Текст книги "Сын башмачника. Андерсен"

Автор книги: Александр Трофимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 40 страниц)

Андерсен был очень услужлив. И в такой же степени мнителен. Эдвард Коллин пишет в своей книге об Андерсене: «Относительно еды и питья он проявлял особенную осторожность, легко переходившую в мнительность. Вот пример. Долгое время он обыкновенно каждое утро выпивал у нас чашку салепного отвара; однажды девушка, против обыкновения, приготовила отвар на кухне; нельзя было и убедить А. дотронуться до чашки, – он боялся, что девушка, пожалуй, ошиблась и вместо мелкого сахара всыпала в отвар мышьяку».

Он был странен во многом. В путешествия брал всегда с собой верёвку, чтобы с её помощью спастись от пожара. Боялся, что его похоронят живым, часто, болея, оставлял на столе записку, где писал, что только кажется, что он умер.

Жизнь его была трудна, одинока, порою он сам боялся себя... Ещё во времена юности он подвергался нередко «болезненным настроениям фантазии».

А вот строка из писем гимназических: «Я несчастный душевнобольной». Состояние это часто возвращалось к нему.

Записка, найденная среди бумаг Андерсена после смерти, относится примерно к 1848 году, когда ему было сорок три года: «Я много слышал об англичанах, одержимых сплином; это особенное свойство, смахивающее на грусть, часто доводит их до самоубийства; я страдаю чем-то подобным же».

Как это напоминает мне дневники Л. Толстого, когда он прятал от себя ружье. И тот и другой гений боролись с этим состоянием и побеждали его, Андерсен, как правило, в путешествии, Л. Толстой усилием одной лишь воли... Но сквозь эти испытания проходят далеко не все.

От тоски его тянуло на люди... Его чтение в некоторых домах было приятно, его ждали, но, порой, чтение им своих произведений было мучением для всех...

«Я обрадовался бы хоть самому чёрту!» – однажды воскликнул он, когда надоел всем, кому можно было прочесть написанное.

Женщины не любили его. Первой значительной встречей с женщиной можно считать чувство к Риборг Boйт, это была двадцатичетырёхлетняя сестра его школьного друга. Андерсен был на год моложе. Видимо, первое чувство осталось самым сильным. Когда Андерсен умер, у него нашли кожаную сумочку со старым письмом от Риборг – как и просил сказочник, письмо немедленно сожгли, так и не узнав, что там написано.

Луиза Коллин была совершенно безразлична к. Андерсену.

Йенни Линд, певица, «шведский соловей», тоже не отвечала ему взаимностью, когда она вышла замуж, Андерсен с трудом пережил это...

К концу жизни им овладела какая-то апатия, усталость, он провёл несколько лет перед смертью едва ли не в полном одиночестве, любил вырезать фигурки из бумаги. Умер от рака печени.

...Пожалуй, только в последние десять лет жизни его почти не ругали, как бы исчерпав запас ругательств – он был уже известен всему миру, хотя обида, что стал он известен в Европе гораздо раньше, чем на родине, не пропадала... Многие думали: ну что ж, для сына башмачника он хорошо устроился: его любят коронованные особы, народ хорошо к нему относится... У него есть орена и чины, чего ещё желать человеку?

Если бы не эти последние десять лет, можно было бы с полным основанием сказать, что он умер, не понятый в родной стране. Один умный человек верно заметил, что следует отдать справедливость землякам Андерсена: они не понимали его и мешали ему, когда могли и в чём могли.

Если бы признание не пришло к нему из-за границы, я думаю, он никогда не получил бы его на родине. Но оно пришло, пришло, пришло...

Мышление Андерсена одушевляет всё вокруг, до него у романтиков, разумеется, встречались подобные приёмы, но он с наибольшей силой ввёл их в литературу. Помните Чехова? «Вот пепельница, хотите, завтра будет рассказ». Это путь Андерсена. Только великий сказочник шёл много более трудным путём, ведь его произведения одинаково содержательны и для детей, и для взрослых.

Любая сказка Андерсена существует как бы в двух вариантах: взрослом и детском... Андерсен в любой момент мог сказать: «Вот скорлупа, хотите, будет «Гадкий утёнок»?» Или: «Вот анекдот, завтра будет готов «Голый король». А видите, в том конце улицы – развалюха. Сегодня я начну о ней сказку, она будет называться «Старый дом». За всем этим – ДАР. Он не поддаётся анализу. Для нашего сказочника всё вокруг думает, веселится, горюет, поёт, любит, ненавидит, страдает, разговаривает... Все-все-все. И всё-всё-всё... Сказок подобного типа никогда в мире не было.

Многие прекрасные русские писатели ставили творчество Андерсена очень высоко. Среди почитателей сказочника – Лев Толстой, Максим Горький, Александр Блок, Марина Цветаева...

Bсe…

В. М. Гаршин находился в своём «сказочном» творчестве под заметным влиянием Андерсена и мечтал издать свои произведения с таким посвящением: «Великому учителю моему – Гансу Христиану Андерсену».

Нетрудно заметить андерсеновское влияние в «Алёнушкиных сказках» – на мой взгляд, лучших сказках в русской литературе. В письме к матери Мамин-Сибиряк писал, что его сказки – лучшее, что у него есть, только они и уцелеют после его смерти. Кажется, он был прав...

М. А. Бекетова, сестра матери великого Александра Блока, первой в России написала книгу об Андерсене, она вышла в 1892 году. Блок с детства знал творчество датского гения. Меня всегда поражала запись в его дневнике от 20 ноября 1907 года: «Я давно уже не читаю ничего, кроме него». Блоку было 27 лет...

По существу, об Андерсене почти не написано ничего достойного, о нём самом рассказывают его многочисленные письма, «Сказка моей жизни», стихи, драматические произведения, дневники, записные книжки...

Всё сказано – и ни-че-го.

Мне он представляется абсолютно одиноким человеком, и вся его жизнь была побегом от одиночества, он жаждал быть с людьми, но он был обречён. Бог наказывает, мучает того, кого любит. Он не создал семьи, хотя влюблялся, скорее романтически, он, может быть, самый главный романтик всех времён и народов, абсолютный, я бы сказал, романтик...

Его сказки – суть концентрированные романы; нужно владеть огромным Божьим даром, чтобы великие мысли, идеи выражать столь поэтично, ярко, доступно для образованных и простолюдинов, детей и взрослых. Вот уж писатель для всех и на все времена.

В сказках Андерсена – тоска по детям. В каждом ребёнке он видел своего ребёнка. Он никогда не был запанибрата с детьми, он уважал в них личность. При всей своей открытости он был довольно скрытным человеком, временами – совершенно скрытным, и э го при том, что он очень любил общество, публичное чтение, новых людей...

Его сказки дарили каждому ребёнку хоть по одному лучу. Он – солнце всемирного детства. Всего-то две вещи для этого нужно: любовь и талант... Он вдруг увидел – и вначале не поверил этому, – что сказки упруги той упругостью, которую он бы хотел видеть в своих романах и которой в них не было... Эти сказки писало его детство: узловатые руки старух из богадельни, бабушкины глаза, улочки Оденсе, его сады и цветы, его бабочки и водяная мельница, сочетание веселья и печали оживает в них, причудливо колдуя...

Его одиночество не нашло другого одиночества, чтобы слиться с ним, не могло вылиться в дружество, в любовь, но ворвалось в сказки и осветило их внутренним светом. Его одиночество одушевило другие одиночества вокруг – одиночество стула, фонаря, штопальной иглы. Любой лист был для него сотрудником жизни, явлением бытия, равным поцелую, улыбка волны или цветка становилась событием дня... а доброе слово запечатлевали скрижали души.

Астрология Андерсена...

Его сказки – солнечное сплетение его поэзии, неудачной любви, тщеславия нищеты, болезненной склонности к путешествиям и одиночеству толпы, нерастраченной нежности, страха критики, боязни повториться, поиска тем, сюжетов; герои многих сказок путешествуют, путешествие – спасение от болезненного покоя. Путешествия были его хлебом насущным. Душа требовала эликсира дороги.

Его личная жизнь – это литература, и только. Мелодию страданья он положил на музыку любви... Уголь, камень одиночества, страха, страданья он перерабатывал в свет стихов, романов, а главное – сказок.

Он был хорошим объектом для проповедей, ибо слишком ясно ощущал свою необразованность. Он ощущал своё несовершенство всем хаосом, пленённым оболочкой кожи. Его мечты были столь неисполнимыми, что исполнялись: он прославился. Пуповиной, которая не оборвалась и всегда связывала его с детством, была радость.

Каким-то образом мир природы и мир мечты был для него столь же значим, реален, как мир людей, он сбегал из одного мира в другой, переливался, передоверялся то одному, то другому миру... Глаза писателя смотрели на мир из глубоких глазниц, как из амбразуры.

Через тончайшую кожу его сказок можно было без труда различить кровеносную систему самого автора.

Принято думать, что описание длинных биографий всех известных предков великого человека по иному высветит нам облик искомого лица, я этого не нахожу, и даже наоборот: чем больше предков проходит перед нами, тем туманнее становится облик гения или таланта; при чём тут эти люди! – так и хочется воскликнуть огорчённым сердцем, всматриваясь в портреты выплывающих из исторической неизвестности людей, из-под вороха пыльных, отсыревших, сгнивших сведений не веет свежим воздухом правды и уж совсем нет поэзии в ворохе этих лежалых сведений.

Всякий раз, изучая предшественников гения, наталкиваешься на сопротивление времени, оно как бы говорит: тайны не найдёшь, а чистый воздух поэзии сказочника не вкусишь...

Но – перелистаем, перелистаем изъеденную мышами-биографами эти почти истлевшие страницы, самому Андерсену верить трудно: как поэт он многое приукрасил в своём детстве, да и во всей жизни. Воздадим ему за это должное: он как бы призвал не слишком увлекаться «Сказкой моей жизни». Она – именно сказка.

Биографии поэтов – а Андерсен всегда и везде в любых своих произведениях Поэт, даже в письмах – прежде всего в их произведениях: тут и хочешь, да не солжёшь: сказка есть правда, биография – ложь. В сказках Андерсена биографии больше, чем в биографии его...

«Сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок» – довольно наивна. Нет в сказке никакой лжи, только некая условность, определённая её рождением, жанром... Да и уроков – не нужно, сама жизнь преподносит всем нам столько уроков, на которых мы совсем не учимся, что хочется воскликнуть: да что же она такое: сказка?

А я – не знаю.

И не нужно этого знать, сказка она и есть сказка, и само определение её включает в себя и форму, и содержание, и все-все-всё, что ей присуще.

Что – предки Пушкина?

Что – предки Гомера?

Ван Гога?

Рембрандта?

А ничего... В лучшем случае – пиршество биографов... В худшем – а худшего случая у биографов не бывает, всё равно что-нибудь вкусненькое для себя отыщут, глядишь, хватит до конца жизни. Почему один – гений, а остальные – совершенно обыкновенны? Я отказываюсь это обсуждать.

Ясно, что предки Андерсена жили в нищете, в лучшем случае – в бедности... От бедности до гениальности один шаг, но предпочтительнее этот шаг делать с обратной стороны – от богатства к гениальности.

К счастью, история сохранила для нас фотографии Андерсена, и словесный портрет нам совершенно не нужен. Встретив такого человека на улице, мы подумали бы «чудак» – и, быть может, обернулись бы даже ему вослед: слишком нелепой была его походка, его просвещённые соплеменники так и окрестили его – «Орангутанг».

На фотографии Андерсен благообразен, скорее скрытен, чем открыт, про его маленькие глазки никак не скажешь, что он «широко открытыми глазами смотрит на мир», он широко смотрел в мир всем собой, он как бы был одним глазом, который видел совершенно всё – и то, что происходило вокруг, и то, что было сзади, и то, что творилось сбоку...

В Андерсене сказка достигла такого же расцвета, как миф в Гомере, пьеса в Шекспире, роман в Толстом и Достоевском... Я не берусь судить, в ком страдания больше – в Гамлете или в Дюймовочке; не зря самый нежный возраст человека, когда ум не закоснел в опыте, а чувства в самообмане, требует сказки, высшего воплощения жизни; детство и зрелость, в сущности, одно и то же, два ствола одного дерева. Оловянный солдатик принадлежит одинаково всем религиям мира, верующим и атеистам, они – прообраз будущей жизни.

Из Шекспира и Толстого не узнает ребёнок больше о жизни, чем из сказок Андерсена. Толстой и Достоевский – два ствола одного древа? – по существу, исчерпали вопросы реализма, пришёл Кафка, и началось всё сначала – с сотворения мира. Собрав мир из хаоса в единое облагороженное целое, Толстой и Достоевский как бы завершили историю. Мы ещё не отдаём себе в этом отчёта. Сама материя поняла, что ей нужно переразвитие, и привела в мир революции и войны, чтобы вновь воцарился хаос, который потом будут собирать в миропорядок и гармонию. И так было всегда во вселенной, приходят Толстые и Достоевские, Пушкины и Шеншины, чтобы вновь творить гармонию, – и так бесконечно... Мир, собранный в гармонию до последнего атома, требует разложения; двадцатых! век разъял гармонию, как только мир застывает, он распадается... В глубине его, в самой гармонической и в то же время критической точке вспыхивают революции.

Поэт Андерсен – критическая точка времени, место его наивысшей концентрации. Дании нет без Андерсена, электромагнетизм мог открыть и кто-то другой, а не один из братьев Эрстедов, но никто и никогда не напишет «Дюймовочку».

Андерсен – бог сказки, своеобразный Один: уйдя, он остался частью мира. Нынче модно слово «идеология». Андерсен – идеолог детства и зрелости. Он огорчался, когда его называли только автором сказок для детей – нет, нет и ещё раз нет! Он – идеолог жизни. Для детей и взрослых. Этого нельзя сказать даже о Шекспире. Какой настрадавшийся человек Дюймовочка! Её жизнь – сплошные слёзы и жажда рая.

– Андерсен! Не возомните о себе! – считали своим долгом учить его современники.

 
Он не возомнил о себе.
О нём возомнил весь мир
И через него понял себя!
 

Когда мир перестаёт ценить сказку, он переходит в трагедийное состояние. Андерсен – Шекспир вещей, того, что у мещан принято называть неодушевлёнными предметами. Интересно, как эти «неодушевлённые предметы» называют нас? Лучше не слушать!

Из молекул атомов добра он творил молекулы жизни...

Сказка – удивительный жанр. Она вмещает и роман – «Стойкий оловянный солдатик», «Снежная королева»; и анекдот – «Принцесса на горошине», «Голый король», и эссе – «Сказка нового века», «Колокол»...

Андерсен ухватил за хвост и философию своего века, и науку. Он жил на скрещении эпох. Сказка его – мир в миниатюре, миф в миниатюре, самое точное постижение времени в миниатюрном объёме...

Хотим мы того или нет – Андерсен творит человечество. Творит мир. Творит каждого из нас.

Здравствуй, сказочник прекрасный!

Он – метеорит, который приносит на землю жизнь в своих жёстких складках. Как метеорит врывается он в наш мир чувством прекрасного. И мы не в силах устоять перед этой красотой. Он всегда помнил полёт кометы в 1807 году, когда всё Оденсе вышло на улицы и боялось конца света. И он – подсознательно – боролся с этой засевшей в него мыслью. Он боролся против рутины, смерти, пошлости, всезнайства человечков, он ворвался той самой кометой в будущие века – кометой, дарящей жизнь!

«Дайте мне точку опоры, и я изменю мир».

А вот она, опора – росинка. Вот она, опора – капелька света. Другой точки опоры не существует. Философы этого никогда не поймут.

Откройте объятия радости. Горе само заключит вас в объятия.

Может быть, Киркегор просто обиделся на Андерсена. Почему он так зло отнёсся к нашему сказочнику? И он так же мучился, страдал и – мучимого, страдающего – несправедливо обидел. Современники никогда не видят главного. И разве в Андерсене нет экзистенциализма? Разве его герои не страдают? Но Андерсен – глубоко верующий человек. А экзистенциализм – это в основе своей противодействие, противоборство с Богом.

Глоток раздумья! Кислород раздумья! Век двадцатый задыхается от самого себя, как Сатурн, поедает он детей своих.

Есть ли век, который не век-волкодав?

В один прекрасный день всем стало ясно, что его творчество едва ли не лучшее, что есть в Дании вообще. С этой мыслью, помня Торвальдсена, Эленшлегера, Ингемана, нужно было сродниться. Это далось нации не сразу. Какой-то паренёк, бегавший за подачками, третируемый всеми, предмет насмешек, вдруг стал мировой величиной.

Согласитесь, с этим трудно, очень трудно примириться. Невозможно примириться.

   – Торвальдсен и Андерсен, – говорили датчане, скрепя сердцем.

   – Андерсен, Андерсен, Андерсен, – твердили подрастающие поколения.

Детям нельзя было противопоставить логику, потому что ими двигала великая любовь.

Дюймовочка так и не вспомнила о матери. Она покинула её, отправилась вдаль, унесённая жабой для своего сынка, а ей было даже мотылька жалко, к которому она привязала свой маленький кораблик...

Две необходимости сошлись, две одержимости – в псевдониме Андерсена Вильям, Ганс, Вальтер... Две одержимости, две грозы, что он искал посреди них?

В сердцевине юности сошлись они в Гансе, открытом всем мирам, ветрам, свободам... Шекспир распял мир на дыбе слова. Герои Скотта – воплощённое благородство. Оба – романтики. Оба – реалисты. Сколько благородного огня зажгли эти два имени?

Что такое литература? Это страсть. И только. Но у кого она есть?

Оба – зажигали олимпийский огонь благородства в сердцах юных. От чтенья обоих – дрожь благородного духовного наслажденья.

Невосстановимая юность восстанавливается в их благородстве. Может быть, благороден человек бывает только в юности, потом – другое. Зрелость – археолог, требующий раскопок юности.

Тьма зрелости освещается солнцем детства. Душа детства обречена стремиться к благородству. Хочется говорить афоризмами – мысли всегда находишь как самородки. Афоризм – степень упорядоченности мысли и чувства. Мир – всего лишь афоризм Бога...

Здравствуйте, прекрасный Сказочник. Мы навсегда в долгу перед Вами...

ОБ АВТОРЕ

В 2001 году А. Трофимов был удостоен Почётного Диплома Национальной секции международного Совета по детской литературе, Российского фонда культуры и Совета по детской книге России. В 2002 году был награждён почётным дипломом Пой степени «Золотое перо Московии». В 2003 году автор стал победителем Первого Всероссийского Национального конкурса «Берестяной свиток» в номинации «Лучшая экологическая сказка». Александр Трофимов – лауреат премии им. С. Есенина, Всероссийской премии Г. X. Андерсена.

Основные книги

Проза

«Праздник завтра». Повесть, рассказы. М.: Молодая гвардия, 1983. Послесловие Юрия Нагибина.

«Необходимей сердца». Повести, рассказы. М.: Советский писатель, 1986.

«Сентиментальная поэма». Повести, рассказы, стихотворения в прозе. М.: Советский писатель, 1990.

«Трудное утро». Юмористические рассказы. М.: Правда, Библиотечка «Крокодила», 1991.

«Тихие воды добра». Книга лирической прозы. М.: Столица, 1991.

«Вальс тюльпанов». Сказки и истории. М.: Современный писатель, 1995.

«А над Москвой летают птеродактили». Рассказы. М.: Современный писатель, 1997.

«Сын башмачника». Роман. М.: Армада, 1998.

«Шоколадные зайчики и поросята». Рассказы. М.: Современный писатель, 1998.

«Жизнь Андерсена». Главы из книги. М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2001.

«Дом дождя и другие истории». М.: Пашков Дом, 2003.

«Пятая группа крови». Рассказы и притчи. М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2004.

«100 писем о любви». М.: Новая линия, 2004.

Поэзия

«Зелёный остров». Стихи. М.: Молодая гвардия, 1985. Предисловие Николая Старшинова.

«Радость первого снега». Стихи. М.: Современник, 1989.

«Лунный ливень». Стихи. М.: Община, 1994.

«Все листья братья». Стихи. М.: РБП, 1994.

«Солнечное сплетение». Книга противоречий. М.: Община, 1995.

«Устало сердце не от боли». Стихи, М.: РБП, 1995.

«Я сын войны». Стихи. М.: РБП, 1995.

«Человек наоборот». Стихи. М.: Московский Парнас, 1997. «Старьёвщик детства». Стихи. М.: Московский Парнас, 1999. «Нелюдимая звезда». Стихи. М.: ТДН, 2001.

Писатель также является автором нескольких публицистических книг.

Некоторые статья и интервью о творчестве Александра Трофимова

С. Михалков. «О судьбе великого сказочника». Журнал «Слово», № 3,1998.

Л. Ханбеков. «Жизнь пылает, а мы и не слышим...». Несколько встреч с Александром Трофимовым. М.: Московский Парнас, 1998. (Книга о творчестве Александра Трофимова).

Н. Иванов. «Первое жизнеописание великого сказочника на русском языке». «Московский литератор», № 7,1998.

А. Жуков. «Сказочник – это дар» Журнал «Слово», № 5, 2000.

Г. Онанян. «Нужны ли сказки в третьем тысячелетии?» Газета «Литературная Евразия», № 1, 2000; «Вестник Международного Сообщества Писательских Союзов», № 1—2, 2000.

А.Трапезников. «Русский сказочник». «Московский литератор», № 10, 2000.

И. Нагаев. «Не я выбрал сказку, а она меня...». Интервью с А. Трофимовым. Журнал «Детская литература», № 4, 2002.

   A. Трапезников. «Последний романтик...». Альманах «Истоки». Вып. 11 (33). М.: РИФ, «РОЙ», 2002.

   B. Линник. «Ганс Христиан Андерсен – сказочник на всю жизнь» Интервью с А. Трофимовым. Газета «Слово», № 21 (342), 30 мая – 5 июня, 2003.

В. Широков. «Сесть с писателем на ветку». «Литературная газета», № 37, 2003.

А. Трапезников. «Кто-то звал его на земле...» «Московский литератор». № 4, февраль, 2004.

Ю. Кувалдин. «Метафизика повседневности». Предисловие к книге А. Трофимова «Записки сумасшедшего». М.: Издательство «Книжный сад», 2004.