Текст книги "Жажда познания. Век XVIII"

Автор книги: Александр Радищев

Тогда сделал я «Бригадира», скоро потом перевёл «Иосифа» и всё сие окончил в Москве, в которой познакомился я с одним полковником, человеком честным, но легкомысленным, имеющим жену препочтенную; но как она любила мужа своего смертно, а он разорялся на одну девку, то жизнь жены его была самая несчастная. Однажды я, проводя у них вечер, нашёл тут сестру её родную, женщину, пленяющего разума, которая достоинствами своими тронула сердце моё и вселила в него совершенное к себе почтение. Я познакомился с нею и скоро узнал, что почтение моё превратилось в нелицемерную к ней привязанность. Я не смел ей открыться, ибо она была замужем и не подавала мне ни малейшего повода к объяснению, напротив того, всегда меня убегала. И хотя я примечал, что шутки мои, чтение моих сочинений и вообще я ей не не нравился, однако важный её вид держал меня в почтении к ней. Скоро потом полковник с женою и с нею поехали в подмосковную и меня пригласили, а особливо она уговаривала меня с ними ехать, и мы на несколько дней переселились в деревню. Тут проживши с неделю, так я в неё влюбился, что никогда оставить её не мог, и с тех пор во всё течение моей жизни по сей час сердце моё всегда было занято ею. Ибо страсть моя основана на почтении и не зависела от разности полов. Здесь должен я сказать, что частое моё посещение полковника возбудило внимание публики. Клеветники приписали оное на счёт жены его; но я долгом чести и совести поставляю признаться, что сей слух был сущая клевета, ибо ни я к ней, ни она ко мне, кроме нелицемерного дружества, другого чувства никакого не имели. Из деревни возвратясь в Москву, стал я собираться в Петербург, а сестра полковницы к мужу, стоявшему с полком недалече от Москвы. Накануне моего отъезда, увидясь с нею наедине, открылся я ей в страсти моей искренно. «Ты едешь, – отвечала она мне, – и, бог знает, увидимся ли мы ещё; я на тебя самого ссылаюсь, как я тебя убегала и как старалась скрыть от тебя истинное состояние сердца моего; но разлучение с тобою и неизвестность свидания, а паче всего сильная страсть моя к тебе не позволяет мне долее притворяться; я люблю тебя и вечно любить буду». Я так почитал сию женщину, что признанием её не смел и помыслить воспользоваться; но, условясь с нею о нашей переписке, простился, оставя её в прегорьких слезах.

Я приехал в Петербург и привёз с собою «Бригадира» и «Иосифа». Надобно приметить, что я обе сии книги читал мастерски. Чтение моё заслужило внимание покойного Александра Ильича Бибикова и графа Григория Григорьевича Орлова[565]565
  Бибиков Александр Ильич (1729—1774) – генерал-аншеф, крупный государственный деятель при Екатерине II. Состоял в дружеской переписке с Д. И. Фонвизиным.
  Орлов Григорий Григорьевич (1734—1783) – военный и государственный деятель, фаворит Екатерины II.


[Закрыть], который её преминул донести о том государыне. В самый Петров день граф прислал ко мне спросить, еду ли я в Петергоф, и если еду, то взял бы с собою мою комедию «Бригадира». Я отвечал, что исполню его повеление. В Петергофе на бале граф, подошед ко мне, сказал: «Её величество приказала после балу вам быть к себе, и вы с комедиею извольте идти в Эрмитаж». И действительно, я нашёл её величество, готовую слушать моё чтение. Никогда не быв столь близко государя, признаюсь, что я начал было несколько робеть, но взор российской благотворительницы и глас её, идущий к сердцу, ободрил меня; несколько слов, произнесённых монаршими устами, привели меня в состояние читать мою комедию пред нею с обыкновенным моим искусством. Во время же чтения похвалы её давали мне новую смелость, так что после чтения был я завлечён к некоторым шуткам и потом, облобызав её десницу, вышел, имея от неё всемилостивейшее приветствие за моё чтение.

Дни через три положил я из Петергофа возвратиться в город, а между тем встретился в саду с графом Никитою Ивановичем Паниным[566]566
  Панин Никита Иванович (1718—1783) – государственный деятель, в 1763—1784 гг. руководил внешнеполитическим ведомством, возглавлял придворную группировку, оппозиционную Екатерине II и стремившуюся возвести на престол её сына Павла Петровича.


[Закрыть], которому я никогда представлен не был; но он сам, остановив меня: «Слуга покорный, – сказал мне, – поздравляю вас с успехом комедии вашей; я вас уверяю, что ныне во всём Петергофе ни о чём другом не говорят, как о комедии и о чтении вашем. Долго ли вы здесь останетесь?» – спросил он меня. «Через несколько часов еду в город», – отвечал я. «А мы завтра, – сказал граф. – Я ещё хочу, сударь, – продолжал он, – попросить вас: его высочество желает весьма слышать чтение ваше, и для того по приезде нашем в город не умедлите ко мне явиться с вашею комедиею, а я представлю вас великому князю, и вы можете прочитать её нам». – «Я не премину исполнить повеление ваше, – отвечал я, – и почту за верх счастия моего иметь моими слушателями его императорское высочество[567]567
  Его высочество – наследник престола Павел Петрович (1754—1801), сын Петра III и Екатерины II, император с 1796 г.


[Закрыть] и ваше сиятельство». – «Государыня похваляет сочинение ваше, и все вообще очень довольны», – говорил граф. «Но я тогда только совершенно доволен буду, когда ваше сиятельство удостоите меня своим покровительством», – ответствовал я. «Мне будет очень приятно, – сказал он, – если могу быть вам в чём полезен». Сие слово произнёс он с таким видом чистосердечия и честности, что сердце моё с сей минуты к нему привержено стало и как будто предчувствовало, что он будет мне первый и истинный благодетель.

По возвращении моём в город узнал я на другой день, что его высочество возвратился. Я немедленно пошёл во дворец к графу Никите Ивановичу. Мне сказали, что он в антресолях; я просил, чтобы ему обо мне доложили. В ту минуту позван был я к графу; он принял меня очень милостиво. «Я тотчас оденусь, – сказал он мне, – а ты посиди со мною». Я приметил, что он в разговорах своих со мною старался узнать не только то, какие я имею знания, но и какие мои моральные правила. Одевшись, повёл меня к великому князю и представил ему меня как молодого человека отличных качеств и редких дарований. Его высочество изъявил мне в весьма милостивых выражениях, сколько желает он слышать мою комедию. «Да вот после обеда, – сказал граф, – ваше высочество, её услышите». Потом, подошед ко мне: «Вы, – сказал, – извольте остаться при столе его высочества». Как скоро стол отошёл, то после кофе посадили меня, и его высочество с графом и с некоторыми двора своего сели около меня. Через несколько минут тоном чтения моего произвёл я во всех слушателях прегромкое хохотанье. Паче всего внимание графа Никиты Ивановича возбудила Бригадирша. «Я вижу, – сказал он мне, – что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тётушку, или какую-нибудь свойственницу». По окончании чтения Никита Иванович делал своё рассуждение на мою комедию. «Это в наших нравах первая комедия, – говорил он, – и я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали, однако, роль её столько интересною, что всё хочется её слушать; я не удивляюсь, если сия комедия столь много имеет успеха; советую вам но оставлять вашего дарования». – «Ваше сиятельство, – говорил я, – для меня ничего лестнее быть не может, как такое одобрение ваше». Его высочеству, с своей стороны, угодно было сказать мне за моё чтение многие весьма лестные приветствия. А граф, когда вошли мы в другую комнату, сказал: «Вы можете ходить к его высочеству и при столе оставаться, когда только хотите». Я благодарил за сию милость. «Одолжи же меня, – сказал граф, – и принеси свою комедию завтра ввечеру ко мне. У меня будет моё общество, и мне хочется, чтобы бы её прочли». Я с радостию обещал сие графу, и на другой день ввечеру чтение моё имело тот же успех, как и при его высочестве.

Я забыл сказать, что имел дар принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей. Тогда передражнивал я покойного Сумарокова, могу сказать, мастерски и говорил не только его голосом, но и умом, так что он бы сам не мог сказать другого, как то, что я говорил его голосом; словом сказать, вечер провели очень весело, и граф мною был чрезмерно доволен.

Первое воскресенье пошёл я к его высочеству и там должен был повторить то, что я делал у графа ввечеру. Дарование моё понравилось всем, и граф обошёлся со мною отменно милостиво.

В сей день представлен был я графом брату его, графу Петру Ивановичу, который звал меня на другой день обедать и читать комедию. «И я у тебя обедаю, – сказал граф брату своему, – я не хочу пропустить случая слушать его чтение. Редкий талант! У него, братец, в комедии есть одна Акулина Тимофеевна: когда он роль её читает, тогда я самое её и вижу и слышу».

Чтение моё у графа Петра Ивановича имело успех обыкновенный. Покойный граф Захар Григорьевич[568]568
  Покойный граф Захар Григорьевич – Чернышёв 3. Г. (1722—1784), русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал. В 1773—1784 гг. – президент Военной коллегии, в 1782—1784 гг. – градоначальник Москвы.


[Закрыть] был тут моим слушателем. «А завтра, – сказал он мне, – милости прошу откушать у меня и прочесть комедию вашу». Потом пригласил он обоих графов. Граф Иван Григорьевич Чернышов сделал мне ту же честь, и я вседневно зван был обедать и читать. Равное же внимание ко мне показали: граф Александр Сергеевич Строганов[569]569
  Строганов Александр Сергеевич (1733—1811)—зять вице-канцлера М. И. Воронцова, президент Академии художеств.


[Закрыть], который всю жизнь свою посвятил единой добродетели, граф Андрей Петрович Шувалов[570]570
  Шувалов Андрей Петрович (1745—1789) – граф, литератор, был директором Ассигнационного банка.


[Закрыть], покойные: графиня Мария Андреевна Румянцева, графиня Катерина Борисовна Бутурлина и графиня Анна Карловна Воронцова. И я, объездя звавших меня, с неделю отдыхал; а между тем, приехал ко мне тот князь, с коим я имел неприятное общество. Он рассказывал мне, что весь Петербург наполнен моею комедиею, из которой многие острые слова употребляются уже в беседах. «Мне поручил, – сказал князь, – звать тебя обедать граф. Поедем к нему завтра». Сей граф был человек знатный по чинам, почитаемый умным человеком, но погрязший в сладострастии. Он был уже старых лет и всё дозволял себе, потому, что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал даже бытие вышнего существа. Я поехал к нему с князем, надеясь найти в нём по крайней мере рассуждающего человека; но поведение его иное мне показало. Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше сказать, своё безбожие, при молодых людях, за столом бывших, и при слугах. Рассуждения его были софистические[571]571
  Софистические рассуждения – рассуждения с использованием софизмов – ложных по существу умозаключений, формально кажущихся правильными, основанных на преднамеренном нарушении законов логики.


[Закрыть] и безумие явное, но со всем тем поколебали душу мою. После обеда поехал я с князем домой. «Что, – спросил он меня, – нравится ли тебе это общество?» – «Прошу меня от него уволить, – отвечал я, – ибо не хочу слышать таких умствований, кои не просвещают, но помрачают человека». Тут казалось мне, что пришло в мою голову наитие здравого рассудка. Я в карете рассуждал о безумии неверия очень справедливо и объяснялся весьма выразительно, так что князь ничего отвечать мне не мог.

Скоро двор переехал в Царское Село; а как тот кабинет-министр, при коем я находился, должен был, по званию своему, следовать за двором, то взял и меня в Царское Село. Я, терзаем будучи мыслями, поселёнными в меня безбожническою беседою, хотел досужное время в Царском Селе употребить на дело мне полезнейшее, а именно: подумав хорошенько и призвав бога в помощь, хотел определить систему мою в рассуждении веры. С сего времени считаю я вступление моё в совершенный возраст, ибо начал чувствовать действие здравого рассудка. [...]

Из разных печатных и рукописных книг, сообщённых известий

и словесных преданий собрал Николай Новиков

Не тщеславие получить название сочинителя, но желание оказать услугу моему отечеству к сочинению сея книги меня побудило. Польза, от таковых книг происходящая, всякому просвещённому читателю известна; не может также быть неведомо и то, что все европейские народы прилагали старание о сохранении памяти своих писателей, а без того погибли бы имена всех в писаниях прославившихся мужей. Однако Россия по сие время не имела такой книги, и, может быть, сие самое было погибелию многих наших писателей, о которых никакого ныне не имеем мы сведения. Ныне наступило то время, в которое неусыпным попечением премудрый нашея императрицы исправляются погрешности предков наших. Под благополучным владением Екатерины Великия Россия вступила на такий степень величества, что все иностранные народы счастию её завиствуют и удивляются. Невольница татарская приводит в трепет Мустафу и Магомеда[573]573
  Невольница татарская приводит в трепет Мустафу и Магомеда – речь идёт о русско-турецкой войне 1768—1774 гг. Невольница татарская – Россия, пережившая в 1240—1480 гг. золотоордынское иго.


[Закрыть]; погруженная прежде в невежество Россия о преимуществе в науках спорит с народами, целые веки учением прославлявшимися; науки и художества в ней распространяются, а писатели наши прославляются. Свидетельствуют сие многие подлинные наши на иностранные языки переведённые книги. Всякие известия, до российской истории касающиеся, иностранными народами принимаются со удовольствием. Между прочими в 1766 году некто российский путешественник сообщил в лейпцигский журнал известие о некоторых российских писателях[574]574
  ...некто российский путешественник сообщил в лейпцигский журнал известие о некоторых российских писателях... – В 1768 г. в Лейпциге были опубликованы «Известия о некоторых русских писателях». Точное авторство этого сочинения не установлено.


[Закрыть], которое во оном журнале на немецком языке напечатано и принято с великим удовольствием. Но сие известие весьма кратко, а притом инде не весьма справедливо, а в других местах пристрастно написано. Сие самое было главным поощрением к составлению сея книги; но сколь сие трудно, благоразумный читатель и без моего в том объяснения рассудить может; исключая то, что первые следы во всяком деле пролагать трудно, должен я был большую часть наших писателей собирать по словесным только преданиям. Не в порицание неизвестному писателю, сообщившему в лейпцигский журнал описание наших авторов, упомянул я здесь о его известии и не в похвалу себе; но только для того, чтобы показать, сколь трудно в первый раз издавать такого рода сочинения. Мой словарь имеет свои погрешности и, может быть, столько же ещё не достигает до достоинства своего имени, как и то известие, о котором я упомянул. Есть и такие в книге моей погрешности и недостатки, которые и сам я усматривал; но они остались неисправленными потому, что я не мог никак достовернейшего получить известия. И сие-то принудило меня в заглавии сея книги написать «Опыт исторического словаря о российских писателях». Я старался собирать имена всех наших писателей; но при отпечатании моей книги получил я ещё о многих известие, а сие самое подаёт надежду, что и ещё многие откроются. В таком случае остаётся мне просить вспомоществования в моём труде от многих читателей. Всякий любитель словесных наук, имеющий сведение о ком-либо из наших писателей, в сию книгу не внесённых, или в поправление изданного написав, может сообщить в письме к сочинителю сей книги, которое будет с благодарностию и со удовольствием поместится в продолжение сего «Словаря». Я не исключаю из сего и критик, на благоразумии и справедливости основанных: они тем приятнее для меня будут, чем более способствовать станут к приведению в совершенство сея книги. Если кто соблаговолит прислать такие письма из живущих в здешнем городе, те могут оные сообщить к переплётчику, у которого книга сия продаваться будет; а из других городов могут подписывать на имя сочинителя и посылать по почте, а моё старание будет получать оные с почтового двора. Чем более будет сообщено ко мне таких известий, тем больше удостоверится я, что труд мой от просвещённого общества заслуживает внимание.[...]

А

Ададуров Василий Евдокимович[575]575
  Ададуров Василий Евдокимович (1709—1780) – учёный и государственный деятель, учился в гимназии и университете при Академии наук, а в 1733 г. стал первым её адъюнктом из русских (по высшей математике), известен также как переводчик и преподаватель русского языка, среди его учеников была и будущая императрица Екатерина II, в царствование которой занимал высокие посты в государственном управлении.


[Закрыть], тайный советник, сенатор, Московского университета куратор и ордена святыя Анны кавалер, человек учёный и просвещённый, будучи адъюнктом Академии наук, сочинил «Правила российской орфографии» и перевёл на российский язык немало весьма изрядных и полезных книг.

Аничков Димитрий[576]576
  Аничков Дмитрий Сергеевич (1733—1788) – просветитель, философ и математик, сын подьячего, учился в Московском университете в 1755—1761 гг., затем преподавал в нём, с 1771 г. – профессор, в 1769 г. подготовил диссертацию «О начале и происшествии натурального богопочитания», в которой возникновение религии объяснял страхом и невежеством людей; автор учебных пособий по математике и военно-инженерному делу.


[Закрыть], Московского императорского университета философии и свободных наук магистр, сочинял слова 1) о том, что мир сей есть ясным доказательством премудрости божией, и что в нём ничего но бывает по случаю, напечатанные в Москве 1767 года; 2) о истинном богопознании, весьма много похваляемое за свободное и ясное сей важной материи объяснение, напечатанное в Москве ж, и ещё некоторые другие.

Афонин Матвей[577]577
  Афонин Матвей Иванович (1739—1810) – естествоиспытатель и агроном, учился в Московском университете, завершил образование за границей, после возвращения первым стал преподавать в университете земледелие. Самое известное сочинение – «Слово о пользе, знании, собирании и расположении чернозёму, особенно в хлебопашестве» (1771 г.), вышел в 1777 г. в отставку и продолжал агрономические опыты.


[Закрыть], Императорского Московского университета натуральной истории экстраординарный профессор, сочинил несколько торжественных слов, напечатанных в Москве в разных годах.

Б

Барсов Антон[578]578
  Барсов Антон Алексеевич (1730—1791) – учёный-лингвист и общественный деятель, сын учителя Славяно-греко-латинской академии, где начал своё образование, в 1748—1753 гг. – студент Академического университета, в 1755 г. прибыл в Московский университет профессором математики (с 1761 г. – красноречия). Его «Краткие правила российской грамматики» выдержали за 1771—1802 гг. 10 изданий и служили основным учебником русского языка. С 1783 г. член Российской академии.


[Закрыть], Московского императорского университета профессор красноречия, сочинил на нредприятое с благополучным успехом окончанное прививание оспы е. и. в., весьма изрядное слово, напечатанное ноября 10 дня 1768 года, много похваляемое за чистоту российского слога, и протчия красоты в нём находящиеся; есть и ещё несколько слов его сочинения.

Башилов Семён[579]579
  Башилов Семён (1741—1770) – один из первых издателей древнерусских памятников, переводчик произведений античных философов, французских просветителей и учёных Петербургской Академии наук.


[Закрыть], родился в Троицкой лавре от приказного служителя, а в 1757 году вступил в Московский университет и обучался латинскому и французскому языку, риторике и мафиматике, где за прилежность я успехи в науках получил медали. В 1762 году взят обратно в Троицкую лавру, и обучал в тамошней семинарии мафиматике, а оттуда взят был для отправления в Англию, при студентах инспектором; но по приезде в Петербург увидел, что за различными его припадками туда ехать не мог; и определён был в Императорскую Академию наук переводчиком. В 1769 году из Академии перешёл в Комиссию о сочинении проекта Новаго уложения, сочинителем; в 1770 году взят был в Правительствующий Сенат, и произведён секретарём; но умножившиеся его припадки чахотной болезни и другие не допустили его пользоваться милостию его благодетеля; ибо он умер того ж года июля 11 дня горячкою. Сей был человек разумный и просвещённый, упражнялся много во словесных науках; будучи при Академии издал он под своим смотрением две части «Никоновской летописи»[580]580
  Никоновская летопись – общерусский летописный свод, составленный в XVI в. Один из его списков принадлежал позднее патриарху Никону.


[Закрыть], «Судебник царя Иоанна Васильевича»[581]581
  Судебник царя Иоанна Васильевича – утверждён в 1550 г. как сборник законов Российского централизованного государства.


[Закрыть], перевёл много весьма полезных книг с великим успехом и сочинил довольно сатирических писем, напечатанных в еженедельном сочинении «Ни то, ни сё»[582]582
  «Ни то ни сё» – «Ни то ни сио в прозе и стихах», ежесуботнее издание 1769 г. Вышло 20 листов (номеров) журнала тиражом в 600 экз.


[Закрыть], изданном 1769 года в Санктпетербурге. Вообще слог его чист и приятен.

Богданович Ипполит[583]583
  Богданович Ипполит Фёдорович (1743—1803) – поэт, родился в украинской дворянской семье, в 1761 г. окончил Московский университет. Лучшее произведение – поэма «Душенька» (впервые напечатана в 1778 г., а полностью в 1783 г.), в ней использован античный сюжет во французской обработке Ж. Лафонтена, но стилизован под русские народные сказки. Переводчик произведений французских просветителей и исторических сочинений.


[Закрыть], государственной коллегии Иностранных дел переводчик, человек молодой, но искусный в словесных науках, также во французском, италиянском и российском языках. Сочинил поэму «Сугубое блаженство», довольно торжественных, духовных и анакреонтических од, эпистол, стансов, басен, сказок, сонетов, эклог, элегий, идиллий, эпиграмм, писем и других сатирических сочинений, которые все напечатаны в ежемесячных сочинениях «Полезном увеселении», 1760, 1761, 1762 гг. в Москве и других книгах. Перевёл с италиянского языка г. Мишеля Анжело жизнети песнь е. и. в. с совершенным искусством. Означенные его поэма, песнь и некоторые оды напечатаны в Санктпетербурге и похваляются много знающими людьми [...]

Булатницкий Егор[584]584
  Булатницкий Егор (ум. 1767) – переводчик с итальянского языка пьесы К. Гольдони «Сердечный магнит» (поставлена и напечатана в 1759 г.) и «Новой итальянской грамматики», ставшей учебником для университетской гимназии.


[Закрыть], Московского университета студент, умер 1767 года в Москве. Он сочинил «Итальянскую грамматику», которая напечатана в Москве 1760 года.

В

Вениаминов Пётр[585]585
  Вениаминов Пётр Дмитриевич (1733—1775) – врач, ботаник, химик, в 1755 г. из Славяно-греко-латинской академии поступил в Московский университет. Закончив образование за границей, был профессором университета по кафедре медицинской ботаники. Самое известное сочинение – «Слово о свойствах и пользе растений».


[Закрыть], Императорского Московского университета медицины доктор и профессор. Сочинил многие изрядные слова и речи, а напечатаны из них некоторые 1766 и 1767 годов в Москве.

Верёвкин Михайло[586]586
  Верёвкин Михаил Иванович (1732—1795) – писатель и государственный деятель, сын гвардейского офицера, учился в Морском шляхетском корпусе, в 1756 г. определён при И. И. Шувалове на службу в Московский университет, в 1759—1761 гг. – директор университетской гимназии в Казани, в дальнейшем – на службе в кабинете Екатерины II переводчиком и «у других дел». С 1782 г. член-корреспондент Петербургской Академии наук, с 1785 г. – член Российской академии. Переводчик книг исторического и географического содержания, автор стихов, комедий, «Хозяйственного деревенского календаря».


[Закрыть], коллежский советник, сочинил памянник на всякий день стихами весьма изрядно и много других стихотворных сочинений, напечатанных в ежемесячном сочинении «Полезное увеселение», изданном в Москве 1761 года, но он большую от общества заслужил похвалу и более во оном известен переводом на российский язык «Сюллиевых записок», которого издано уже две части 1771 года в Москве. Сей перевод всеми знающими людьми много похваляется.

Верещагин Иван[587]587
  Верещагин Иван Афанасьевич – впоследствии студент Московского университета, автор ряда од, изданных в 1775—1793 гг., одной из тем которых были успехи наук в России.


[Закрыть], Троицкой семинарии студент философии, писал стихи, из них напечатана одна только его торжественная ода в Санктпетербурге 1771 года.

Волков Фёдор Григорьевич родился в городе Костроме от тамошнего купца Григорья Волкова 1729 года, февраля 9 дня. По смерти его отца вышла мать его за ярославского купца Фёдора Подушкина, почему и дети её переехали с нею на житьё в Ярославль, в дом своего вотчима. Сей Полушкин был заводчик селитряных и серных заводов. Он, увидя остроту старшего своего пасынка, отослав его в Москву для обучения музыке и немецкому языку, на котором он потом говорил как природный немец. Прочие дарования сего острого человека начали оказываться ещё в его юности. Он не имел нималой склонности к промыслам своего вотчима, но пристрастно прилежал к познанию наук и художеств. Живописи обучился он сам собою ещё в ребячестве, непрестанно рисуя и срисовывая всякие виды. Таким образом упражнялся он и в резном искусстве, чему осталися доказательством и поныне в приходской их церкви резные царские двери, на которых «Тайная вечеря» весьма изрядно выработана; а в рассуждении живописи оставил он множество картин своей выдумки и работы. Впрочем, главная его склонность была к театру: с самых юных лет начал он упражняться в театральных представлениях с некоторыми приказными служителями. Из первых игранных им комедий были сочинённые святым Дмитрием Ростовским. Склонность сия, так, как и к прочим наукам и художествам, возрастала в нём по мере его во оных упражнениях; а проницательный и острый его разум поспешествовал ему без всякого, можно сказать, предводителя доходить во оных до возможного совершенства.

В 1746 году отправлен он был вотчимом своим в Санктпетербург для некоторых дел по его промыслу; но он по приезде в сию резиденцию, исправя наперёд порученное ему дело, дал полную свободу стремлению и любопытству своих склонностей. Познакомясь с живописцами, музыкантами и другими художниками, бывшими тогда при императорском Итальянском театре, не упустил ни одной редкости, которую бы не осмотрел и не постарался узнать обстоятельно. Более всего прилепился он к театру и, по случаю знакомства несколько раз видя представление итальянской оперы, почувствовал желание сделать и у себя в Ярославле театр, дабы представлять на нём самому русские театральные сочинения. Сего ради ходил он несколько раз на театр, чтобы обстоятельнее рассмотреть оного архитектуру, махины и прочие украшения; и как острый его разум всё понимать был способен, то сделал он всему чертежи, рисунки и модели. Оставалось только получить ему понятие о театральной игре. В сём случае имел он прибежище к итальянским актёрам, которые хотя и сами не весьма были далеки в актёрской должности, но г. Волков дошёл наконец до познания её красот и тонкостей остротою своего разума и врождённой к театру способности.

По возвращении своём в Ярославль и давши отчёт в своей посылке, начал он помышлять о исполнении своего намерения, и напоследок, по многих в том трудах, сделал он небольшой театр в своей комнате и, приговори к себе братьев своих и других нескольких молодых людей, начал на нём играть. Вотчим его был отчасти доволен, что мог повеселить своих гостей невиданною ими редкостию, а паче потому, что мог хвалиться иметь в своём доме то, о чём в других и понятия не имели; впрочем, упражнение своего пасынка почитал он детскими игрушками; но сии игрушки скоро переменили свой вид и положили некоторое основание российскому театру.

Г. Волков умел заставить восчувствовать пользу и забавы, происходящие от театра, и самых тех, которые знания, ни вкуса во оном не имели. Вскоре маленький театр стал тесен для умножающегося числа зрителей. Надлежало его распространить или сделать совсем новый. Но как вотчим его не столь был тороват, чтобы покупать такие забавы, к которым он не весьма был страстен, толь дорогою ценою, то Фёдор Григорьевич возымел прибежище к зрителям. Они уже столько к театру им были приучены, что не захотели лишиться сей забавы. Каждый из них согласился дать по некоторому числу денег на построение нового театра, который старанием г. Волкова и построен и столь был пространен, что мог помещать в себе до 1000 человек. При строении сего театра был он сам архитектором, живописцем и машинистом; а когда приведён был оный ко окончанию, то сделался он на сём театре и главным директором и первым актёром. На сём новом театре начал он с прочими представлять оперы: «Тигово милосердие», «Евдоксию венчанную» и другие драмы, переведённые на российский язык. Сделано было приличное к тому платье и прочее, чему всему сам он был изобретатель.

Слух о сём театре дошёл наконец до императорского двора. В сие время об основании российского театра имели уже попечение, и сочинённые первым основателем российского театра г. Сумароковым трагедии были играны на комнатном придворном театре благородными особами. По причине сего-то слуха и потребован был ко двору по именному указу сей г. Волков в 1752 году.

По приезде его в Петербург в сей самый год со всеми актёрами, бывшими при его театре, был он представлен её величеству и получил повеление играть трагедии г. Сумарокова на комнатном театре. Посему и представили они «Хорева», «Синава и Трувора», «Гамлета» и драму «Грешник». Искусные и знающие люди увидели превеликие способности в сём г. Волкове и прочих его сотоварищах, хотя игра их и была только что природная и не весьма украшенная искусством. Её величество указала всех их отдать в кадетский корпус для обучения приличным знанию их наукам; почему и отосланы они были тогда все. Что же касается до самого г. Волкова, то он, будучи уже обучен, упражнялся более в чтении полезных книг для его искусства, в рисованье, музыке и в просвещении своего знания всем тем, чего ему ещё недоставало. Там же в свободное от наук время сделал он сам маленький театр, состоящий из кукол, искусно им самим сделанных; но он не имел удовольствия сего своего предприятия довесть до окончания. Одним словом, в бытность свою в кадетском корпусе употреблял он все старания выйти из оного просвещеннейшим, в чём и успел совершенно.

Наконец в 1756 году учреждён был российский театр и директором оного пожалован был г. Сумароков. Фёдор Григорьевич был во оный назначен первым актёром, а прочим его товарищам даны были роли по их способностям. Тогда г. Волков показал свои дарования в полном уже сиянии, и тогда-то увидели в нём великого актёра; и слава его подтверждена была и иностранцами, словом, он упражнялся в сей должности до конца своей жизни с превеликою о себе похвалою.

В сие время сочинил он многие мелкие стихотворения; наконец начал писать похвальную оду Петру Великому, расположи её в 40 куплетов; но сочинив оной только 15 строф, отвлечён был от окончания оной разными обстоятельствами.

В 1759 году послан был г. Волков в Москву для учреждения российского театра, который установи совершенно, возвратился он в том же году обратно в Петербург.

В 1762 году, по благополучном восшествии на всероссийский престол Екатерины Великия, пожалован он был за оказанные им отличные услуги российским дворянином и деревнями. Сие новое достоинство нимало не уменьшило склонность его к театру; однако же после сего удалось ему сыграть один только раз в трагедии «Семире» роль Оскольда в Москве, чем он окончил игру свою и жизнь. Смерти его было причиною следующее обстоятельство: он получил повеление вымыслить и расположить публичный маскерад для увеселения народного, который он и сочинил под именем «Торжествующая Минерва». По приготовлении ко оному платья и машин, по предписанию его, представлен был сей маскерад публичным шествием генваря 30, февраля 1 и 2 дня 1763 года. Г. Волков, желая, чтобы наблюдён был во оном везде порядок, ездил верхом и надсматривал над всеми его частями, отчего и получил сильную простуду, а потом вскоре горячку; наконец сделался у него в животе антонов огонь, отчего и скончался 1763 года апреля 4 дня, на 35 году от рождения, к великому и общему всех сожалению. Тело его с великолепною и богатою церемониею погребено в присутствии знатнейших придворных кавалеров и великого множества людей различного состояния в Андроньеве монастыре.

Сей муж был великого, обымчивого и проницательного разума, основательного и здравого рассуждения и редких дарований, украшенных многим учением и прилежным чтением наилучших книг. Театральное искусство знал он в вышем степене; при сем был изрядный стихотворец, хороший живописец, довольно искусный музыкант на многих инструментах, посредственный скульптор и, одним словом, человек многих знаний в довольном степене. С первого взгляда казался он несколько суров и угрюм; но сие исчезало, когда находился он с хорошими своими приятелями, с которыми умел он обходиться и услаждать беседу разумными и острыми шутками. Жития был трезвого и строгой добродетели; друзей имел немногих, но наилучших, и сам был друг совершенный, великодушный, бескорыстный и любящий вспомоществовать. Сочинения его весьма много имеют остроты, а особливо ода Петру Первому великой достойна похвалы, и которая так же, как почти и все прочие сочинения, по смерти его утратились. Из его сочинений остались известными мне только две песни: «Ты проходишь мимо кельи, дорогая»; «Станем, братцы, петь старую песню», и одна эпиграмма. Изобретённый им маскерад напечатан в Москве 1763 года, который довольно показывает обширность его знания, искусства и учёности. Притом осталось по нём несколько картин, им написанных, грудная статуя Петра Великого, им сделанная, и другие некоторые знаки разума его и прилежания. Г. Сумароков о смерти его написал следующую элегию.

Элегия

к г. Дмитревскому на смерть г. Волкова

 
Пролей со мной поток, о Мельпомена, слёзный:
Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Преставился мой друг; прости, мой друг любезный!
Навеки Волкова пресеклися часы!
Мой весь метётся дух, тоска меня терзает,
Пегасов предо мной источник замерзает.
Расинов я театр явил, о россы, вам;
Богиня! а тебе поставил пышный храм:
В небытие теперь сей храм перенесётся.
И основание его уже трясётся.
Сё смысла моего и тщания плоды;
Сё века целого прилежность и труды!
Что, Дмитревский, зачнём мы с сей теперь судьбою?
Расстался Волков наш со мною и с тобою
И с музами навек; воззри на гроб его:
Оплачь, оплачь со мной ты друга своего,
Которого, как нас, потомство не забудет;
Переломи кинжал; Котурна уж не будет;
Простись с отторженным от драмы и от нас:
Простися с Волковым уже в последний раз,
В последнем как ты с ним игрании прощался,
И молви, как тогда Оскольду извещался,
Пустив днесь горькие струи из смутных глаз:
Коликим горестям подвластны человеки;
Прости, любезный друг, прости, мой друг, навеки.
 

Я сообщаю моим читателям известную мне эпиграмму сочинения г. Волкова, которая хотя малое подаст понятие о его стихотворстве тем, которые его сочинения не читывали. Хотел бы я сообщить и все его стихотворения, но ни у кого не смог отыскать.

Эпиграмма

 
Всадника хвалят: хорош молодец!
Хвалят другие: хорош жеребец!
Полно, не спорьте, и конь и детина
Оба красивы; да оба скотина.
 

Д

Десницкий Семён[588]588
  Десницкий Семён Ефимович (ок. 1740—1789) – русский просветитель, юрист. Учился в Московском и Глазговском (Шотландия) университетах. Первым начал научную разработку русского права и преподавание его на русском языке.


[Закрыть], Московского императорского университета магистр свободных наук, юриспруденции доктор, римских и российских прав публичный экстраординарный профессор, сочинил изрядное слово о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции, которое напечатано в Москве 1768 года и ещё несколько других слов, напечатанных там же.

Домашнев Сергей[589]589
  Домашнев Сергей Герасимович (1743—1795) – поэт и переводчик, учился в Московском университете, затем был на военной и придворной службе, депутат Уложенной комиссии от сумского дворянства, в 1775—1783 гг. – директор Академии наук, его близость к оппозиционным Екатерине II кругам привела к отставке и высылке из Петербурга.


[Закрыть], штаб-офицер полевых полков, писал стихи. Его последний две оды, первая на взятие Хотина, а другая на морское при Чесме сражение; весьма изрядны и заслуживают похвалу. Он сочинил краткое описание некоторых наших стихотворцев весьма не худо; также о «Пользе наук», «Сатирический сон», оду на любовь, и другия мелкия стихотворении напечатанный в ежемесячном сочинении «Полезное увеселение» 1761 и 1762 годов в Москве. Перевёл в стихи Волтерову сказку: «Что нравится женщинам»; также Мармонтелевых нравоучительных сказок 12, напечатанных 1764 в Москве в 2 частях. Есть ещё и другия его стихотворения, но они в свет не изданы.