Текст книги "Бунин. Жизнеописание"
Автор книги: Александр Бабореко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
Вера Николаевна писала родным: «Квартира очень красивая, со вкусом убранная, много старинных вещей <…> Кроме платы за комнаты, все расходы по ведению дома и столу будем делить пополам. Деньги, взятые из Москвы и полученные в Киеве, приходят к концу. Ян делает заем в банке, тысяч на десять…» «В такой обстановке не приходилось жить, – говорит Вера Николаевна в другом письме родным. – У нас две комнаты, большие, высокие, светлые, с большим вкусом меблированные, но лишних вещей нет. Удобств очень много. Даже около моего письменного стола стоит вращающаяся полка с большим энциклопедическим словарем, – это то, о чем я всегда мечтала». «Живу я с комфортом, как не жила и в мирное время» (письмо родным 21 ноября / 4 декабря 1918 года).
Бунин мечтал о Крыме. О том, что «Бунин собирается в Крым», писал И. С. Шмелев Марии Павловне Чеховой 18/31 августа 1918 года из Алушты [730]730
РГБ, ф. 331.99.22.
[Закрыть] . Но в Крым он не поехал.
Ради заработка Бунин отправился с чтением своих произведений в поездку по Украине, «уехал через Киев в Екатеринослав»; об этом пишет в дневнике Вера Николаевна 15/28 октября 1918 года.
В Одессе в то время оказались некоторые известные писатели. «Почти вся редакция „Русского слова“ с <Ф. И.> Благовым во главе <…> Москвичи начинают объединяться и общаться. В воскресенье, – пишет Вера Николаевна родным 2/15 января 1919 года, – было собрание под председательством князя Евг. Трубецкого. Правление – временно инициативная группа – кн. Трубецкой… Бурышкин, Луи и др.».
Здесь были, кроме названных уже литераторов, С. С. Юшкевич, И. С. Соколов-Микитов, С. Я. Елпатьевский, Н. А. Тэффи, В. М. Инбер, И. Ф. Наживин, М. А. Алданов, Т. Л. Щепкина-Куперник, литературный критик П. М. Пильский, поэт М. О. Цетлин с женой Марией Самойловной, поэт-юморист А. П. Шполянский (Дон Аминадо), писательница Зинаида Тулуб, литературовед Л. П. Гроссман, художник и поэт А. А. Койранский, литературный критик А. А. Кипен, журналисты Б. Л. Варшавский, А. А. Яблоновский.
В Одессе была также группа молодых поэтов и писателей; кроме Катаева, о котором речь шла выше, – Э. Багрицкий, Ю. Олеша, 3. Шишова, А. Фиолетов.
Литературная жизнь даже в это трудное время не замирала. Бунин общался с писателями, участвовал в спорах, встречался в редакциях, в литературно-художественных кружках и в артистическом обществе, в театральном кружке; встречался и с артистами Художественного театра О. Л. Книппер-Чеховой и Вл. Аф. Подгорным, с артисткой театра Ф. А. Корша, женой журналиста Лоло (Л. Г. Мунштейна) В. Н. Ильнарской, с популярной артисткой, игравшей в театре В. Ф. Комиссаржевской в Петербурге и в труппе Н. Н. Синельникова в Харькове и Киеве, Е. А. Полевицкой (по мужу Шмидт); были встречи и с художником Г. Ф. Ярцевым.
Были в это время в Одессе салоны, кружки, собрания в клубах, публичные лекции. Одно такое собрание прошло очень бурно.
29 марта/11 апреля 1919 года в Художественном кружке состоялось «заседание профессионального союза беллетристической группы»; просили председательствовать Бунина, он отказался. Молодые писатели Катаев, Олеша, Багрицкий, пишет в дневнике В. Н. Бунина, «кричали, что они готовы умереть за советскую платформу, что нужно профильтровать собрание, заткнуть рты буржуазным, обветшалым писателям <…> Сделав скандал, ушли. Волошин побежал за ними и долго объяснялся с ними»; об этом собрании пишет также Бунин в очерке «Волошин».
В Одессе оказались многие видные политики, генералы и министры белого правительства: А. Ф. Керенский; один из лидеров партии октябристов и бывший председатель Государственной думы М. В. Родзянко; монархист, основатель «Союза русского народа» (1905 год), депутат 2–4-й Государственной думы, участник убийства Распутина В. М. Пуришкевич; А. И. Деникин; начальник штаба белой армии генерал Чернявин; бывший товарищ министра С. В. Лурье; один из организаторов кадетской партии, экономист и статистик А. А. Кауфман; эсеры В. В. Руднев и И. И. Фондаминский-Бунаков – в будущем сотрудники парижского журнала «Современные записки»; социалист В. А. Мякотин; Туган-Барановские.
Первого ноября (ст. ст.) 1918 года В. Н. Бунина пишет в дневнике:
«Вчера были у Цетлиных. Кроме нас, были Толстые, Керенский и Инбер, потом – уже очень поздно – пришли Фондаминский-Бунаков и Руднев».
13/26 ноября 1918 года «в порт пришел английский миноносец, ждут, – пишет Вера Николаевна, – броненосца. <…> На улицах большие толпы».
На Украине действовал Петлюра, возглавлявший националистическое движение.
В 1919 году петлюровцы были разгромлены Красной Армией.
29 ноября/12 декабря «петлюровские войска, – по словам Веры Николаевны, – вошли беспрепятственно в город».
«Опять началась жизнь московская, – пишет Вера Николаевна 30 ноября/13 декабря. – Сидим дома, так как на улицах стреляют, раздевают. Кажется, вводится осадное положение, выходить из дому можно до девяти часов вечера. Вчера выпустили восемьсот уголовных. Ждем гостей. Ожидание паршивое».
Бунин подавлен. Он говорил, что «прошлую ночь три часа сидел на постели, охватив руками колени, и не мог заснуть.
– Что я за эти часы передумал. И какое у меня презрение ко всему!»
5/18 декабря Вера Николаевна записывает: «С утра идет сражение, трескотня ружей, пулемет, изредка орудийные выстрелы. Ян разбудил меня. Петлюровцы с польскими войсками и добровольцами. У нас на углу Ольгиевской стоят петлюровцы».
6/19 декабря. «Вчера весь день шел бой. Наша улица попала в зону сражения. До шести часов пулеметы, ружья, иногда орудийные выстрелы. На час была сделана передышка, затем опять. Но скоро все прекратилось <…>
Ян почти целый день был на ногах, в пальто, ежеминутно выходил во двор, где говорил с жителями нашего дома. Демократия настроена злобно».
9/22 октября 1918 года Д. Л. Тальников сообщал в «Одесских новостях», что Бунин читал 20 октября на вечере в зале консерватории неизвестный одесситам рассказ «Сны Чанга», опубликованный немного раньше в Москве.
16/29 декабря 1918 года Вера Николаевна пишет:
«Ян читает сегодня в „Урании“. Он читал „Моисея“ (рассказ „Смерть пророка“, первоначально названный „Смерть Моисея“. – А. Б.), и я слушала его с необыкновенным интересом, а ведь это, вероятно, в сотый раз! Ян прочел и ушел, а публика сидела и ждала продолжения».
Читал он 12/25 января 1919 года в клубе. Н. Ф. Кошиц – оперная певица, которую ценил Рахманинов, аккомпанировал ей в концертах и посвятил ей одно из своих сочинений, – пела, «Волошин прочел два исторических своих стихотворения».
В эти дни Бунин, по свидетельству жены, «много читал по-русски, по-французски». Как всегда, был захвачен Толстым. Вера Николаевна записала 13/26 февраля 1919 года:
«Ян недавно перечитал „Семейное счастье“ и опять в восторге. Он говорит, что мы даже и представить себе не можем, какой переворот в литературе сделал Лев Николаевич. Ян перечитывает старые журналы, а потому ему очень ярко бросается в глаза разница между Толстым и его современниками.
– По дороге неслись телеги, и дрожали ноги, – прочел он; ведь это модерн для того времени, а между тем как это хорошо! Ясно вижу картину».
17 февраля/2 марта пришел к Буниным А. А. Кипен, все вместе потом отправились к Цетлиным. Там был Волошин.
Овсянико-Куликовский предложил Бунину сотрудничать во французской газете. Бунин отказался.
Вскоре Бунин начал сотрудничать в газете «Наше слово», 8/21 марта был на заседании редакции, где присутствовали Ал. Ал. Яблоновский, Б. Л. Варшавский, А. А. Койранский, Ф. И. Благов. Заседание 10/23 марта было также с участием Бунина.
«Ян стал работать, настроение ровное. Он нежен и заботлив», – записывает в дневнике Вера Николаевна 12/25 марта.
О том, что «Ян стал ровнее», Вера Николаевна пишет 19 марта/1 апреля; «он вышел из мрачно-уединенного образа жизни. Все-таки – редакция, постоянное общение с людьми дает известный колорит дню.
Как-то он говорил, – продолжает она, – о трагичности своей судьбы. Принадлежа по рождению к одному классу, он, в силу бедности и судьбы, воспитался в другой среде, с которой не мог как следует слиться, так как многое, даже в ранней молодости, его отталкивало. Поэтому ему очень трудно писать так, как хотелось бы». А для него искусство – «это Голгофа», которому он отдавал всего себя, и никогда оно не было занятием для удовольствия.
Назревали новые события, изменившие судьбы многих. Вера Николаевна пишет в дневнике 21 марта/3 апреля: «Радио: Клемансо пал. В 24 часа отзываются (французские. – А. Б.) войска. Через три дня большевики в Одессе!» Теперь говорят, что «дни Деникина и Колчака сочтены». «На улицах оживление необычайное, почти паническое. Люди бегут с испуганными лицами. Кучками толпятся на тротуарах, громко разговаривают, размахивая руками. Волнуются и те, кто уезжает, и те, кто остается. Банки осаждаются <…>
Вернулся Ян очень утомленный. Новых известий не было. Я позвонила Цетлиным. Они уезжают, звали и нас. Мы пошли проститься. У них полный разгром. Им назначили грузиться на пароход через два часа. Фондаминский хорош с французским командованием, он устраивает им паспорта. Кроме Цетлиной, мы застаем там Волошина, который остается после них на квартире, и жену Руднева <…>
Цетлина опять уговаривает нас ехать. Сообщает, что Толстые эвакуируются. Предлагает денег, паспорта устроит Фондаминский. От денег Ян не отказывается, а ехать не решаемся. Она дает нам десять тысяч рублей <…>
Волошин весь так и сияет. Не чувствуется, чтобы он волновался, негодовал или боялся, в нем какая-то легкость.
Оттуда мы пошли на Пушкинскую, где как раз происходила стрельба. По слухам, убит налетчик. В военно-промышленном комитете сборный пункт для отъезжающих политических и общественных деятелей. Народу много в вестибюле и в небольших комнатах комитета. Толпятся эсеры, кадеты, литераторы. Вот Руднев, Цетлин, Шрейдер, Штерн, Толстые и другие. У всех озабоченный вид <…> Прощаемся с Толстыми, которые в два часа решили бежать отсюда, где им так и не удалось хорошо устроиться. Они будут пробираться в Париж <…>
Оттуда пошли в „Новое слово“. На улице суета, масса автомобилей, грузовиков, людей, двуколок, солдат, извозчиков с седоками, чемоданами да навьюченные ослы, французы, греки, добровольцы – словом, вся интернациональная Одесса встала на ноги и засуетилась».
В начале апреля 1919 года, при отступлении французских и греческих войск из Одессы, Толстые отправились морем в Константинополь, потом уехали в Париж. Бунин и Вера Николаевна, по выражению Ивана Алексеевича, «не успели бежать вместе с ними».
Бунин говорил, что уезжать, начинать новую жизнь нелегко. «Вот m-me Цетлин предлагала, да мы не решились… предлагали и на Дон, но там тиф, да вот и Вера свалилась, да и приятелей неловко оставлять… все это внезапно…
– Да кроме того, совсем бы и с Москвой разделились, а теперь мы можем переписываться», – добавила Вера Николаевна.
24 марта/6 апреля Вера Николаевна пишет:
«Вошли первые большевистские войска под предводительством атамана Григорьева <…> Суда еще на рейде».
Шестого апреля (н. ст.) 1919 года в Одессе была восстановлена советская власть. Н. А. Григорьев, штабс-капитан царской армии, украинский националист, петлюровский атаман, присоединился со своим отрядом к Красной Армии и участвовал в боях за Одессу; 7–9 мая он поднял антисоветский мятеж, который был подавлен. Григорьев убит махновцами 27 июля 1919 года.
25 марта/7 апреля Вера Николаевна отметила:
«Вчера весь день гости. Вечером был Волошин, читал нам свои стихи, которые нам понравились. Он производит очень приятное впечатление, хотя отношение к жизни у него не живое <…>
Сегодня в одиннадцать часов утра прилетел к нам журналист <П. М.> Пильский. Высокий, очень веселый человек, все время острящий <…> Немного страшно за Яна, ведь нужно же было начать издавать газету за три дня до ухода союзников! Точно нарочно все высказались. Уехали, кажется, только Яблоновские, большинство из редакции и сотрудников остались».
26 марта/8 апреля вечером снова пришел к Буниным Волошин. Он сказал:
«– Давайте читать стихи. Я никогда не слышал чтения стихов Ивана Алексеевича.
– Прекрасно, – подхватывает Ян, – вот вы нам почитайте, а я сегодня не могу.
– Хорошо, – соглашается Волошин, – я буду читать портреты.
Он читает хорошо. Читает долго и много. Этот жанр ему удается. Но портрет он пишет так, как пишут художники, когда выдумывают сами и отыскивают те черты, которых никто, кроме них, не видит».
В мемуарном очерке «Волошин» Бунин приводит запись тех дней:
«Волошин часто сидит у нас по вечерам. По-прежнему мил, оживлен, весел. „Бог с ней, с политикой, давайте читать друг другу стихи!“ Читает, между прочим, свои „Портреты“ (цикл стихов „Облики“. – А. Б.)».
5/18 апреля «вечером Волошин читал, – пишет Вера Николаевна, – нам своего Аввакума (поэму „Протопоп Аввакум“, напечатанную в сборнике стихов Волошина „Демоны глухонемые“ (Харьков, 1919) – А Б.). Справился он с ним хорошо, фигура написана выпукло. Техника стиха превосходна <…>
У него хорошо – на все примиряющая теория. Вероятно, он один из самых счастливых людей на свете <…>
Ян жадно читает газеты, почти весь день живет злободневностью и только по вечерам, когда уже нельзя выходить, он способен читать какой-нибудь французский роман <…>
Многие озабочены и заняты главным образом съедобными делами – где бы что достать, где бы что купить? Наш дом этим не страдает. Мы уже начинаем быть на грани недоедания».
Одесса похожа на «восточный город, главная торговля происходит на улицах. Носки, апельсины, нитки, свечи; торговцы сидят вдоль стен; нищие, убогие – кто поет, кто играет, кто просит, а некоторые просто стоят с надписями на груди» (запись В. Н. Буниной 10/23 апреля 1919 года).
Волошин придумал устроить в особняке Буковецкого школу рисования. Он хлопотал о разрешении этой «Художественной неореалистической школы» и нарисовал для нее вывеску. «Ученики, – пишет В. Бунина родным 23 мая/5 июня 1919 года, – от десяти лет. Преподают Нилус, Буковецкий, а лекции по истории искусств читает <проф.> Лазурский. Я состою заведующей». Учились дети приятелей и знакомых. Было несколько человек способных.
Волошин, пишет Вера Николаевна 27 апреля/10 мая, «устроил себе выезд через комиссара красного флота <…>
Последний вечер Волошин проводит у нас со своей спутницей Татидой (Татьяной Давыдовной Цемах; поэтесса и биолог, работала на Карадагской биостанции. – А. Б.). Сидим при светильниках в полумраке. Грустно. На столе жалкое угощение. За последнее время мы привыкли к Максимилиану Александровичу <…> Он прощает людям не только недостатки, но даже и пороки. Может быть, это проистекает от большого равнодушия к миру – тогда это не достоинство. Но такое спокойствие приятно среди всеобщего возбуждения, раздражения, озлобления.
Волошин одет по-морскому: в куртке с большим вырезом и в берете. Он снабжен всякими документами: на тот случай, если попадется в руки французов, у него одни документы <…>, а если будет обыск при отходе, – то он имеет какие-то мандаты. Но все же исход путешествия их сильно волнует». Уезжают «завтра в 5 ч. утра».
Бунин еще не решил окончательно, куда уехать из Одессы, – колебался, обдумывая возможность возвращения в Москву. 23 мая/5 июня 1919 года Вера Николаевна писала Юлию Алексеевичу Бунину:
«Это даже странно, целый год я не была в Москве и никого из вас не видала! Соскучилась сильно. Ян – тоже. Мы часто теперь говорим с ним о поездке в Москву, но как это осуществить, еще ясно не представляем. Разрешение на въезд в нее мы имеем, но этого мало, нужно еще разрешение на выезд из Одессы, – это, кажется, довольно трудно сделать, – нужно хлопотать. Впрочем, это формальная сторона. А существенная заключается в том, чтобы жить в Москве, нам нужно, вероятно, тысяч десять, – иначе медленная смерть, во всяком случае для меня, так как все доктора, которые меня пользовали даже в Одессе, когда я была сравнительно в хорошем состоянии, говорили: есть и есть и никаких почти лекарств… Жить и здесь становится с каждым днем все труднее, – цены растут, а поступлений ждать неоткуда. Мне предлагают место рублей на 1200–1500 в месяц, но Ян все еще не соглашается, чтобы я служила».
Творческая работа Бунина продолжалась в Одессе в нелегких условиях Гражданской войны. Он вместе с искусствоведом академиком Н. П. Кондаковым редактировал с 8/21 октября 1919 года газету «Южное слово»; писал и публиковал в местной прессе многие стихи, некоторые рассказы и статьи. В «Южном слове» были напечатаны циклы стихотворений (в которые входили в измененной редакции ранее написанные стихи): «Восток», «Молодость», «Ночь», «Русь», «Летние стихи», «Путевая книга»; появлялись бунинские стихи и в газетах «Одесские новости», «Одесский листок», в журнале «Жизнь». Стихотворения из цикла «Русь» Бунин также публиковал в литературно-художественном еженедельнике «Огоньки» (1918, № 28; 1919, № 1–34). А цикл стихотворений «Путевая книга» (по составу не повторяющих публикацию того же цикла в газете «Южное слово») он напечатал в Симферополе, в сборнике «Отчизна» (1919). Два стихотворения появились в журнале «Родная земля» в Киеве (1918).
В Одессе написан Буниным и опубликован в «Южном слове» (1920, № 114, 4 января) рассказ «Готами». Здесь же перепечатаны рассказы 1916 года «Отто Штейн», «Петлистые уши», «Соотечественник», «Сны Чанга» (альманах «Объединение», 1919; впервые опубликован в сборнике «Творчество». Кн. II. М., 1918) и «Заметки» (1919, № 66, 7/20 ноября – о Толстом; № 67, 8/21 ноября – о писателе Ив. Ф. Наживине), публицистические заметки (1919, № 76, 82, 88). В «Родном слове» напечатаны ранее написанные «Маленькие рассказы» (1920, № 3, 16 января и № 5, 18 января) и публицистические заметки (1920, № 4). Рассказ 1916 года «Третьи петухи» напечатан в «Прибавлении к № 10 808 газеты „Одесские новости“» (1918, 21 сентября).
Кое-что из написанного Бунин уничтожил. В 1919 году он записал: «Ночь на 15 мая. Пересмотрел свой „портфель“, изорвал порядочно стихов, несколько начатых рассказов и теперь жалею».
Бунин вел переговоры об издании своих книг: 1/14 августа 1919 года встречался по этому поводу в Театральном кружке с неким Зелеником, который «за гроши» хотел взять рассказы сборника «Господин из Сан-Франциско» (М., 1916). Некоторые рассказы должны были выйти в переводе на украинский язык, за это предполагаемое издание Бунин, по договоренности с А. П. Марковским, взял 3/16 августа в «Днепросоюзе» восемь тысяч авансом.
20 июня/3 июля Бунины были у Т. Л. Щепкиной-Куперник. Она сообщила:
«Можете спать спокойно. Из Москвы пришло приказание – „писателей не трогать“».
«Мы, – пишет Вера Николаевна, – вздохнули спокойно, ведь вот уже три недели, как ежедневно мы совещаемся с Яном, ночевать ли ему дома. Многие друзья предлагали свой кров, но мы решили до самой последней минуты не переходить Яну на нелегальное положение. Он и так нервен. Сон для него очень важен, а спать в непривычной обстановке ему всегда беспокойно. Надеялись, что в случае опасности его предупредят. Но все же всякий вечер бывало жутковато» (запись в дневнике 20 июня/3 июля 1919 года).
Этим летом Бунины встречались с Юшкевичем, Тальниковым, Шполянским (Дон Аминадо), А. Койранским, Туган-Барановским.
11/24 августа в Одессу пришли войска Деникина, власть которого продержалась здесь до 7 февраля (н. ст.) 1920 года.
«Мы решили уехать из Одессы, при первой возможности, но куда – еще не знаем <…> Жутко пускаться теперь куда-либо…» – пишет Вера Николаевна 12/25 августа.
17/30 августа: «Мы часто заводим речь о будущем. И не можем решить, отправляться ли нам в Крым или за границу или оставаться здесь. Здесь очень приелось, а удастся ли устроиться в Крыму?»
«Надежда попасть этой осенью в Москву у меня пропала», – записывает она 18/31 августа.
Бунин, пишет Вера Николаевна, последние дни «очень волновался из-за газеты, которую основывает Добровольческая армия. Три дня сряду были заседания. Наконец сговорились. Редактором будет Дм. Ник. Овсянико-Куликовский <…> Почти каждый стал заведующим тем или иным отделом». Издавалось «Южное слово», редактором беллетристического отдела стал Бунин.
Бунин выступал с лекциями о русской литературе и русском народе. О его выступлении сообщала газета «Одесский листок» 12 и 25 сентября.
Вера Николаевна пишет 8/21 сентября: «Ян совсем охрип после лекции. Он не сообразил, что читать ее дважды ему будет трудно. Кроме того, он так увлекся, что забыл сделать перерыв, и так овладел вниманием публики, что три часа его слушали и ни один слушатель не покинул зала <…> Когда он кончил, то все встали и долго, стоя, хлопали ему. Все были очень взволнованы. Много народу подходило ко мне и поздравляло».
Эту лекцию Бунин повторил 20 сентября/3 октября. «Публики было еще больше. Не все желающие попали. Слушали опять очень хорошо. Ян читал лучше, чем в прошлый раз, с большим подъемом».
Газетная работа оживила Бунина. «Все эти дни, – пишет Вера Николаевна 7/20 октября, – Ян оживлен, возбужден и деятелен. То бездействие, в котором он пребывал летом при большевиках, было, несомненно, очень вредно и для его нервов и для его души. Ведь минутами я боялась за его психическое состояние».
В редакцию газеты вошел академик, искусствовед Никодим Павлович Кондаков, «согласились участвовать Кипен, Шмелев, Тренев, Ценский…».
В «Южном слове» В. Н. Бунина опубликовала 1/14 ноября свои переводы Андре Шенье.
В конце ноября (ст. ст.) опять «вступили в полосу больших событий. На фронте положение очень серьезное» – белый фронт рушился.
7/20 декабря Бунины решили окончательно, что в Крым не поедут, в этот день они получили визы «на Варну и Константинополь».
Двадцать четвертого декабря ст. ст. уехали в Болгарию Нилус и Федоров. Жена Федорова, Лидия Карловна, осталась в Одессе; в 1937 году была арестована, умерла в тюрьме или была расстреляна; сын Виктор, театральный художник, был депортирован из Бухареста в Советский Союз после освобождения столицы Румынии и отправлен в лагерь для заключенных, где и погиб. Ему ставили в вину то, что он приезжал в оккупированную Одессу и работал в театре по художественному оформлению спектаклей.
Вера Николаевна писала в дневнике 11/24 декабря:
«Ян был во многих местах. Общее впечатление: паника! <…> Ян встретил Кондакова, и они отправились к французам хлопотать насчет парохода».
«13/26 декабря. Были в сербском консульстве <…> Ян долго беседовал с консулом. По его словам, в Белграде очень тесно, но нам все же, вероятно, удастся устроиться…
Фронта почти уже не существует: это не отступление, а бегство». Бунин говорил, «что в настоящую минуту, накануне эмиграции, он чувствует минувшую жизнь так остро, что трудно передать». «Боже, как тяжело! Мы отправляемся в изгнание и кто знает, вернемся ли?»
«29 декабря 1919/11 января 1920 года. Вчера из Киева пешком пришел Шульгин (В. В.?)…»
22 января/4 февраля Вера Николаевна записала:
«Яну и Кондакову выдали билеты на пароход „Дмитрий“, в третьем классе… Завтра в 11 часов нужно идти в Деба, где мы получим пропуск. Порт охраняется английскими солдатами <…>
Город пуст, только патрули. Совершенная тишина…»
«23 января/5 февраля. Проснулись рано. Окончательное решение: завтра мы грузимся. Последний день мы здесь на Княжеской, где, несмотря на все несчастья, мы сравнительно счастливо прожили почти полтора года <…>
Ян целый день носился по городу».
Иван Сергеевич Соколов-Микитов вспоминает о своих встречах с Буниным в Одессе в ту пору:
«В Одессу я приехал из голодавшего и голого Крыма на переполненном растерянными людьми пароходе <…>
В редакции газеты, литературным отделом которой заведовал Иван Алексеевич Бунин, я оставил небольшой рассказ. На другой день мне сказали, что Бунин просит меня к нему зайти…
Из редакции мы выходили вместе. Спускаясь по узкой каменной, плохо освещенной лестнице, он горько говорил о своей крайней усталости, об утрате веры в людей, о желании уехать из России.
Дня через два <…> мы шли по городской улице, мокрой от таявшего снега. На каракулевый воротник его зимнего пальто, на высокую барашковую шапку садились и таяли снежинки. Я близко видел его лицо, слушал его голос. И опять он говорил о своей тяжкой усталости, мрачно расценивал происходившие события, корни которых видел в несчастной истории народа» [731]731
Звезда. 1964. № И. С. 174, 176.
[Закрыть] .
В гибели Великодержавной России повинны, по словам Л. Н. Андреева, все пораженцы в войну 1914–1917 годов и почти все социалисты. В их числе – пораженец Горький.
«Горький и его „Новая жизнь“ невыносимы и отвратительны именно тем, что полны несправедливости, дышат ею, как пьяный спиртом» (запись в дневнике 31 мая 1918 года) [732]732
См. в кн.: col1_1S. Дневники (1914–1919). Письма… М.; СПб.: АЛепеит-Феникс, 1994. С. 102.
[Закрыть].
Бунин цитировал в одном из писем из этой дневниковой записи Л. Н. Андреева созвучные «Окаянным дням» слова:
«Но неужели Горький так и уйдет не наказанным, не узнанным, не разоблаченным, „уважаемым“? <…> Если этого (осуждения Горького. – А. Б.) не случится (а возможно, что и не случится, и Горький сух вылезет из воды) – можно будет плюнуть в харю жизни» [733]733
Там же.
[Закрыть]. Горький, писал Л. Н. Андреев, был с «человекоподобными» – с большевиками, восхвалял Ленина, умоподобного, «как есть человекоподобные обезьяны», этот циник «где-то в исподе своей души – грязное животное» [734]734
Там же. С. 79.
[Закрыть]. «Зачатый во лжи, рожденный в атмосфере измены и уголовной каторги, отбросивший все человеческое и нравственное, как ненужный балласт, он явился магнитом, притягивающим к себе все порочное, тупое и зверски ничтожное. Новый „собиратель Руси“, он собрал всю каторжную, всю черную и слепую Русь и стал единственным в истории повелителем царства нищих духом» [735]735
Там же. С. 366.
[Закрыть].
Об отъезде Вера Николаевна записала: «24 января/6 февраля (пятница) 1920 года. В четыре часа дня мы тронулись в путь. Простившись с хозяином нашим, Евг. Ос. Буковецким, с которым мы прожили полтора года, и с его домоправительницей, мы вышли через парадные двери, давно не отпиравшиеся, и навалили чемоданы на маленькую тележку, которую вез очень старенький, пьяненький человек <…>
Отыскали наш пароход, „Спарту“ (Бунин называет этот пароход в рассказе „Конец“ и в книге „Воспоминания“ (Париж, 1950. С. 225) – „Патрас“. – А. Б.), маленький, не внушивший доверия <…> На пароход еще не пускают. Простояли и мы еще целый час на воздухе, ноги замерзли.
Наконец мы на борту. Наши провожатые втаскивают чемоданы. Ян в ужасе вспоминает, что забыл деньги, запрятанные в газеты. К счастью, газеты он захватил с собой, и в них правда лежало несколько тысяч думскими.
Кондаков и Ян получили крохотную каюту. Нам же, дамам, сказали, что оставили места в одной из дамских кают, но когда мы осмотрелись, оказалось, что места везде уже заняты. Незаметно прошел час. Провожающие должны уходить <…>
Ян попросил разрешения у Кондакова спать мне с ним на верхней койке, Никодим Павлович разрешил. Будет, конечно, очень неудобно, но Ян боится, что в общей зале я еще заражусь <…> Устроившись в каюте, я поднялась в рубку. Там сидят недовольные французы, они возмущаются, что на французском пароходе получили каюты русские.
Когда совсем стемнело, раздалась канонада. К ружейной стрельбе мы привыкли, но ведь это пушка? Поднялась на палубу. „Знатоки“ определили, что стреляют с Николаевской дороги. Неужели это большевики? <….>
25 января/7 февраля.
Пережили самое тяжелое утро в жизни. Из города доносилась все время стрельба. Прибегали люди без вещей с испуганными лицами и вскакивали на пароход, у некоторых были куплены места, у других не было ничего, они даже и не думали „бежать“, но поддались панике, которая царит в городе со вчерашнего вечера…
Прибывшие рассказывают, что стрельба на Софийском спуске уже, что с Херсонской уже нельзя добраться. Хороши бы мы были, если бы нас французы не погрузили вчера. Вероятно, многие останутся из тех, кто должен садиться на пароход сегодня и завтра <…>
Полдень, уже жутко оставаться в гавани, но мы не отчаливаем, все ждем французского консула Вотье. А снаряды уже рвутся вокруг. Стрельба в городе все усиливается и усиливается. Публику уже выгнали с палубы. Все лихорадочно ждут консула, а его все нет и нет. Наконец, в час дня он приезжает на пароход. Сообщает, что английский консул бежал по Ришельевской лестнице в порт. И вот мы отшвартовываемся. Народу такая масса, что повернуться невозможно. Рассказов без конца. Многие бросили увязанные сундуки, только чтобы спасти свою жизнь. Многие по дороге растерялись с родными. Есть совершенно неизвестно зачем прибежавшие на пароход, неизвестно от чего спасавшиеся девицы – только заняли лишние места. У одной девицы тетка не знает, что она на пароходе. Воображаю, что она теперь испытывает, вероятно, думает, что ее подстрелили где-ни-будь на улице <…> Она прибежала в капоте и котиковой шубе <…>
26 января/8 февраля (воскресенье).
Третий день на пароходе <…>
Мы стоим на внешнем рейде. Теперь уже большевики не достанут нас, даже если бы захотели. Но беспокоишься, донельзя, за близких, оставшихся в Одессе. Что ждет их – холод, голод, смерть?»
Днем отъезда Бунин называл «26 января 1920 года». Из дневника Веры Николаевны видно, что, после того как снялись с места и погрузились на пароход, отплыли не сразу, а стояли на рейде. Она пишет:
«27 января/9 февраля (понедельник).
Четвертый день на пароходе. Последний раз увидела русский берег. Заплакала. Тяжелое чувство охватило меня.
Слегка качает. Народу так много, что ночью нельзя пройти в уборную. Спят везде – на столах, под столами, в проходах, на палубе, в автомобилях, словом, везде тела, тела.
Вечером мы выходили на палубу.
Мы в открытом море. Как это путешествие не похоже на прежние <…>
А у нас в кают-компании веселье. Вся молодежь хорошо знакома друг с другом, почти все музыканты, два дня дают представление, поют оперы. Все друг друга называют по имени и отчеству. Здесь певец Федя Рабинович, семья доктора М. с сыновьями <…> Спят все вповалку, некоторые у самых наших дверей.
28 января/10 февраля (вторник).
Пятый день на пароходе.
Качает ужасно. Лежим на одной койке почти сутки. Мучаем друг друга своими ногами. Нас уже четверо. Никодим Павлович попросил Ек. Ник. (Яценко, молодую женщину, его секретаря. – А. Б.) быть при нем, – значит, сердце его стало беспокоить. Она, бедная, – примостилась на коротеньком диванчике. Она удивительно предана ему.
Должны войти в Босфор, но почему-то не входим <….>
За нашей дверью хохот, разговоры – молодежь веселится <…>
29 января/11 февраля (среда).
Шестой день на пароходе.
В Босфор еще не попали. Оказывается, мы сбились с пути. Значит, двадцать четыре часа плаваем по минному полю. Качает очень сильно. Мы уже с Яном ничего не говорим, по глазам понимаем, что дело нешуточное.
