Текст книги "Том 11. Былое и думы. Часть 6-8"
Автор книги: Александр Герцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 58 страниц)
Обзор русских и иностранных отзывов о «Былом и думах»
В современной Герцену публицистике и критике появилось очень мало отзывов о «Былом и думах». В России имя Герцена находилось под запретом и сохранившиеся отзывы содержатся главным образом или в зарубежной вольной печати, или в эпистолярных материалах. В иностранной же прессе «Былое и думы» как рассказ о жизни Герцена являлись по преимуществу отправной точкой для суждений о его деятельности как революционера и мыслителя, удельный вес которой значительно перевешивал в глазах иностранных наблюдателей литературно-художественный интерес, представляемый «Былым и думами».
Так как отзывы русских писателей и критиков о тех или иных частях «Былого и дум» широко и многократно использовались в герценоведческой литературе, здесь дается лишь краткий обзор их.
В № 9 «Современника» за 1856 г. появилась статья Н. Г. Чернышевского «Стихотворения Н. Огарева», в которой, так же как и в гл. VI «Очерков гоголевского периода русской литературы», в завуалированной форме содержался отклик на напечатанные в «Полярной звезде» главы «Былого и дум». Чернышевский обратил внимание читателей именно на те мотивы «Былого и дум», которым в опубликованных главах действительно принадлежало центральное место. Это – свободолюбивые революционные настроения молодого Герцена и Огарева и идейные искания передовых русских людей 40-х годов. Эти же публикации «Былого и дум» вызвали сочувственные и очень тонкие в эстетическом отношении замечания И. С. Тургенева в его письмах к Герцену за 1856–1857 гг. В письме от 28/16 февраля 1857 г. Тургенев упоминает о том, что Некрасов «был в восхищении от последнего отрывка твоих мемуаров» («Письма К. Дм. Кавелина и Ив. С. Тургенева к Ал. Ив. Герцену», Женева, 1892, стр. 106). После смерти Герцена в письмах к П. В. Анненкову (от 30/18 октября 1870 г.) и М. Е. Салтыкову-Щедрину (от 19 января 1876 г.) Тургенев дал глубокую, содержательную характеристику «Былого и дум» и их художественного значения.
С другой стороны, как показывают письма Т. Н. Грановского и К. Д. Кавелина (август 1857 г.) к Герцену, а также мемуары Б. Н. Чичерина, либеральные круги ценили в «Былом и думах» преимущественно семейно-бытовые картины и биографические подробности, игнорируя идейную направленность произведения. Б. Н. Чичерин писал: «„Былое и думы“ я всегда перечитываю с истинным наслаждением, так тепло, умно и изящно изображено в нем прошлое» (Б. Н. Чичерин. Путешествие за границу, М., 1932, стр. 67).
Из выступлений русских авторов, появившихся за рубежом, следует отметить статью H. И. Сазонова «Литература и писатели в России. Александр Герцен» («La Gasette du Nord», № 21, от 26 мая 1860 г., перевод помещен в ЛН, т. 41–42, стр. 194–201), статью Н. П. Огарева «Памяти Герцена» (так наз. «нечаевский» «Колокол», 1870, № 3) и вышедшую в 1860 г. анонимно отдельной брошюрой статью «А. И. Герцен. Несколько слов от русского к русским» (перепечатано в ЛН,т. 41–42, стр. 164–177), автором которой, по предположению Б. П. Козьмина, является В. А. Зайцев. Авторы этих статей сосредоточивают свое внимание на наиболее существенных сторонах «Былого и дум».
Появление в 1855–1862 гг. английских, немецких и французских переводов «Былого и дум», а также публикация в периодической печати отрывков из этой книги принесли Герцену большую и прочную популярность на Западе. Многочисленные критические статьи и рецензии, напечатанные в западноевропейских газетах и журналах различных направлений, почти единодушно отмечали художественные достоинства этой книги и ее огромное познавательное значение. Не ограничиваясь разбором «Былого и дум», рецензенты уделяли большое место в своих статьях изложению биографии Герцена и характеристике его авторской и издательской деятельности. Во всех без исключения отзывах приводились обширные цитаты из «Былого и дум», и некоторые критические статьи представляли собой, в сущности, сокращенную перепечатку книги.
1 сентября 1854 г. во французском журнале «Revue des Deux Mondes» появилась статья будущего переводчика «Былого и дум» на французский язык Делаво, озаглавленная: «Годы тюрьмы и ссылки русского писателя». Эта статья была вызвана выходом в свет первого русского издания «Былого и дум» («Тюрьма и ссылка», Лондон, 1854). Несмотря на поверхностный характер и «глупо-консервативное», по словам Герцена, направление, статья Делаво (так же, как другая статья его, напечатанная несколько ранее и посвященная философским и беллетристическим произведениям автора «Былого и дум» – см. «Revue des Deux Mondes» от 15 июля 1854 г.) сыграла немалую роль в популяризации имени Герцена и его сочинений на Западе: к мнениям «Revue des Deux Mondes» внимательно прислушивалась вся европейская пресса, и публикация этих статей несомненно упрочивала литературную репутацию Герцена.
По поводу этой статьи Герцен писал не без иронии, что «Revue des Deux Mondes», «этот целомудреннейший и чопорнейший журнал, поместил полкниги в французском переводе» (см. т. IX наст. изд., стр. 266). В другом месте он также упомянул об «очень лестной статье „Revue des Deux Mondes“», подчеркивая при этом, что не разделяет точек зрения Делаво.
Превознося «Былое и думы» за «спокойное и искреннее изложение» и выражая в то же время сожаление о том, «что книга эта не проникнута, наподобие сочинения Сильвио Пеллико, духом христианского смирения, Делаво тенденциозно противопоставлял «Былому и думам» революционно-публицистические произведения Герцена, которые объявлял не достойными его таланта, и призывал русского революционера отказаться от сочинения «эфемерных памфлетов», проникнутых духом партийности, и подняться «в более безоблачный мир», превратившись из трибуна в беспристрастного наблюдателя, сторонника постепенных реформ. Делаво характеризовал Герцена как писателя, стоящего в первых рядах современной русской литературы. «Для тех, кто имеет представление о литературной деятельности Герцена, начиная с его первых московских опытов и кончая пребыванием в Лондоне, – писал Делаво, – есть все основания думать, что его борьба и все испытания, перенесенные с мужеством, не прошли бесследно для его таланта».
В благожелательном духе была выдержана и статья «умного, ученого» (как характеризовал его Герцен) лондонского критико-библиографического журнала «The Athenæum» (№ 1419 от 6 января 1855 г.). Подробно излагая историю русско-английских культурных связей и с большой симпатией и уважением отзываясь о Герцене и его издательской деятельности, рецензент писал о «Тюрьме и ссылке»: «Это повествование имеет особенную ценность. Во многих отношениях оно представляет параллель или дополнение к „Prigioni“ Сильвио Пеллико – но с той заметной разницей, что г. Герцен еще полон гордости своим жизненным путем. В отношении литературных достоинств сочинение русского писателя кажется нам гораздо более высоким, чем сочинение итальянца. Дарование Герцена никогда не отрицалось теми, кто знаком с его сочинениями, а эта книга имеет преимущество перед всеми другими его произведениями, в которых он касается политики, и написана она в умеренном духе и без преувеличений. Она содержит в себе очерки характеров, полные силы, наряду с живыми описаниями событий и ярким изображением жизни».
Выход в свет осенью 1855 г. английского перевода «Тюрьмы и ссылки», под заглавием «My exile in Siberia» («Моя ссылка в Сибирь») явилось заметным событием в литературной жизни Англии, о чем свидетельствуют многочисленные отзывы о книге на страницах влиятельнейших столичных и провинциальных изданий. Некоторые из этих рецензий, напечатанных, по английскому обычаю, анонимно, сохранились в личном архиве Герцена (см. ЛН, т. 63, стр. 793–830). «…Шум здесь crescendo об книге, – писал Герцен из Лондона М. К. Рейхель 12 ноября 1855 г., – решительно все журналы – хвалят, ругают, но говорят». Об этом издании лондонская литературная газета «The Critic» в статье, напечатанной в номере от 15 октября 1855 г., писала: «Талантливость сочинений Герцена, его стиль, легкий, плавный и приятный, могли бы с полным правом быть замечены при любых обстоятельствах, но произведения его вызывают особый интерес еще и потому, что принадлежат перу русского писателя и отражают характерные свойства его ума». Рецензент отмечал, что автор «Тюрьмы и ссылки» «наделен всеми свойствами, отличающими русский ум, – проницательностью, глубиной анализа, живостью мысли, гибкостью и выразительностью, блестящей остротой сарказма». «Сила Герцена, – писал далее рецензент, – заключается в его подлинной человечности; вера и надежда никогда не покидают его; он искренне стремится ко всеобщему благу и считает его осуществимым; он беззаветно предан своему делу и знает, чего именно хочет».
«Герценовские портреты восхитительны, – писал тот же рецензент, – они набросаны и отделаны карандашом подлинного мастера». «Нам редко приходилось читать повествование, так сильно возбуждающее интерес к автору, как герценовская „Ссылка в Сибирь“, – заявлял далее рецензент, – картина русской жизни свежа и оригинальна, начертана без преувеличений и отмечена несомненной печатью правды. Эта книга достойна прочтения. Она является страшным свидетельством против правительства, объявившего войну лучшим умам России». Журнал «The Athenæum», уже цитированный нами выше, в своей статье, посвященной английскому изданию (№ 1460 от 20 октября 1855 г.), подробно изложив содержание первых частей «Былого и дум», заявлял, что «эти удивительные и своеобразные мемуары могут дать читателю отчетливое представление о русской общественно-политической жизни. Произведение Герцена, написанное с простодушием и мастерством и безусловно правдивое, вне всякого сомнения, намного выше по интересу, чем девять десятых всех существующих произведений о России».
Такого же мнения о книге Герцена придерживался и рецензент газеты «The Atlas». Называя Герцена наиболее замечательным представителем молодой России, человеком, «глубоко опечаленным недостатками и страданиями своей родины, но всегда глядящим на нее с любовью и надеждой», рецензент подчеркивал, что «чисто русские достоинства Герцена придают его книге особую ценность» и что она может дать внимательному читателю самое полное представление о жизни в самодержавной России.
Столь же высокую оценку книга получила на страницах и других английских газет и журналов.
12 ноября 1855 г. известный итальянский революционер и друг Герцена Аврелио Саффи писал ему из Манчестера: «Я проследил с великим удовольствием критику или, точнее сказать, дань удивления английских журналов вашей книге. Я прочел ее всю и сам всей душой чувствую, что другого приема и не могло быть. Это – творение, которое останется, в то время как все проходит, все вымирает в этом поверхностном и хвастливом веке. В вашей книге слово есть одновременно и мысль, и чувство, и действие – вот секрет ее успеха» (Л VIII, стр. 242).
«Manchester Guardian», весьма популярная либеральная газета, в более поздней статье заявляла, что «Автор „Моей ссылки“ приобрел почетное место на английском литературном поприще. Наиболее уважаемые критические органы, которые нельзя обвинить в сочувствии к демократической политике, принесли щедрую дань талантливости произведения, изданного на нашем языке. Появлению в свет „Моей ссылки“ способствовали самые благородные акушеры, и взыскательные обозреватели отметили, что этот иностранец здоров и жизнеспособен и никому не уступит в этом отношении. Преемники Кольберна<известного издателя>, разумеется, не относят это произведение к числу своих неудач» (номер от 4 января 1858 г.).
Подобный успех книги русского революционера как у читателей, так и у рецензентов, разумеется, не мог не вызвать озлобления реакционной прессы. С резко отрицательным отзывом о «Былом и думах» выступила 8 ноября 1855 г. махрово-консервативная газета «The Morning Post», пытавшаяся скомпрометировать Герцена в глазах английских читателей вздорными утверждениями об антипатриотическом характере его книги и каких-то корыстных мотивах, заставивших Герцена выступить за границей с произведением, якобы чернящим Россию и русский народ.
Как известно, английское издание «Былого и дум» вышло под заглавием, самовольно измененным издателями на «My exile in Siberia» («Моя сс<ы>лка в Сибирь»). Из текста же самой книги явствовало, что Герцен никогда не бывал в Сибири. Воспользовавшись этим, лондонская газета «The Morning Advertiser», «орган питейных домов», по выражению Герцена, подняла против него клеветническую кампанию, обвиняя его в мошеннических приемах привлечения читателей. В «Былом и думах» Герцен рассказывает об этом подробно (см. наст. том, стр. 166–167).
На страницах той же газеты «Morning Advertiser» было напечатано большое открытое письмо неизвестного читателя, подписавшегося «Довольный, а не обманутый». «Милостивый государь, – писал издателю автор этого письма, – ваш корреспондент, подписывающийся „Обманутый“, не удовлетворенный дарованной ему привилегией печатать свое явное злопыхательство на г. Герцена и его последнее сочинение, идет еще дальше и включает в круг своего презрения или сострадания введенную в заблуждение публику и журналистов. Вы разрешите мне, я уверен в этом, протестовать против наглого утверждения, что каждый читатель „Моей ссылки в Сибирь“ – либо дурак, либо одураченный.
Тому, кто берется обличать чужие ошибки, надлежит быть особенно осторожным – как бы самому не создать ложного впечатления. Ваш корреспондент, разоблачая „литературную ложь“ заглавия, не сомневается однако в правдивости самого рассказа – наоборот, он извлекает из него все касающееся автора, но самым несправедливым образом и с очевидным намерением передать содержание книги совершенно исказив ее подлинный характер. Г-н Герцен вовсе не утверждал, что он был сослан в Сибирь. С другой стороны, надо, очевидно, полагать, что составители карт умышленно искажают географию, помещая Вятку у границы Сибири. Переезд во Владимир был ему дозволен как смягчение наказания, и если бы г. Герцен в самом деле пытался убедить читателей в том, что Новгород находится в Сибири, он этим бы показал, что считает невежество британской публики равным чудовищному невежеству, проявленному его оппонентом. Он не был четыре года императорским российским советником, а был в Вятке скромным служащим в губернской канцелярии, где ему приходилось общаться с людьми самого низшего круга. Молодого человека, который не совершил никакого преступления, разлучают с близкими, отрывают от общества, в котором он привык вращаться, усылают в одну из глухих губерний громадной российской пустыни. Это ли не ссылка? Каким еще словом можно обозначить подобное положение? Рассказ г. Герцена будет и впредь возбуждать благороднейшие симпатии журналистов и публики не потому, что Вятка находится или не находится в Сибири, а потому, что автор был жертвой как крупных, так и мелких преследований.
Я открыл книгу г. Герцена с известным предубеждением, являвшимся следствием моего разочарования в сочинениях других русских писателей, придерживающихся либеральных воззрений. Сведения, которые я почерпнул из нее, так заинтересовали меня – она воссоздала передо мной все фазы русской жизни, ее внутреннюю динамику, нынешнее состояние и перспективы на будущее, – что я невольно стал искать другие произведения того же пера. Ваш корреспондент требует произвести „более глубокое расследование“ – что ж, это не трудно! Мы можем соглашаться или не соглашаться с политическими взглядами Герцена, но нельзя его винить ни в скрытности, ни в лицемерии, ни в отсутствии прямоты при выражении своих взглядов. Англичане, которые так тщеславятся своей личной свободой мысли и действия, своей свободой печати, не станут поддерживать кампанию против первого русского, который отправился в добровольное изгнание, чтоб основать вольную русскую печать с целью просветить своих порабощенных сограждан.
Милостивый государь, у меня нет никаких личных побуждений для ведения полемики, кроме интереса читателя к писателю, чьи произведения доставили ему пользу или удовольствие. Книга г. Герцена достигла бы нынешней своей популярности и под всяким другим названием, и этот успех, возможно, и вменяют ему в преступление. Позвольте же мне еще раз выразить мой протест, заверяя вас, что многие читатели присоединятся к этому моему заявлению.
Довольный, а не обманутый.
Upper Tuls Hill
Декабря 3-го 1855 г.»
В №№ 262–263 реакционной аугсбургской газеты «Allgemeine Zeitung» 19–20 сентября 1855 г. была напечатана большая статья, посвященная разбору немецкого издания «Былого и дум» («Aus den Memoiren eines Russen», Hamburg, 1855), озаглавленная «Картины северной России». Анонимный автор подробно изложил содержание книги Герцена и его биографию, привел множество цитат, отмечая при этом, что «Герцен зарисовывает быстрыми и остроумными штрихами весь этот мир полицейских, судебных следователей, арестантов, жандармов, с которыми вступал в соприкосновение в описываемый период своей жизни; в его рассказе переплетается множество характеристических эпизодов». Довольно благожелательная по своему характеру статья заканчивается сообщением об издании Герценом первой книжки «Полярной звезды».
Выходившая в Лондоне на немецком языке газета «Londoner Deutsches Journal…» в большой статье, помещенной в № 1 от 4 августа 1855 г., дала очень высокую оценку «Былому и думам», особенно отмечая «стремительный, торопливый, гневный и пламенный стиль Герцена, делающий правдоподобным слух, что автор родился во время московского пожара».
В предисловии к третьей части «Былого и дум» Герцен писал: «Один парижский рецензент, разбирая, впрочем, очень благосклонно („La Presse“, 13 oct. 1856), третий томик немецкого перевода моих „Записок“, изданных Гофманом и Кампе в Гамбурге, в котором я рассказываю о моем детстве, прибавляет шутя, что я повествую свою жизнь, как эпическую поэму: начал in medias res и потом возвратился к детству» (см. т. VIII наст. изд., стр. 408). Упомянутая Герценом статья принадлежала перу известного в свое время литературного критика Огюста Неффцера, подробно изложившего содержание «Былого и дум». Неффцер особенно подчеркивал, что книга Герцена «является красноречивым ходатайством в пользу освобождения крестьян». «Одна лишь страничка Герцена, – писал Неффцер, – дает большее представление или, вернее, гораздо больше обнаруживает внутреннюю жизнь страны, национальную душу народа, сущность вещей, чем длинные кропотливые писания других. Правда сверкает в его умных воспоминаниях со всей прелестью неожиданности <…> В воспоминаниях Герцена особенно определенно бросается в глаза то, что в России под кажущейся неподвижностью царит глубокая, интенсивная интеллектуальная жизнь, богатая и разносторонняя работа мысли. Выясняется, что ни одна идея, которая волнует век, не остается чуждой России; все научные и философские системы нашли в ней своих компетентных и убежденных сторонников».
В известном французском биографическом словаре Вапро «Былое и думы» охарактеризованы как «интересное повествование, в которое включены многие любопытные очерки современной жизни и злоупотреблений администрации» («G. Vapreaux. Dictionnaire universelle des contemporains», Paris, 1858, p. 872–873).
В содержательном предисловии редакции «Le Courrier de l’Europe» к опубликованному ею 3 января 1857 г. отрывку из III тома «Былого и дум» отмечалось, что «Былое и думы», «будучи опубликованными на трех языках – русском, немецком, английском, не только были увенчаны тройным успехом, но еще до издания на французском языке уже известны и вызывают восхищение во Франции», и выражалась надежда, что французские читатели смогут вскоре познакомиться с этим сочинением Герцена не только по цитатам из литературно-критических статей, а в полном переводе. И действительно, перевод первых частей «Былого и дум», выполненный Делаво, был к этому времени уже готов, и переводчик, при содействии Мишле, принимал энергичные меры к его изданию в Париже.
Первый том перевода вышел в начале 1860 г. «со скверными картинками, – как писал Герцен сыну 25 февраля 1860 г., – и с титулом еще сквернее: „Le Monde russe et la Révolution“ („Русский мир и революция“)». Это издание было с большой благожелательностью встречено французскими читателями. Ж. Мишле писал Герцену из Парижа 4 июня 1861 г.: «Мой дорогой Герцен, я только что прочитал вашу очаровательную книгу с самым живым интересом. В ней сотня вещей, трепещущих жизнью; маленькие евреи, встреченная вечером женщина исторгают слезы. Донельзя трогательна любовная встреча на кладбище и т. д. Это меня привело к самой глуби ваших наиболее жестоких воспоминаний, – сердце заболело от них… Я также сохранил драгоценное воспоминание об этой очаровательной женщине, – тот набросок портрета Бакунина, который она была так добра для меня сделать.
Да вознаградит вас родина за ваши великие усилия для ее возрождения; пусть ваш огромнейший успех хоть несколько возместит за то, что вы перестрадали <…> Тысяча благодарностей за вашу последнюю посылку. Все, что исходит из-под вашего пера, носит на себе яркую печать оригинальности, остроумной и красноречивой» (Л ХI,стр. 131).
Со столь же восторженным письмом обратился к Герцену и В. Гюго 15 июля 1860 г.: «Дорогой соотечественник по изгнанию, – ибо в настоящее время изгнание является отечеством честных душ, – жму вашу руку. Благодарю вас за прекрасную книгу, которую вы мне прислали. Ваши воспоминания – это летопись чести, веры, высокого ума и добродетели. Вы умеете хорошо мыслить и хорошо страдать – два высочайших дара, какими только может быть наделена душа человека. Из глубины сердца поздравляю вас.
Я только сожалею, что в этой прекрасной и хорошей книге есть одна страница (218) <см. т. VIII наст. изд., стр. 151–152; ср. также комментарий к стр. 45 в т. IX наст. изд.>: более, чем кто-либо другой, вы достойны были дать правильную оценку поколению 1830 г., которое довершило во Франции революцию событий, революциею идей, которое одним порывом породило социализм и романтизм, т. е. новый мир с его глаголом, и которое ныне продолжает свое апостольство сопротивлением и свое священнослужение – изгнанничеством. Настанет день, когда эта идея справедливости захватит вас и вы прославите молодое поколение 1830 года, клеймя в то же время молодое поколение 1860 г. За исключением этой страницы, повторяю, я аплодирую вашей книге с начала до конца. Вы заставляете ненавидеть деспотизм, вы способствуете уничтожению чудовища; в вас виден неустрашимый боец и великодушный мыслитель. Я с вами!» (Л ХIV, стр. 795–796).
Отзывы прессы об этом издании были не менее благоприятны. 21 января 1860 г. в лондонской газете «The Leader» в отделе «Из иностранных книг» появилась рецензия на французский перевод «Былого и дум». Ярко характеризуя видное положение, занимаемое Герценом среди политических писателей настоящего времени, автор рецензии отмечает «свежесть эмоций» Герцена и «проникновенность его философского мышления», добавляя, что «Гёте мог бы усмотреть в нем яркое подтверждение теории грядущей универсальной литературы. Из Лондона этот один человек оказывает такое влияние на Россию, примера которому публицистическая литература еще никогда не давала; и все, что он делает и создает для России, в то же время становится достоянием остальной Европы. Ему удалось стать в Англии творцом свободной прессы для России, прогрессу которой он мощно содействует, и вся Европа с большим интересом и сочувствием смотрит на все возрастающую энергию его деятельности».
26 марта, 2 и 12 мая 1862 г. в парижской газете «Le Siècle» была напечатана обширная статья Анри Мартэна, посвященная французскому изданию «Былого и дум». «Чтобы познакомить нас с Герценом, как с человеком и писателем, – пишет Мартэн после пространной характеристики издательской деятельности русского изгнанника, – Делаво выбрал для перевода собственно не политическую его работу, а воспоминания его личной жизни. Выбор удачен. Именно отсутствие системы и непосредственной цели в „Воспоминаниях“, написанных с простотой и искренностью, внушают такое большое доверие и пробуждают громадный интерес». Давая оценку правдивому воспроизведению Герценом русской жизни, автор рецензии отмечает, как особенно удачные, портреты Тюфяева, Михаила Орлова и Николая I – «этого всемогущего правителя с его бюрократической посредственностью и железной волей». «Былое и думы», по утверждению Мартэна, вызывают у читателя сильнейшее отвращение к русской правительственной системе.
В ноябрьской книжке французского журнала «Revue Moderne» за 1866 г. (т. XXX) появилась большая статья Шарля дю Бузе (Bouzet), озаглавленная «Герцен»; значительное место автор статьи уделил «Былому и думам». «Это наблюдатель, – пишет рецензент о Герцене, – полный беспощадной прозорливости, и виденное он рассказывает с энергичной сдержанностью, скрывая презрение и умеряя гнев. Медленно ли расшифровывая его сочинения, написанные на трудном для нас языке, или же знакомясь с ними при помощи перевода – угадываешь сильного писателя, энергическая мысль и сосредоточенная страсть которого увлекают нас и не дают возможности оторваться от книги, не дочитав ее до конца. Только русские в силах определить его место в ряду их писателей. Быть может, они скажут, что в наши дни Александр Герцен является наиболее оригинальным умом и первым писателем России».
Публикация отрывков из французского перевода «Былого и дум» в «Kolokol» 1868 г. вызвала ряд восторженных отзывов у французских читателей. По свидетельству Г. И. Вырубова и других лиц, приведенному самим Герценом в письме к Н. П. Огареву от 27 января 1869 г., «в Париже, т. е. в молодом Париже, большую сенсацию сделали отрывки из „Был<ого> и дум“ в „Колоколе“». «Э. Кине, – писал он в другом письме, – всячески настаивает на том, чтобы я издал на французском языке продолжение моих воспоминаний. Он предсказывает большой успех». В письме к дочери от 8 июля 1869 г. Герцен сообщал, что читал накануне у Э. Кине отрывки из «Былого и дум», отмечая, что Кине, решительно сделавшийся его почитателем, «в восторге требует издания». С не меньшим энтузиазмом отнесся к этим отрывкам из «Былого и дум» и В. Гюго, который, по словам самого Герцена, «безмерно хвалил» французский язык его статей и так же решительно, как Кине, советовал издавать продолжение «Былого и дум».
Как известно, первые попытки Герцена найти издателя для французского перевода следующих томов «Былого и дум» закончились неудачей. Дальнейшим шагам в этом направлении помешала преждевременная смерть Герцена.
