Текст книги "Женская война (др. перевод)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– А виконт куда поехал?

– Я вынужден ответить вам, что не знаю.

Каноль должен был посмотреть на Ришона, чтобы убедиться, что в этих насмешливых ответах вовсе нет желания оскорбить его. Добрый взгляд и откровенная улыбка коменданта Вера обезоружили если не нетерпение Каноля, то, по крайней мере, его любопытство.

– Что делать? – сказал Каноль. – Вы сегодня сама тайна, дорогой Ришон; но каждый волен поступать как ему заблагорассудится. Часа три тому назад я сам бы был очень недоволен, если бы кто-нибудь навязался ко мне в попутчики, хотя в конечном счете для него дело закончилось бы гораздо хуже, чем для меня. Ну, последний стакан коллиурского, и доброго вам пути!

Каноль налил стаканы. Ришон, чокнувшись и выпив за здоровье барона, вышел. А тот, даже не догадавшись спросить, по какой дороге он поедет, остался наедине с догоравшими свечами, пустыми бутылками, разбросанными картами и ощутил вдруг такую печаль, что ее мог понять лишь тот, кто сам испытал подобную. Напускной веселостью он пытался заглушить горечь обманутой надежды.

Он дотащился до своей спальни, с сожалением и гневом посматривая через окна коридора на уединенный домик, освещенное окно которого и тени, мелькавшие в нем, наглядно показывали, что мадемуазель де Лартиг проводит вечер не в таком одиночестве, как он.

На первой ступеньке лестницы Каноль наступил на что-то. Он наклонился и поднял жемчужно-серого цвета перчатку виконта, которую тот уронил, спеша покинуть кров метра Бискарро и не сочтя ее, без сомнения, настолько ценной, чтобы тратить время на поиски.

Как ни были тяжелы мысли Каноля, простительные в минуту мизантропии, порожденной любовной неудачей, в одиноком домике царило не большее удовольствие, чем в гостинице «Золотого тельца».

Нанон беспокоилась и волновалась всю ночь, придумывая тысячу планов, как бы предупредить Каноля о положении дел. Она призвала на помощь всю свою догадливость умной женщины, чтобы выпутаться из несносного положения. Надо было улучить минуту, чтобы без герцога переговорить с Франсинеттой, или две минуты, чтобы написать Канолю одну строчку на клочке бумаги.

Но, казалось, герцог угадал ее мысли, прочел все беспокойство ее ума под маской веселья и поклялся не давать ей этой свободной минуты, которая, однако ж, была ей так нужна.

У нее началась мигрень, но д’Эпернон не позволил Нанон встать и сам принес флакончик со спиртом.

Тогда Нанон уколола палец булавкой, и рубиновая капля появилась на ее перламутровом пальчике. Она хотела взять из шкатулки кусочек розового пластыря, который начинали ценить в то время. Герцог, неутомимый в своей услужливости, встал, отрезал кусочек тафты с ловкостью, приводившей Нанон в отчаяние, и запер шкатулку двойным поворотом ключа.

Тут Нанон притворилась, что она спит крепким сном. Почти в то же время захрапел герцог. Нанон раскрыла глаза и при свете ночника, стоявшего на столике в алебастровой вазе, вытянула блокнот герцога из его камзола, лежавшего возле постели почти у нее под рукой, но, когда она взялась за карандаш и оторвала уже листок, герцог открыл один глаз.

– Что вы делаете, милая? – спросил он.

– Я искала, нет ли календаря в ваших листках, – ответила Нанон.

– А зачем?

– Мне хотелось знать, когда день ваших именин.

– Меня зовут Луи, и я именинник двадцать пятого августа, как вы знаете: стало быть, вы еще успеете приготовиться к этому дню, красавица моя.

Он взял блокнот из ее рук и положил его сам в камзол.

Тем не менее, посредством своего последнего маневра Нанон удалось добыть карандаш и бумагу. Она спрятала то и другое под подушку и весьма ловко опрокинула ночник, надеясь, что можно будет написать письмо в темноте, но герцог тотчас позвонил и громко позвал Франсинетту, уверяя, что не может спать без огня. Та прибежала прежде, чем Нанон успела написать половину фразы. Герцог же, опасаясь, чтобы подобная беда не случилась во второй раз, приказал Франсинетте зажечь две свечи на камине. Тут Нанон объявила, что решительно не может спать при свете, и в лихорадочном раздражении повернулась носом к стене, ожидая дня с беспокойством, которое читатель легко поймет.

Свет, которого она так ждала и боялась, разлился, наконец, по верхушкам тополей. Герцог д’Эпернон, хвалившийся тем, что всегда живет как солдат, встал с первым лучом солнца, сам оделся, чтобы ни на минуту не расставаться с милой своей Нанон, и, надев халат, позвонил, желая узнать, нет ли чего нового.

Франсинетта ответила на его вопрос кучей депеш, которые ночью привез Куртово, любимый егерь герцога.

Герцог распечатал их и принялся читать одним глазом, а другим, которому старался придать как можно больше нежности, беспрестанно смотрел на прелестную Нанон.

Нанон охотно растерзала бы герцога на куски.

– Знаете ли, – сказал герцог, прочтя несколько депеш, – что вы должны были бы сделать?

– Нет, монсеньер, – отвечала Нанон, – но, что вы прикажете, все будет исполнено.

– Пошлите на поиски вашего брата, – продолжал герцог. – Я, кстати, получил из Бордо важные известия, и он мог бы тотчас же отправиться с депешей в Париж. После возвращения я мог бы дать ему чин, о котором вы просите.

Лицо герцога выражало самую непритворную, искреннюю нежность.

«Ну, не надо бояться! – подумала Нанон. – Может быть, Каноль по глазам моим догадается или поймет мои намеки».

Потом сказала громко:

– Пошлите за ним сами, любезный герцог.

Она понимала, что если сама вздумает исполнить это поручение, то герцог не допустит, чтобы она послала письмо Канолю.

Д’Эпернон позвал Франсинетту и послал ее в гостиницу «Золотого тельца», сказав ей только:

– Скажи господину де Канолю, что мадемуазель де Лартиг ждет его к завтраку.

Нанон пристально посмотрела на служанку, но, хотя взгляд ее был очень красноречив, Франсинетта не могла прочесть в нем целой фразы: «Скажи Канолю, что я его сестра».

Франсинетта вышла, поняв: что-то неладно у госпожи ее, и она в такой же опасности, как если бы вместо угря взяла в руки змею.

Между тем Нанон стала за стулом герцога так, что взглядом могла предостеречь Каноля, и стала придумывать хитрую фразу, которая могла бы сразу подсказать барону все, что ему нужно знать, дабы не расстроить предстоящее семейное трио.

Она могла видеть всю дорогу до того угла, где накануне герцог прятался со своими сбирами.

– А, – сказал вдруг герцог, – вот возвращается наша Франсинетта.

И он уставился на Нанон, которая принуждена была отвернуться от окна и отвечать на вопросительный взгляд герцога.

Сердце Нанон билось так сильно, что у нее заболела грудь; она видела только Франсинетту, а ей хотелось видеть Каноля и прочесть на его лице что-нибудь успокоительное.

Раздались шаги на лестнице: герцог приготовил улыбку, гордую и вместе с тем дружескую. Нанон старалась не краснеть и приготовилась к битве.

Франсинетта постучала в дверь.

– Войдите! – сказал герцог.

Нанон приготовилась сказать придуманную наконец фразу, которой хотела приветствовать Каноля.

Дверь отворилась; Франсинетта вошла одна. Нанон заглядывала в переднюю жадным взором, но там никого не было.

– Сударыня, – сказала Франсинетта с невозмутимым чпломбом субретки из комедии, – господина барона де Каноля уже нет в «Золотом тельце».

Герцог удивился и нахмурил брови.

Нанон подняла голову и вздохнула.

– Как, – сказал д’Эпернон, – господина барона де Каноля уже нет в гостинице «Золотого тельца»?

– Ты, верно, ошибаешься, – прибавила Нанон.

– Сударыня, – отвечала Франсинетта, я повторяю вам слова самого господина Бискарро.

– Он верно все угадал, милый Каноль! – прошептала Нанон. – Он так же умен, так же ловок, как храбр и красив.

– Сейчас же позвать сюда этого метра Бискарро! – вскричал герцог с досадой.

– Я думаю, – поспешно прибавила Нанон, – он узнал, что вы здесь, и не хотел беспокоить вас. Он так скромен, бедный Каноль!

– Он скромен! – возразил герцог. – Но, кажется, у него совсем не такая репутация.

– Нет, сударыня, – осмелилась прибавить служанка, – барон действительно уехал.

– Но позвольте спросить, – сказал д’Эпернон, – каким образом барон мог испугаться меня, когда Франсинетте поручено было пригласить его от вашего имени? Ты, стало быть, сказала ему, что я здесь?.. Да отвечай же, Франсинетта!

– Я ничего не могла сказать ему, монсеньер, потому что его там не было.

Несмотря на этот ответ Франсинетты, высказанный быстро и откровенно, герцог, по-видимому, стал укрепляться в своих подозрениях. Нанон не могла уже говорить от радости.

– Прикажете мне вернуться и позвать метра Бискарро? – спросила служанка.

– Разумеется, непременно, – резко отвечал герцог. – Или нет, погоди. Ты останешься здесь, потому что, может статься, понадобишься своей госпоже, а я пошлю туда Куртово.

Франсинетта вышла. Через пять минут Куртово постучался в дверь.

– Ступай к хозяину «Золотого тельца», – сказал герцог, – и приведи его сюда: мне нужно переговорить с ним. Скажи, чтобы он захватил с собой меню завтрака. Дай ему эти десять луидоров, и чтобы завтрак был получше. Ступай!

Куртово подставил полу платья, получил деньги и тотчас вышел исполнять полученное приказание.

Это был лакей, всегда живший в хороших домах и знавший свое ремесло так хорошо, что превосходил всех Криспинов и Маскарилей своего времени. Он пошел к Бискарро и сказал ему:

– Я уговорил герцога заказать вам лучший завтрак; он дал мне восемь луидоров, естественно, я оставлю два себе за комиссию, а вот вам остальные шесть. Пойдемте поскорее.

Бискарро, дрожа от радости, надел чистый фартук, положил шесть луидоров в карман и, пожав руку Куртово, отправился вслед за егерем, который быстро повел его к уединенному домику.

VIII

На этот раз Нанон перестала трусить: уверенность Франсинетты совершенно успокоила ее, ей даже очень хотелось потолковать с Бискарро. Его ввели в комнату, как только он пришел.

Бискарро вошел, франтовато засунув фартук за пояс, с колпаком в руке.

– У вас вчера останавливался молодой дворянин, барон де Каноль? – спросила Нанон. – Где он?

– Да, где он? – прибавил герцог.

Бискарро начал беспокоиться, потому что, получив от егеря шесть луидоров, он догадался, что этот господин в халате – важный вельможа. Поэтому он отвечал с замешательством:

– Но он уехал, сударь.

– Уехал? – повторил герцог. – В самом деле уехал?

– Точно, уехал.

– А куда? – спросила Нанон.

– Этого я не могу сказать вам, сударыня, потому что, право, сам не знаю.

– Вы, по крайней мере, знаете, по какой дороге он поехал?

– По парижской.

– А в котором часу он выехал? – спросил герцог.

– В полночь.

– И ничего не приказывал? – боязливо спросила Нанон.

– Ничего, он только оставил письмо, поручив мне отдать его мадемуазель Франсинетте.

– А отчего не отдал ты этого письма, дурак? Так-то ты уважаешь приказание дворянина?

– Я уже отдал… давно отдал.

– Франсинетта! – закричал герцог с гневом.

Франсинетта, слушавшая у дверей, одним прыжком перелетела из передней в спальню.

– Почему ты не отдала госпоже своей письмо, которое оставил ей господин де Каноль?

– Я думала… монсеньер… – шептала горничная в страхе.

«Монсеньер! – подумал испуганный Бискарро, скрываясь в самом дальнем углу спальни. – Монсеньер… Это, верно, какой-нибудь переодетый принц».

– Да я у нее не успела спросить его, – вмешалась Нанон, побледнев.

– Дай! – закричал герцог, протягивая руку.

Бедная Франсинетта медленно мяла письмо, обращась к госпоже своей со взглядом, который хотел сказать: «Вы сами видите, я ни в чем не виновата, дурак Бискарро все испортил».

Молнии заблистали в глазах Нанон и полетели в Бискарро.

Несчастный потел от страха и отдал бы все шесть луидоров за то, чтобы стоять у своей печи и держать в руках какую-нибудь кастрюлю.

Между тем герцог взял письмо, развернул и прочитал его.

Пока он читал, Нанон стояла бледная и холодная как мрамор; она чувствовала, что в ней живо только одно сердце.

– Что за марание? – спросил герцог.

Из этих слов Нанон поняла, что письмо не может повредить ей.

– Прочтите вслух. Может быть, я смогу объяснить вам его, – сказала она.

Герцог прочел:

«Дорогая Нанон!..»

Тут он повернулся к ней; она, все больше успокаиваясь, смогла вынести его взгляд с удивительной храбростью.

Герцог продолжал:

«Дорогая Нанон!

Пользуясь отпуском, которым обязан Вам, я для развлечения поскачу в Париж. До свидания, прошу не забыть похлопотать о моем счастье».

– Да он сумасшедший, этот Каноль!

– Почему же? – спросила Нанон.

– Разве можно уезжать так, в полночь, без всякой причины? – сказал герцог.

«Да, правда», – подумала Нанон.

– Ну объясните же мне ею отъезд?

– Ах, Боже мой, – отвечала Нанон с очаровательной улыбкой, – нет ничего легче, монсеньер.

«И она называет его монсеньер! – прошептал Бискарро. – Решительно, это принц».

– Что же? Говорите!

– Вы сами не догадываетесь?

– Нет! Ни за что на свете.

– Ведь Канолю только двадцать семь лет, он молод, красив и беспечен. Какому безумству отдает он предпочтение? Разумеется, любви. Он, верно, увидел в гостинице метра Бискарро какую-нибудь хорошенькую путешественницу и тотчас поскакал за нею.

– Влюблен! Вы так думаете? – вскричал герцог в восторге от мысли, что если Каноль влюблен в другую, так, верно, не в Нанон.

– Да, разумеется, он влюблен. Не так ли, метр Бискарро? – спросила Нанон, радуясь, что герцог соглашается с нею. – Ну, отвечайте откровенно: не так ли, я угадала правду?

Бискарро вообразил, что настала благоприятная минута снискать благосклонность молодой дамы, поддакивая ей; он улыбнулся, разинув огромный рот, и сказал:

– Действительно, вы, может быть, сударыня, правы.

Нанон подвинулась на шаг к трактирщику и невольно вздрогнула.

– Не так ли? – сказала она.

– Я так думаю, сударыня, – ответил Бискарро с лукавым видом.

– Вы так думаете?

– Да… подождите… в самом деле, вы раскрыли мне глаза.

– Ах, расскажите нам все это, метр Бискарро! – вскричала Нанон, начиная чувствовать ревность. – Говорите, какие путешественницы останавливались вчера в вашей гостинице?

– Рассказывайте, – прибавил герцог, разваливаясь в кресле и протягивая ноги.

– Путешественниц не было, – сказал Бискарро.

Нанон вздохнула с облегчением.

– Останавливался, – продолжал трактирщик, не подозревая, что каждое слово падало, как свинец, на сердце Нанон, – останавливался только молодой дворянин, белокурый, хорошенький, полный, который не ел, не пил и боялся ехать ночью… Дворянин боялся ехать ночью, – прибавил Бискарро, лукаво покачивая головою, – вы изволите понимать…

– Ха-ха-ха! Прекрасно! – высокомерно рассмеялся герцог, явно попадаясь на удочку.

Нанон отвечала скрежетом зубов.

– Продолжайте, – сказала она трактирщику. – Вероятно, юный дворянин ждал господина де Каноля?

– Нет, он ждал к ужину высокого господина с усами и даже довольно грубо обошелся с господином де Канолем, когда тот хотел ужинать с ним; но храбрый барон нимало не смутился. Он, кажется, отчаянный человек; клянусь честью, после отъезда высокого господина, поехавшего направо, он поскакал за маленьким, уехавшим налево.

При этом раблезианском заключении Бискарро, видя веселое лицо герцога, позволил себе так громко рассмеяться, что стекла в окнах задрожали.

Герцог, совершенно успокоенный, наверно, поцеловал бы почтенного Бискарро, если б трактирщик был дворянином. Между тем бледная Нанон слушала каждое слово Бискарро с тем страшным вниманием, которое заставляет ревнивых выпивать чашу яда до дна…

Наконец она спросила:

– Что заставляет вас думать, что этот дворянин – переодетая женщина, что господин де Каноль влюблен в нее и что он поехал в Париж не для одного развлечения, не от одной скуки?

– Что заставляет меня думать? – повторил Бискарро, непременно хотевший передать свою уверенность слушателям, – позвольте, сейчас скажу.

– Говорите, говорите, любезный друг, – сказал герцог, – вы в самом деле очень забавны.

– Монсеньер слишком добр, – отвечал Бискарро. – Извольте послушать.

Герцог обратился в слух. Нанон слушала, стиснув руки.

– Я ничего не подозревал и просто принял белокурого дворянина за мужчину, как вдруг встретил барона Каноля на лестнице. В левой руке он держал свечу, а в правой – перчатку, которую он с любовью рассматривал и нюхал.

При этих словах герцог, который становился все веселее, по мере того как рассеивались его опасения, рассмеялся.

– Перчатку! – повторила Нанон, стараясь вспомнить, не оставила ли она подобного залога любви в руках своего друга. – Какая перчатка? Не такая ли?

И она показала трактирщику свои перчатки.

– Нет, – отвечал Бискарро, – перчатка была мужская.

– Мужская! Станет господин де Каноль с любовью рассматривать мужскую перчатку! Ах, Бискарро, вы сошли с ума!

– Нет, перчатка принадлежала белокурому господину, который не ел, не пил и боялся ехать ночью, очень маленькая перчатка, куда едва ли вошла бы ваша ручка, сударыня, хотя ручка у вас крошечная.

Нанон застонала, как будто ей нанесли невидимую рану.

– Надеюсь, – сказала она с чрезвычайным усилием, – что теперь вы, монсеньер, достаточно осведомлены и узнали все, что хотели узнать.

Стиснув зубы, с дрожащими губами, она указала пальцем на дверь, но изумленный Бискарро, заметив гнев на лице молодой женщины, ничего не понимал и оставался на месте, вытаращив глаза и разинув рот.

«Если отсутствие барона доставляет им такое неудовольствие, – подумал он, – то его возвращение чрезвычайно их обрадует. И если усладить этого знатного вельможу надеждой, его аппетит станет лучше».

Вследствие такого соображения Бискарро принял самый грациозный вид, на какой был способен, и, ловко выставив правую ногу вперед, сказал:

– Барон уехал, но с минуты на минуту может возвратиться.

Герцог улыбнулся этому открытию.

– Правда, – сказал он, – почему бы ему не вернуться? Может быть, он уже воротился. Подите-ка посмотрите, господин Бискарро, и дайте мне ответ.

– А завтрак? – спросила Нанон. – Я просто умираю от голода.

– Дело, – отвечал герцог, – я пошлю туда Куртово. Эй, Куртово, ступай в гостиницу метра Бискарро и узнай, не вернулся ли барон де Каноль. Если его там нет, так разузнай и поищи в окрестностях. Мне очень хочется завтракать с этим дворянином, ступай!

Куртово ушел, а Бискарро, заметив беспокойное молчание обоих хозяев дома, хотел было заговорить опять.

– Разве вы не видите, что госпожа моя дает вам знак уйти? – сказала ему Франсинетта.

– Позвольте, позвольте! – вскричал герцог. – Вот и вы, дорогая Нанон, в свою очередь теряете голову! А как же завтрак? Мне так же хочется есть, как и вам, меня мучит голод. Подойдите, метр Бискарро, прибавьте вот эти шесть луидоров к остальным: они даются вам за интересную историю, которую вы нам рассказали.

Потом он приказал историку вернуться к своим обязанностям повара. Поспешим заметить, что Бискарро столь же отличился во второй роли, сколь и в первой.

Между тем Нанон обдумала неожиданный поворот дела и положение, в которое ее поставило известие почтенного Бискарро. Во-первых, верно ли это известие? А во-вторых, если оно даже верно, не следует ли в конце концов извинить Каноля? В самом деле, какая жестокая обида для него, такого храброго дворянина, это несостоявшееся свидание! Какое оскорбление шпионство герцога д’Эпернона и необходимость присутствовать при торжестве соперника! Нанон была так влюблена, что приписывала его бегство припадку ревности и не только извиняла Каноля, но даже жалела его; она даже радовалась, что он любит ее так сильно и решился на маленькое мщение. Но как бы то ни было, прежде всего следовало вырвать зло с корнем, не дать развиться этой едва родившейся любви.

Вдруг страшная мысль поразила Нанон как громом.

Что если встреча Каноля и переодетой дамы просто свидание?..

Но нет, тотчас успокоилась она: переодетая дама ждала высокого мужчину с усами, грубо обошлась с Канолем, да и сам Каноль узнал, какого пола его незнакомец, только по маленькой перчатке, найденной случайно.

Как бы то ни было, все-таки надо остановить Каноля.

Тут, вооружившись всем своим мужеством, она вернулась к герцогу, который только что отпустил Бискарро, осыпав его похвалами и снабдив приказаниями.

– Как жаль, монсеньер, – сказала она, – что ветреность сумасшедшего Каноля помешает ему воспользоваться честью, которой вы хотели удостоить его! Если бы он был здесь, все его будущее устроилось бы, но его нет, и это может погубить карьеру.

– Но, – возразил герцог, – если мы его отыщем…

– О, этого не может быть, ведь речь идет о женщине. Он не вернется.

– Что же прикажете мне делать? Как помочь горю? – отвечал герцог. – Молодые люди ищут веселья, он молод и веселится.

– Но я постарше его, порассудительнее и полагаю, что следовало бы оторвать его от этого несвоевременного веселья.

– Какая сердитая сестрица! – усмехнулся герцог.

– В первую минуту он может сетовать на меня, – продолжала Нанон, – но впоследствии уж, верно, будет благо дарить.

– Ну, так скажите, что вы хотите делать. Если у вас есть какой-нибудь план, я готов исполнить его, говорите!

– Разумеется, есть.

– Так говорите.

– Вы хотели послать его к королеве с важным известием?

– Хотел, но ведь его нет.

– Пошлите за ним вдогонку, он поехал по парижской дороге, так что половина дела сделана.

– Вы совершенно правы.

– Поручите все дело мне, и Каноль получит ваши приказания сегодня вечером или завтра утром, не позже. Отвечаю вам за успех.

– Но кого послать?

– Вам нужен Куртово?

– Нисколько.

– Так отдайте его мне, и я его отправлю к Канолю с моим поручением.

– У вас голова дипломата. Вы далеко пойдете, Нанон! – сказал герцог.

– Только бы вечно учиться у такого превосходного учителя. Больше я ничего не желаю.

Она обняла старого герцога; тот вздрогнул от радости.

– Какую чудесную шутку сыграем мы с нашим селадоном! – сказала она.

– И рассказывать будет весело!

– Я сама хотела бы поехать за ним, чтобы видеть, как он примет посланного.

– К несчастью, – или, лучше сказать, к счастью, – это невозможно и вам придется остаться со мною.

– Пожалуй, но не будем терять времени. Извольте писать вашу депешу, герцог, и отдайте Куртово в мое распоряжение.

Герцог взял перо и на листе бумаги написал только два слова:

«Бордо. – Нет».

И подписался.

На конверте этой лаконичной депеши он надписал:

«Ее величеству королеве Анне Австрийской, регентше Франции».

В то же время Нанон написала две строчки и показала их герцогу.

Вот они:

«Любезный барон!

Вы видите здесь депешу к ее величеству королеве. Отвезите ее немедленно; дело идет о спасении королевства.

Ваша преданная сестра Нанон».

Она складывала записку, когда на лестнице послышались быстрые шаги. Куртово отворил дверь с радостным видом человека, который принес нетерпеливо ожидаемое известие.

– Вот господин де Каноль, я встретил его в ста шагах отсюда, – сказал егерь.

Герцог вскрикнул от приятного изумления. Нанон побледнела, бросилась в дверь и прошептала:

– Верно, такова уж моя судьба!..

В эту минуту в дверях показалось новое лицо. Одетый в великолепный костюм, со шляпой в руках, вошедший улыбался с самодовольным видом.