣдовало высочайшее повелѣнiе, чтобы университеты посылали отличнѣйшихъ изъ окончившихъ курсъ молодыхъ людей заграницу для усовершенствованiя и приготовленiя себя къ професорскому званiю. Съ той поры университеты посылали избранныхъ заграницу, но въ небольшомъ числѣ, по недостатку своихъ средствъ. Въ нынѣшнемъ 1862 г. эти мѣры повторились въ большихъ размѣрахъ, потомучто министерствомъ испрошено разрѣшенiе отчислять на это сто тысячъ рублей изъ суммы, назначенной на усиленiе средствъ министерства. Теперь находятся заграницей двадцать три человѣка, готовящихся къ професорскимъ и учительскимъ должностямъ, да втеченiи наступившей осени предполагается отправить еще двадцать-семь человѣкъ.

Ришельевскiй (одесскiй) лицей, какъ уже извѣстно нашимъ читателямъ, преобразовывается въ университетъ. Кромѣ того остальные два существующiе у насъ лицея: демидовскiй (въ Ярославлѣ) и князя Безбородко (въ Нѣжинѣ) министерство предполагаетъ преобразовать въ высшiя реальныя училища.

Мысль о пересмотрѣ университетскаго устава возникла съ 1856 года. Читатели знаютъ настоящее положенiе этого дѣла: новый уставъ окончательно редактируется въ ученомъ комитетѣ. Въ "Очеркѣ распоряженiй" говорится: "Непредрѣшая вопроса о тѣхъ началахъ, которыя будутъ руководствовать при окончательной редакцiи новаго университетскаго устава, можно однако сказать, что онъ будетъ основанъ на большемъ развитiи автономiи университетовъ… Въ полученныхъ на проектъ устава замѣчанiяхъ бóльшей автономiи университетовъ придается особенное значенiе, и полное принятiе этого начала признается всѣми спецiалистами за единственное условiе, при которомъ предоставляется въ будущемъ прочное обезпеченiе достоинства науки и спокойной, правильной дѣятельности университетовъ."

Въ томъ же 1856 году было приступлено къ составленiю новаго проекта устава гимназiй и училищъ. Этотъ трудъ оконченъ въ 1860 году, напечатанъ подъ названiемъ: "Проектъ устава низшихъ и среднихъ учебныхъ заведенiй" и подвергнутъ общему обсужденiю. По полученнымъ на этотъ проектъ замѣчанiямъ онъ передѣланъ, вновь напечатанъ подъ названiемъ "Устава общественныхъ учебныхъ заведенiй" и въ началѣ нынѣшняго года препровожденъ къ попечителямъ учебныхъ округовъ. Замѣчанiя, сдѣланныя на этотъ послѣднiй проектъ, составили шесть объемистыхъ томовъ. Разработка этихъ обильныхъ матерьяловъ и затѣмъ окончательная редакцiя устава возложены также на ученый комитетъ. "Чѣмъ бы ни кончились труды комитета (говоритъ "Очеркъ"), матерьялы, собранные для работъ его вышеозначеннымъ путемъ, заключаютъ въ себѣ высокiй интересъ, какъ живое выраженiе современнаго взгляда нашихъ ученыхъ и педагоговъ на цѣль и устройство разныхъ учебныхъ заведенiй и на тѣ воспитательныя начала, которыя по ихъ мнѣнiю должны быть положены въ основанiе нашей педагогической дѣятельности. Главными началами при устройствѣ гимназiй и училищъ здѣсь служатъ: сообщенiе этимъ учебнымъ заведенiямъ характера общеобразовательнаго, а не спецiальнаго, необходимость приготовлять для нихъ способныхъ преподавателей, бòльшая самодѣятельность самихъ учебныхъ заведенiй и стремленiе къ сближенiю ихъ съ обществомъ введенiемъ большаго участiя его въ дѣлахъ училищъ."

Для послѣдней цѣли, т. е. для усиленiя участiя обществъ и частныхъ лицъ въ дѣлѣ образованiя гимназическаго и элементарнаго, употреблялись частныя мѣры, къ которымъ принадлежатъ:

а) учрежденiе частныхъ гимназiй;

б) отмѣна ограниченiя числа частныхъ пансiоновъ и школъ въ С. Петербургѣ и Москвѣ;

в) предоставленiе права учреждать должности почетныхъ блюстителей при всѣхъ приходскихъ училищахъ;

г) учрежденiе воскресныхъ школъ;

д) устройство женскихъ училищъ, съ предоставленiемъ управленiя ими попечительнымъ совѣтамъ.

По первому пункту, т. е. относительно частныхъ гимназiй? недавно послѣдовали два высочайшiя разрѣшенiя. Вопервыхъ надворному совѣтнику Келлеру разрѣшено содержимое имъ учебное заведенiе въ С. Петербургѣ переименовать въ частную гимназiю, вслѣдствiе чего заведенiе это, до сихъ поръ закрытое, дѣлается открытымъ. Вовторыхъ учителю третьяго рода по русскому языку и словесности въ первомъ кадетскомъ корпусѣ, колежскому совѣтнику Цынкаловскому дозволено учредить въ С. Петербургѣ частную общеобразовательную и реальную гимназiю.

Насчетъ отмѣны ограниченiя числа частныхъ пансiоновъ въ "Очеркѣ распоряженiй" есть слѣдующiя замѣчательныя слова: