Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Это произошло около трех лет назад. В доме никого не было, кроме Хирут и Деррыбье. Она не любила вставать рано и подолгу валялась в постели. Матери не нравилась эта ее привычка, она постоянно ворчала на дочь, каждый день по этому поводу вспыхивали ссоры. А Деррыбье занимался уборкой. Еще нужно было, перестирать кучу белья, погладить рубашки хозяина, вычистить костюмы. Работы, как всегда, было много, и он торопился.

Тесемма с нетерпением ждал, когда родители уйдут по своим делам. Он знал, что сегодня студенты университета готовят демонстрацию против премьер-министра Эндалькачеу Меконнына[17]17
  Эндалькачеу Меконнын – премьер-министр эфиопского правительства с 28 февраля до конца июля 1974 г. Проводил политику, направленную на сохранение монархии.


[Закрыть], и хотел принять в ней участие. Поэтому, как только ато Гульлят и госпожа Амсале вышли из дома, он сразу убежал.

Ато Гульлят с безразличием относился к деятельности премьера. Другое дело госпожа Амсале. Если бы она узнала о том, что Тесемма намерен присоединиться к этой демонстрации, вот шуму-то было бы! Когда речь заходила о кабинете Эндалькачеу, матери словно пятки жгло, так она возбуждалась. «Уважаю Меконнына Хабте Вольда – он совсем не похож на своего братца Аклилу[18]18
  Аклилу Хабте Вольд – реакционер, возглавлял до 27 февраля 1974 г. правительство Эфиопии.


[Закрыть]. Ведь тот, собрав вокруг себя всякий сброд, довел страну до полного краха. Эндалькачеу прислушивается к пульсу жизни, знает, что стране нужно. Он на высшие должности не назначает всяких безродных проходимцев – только знатных людей. А оттого, что заменишь горшок, вотт[19]19
  Вотт – жаркое с острой подливой.


[Закрыть] не станет вкусней, говорят. Но как можно благородных людей сравнивать с горшками! Об Аклилу мне и вспоминать не хочется. Вот уж кто бесхребетным был! Шел на поводу у армии. Ему до благородных кровей никакого дела не было. Привечал каких-то босяков, которым удалось получить образование. Образование! Подумаешь, чудеса! Чтобы управлять народом, образования не требуется! Благородное происхождение, знатность рода, воспитание – вот на чем власть зиждется. С тех пор как заграничное образование проникло в дома бедняков, не стало уважения к благородным людям, все наши устои пошатнулись. Император тоже не внимал советам и предупреждениям. Вот и получил… Разве для бедняка есть что-либо святое, разве помнит он добро? Ему ничего не стоит разбить миску, в которой ему дали еду. Нет, нельзя допустить, чтобы сместили Эндалькачеу! Пусть лучше меня убьет знатный, чем отдаться на милость бедняку», – говорила госпожа Амсале.

Все шло так, как хотелось госпоже Амсале. Пыль, поднятая вихревыми событиями февраля, улеглась. Дай бог долгие годы жизни Эндалькачеу – знатные и благородные делили между собой власть. А простой народ с надеждой на избавление от всех бед ожидал обещанной новой конституции. Ученые мужи дни и ночи корпели над ее проектом.

Потом эта самая новая конституция появилась. Казалось, теперь-то со всеми трудностями будет покончено. Составители этого документа (в прессе их высокопарно называли «отцами конституции») могут почивать на лаврах, почетное место в истории страны им обеспечено. Народ успокоился и ликует – все его требования удовлетворены! Чего еще надо?! Можно порадоваться!

Телевидение, радио, газеты твердили о том, что наступило время покоя. Результаты налицо! Демонстрации протеста отбушевали. Солдаты вернулись в казармы. Создана комиссия, которая занялась, налаживанием внутреннего порядка. Жизнь входила в мирную колею. Водители такси собирали с клиентов свои сантимы. Аддис-Абеба начала очищаться от грязи и мусора.

Однако времена менялись, менялись и песни…

Хирут надоело валяться в постели. Было уже поздно, солнце давно взошло, в спальне стало душно. И все-таки ей лень было пошевелиться, и она продолжала лежать. Чуть приподнявшись, взяла со стола книгу. Это была «Вечная любовь»[20]20
  Популярный в Эфиопии роман одного из классиков амхарской литературы Хаддиса Алемайеху.


[Закрыть]. Она уже читала ее, но решила перечитать. Зажгла бра у изголовья кровати. Но читать расхотелось. Бросила книгу, потянулась к магнитофону. Вспомнила, что он не работает – батарейки сели. Ну и жизнь! Она встала, подошла к окну, раздвинула занавески и широко распахнула створки. Яркий солнечный свет хлынул в комнату. День был хорош. На ярко-синем небе не видно ни облачка, оно казалось необычайно высоким. Прохладный ветерок шевелил листву на деревьях. Приятный ясный день вносил в душу умиротворение. И все-таки что-то томило Хирут. «Что со мной?» – подумала она, досадуя на себя. Какие-то непонятные ощущения. Глубоко вдыхая ароматный воздух сада, она продолжала стоять у окна. На карниз соседнего дома сели голубь и голубка, они любовно ворковали.

Хирут не завтракала, но аппетита не было. Она томно потянулась. Потрогала упругую грудь под тонкой ночной рубашкой. Подошла к зеркалу.

Ее шелковистые волосы рассыпались по плечам. Она встряхнула головой, поглаживая ладонями грудь, сделала перед зеркалом несколько кокетливых движений: покачивала бедрами, поворачивалась, словно в танце, любуясь своей стройной фигурой. Но это ей быстро надоело, и она снова бросилась на постель, раскинув руки. При этом задела бра. Раздался звон разбитого стекла. И тут же в дверь постучали.

– Кто там? – откликнулась она.

– Это я, Деррыбье.

– Чего тебе?

– Я подметал в коридоре пол и слышал, что-то разбилось.

Хирут открыла дверь и, посмотрев по сторонам, спросила:

– Что это так тихо в доме?

– Никого нет. Госпожа ушла еще утром. Господин на работе. Тесемма и домашняя прислуга – все отправились посмотреть демонстрацию.

– Какую еще демонстрацию?

– Мирную демонстрацию мусульман…

– И это в стране, которую называют христианским островом в Африке?

Деррыбье молча продолжал подметать пол. Хирут пристально посмотрела на него. А что, если?.. Она хотела отогнать непрошеную мысль, но не могла совладать с собой.

– Поди сюда, в спальню, подмети осколки!

Он послушно вошел в комнату. Она закрыла дверь, щелкнула замком. Сердце ее громко стучало.

В комнате чувствовался запах ее тела. Он волновал юношу. Деррыбье наклонился и стал веником собирать осколки в совок.

– Ненавижу я твое имя! – неожиданно выпалила Хирут.

Деррыбье молчал.

– Да плюнь ты на эти осколки, посмотри на меня!

Он выпрямился. Хирут в упор смотрела на него. Он не выдержал и отвернулся.

– Я тебе нравлюсь? – требовательно спросила девушка.

– Очень, – едва слышно прошептал Деррыбье.

– Если так, поцелуй меня. Ну!

Деррыбье обнял ее.

– Сделай мне больно! Вот так…– шептала она, задыхаясь от страсти. – Сильнее, еще, еще…

Деррыбье осыпал ее поцелуями. Он забыл обо всем, словно в омут бросился. Он неистово ласкал ее обнаженное тело. Сейчас эта девушка была для него всем, точно громадный, необъятный мир, в который раньше не было доступа, открылся ему. Но все быстро кончилось. И вот уже холодные глаза – нет, не возлюбленной, хозяйки – презрительно смотрят на него.

– Эта тайна останется между нами, понял? – сказала она, поправляя растрепавшиеся волосы. Лицо ее при этом было злым.

А он стоял перед ней, и голова у него кружилась, как у пьяного. Во сне это все было или наяву? Он не мог понять.

Едва он успел выйти из комнаты, как Хирут пожалела о том, что произошло. Надо же так унизиться! Со слугой! Она и вообще-то была холодна с теми, кто знал ее как женщину. Не любила вспоминать о случайных встречах, хотя они были нередки. Многих мужчин сбивала с толку ее кажущаяся доступность. Ею можно было овладеть и при первой встрече, даже в машине. Но потом… потом она отказывалась продолжать знакомство. Ей нравилось мучить мужчин: со злорадством наблюдала она, как некоторые сгорают от неутоленной страсти к ней.

Соблазнив Деррыбье, она удивлялась себе – почему ей доставляют радость такие неуклюжие, грубые ласки? Но когда Деррыбье ушел, Хирут решила, что больше не желает видеть его в своем доме…

Шли недели, месяцы. Хирут подчеркнуто пренебрегала им. А Деррыбье страдал. Ему все время хотелось видеть ее. Однако когда он неожиданно встречался с ней, то чувствовал себя неловко, терялся под ледяным взглядом девушки.

Как-то он гладил рубашки хозяина. Прикоснулся горячим утюгом к одной и задумался. Когда очнулся, увидел, что она дымится – безнадежно испорчена. Госпожа Амсале набросилась на него с руганью:

– Такой расход! Что с тобой происходит?

– Не заметил, что утюг перегрелся.

– Нет, не в этом дело. Ты целую неделю сам не свой. Зовешь тебя – не дозовешься. Обращаешься к тебе – ты не слышишь. Говоришь тебе что-либо – не понимаешь. Видно, невесту тебе надо! Вот что! Наслушался речей о равенстве, о свободе! Вот и размечтался! А ты делай свое дело, и все тут. А не то вон из моего дома! – пригрозила она.

Вечером, за ужином, госпожа Амсале пожаловалась на него мужу:

– Совсем перестал соображать! А ведь какой был ловкий. Бог его знает, что с ним случилось.

– Врет он, что по вечерам ходит на учебу, – вмешалась Хирут, искавшая повод очернить Деррыбье в глазах родителей. – Я слышала, он бывает в другом месте. С этими бездельниками все умничает…

– Ах, вот что! – Амсале от возмущения даже ложку бросила.

– Чего же он хочет? – спросил ато Гульлят.

– Чего хочет? Наивный ты человек! То, что дал бог, может отнять человек. Вчера я слышала на улице разговор каких-то бездомных бродяг: «Если не вырвать гнилой зуб, здоровья не жди». Чужак – всегда чужак. Лучше вовремя выдворить его из дома, пока он чего-нибудь не натворил.

– Мама совершенно права. На прошлой неделе Теферра хотел послать его за сигаретами. Знаете, что этот наглец ответил? «Я тебе не слуга! Чем ты лучше меня? – говорит. – Ничем! Меняешь костюмы да машину водишь! Ну и что? Пустое это все!» – Повернулся и вышел.

На этот раз Хирут не солгала. Деррыбье терпеть не мог Теферру. Он ревновал Хирут к нему.

– Ладно бы только это. На днях он выгнал Белячеу, когда тот пришел к нам. Даже палкой на него замахнулся.

– Сына раса Дасмена! Палкой! Негодяй! Мало ли какие гости могут прийти в наш дом! Позовите его! – Ато Гульлят не на шутку рассердился.

Вошел Деррыбье, учтиво поклонился, держа руки за спиной.

– По какому праву ты не пускаешь гостей в мой дом?! Думаешь, это дом твоего отца? Отвечай!

Деррыбье молчал. Хирут и мать вышли из комнаты.

– Даже ответить не считаешь нужным! Зазнался! – в бешенстве кричал хозяин. Он сорвал со стены плетку – искусно сработанная вещица висела там для украшения – и что было силы стегнул ею слугу – раз, другой, третий…

Деррыбье не шелохнулся. Крепко стиснув зубы, он молча сносил побои.

– Проси пощады, негодяй. – Ато Гульлят заметно устал и опустил плетку.

– Иное слово, хозяин, ранит больнее плети, – сказал Деррыбье, выходя из комнаты. Неужели Хирут нарочно это подстроила? Он остро почувствовал свое одиночество. Жизнь показалась бессмысленной.

«Она не замечает меня, не говорит со мной, я для нее просто вещь. Но она-то живет в моем сердце. Если бы в тот роковой день я не вошел к ней, я не был бы так несчастен сейчас. Что мне остается? Молча страдать? Покончить с собой? Ведь ничто не удерживает меня в этом мире. Отверженный, презренный слуга – вот моя доля. Умереть – уйти в мир иной!..» Он попытался представить себе такой финал и ужаснулся. Нет, надо стать достойным ее человеком. «Я докажу ей, что могу в жизни многого добиться. Прочь отсюда, из этого опостылевшего дома…»

После того дня Деррыбье сильно изменился – стал замкнут, угрюм. Госпожа Амсале настаивала на том, чтобы его выгнать.

– Пусть убирается восвояси. Пригрели змею на груди. С меня довольно, – твердила она мужу ежедневно.

– Не могу я его прогнать, – возражал ато Гульлят.

– Высек, а теперь сжалился! Бедняк не знает места, пока ему не укажешь. Нечего его жалеть. Я, бывало, частенько наказывала слуг. Вот тогда был полный порядок.

– Ну что ты никак не угомонишься? Думаешь, мне охота его в доме терпеть? Но он слишком много знает. А время теперь ненадежное. Солдаты снова начали роптать. В стране неспокойно. Его надо выпроводить тихо-мирно. Он видел, как я прятал оружие. Обидь его – еще неизвестно, чем он ответит. Мстить будет. Лучше подыскать ему работу… где-нибудь в другом месте.

– Ради бога. Только пусть убирается из нашего дома.

Тем временем Деррыбье сам решил уйти. Невмоготу ему было жить под одной крышей с Хирут. Он даже навестил приятеля, которому давал взаймы сто бырров, но, как назло, денег получить не удалось. Транжира, как всегда, сидел без гроша в кармане, хотя клятвенно обещал вернуть долг через неделю. Пришлось изменить планы. Но еще дня через три ато Гульлят позвал Деррыбье к себе и сказал:

– Чего тебе в слугах прозябать? Парень ты толковый, тебе настоящая работа нужна. Хочешь, помогу устроиться в Министерство информации и национальной ориентации?

Деррыбье сразу согласился.

Не теряя времени, он подыскал себе квартиру.

Трудно было Деррыбье покинуть дом ато Гульлята – ведь он жил здесь с раннего детства. С тоской он оглядел в последний раз комнаты, где сроднился с каждой вещью, любовно коснулся рукой косяка двери. Даже крошечная темная каморка, в которой стояло его убогое ложе, казалась ему теперь милой и уютной.

За спиной что-то стукнуло. Деррыбье обернулся. Перед ним стояла госпожа Амсале.

– Покидаешь нас. Эх, молодежь, молодежь! Ты ведь был нам за сына. Не забывай нас, заходи. В этом доме тебе всегда рады. – Она слащаво улыбалась. Деррыбье не мог не почувствовать в ее словах фальши.

– Спасибо, госпожа. Я не забуду вашей доброты.

С Тесеммой он простился сердечно. С ним он всегда ладил. Что ж, можно идти. А Хирут? Ему до боли в сердце захотелось повидать ее напоследок.

Он подошел к ее спальне, постучал. Тронул ручку двери. Не заперто. Хирут наклеивала на стену вырезку из журнала. На большом цветном фото была изображена пчелиная матка с разбухшим брюшком. «Что она нашла в этой картинке?» – удивился Деррыбье.

Между тем Хирут наклеила фотографию, аккуратно разгладила ее рукой и, не повернув головы, спросила:

– Зачем пришел?

– Проститься. Ухожу я, – запинаясь, произнес он.

– Ну и привет! – В ее тоне было полное безразличие. Она отступила шага на два от стены и рассматривала странную фотографию.

– Прощай, Хирут. Ты увидишь, я добьюсь своего, стану человеком.

Когда за ним закрылась дверь, Хирут еще раз посмотрела на пчелиную матку и весело рассмеялась, потом притихла, и глаза ее наполнились слезами…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Деррыбье был верен своему слову. Стать человеком – для него это означало только одно: заставить Хирут полюбить его. Он должен сделать карьеру. Это ясно. Получить пост, а вместе с ним – уважение и благополучие. Не так уж и сложно, если твердо знать, чего добиваешься, и не быть слишком разборчивым в средствах.

Он твердо решил придерживаться раз и навсегда заведенного распорядка. Каждую свободную от работы минуту он посвящал занятиям. Дом – работа – вечерняя школа, такова отныне была его жизнь. Свободного времени не оставалось. Он позволял себе расслабиться лишь в конце недели, когда ходил на горячие источники купаться.

Однажды начальник вызвал его к себе в кабинет.

– Н-ну, к-как дела? – начал он издалека, сильно заикаясь. – Работа нравится?

– Благодарю. Я всем доволен.

Стол у начальника был блестящий и гладкий, как озеро в тихую погоду. Пол в кабинете застлан пушистым ковром. Начальник подошел к окну и как бы невзначай сказал:

– Я знаю, ты хороший работник. Не болтаешься по дискуссионным клубам[21]21
  Дискуссионные клубы – общие собрания работников учреждений и предприятий, на которых обсуждаются политико-идеологические вопросы революции.


[Закрыть], как другие, а усердно т-трудишься. Молодец! Ты в-вроде временно у н-нас?

– Да, мой господин, – почтительно ответил Деррыбье.

Начальник вернулся к столу и остановил на Деррыбье изучающий взгляд.

– Ничего, скоро возьмем тебя на постоянную работу… Если будешь хорошо себя вести. Госпожа Амсале – моя родственница, а ато Гульлят Гьетачеу – близкий друг. Это я помог устроить тебя на р-работу. Знаешь, есть дело, в котором ты можешь оказать мне услугу. – Он забарабанил пальцами по столу.

– Я слушаю вас.

Начальник снова, прихрамывая, отошел к окну.

– Тебе нужно вступить в дискуссионный клуб. Будешь докладывать мне, о чем говорят наши служащие.

Об этом человеке ходила сплетня, что хромым он стал не на поле боя, как утверждал он сам, а во время бегства из спальни чужой жены, когда его застал муж: неудачно выпрыгнул в окно и сломал ногу. Судя по тому, какую слабость он питает к молоденьким секретаршам, так, наверно, и было. Секретарши в нему попадают все как на подбор. Он им устраивает особые испытания. Любит, видно, собирать мед с чужих цветов…

Деррыбье не по душе было предложение начальника, но согласиться пришлось.

Через несколько месяцев его перевели на постоянную работу и повысили жалованье. Он сдал экзамены за среднюю школу и подал заявление на вечернее отделение факультета журналистики столичного университета.

Все складывалось неплохо, однако успехи не приносили радости. Совестно было. Кое-кого из тех, кто слишком откровенно высказывался на заседаниях дискуссионного клуба, под разными предлогами уволили, других понизили в должности. Сначала Деррыбье не задумывался над этим – уж больно хотелось ему быть на хорошем счету у начальства. Но время шло, и он понял, что дальше так продолжаться не может. «Доносчик, фискал», – в сердцах ругал он себя.

А время было жестокое. Старый режим рухнул. Началась неразбериха. Каждый выкарабкивался как мог. До угрызений ли совести было? Прикрыться передовыми фразами и – вперед! Всякий норовил урвать кусок пожирнее. Чего теряться, хватай, что под руку попалось, отпихивай слабого! Нет, не мог так Деррыбье.

Однажды после обеда он возвращался на свое рабочее место. Его окликнула секретарша:

– До чего же ты точный. Хоть часы по тебе проверяй.

«Чего это она со мной заговорила?» – удивился Деррыбье. С этой девушкой он был знаком лишь издали – так, кивали друг другу при встрече. У нее всегда книга в руках. Вот и сейчас она захлопнула толстый том и, перекатывая языком во рту жевательную резинку, насмешливо смотрела на него.

– Быть точным – моя привычка, – выпалил он, сожалея, что ничего более остроумного как-то не пришло в голову.

– Я давно наблюдаю за тобой. Думаю, опоздает он хотя бы раз на службу или уйдет из конторы когда-нибудь раньше времени? Нет, ты прямо как робот. Точен, словно механизм. – Она жевала резинку, и Деррыбье подумал, что она похожа на жующую овечку.

Она жила далеко и, чтобы не тратить половину заработка на такси, весь обеденный перерыв оставалась за столом и перекусывала всухомятку.

– Глядя на тебя, невольно задумываешься о времени. Мне кажется, большинство людей – его пленники. Вот ты, например. Да не только ты. Все мы – рабы времени. Нам представляется, что это мы управляем временем, а на самом деле оно управляет нами. Время – наш господин!

Длинные блестящие волосы девушки напомнили ему Хирут.

– Нет, для меня время – это средство, которым мы умеем или не умеем пользоваться. День, в котором ты живешь, – вот что такое, по-моему, время, – сказал Деррыбье.

– А я уверена, что я в плену у времени, – повторила она, улыбнувшись. Она была очень темнокожа, и белая кофточка подчеркивала белизну ее зубов.

Деррыбье впервые присмотрелся к этой девушке. Ему казалось, что шея у нее немного длинновата. Но украшения очень шли ей. И весь облик ее и разговор располагали к доверию.

– Можно попросить тебя об одолжении? – спросил он, немного поколебавшись.

Девушка ответила не сразу.

Деррыбье подумал, что она неверно его поняла, и добавил:

– Я хотел с твоей помощью купить подарок.

Она рассмеялась:

– Конечно, женщине!

– Да, сестре. Сколько уже работаю, а ничего ей не подарил, – неуклюже солгал он.

Фынот, так звали девушку, понимающе кивнула. «Пленник времени», – мысленно окрестила она его. В ближайшую субботу они пошли в ювелирный магазин. Судя по тому, какие вещи Фынот предлагала купить, у нее был тонкий вкус. Деррыбье остановил свой выбор на изящном золотом браслете.

На следующий день, едва дождавшись рассвета, он отправился к Хирут. Возле самого дома встретил госпожу Амсале с мужем. Они куда-то торопились. Госпожа Амсале на ходу окинула его взглядом с ног до головы и сказала:

– О, какой ты теперь солидный!..

На нем был новый черный костюм, бледно-голубая рубашка и алый галстук. Волосы красиво подстрижены. Он выглядел человеком вполне преуспевшим в жизни. Не это ли имела в виду госпожа Амсале? Как бы там ни было, ее слова произвели на него впечатление.

Тесеммы не оказалось дома. Старый, беспрерывно кашляющий сторож сказал об этом у самой калитки. Жаль – Тесемма с детства сладкоежка, и Деррыбье специально для него принес торт.

Поглаживая лежавшую в кармане коробочку с браслетом, Деррыбье вошел в дом. Молоденькая служанка, которую он видел впервые, учтиво провела его в гостиную. Она приняла Деррыбье за важного гостя, так как заметила, что хозяйка говорила с ним. В доме многое изменилось: вместо старой мебели – роскошный гарнитур, на полу новый ковер. Лишь кое-где по углам на паркете Деррыбье различил следы тонких каблучков госпожи Амсале. Казалось, пол был изъеден оспой. «Да, здорово мне пришлось поломаться, надраивая этот паркет», – подумал Деррыбье.

На стене висела злосчастная плетка, которой хозяин высек его. Там же – старинная сабля.

– Чай или кофе? – прервала его мысли служанка.

– Я бы хотел видеть Хирут, – сказал он.

«Вот как увиваются все за ней, словно кобели весной. Никакого спасу нет, и чем только она их привораживает?» – Служанка недобро посмотрела на Деррыбье, но вслух, разумеется, ничего не произнесла. Только кивнула.

Из соседней комнаты доносилась музыка. Он вспомнил спальню Хирут, вырезку из журнала на стене… В это мгновение вошла она. Почему-то сейчас она показалась Деррыбье похожей на ту пчелиную матку с фотографии.

Она не сразу узнала его. Или притворилась, что не узнает. «Конечно, я для нее как был всего лишь вещью, так и остался», – с горечью подумал он. А ведь обнимала же она его, и он ее ласкал. Вспомнились жаркие слова, которые она так требовательно произносила в то незабываемое утро. Теперь же ни один мускул на ее лице не дрогнул при виде Деррыбье – холодная и неприступная.

– А, это ты, – с нескрываемым разочарованием наконец произнесла она. Между ними по-прежнему была пропасть.

– Да, Хирут. Я пришел повидаться с тобой. – Он запнулся. – Вот, не сочти за дерзость, принес тебе маленький подарок. – На его широкой ладони лежала коробочка с браслетом. Он положил ее на стол. Она приоткрыла коробочку, равнодушно посмотрела на золотую вещицу.

– С чего это ты? – Других слов у нее не нашлось.

Он хотел крикнуть, что любит ее, что не может без нее жить, тоска одолела, но тут дверь открылась, и в комнату со двора вошли двое парней. В руках каждый держал по пачке листовок. Они не ожидали увидеть в доме кого-либо, кроме Хирут. Один из них от неожиданности споткнулся о край ковра и выронил листовки на пол. Деррыбье увидел набранный крупным шрифтом заголовок «Демократия». Парень стал поспешно собирать листовки, поскользнулся и упал.

– Ну ладно, – заторопилась Хирут. – Нам пора. Чао! – и вышла из комнаты вместе с парнями. Раскрытая коробочка так и осталась лежать на столе. Деррыбье с ненавистью ударил по ней кулаком. От обиды было впору заплакать. «Даже не взглянула толком на подарок. Хоть бы одно слово доброе сказала. Конечно, бывший слуга для них не человек. И не посмотрит в мою сторону, словно и нет меня на свете. Да, видно, у каждого своя судьба, и, как говорила Фынот, каждый человек – пленник времени. Наверное, она права».

Он шел по улице, не разбирая дороги и натыкаясь на прохожих. Те оборачивались, с любопытством осматривали его нарядный костюм – верно, принимали за сынка богатых родителей, лишившихся недавно своих поместий и доходных домов.

Деррыбье не хотелось возвращаться домой, и он направился в ближайшее кафе.

– Виски, – бросил он хозяйке заведения, за стойкой протиравшей стаканы. Посетителей в кафе почти не было, и хозяйка, молоденькая еще девушка в бесстыдно коротком платье, сама поднесла ему стакан. Присела рядом и не без кокетства спросила:

– Ты, видать, не часто заглядываешь в кафе?

– Почему ты так думаешь? – поперхнувшись виски, спросил он.

– Да это ж видно. Ну а чем ты меня угостишь, миленький? – На ее лице появилась улыбка опытной потаскухи.

– Наливай себе, что пожелаешь. А мне принеси еще виски. – Он решил напиться. Девица пожелала тоже виски. Выпив, развязно затараторила:

– А что теперь остается благородному человеку? Пить – и только! Что деньги, земли, богатство? Все идет прахом. Сегодня – кути, наряжайся, – она одобрительно посмотрела на его отличный костюм, – а завтра – что бог пошлет! Раньше богачи были скрягами, тряслись над каждым сантимом, а сегодня сорят деньгами, пропивают добро… Да что виски! Все хватают: мебель, машины – лишь бы деньги потратить. Вчера откладывали на черный день, а сегодня все идет прахом. Никто ни в чем не уверен.

Трескотня говорливой девицы оглушила Деррыбье больше, чем виски.

– Так что ж, по-твоему, кончились добрые времена? – пробормотал он. После нескольких порций виски язык его плохо слушался.

– Кто знает, что будет завтра? Эй, – махнула она помощнику, – принеси-ка нам еще виски.

– Светлый день должен наступить. Иначе жить невозможно. Человеку нужна надежда, – сказал Деррыбье.

Сам он не очень верил в то, что говорил. Он не знал, что нужно делать, чтобы этот светлый день наступил.

– Что, несчастная любовь? – подмигнула хозяйка кафе. – Только не спрашивай, почему я так думаю. Женщина сразу видит то, чего мужчине вовек не понять. Вижу – вот и все. Я ведь хорошо разбираюсь в любви. Много таких, как ты, несмышленышей приходит сюда. – Она замурлыкала какую-то песенку про любовь и засмеялась.

Деррыбье стало противно. Не хватало, чтобы всякая потаскушка копалась в его душе.

– Ладно, не лезь не в свое дело. Это за виски! – Он встал и направился к выходу.

– Куда же ты? Не торопись, посиди еще, красавчик! – крикнула она ему вдогонку. Жаль было упускать такого клиента.

Деррыбье приплелся домой сильно на взводе. Шатаясь, подошел к зеркалу, что висело в прихожей, взглянул на свое отражение и со злостью двинул по нему кулаком. Зеркало треснуло, но не рассыпалось; казалось, теперь оно со всей полнотой отражало его внутреннюю растерянность и опустошенность.

Уснуть он не мог. Закрывал глаза, и тут же кровать начинала плавать по комнате, а пол и потолок менялись местами. Внутри все горело от выпитого.

Наконец он забылся, словно провалился в глубокую черную яму. Проснулся со страшной головной болью, как будто мозги расплавились и кипели в черепной коробке. Рука кровоточила. Он вспомнил про разбитое зеркало.

На работе Фынот удивленно спросила:

– Неужели опоздал сегодня? Уж не перевернулась ли вселенная?

– Бывает, и машина ломается, – буркнул он.

– Лучше скажи, что и в монастыре иногда песни поют, – сказала она с улыбкой. – Ну, понравился твоей сестре подарок? – На ее столе, как всегда, лежала книга.

Стараясь не глядеть на девушку, он ответил каким-то чужим голосом:

– Да, очень.

– Тогда почему ты такой хмурый?

– С чего ты взяла, что я хмурый? Ничуть! – Он рискнул повернуть к ней свое опухшее от выпивки и беспокойной ночи лицо, но сразу же отвернулся.

Фынот и книги-то проглатывала залпом – ей всегда не терпелось добраться до конца истории. А тут человек, мятущийся, по всему видно страдающий от неразделенной любви. Ей до смерти захотелось узнать тайну Деррыбье. Интрига точь-в-точь как в романе! Золотой браслет? Несчастный молодой человек. Кто она, жестокосердная незнакомка, терзающая пылкого юношу своим пренебрежением? Да, занимательная история. Фынот не успокоится, пока не выяснит все подробности.

– Видно, мы с твоей сестрой родились под разными звездами, – как бы между прочим сказала девушка. – Мой выбор пришелся ей не по душе?

Деррыбье сдержанно ответил:

– Нет… браслет… ей понравился.

И тут Фынот не утерпела:

– А по правде, кто она тебе?

Деррыбье смутился. К счастью, его позвали к начальству, и он, торопливо извинившись, убежал. Фынот с досадой уткнулась в книгу.

Разговор в кабинете начальника был не из приятных.

– Т-ты где п-пропадаешь? П-почему т-тебя нет на месте?

Начальник грохнул кулаком по столу. Видно, крепко был не в духе. Даже заикался больше обычного.

С некоторых пор этот человек жил в постоянной тревоге. Не чувствовал твердой почвы под ногами. Ему казалось, что все готовят заговор против него. Нервы настолько расшатались, что он боялся оставаться один в комнате. Подозревая в каждом врага, два-три раза на день запирал дверь кабинета и выстукивал стены, заглядывал во все щели в поисках скрытых микрофонов. Ему мерещились какие-то странные шорохи, и он вздрагивал, когда к нему кто-нибудь неожиданно обращался. А тут еще этот Деррыбье стал проявлять строптивость. Не хочет он, видите ли, доносить на товарищей! Вот и сейчас, нарочито пропустив почтительное «мой господин», Деррыбье спокойно ответил:

– Нигде я не пропадаю.

– З-загордился т-ты, смотрю. Тебе, пожалуй, палец в рот не клади – всю руку отхватишь. З-забыл о благодетелях! Давно ли стоял здесь – робкий, послушный. Ты вот что, п-парень, брось. Мне нужно знать, о чем это все шепчутся последнее время? Что за интриги? Ты должен докладывать, ч-что люди думают обо мне… Слушать и докладывать, п-понял? Ишь ты, козни против меня строить! – Он погрозил пальцем какому-то невидимому врагу. – Т-ты не дури, со мной – как за каменной стеной. А если будешь артачиться, б-берегись. В порошок сотру. Кстати, свидетельство об окончании средней школы принес? Я тебя повысить хочу. Т-ты думаешь, почему меня не любят? Потому, что я таких, как ты, продвигаю. А они завидуют. Вот и копают под меня. Но мне-то что, я нигде не пропаду, если придется отсюда уйти. Только уходить мне не р-резон. Я сначала их выживу. А ты мотай на ус, парень. Не думай, что я о себе з-забочусь. Я о деле болею. Столько т-труда в это учреждение вложил! Без меня з-здесь все развалится. Ну ничего, со мной мой бог!

– Это уж точно, – скептически произнес Деррыбье.

Начальник истолковал его замечание по-своему:

– Вот и хорошо, братец! Не зря ведь говорят, что льву не надо крошить мясо, а умному р-растолковывать очевидное. Не поможет бог тому, к-кто сам себе не может помочь. Ну ладно, иди и помни, о чем м-мы говорили.

У Деррыбье не было желания вступать с ним в пререкания. Он давно все понял и не намерен был больше оказывать сомнительные услуги начальнику. Хватит, те времена миновали.

Ничего не сказав, он вышел из кабинета…

После визита к Хирут Деррыбье ходил словно в воду опущенный. Даже на работу не являлся вовремя.

Фынот удивлялась переменам в его характере. Он оставался для нее недочитанной книгой.

Как-то в конце недели она остановила его:

– Ну что же, твой господин предал тебя или ты предал его? – Глаза ее блестели, как бусинки.

– Какой господин? – не сообразил он. Ему сразу представился начальник.

– Время! – улыбнулась она. – Помнишь, говорили?

Он вздохнул с облегчением.