Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Зов красной звезды. Писатель

ЗОВ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ

Перевод В. Ивановой и В. Платова

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вот-вот наступит комендантский час. Но Аддис-Абеба, обычно мирно дремлющая в это время, теперь неспокойна. В сгустившейся тьме не слышны протяжные вопли гиен, отрывистый лай бездомных псов, зато напряженную тишину то и дело вспарывают одиночные выстрелы из пистолета и автоматные очереди, пугая притихших в своих домах обывателей. Разве уснешь под эту страшную музыку? Опасливый взгляд блуждает по потолку, ухо прислушивается к пальбе за окном. Подобно антилопам, учуявшим запах пороха, люди замерли в тревожном ожидании.

Госпожа Амсале по обыкновению рано совершила свой вечерний туалет. Выпила два стакана жидкой каши, сдобренной медом, умылась холодным молоком, жирно намазала лицо маслом, так что оно заблестело, словно покрытое росой, повязала голову косынкой, прикрыв уши, и улеглась в постель. Сон к ней не шел. Толстая, как бочонок, она переваливалась в постели с боку на бок. Только глаза сверкали в темноте. Муж ее, ато[1]1
  Ато – господин.


[Закрыть] Гульлят, тоже никак не мог уснуть. Его длинный нос торчал из-под простыни, вспотевшая лысина блестела, глаза, глубоко запавшие, нервно моргали. И ему не лежалось спокойно. Он непрерывно ворочался, при этом тело его напоминало бревно, уносимое течением реки.

– Выключи радио! Пропади оно пропадом! – раздраженно сказала госпожа Амсале. – Что ты все слушаешь? Точно прилип к приемнику.

– Новости! Надо же знать, что творится в стране! По местному радио передают только ругань да всякий вздор. Объективную информацию дает лишь заграница.

– Чепуха все это! Совсем оглушил, выключи, ради бога!

Ато Гульлят встал и скрепя сердце выключил радио. Целыми днями он с жадностью слушал иностранные радиопередачи, крутил рукоятку приемника, настраивал его то на одну волну, то на другую.

Как только радио смолкло, ато Гульлят прислушался к выстрелам. Интересно, из чего палят? Вот – из пистолета. А это уже пулемет.

– Господи милостивый, как близко! Ворота не забыла запереть? – спросил он жену.

– Пойди да проверь, – ворчливо ответила госпожа Амсале. – Деррыбье теперь нет! Давно уж! И почему я так часто вспоминаю его в эти дни? Да, он-то всегда вовремя запирал ворота.

Деррыбье много лет прислуживал в доме ато Гульлята. Но после революции он решил уйти – захотелось парню учиться. Бывший хозяин не препятствовал и даже помог ему устроиться в Министерство информации и национальной ориентации. С тех пор прошло больше двух лет. Госпожа Амсале давно его не видела, но частенько вспоминала: уж больно слуга был хорош – проворный, исполнительный. Бывало, понадобится госпоже что-нибудь особенное, не в духе хозяйка или еще что стрясется – всегда зовет Деррыбье, другим слугам не доверяла.

«Как такого добром не помянуть?» – подумала она.

– Ох, видно, не спится тебе, потому и капризничаешь…

– Клянусь своим отцом, не радует меня человек, который не способен понять настроение другого. Не отличается он от дикого зверя, – сердито сказала госпожа и повернулась спиной к мужу.

Ато Гульлят продолжал прислушиваться к тому, что происходило на улице, вытаращив в темноте свои маленькие глазки. Он чувствовал биение усталого, ожиревшего сердца и боязливо вздрагивал от каждого выстрела, нарушавшего полночную тишину.

– Позвони детям, узнай, все ли у них в порядке! – властно произнес ато Гульлят.

– Сколько можно им звонить?

– Ничего, позвони еще. Меня они не слушают, ведь сколько раз я требовал, чтобы они не ночевали в том доме!..

– Ох, герой! – бормотала госпожа Амсале, с трудом поднимая свое грузное тело и направляясь к стоявшему на низком столике в углу телефону. Она была небольшого роста, грудь ее казалась неестественно тяжелой, полной и походила на лоток для продажи мелких товаров. Словно и не женская грудь, а надутые воздухом резиновые шары, запрятанные под ночную рубашку. На короткой шее виднелась традиционная татуировка, которую она тщетно пыталась вывести в течение многих лет. Широкий зад, огромный, как у беременной, живот, маленькое круглое лицо – все это делало ее похожей на нелепую куклу.

– Наверное, они уже спят. Никто не отвечает, – сказала она, прижимая к уху телефонную трубку.

– Под такую пальбу! Брось, это невозможно. Не случилось ли с ними чего?

Госпожа Амсале положила трубку. Ато Гульлят привстал в постели:

– Ну разве я им не говорил, чтобы они не ночевали там, в магазине?!

– Сам знаешь, как они тебя слушают. Ты ведь только для вида отец. Да и со мной они нисколько не считаются. О господи, ну и дети! Тесемма отрастил длинные патлы, стал похож на бродягу. Противно смотреть на его заросшее лицо и сутулую спину. Ну а о Хирут и говорить нечего. Пропадает девочка! Откуда у нее дорогие духи, платья, туфли?! Где она шляется? Никому не известно. Спросишь, так она только отмахнется, хлопнет дверью – и нет ее. Или запрется в комнате с обросшими вроде Тесеммы парнями, которые никого в грош не ставят, и шушукается с ними часами. Не знаю, что и делать. Извелась вся, – сказала госпожа Амсале, глубоко вздохнув. На мгновение она даже возненавидела своего бородатого сына.

Тесемма стал совсем взрослым. Отпустил неряшливую бороду, и лицо его теперь напоминало заросшее сорняками поле. Матери ужасно это не нравилось. Она избегала появляться на людях вместе с сыном. Не было у нее желания видеться и с младшим своим братом, Гьетачеу. Рядом с ним она чувствовала себя старухой – брат был совсем седым. Разве объяснишь посторонним, что у них в роду все рано седеют?

Она стеснялась своих лет, часто повторяла: «Я еще молодая. Просто замуж вышла рановато». Поэтому ровесницы госпожи Амсале при встрече не упускали случая съязвить: «О, вот и наша девочка!» А молодые девушки, с которыми она пыталась держаться как с одногодками, без обиняков называли ее «мамашей». Это возмущало ее, она взрывалась руганью, верещала, словно рассерженная обезьяна, которую согнали с любимого дерева. Возраст был ее врагом, с которым, как ни старалась, она не могла сладить. С тоской она замечала на своем лице все новые метины, оставленные беспощадной дланью времени.

Ато Гульлят продолжал размышлять вслух:

– Порядка нет. Расшатаны основы жизни. Родишь, вырастишь их, а они совсем чужие. Во всем виновато время. Других причин нет. – Немного помолчал и добавил: – Ну что теперь делать?

– О чем ты?

– О детях, конечно!

– Ложись лучше спать. Утро вечера мудренее.

– Нет, позвони-ка Гьетачеу. Впрочем, он уже наверняка наклюкался.

– Да, в выпивке он меры не знает. Пропивает все до последнего сантима. Жену бы пожалел. Извелась совсем. А все это Министерство информации, или как там его теперь называют?..

Госпожа Амсале мысленно представила себе опустившегося, постаревшего брата, его жену, постоянно в слезах, и набрала номер. На другом конце провода трубку сняла Тыгыст. Амсале услышала, что та плачет.

– Что с тобой? Почему плачешь? Что случилось? – озабоченно спрашивала госпожа Амсале золовку.

– Не плачу я. Уже все слезы выплакала, – ответила Тыгыст, всхлипывая.

– Но я чувствую, что у тебя, дорогая, глаза на мокром месте. Как там у вас, спокойно?

– Стрельба не затихает. Жутко делается. Вы меня немного опередили – хотела сама звонить вам. От страха не знаешь, куда деваться.

– И у нас стреляют беспрерывно. Словно град стучит по крыше. Господи, спаси нас от беды. Как там Гьетачеу?

– Лежит. Не спит… но встать не может… Вы хотели поговорить с ним?

– Лежит и пьет?

– Кажется.

– Почему ты не отберешь у него бутылку?

– Так они отдаст!

– А если он умрет? Что же, сидеть сложа руки?! – с упреком воскликнула госпожа Амсале. Но тут же пожалела Тыгыст: – И в самом деле, дорогая, что тут можно сделать? Ведь он ничьих советов не слушает. Насмерть вцепился в эти проклятые бутылки. В нашем роду такого не бывало. Напасть какая-то. И все это началось там, у них в министерстве! Сколько же дней он в запое?

– Три дня. На службу не ходит. С работы звонят постоянно, а он запер дверь и не откликается…

– Да, прямо-таки молится на эти проклятые бутылки. Не иначе как сатана в него вселился. Пока не изгонишь сатану, дело пропащее. Гибнет человек, да и только, – печально произнесла госпожа Амсале.

– А как ато Гульлят? – спросила Тыгыст.

– Здоров. – И тут же: – А у вас теф[2]2
  Теф – зерновая культура, из муки которой в Эфиопии выпекают национальный вид хлеба, «инджера́» – большие кислые блины.


[Закрыть] есть?

Тыгыст промолчала.

– Ну ладно, утром пришлю. У нас пока есть. Все будет хорошо, крепись. Доброй ночи. – Госпожа Амсале положила трубку.

Задумалась. Характер брата всем известен. Ничего нового она не узнала. К каким только средствам она не прибегала, чтобы заставить его бросить пить, – умоляла, плакала, молилась, ходила к знахарям, колдунам, писала заклинания – и все впустую. Что еще предпринять? Разве отправить его на святые воды… Ну да бог с ним! В неудобных, но с претензией на изысканность домашних туфлях на высоких каблуках госпожа Амсале заковыляла к трюмо, достала духи, обильно смочила ими волосы, шею, грудь и, закутавшись в белую накидку, вновь легла в постель, лицом к мужу.

Ато Гульлят продолжал философствовать:

– Не стало в жизни порядка. Дети порывают с родителями. Теряется родственная связь. Друзья становятся врагами. Слуги не подчиняются своим господам, подчиненные – начальникам! Дурное время мы переживаем. Пошатнулись основы жизни. Все то, что мы создавали, рушится на глазах, как дом, деревянные опоры которого подточены древесным жучком. Мало этого – благородных людей оскорбляют нещадно – называют реакционерами. Не приведи господь!

Госпоже Амсале надоело бормотанье мужа.

– Не пора ли спать? Что толку в пустой болтовне? – резко прервала она его.

А стрельба за окном не утихала.

– Боже мой, сегодня, видать, не уснем. Хоть бы патроны у них кончились, что ли!

– Спи, милый, – ласково сказала она и прижалась к мужу.

Ато Гульлят точно не заметил ее движения, и запах духов не возымел на него никакого действия. Его волновала только стрельба за окном.

Амсале разочарованно отодвинулась.

– И то правда: чудо и хвост всегда в конце. Надо было сдать оружие, как я хотел. А все ты – «зарой во дворе», – почти простонал он.

Госпожа Амсале взвилась, как раненый зверь. Ее круглое лицо исказила гримаса досады, обиды и негодования.

– Иди, сдавай! Привыкли вы все сдавать! – воскликнула она злобно.

– Кто это «вы»?

– Все вы! – поправляя косынку, фыркнула она. – Нет в вас теперь ничего мужского. Не понимаете вы ничего, деревянные, бесчувственные. Только называетесь мужчинами, а ничего мужского в вас нет.

– И весь этот ураган оттого, что я заговорил об оружии?

– Иди, иди, сдай, говорю! Расы и деджазмачи[3]3
  Высшие военно-феодальные титулы императорской Эфиопии.


[Закрыть] все сдали. Да и сами сдались. Почитай заявление Координационного комитета вооруженных сил, полиции и территориальной армии.

– Ну чего ты бесишься? Ведь было приказано всем – от деджазмача до простого человека – немедленно сдать оружие. Иначе конфискуют дома и имущество. Кому охота рисковать?

Опять с улицы донеслись звуки перестрелки.

– Ну так иди сдай и ты!

– Ты сошла с ума.

– Сошла с ума! – бушевала Амсале. – Не мужчина ты – вот в чем дело. Видно, даже не понимаешь этого! Что было написано в декрете, по которому свергли императора? «Сегодня, 12 сентября 1974 года, император низложен. Власть перешла в руки Временного военного административного совета». Когда императора выводили из дворца, с ним, говорят, была лишь одна-единственная собачонка! А разве не хвастались «защитники отечества»: «Если тронут императора, вся Эфиопия превратится в военный лагерь. Реки крови потекут по стране, земля станет грозным вулканом; свет превратится во тьму»?! И вот покончено с династией. Кто будет теперь управлять Эфиопией? Так и не увидели мы ни одного храбреца, который хоть пальцем пошевелил бы ради спасения страны!

– Ради всего святого, оставь меня в покое, прошу тебя, женщина!

– А декрет о национализации сельскохозяйственных земель! Земля – народу![4]4
  Декрет от 4 марта 1975 года нанес решающий удар по феодализму в стране.


[Закрыть]

– Ну, ты действительно сошла с ума!

– Да, теперь все наши земли отданы народу. И все это дела Дерга[5]5
  Дерг – совет. Так в Эфиопии коротко называют Временный военный административный совет (ВВАС).


[Закрыть]. Кто-нибудь тогда поднял руку против него? Вот тебе и помещичьи земли – все ушло! Теперь кто не работает, тот не ест! Об этом кричат на всех площадях.

– Да отстань ты от меня наконец! Прошу тебя.

– А крику-то было! «Если кто посмеет посягнуть на чужую землю, на чужое добро, люди станут как звери. Стоит затронуть помещичьи земли, хозяева посеют на них пули, а в реках потечет кровь…» Вздор! Не будет ни свиста пуль, ни кровавых рек. Пожалуй, никто и пальцем не пошевельнет, чтобы защитить свои права!

– Говорю тебе, замолчи!

– А я тебе говорю, что нет нынче настоящих мужчин среди знати!

Ато Гульлят не мог больше терпеть. Кряхтя, он встал с постели, набросил габи[6]6
  Габи – вид накидки.


[Закрыть] поверх пижамы и поплелся в гостиную. Вид у него был нелепый: плешь во всю голову, тоненькие ноги, огромный живот, узкие плечи и толстая, как пень, шея. Он казался каким-то жалким. Остановился у двери и, поглядев краем глаза в сторону жены, сказал:

– Лучше всю ночь слушать пальбу за окном, чем твои дурацкие упреки. – В голове его навязчиво вертелась одна мысль: «Пошатнулись основы жизни. Нет в ней больше порядка. Ну и дела творятся – все будто перевернулось».

Неугомонная госпожа Амсале вскочила с постели и, размахивая косынкой, вновь обрушилась на мужа:

– Что ж, не нужна стала?! Презираешь теперь?! Вчера была госпожой, а сегодня все мои земли… Где они? Ведь это мое добро, мои владения сделали тебя депутатом от области Тичо! Это с помощью моих земель ты достиг своих титулов! Ну что теперь поделаешь? Еще вчера я была твоей госпожой, я – дочь Ешоалюля!..

Ато Гульлят, не дав ей закончить, миролюбиво заметил:

– Я что-то не пойму, чего ты шумишь. К чему ссориться на старости лет!

– Ах на старости лет! Тоже мне, старуху нашел! Я-то еще не старуха. Повторяю и без конца буду повторять: тот, кто не понимает чувства другого, холодный, бездушный эгоист, дикарь. Ясно? Вот оттого, что все знатные мужи такие же типы, как ты, они не только безропотно земли отдают новой власти, но еще и оружие, и имущество, а если прикажут, то и от своих жен отрекутся.

– Ну замолчи же ты, ей-богу. Сколько можно?

– Ага, презираешь меня! Теперь я нищая и больше тебе не нужна. А ведь ты из грязи вылез, в люди выбился на моих плечах, не забывай!

Для ато Гульлята это была старая песня, без дальнейших препирательств он закрыл за собой дверь. В общем-то жена была права. Слышать о себе правду не всегда приятно. Подчас она колет, как острые шипы. Он и раньше не любил, когда о нем критически отзывались другие. Кому охота слышать о себе малоприятные вещи, тем более что ато Гульлят, как и многие эфиопы, был о своей особе высокого мнения. Ато Гульлят помнил, что в молодости начинал всего-навсего стряпчим в провинциальном суде. И познакомился он с Амсале, защищая ее интересы в земельных тяжбах с расами и деджазмачами.

Однажды он пришел по делам в дом госпожи Амсале. Она возлежала на тахте, покрытой импортным шелковым покрывалом, а ее слуга только что закончил омовение ног своей госпожи и теперь умащивал их благовониями. С того самого дня Гульлят остался в ее доме, и Амсале изменила своим привычкам. Любвеобильная особа, она часто предавалась в своем доме утехам с красивыми молодыми людьми. Когда же очередной поклонник ей наскучивал, она бесцеремонно выпроваживала его, иногда при помощи дюжих слуг. Ато Гульлят был наслышан об этом. Но привычки богатой возлюбленной его не обескураживали. Кто знает, чем он взял, однако после него Амсале о других не помышляла. И все это произошло тридцать лет назад.

И вот теперь из спальни доносилось: «Ты жалкий, ничтожный провинциальный адвокатишка. Сколько благородных людей сваталось ко мне! Дернула меня нелегкая связаться с тобой. Такое унижение! Ведь говорили мне: «Оставь его, этого щелкопера!» Так разве я слушала?.. Когда ты пришел в мой дом, на тебе были одни-единственные штаны. На моем богатстве раздобрел. А какие пиры я устраивала для всей области Тичо, чтобы тебя выдвинули депутатом! Кто тебя вывел в люди? Все я, госпожа Амсале. Это я через ато Меконнына Хабте Вольде добилась для тебя титула фитаурари[7]7
  Фитаурари – один из высоких военно-феодальных титулов в императорской Эфиопии.


[Закрыть], это по моей просьбе он помог тебе получить должность директора департамента, а потом и помощника министра».

Ато Гульлят улегся в гостиной на диван, укрылся накидкой и стал похож на покойника под саваном. «И это после тридцати лет совместной жизни! Все рушится!» – думал он в полузабытьи. Слова жены наводили на грустные размышления. «Вот меня и выбросили как старый, никому не нужный мешок. И ведь пришлось самому писать покаянную, просить, чтобы не считали меня носителем титула фитаурари! Сколько лет я добивался этого титула! Если бы не революция, быть бы мне деджазмачем!» – с досадой думал он. Видимо, приближался конец жизни. На ум пришло сравнение с судном, которое буря сорвала с якоря и увлекла в открытое море навстречу неизвестности.

В эту ночь оба так и не сомкнули глаз. Госпожа Амсале злилась на непонятливого мужа – зря только душилась. Ато Гульлят напряженно прислушивался к нескончаемой стрельбе за окном. Казалось, небо вот-вот расколется на куски и рухнет на землю. Такая пальба могла и мертвых поднять из могилы.

Уйдя от жены, ато Гульлят никак не мог успокоиться. Ему было страшно. События последнего времени приводили его в отчаяние. В голове все перемешалось: «Белый террор», «красный террор», классовая борьба, реакционер, революционер, террор, террор… Дети бедняков взялись наводить свои порядки в стране, а ведь не зря говорят: для табота[8]8
  Табот – деревянная или каменная доска с вырезанным на ней крестом и тем именем, которым освящен табот и которое носит церковь. Непременный атрибут эфиопской церкви.


[Закрыть] выбирают благородное дерево, а для власти – благородного человека!.. А сейчас знатных людей травят, как диких зверей. Да, где вы, стенания Рахили и сны Навуходоносора?..»

Он вздрогнул, когда совсем неподалеку от дома разорвалась граната.

«Но разве не сказано в Евангелии от Луки, что поднимется народ на народ, страна на страну, разверзнется земля и люди будут гибнуть от голода… О господи, благородных людей обзывают реакционерами, что за времена…» – думал он, маясь на жестком диване. В голове, как похоронный звон, звучали ненавистные лозунги, услышанные днем от людей из комитета защиты революции: «Народ уничтожит реакционеров!», «Реакция не пройдет!», «Красный террор в ответ на белый террор!», «Защитим революцию!» Чудилось, что все они, неведомо откуда взявшиеся люди с поднятой вверх левой рукой, угрожающе надвигаются на него, как на грешника, которому место в аду. В холодном поту он очнулся от этого жуткого видения. Его бил озноб, точно во время приступа малярии.

«Господи праведный! Нет ничего на земле, что не подвластно времени. Вот я, знатный человек, дрожу от страха перед ничтожными простолюдинами! До чего же противны их безумные выкрики и нелепые, уродливые слова: «феодализм», «бюрократический капитализм», «империализм», «феодобуржуа», «анархист», «фашист», «троцкист», «правый попутчик», «классовый враг», «реакционер»… Не знали мы раньше этих слов, никогда не пользовались ими. А теперь не поймешь, кто что говорит. Вот уж воистину вавилонское столпотворение».

Между тем перестрелка на улице не стихала ни на минуту.

«Видно, сегодня они добрались и до нашего района. Ну и дела!.. ЭДС, ЭНРП, ФОЭ, НФОЭ, ФОЭ—НОС[9]9
  ЭДС – Эфиопский демократический союз – реакционная промонархическая организация.
  ЭНРП – Эфиопская народная революционная партия – левацкая мелкобуржузная организация, развязавшая против революции «белый террор».
  ФОЭ – Фронт освобождения Эритреи.
  НФОЭ – Народный фронт освобождения Эритреи.
  ФОЭ—НОС – Фронт освобождения Эритреи – Народно-освободительные силы – реакционные сепаратистские организации, действовавшие в провинции Эритрея.


[Закрыть], империалисты, правые попутчики, националисты, шовинисты, засланные диверсанты, маскирующиеся под прогрессивных, шакальи отшельники, бюрократы, реакционеры – нет больше мира и не будет! Трус боится даже своей тени! Труса все бьют! «Мы победим, победим, победим!» А сколько новых кумиров – Карл Маркс, Энгельс, Ленин! Да, господь обошел своей милостью нынешнее поколение. Пустое оно, никчемное. Но что плакать, когда вернуть старое уже невозможно? Надо было раньше думать. Теперь уже поздно. И этот несчастный старик, отказавшийся от трона, предал всех нас, как настоящий Иуда. Вот тебе и «Лев – победитель из колена Иудова»[10]10
  Один из титулов последнего императора Эфиопии Хайле Селассие I.


[Закрыть]! Нам твердили о его величии с утра до ночи. Да, говорят ведь, что дурная овца приносит девять ягнят, но все они подыхают, а следом за ними и сама овца… Ну и времена!.. Полагаться на время и на продажную женщину – все равно что черпать рукой туман! Верная пословица», – размышлял ато Гульлят, ворочаясь с боку на бок. От бессонницы резало глаза и ночь казалась неимоверно длинной.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Для членов кебеле[11]11
  Кебеле – дословно «квартал». В городах революционной Эфиопии – низовое звено системы народного самоуправления, ассоциация городских жителей.


[Закрыть] района, где жила семья ато Гульлята, время летело быстро – секунды, минуты, часы мелькали, как один миг. Чрезвычайное заседание кебеле проводилось в просторном зале и продолжалось уже четыре часа. Спорили горячо. Комендантский час уже давно наступил.

Основные вопросы повестки дня касались смещения председателя кебеле Вассихона, его ареста и выборов нового председателя. На собрании присутствовали человек шестьдесят. Все были единодушны в оценке сложившегося положения. Обезоруженный Вассихон под охраной сидел в соседнем помещении. Вскрылись факты его преступной деятельности, все присутствующие были о них осведомлены и без колебаний проголосовали за снятие Вассихона. Много времени заняло обсуждение второго вопроса.

Помня горький опыт последнего времени, активисты кебеле проявляли осторожность. На ответственную должность председателя было выдвинуто несколько кандидатур. Каждую обсуждали не торопясь, взвешивая все «за» и «против». Председателем должен стать самый достойный, преданный делу революции человек. Бывший председатель кебеле не оправдал доверия избирателей. Он злоупотреблял своими полномочиями, шантажировал людей, создал в районе обстановку страха и подозрительности. Целых три месяца он терроризировал округу: преследовал неугодных, приближал к себе любимчиков. Многие чувствовали себя попавшими в ловушку мышами и не знали, что им делать. Подчас, чтобы спасти свою жизнь, они поддавались шантажу Вассихона и его сообщников и поступали вопреки совести. И сейчас еще не все освободились от страха. Им не верилось, что те мрачные месяцы позади. В президиуме собрания сидели трое. Справа от председателя – лысоватый человек средних лет. Он облокотился на старый стол и нервно барабанил пальцами. Мужчина, сидевший слева, чуть-чуть косил, поэтому казалось, что он смотрит не прямо в зал, а немного в сторону. Перед председателем собрания, крупным пожилым мужчиной с усталыми глазами, лежал кольт. Вот председатель встал и, откашлявшись, сказал:

– Товарищи, мы обсудили уже шесть кандидатур на пост председателя кебеле. Пока мы здесь заседаем, на улицах города не затихает стрельба. Это классовая борьба, товарищи. Угнетенные массы поднялись на борьбу за свои права. В этот решающий и суровый период прошу очень серьезно отнестись к происходящему. – Он невольно коснулся рукой револьвера, погладил его, как ребенка.

Курили здесь же, в зале. Сигаретный дым сизыми облачками поднимался к потолку. Было душно и жарко. Люди, собравшиеся в зале, не благоухали дорогими одеколонами, на них не было ярких галстуков и ослепительно белых рубашек. Среди них не нашлось бы ни одного, кто когда-либо угощался деликатесами на великосветских приемах. Это был трудовой люд, простые жители района. Перед их глазами были обшарпанные стены, с потолка на длинной проволоке спускалась тусклая лампочка без абажура. Лица людей были усталые, поросшие щетиной щеки давно не знали бритвы.

– Можно мне? – попросил кто-то слова.

Сидевшие в первых рядах обернулись на громкий голос, желая узнать, кто решил выступить.

– Предлагаю до выборов нового председателя кебеле окончательно разобраться с Вассихоном и его пособниками. Судить их надо. Суд – это первоочередной вопрос, а выборы – потом.

Ведущий собрание нахмурился. Его узкое, словно сплюснутое по бокам лицо как бы еще больше заострилось.

– Зачем нарушать регламент? Мы обсудили ход нашей работы и большинством голосов постановили сначала провести выборы. Давайте придерживаться своих же решений. Голосование будет тайным. Сейчас раздадим бюллетени. – Лысоватый товарищ, сидевший слева, стал раздавать листочки бумаги. Председатель, с покрасневшими от недосыпания глазами, едва подавил зевоту, кашлянул в кулак и продолжал: – Еще раз напоминаю, товарищи: в списке имена шести кандидатов. Вы должны поставить крестик напротив имени того товарища, которого хотите избрать на пост председателя кебеле. – Он подошел к классной доске, висевшей на стене, и мелом начертил жирный крест. – Если среди вас есть товарищи, которые не умеют читать и писать, подойдите ко мне, я охотно помогу вам. «Да, без грамоты трудновато осуществлять свои демократические права», – подумал он.

Пока никто не торопился возвращать бюллетени. Одни сидели, уткнувшись в полученные листки, вчитываясь в имена кандидатов, другие о чем-то перешептывались между собой. Каждый понимал, сколь ответственное решение предстоит вынести. Где гарантии, что ошибка с Вассихоном не повторится? Это беспокоило каждого. Наконец кое-кто стал чиркать в полученных бюллетенях. Человек десять обратились за помощью к председателю собрания.

Когда на столе президиума выросла стопка вернувшихся бюллетеней, председатель спросил:

– Товарищи, кто еще не сдал?

– Я, – откликнулся один из сидящих в зале. – Уж больно непростое это дело – голосовать. Поди-ка выдели одного из шестерых. А вдруг ошибешься?..

По рядам прошел одобрительный шумок, кто-то поддакнул:

– Во-во, верно говорит.

Председатель собрания улыбнулся:

– Да, товарищ, отдать свой голос – шаг очень серьезный. То, что ты сознательно относишься к нему, – хорошо. Спешка здесь ни к чему. Но помни: время, как и враг, ждать не будет. Так что решай.

– Эх, была не была. – Колеблющийся послюнявил карандаш и старательно вывел крест против одного из имен. Затем положил бюллетень на стол и вернулся на свое место.

– Уф, словно камень с сердца свалил, – радостно сообщил он соседу.

Комиссия приступила к подсчету голосов. В зале все волновались: каков будет результат? Все шесть кандидатов испытывали огромное чувство ответственности. Должность председателя кебеле почетная, но и хлопотная, а по нынешним временам даже опасная. Конечно, каждому хочется быть избранным. Но уж если стал народным избранником, не подкачай. Сердца кандидатов учащенно бились…

Прошло несколько томительных минут. Потом председатель собрания встал:

– Ну что ж, товарищи, счетная комиссия подвела итоги голосования. – Он на мгновение замолчал, желая увидеть реакцию зала.

Было настолько тихо, что казалось, упади сейчас игла, и то услышишь.

– Классовая борьба обостряется день ото дня, – продолжал председатель собрания. – Реакционеры встали на путь вооруженной борьбы с революцией. Это гибельный для них путь. Нас не запугать. На вылазки врагов трудовой народ ответит «красным террором». Мы, бывшие угнетенные, защитим завоевания революции… Итак, товарищи, не буду вас больше задерживать. Третьим по числу поданных голосов стал товарищ Урге Деббела. За него проголосовали девять человек.

Раздались аплодисменты. Сидевшие рядом с Урге товарищи пожимали ему руки.

– Второе место у товарища Лаписо Сильдоро, который получил одиннадцать голосов. Он будет заместителем председателя кебеле и командиром отряда защиты революции.

Вновь грянули аплодисменты. Многие повскакали со своих мест, чтобы поздравить Лаписо.

– Тише, товарищи, прошу соблюдать порядок! – крикнул председатель собрания.

Зал снова затих. Все затаили дыхание.

– Тридцатью голосами председателем кебеле избран… – наступила напряженная пауза, – …товарищ Деррыбье Гутимма.

Что тут началось! Послышались радостные, ликующие крики. Аплодисменты гремели, как тропический ливень в зимний сезон. Все стоя приветствовали избранника.

Деррыбье, раскрасневшийся от волнения, подошел к столу президиума. Ноги стали как ватные. В голове стучало. Председатель собрания шагнул ему навстречу, крепко обнял его за плечи и поцеловал.

– Держи, – сказал он, протягивая Деррыбье лежащий на столе кольт.

Деррыбье поднял револьвер над головой, как бы присягая на верность народному делу. Этот жест, трогательный и мужественный одновременно, вызвал новую бурю аплодисментов.

На глаза Деррыбье навернулись слезы радости. Обычно очень сдержанный мужчина, в эту минуту он дал волю охватившим его чувствам. И ничуть не стыдился этого. Высокий и статный, он стоял лицом к приветствовавшим его людям, ждал, когда зал затихнет.

Вновь заговорил председатель собрания:

– Я вижу, товарищи, все довольны результатами выборов. Позвольте сказать несколько слов о товарище Деррыбье, которого, впрочем, вы хорошо знаете. С детских лет до самой революции он служил в господском доме, а по вечерам учился в средней школе. Сейчас он работает чиновником в управлении делами Министерства информации и национальной ориентации. С хорошими результатами окончил политическую школу имени Февраля 74-го[12]12
  В феврале 1974 г. в Аддис-Абебе произошли массовые выступления трудящихся, явившиеся началом национально-демократической революции.


[Закрыть] и получил вместе с дипломом благодарность. Скромность, трудолюбие, стремление к знаниям завоевали товарищу Деррыбье большой авторитет. Мы надеемся, что полученные знания марксистской теории помогут ему в практической работе на посту председателя кебеле. Нет сомнения, что он с честью справится с возложенными на него обязанностями и возглавит в нашем районе борьбу с мелкобуржуазными настроениями, беспринципным лавированием, авантюризмом и злоупотреблениями, которые имели место в последнее время. Далеко не всем по плечу суровые испытания, выпавшие на нашу долю. Говорят ведь у нас: «Когда дебтера[13]13
  Дебтера́ – представитель низшего духовенства Эфиопии.


[Закрыть] без толку галдят, бог молитвы не слышит». А сколько таких крикунов развелось – что термитов в саванне! Сами толком не поймут, что прочитали у Маркса и Ленина, вот и других вводят в заблуждение. От них один вред. Скрытый враг коварен, что тот дебтера, о котором метко сказано в пословице: «Утром крестится правой рукой, а днем левой ударить норовит». Чтобы победить, нужно научиться рассчитывать не на количество борцов, а прежде всего на их единство, умение. Не спрячешься теперь от света революции. Революция выявит, что за душой у каждого из нас, – это лишь вопрос времени.

– Превыше всего революция! Революция! – раздался подхваченный всеми присутствующими революционный призыв.

– А теперь я предоставляю слово товарищу Деррыбье.

Снова раздались аплодисменты, заглушив стрекочущий где-то в переулке пулемет.

Деррыбье лихорадило. Он вытер платком лоб. Нужно было собраться с мыслями.

– Товарищи! – заговорил он поначалу не очень твердо. – Доверие, которое вы оказали мне от имени жителей района, велико. Без вашего участия… В общем, я надеюсь на вашу помощь, товарищи. Наша сила – в сплоченности. – Каждая фраза придавала Деррыбье уверенности. Он продолжал: – Наши повседневные отношения мы должны строить на принципах демократического централизма. Нельзя допускать скоропалительных действий, тем более анархии. Вероятно, не все понимают, как при отсутствии партии – вы ведь знаете, что отличительной чертой нашей революции является отсутствие пролетарской партии, – могут воплощаться принципы демократического централизма. Но у нас существует революционное правительство, и, пока оно существует, принципы демократического централизма должны быть незыблемы, иначе мы распадемся на группы и группки и загубим дело революции. Революцию сегодня необходимо решительно защищать. Наша слабость в том, что принципы демократического централизма мы проводим недостаточно последовательно. Поэтому в наши ряды проникают всякого рода оппортунисты, ревизионисты, авантюристы, бандиты и тому подобная нечисть. Все они хотят использовать революцию в своих корыстных целях. Ведь что делают – извращают революционную линию в ущерб народным интересам. Такое положение создалось не только в нашем кебеле, но и в ряде других. Конечно, при проведении глубоких революционных преобразований ошибки неизбежны. От них никто не застрахован. Среди нас представители разных социальных слоев. Не у всех сознательность высока. Но, товарищи, одни ошибаются просто по неведенью, их заблуждения вызваны недостаточным пониманием обстановки, другие же вредят с умыслом, пытаются восстановить широкие народные массы против революции. С этим мы должны бороться беспощадно. Разве не бывало, что те самые люди, которые громили помещиков, потом обращали оружие против крестьян-бедняков? А что сказать о тех активистах кебеле, которые выступают от имени революции, а сами находятся во власти феодальных предрассудков? Разве не проливают они иногда кровь истинных патриотов? Им не место среди нас. Решительность и еще раз решительность! Пролетариат готов на жертвы, и он поведет на борьбу народные массы!..