Текст книги "Бунин. Жизнеописание"
Автор книги: Александр Бабореко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
13 апреля (воскресенье) 1903 г.
Вход в Босфор показался мне диковатым, но красивым. Гористые пустынные берега, зеленоватые, сухого тона, довольно резких очертаний. Во всем что-то новое глазу. Кое-где почти у воды маленькие крепости, с минаретами. Затем пошли селения, дачи. Когда пароход, следуя изгибам пролива, раза два повернул, было похоже на то, что мы плывем по озерам. Похоже на Швейцарию… Подробно все расскажу при свидании, а пока буду краток. Босфор поразил меня красотой, Константинополь. Часов в десять мы стали на якорь, и я отправился с монахом и греком Герасимом в Андреевское Подворье. В таможне два турка долго вертели в руках мои книги, не хотели пропустить. Дал 20 к. – пропустили. В Подворье занял большую комнату. Полежав, отправился на Галатскую башню» [256]256
Жизнь Бунина. С. 219–222.
[Закрыть] .
Проводник Герасим «очень хорошо показал ему Константинополь, – пишет Вера Николаевна, – когда через четыре года я попала туда вместе с Иваном Алексеевичем, то была поражена его знанием этого сказочного города.
Кроме обычных мест, посещаемых туристами, Герасим водил его в частные дома, к гречанкам необыкновенной толщины, похожим на родственниц Цакни, любезно угощавшим его вареньем со студеной водой, где-нибудь на Золотом Роге.
Византия мало тронула в те дни Бунина, он не почувствовал ее, зато Ислам вошел глубоко в его душу…
Я считаю, что пребывание в Константинополе в течение месяца было одним из самых важных, благотворных и поэтических событий в его духовной жизни.
После женитьбы, после разрыва с женой, после беспорядочной жизни в столицах, Одессе и даже Ялте он, наконец, обрел душевный покой, мог, не отвлекаясь повседневными заботами, развлечениями, встречами, даже творческой работой, подумать о себе. Отдать себе отчет в том, как ему следует жить.
Он взял с собой книгу персидского поэта Саади „Тезкират“, он всегда, когда отправлялся на Восток, возил ее с собой. Он высоко ценил этого поэта, мудреца и путешественника, „усладительного из писателей“…
Бунину было в эту весну всего 32 года…» [257]257
Там же. С. 222–223. – Тезкире или тезкира – буквально – памятка, жанр средневековой антологии, где приводились образцы стихов и краткое жизнеописание поэта.
[Закрыть]
Путешествие длилось немногим более двух недель. Оно дало материал для рассказа «Тень Птицы».
Бунин много путешествовал по Востоку. Он писал впоследствии: «Я тринадцать раз был в Константинополе…»
О поездке в Константинополь Бунин писал Найденову 3 июня 1903 года:
«Я чрезвычайно доволен, что попал туда, жалею только, что пробыл там очень мало времени, и даю себе слово непременно побывать в Турции еще раз. Что же касается деревни, то я смотрю на нее не как на место удовольствия, а как на „келью творчества“. Впрочем, я из этой кельи уже удрал раз: был, как вы знаете, в Москве и в Нижнем Новгороде.
В Звенигород к вам непременно приеду. Случится это, по моим расчетам, числа 20-го июня» [258]258
РГАЛИ, ф. 1117, on. 1, ед. хр. 36, л. 9–9 об.
[Закрыть] .
Лето Бунин прожил в Огневке у Евгения и у Полушниковых в Глотов, в сентябре отправился в Москву (жил в меблированных комнатах в доме Густа – Хрущевский переулок, дом 5).
Он не пропускал собраний «Среды», был желанным гостем на вечерах у Телешова и не менее желанным у Чеховых.
Двадцатого сентября в Петербурге он присутствовал на двадцатипятилетием юбилее литературной деятельности Короленко. Были на юбилее также Куприн, Горький, Н. К. Михайловский.
Впоследствии Бунин рассказывал о своих встречах с Короленко корреспонденту газеты «Южная мысль»:
«Жил он в Петербурге возле греческой церкви в деревянном 2-х этажном доме с мезонином, доме глубоко провинциальном (к провинциальному В. Г., кажется, вообще питает большую склонность).
В длинные петербургские вечера я и забирался к В. Г., с которым мы долго и много беседовали на литературные темы.
Однажды, помню, мы целый вечер говорили о Толстом.
В. Г. говорил о Толстом с благоговением.
Слушая его, я упивался и тонким анализом учения Толстого, и образностью речи В. Г.
Помню, в этот вечер Короленко подарил мне свою книгу, на которой сделал надпись: „Вечер. Пески. Долгие разговоры“.
Затем с В. Г. я встречался в Москве.
Что я могу сказать о В. Г. Короленко?
Радуешься тому, что он живет и здравствует среди нас, как какой-то титан, которого не могут коснуться все те отрицательные явления, которыми так богаты наша нынешняя литература и жизнь» [259]259
Южная мысль. Одесса. 1913. № 565. 14 июля.
[Закрыть] .
В октябре 1903 года Бунин приезжал в Нижний Новгород. 10–11 октября Горький сообщал оттуда: «На днях здесь будет Бунин, обещал привезти свой рассказ» [260]260
Архив Горького. Т. IV. М., 1954. С. 138.
[Закрыть] – для сборников «Знание».
Пятнадцатого октября в Нижнем Новгороде Бунин выступал на литературно-музыкальном вечере с чтением своих произведений.
Пробыл он там примерно неделю, а затем вернулся в Москву.
Девятнадцатого октября 1903 года Академия наук присудила Бунину Пушкинскую премию за «Листопад» и «Гайавату» [261]261
Пятнадцатое присуждение премий имени А. С. Пушкина 1903 года. Отчет и рецензии I–IX. СПб., 1904. С. 7.
[Закрыть] .
В Москве Бунин узнал от Ольги Леонардовны о новой пьесе А. П. Чехова «Вишневый сад», рукопись которой она только что получила.
Двадцать третьего октября у О. Л. Книппер-Чеховой, где был и Найденов, «Бунин читал свой перевод „Манфреда“, а я, – писала она Антону Павловичу, – подчитывала остальные роли…» [262]262
РГБ, ф. 356.13.27. – Верстка неизданной переписки О. Л. Книппер и А. П. Чехова. С. 488, 490.
[Закрыть] .
Литератор и художник, режиссер Художественного театра Л. А. Сулержицкий писал Чехову 25 ноября 1903 года:
«Видел у Ольги Леонардовны Бунина. Сидел мрачный и ругал Россию „Азией“. Он пришел с несостоявшегося собрания любителей русской словесности» [263]263
РГБ, ф. 331.59.79.
[Закрыть] .
В декабре 1903 года Бунин встретился с приехавшим в Москву Чеховым. Он вспоминал впоследствии:
«Ежедневно по вечерам я заходил к Чехову, оставался иногда у него до трех-четырех часов утра, то есть до возвращения Ольги Леонардовны домой… И эти бдения мне особенно дороги» [264]264
Бунин И. А. О Чехове. С. 96.
[Закрыть] .
Бунин старался развлечь Чехова, рассказывал о себе, – говорили и о брате Чехова Александре – образованном и, по словам Антона Павловича, необыкновенно талантливом человеке.
Чехов высоко ценил Бунина как писателя. Он писал А. В. Амфитеатрову 13 апреля 1904 года о рассказах Бунина «Сны» и «Золотое дно», напечатанных в сборниках «Знание»
1903 года под общим заглавием «Чернозем»: «Есть места просто на удивление» [265]265
Чехов А. П. Полн. собр. соч. Т. 20. М.: Гослитиздат, 1951. С. 268.
[Закрыть] .
Перед своим отъездом за границу он говорил Н. Д. Телешову:
«А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте» [266]266
Телешов Н. Д. Записки писателя. М., 1948. С. 86.
[Закрыть] .
Двадцать четвертого декабря 1903 года Бунин отправился с Найденовым путешествовать по Франции и Италии [267]267
Бунин отметил в дневнике: «24 декабря 1903 года мы с Найденовым уехали в Ниццу».
[Закрыть] . С ними ехала до Варшавы журналистка и романистка Макс-Ли; некоторые ее черты он воспроизвел в рассказе «Генрих».
Они побывали во Флоренции и Венеции, приезжали в Болье, где встретились с историком М. М. Ковалевским, 25 января (8 февраля) 1904 года были в Монте-Карло, встречались здесь с П. Д. Боборыкиным и доктором В. Г. Вальтером.
Прожив больше месяца за границей, Бунин и Найденов в начале февраля возвратились в Москву.
Одиннадцатого февраля Бунин впервые после возвращения присутствовал на «Среде» у Телешова, где были Горький, Андреев, Вересаев, Белоусов, М. П. Чехова, приехал на эту «Среду» и Чехов. 15 февраля Антон Павлович вернулся в Ялту. После этого больше встречаться им не пришлось.
Двадцать седьмого февраля Бунин вместе с Марией Павловной смотрел в Художественном театре «Вишневый сад», но постановка ему не понравилась.
Лето 1904 года Бунин прожил в деревне – сперва в Огневке, откуда уезжал на Кавказ, потом у Пушешниковых в Глотове.
На Кавказе он побывал в июне; письмо Бунина Н. Д. Телешову, написанное в пути, – «качаясь на волнах Каспийского моря» [268]268
ЛН. Кн. 1. С. 557.
[Закрыть] , – имеет дату (на почтовом штемпеле): «Петровск. Дагестанская область, 14 июня 1904». М. П. Чеховой Бунин сообщал 5 июля 1904 года из Огневки, что «был в деревне, потом восемнадцать дней шатался по Кавказу, измучился от жары и поспешил снова в деревню» [269]269
Время. С. 97. – Дату путешествия Бунина по Дагестану установила Э. Денисова // Советский Дагестан. Махачкала, 1971. № 2. С. 68–71.
[Закрыть] .
В Огневке он прочитал в газетах о кончине Чехова, последовавшей в ночь на 2 июля 1904 года в германском городе Баденвейлере.
«Смерть Чехова потрясла меня необыкновенно…» [270]270
ЛН. Т. 68. М., 1960. С. 401. – Бунин написал о Чехове стихотворение «Художнику» (1908).
[Закрыть] – писал он А. М. Федорову. Чехов для Бунина был одним из наиболее замечательных русских писателей, человеком, жившим «небывало напряженной внутренней жизнью» [271]271
Бунин И. А. О Чехове. С. 232.
[Закрыть] .
Двадцать пятого – двадцать шестого июля Горький писал Бунину: «Очень прошу, напишите вы об Антоне Павловиче – право же, это необходимо, как противовес той пошлости, которой заслонили глаза и уши публики господа газетчики и надмогильные языкоблудья» [272]272
Горьковские чтения. С. 29.
[Закрыть] .
В августе он начал работать над воспоминаниями о Чехове для «Сборника товарищества „Знание“ за 1904 год» (кн. 3. СПб., 1905).
В октябре Бунин закончил эту работу. В 1914 году дополнительно к этим воспоминаниям он опубликовал в «Русском слове» заметки «О Чехове. Из записной книжки» [273]273
Русское слово. 1914. № 151. 2 июля.
[Закрыть] . В эмиграции, в последние годы жизни, он писал книгу о Чехове, в которой выразил свое восхищение его замечательным талантом. Приняться за книгу о Чехове убеждал его С. В. Рахманинов [274]274
ЛН. Кн. 2. С. 268.
[Закрыть] .
Для Бунина Чехов большой поэт, а не «хмурый» писатель и певец «сумеречных настроений» [275]275
Бунин И. А. О Чехове. С. 114.
[Закрыть] , как о нем нередко писали. Бунин говорил, что «такого, как Чехов, писателя еще никогда не было! Поездка на Сахалин, книга о нем, работа во время голода и во время холеры, врачебная практика, постройка школ, устройство таганрогской библиотеки, заботы о постановке памятника Петру в родном городе – и все это в течение семи лет при развивающейся смертельной болезни! А его упрекали в беспринципности!» [276]276
Там же. С. 133.
[Закрыть]
С сентября 1904 года Бунин жил в Москве, в гостинице «Лоскутная». Он часто заходил к Чеховым, которые всегда были ему рады. Заглядывал он и в Художественный театр, где тоже многое было связано с Чеховым и напоминало о нем.
В середине ноября Бунин отправился в Одессу – очень хотелось повидать сына, из Одессы – в Глотово и после Нового года – в Огневку, навестить отца.
В январе 1905 года он получил письмо от родственницы А. Н. Цакни – Инны Ираклиди, о болезни сына Коли:
«Через полтора месяца после скарлатины Коля заболел корью. Как и скарлатина, корь была довольно легкая, но затем осложнилась воспалением сердца (эндокардит). Теперь его состояние тяжелое, о чем я считаю долгом вас известить. Его лечат доктора: Хмелевский, Крыжановский, Бурда и проф. Яновский. Все они находит Колино состояние не безнадежным, но две инфекционные болезни и затем такое осложнение не могут не быть угрожающими для четырехлетнего ребенка» [277]277
Музей Тургенева. № 3214.
[Закрыть] .
Шестнадцатого января 1905 года сын Бунина скончался.
Об этом сообщила Бунину в Васильевское Элеонора Павловна в письме от 18 января [278]278
Музей Тургенева.
[Закрыть] : «Вчера вернулась с похорон нашей радости, нашей птички, нашего ясного солнышка, нашей рыбки и хотела сейчас же писать вам, но не было сил держать перо в руках: посылаю вам все, что от моей детки осталось, цветочек, лежавший около его щечки.
Как мы будем жить без этой радости, которая была цветом нашей жизни, не знаю.
Все, что возможно было сделать, чтобы спасти его, – было сделано. Если бы была нужна моя жизнь, то я бы отдала ее, но, оказывается, что бесконечная любовь, культ обожания не нужны, я, старая, не нужная, должна была похоронить это дитя! Какое это было дитя, четыре года четыре месяца я его лелеяла и дед его тоже. Да разве только мы! Все обожали его. Одно осталось утешением нам, что ничто не омрачило его короткой жизни, все желания его угадывались заранее и все были исполнены, и эта любовь не испортила этого чудного создания, в нем билось теплое нежное сердечко; как только я начинала плакать, он сейчас грозил пальчиком и говорил: баба, не плачь, нельзя, и его личико омрачалось; конечно, баба смеялась и далеко прятала свое горе; а теперь что мы все будем делать!»
На телеграфный запрос Бунина о сыне Федоров отвечал 22 января: «Все, что можно было сделать для его спасения, было сделано – и доктора, и профессора, и все прочее. Тут несчастье, ужасное несчастье, в котором никто из близких не виноват. Это что-то роковое. Знаю, что тебе от этого не легче. Знаю, что ты должен страдать ужасно. Страдают и они. Говорят, Аня до такой степени потрясена, что на себя стала не похожа. Также и Элеонора Павловна и родные. Я боялся идти туда, во-первых, потому, что страшно в такие минуты быть лишним, страшно оскорбить своим присутствием, словами людей, горе которых выше всего условного, сколько бы искренности и сочувствия ни вносилось в это. Да и измучен я последними событиями ужасно» [279]279
РГАЛИ, ф. 44, on. 1, ед. хр. 221, л. 45.
[Закрыть] .
Речь идет о событиях 9 января и последовавших за этим волнениях. Бунин уехал в Москву.
«Иван Алексеевич не мог усидеть в Москве, кинулся в Петербург, – писала В. Н. Муромцева-Бунина, – Юлий Алексеевич, зная натуру брата, настаивал в свою очередь, чтобы тот поехал и узнал все на месте из первых рук… В Петербурге… он повидался с друзьями: с Куприным, Елпатьевскими, Ростовцевыми, Котляревскими, заглянул во все редакции, с которыми был связан, в „Знание“, отправился и на заседание „Вольноэкономического общества“, где произносились смелые речи.
Северная столица отвлекла его, но рана не заживала, да и зажила ли она когда-нибудь? В последние месяцы его жизни, когда он почти не вставал с постели, у него на пледе всегда лежал последний портрет живого сына… В чем-то Иван Алексеевич был скрытен. Жаловался на Цакни, что у них „двери на петлях не держались“ и скарлатину занес кто-нибудь из гостей» [280]280
Жизнь Бунина. С. 240–242.
[Закрыть] .
В марте Бунин возвратился из Петербурга в Москву. В начале апреля он уехал в Ялту; 7 или 8 апреля 1905 года Горький писал К. П. Пятницкому из Ялты: «Приехал сюда Бунин» [281]281
Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 28. М., 1954. С. 366.
[Закрыть] .
Он бывал у Чеховых, встречался с Горьким. Писал Федорову 25 апреля 1905 года: «Вижусь с Горьким теперь каждый день, и проводим время очень приятно. Я за эти дни заразил его стихоманией, предварительно убив его „Сапсаном“» [282]282
Русская литература. 1963. № 2. С. 182. – «Сапсан» – стихотворение Бунина.
[Закрыть] .
В мае Бунин приехал в деревню – жил сперва в Глотове, а потом в Огневке.
Вера Николаевна Муромцева-Бунина пишет: «Всех он нашел в большой тревоге: мать на холодной заре вымылась в сенцах и схватила, по-видимому, воспаление легких, температура высокая. Младший сын чуть с ума не сошел, – ведь со дня смерти маленькой сестры он был в вечном страхе за жизнь матери, – тут она жила в глуши, без хорошего врача, с ее астмой и ненадежным сердцем… Решили пригласить земского елецкого врача Виганда, замечательного диагноста и целителя…
Стояла рабочая пора. Евгений Алексеевич лошади не дал. Пришлось за дорогую цену Ивану Алексеевичу нанять лошадь в деревне у Якова, мужика скупого и хозяйственного. „Выехали ранним утром, когда особенно хорошо в погожие июльские дни бывает только в средней полосе России, в подстепье. Ехать нужно было двадцать пять верст. Яков все время соскакивал с облучка телеги и шел рядом. Я не знал, что делать, боялся не застать Виганда дома…“ – вспоминал об этой поездке Иван Алексеевич незадолго до своей кончины…
К счастью, он застал доктора дома, и тот согласился приехать. К общей радости, Людмила Александровна, с помощью редкого врача и благодаря своему сильному организму, начала поправляться» [283]283
Жизнь Бунина. С. 242–243.
[Закрыть] .
В июле 1905 года Бунин поехал в Финляндию к Горькому. Вернувшись в Огневку, он 17 июля писал Федорову:
«Был в Москве, в Финляндии. Горький вызывал меня на совещание о новом журнале типа Симплициссиумуса. Выйдет ли это дело – не знаю, но совещание было любопытное. Было очень много художников, и между ними знаменитые финляндцы – Галлец, Эрнефельд, Саарин, а из русских – Серов, Билибин, Грабарь и т. д. Видел Елпатьевского, Скитальца, Андреева. Купришка удрал на Кавказ. Видел ли ты его, и какое он произвел на тебя впечатление? Говорят – бодр, весел и задумал драму.
Я строчил стихи. А ты? Пожалуйста, пришли что-нибудь почитать» [284]284
РГАЛИ, ф. 519, оп. 2, ед. хр. 2, л. 15–15 об.
[Закрыть] .
Бунин печатал многие свои произведения в сборниках «Знания», в дешевой библиотеке «Знания». В новом журнале Горького «Жупел», о котором и шла речь в письме к Федорову, Бунин напечатал стихотворение «Ормузд». В 1905–1906 годах вышло три номера этого журнала, после чего он был закрыт.
На сентябрь Бунин уехал из деревни в Москву, а оттуда – в Крым, по приглашению М. П. Чеховой, которая писала Бунину 12 августа: «Приезжайте на осень в Ялту. Отдохнете хорошенько, не будете тормошиться, поживете спокойно и поправитесь здоровьем. Потом, хотя бы перед рождественскими праздниками и на праздники, если у вас будет охота, проедемтесь за границу, где потеплее, или уже оставим до весны» [285]285
Время. С. 98.
[Закрыть] .
С конца сентября и до 18 октября 1905 года Бунин жил в ялтинском доме Чехова. 29 сентября он писал Н. А. Пушешникову из Ялты: «Пишу на балконе, утро, на солнце – жара невыносимая, светло, радостно. Вдали море – тихо, голубая воздушная бездна» [286]286
Музей Тургенева. № 8918.
[Закрыть] .
Позже Бунин вспоминал: «В 1905 году, с конца сентября и до 18 октября, я в последний раз гостил в опустевшем, бесконечно грустном ялтинском доме Чехова, жил с Марьей Павловной и „мамашей“, Евгенией Яковлевной. Дни стояли серенькие, сонные, жизнь наша шла ровно, однообразно – и очень нелегко для меня; все вокруг, – и в саду, и в доме, и в его кабинете, – было как при нем, а его уже не было! Но нелегко было и решиться уехать, прервать эту жизнь. Слишком жаль было оставлять в полном одиночестве этих двух женщин, несчастных сугубо в силу чеховской выдержки, душевной скрытности; часто я видел их слезы, но безмолвно, тотчас преодолеваемые; единственное, что они позволяли себе, были просьбы ко мне побыть с ними подольше: „Помните, как Антоша любил, когда вы бывали или гостили у нас!“ Да и мне самому было трудно покинуть этот уже ставший чуть ли не родным для меня дом, – а я уже чувствовал, что больше никогда не вернусь в него, – этот кабинет, где особенно все осталось, как было при нем: его письменный стол со множеством всяких безделушек, купленных им по пути с Сахалина, в Коломбо, безделушек милых, изящных, но всегда дививших меня, – я бы строки не мог написать среди них, – его узенькая, белая, опрятная, как у девушки, спальня, в которую всегда отворена была дверь из кабинета. А в кабинете, в нише с диваном (сзади кресла перед письменным столом), в которой он любил сидеть, когда что-нибудь читал, лежало „Воскресение“ Толстого, и я все вспоминал, как он ездил к Толстому, когда Толстой лежал больной в Крыму, на даче Паниной» [287]287
Бунин И. А. О Чехове. С. 207–208.
[Закрыть] .
В доме Чехова по телефону Бунин услыхал от С. П. Бонье, что в России революция. На следующий день он записал в дневнике:
«„Ксения“, 18 октября 1905 года.
Жил в Ялте, в Аутке, в чеховском опустевшем доме, теперь всегда тихом и грустном, гостил у Марьи Павловны. Дни все время стояли серенькие, осенние, жизнь наша с Марьей Павловной и мамашей (Евгенией Яковлевной) текла так ровно, однообразно, что это много способствовало тому неожиданному резкому впечатлению, которое поразило нас всех вчера перед вечером, вдруг зазвонил из кабинета Антона Павловича телефон, и, когда я вошел туда и взял трубку, Софья Павловна стала кричать мне в нее, что в России революция, всеобщая забастовка, остановились железные дороги, не действуют телеграф и почта, государь уже в Германии – Вильгельм прислал за ним броненосец. Тотчас пошел в город – какие-то жуткие сумерки и везде волнения, кучки народа, быстрые и таинственные разговоры – все говорят почти то же самое, что Софья Павловна. Вчера стало известно, уже точно, что действительно в России всеобщая забастовка, поезда не ходят… Не получили ни газет, ни писем, почта и телеграф закрыты. Меня охватил просто ужас застрять в Ялте, быть ото всего отрезанным. Ходил на пристань – слава Богу, завтра идет пароход в Одессу, решил ехать туда.
Нынче от волнения проснулся в пять часов, в восемь уехал на пристань. Идет „Ксения“. На душе тяжесть, тревога. Погода серая, неприятная. Возле Ай-Тодора выглянуло солнце, озарило всю гряду гор от Ай-Петри до Байдарских Ворот. Цвет изумительный, серый с розово-сизым оттенком. После завтрака задремал, на душе стало легче и веселее. В Севастополе сейчас сбежал с парохода и побежал в город. Купил „Крымский вестник“, с жадностью стал просматривать возле памятника Нахимову» [288]288
Жизнь Бунина. С. 244–245.
[Закрыть] .
Одесса встретила Бунина беспорядками, еврейскими погромами. 19 сентября, в день приезда, он записал в дневнике:
«В тесноте, в толпе, в ожидании сходен узнаю от носильщиков… что на Дальницкой убили несколько человек евреев, – убили будто бы переодетые полицейские, за то, что евреи будто бы топтали царский портрет. Очень скверное чувство, но не придал особого значения этому слуху, может и ложному…
Приехал в Петербургскую гостиницу, увидел во дворе солдат… Поспешно напился кофию и вышел… Там и сям толпится народ. Очень волнуясь, пошел в редакцию „Южного обозрения“. Тесное помещение редакции набито евреями с грустными серьезными лицами… С Нилусом пошел к Куровским. Куровский (который служит в городской управе) говорит, что было собрание гласных думы вместе с публикой и единогласно решили поднять на думе красный флаг…
20 октября
…Возле дома городского музея, где живет Куровский, – он хранитель этого музея, – в конце Софиевской улицы поставили пулемет и весь день стучали из него вниз по скату, то отрывисто, то без перерыва. Страшно было выходить. Вечером ружейная пальба и стучащая работа пулеметов усилилась так, что казалось, что в городе настоящая битва. К ночи наступила гробовая тишина, пустота…
21 октября
Отвратительный номер „Ведомостей одесского градоначальства“…
22 октября
…По Троицкой только что прошла толпа с портретом царя и национальными флагами. Остановились на углу, „ура“, затем стали громить магазины. Вскоре приехали казаки – и проехали мимо, с улыбками» [289]289
Там же. С. 245–248.
[Закрыть] .
Числа 27 октября Бунин приехал в Москву. Он писал Н. А. Пушешникову 2 ноября 1905 года:
«Милый, родной, я вернулся с юга уже дней пять тому назад. Сперва жил в „Национальной“. Сегодня переехал к Гунст, № 12. Очень был удивлен, что вы все удрали, но потом подумал, подумал… черт его знает, может быть, и лучше. Идет такая каша (и идет всюду), что совершенно нельзя ручаться ни за что. Вот и относительно деревни: сегодня получили письмо от Маши, что она с детьми и с мамой (точно ли с мамой – не разберешь) уехала в Ефремов – частью от нестерпимого холода, частью же от страха перед мужиками. Квартиру Маша, вероятно, сняла г… – сырую, холодную, и поэтому мне приходит в голову поехать в Ефремов – устроить их. Но поеду ли – еще неизвестно. Вероятнее всего, что нет. Опять ехать, опять вагоны… Не хочется.
Здесь в Москве тоже было жутко несколько ночей. Приходила мысль о Глотове. Но и в Глотово я сейчас не поеду. Если будете в деревне – приеду в начале декабря, числа 1-го…
В Одессе я видел дьявольские вещи. Расскажу после» [290]290
Музей Тургенева. № 8904.
[Закрыть] .
В Москве, по словам Веры Николаевны, Бунин пережил «вооруженное восстание», как тогда называли декабрьские дни в Москве, когда Москва покрывалась баррикадами… когда грохотали пушки и стучали пулеметы, когда зарево озаряло Пресненский район…
Иван Алексеевич заходил иногда к Горькому, который… занимал квартиру на Воздвиженке. Квартира была забаррикадирована…
Иван Алексеевич купил тогда, – это делали почти все мужчины, – револьвер «на всякий случай»… [291]291
Жизнь Бунина. С. 248–254.
[Закрыть] .
Уехал он из Москвы 21 декабря – в Глотово.
Мария Павловна Чехова писала 14 января 1906 года:
«Милый Букишончик, я уже давно в Москве. Приехали в самый разгар революции – 9 декабря ночью, едва переехали Тверскую под выстрелами, потом были в засаде больше недели. Я не знала, что вы уехали 21 декабря, а то я все-таки дала бы вам знать.
Двадцать пятого сего месяца уезжаю в Берлин с Ольгой Леонардовной, позднее приедет вся труппа. Было бы весьма недурно, если бы вы приехали в Берлин, и оттуда мы поехали бы ненадолго в Италию, только в Италию. Правда, вы согласитесь? Я буду вас ждать. А то валяйте сейчас в Москву, сговоримся. Сколько мне вам нужно рассказать! Вы меня не узнаете теперь!..
И чего вы сидите в деревне? В Москве совершенно тихо.
Целую вас и жду ответа» [292]292
Время. С. 98–99.
[Закрыть] .
В конце января 1906 года – не позднее 25-го – Бунин приехал в Москву, примерно на месяц. Был и в Петербурге.
7 апреля писал Марии Павловне – одновременно в Ялту и в Москву.
Письмо в Ялту: «Весна, вы, Париж – это все дьявольски заманчиво, но я почти до сентября буду беден – и посему с болью ставлю крест на поездке на теплые воды. Ограничусь пока Одессой, куда думаю направиться числа 20-го апреля. Если бы знал наверняка, что вы еще будете в этих числах в Ялте, – проехал бы, может быть, через Крым, – Бог свидетель, с наслаждением поцеловал бы ваши ручки, и наговорились бы до упаду…» [293]293
РГБ, ф. 331.87.52.
[Закрыть]
Письмо в Москву: «…пишу, чтобы сказать вам, что я очень вас люблю, очень был бы рад получить от вас, наконец, весточку, и очень сокрушаюсь, что, по причине бедности, не могу отправиться с вами вояжировать, а еду всего-навсего в Одессу…» [294]294
Там же.
[Закрыть] .
С конца апреля и до 12 мая Бунин жил в Одессе, затем через Москву отправился в Глотово: уехать в Крым, как рассчитывал, невозможно было из-за забастовки. Об этом он говорит в письме к Марии Павловне от 13 мая 1906 года из Киева:
«Дорогой друг, я чуть не плачу от досады! Черт меня дернул остаться в Одессе до пятницы! Еду в пятницу на пароход и узнаю, что сообщение с Крымом кончено – забастовали. А кто знает, когда кончится забастовка? Дождешься еще и железнодорожной забастовки! А старики в деревне умоляют приехать. И вот я на пути в Москву» [295]295
Время. С. 99.
[Закрыть] .
19 мая он ей писал:
«Дорогой друг, так хотелось вас видеть, что чуть не уехал из Москвы в Крым. Но – время тревожное, пароходы не ходят, в Севастополе, по газетам судя, что-то затевается… И вот еду в деревню. Чудесная, чисто русская, прохладная, с соловьями, лягушками и свежестью ночь, стоим на станции Ока. Думаю побыть в деревне с месяц, а затем… вероятно, в Крым» [296]296
Там же.
[Закрыть] .
Мария Павловна ответила 28 мая: «Приезжайте скорее, не бойтесь революции, все равно от нее никуда не уйдешь» [297]297
Там же.
[Закрыть] .
И действительно, отправившись в деревню, Бунин «не ушел» от революции. Он был свидетелем крестьянских волнений в Орловской и Тульской губерниях. Он сообщал М. П. Чеховой 7 июня 1906 года:
«…Был в именье сестры (Васильевском. – А. Б.), а потом случился у нас пожар – сожгли-таки! Пока дело ограничилось погоревшими лошадьми, свиньями, птицей, сараем, людскими избами и скотным двором, но, вероятно, запалят еще разок, ибо волнуются у нас мужики сильно и серьезно, в один голос говорят, что ни единому человеку из помещиков не дадут убрать ни клока хлеба. Приходится, значит, решать, как быть, куда удирать всей семьей – с детьми и стариками… Говорят, например, что 10-го снимут от помещиков всех служащих – тогда поневоле удерешь скорым маршем…» [298]298
РГБ, ф. 331.87.52.
[Закрыть]
То же было и в Огневке, у Е. А. Бунина. Ю. А. Бунин писал своей близкой знакомой Елизавете Евграфовне 14 июня 1906 года:
«Еще до моего приезда у брата произошел пожар. Сгорели две кухни, скотный двор, три лошади (самые лучшие и дорогие), свиньи, птица и проч…Крестьяне нашей деревни составили приговор и объявили его брату. В приговоре сказано, что отныне у брата никто не может жить в работниках, кроме крестьян нашей деревни, а потому все посторонние должны быть немедленно удалены, – иначе их снимут силой. Затем устанавливаются новые цены… (за работу. – А. Б.) Мать, Маша да и все были крайне перепуганы, и волей-неволей пришлось немедленно уезжать в Ефремов, чтобы снять там квартиру. Брат поехал сделать заявление исправнику и у него встретил целую массу помещиков с совершенно такими же заявлениями. Исправник сказал им, что положение создается очень затруднительное, так как войск мало… Здесь снимаем квартиру для всей семьи. Веши, кроме самых необходимых, увезти не успели… В деревне осталась Настя (жена Е. А. Бунина. – А. Б.) и отец, но и их ждем сюда завтра-послезавтра; Ваня, мать, Маша и дети здесь. Евгений поехал к становому и пока еще не возвращался… Волнения как в нашем, так и в соседских уездах разрастаются» [299]299
Время. С. 101–102.
[Закрыть] .
Об этом же И. А. Бунин 3 июля 1906 года сообщал М. П. Чеховой:
«…Было много хлопот и неприятностей: мужики еще наскандалили – и так, что пришлось перебираться в город, хлопотать о квартире, сидеть там – и все это среди неимоверной жары. Теперь я на время приехал к сестре, где пока еще тихо» [300]300
РГБ, ф. 331.87.52.
[Закрыть] .
В письмах к И. А. и Ю. А. Буниным (без дат) Мария Алексеевна тоже сообщает о пожаре в имении брата.
В одном из писем она говорит: «Ведь вы знаете, как мужики ненавидят Евгения». В другом письме она рассказывает: Евгений Алексеевич «должен судиться с мужиком, который перед праздником пробил ему голову камнем. Это его удружил свой работник; они поссорились с ним за полевую работу, ну тот и подкараулил Евгения». Рана, по ее словам, легкая. «Да если б не собаки, – продолжает она, – то, пожалуй, работник убил бы Евгения: они схватились в сенях (уж после того, когда работник пустил в голову камнем). Евгений схватил его и держит, а он в карман лезет за ножом, а собаки, целая стая, рвут его за ноги. Евгений говорит, кабы не они, он бы убил его» [301]301
Музей Тургенева.
[Закрыть] .
Евгений Алексеевич сдал все имение крестьянам в аренду, а потом продал его и усадьбу и переселился в Ефремов, где купил себе дом (Тургеневская улица, дом 47). Здесь прожил до конца своей жизни.
Мария Алексеевна с мужем и матерью переехала в город Грязи Воронежской губернии. Юлий Алексеевич 16 августа вернулся в Москву. Иван Алексеевич в первых числах сентября отправился в Петербург, задержавшись по пути ненадолго в Москве. Ю. А. Бунин писал Елизавете Евграфовне 17 сентября 1906 года: «Ваня сейчас в Петербурге, где издается второй том его стихов» [302]302
Музей Тургенева. № 3383.
[Закрыть] .
В октябре Иван Алексеевич возвратился в Москву, откуда снова уехал в Петербург; жил там, по словам В. Н. Муромцевой, «безобразно» – «проводил бессонные ночи, перекочевывал из гостей в рестораны» [303]303
Жизнь Бунина. С. 267.
[Закрыть] .
В Москве остановился в номерах Гунст. Тогда он и встретился с Верой Николаевной Муромцевой, дочерью Николая Андреевича Муромцева, члена Московской городской управы, и племянницей Сергея Андреевича Муромцева, председателя Государственной думы.
«Четвертого ноября 1906 г., – вспоминает Вера Николаевна, – я познакомилась по-настоящему с Иваном Алексеевичем Буниным в доме молодого писателя Бориса Константиновича Зайцева, с женой которого, Верой Алексеевной, я дружила уже лет одиннадцать, как и со всей ее семьей. У Зайцевых был литературный вечер с „настоящими писателями: Вересаевым и Буниным“, как сказала мне Вера Алексеевна, приглашая меня» [304]304
Там же. С. 258.
[Закрыть] .
Бунину было тридцать шесть лет. Говорили, продолжает Вера Николаевна, что «до женитьбы Иван Алексеевич считался очень скромным человеком, а после разрыва с женой у него было много романов, но с кем – я не знала: имен не называли» [305]305
Там же. С. 259.
[Закрыть] .
Вера Николаевна родилась 1 октября 1881 года. Это была женщина умная, с самостоятельными взглядами на литературу, на жизнь.
Вера Николаевна окончила естественный факультет Высших женских курсов в Москве, была широко образованным человеком: знала французский, английский, итальянский языки; переводила рассказы Мопассана, Флобера («Воспитание чувств», изд. «Шиповник». СПб., 1915; перевод драмы «Искушение святого Антония» не был ею закончен; эту ее рукопись правил Бунин) [306]306
Музей Тургенева. № 3216.
[Закрыть] .
