Текст книги "Бунин. Жизнеописание"
Автор книги: Александр Бабореко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
С вокзала И. А. Бунин отправился в гостиницу „Рим“, где будет проживать. Сегодня состоится первое публичное выступление писателя в Русском театре на тему „Мои встречи с современниками“. После этого – чествование И. А. Бунина там же в театре» [914]914
Пильский П. Приезд И. А. Бунина в Ригу // Там же.
[Закрыть] . На вечере присутствовали художник академик Н. П. Богданов-Вельский, директор Русского театра В. И. Снегирев и другие.
Журналист А. К. Перов вспоминает: Бунин «охотно слушал студенческие песни, даже несколько растрогавшись, когда спели старинную песню „Что ты замолк и сидишь одиноко“. И. А. держал себя непринужденно, явно чувствовал себя в родной и близкой ему стихии, оживленно переговаривался с Богдановым-Бельским и другими, был прост, много улыбался.
На другой день он много ходил по Риге, побывал в соборе и в мастерской Богданова-Бельского, на его квартире. Был ненасытен и жаден в расспросах о Риге, задавал самые неожиданные вопросы. Интересовало его все: от Петра Первого до Лескова и Боборыкина, когда-то посетивших Ригу <…> от ордена меченосцев до рижских старообрядцев».
На литературном вечере 2 мая Бунин читал рассказы «Сын», «Кавказ», «Про обезьяну» (позднее озаглавлен «Молодость и старость») и «очаровал зал, – писала газета „Сегодня“ 3 мая. – Все было интересно: отчетливая, строгая дикция, спокойствие и внушительность передачи отдельных мест и, конечно, высокие литературные достоинства рассказов, – их плавное течение, захватывающие темы, глубокий смысл, поразительные в своей тонкости эпитеты»; «зал был полон и восхищен».
О своем путешествии Бунин писал Вере Николаевне 30 апреля 1938 года:
«Труднее этогозаработка – чтениями – кажется, ничего нет. Вагоны, отели, встречи, банкеты – и чтения – актерская игра, среди кулис, уходящих к чертовой матери вверх, откуда несет холодным сквозняком…
После чтения был банкет. Множество речей, – искренновосторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я „по крайней мере Шекспир…“»
А. К. Перов пишет:
«В последние дни Бунин отдыхал, побывал на Рижском взморье и в Кемери, где его приветствовал директор курорта доктор Либиетис, чрезвычайно тепло принявший писателя в великолепном здании Кемерской гостиницы, ставшей в наше время главным корпусом Кемерского санатория».
«На другой день, – вспоминает А. К. Перов, – после закрытого прощального ужина на квартире издателя „Сегодня“ доктора Б. Ю. Полякова, Бунин уехал в Двинск, а оттуда в Эстонию».
За время непродолжительного общения с Буниным А. К. Перов почувствовал в нем прежде всего «его нравственное и физическое здоровье. В нем не было надрыва, не было позы, не было никаких психопатий, слава не оказала на него дурного влияния, не было в нем издерганности, злобы, мелочности, провалов и взлетов настроений. Ясность в словах и делах характерна для Бунина.
Он был сдержан по воспитанию и культуре, по натуре же легко зажигался и мог реагировать резко и недвусмысленно <…>
Он был, конечно, индивидуалист, но не затворник и, если частенько предпочитал уединение, то только в том случае, когда вокруг себя не видел настоящих собеседников. В обращении с незнакомыми людьми он был полнейшая корректность, но и некоторая суховатость. Ни о какой фамильярности или скатывании в сторону амикошонства, которое, увы, так часто бывает уделом даже очень интеллигентных русских людей, не было и речи.
Он очень быстро определял интеллектуальный и воспитательный „ранг“ своего собеседника и в каждом случае умел установить между собой и им совершенно точную дистанцию» [915]915
Перов А. К. Бунин в Риге. – Вырезка из газеты, присланная княгиней М. И. Воронцовой-Дашковой. См. то же: Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 358 // Труды по русской и славянской филологии, XXIV. Литературоведение. Тарту, 1975.
[Закрыть] .
В начале мая Бунин посетил Эстонию.
Он приехал в Тарту 5 мая, а не 6-го, как собирался. Л. Ф. Зуров пишет об этом 22 октября 1966 года:
«Иван Алексеевич нам написал из Тарту – Юрьева – Дерпта (письмо от 6.V.1938 г.): „Вчера был на минуту у той поэтессы (В. В. Шмидт. – А. Б.), письмо которой послал вам из Риги, – живет с матерью и братом в таком трущобном доме, что даже не во всякой слободе найти. А работает с утра до вечера и как весела!“»
Девятого мая он выступил с воспоминаниями о Толстом, Чехове, Куприне, Горьком и других. Газета «Сегодня» (№ 130, 11 мая) сообщала, что Бунин «прочел свою лекцию в театре „Вайнемуйне“, собрав много публики. Лекция прошла с большим успехом. В память о городе Тарту писателю был поднесен букет роз и красивый серебряный блокнот. И. А. Бунин пробыл в Тарту пять дней, посвятив это время отдыху после своей поездки по Литве и Латвии».
В Тарту Бунин встретился с поэтессой М. В. Карамзиной, с которой до этого переписывался, человеком очень оригинальным и талантливым [916]916
О М. В. Карамзиной см. нашу статью в ЛН. Кн. I. С. 663–664. Здесь же напечатаны воспоминания В. В. Шмидт о Бунине «Встречи в Тарту». Воспоминания Ю. Д. Шумакова «Иван Бунин в Тарту» (Москва. 1964. № 11) в Эстонии оспариваются как не вполне достоверные: см. указанные выше Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 358. С. 355.
[Закрыть] .
Мария Владимировна Карамзина, племянница командующего Балтийским флотом адмирала Н. О. Эссена, известна своей книгой стихов «Ковчег» (Нарва, 1939). Она жила некоторое время за границей – в Териоках (Финляндия), потом в Праге, в 1926 или 1927 году, как писал ее сын М. В. Карамзин, переселилась в Эстонию.
Десятого мая Бунин отправился в Таллин. В этот день корреспондент газеты «Сегодня» (№ 130, 11 мая) сообщал:
«Сегодня в 7 часов вечера в Таллин прибыл писатель И. А. Бунин. На Балтийском вокзале его встретили многочисленные представители русских организаций, русская учащаяся молодежь, а также представители русской эстонской печати. Писателю были поднесены роскошные букеты цветов. И. А. Бунин был заметно тронут сердечностью оказанной ему встречи. На перроне вокзала его приветствовали встречавшие. И. А. Бунин остановился в гостинице „Золотой Лев“, где завтра примет представителей печати. Завтра же в зале „Эстония“ состоится его первое публичное выступление на тему „Мои встречи с современниками“. После лекции русская общественность в зале гостиницы „Золотой Лев“ будет чествовать писателя банкетом».
Газеты сообщали, что, «к сожалению, в Петсерский (Печерский. – А. Б.) край из-за недостатка времени в этот раз И. А. попасть не удастся» [917]917
Русский вестник. Таллин, 1938. № 87. 11 мая.
[Закрыть] .
Этот факт следует особо подчеркнуть ввиду наличия необоснованных утверждений, будто Бунин приезжал в Покровско-Печерский монастырь и в Изборск. М. В. Карамзина также писала Бунину 17 сентября 1938 года: «Мне жаль, что вы не побывали в Печерах» [918]918
ЛН. Кн. 1. С. 673.
[Закрыть] .
Л. Ф. Зуров сообщал 25 января 1967 года: «В Печерский край Иван Алексеевич не поехал. Весна была холодная. Боялся простудить голову. Остался в Тарту (Юрьеве) <…> (Он нам хорошо рассказывал о своем путешествии по весям и градам Прибалтики. Вернулся Иван Алексеевич совершенно больным и разбитым. Раздраженным до крайности. В Прибалтике его хорошо угощали. А пить ему было запрещено.) Многие печеряне побывали на вечерах Ивана Алексеевича, но для этого им пришлось поехать из Печер в Тарту и Таллин».
Из Прибалтики Бунин возвратился в Париж. Но надо было где-то обосноваться на лето, виллу «Бельведер» почему-то нельзя было дальше удерживать за собой. Третьего июля 1938 года из Парижа он уехал. «Больше недели, – писал он М. В. Карамзиной 20 июля 1938 года, – не зная почти ни часа отдыха, скакал по Ривьере, от Ментоны до Марселя, ища нам пристанища на лето, – и ничего не нашел» [919]919
ЛН. Кн. I. С. 669.
[Закрыть] .
Не нашел он дачу и под Парижем. В конце концов Бунины сняли на время квартиру с садиком над Монте-Карло, во французской его части – villa «La Dominante», Beausoleil. Но пришлось здесь жить больше, чем предполагали, – видимо, с начала сентября и до января.
Январь и более половины февраля 1939 года Бунины прожили в Париже главным образом из-за того, что Иван Алексеевич должен был читать корректуру «Лики», выходившей отдельным изданием в Брюсселе. Затем возвратились они в Beausoleil. После бесплодных поисков – при скудных средствах – летнего пристанища Бунин опять снял виллу «Бельведер», куда должен был переселиться 1 мая.
Первого сентября 1939 года началась Вторая мировая война, «радио известило, – вспоминал потом Бунин этот день, – что немцы ворвались в Польшу и что завтра начнется всеобщая мобилизация во Франции».
Г. Н. Кузнецова и М. А. Степун в этот день выехали в Париж. Третьего сентября была объявлена война между гитлеровской Германией и Францией. В октябре Степун и Галина Николаевна «вернулись в Грасс на виллу „Жаннет“, а не „Бельведер“», – вспоминает Кузнецова, – куда Бунины переселились 27 сентября.
На «Жаннет» прожили они всю войну.
Виллу «Жаннет» спешно сдали англичане, уехавшие в Лондон, по словам Веры Николаевны, дешево, за 12 тысяч в год.
Это была, по выражению Бунина, «чудесная английская вилла, на такой высокой горе, что вид кругом необозримый. Писать до сих пор не могу, – сообщал он М. В. Карамзиной 18 ноября 1939 года, – все читаю или сижу на солнце (очень жарком) в саду. Однообразие, грусть, одиночество» [920]920
Там же. С. 685.
[Закрыть] .
Л. Ф. Зуров писал мне 4 апреля 1962 года: «Во время войны Бунины поселились на вилле „Jeannette“, построенной высоко на крутом каменистом обрыве, под которым проходит дорога Наполеона, ведущая на Гренобль. Там мы пережили итальянскую и немецкую оккупацию. Голодали <…>
При немцах Иван Алексеевич не напечатал ни строчки.
Ивану Алексеевичу из Швейцарии предлагали сотрудничать в издававшихся в оккупированных землях газетах и журналах, но он отказался. Был прислан потом к нам из города Канн человек. Мы думали, что это очередной гость, но он предложил Ивану Алексеевичу и мне сотрудничать в журналах и газетах. Мы отказались».
Двадцать девятого января 1940 года Бунин отправился в Париж, возвратился в Грасс 16 февраля. По-прежнему все читал, с грустью вспоминая Россию, свою жизнь там, давние годы детства и молодости. Стихи Надсона «Горячо наше солнце безоблачным днем…» воскресили многое в памяти, – «одни из немногих, – пишет он, – которые мне нравились когда-то – семнадцатилетнему – и теперь до чего-то чудесного воскресили всего меня той поры. Называется „В глуши“. Вижу и чувствую эту „глушь“ совершенно так же, как тогда – в той же картине (и теперь такой же поэтической, несмотря на то, что это Надсон)».
Все время он пристально следил за ходом военных событий по газетам и по радиопередачам, во время оккупации – по передачам из Москвы, Лондона и из Швейцарии. Десятого апреля 1940 года он пишет в дневнике: «После завтрака – нынче – открыл радио – ошеломляющая весть: немцы захватили Данию и ворвались в Норвегию…»
Бунин подписал коллективный протест против вторжения, по приказу Сталина, советских войск в Финляндию, опубликованный в парижской газете «Последние новости» (1939, 31 декабря); свои подписи также поставили 3. Гиппиус, Н. Тэффи, Н. Бердяев, Б. Зайцев, М. Алданов, Д. Мережковский, А. Ремизов, С. Рахманинов и В. Сирин.
Последняя поездка Бунина в Париж была в мае 1940 года. Необходимо было уладить дело с квартирой – уехав в Грасс, оставить ее за собой. Общество, которому принадлежал дом на Jacques Offenbach n°l, – Sequanaise – после хлопот Бунина отдало ему квартиру со скидкой пятьдесят процентов с основной цены. В ней поселилось семейство неких Грев за плату 950 франков в месяц. «Если дом устоит, – писала Вера Николаевна, – и случайная бомба в него не упадет, то мы сохраним и наш архив и нашу горе-мебель» [921]921
Письма Буниных. С. 54.
[Закрыть] .
Об архиве Л. Ф. Зубов сообщил в письме 11 октября 1967 года:
«Иван Алексеевич свой архив (во время войны перед отъездом в Грасс) отправил в Тургеневскую библиотеку, часть же архива (наиболее ценную – письма, записные книжки, тетради с заметками, стихи, документы и т. д.) Иван Алексеевич увез в Грасс. Во время налетов авиации мне пришлось сносить эти чемоданы вниз (вилла Жаннет) и прятать их в расположенном над виллой сарайчике (выбитом в каменной скале). Но авиаторы щадили Грасс, бомбардировали только окрестности. Немцы забрали все книги Тургеневской библиотеки, но на большие корзины (сплетенные из ивы с запорами и замками) (девять таких корзин или, как говорил Б. К. Зайцев в одном из писем, чемоданов. – А. Б.) не обратили внимания. После возвращения Буниных в Париж архив был перевезен на rue Jacques Offenbach».
Зуров свой архив – в котором, вероятно, немало записей о Буниных, – отдал на хранение дочери С. В. Рахманинова Т. С. Конюс. Она жила в усадьбе Chaud Joute (Шод Жут), построенной архитектором Владимиром Михайловичем Толстым, внуком Толстого.
Бунин приехал в Париж 9 мая. «Вера была в Париже уже с месяц, встретила меня на Лионском вокзале. Когда ехали с вокзала на квартиру, меня поразило то, что по всему черному небу непрестанно ходили перекрещивающиеся полосы прожекторов – „что-то будет!“ – подумал я. И точно – утром Вера ушла на базар, когда я еще спал, и вернулась домой с „Paris-Midi“: немцы ворвались ночью в Люксембург, Голландию и Бельгию. Отсюда и пошло, покатилось…
Сидели в Париже, потому что молодой Гавронский работал над моими нижними передними зубами. А алерты (воздушная тревога. – А. Б.) становились все чаще и страшней (хотя не производили на меня почти никакого впечатления). Наконец, уехали – на автомобиле с Жировым, в шесть часов вечера 22 мая. Автомобиль… Бразоля, сына полтавского губернского предводителя дворянства: это ли не изумительно! – того самого, что председательствовал на губернских земских собраниях в Полтаве, когда я служил там библиотекарем в губернской земской управе…
23. VII.40…И в Париже все поражены, не понимают, как могло это случиться (это чудовищное поражение Франции)» [922]922
Дневник. Т. III. С. 52–53.
[Закрыть] .
Четырнадцатого июня 1940 года Париж пал. Начался оттуда сплошной исход. «Все друг друга потом разыскивали» [923]923
Там же.
[Закрыть] .
С Жировым, продолжает Бунин дневниковую запись 25 июля 1940 года, «доехали 23 мая до Ментона. Оттуда ночью (в 11/2 ч.) на поезде в Cannes – ехали двенадцать часов (от Макона до Лиона в третьем классе – влезли в темноте – стоя, среди спящих в коридоре солдат, их мешков и т. п.). По приезде домой с неделю мучились, хлопотали, отбивая Маргу (Маргарита Августовна Степун, певица, сестра Ф. А. Степуна, подруга Г. Н. Кузнецовой. – А. Б.) от концентрационного лагеря (у нее немецкий паспорт)».
Для того чтобы не угнали М. А. Степун в концентрационный лагерь, необходимо было убедить власти, что она русская и больная. Хлопотал общественный деятель, адвокат В. А. Маклаков; поручился за нее Бунин.
«10 июня вечером Италия вступила в войну. Не спал, – пишет он, – до часу. В час открыл окно, высунулся – один соловей в пустоте, в неподвижности, в несуществовании никакой жизни. Нигде ни единого огня.
Дальше – неделя тревожных сборов к выезду из Грасса – думали, что, может быть, на несколько месяцев – я убрал все наше жалкое имущество. Боялся ехать – кинуться в море беженцев, куда-то в Вандею, в Пиренеи, куда бежит вся Франция, вшестером (с Буниными, Кузнецовой и М. А. Степун – также Е. Н. Жирова и ее дочь Ольга. – А. Б.), с тридцатью местами багажа… Уехали больше всего из-за Марги – ей в жандармерии приказали уехать из Alpes Maritimes (из Приморских Альп. – А. Б.) „в двадцать четыре часа!“. Помогли и алерты, и мысль, что, возможно, попадешь под итальянцев. (Первый алерт был у нас в воскресенье 2 июня, в девятом часу утра.) 3 июня Марга мне крикнула из своего окна, прослушав радио: „Страшный налет на Париж, сброшено больше тысячи бомб“. 5 июня прочитал в „Ecl
Выехали мы… 16 июня, в десять часов утра, на наемном, из Нима, автомобиле (2000 фр. до Нима). Прекрасный день. Завтрак в каком-то городке тотчас за Бриньолем. В Ним приехали на закате, с час ездили по отелям – нигде ни единого места! Потом вокзал… – думали уехать дальше на поезде – невозможно, тьма народу – а как влезть с тридцатью вещами! Ходили в буфет, ели. Полное отчаянье – ночевать на мостовой возле вокзала! Марга и Галя пошли искать такси, чтобы ехать дальше в ночь, – и наткнулись на русского еврея таксиста. Ночевали у него. 17-го выехали опять в такси в Тулузу и дальше, в Монтобан, надеясь там ночевать, а потом опять на Lafrançaise, возле которого ферма Жирова. Думали: в крайнем случае поселимся там, хотя знали, что там ни воды, ни огня, ни постелей. Плата до Lafrançaise – 2300 фр. Сперва широкая дорога в платанах, тень и солнце, веселое утро. Милый городок Люпель. Остановки по дороге военными стражами, проверки документов. Море виноградников, вдали горы. Около часу в каком-то городишке остановка… подошел крестьянин лет пятидесяти и со слезами сказал: „Вы можете ехать назад – армистис!“ (От фр. armistice – перемирие. – А. Б.) Но назад ехать было нельзя, не имея проходного свидетельства. Завтрак под С. Этьен (?). Опять виноградники, виноградная степь. За Нарбоном – Иудея, камни, опять виноградники, ряды кипарисов, насаженных от ветра… Мерзкая Тулуза, огромная, вульгарная, множество польских офицеров… (По всему пути сотни мчащихся в автомобилях беженцев.) В Монтобане – ни единого места. В сумерки – Lafrançaise – тоже. И попали к Грязновым» [924]924
Там же. Т. III. С. 53–55. – Дмитрий Алексеевич Грязное – бывший директор Ярославской большой мануфактуры; он учился в Парижском Политехническом институте, затем в Тулузском университете; занимался продажей лабораторного оборудования; в Ляфрансез купил небольшой дом, в этом доме остановился Бунин (см.: Сердюк В. История одной поездки Бунина //Литературная Россия. 1979. № 1. 5 января).
[Закрыть] .
Вера Николаевна рассказывает о пребывании в городишке Ляфрансез (на линии Тулуза – Бордо):
«Мы после объявления войны Италией покинули Грасс. Уехали в сторону Монтобана. В Монтобане ничего не нашли, и Ляля (жена А. М. Жирова. – А. Б.) посоветовала ехать в Ляфрансез, где у нее есть знакомые. И мы нагрянули на бедных людей, которые нас всех приютили на одну ночь, а затем все наши дамы перешли в деревенский отель, а мы там и прожили двадцать два дня. <…>
Наше путешествие стоило нам очень дорого и взяло много душевных и физических сил. В Lafrançaise нет никаких удобств. И нужно было выбирать между конюшней и чистым полем! Трудно было с питанием» [925]925
ЛН. Кн. I. С. 687.
[Закрыть] . Здесь прожили 22 дня. Возвратились 9 июля – без Е. Н. Жировой и Оли.
Елена Николаевна Жирова, бывшая помещица с Украины, с дочкой Олей прожила у Буниных года три. Она часто бывала у них в Париже с Рощиным, «потом, – писал Иван Алексеевич Вере Зайцевой 17 мая 1943 года, – жила с Олечкой у нас на юге, а потом у мужа на его ферме под Монтобаном. Житье на этой ферме было нищее, ужасное…» [926]926
Новый журнал. Нью-Йорк, 1979. Кн. 136. С. 134.
[Закрыть] . Оле (родилась в 1933 году) Бунин писал письма в стихах, а она называла его Ваней.
На ферме Жировы жили, по словам Веры Николаевны, «пещерно», и им «нечего есть» [927]927
Письма Буниных. С. 53.
[Закрыть] . Муж Елены Николаевны, Алексей Матвеевич Жиров, шофер, оставил жену с Олей и куда-то уехал, предварительно отдав даром землю на три года какому-то итальянцу. Оля болела, Вера Николаевна беспокоилась о ней, помогала всячески. «Мне удалось устроить ей из Земгора (Земельно-городского союза. – А. Б.) маленькую посылочку, – писала она Т. Д. Логиновой-Муравьевой в июне 1942 года, – а раньше я сама ей уделяла из своих запасов <…> Кроме того, удалось устроить ей 500 франков из Швейцарского детского комитета» [928]928
Там же. С. 51.
[Закрыть] . Посылала деньги на доктора, на лекарства. «Одно время Олечка от тяжелой жизни пришла в отчаяние. Сидела или стояла в оцепенении, лишилась сна…» [929]929
Там же. С. 124.
[Закрыть]
В Грассе жила художница Т. Д. Логинова-Муравьева, ученица Н. С. Гончаровой, потомок Карамзиных, – ее прапрадед – Федор Михайлович Карамзин, брат писателя и историка Н. М. Карамзина. Она дружила с Буниным и Верой Николаевной. Бунин для Татьяны Дмитриевны – некое чудо природы, его стихия была нераздельна со стихией природы. Она писала автору этих строк 15 января 1967 года: «Иван Алексеевич называл Грасс „пустыней“. Любил и наслаждался он природой и много писал стихов здесь. Но кроме природы – восходов, огненных закатов, ослиных тропинок, заброшенных ферм, с кипарисами и цветущим розовым миндалем – здесь безлюдие – истинная „пустыня“. А без людей Иван Алексеевич ужасно скучал. Поэтому и жили, подолгу гостили и просто жили с ними и в „Бельведере“ и позже на villa „Jeannette“ всякий литературный люд; и среди них Ляля (Е. Н. Жирова. – А. Б.) с дочкой Олечкой, с которой Иван Алексеевич забавлялся и писал ей шуточные стихи, так как и сам он любил смеяться! Как он любил жизнь – не признавал ни старости, ни смерти, до самого конца. Похож он был на могучий дуб, который ушел корнями глубоко в почву и этой подпочвенной водой он и питался, когда все другие растения высыхали. Был сам он частью этой природы, которую он так глубоко понимал, так как жил ею – и был так жаден ко всему, что его окружало. Природная стихия была и его стихией. Было в нем что-то от природы нераздельное. Вот сижу я за письмом к вам и очень ярко и ясно сверкает облик Ивана Алексеевича. Вот он живой перед глазами, с тончайшей улыбкой, с слегка прищуренным и насмешливым взглядом, с потоком рассказов о прошлом и с такими меткими анализами всех и вся. „Вот одним словом пришпилили!“ – что только диву даешься!»
В напряжении держали Бунина события в мире. В те дни его внимание привлекали «огромные битвы немецких и английских авионов над берегами Англии», жившей под угрозой немецкого вторжения.
Одиннадцатого сентября Бунин записывает: «Слушал Москву в девять с половиною вечера (по-московски в одиннадцать с половиною)».
Двенадцатого сентября: «Вчера в шесть часов вечера Черчилль говорил по радио: немцы всячески приготовились к высадке в Англии – нападение может произойти каждую минуту…»
Двадцать восьмого октября: «Вечером узнали: началась еще одна война – Италия напала на Грецию…»
Восемнадцатого декабря он с удовольствием отметил: «Позавчера московское радио сообщило вечером, что англичане взяли в Африке в плен пятьдесят тысяч итальянцев».
Об отношении Бунина к войне писал Андрей Седых 6 марта 1965 года в ответ на мое письмо:
«Как все мы, бывшие в Свободной Зоне Франции, которая позже тоже была оккупирована немцами (я имею в виду людей, настроенных патриотично, и людей взглядов либеральных), Иван Алексеевич всей душой жаждал победы русского народа и разгрома Германии. Все нацистское и гитлеровское он ненавидел; русских „коллаборантов“ и тайных и даже явных поклонников Гитлера презирал открыто; победам русского оружия радовался бесконечно… Но что мог он сделать у себя, в голодном крошечном Грассе во время войны? Малейший публичный протест привел бы к его немедленному аресту, депортации и верной смерти. Печататься было негде <…> В злополучный день 22 июня всех русских эмигрантов (и меня в числе их) арестовали и посадили в лагерь. Людей старше семидесяти лет не трогали. Не тронули и Ивана Алексеевича».
Л. Ф. Зуров заболел чахоткой, и 1 мая 1940 года его отправили из Парижа в санаторий недалеко от Сен-Этьена.
Шестнадцатого октября 1940 года из санатория он приехал к Буниным в Грасс.
Трудно было изыскать средства к жизни. Бунин писал Н. Д. Телешову 8 мая 1941 года:
«…Мы сидим в Grasse’e (это возле Cannes), где провели лет семнадцать (чередуя его с Парижем), теперь сидим очень плохо. Был я „богат“ – теперь, волею судеб, вдруг стал ниш, как Иов. Был „знаменит на весь мир“ – теперь никому в мире не нужен, – не до меня миру! В <ера> Н<иколаевна> очень болезненна, чему помогает и то, что мы весьма голодны. Я пока пишу – написал недавно целую книгу новых рассказов („Темные аллеи“. – А. Б.), но куда ее теперь девать? А ты пишешь?
Твой Ив. Бунин. Я сед, сух, худ, но еще ядовит. Очень хочу домой» [930]930
Исторический архив. 1962. № 2. С. 160.
[Закрыть] .
Об издании «Темных аллей» Бунин писал в США Андрею Седых 13 июня 1942 года:
«Шлю вам и madame сердечные приветствия и обращаюсь с усердной просьбой: помогите, если можете, издать там у вас по-русски, а может быть, и по-английски, мою новую книгу „Темные аллеи“, рукопись которой вся находится у Марка Александровича (Алданова. – А. Б.). Мне кажется, что, будучи издана в небольшом количестве экземпляров (по-русски), она могла бы разойтись и принести мне некоторую сумму. Прошу помощи в этом деле именно у вас потому, что вы единственный деятельный человек из всех моих тамошних друзей, совсем теперь забывших меня. Был бы ужасно рад, если бы это дело вышло – вы знаете, в какой нужде я… На условия я согласен на всякие» [931]931
Из частной коллекции Андрея Седых. Библиотека редких манускриптов Йельского университета. Нью-Хейвен, Коннектикут, США.
[Закрыть] .
Андрей Седых, любезно приславший фотокопию этого письма, сообщил следующее:
«Открытка от 13 июня 42 г. была написана вскоре после того, как мы с женой… переехали на жительство в Америку. Бунин жил тогда в Грассе, в так называемой „Свободной Зоне“, откуда можно было писать в. Соединенные Штаты, пока немцы не оккупировали и „Свободную Зону“… С этой открытки начались мои хлопоты с изданием „Темных аллей“, рукопись которых я получил с оказией (Бунин отправил ее Алданову 7 июня 1941 года с пианистом С. Н. Барсуковым, жившим в Канн. – А. Б.). Русское издание я выпустил быстро (в 1943 году. – А. Б.), основал для этого в Нью-Йорке издательство „Новая земля“. С переводом на английский была страшная возня. Не было издателя. Наконец, некий г. Танько, представлявший небольшую американскую издательскую фирму, захотел книгу издать, но предложил за нее аванс только в триста долларов; Иван Алексеевич не соглашался, но в конце концов вынужден был согласиться, – нужда одолела… Шел спор из-за названия книги, – по-английски буквальный перевод слов „Темные аллеи“ не годился, – это имеет совсем иной смысл, довольно бандитский, а не тот, который имел в виду И. А. Затем выяснилось, что некоторые рассказы содержат фразы чрезмерно „натуралистические“, – четверть века назад в Соединенных Штатах это легко могло подвести под порнографию (в чем многие русские и без того обвиняли Бунина и устно и в печати). И. А. поручил мне и М. А. Алданову, по нашему усмотрению, удалить те места, которые были спорными с точки зрения „общественной морали“. Насколько я помню, мы цензуровали только три-четыре фразы, – И. А. охотно на это согласился.
Это издание „Темных аллей“, к несчастью, никаких дополнительных денег, кроме трехсот долларов, ему не принесло. Книга вышла в конце 47 г.».
В 1942 году, перед отъездом в США, Андрей Седых виделся с Буниным, и Бунин говорил ему:
«Плохо мы живем в Грассе, очень плохо. Ну, картошку мерзлую едим. Или водичку, в которой плавает что-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом… Живем мы коммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой, – деньги Нобелевской премии давно уже прожиты. Один вот приехал к нам погостить денька на два… Было это три года тому назад, с тех пор вот и живет, гостит. Да и уходить ему, по правде говоря, некуда: еврей (А. В. Бахрах. – А. Б.). Не могу же я его выставить? Очевидно, нужно терпеть, хотя все это мне, весь нынешний уклад жизни, чрезвычайно противно. Хорошо еще, что живу изолированно, на горе. Да вы знаете, – минут тридцать из города надо на стену лезть. Зато в мире нет другого такого вида: в синей дымке тонут лесные холмы и горы Эстереля, расстилается под ногами море, вечно синее небо… Но холодно, невыносимо холодно. Если бы хотел писать, то и тогда не мог бы: от холода руки не движутся <…> А в общем, дорогой, вот что я вам скажу на прощание: мир погибает. Писать не для чего и не для кого» [932]932
Седых А. Далекие, близкие. Нью-Йорк, 1962. С. 210.
[Закрыть] .
Его душа жаждала святынь, он не мог жить без святынь.
«Молился на собор (как каждое утро) – он виден далеко внизу – Божьей Матери и Маленькой Терезе (Божья Матерь над порталом, Тереза в соборе, недалеко от входа, направо)», – записывает в дневнике 20 августа 1940 года.
О Божьей Матери Заступнице он писал в рассказе «Notre-Dame de la Garde» (1925): в вагоне старичок-странник читает то, «что было напечатано на обороте картинки, которую вместе с бумажным цветком раздавали монахини: Litanies de Notre-Dame de la Garde (прошения молитвенные к Божьей Матери Заступнице) <…>
– Notre-Dame de la Garde, Reine et Patronne de Marseille, priez pour nous! (Божья Матерь Заступница, Царица и Покровительница Марселя, моли о нас!)
Reine et Patronne, Царица и Покровительница… Разве не великое счастье обладать чувством, что есть все-таки Кто-то, благостно и бескорыстно царствующий над этим Марселем, над его грешной и корыстной суетой и могущий стать на его защиту в беде, в опасности? И Кто эта Reine?
– Матерь Господа нашего Иисуса, за грехи мира на кресте распятого, высшую скорбь земную приявшая, высшей славы земной и небесной удостоенная! <…>
– Посредница милосердия между небом и нами…
– Надежда наша в жизни и Сопутница в час смертный…
<…>
– Царица земли и небес, молитесь за нас!»
В этих прошениях молитвенных «выражается самое прекрасное, что есть в человеческой душе <…> И нет казни достойной для того, кто посягает хотя бы вот на такие картинки».
Уже было во Франции то же, что и у нас: молодежь, итальянцы и провансальцы «кто в лес, кто по дрова» затягивали в вагоне «Интернационал», а монахинь, продававших картинки, «встретили и проводили уханьем, визгом и мяуканьем. Я вышел, – пишет Бунин, – вслед за ними <…> Солнце пронизывало листья дикого винограда, вьющегося по столбам платформы, делало зелень светлой и праздничной, и небо ярко, невинно и молодо синело меж их гирляндами».
Шестого сентября 1940 года Бунин записывает:
«Пишу и гляжу в солнечный „фонарь“ своей комнаты, на его пять окон, за которыми легкий туман всего того, что с такой красотой и пространностью лежит вокруг под нами, и огромное белесо-солнечное небо. И среди всего этого – мое одинокое, вечно грустное Я». Все его мучило своей прелестью, говорил Бунин Кузнецовой, восхищало великолепными агавами, розами, и он, по его словам, «всю жизнь отстранялся от любви к цветам <…> Ведь я вот просто взгляну на них и уже страдаю: что мне делать с их нежной, прелестной красотой? Что сказать о них? Ничего ведь все равно не выразишь!» [933]933
Дневник. Кн. III. С. 67.
[Закрыть] .
Жить в разоренной и голодной Франции, завоеванной вандалами, для одних стало чрезвычайно трудно, для других – смертельно опасно; и этим надо было уезжать.
Алдановы и Цетлины собирались в Америку. Мария Самойловна Цетлин уговаривала Бунина последовать их примеру. Он не решался, выяснял, как осуществить еще одну эмиграцию и что его ждет в Новом Свете; 7 августа 1940 года он был с Верой Николаевной в Ницце в американском консульстве. Двадцать седьмого Цетлины и Алданов приезжали к Буниным на обед, ночевали; утром пришел Адамович. Алдановы уехали в США через Лиссабон 28 декабря; уехали и Цетлины. Алданов в письмах из Америки убеждал Бунина: «…Если вы питаетесь одной брюквой и если у Веры Николаевны „летают мухи“, то как же вам оставаться в Грассе?! Подумайте, дорогой друг, пока еще можно думать. Возможностьуехать вам вдвоем – есть. Прежде всего о визе. О ней Александр Федорович (Керенский. – А. Б.) начал хлопотать для вас и Веры Николаевны еще до моего приезда. Затем я на него насел. „Аффидэвиты“ уже для вас получены, – вы понимаете, что для вас их найти легче, чем для кого бы то ни было. Дело уже направлено в Вашингтон, и в самые ближайшие дни Государственный департамент пошлет ниццскому консулу „совет“ выдать вам так называемую „эмердженом-виза“, – такую же, какую получил я (то есть не квотную). Я почтине сомневаюсь, что и билеты вам двоим будут высланы бесплатные, – правда, боюсь, билеты третьего класса, как и для меня, но здесь устроят, думаю, и вопрос о доплате. Теперь деньги. Как я вам сообщил, Назаров поместил ваше письмо в „Нью-Йорк таймс“, – это первая газета в Америке. В Толстовский фонд стали быстро поступать для вас пожертвования, все небольшими суммами. Я в последние дни не видел Толстой, но мне сообщили, что уже есть более 400 долларов. Весь вопрос в том, как их вам доставить. Не думайте, что тут проявляется небрежность или невнимание. Тут посылают не частные лица, не могу писать об этом подробнее. Как бы то ни было, этих денег с избытком хватило бы и на месяц-другой во Франции, если вы решите уехать, и на билет до Лиссабона, и на пребывание в Лиссабоне, и на то, чтобы оставить кое-что неуезжающим. Как вы будете жить здесь? Не знаю. Как мы все, – с той разницей, что вам, в отличие от других, никак не дадут „погибнуть от голода“. Вы будете жить так, как вы жили во Франции тринадцать лет до Нобелевской премии <…> Только что я позвонил Александре Львовне. Она мне сказала, что для вас собрано… (отточием обозначаем пропуски в дефектной ксерокопии письма. – А. Б.) долларов, из которых 50 и 150 уже вам переведены по телеграфу… Кроме того, вам послана посылка. Кроме того, по ее словам…два билета для поездки из Лиссабона сюда» [934]934
Архив Колумбийского университета.
[Закрыть] (15 апреля 1941 года).
