Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Для госпожи Амсале и ато Гульлята день выдался очень тяжелый. Исчезновение Хирут их так взволновало, что они и думать забыли о закопанном во дворе оружии, о Деррыбье и взаимных обидах. Они обзвонили всех родственников, близких и далеких знакомых дочери, долго бродили по городу в тех районах, где накануне стреляли, заглядывали в подворотни, расспрашивали прохожих, нищих у церквей – все тщетно.

В церквах они истово молились:

– Боже, убереги от беды Хирут, помоги нам найти ее целой и невредимой, мы пожертвуем тебе все, что у нас есть, – молодого быка, жирную овцу, расписной зонтик, деньги, золотые серьги, ожерелья, ладан, мирру, ткани, ковер, поставим в твою честь самую большую свечу!

На улицах им иногда попадались неубранные с ночи трупы. Госпожа Амсале, приближаясь к такому месту, еще издали начинала причитать:

– О, мои глаза не видят! О, моя безвременно увядшая роза! Моя доченька! – Она била себя в грудь, пронзительно голосила. Рыдания ее прекращались лишь тогда, когда она убеждалась, что мертвое тело – не Хирут.

Лишь к вечеру госпожа Амсале и ато Гульлят, проведя в напрасных поисках весь день, вернулись домой. У соседей справляли свадьбу. Были слышны песни, играла музыка, раздавались радостные возгласы. Смех у одних, слезы у других – две стороны жизни открылись им. Звуки свадебной песни действовали на них угнетающе. Госпожа Амсале опять заплакала. Ато Гульлят тоже не мог сдержать слез. Возле ворот их дома стояло несколько автомобилей. Гости приехали на свадьбу? Но ведь жених и невеста из бедных семей. Нет, оказывается, это съехались родственники госпожи Амсале и ато Гульлята. Услышав об исчезновении Хирут, они посчитали своим долгом навестить госпожу Амсале, успокоить ее. От их сочувственных слов страдающей матери стало совсем плохо. Она падала лицом вниз и перед стулом, на котором обычно сидела Хирут, и в коридоре, по которому ходила Хирут, и перед зеркалом, в которое смотрела Хирут. Рыдая, повторяла:

– Верните мне мою дочь! Мою розочку! Несчастный я человек!

Женщины не отставали от нее ни на шаг. Тоже громко причитали, били себя в грудь. Их стенания сливались со свадебными песнями и музыкой, доносившимися из соседнего дома. Стоял невообразимый гвалт. Так продолжалось довольно долго, пока наконец кто-то из мужчин не воскликнул:

– Ради создателя нашего, перестаньте хоронить девушку – ведь вы не знаете, что с ней случилось! Не гневите бога. Современная молодежь всегда пугает своих родителей: уйдут – и переживай за них, нет бы подумать о близких! Сколько раз такое бывало. Говорят же: «Если поссорился с господом, жди наказания палкой». Палка, которой нас наказывают, – наши собственные дети.

Его послушались. Страсти поутихли.

В то время, как все это происходило, Тесемма сидел в спальне. Ему было не по себе. Он знал, где Хирут, но сказать об этом родителям было невозможно. Позвонить Хирут, предупредить, что родители страшно переживают за нее? Но ведь она на конспиративной квартире ячейки ЭНРП – нет, нельзя. Он и себя раскроет, и подвергнет смертельной опасности сестру. Мучась от того, что ничего не может сделать, чувствуя, как уходит время и приближается опасная развязка, он метался по комнате, дергал себя за волосы. На память пришло выражение Хирут «играть в прятки с опасностью». Глупышка! Его словно червь дерево точила мысль: «Пора кончать, трус несчастный! Решайся, попытайся спасти себя и сестру. Докажи, что ты мужчина». Но его опять одолевали сомнения, он колебался. Так прошло довольно много времени. За стенкой слышались стенания матери. Вдруг его осенило: «Надо пойти к Деррыбье». Эта такая простая и естественная мысль словно окрылила его. Он выбежал из спальни.

С самого утра у Деррыбье не было ни одной свободной минуты. Надо было просмотреть бумаги и разобраться с теми, кого арестовывали в районе, принять меры по укреплению отряда защиты революции и сделать массу других дел – все они были неотложными и требовали немедленного решения. А тут еще одно за другим заседания, жалобщики, просители, телефон звонит без конца…

В первой половине дня хоронили Лаписо, тоже пришлось побегать. Деррыбье пришел с похорон выжатый как лимон. Со вчерашнего дня у него маковой росинки во рту не было. Хорошо еще, у одного бойца отряда защиты революции, такого же замученного и осунувшегося от недосыпания, нашлось немного поджаренных зерен нута[42]42
  Нут (или турецкий горох) – зернобобовая культура, широко распространенная в Эфиопии. Зерна нута употребляют как семечки.


[Закрыть]. Он поделился ими с Деррыбье. При этом проворчал:

– Надолго ли нас хватит в таких условиях?!

Деррыбье отправил в рот несколько зерен. Прожевал.

– Революцию делает тот, кто не жалеет своего живота. Нам ли пасовать перед трудностями?

– Это верно, – согласился боец.

– Да, товарищ, моя и твоя доля, доля всего нашего поколения – отдать себя целиком борьбе, но ведь это счастье – бороться за справедливость. Пользоваться плодами революции будут наши дети и внуки, но они и завидовать будут нам, нашей трудной судьбе. Сейчас еще много неразберихи, ничего не улеглось, не устоялось. Феодализм мы сокрушили, теперь нужно сделать так, чтобы к старым порядкам не было возврата. Ты не смотри, что не все идет так гладко, как хотелось бы. Настоящая борьба только начинается, это борьба за нового человека. И начинать необходимо с самого себя. Человек без твердых убеждений не может убедить другого… Еще нут есть?

Держи. – Боец протянул ему горсть зерен.

– Ты парень не промах. Запасся продовольствием. – Деррыбье смачно хрустел зернышками. – Когда у меня сводит живот с голодухи, я всегда вспоминаю свое детство, мать. Она умерла, отдав мне последний кусок. В нашем доме часто нечего было есть, тогда мама просто обнимала меня крепко и баюкала до тех пор, пока я не засыпал. Я так и вижу ее полные слез глаза. Маленький был, ничего не понимал, знай себе реву, когда голод донимает, еды требую. А ей-то каково?! Она, бывало, места себе не находит, иногда и шлепнет меня, если под горячую руку попадусь. Потом сама же себя казнит, ну а я реву еще пуще. Она из дома вон, к соседям – хоть чего-нибудь выпросить. Я сидел на пороге и ждал ее. Боясь на застать меня в живых, она возвращалась домой бегом, а я к ней навстречу выскакивал. Она никогда не возвращалась с пустыми руками – засохший кусочек инджера да принесет. И когда я с жадностью набрасывался на еду, глядя на меня, она снова плакала. Вот такая была у нас жизнь. Деррыбье глубоко вздохнул. – Так мы перебивались изо дня в день до тех пор, пока мама не слегла – заболела тифом. Больше уже не встала. Даже мой плач не мог ее поднять! Ох!.. И зачем я все это говорю тебе, сам не знаю. Вот на какие воспоминания голод наводит. Прекрасные зерна! – добавил он, дожевывая остатки нута.

– Я тоже, как и ты, жил в очень тяжелых условиях. Никому дела не было, подох я или еще жив. Когда вспоминаю все, что пришлось вытерпеть, люди мне становятся ненавистны.

– Э, брат, тут ты не прав, – покачал головой Деррыбье. – Нельзя, чтобы ненависть затмевала все. Людей любить надо. Революция ради кого свершается? Мы воюем против старого строя, против тех, кто наживался на народных страданиях. И все для того, чтобы простым людям жилось лучше. Настоящий революционер ненавидит только классового врага. А то что ж, по-твоему, коммунисты – человеконенавистники? Нет, товарищ, нам необходимо различать врагов и друзей с классовых позиций. А это в свою очередь требует высокого уровня политической сознательности. И учти, к людям нужно проявлять внимание, нужно вникать в их беды, в их заботы. Есть еще среди нас любители оружие по делу и без дела выхватывать, угрозами воздействовать на человека. А может, с этим человеком по-доброму надо, глядишь, и пользы будет больше. Революцией себя надо проверять. Цели у нашей революции благородные: свобода, равенство, справедливость, демократия. Их ненавистью и произволом не достигнешь. Вот почему я тебе говорю, что настоящая борьба еще только начинается. И революция должна стать нашей совестью.

Он взялся за трубку – ему надо было позвонить, но в это время в дверь заглянул другой боец отряда защиты революции:

– К тебе пришли, Деррыбье.

– Кто?

– Старик, которого ты отпустил утром, и с ним человек двадцать с ружьями.

– С ружьями? – Боец, беседовавший с Деррыбье, крепче сжал автомат.

– Да, хотят сдать оружие.

Деррыбье поспешил во двор. По его походке нельзя было заметить, что он очень устал.

Во дворе бойцы отряда защиты революции окружили вооруженных людей и держали их под прицелом автоматов. Чувствовалась напряженность. «Слава богу, никто не открыл огонь. Молодцы, проявили выдержку», – подумал Деррыбье.

В руках у незнакомцев, пришедших вместе со стариком, были допотопные дробовики, шомпольные ружья, итальянские и французские винтовки. Лишь некоторые были начищены и содержались в хорошем состоянии, большинство проржавели. Деррыбье вежливо поздоровался со всеми. Люди неловко переминались с ноги на ногу, им было явно не по себе. Вперед выступил старик, которого он отпустил утром.

– Сын мой, да отблагодарит тебя бог за уважение, которое ты оказываешь нам. Ты видишь, все мы согнулись под бременем возраста. Кроме воспоминаний о прошлом, у нас нет ничего. В молодости ради славы, свободы и единства нашей родины мы проливали кровь на полях сражений. Сегодня мы немощны. Но мы с радостью сознаем, что наши героические дух и доблесть перешли в кровь наших детей. Утром ты с уважением отнесся ко мне, выдал расписку об изъятии оружия и с почетом проводил меня. Я обо всем этом рассказал своим друзьям. Они тоже решили сдать припрятанное со времен войны с итальянцами оружие. Поверили, что, как и мне, им ничего плохого не сделают. Этим оружием мы защищали независимость нашей родины. Ну а теперь настал ваш черед. Не забывайте, что не всегда тот, кто называет себя другом, делает это от чистого сердца. Эфиопия всегда страдала от чужестранцев, которые выдавали себя за ее друзей. Есть такая древняя молитва: «Боже, избавь меня от врага в личине друга, а от прочих неприятелей я избавлюсь сам». На нашу страну давно многие зарятся. Чужаков соблазняют ее плодородные земли, горы и ущелья, долины и равнины. Такую прекрасную родину нужно беречь и охранять, как жену-красавицу. Сегодня вы за нее в ответе, сын мой.

Слова старика тронули сердце Деррыбье. С волнением он ответил, обращаясь ко всем сразу:

– Отцы мои, ваш поступок – доказательство преданности нашей родине и революции, свершившейся ради интересов широких масс трудящихся. Спасибо, что доверяете нам, активистам кебеле. Кебеле – это орган народной власти, в нем группируются самые преданные делу революции люди. Так, и только так, должно быть. К сожалению, еще бывают случаи, когда в наши ряды проникают враги революции. Порой им удается сосредоточить в своих руках значительную власть. Злоупотребляя доверием народа, преследуя корыстные цели, они чинят произвол в отношении невинных людей, совершают преступления. Примеры известны, вы о них знаете. Наши враги всячески раздувают подобные случаи. Цель их ясна: дискредитировать идеалы революции, а затем уничтожить ее завоевания. Мы решительно боремся за очищение кебеле от контрреволюционеров. Победа будет за подлинными борцами революции. Мы не пожалеем сил, если потребуется – жизни, чтобы восстановить полное доверие населения к активистам кебеле. Ведь все мы боремся ради одной цели – победы революции. Это время не так уж далеко. Сегодня вы сделали первый шаг к нашему светлому будущему. Я понимаю, вам было нелегко, но тем значительнее ваш поступок. Он займет достойное место в истории кебеле… Вам будут выданы расписки на сданное оружие. Не сомневаюсь, что в ближайшее время оно будет вам возвращено и вы примете активное участие в укреплении лагеря революции. Спасибо.

Деррыбье замолчал. Слушавшие его люди одобрительно зашумели. Несколько старцев подошли, чтобы пожать ему руку. Кто-то даже обнял его и со словами: «Молодец, сынок, храни тебя господь» – поцеловал в лоб.

– Деррыбье, тебя к телефону! – крикнули из помещения.

– Пускай перезвонят. Я занят.

– Девушка какая-то. Назвалась Хирут. Говорит, у нее срочное дело.

Деррыбье вздрогнул. Хирут! Неужели сама позвонила? Не может быть. Наказав товарищам, чтобы старикам выдали расписки и проводили их с почетом, он поспешил к телефону.

– Я слушаю.

– Деррыбье?

– Да, Хирут.

– Ты узнал меня?

– Да, по голосу. Твой голос я всегда узнаю.

– Тебя не дозовешься к телефону. Загордился, председатель кебеле? Между прочим, поздравляю!

– Ну что ты! Просто я страшно занят. При чем здесь «загордился»? Я твой слуга навечно.

– Лучше скажи, что ты мой брат навечно.

– Нет уж, лучше слуга. Не хочу, что мы были братом и сестрой. Ты знаешь почему.

Хирут рассмеялась:

– Если ты не потребуешь слишком большого жалованья, я, пожалуй, тебя найму.

– От тебя я никогда не потребую жалованья.

– Так ведь задаром – это эксплуатация. Ты что-то начал говорить, как Христос, – намеками, – сказала она с издевкой.

– Кому надо, тот поймет, – парировал он и вытер платком выступившую на лбу испарину.

Хирут, как бы раздумывая, продолжала:

– Я дура. Правда-правда! И все потому, что я думаю только о себе. Я не понимаю чувств других людей. Однако жизнь – удивительная штука. Она нам раскрывает глаза. Знаешь, ты мне нужен по очень важному делу.

– Разве я не сказал тебе, что я всегда к твоим услугам? У меня слово крепкое. Говори, в чем дело.

– Это не телефонный разговор. Давай встретимся.

– Когда?

– Если можешь, сейчас. Или позже. В нашем магазинчике.

– Твоя матушка утром звонила, тоже хотела срочно со мной встретиться. Но, знаешь, у меня нет ни одной свободной минуты. Мне кажется, она обиделась. Вот и сейчас мне надо идти на собрание. Ты чего замолкла, Хирут? И ты обижаешься?

– Чего мне обижаться? Я сама во всем виновата. Ладно, не буду тебя отрывать от важных и срочных дел, – разочарованно протянула она.

– Погоди, я что-нибудь придумаю. Веришь, дух перевести некогда. Правда, клянусь… Между прочим, я сам хотел бы встретиться с вами. С тобой и Тесеммой.

– Зачем мы тебе нужны?

– У меня есть к вам серьезный разговор. И с вашими родителями надо бы переговорить. Вот со временем только туго.

– А в чем дело?

Он уловил в ее голосе испуг и растерянность.

– Что с тобой? Мне показалось, у тебя изменился голос. Ты чем-то напугана?

– Тебе почудилось.

– Хорошо, встретимся вечером.

– Во сколько?

– Что-нибудь около девяти. Только не в магазинчике, а у вас дома. И тебя с Тесеммой, и ваших родителей увижу.

– Я не могу в девять… Потому что… – Она запнулась, подыскивая подходящую причину. – В общем, не могу. Да и тебе вечером не стоит ходить по улицам.

– Да что ты, опасность миновала. Прошли времена страха. Сейчас мы атакуем.

– Возможно. Но я сегодня вечером никак не могу.

– Хорошо, как только кончится собрание, я позвоню тебе.

– Лучше я сама позвоню тебе, когда будет удобно. Не затрудняй себя. Пока! – И, не давая ему возможности ответить, положила трубку.

Хирут звонила Деррыбье с конспиративной квартиры ячейки ЭНРП. Лаике и Теферра стояли рядом.

– Вы слышали, что он мне сказал? – Она повернулась к Лаике.

– Что именно? – поспешно спросил Теферра. Он заметно нервничал. Ему не терпелось уйти отсюда, выбраться из этого душного подвала, не видеть этих людей. Но уйти он не мог – Лаике не отпустил бы. А вдруг в районе облава? Уже несколько раз в лавку заглядывали вооруженные люди. К счастью, ничего подозрительного им на глаза не попалось. Выпив стакан минеральной воды, купив сигареты, они уходили. Но вести себя нужно было очень осмотрительно.

– В девять вечера он хочет увидеть меня, Тесемму, мать и отца, одним словом, всех нас вместе. Зачем?

Лаике хохотнул:

– Вероятно, наш герой собирается в присутствии стариков сделать тебе предложение.

– С него станет, – мрачно сказал Теферра.

– Да нет же, я вам говорю. Это западня. Он хочет арестовать всех нас. Я разгадала его хитрость.

Лаике отмахнулся.

– Бред! Этому простофиле и в голову не придет ничего подобного. Влюбился он в тебя, вот и все. Жениться хочет. Мне совершенно ясно. Зря ты отказалась. Могла бы заманить его в ловушку. Нет мужчины, который устоит перед красивой женщиной. Особенно у нас. Провалиться мне на месте, если это не так! Он будет бегать за тобой как собачонка.

В этот момент в подвал спустился бритоголовый парень:

– Похоже, облава. На улице большой отряд.

Все переглянулись.

Лаике глубоко затянулся сигаретой с гашишем и отбросил в сторону окурок.

– Видно, сегодня нас не оставят в покое. Донес, что ли, кто-то? Так и рыщут в округе. Эй вы, там, потушите свет. Соблюдать тишину!

В подвале стало темно и тихо.

– Ну вот, начинается, – прошептала Хирут. В предчувствии опасности ее сердце учащенно забилось.

– Не бойся, они скоро уйдут. Сколько бы ни рыскали, нас им не найти. Разве что в нашей группе появился предатель… – Лаике пристально и внимательно посмотрел на Хирут. – Все-таки где твой брат? Ты мне солгала! Я думаю, что твой брат не болен. Ведь эфиопам нельзя верить, я и себе не верю. Мы – народ, живущий с маской на лице. На языке у нас одно, а в голове совсем другое. Недаром говорят, что характер эфиопов определяет сочетание «воска и золота»[43]43
  «Воск и золото» («сэмынна уорк») – стилистический прием, широко использующийся в традиционной эфиопской поэзии. Основа его – иносказание.


[Закрыть]. Вся наша культура тому подтверждение. У нас нет критерия, который бы позволил отличить зло от добра. Мы на все смотрим с позиций корыстных интересов. Вот почему у нас нет доверия друг к другу. Нам чужды такие понятия, как товарищество и дружба. Клевета, наговоры, сплетни – вот наша стихия. Мы, эфиопы, признаем лишь один принцип – личную выгоду! А раз так, можно и солгать. Когда мы лжем, совесть наша молчит. Что, не прав я? – Лаике почти кричал. – На людях мы выглядим благородными, решительными, смелыми, гордыми, честными, преданными, дальновидными, скромными. Но под этой личиной кроются зависть, коварство, ревность, лживость, трусость и раболепие. Определяющие черты нашего характера – двуличие и неискренность. Да-да, мы живем с маской на лице!.. Зачем я обо всем этом болтаю, самому непонятно. Короче, я хотел сказать… что же я хотел сказать?.. Да, я хотел сказать, что один эфиоп не может знать, о чем думает другой эфиоп. Потому что эфиопский характер – это загадка, загадка без разгадки… Ну, говори правду. Где твой брат? – Его огромная ручища легла на плечо Хирут.

Теферра вскочил со стула, готовый броситься на Лаике.

– Ты хочешь правды? Так вот: я не знаю, где Тесемма! Скорее всего, ушел домой. Можно позвонить туда, выяснить точно, но что толку? Я уверена – сюда он не вернется, – быстро ответила Хирут.

– Теперь все ясно. Я не ошибся. И ты это подтвердила. Он сам подписал себе приговор.

– Не поняла.

– Поймешь, – сказал он и, подойдя к одному из парней, что-то шепнул ему на ухо. Парень кивнул и направился к выходу. – Вот так-то! – зловеще произнес Лаике.

У Деррыбье не было времени размышлять, почему Хирут так внезапно положила трубку, – его позвали на собрание. Предстояло обсудить меры, которые необходимо принять в ответ на призыв революционного правительства «Родина-мать зовет!». На собрании разгорелась жаркая дискуссия, которая постепенно свелась к спору о методах работы органов народно-революционной власти. Затем выявились серьезные разногласия. Слово взял одноглазый человек довольно мрачной наружности.

– Вопрос о демократическом централизме раздувается правыми оппортунистами с целью ограничить свободу действий широких масс трудящихся. Мы против ущемления прав угнетенного народа. Свобода достигается борьбой. Долой оппортунистов! – выкрикивал он, энергично жестикулируя.

Другой оратор утверждал, что на соблюдении принципов демократического централизма настаивают ревизионисты, сговорившиеся не допустить осуществления требования «Демократические права эксплуатируемым – немедленно!».

Какой-то горбун, сидевший в сторонке и поначалу молчавший, вдруг вскочил со стула и пылко заговорил:

– Мы воочию убедились, что вопрос о демократическом централизме не является своевременным. Более того, он вреден, ибо проведение его в жизнь означало бы сдерживание нашей революции, перешедшей от обороны в наступление. Сегодняшнее требование широких масс – пусть расширяется свобода действий! «Демократические права эксплуатируемым – немедленно!» О каком демократическом централизме может идти речь, если в стране отсутствует пролетарская партия? Это утопия! Мечта, которую лелеют оппортунисты и ревизионисты. Понимая истинную цель этого требования, мы не можем относиться к нему безучастно. Мы решительно осуждаем меры, принятые против таких истинных борцов революции, как товарищ Вассихон. Мы призываем разоблачать ревизионистов и оппортунистов, которые проникли к нам. – Он выразительно посмотрел на Деррыбье.

Деррыбье старался держать себя в руках – он прекрасно понимал, против кого направлен весь пафос выступлений этих ораторов. Возможны всякие неожиданности. Не совсем пока ясно, откуда исходит опасность, от чьего имени выступают эти люди. Он встал.

– Я вижу, мы расходимся во мнениях по принципиальным вопросам. В мой адрес раздается резкая, хотя малообоснованная критика. Было сказано, что в условиях отсутствия пролетарской партии провозглашать основополагающие принципы демократического централизма означает скатываться на позиции ревизионистов с целью ограничить свободу действий революционных масс. На мой взгляд, здравомыслящий человек не может выступать против принципов демократического централизма, если только он сознательно не проповедует идей анархизма. Да, пролетарская партия пока не создана, но у нас есть революционное правительство. Надеюсь, эту истину никто не будет опровергать?! Если кто-то и с этим не согласен, прошу, пожалуйста, поясните свою позицию. Вижу, таких нет. Таким образом, революция имеет свой центр, откуда осуществляется руководство. Следовательно, и в сложившихся условиях принципы демократического централизма в противовес анархии, которую пытаются замаскировать разглагольствованиями о свободе действий, вполне применимы. В этом нужно отдавать себе отчет, товарищи. Иначе мы совершим большую ошибку. Панику и разброд среди нас пытается посеять мелкая буржуазия, которая жаждет власти и хочет свергнуть революционное правительство, обманув трудящихся. Я не вижу никакой разницы между лозунгами «Демократические права эксплуатируемым – немедленно!» и «Временное народное правительство – немедленно!». На деле оба они означают одно и то же: надежды реакционеров повернуть революцию вспять, обречь ее на поражение.

Наивно было бы полагать, что в стране, где пролетариат еще слаб и малочислен, легко создать пролетарскую партию. Эта работа предполагает серьезную, кропотливую подготовку, воспитание трудящихся. В любом случае партию трудящихся могут создать только те люди, которые сражаются в авангарде и ведут других за собой, которые известны широким массам, которые имеют реальную силу защитить революцию и единство Эфиопии. А не те умники, которые кричат на всех углах о принадлежности к той или иной доморощенной группке, любители закулисных интриг и авантюр вроде насильственной вербовки членов в свою организацию.

Товарищи! Нам надо бороться с теми группами, которые хотят превратить массы в орудие борьбы за удовлетворение своей жажды власти. В ряды партии трудящихся должны встать настоящие революционеры, истинные сыны и дочери нашей родины. Такова моя позиция. Прошу собравшихся принять решение.

Под громкие аплодисменты большинства участников собрания Деррыбье вернулся на свое место. Только три человека сидели молча, низко опустив головы.

– Пусть эта троица покается, покритикует сама себя! – выкрикнул кто-то. – Пусть они разъяснят свою позицию.

Не удостоив собрание ответом, трое мужчин одновременно поднялись и направились к дверям. Однако стоявшие у входа двое бойцов отряда защиты революции остановили их.

Деррыбье понял, что нельзя терять времени. Он выхватил пистолет и, подскочив к растерянно засуетившимся фракционерам, громко сказал:

– Вы арестованы. Демократические права широких масс трудящихся осуществляются на деле. Презираемое вами революционное руководство будет судить вас. – Он посмотрел в зал. Лица собравшихся выражали ему поддержку. – Уведите их, товарищи.

Когда задержанных выводили, за дверью Деррыбье заметил Тесемму Гульлята. Тот подавал ему какие-то знаки.

– Тесемма, что с тобой? Что ты здесь делаешь?

– Я ищу тебя. Ты мне очень нужен.

– Подожди, я сейчас приду.

Сразу после собрания он пригласил Тесемму в кабинет. На улице уже темнело. Деррыбье зажег свет, посмотрел на часы. Было около половины восьмого.

– Как бежит время! Не успел оглянуться – день промелькнул, – посетовал он. – Три тысячи лет мы дремали, не зная, куда деть время, и вдруг обнаруживается, что нам его не хватает. Удивительно! Раньше на все был один ответ: ладно, завтра сделаем. До революции кто думал о времени? Ныне на завтра ничего нельзя откладывать. Жизнь набирает скорость. Ну, что у тебя стряслось? На тебе лица нет.

Тесемма, подняв голову и подергивая бороду дрожащими пальцами, с трудом выдавил из себя:

– Страшно мне, Деррыбье. Запутался я.

– Говори, что случилось.

– Я пришел к тебе, я пришел… Ну, в общем, сознаваться во всем. Не могу я так больше.

– В чем сознаваться? Чего ты мелешь? Да говори толком, не трясись. Возьми себя в руки.

– За себя я не боюсь, мне безразлично, буду я жить, нет ли. Прежде чем прийти сюда, я хотел с собой покончить. Но сестре-то это не поможет, Хирут-то это не спасет.

– Что с Хирут? – Деррыбье вскочил со стула. – Где она? Арестована? Говори! Она звонила недавно, очень хотела встретиться со мной, вероятно потому, что была в опасности. Но почему-то мне ничего не сказала.

– Она звонила? – удивился Тесемма.

– Да, недавно звонила. Но где она сейчас?

Было видно, что Тесемма борется с самим собою, порывается что-то сказать и никак не решается.

– Я тебя спрашиваю, где она? Ведь если она в беде, нельзя медлить. Говори, где она находится! – Деррыбье почти кричал. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Дура она, все приключений ищет. Жизнь – игра, жить надо весело! Тебе Хирут такого не говорила? Трус я, надо было раньше к тебе прийти. Тогда всего этого не случилось бы.

Деррыбье потерял терпение.

– Пожалуйста, скажи, где Хирут. Ее жизнь в опасности? – произнес он медленно, боясь сорваться на крик.

– Ну как я могу тебе сказать, где она?

– Почему не можешь?

– Потому что, спасая ее жизнь, я тем самым подставлю под угрозу жизнь других.

– Мальчишество! Неужели тебе не понятно, что идет борьба не на жизнь, а на смерть? Мы не жаждем крови. Не убиваем без разбора, кого попало. Но приходится отвечать пулей на пулю, иначе нас всех перестреляют.

– Я не хочу кровопролития. Если ты пойдешь выручать Хирут, много людей погибнет. Ты не знаешь Лаике. Это дьявол.

– Кто? Что ты сказал? Лаике?

– Она с ним. Он так просто не сдастся. Будет драться до последнего. Все ему подчиняются беспрекословно. Если бы я был такой, как он!.. Но я не такой! Я трус.

– Тесемма, ты не трус. Ты правильно поступил, что пришел сюда. Но есть одна вещь, которой ты не понимаешь. Ты вот сказал, что Лаике дьявол, что ты хотел бы быть таким, как он. А ты знаешь, скольким людям он вынес приговор? В опасности не только Хирут, но и многие другие невинные. Ты понимаешь меня? Сколько наших товарищей из кебеле погибло! Сегодня утром храбрейший человек, командир отряда защиты революции Лаписо, был убит рядом с вашим домом. А ты говоришь – «Не хочу кровопролития». В нашем районе активно действуют террористы из ЭНРП. Дело приобретает очень серьезный оборот. Пока мы их не обезвредим, над жизнью многих людей будет витать тень смерти. А ты?..

– Твоей жизни угрожает опасность, – перебил его Тесемма. – Сегодня убили Лаписо. Завтра наступит твой черед.

– Не исключено.

– И ты не боишься?

– Почему не боюсь? Боюсь. Но у меня есть святая цель. Ради нее я готов принять смерть.

– Если бы у меня была цель, ради которой стоит умереть, я был бы счастлив. Но у меня ее нет. Я живу пустой жизнью. – Тесемма печально склонил голову.

– У тебя будет такая цель. Дай только срок. Тогда и твоя жизнь будет осмысленной, и умирать тебе не захочется.

Тесемма поднял голову и, внимательно глядя на Деррыбье, произнес:

– Ты знаешь, почему твоей жизни угрожает опасность?

– Ясно почему.

– Нет, не ясно. Дело в том, что тебя боится Хирут!

– Хирут боится меня?

– Да, подозревает, что ты догадываешься о нашей принадлежности к ЭНРП. А тут еще тебя избрали председателем кебеле… Можешь себе представить, как она перепугалась? Сразу связалась с Лаике, настаивала на том, чтобы тебя… ну, ты понимаешь. Теферра, который тебя к ней ревнует, поддержал Хирут. Я возражал, но они разве послушают! В общем, я оказался заодно с ними.

– Так… Значит, Лаике возглавляет подпольную ячейку ЭНРП в нашем районе, а вы трое состоите ее членами?!

Тесемма кивнул.

– Вот это уже хуже. Нет бы тебе раньше обо всем мне рассказать. Ну ладно, лучше поздно, чем никогда. Я люблю Хирут, и она об этом знает. Но, как говорит одна моя знакомая, – он вспомнил слова Фынот, – любовь к родине и революции сильнее всех чувств. Хирут права, считая меня своим врагом. Пока она выступает против революции, я вынужден подавить в себе любовь к ней. Тесемма, ты раскаялся. Я уверен, Хирут тоже раскается, но ей надо помочь выбраться из логова контрреволюционеров. Если ты укажешь место, где сейчас находится Хирут, мы сможем спасти ее от гибели. Я хочу, чтобы она жила.

– Так чего же мы ждем? Пошли, – сказал Тесемма.