Текст книги "Женская война (др. перевод)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

VI

– Теперь, метр Барраба, – сказал Ковиньяк, – нет ли у тебя в чемодане какого-нибудь платья попроще, в котором ты был бы похож на податного чиновника?

– У меня осталось платье того сборщика податей, которого мы, вы знаете…

– Хорошо, очень хорошо, и у тебя, верно, его бумаги?

– Лейтенант Фергюзон приказал мне беречь их, и я берег их пуще глаза.

– Лейтенант Фергюзон – удивительный человек! Оденься сборщиком и захвати эти бумаги.

Барраба вышел и через десять минут явился совершенно переодетым.

Он увидел Ковиньяка тоже переодетого в черное платье и похожего как две капли воды на судейского.

Оба они отправились к дому прокурора. Метр Рабоден жил на третьем этаже; квартира его состояла из кабинета, комнаты для писцов и передней. Вероятно, были и еще комнаты, но они не открывались для клиентов, и потому мы не говорим о них.

Ковиньяк прошел переднюю, оставил Барраба в конторе, бросив внимательный взгляд на двух писцов, которые делали вид, что пишут, а между тем играли, и вошел в sanctum sanctorum [5]5
  Святая святых (лат.).


[Закрыть].

Метр Рабоден сидел за столом, до того заваленным делами, что тонул в отношениях, копиях и приговорах. То был человек высокого роста, сухой и желтый, в черном узком платье. Услышав шум шагов Ковиньяка, он выпрямился, поднял голову, и она показалась из-за груды бумаг.

Ковиньяк подумал, что встретил василиска (зверя, которого современные ученые считают сказочным), так как в маленьких глазах прокурора горел огонь скупости и жадности.

– Сударь, – сказал Ковиньяк, – извините что я вошел к вам без доклада, но, – прибавил он, улыбаясь как можно приятнее, – это привилегия моей должности.

– Привилегия вашей должности? – спросил Рабоден. – А что это за должность, позвольте узнать?

– Я чиновник полиции его величества.

– Чиновник полиции?

– Имею эту честь.

– Сударь, я вас не понимаю.

– Сейчас изволите понять. Вы знаете господина Бискарро, не правда ли?

– Разумеется, знаю; он мой клиент.

– Что вы о нем думаете?

– Что я думаю?

– Да.

– Думаю… думаю… думаю, что он хороший человек.

– Так вы ошибаетесь, сударь.

– Как ошибаюсь?

– Ваш хороший человек – бунтовщик.

– Как бунтовщик?

– Да, сударь, преступник. Он воспользовался уединенным расположением своей гостиницы и давал приют заговорщикам.

– Не может быть!

– Он взялся извести короля, королеву и кардинала Мазарини, если они случайно остановятся в его гостинице.

– Возможно ли!

– Я арестовал его и отвез в либурнскую тюрьму, его обвиняют в оскорблении величества.

– Сударь, вы поразили меня! – вскричал прокурор, опускаясь в кресло.

– Но вот что еще хуже, – продолжал самозваный полицейский, – вы замешаны в это дело.

– Я! – вскричал прокурор, и лицо его из желтого стало зеленоватым, как недозрелое яблоко. – Я замешан? Как так?

– У вас, сударь, в руках сумма, которую подлый Бискарро предназначил на содержание армии бунтовщиков.

– Правда, я получил для передачи ему…

– Четыре тысячи ливров. Его пытали при помощи испанских башмаков, и, когда загнали восьмой клин, трус сознался, что деньги эти хранятся у вас.

– Да, деньги точно у меня, но я получил их назад тому с час, не более.

– Тем хуже, сударь, тем хуже!

– Почему же?

– Потому что я должен задержать вас.

– Меня!

– Разумеется: в обвинительном акте вы означены в числе сообщников.

Прокурор совсем позеленел, как бутылочное стекло.

– Если б вы не принимали этих денег, – продолжал Ковиньяк, – то было бы совсем другое дело, но вы приняли их, и, следовательно, они служат уликой, понимаете?

– Но если я отдам их вам, если отдам их сейчас же, если заявлю, что не имею никаких отношений с подлецом Бискарро, если откажусь от знакомства с ним…

– Все-таки вы останетесь в сильном подозрении. Однако безотлагательная выдача денег может быть…

– Сию секунду отдам их, – отвечал прокурор. – Деньги тут, и в том самом мешке, в котором мне их принесли. Я только пересчитал их.

– И все тут?

– Извольте сами сосчитать, милостивый государь.

– Это не мое дело, сударь, я не имею права дотрагиваться до денег его величества. Но со мною либурнский сборщик податей, он прикомандирован ко мне для принятия денег, которые злосчастный Бискарро хранил в разных местах, чтобы потом собрать, когда потребуется.

– Правда, он меня очень просил переслать ему деньги тотчас по получении их.

– Видите ли, он уже, наверное, знает, что принцесса Конде бежала из Шантийи и едет теперь в Бордо; он собирает все средства, чтобы самому стать вождем партии.

– Мерзавец!

– И вы ничего не знали?

– Ничего, ничего!

– Никто не предупреждал вас?

– Никто!

– Что вы мне говорите? – сказал Ковиньяк, указывая пальцем на письмо своего попутчика, которое лежало развернутое на столе между разными другими бумагами. – Вы сами доставляете мне доказательство противного.

– Какое доказательство?

– Прочтите письмо, черт возьми!

Прокурор прочел дрожащим голосом:

«Метр Рабоден!

Посылаю Вам четыре тысячи ливров, которые по приговору суда обязан я заплатить метру Бискарро. Я подозреваю, что он намерен употребить их на дурное дело. Сделайте одолжение, снабдите сего посланного надлежащей форменной распиской».

– Видите, тут говорится о преступных замыслах, – повторил Кавиньяк, – стало быть, слухи о преступных намерениях вашего клиента дошли даже сюда.

– Я погиб! – сказал прокурор.

– Не могу скрыть от вас, сударь, что мне даны самые строгие приказания, – сказал Ковиньяк.

– Клянусь вам, что я невиновен!

– Проклятие! Бискарро говорил то же самое до тех пор, пока его не принялись пытать, только при пятом клине он начал признаваться.

– Говорю вам, сударь, что я готов вручить вам деньги, вот они, возьмите их! Они жгут мне руки!

– Надобно действовать по правилам, – сказал Ковиньяк. – Я уже сказал, что мне не дано позволения получать деньги, следующие в королевскую казну.

Он подошел к двери и прибавил:

– Войдите сюда, господин сборщик податей, и выполняйте ваши обязанности.

Барраба вошел.

– Господин прокурор во всем признался, – продолжал Ковиньяк.

– Как! Я во всем признался? Что такое?

– Да, вы признались, что вели переписку с Бискарро.

– Помилуйте, я всего-то получил от него два письма и написал ему одно.

– Вы сознались, что хранили его деньги.

– Вот они, сударь. Я получил для передачи ему только четыре тысячи ливров и готов отдать их вам.

– Господин сборщик, – сказал Ковиньяк, – покажите ваш патент, сосчитайте деньги и выдайте расписку от имени его величества.

Барраба показал прокурору патент сборщика податей, но тот, не желая оскорбить его, отстранил бумагу рукой.

– Теперь, – сказал Ковиньяк, пока Барраба, чтобы не было ошибки, пересчитывал деньги, – теперь вы должны следовать за мной.

– За вами?

– Да, ведь я вам уже сказал, что вас подозревают.

– Но клянусь вам, что я самый верный слуга короля!

– Да ведь мало ли что можно говорить, и вы очень хорошо знаете, что в суде требуются не слова, а доказательства.

– Могу дать и доказательства.

– Какие?

– Всю мою прежнюю жизнь.

– Этого мало: нужна гарантия на будущее.

– Скажите, что я должен сделать? Я сделаю…

– Вы бы могли доказать вашу преданность королю самым несомненным образом.

– Как же?

– Теперь, здесь, в Орлеане, один капитан, друг мой, набирает роту для его величества.

– Так что же?

– Вступите в эту роту.

– Помилуйте! Я прокурор…

– Королю очень нужны прокуроры, потому что дела чрезвычайно запутаны.

– Я охотно пошел бы на службу, но моя контора?

– Поручите ее вашим писцам.

– Невозможно, кто же за меня будет подписывать?

– Извините, милостивые государи, если я вмешаюсь в ваш разговор, – сказал Барраба.

– Помилуйте, извольте говорить! – вскричал прокурор. – Сделайте одолжение, говорите!

– Мне кажется, что вы будете преплохой солдат…

– Да, сударь, вы правы. Очень плохой, – подтвердил прокурор.

– Если бы господин прокурор, – продолжал Барраба, – предоставил вашему другу, а точнее королю…

– Что, сударь? Что я могу предоставить королю?

– Этих двух писцов.

– Очень рад! Чрезвычайно рад! – закричал прокурор. – Пусть друг ваш возьмет их обоих, я охотно отдаю вам их, они премилые мальчики.

– Один из них показался мне ребенком.

– Ему уже пятнадцать лет, сударь, да, пятнадцать лет! И притом он удивительно хорошо играет на барабане! Поди сюда, Фрикотен!

Ковиньяк махнул рукой, показывая, что желает оставить Фрикотена на прежнем месте.

– А другой? – спросил он.

– Другому восемнадцать лет, сударь, рост пять футов шесть дюймов. Он хотел быть церковным сторожем и, стало быть, умеет уже владеть алебардой. Поди сюда, Шалюмо.

– Но он же, мне кажется, ужасно косоглаз, – заметил Ковиньяк, – повторяя прежний жест.

– Тем лучше, сударь, тем лучше. Вы будете ставить его на передовые посты, и он будет разом смотреть направо и налево, между тем как другие видят только прямо.

– Это очень выгодно, согласен, но вы понимаете, теперь казна истощена, тяжбы пушечные стоят дороже, чем бумажные. Король не может принять на себя обмундирование этих двух молодцов; довольно того, что казна их обучит и будет содержать.

– Сударь, – сказал прокурор, – если только это нужно для доказательства моей преданности королю… так я решусь на пожертвование.

Ковиньяк и Барраба перемигнулись.

– Что думаете вы, господин сборщик? – спросил Ковиньяк.

– Кажется мне, что господин прокурор действует искренне, – ответил Барраба.

– И стало быть, это следует принять во внимание. Дайте ему расписку на пятьсот ливров.

– Пятьсот ливров!

– Расписку с объяснением, что эти деньги пожертвованы господином прокурором метром Работеном на обмундирование двух солдат, которых он предоставляет королю в дар из усердия и преданности его величеству.

– По крайней мере, после такого пожертвования, сударь, оставят ли меня в покое?

– Думаю.

– Меня не станут беспокоить?

– Надеюсь.

– А если, вопреки всякой справедливости, меня станут преследовать?

– Тогда вы сошлетесь на меня. Но ваши писцы согласятся ли идти в солдаты?

– Будут очень рады.

– Вы уверены?

– Да, однако ж лучше бы не говорить им…

– О чести, которая им предстоит?

– Это было бы благоразумнее.

– Так что же делать?

– Очень просто: я отошлю их к вашему другу. Как зовут его?

– Капитан Ковиньяк.

– Я отошлю их к вашему другу капитану Ковиньяку под каким-нибудь предлогом. Лучше было бы, если б я мог послать их за город, чтобы не случилось какого-нибудь шума.

– Да, чтобы жители Орлеана не вознамерились высечь вас розгами, как сделал в древности Камилл с тем школьным учителем.

– Так я пошлю их за город.

– На большую орлеанскую дорогу, к примеру.

– В ближайшую гостиницу.

– Хорошо, они встретят там капитана Ковиньяка, он предложит им по стакану вина – они согласятся, он предложит выпить за здоровье короля – они выпьют, и вот они солдаты.

– Бесподобно, теперь надобно позвать их.

Прокурор позвал обоих писцов.

Фрикотен был маленький плут едва четырех футов роста, коренастый, живой и смышленый. Шалюмо был высокий дурак, тонкий, как спаржа, и красный, как морковь.

– Господа, – сказал им Ковиньяк, – прокурор ваш дает вам тайное и важное поручение: завтра утром вы поедете в первую гостиницу по дороге из Орлеана в Блуа и возьмете там бумаги, относящиеся к тяжбе капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко; прокурор даст каждому из вас по двадцати пяти ливров в награду.

Доверчивый Фрикотен подпрыгнул от радости. Шалюмо – он был поосторожнее товарища – взглянул на прокурора и на Ковиньяка с выражением крайней недоверчивости.

– Позвольте, – сказал прокурор, – погодите, я еще не обещал этих пятидесяти ливров.

– А эту сумму, – продолжал Ковиньяк, – прокурор получит от процесса капитана Ковиньяка с герцогом де Ларошфуко.

Метр Рабоден опустил голову, он был пойман: следовало или повиноваться, или идти в тюрьму.

– Идет, – сказал он, – я согласен, но надеюсь, что в обмен вы дадите мне расписку.

– Вот она, – отвечал сборщик податей, – изволите видеть, я предупредил ваше желание.

Он подал ему бумагу, на которой были написаны следующие строки:

«Получено от метра Рабодена, верного подданного его величества, пятьсот ливров как добровольная помощь королю для войны против принцев».

– Если вы непременно хотите, – сказал Барраба, – то я внесу в расписку и обоих писцов.

– Нет, нет, очень хорошо и так.

– Кстати, – сказал Ковиньяк прокурору, – велите Фрикотену захватить барабан, а Шалюмо – алебарду; все-таки не надо будет покупать эти вещи.

– Но под каким предлогом могу я дать им такое приказание?

– Под предлогом, чтоб им было веселее в дороге.

Мнимый полицейский и самозваный сборщик податей ушли. Прокурор остался один. С ужасом вспоминал он об угрожавшей ему опасности и радовался, что отделался от нее так дешево.

VII

На другой день все случилось так, как желал Ковиньяк. Племянник и крестник приехали на одной лошади. За ними явились Фрикотен и Шалюмо, первый с барабаном, второй с алебардой. Когда им сказали, что они имеют честь поступать на службу к принцам, они несколько заупрямились, но препятствия были устранены угрозами Ковиньяка, обещаниями Фергюзона и доводами Барраба.

Лошадь племянника и крестника предназначили на перевозку багажа, а так как Ковиньяк набирал пехотную роту, то они не могли возражать.

Отправились в путь. Шествие Ковиньяка походило на триумф. Оборотистый фрондер нашел средство увлечь на войну самых упорных поклонников мира. Иных он вербовал именем короля, других – именем принцев; одни думали, что служат парламенту, другие воображали, что будут содействовать королю английскому, который намеревался высадиться на берег Шотландии, чтобы отвоевать свое королевство. Вначале в отряде чувствовалось некоторое несоответствие характеров, разница в требованиях людей, но лейтенанту Фергюзону, вопреки его собственным ожиданиям, удалось – хотя и с трудом – добиться пассивного послушания. Во всяком случае, постоянно сохраняя ото всех в тайне свои цели (что было, как уверял Ковиньяк, необходимо для успеха предприятия), он заставлял солдат и офицеров идти вперед, не зная, что они будут делать. За четыре дня по выезде из Шантийи Ковиньяк набрал двадцать пять человек, и составился уже отряд, имевший довольно забавный вид. У многих рек, которые с таким громким шумом вливаются в море, истоки бывают куда менее внушительными.

Ковиньяк искал базу для своих действий. Когда он приехал в селение между Шательро и Пуатье, ему показалось, что он нашел желаемое место. Оно называлось Жольне. Ковиньяк вспомнил, что был тут один раз вечером, когда привез приказание герцога д’Эпернона Канолю, и основал главную квартиру в гостинице, потому что тут, как он помнил, его сытно накормили. Впрочем, и выбирать было не из чего: мы уже сказали, что в Жольне была только одна гостиница.

Утвердившись таким образом на большой дороге из Парижа в Бордо, Ковиньяк имел за собой войска герцога де Ларошфуко, осаждавшего Сомюр, а перед собой – войска короля, собиравшиеся в Гиени. Он мог примкнуть к тем или другим, но пока не хотел приставать ни к той, ни к другой партии; а до тех пор ему нужно было набрать человек сто, которых он мог бы с успехом использовать. Набор шел спешно, и Ковиньяк завершил уже почти половину важного дела.

Однажды Ковиньяк, использовав все утро на охоту за людьми, сидел, по обыкновению, у ворот гостиницы и разговаривал со своим лейтенантом. Вдруг он увидел в конце улицы молоденькую даму верхом. За нею ехал конюх и два навьюченных мула.

Легкость, с которой хорошенькая амазонка управляла своей лошадью, упрямый и высокомерный вид конюха напомнили что-то Ковиньяку. Он положил руку на плечо Фергюзона, который в этот день был не в духе, и шепнул ему, указывая на амазонку:

– Вот пятидесятый солдат моего полка, или я умру!

– Кто? Эта дама?

– Да, она!

– Да что ж это такое? У нас уж есть племянник, готовившийся в адвокаты, и крестник, собиравшийся стать священником, два прокурорских писца, два лавочника, медик, три булочника и два крестьянина; кажется, довольно негодных солдат, а вы хотите прибавить к ним еще женщину… Ведь придется когда-нибудь и сражаться!

– Да, но наше состояние не превышает еще двадцати пяти тысяч ливров (читатель видит, что это состояние увеличивалось вместе с отрядом как снежный ком); если б можно было достичь круглой цифры, тридцати тысяч, я думаю, это было бы не худо.

– А! Если смотреть на дело с этой стороны, то вы совершенно правы, мне сказать нечего.

– Молчи! Ты сейчас увидишь!

Ковиньяк подошел к молодой даме, которая остановилась перед окном и разговаривала с трактирщицей, отвечавшей из комнаты.

– Ваш слуга, сударь, – сказал он, ловко приподнимая шляпу.

– Вы величаете меня сударем? – спросила дама с улыбкой.

– Именно вас, прелестный виконт.

Дама покраснела.

– Я вас не понимаю, – возразила она.

– Очень хорошо понимаете, потому что покраснели до ушей.

– Уверяю вас, сударь, вы ошибаетесь.

– О нет, нет! Я очень хорошо знаю, что говорю.

– Перестаньте шутить, прошу вас.

– Я не шучу, виконт, и вот вам доказательства. Три недели тому назад я имел честь встретить вас в мужском платье на берегах Дордони в сопровождении вашего верного Помпея. Господин Помпей все еще служит у вас? А, вот и он сам! Уж не скажете ли вы, что я не знаю и дорогого господина Помпея?

Конюх и дама посмотрели друг на друга с изумлением.

– Да, да, – продолжал Ковиньяк, – это удивляет вас, прелестный виконт, но вы не осмелитесь сказать, что я встретил не вас на дороге из Сент-Андре-де-Кюбзак в четверти льё от гостиницы метра Бискарро.

– Правда, мы там встретились.

– Изволите видеть!

– Только тогда я была переодета.

– Нет, нет, вы теперь переодеты. Впрочем, я понимаю: приметы виконта де Канба разосланы по всей Гиени, поэтому вы считаете благоразумным, чтобы не возбудить подозрения, носить женский костюм, который, если говорить правду, чрезвычайно вам к лицу.

– Сударь, – сказала виконтесса с замешательством, которое тщетно старалась скрыть, – если б в вашем разговоре не было нескольких разумных слов, так я подумала бы, что вы сумасшедший.

– Я не скажу вам того же, и переодеваться – дело очень благоразумное, когда вступаешь в заговор.

Молодая женщина посмотрела на Ковиньяка с еще большим беспокойством.

– В самом деле, – сказала она, – мне кажется, что я вас где-то видела, но никак не могу вспомнить где.

– В первый раз вы меня видели, как я уже сказал вам, на берегах Дордони.

– А во второй?

– В Шантийи.

– В день охоты?

– Именно так.

– Так мне нечего бояться вас, сударь, вы из нашей партии.

– Почему же?

– Потому что были в гостях у принцессы.

– Позвольте заметить, что это ничего не значит…

– Однако ж…

– Там было так много людей, что не могли быть только одни друзья.

– Берегитесь, я дурно о вас подумаю.

– О! Думайте что угодно, я не рассержусь.

– Но что же вам угодно?

– Хочу, если вы позволите, принять вас в этой гостинице.

– Благодарю вас, сударь, я не нуждаюсь в вас. Я жду здесь одного знакомого.

– Прекрасно! Извольте сойти с лошади, и до приезда ожидаемого гостя мы поговорим.

– Как прикажете, сударыня? – спросил Помпей у виконтессы.

– Спроси комнату и вели готовить ужин, – отвечал ему Ковиньяк.

– Позвольте, сударь, кажется, я должна здесь распоряжаться.

– Это еще неизвестно, виконт, ведь я начальник в Жольне и у меня полсотни солдат. Помпей, делай то, что тебе сказано!

Помпей повесил голову и вошел в гостиницу.

– Так вы арестуете меня, сударь? – спросила дама.

– Может быть.

– Что это значит?

– Да, это зависит от предстоящего нашего разговора; но извольте же сойти с лошади, виконт, вот так… Позвольте предложить вам руку… Трактирный слуга отведет вашу лошадь в конюшню.

– Я повинуюсь вам, сударь, потому что вы сильнее, как вы сами сказали; я не имею никаких средств сопротивляться, но предупреждаю вас, что тот, кого я жду, – офицер короля.

– В таком случае, виконт, вы представите меня ему, я буду очень рад познакомиться с ним.

Виконтесса поняла, что сопротивляться бесполезно, и пошла вперед, показав своему странному собеседнику, что он может идти за нею.

Ковиньяк проводил ее до дверей комнаты, приготовленной Помпеем, и хотел уже сам войти туда, как вдруг Фергюзон, взбежав поспешно по лестнице, сказал ему на ухо:

– Капитан! Карета, запряженная тройкой лошадей, а в ней молодой человек, в маске… У дверец два лакея.

– Хорошо, – отвечал Ковиньяк, – это, наверное, ожидаемый дворянин.

– А, здесь ждут дворянина?

– Да, и я пойду встречу его. А ты оставайся здесь, в коридоре. Не спускай глаз с двери: входить могут все, но никого не выпускай.

– Будет исполнено, капитан.

Дорожная карета остановилась у гостиницы. Ее сопровождали четыре человека из роты Ковиньяка, которые встретили путешественника на дороге.

Молодой дворянин, одетый в голубое бархатное платье и закутанный в меховой плащ, сидел в карете. Когда вооруженные люди окружили его, он беспрестанно задавал им вопросы, но, не получив ответа и увидев, что ничего не добьется, решился ждать. Иногда только он приподнимал голову и смотрел, не явится ли какой-нибудь начальник, у которого он мог бы получить объяснение странного поведения этих людей.

Впрочем, нельзя было определить, какое впечатление произвело на молодого путешественника это событие: лицо юноши было прикрыто по тогдашней моде черной шелковой маской, которая в то время называлась волком. Те части лица, которые показывались из-под маски, то есть верх лба и под бородок, были прекрасны и свидетельствовали о молодости, красоте и уме; зубы были маленькие и белые, глаза блестели сквозь отверстия маски.

Два огромных лакея, бледных и испуганных, хотя у каждого из них было по мушкетону на колене, ехали по обе стороны кареты и, казалось, были вместе с лошадьми привязаны к ее дверцам. Картина могла бы представлять сцену с разбойниками, останавливающими путешественника, если б все это происходило не днем, не возле гостиницы, без веселого Ковиньяка и спокойных лиц мнимых разбойников.

Увидев Ковиньяка, который вышел из гостиницы после разговора с Фергюзоном, молодой путешественник слегка вскрикнул от удивления и живо поднял руку к лицу, как бы желая убедиться, что маска по-прежнему на месте; нащупав ее, он несколько успокоился.

Хотя его движение было очень быстрым, однако ж оно не ускользнуло от внимания Ковиньяка. Он посмотрел на путешественника, как человек, привыкший понимать значение примет; потом невольно вздрогнул от удивления, почти равного тому, какое выказал кавалер в голубом, но быстро оправился и, сняв шляпу с особым изяществом, сказал:

– Добро пожаловать, прекрасная дама.

Глаза путешественника в прорезях маски сверкнули изумлением.

– Куда вы едете? – спросил Ковиньяк.

– Куда я еду? – повторил путешественник, как будто не заметив слов «прекрасная дама». – Куда я еду? Вы должны знать это лучше меня, если мне нельзя ехать, куда я хочу. Я еду, куда вы меня повезете.

– Позвольте заметить вам, сударыня, – отвечал Ковиньяк с еще большей вежливостью, – что это не ответ. Ваш арест продолжится несколько минут. Когда мы потолкуем немного о наших общих делишках с открытыми лицами и сердцами, вам позволено будет ехать далее.

– Извините, – сказал путешественник, – прежде всего позвольте мне поправить одну вашу ошибку. Вы принимаете меня за женщину, между тем, как видно по платью, я мужчина.

– Вы, верно, знаете латинскую пословицу: Ne nimium crede colon, что значит – «Умный не судит по наружности», а я стараюсь казаться умным. Вот и вышло, что, хотя на вас мужской костюм, я узнал…

– Кого? – спросил путешественник со страхом.

– Я уже сказал вам – даму.

– Но если я женщина, зачем вы арестовываете меня?

– Э, черт возьми, потому что в наше время женщины гораздо опаснее мужчин. Ведь наша война могла бы по-настоящему называться женской войной. Королева и принцесса Конде – это две воюющие державы. Они назначили генерал-лейтенантами герцогиню де Шеврез, герцогиню де Монбазон, герцогиню де Лонгвиль… и вас. Герцогиня де Шеврез – генерал коадъютора; герцогиня де Монбазон – генерал принца де Бофора; герцогиня де Лонгвиль – генерал герцога де Ларошфуко, а вы… вы, кажется мне, генерал герцога д’Эпернона.

– Вы с ума сошли! – сказал молодой путешественник, пожимая плечами.

– Я вам не поверю, прекрасная дама, так же, как не поверил сейчас одному молодому человеку, который говорил мне то же самое.

– Вы, может быть, уверяли ее, что она мужчина?

– Именно так. Я узнал этого маленького дворянина, потому что видел его как-то вечером в начале мая около гостиницы метра Бискарро, и теперь не обманулся его юбками, чепчиком и тоненьким голоском точно так, как меня не обманут ваш синий камзол, серая шляпа и сапоги с кружевами. Я сказал ему: «Друг мой, называйтесь как хотите, одевайтесь, как угодно, говорите каким хотите голосом, вы все-таки не кто иной, как виконт де Канб».

– Виконт де Канб! – вскричал молодой путешественник.

– Ага! Имя это поражает вас! Вы, может быть, случайно знаете его?

– Он очень молод? Почти ребенок?

– Лет семнадцать или восемнадцать, не более.

– Белокурый?

– Да.

– С большими голубыми глазами?

– Да.

– Он здесь?

– Вот тут.

– И вы говорите…

– Что он переодет в женщину, как вы теперь, сударыня, – в мужчину.

– А зачем он приехал сюда? – спросил путешественник с живостью и смущением, которые становились все сильнее по мере того, как Ковиньяк, напротив, становился все воздержаннее на жесты и все скупее на слова.

– Он уверяет, – сказал Ковиньяк, останавливаясь на каждом слове, – он уверяет, что один из его друзей назначил ему здесь свидание.

– Один из его друзей?

– Да.

– Дворянин?

– Вероятно.

– Барон?

– Может быть.

– А как зовут его?

Ковиньяк призадумался; в уме его вдруг возникла хитроумная мысль и произвела в нем заметный переворот.

«Ого, – подумал он, – славный может быть улов!»

– А как его зовут? – повторил путешественник.

– Позвольте, – сказал Ковиньяк, – позвольте… Имя его кончается на «оль».

– Каноль! – закричал незнакомец, и губы его побледнели. Черная маска страшно обрисовалась на матовой белизне кожи.

– Точно так, господин де Каноль, – сказал Ковиньяк, внимательно следя за переменами на видимых частях лица и во всем облике незнакомца, переменами, которые он сам же и вызвал. – Господин де Каноль, точно, как вы сказали. Так вы тоже знаете господина де Каноля? Да вы, похоже, знаете весь свет?

– Полно шутить, – отвечал незнакомец, дрожавший всем телом и готовый упасть в обморок. – Где эта дама?

– Вот здесь, в этой комнате, третье окно отсюда, с желтыми занавесками.

– Я хочу видеть ее!

– Ого, неужели я ошибся? – сказал Ковиньяк. – Неужели вы тот господин де Каноль, которого она ждет? Или господин де Каноль не этот ли молодец, который скачет сюда в сопровождении лакея-франта?

Молодой путешественник так наклонился к окну кареты, что по неосторожности разбил стекло и порезал себе лоб.

– Он, точно он! – закричал юноша, даже не замечая, что на лбу его выступила кровь. – Ах я несчастная! Он опять увидит ее, я погибла!

– Ага! Теперь вы доказали, что вы женщина!

– Так они назначили свидание!.. – воскликнул молодой человек, ломая руки. – О, я непременно отомщу им!..

Ковиньяк хотел еще пошутить, но молодой человек повелительно махнул рукой, а другою снял с себя маску. Перед спокойным взором Ковиньяка появилось бледное негодующее лицо Нанон.