Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Сидевшие в зале люди очень внимательно слушали оратора; это вдохновляло Деррыбье.

– Товарищи, главная цель борьбы угнетенных масс – достижение свободы, равенства, справедливости. Лгут те, кто обвиняют преданных революции борцов в жестокости. Мы не хотим ничьих страданий, но в определенных обстоятельствах нам приходится прибегать к крайним мерам, чтобы оградить революцию от посягательств врагов. Это наш долг, и мы его выполним до конца. Только в упорной борьбе, опираясь на широкие слои населения, можно сломить сопротивление реакционеров, создать общество справедливости. От каждого из нас требуется принципиальный классовый подход к происходящему, даже когда дело касается наших близких, друзей…

Деррыбье запнулся. Ему ли говорить о принципиальности? Вспомнилось, как несколько лет назад, еще будучи слугой в доме ато Гульлята, он застал хозяина врасплох, когда тот зарывал в землю оружие. Ато Гульлят сначала растерялся, но быстро взял себя в руки и даже прикрикнул на Деррыбье: «Ну, чего уставился? Помог бы лучше». Потом, видя недоумение в глазах Деррыбье, добавил: «При итальянцах мы тоже припрятывали оружие, чтобы в нужный час обратить его против захватчиков[14]14
  С 1936 по 1941 г. Эфиопия находилась в руках итальянских фашистов, против которых эфиопский народ вел партизанскую войну.


[Закрыть]. Вот и теперь время смутное, глядишь, опять наши тайники сгодятся».

Зловещие слова бывшего хозяина как-то особенно отчетливо прозвучали сейчас в ушах Деррыбье. Он слышал даже интонацию, с которой ато Гульлят тогда произнес их, – заискивающая и в то же время таящая в себе угрозу: мол, лучше помалкивай о том, что видел.

А Хирут, дочь хозяина! Ее лучистая улыбка, о которой Деррыбье не может думать без волнения. Милая, милая Хирут. Эта девушка является ему во сне, он мечтает о ней, был бы счастлив валяться у нее в ногах, лишь бы быть рядом. Пустые грезы! Она недосягаема. Им никогда не быть вместе. С ревностью и болью Деррыбье вспоминал, как Хирут и Тесемма запирались в своей комнате с длинноволосыми приятелями, вслух читали какие-то политические статьи, на полную громкость включали проигрыватель, дом сотрясался от их хохота, бесшабашной кутерьмы. Они без конца курили, жевали чат[15]15
  Чат – растение, вызывающее наркотическое опьянение.


[Закрыть]…

«От каждого из нас требуется принципиальный классовый подход…» Деррыбье почувствовал угрызения совести. Затянувшаяся пауза вызвала недоумение в зале. Все вопросительно смотрели на выступающего. Что с ним? Разучился говорить?

– Простите, товарищи, – наконец произнес Деррыбье. – Лозунги лозунгами, но мы должны помнить, что практика без теории слепа, а теория без практики мертва. Вот в чем суть. Так будем же бороться за проведение в жизнь принципов демократического централизма!

– Будем бороться! За демократический централизм! Превыше всего революция! Революция! – скандировал зал.

Закончив выступление, Деррыбье осознал, что мысли его ушли слишком далеко. Он томился внутренним беспокойством, словно заблудившийся путник на перекрестке двух дорог. Какая-то тяжесть лежала на сердце. Он не слышал аплодисментов зала и не чувствовал рукопожатий товарищей, поздравлявших его с избранием на почетный и ответственный пост.

Снова поднялся председатель собрания и объявил, что теперь перед революционным судом предстанут бывший председатель кебеле Вассихон и его сообщники. Два вооруженных автоматами молодых человека ввели в зал виновных со связанными за спиной руками. Впереди шел Вассихон Кеббеде. Он высокомерно поглядывал по сторонам, как будто и не боялся вовсе. «Вчера эти люди беспрекословно подчинялись мне, а сегодня готовы хохотать во всю глотку, когда меня будут вешать на площади, – думал он, – горе тебе, Вассихон, чуть замешкался – и эти мерзавцы опередили тебя!»

Не каждый из присутствующих решался смотреть Вассихону в глаза даже сейчас. Ведь еще всего несколько часов тому назад он, вооруженный винтовкой и револьвером, выпятив грудь и расправив широкие плечи, мог задержать любого. Злой прищур его маленьких глаз не сулил ничего доброго. Один вид этого человека, этого безжалостного карателя, внушал страх, многие боялись даже его тени, а ведь в свое время он проявил себя храбрым борцом за революцию, потому и был избран председателем кебеле. Но испытания властью не выдержал, запятнал свою совесть кровью невинных жертв. Поэтому не было сейчас к нему сострадания ни у одного из сидевших в зале людей. Все понимали, как он опасен. Не зря говорят: уж коли поймал леопарда за хвост, держи его крепко.

Бывший председатель кебеле и его прихвостни совершили тяжкие преступления. Вассихон обвинил шестнадцатилетнюю девушку Зынаш Тебедже в сочувствии анархистам, арестовал ее и подверг пыткам, а затем изнасиловал и убил. Тело выбросил на дорогу и, чтобы замести следы, положил в карман куртки контрреволюционную листовку. Шантажировал Асегедеч Демсье, почтенную мать семейства, мужа которой арестовал по обвинению якобы в принадлежности к ЭДС, принуждал ее к сожительству; вскрылось еще несколько случаев, когда он, злоупотребляя властью, вызывал на допрос красивых женщин с целью надругаться над ними. Репрессии против честных людей он оправдывал разглагольствованиями о «красном терроре». Он освободил из тюрьмы убийцу Вольде Тенсае, получив от него взятку в две тысячи бырров[16]16
  Бырр – денежная единица в Эфиопии.


[Закрыть]. Запугивая владельцев питейных заведений, он пьянствовал за их счет. Безнаказанность распаляла его. Однажды он арестовал двух женщин и трех мужчин, назвав их анархо-фашистами. Пытал их, выколол им глаза, отрезал женщинам груди, потом всех расстрелял, а трупы выбросил в реку. Опасаясь разоблачения, Вассихон окружал себя верными людьми. Он замышлял убийство тех активистов кебеле, которые могли представлять для него опасность, стать помехой на его пути. Было задумано объявить этих людей противниками революции, взвалить на них вину за совершенные Вассихоном и его шайкой преступления и на основании этого уничтожить. А там, глядишь, Вассихон исчез бы из родных мест и как-нибудь избежал бы расплаты.

Однако этой надежде не суждено было осуществиться. Зарвавшегося преступника, ввергнувшего целый район в атмосферу беззакония и страха, арестовали. И вот он, Вассихон, стоит со связанными за спиной руками. Его будут судить те самые люди, которых он мысленно уже обрек на гибель. «Да, глупец я, нельзя было медлить!» – думал Вассихон, скрипя от досады зубами. Он понимал, что это конец. Какие могут быть надежды? К чему раскаяния, сожаления? Пустое. Он словно окаменел: умереть или жить – для него это уже не имело значения.

Деррыбье, поглощенный своими мыслями, казалось, не видел перед собой Вассихона, не слышал возбужденного гула, наполнившего помещение при появлении преступников. Смятенная совесть увела его в мир, где осталась та, которую он продолжал безнадежно любить…

– Итак, товарищи, – повысив голос, сказал председатель собрания, – вы информированы о сути обвинений, предъявленных арестованным. Кто хочет высказаться? Каков будет приговор?

Последняя фраза вернула Деррыбье к действительности. Глядя на Вассихона, он подумал, не окажется ли сам завтра на его месте. И ему стало страшно. Даже мурашки по спине побежали. Спрятанное в тайных глубинах сердца чувство к Хирут никак не вязалось с окружающей обстановкой. В голову пришла мысль, что любовь к этой девушке чревата опасностью. «Да, иногда мы боимся самих себя! И живем в тени этих страхов», – подумал он.

– Революционная кара! И немедленно! Вот приговор преступнику! – раздались крики в зале.

– Революционная кара немедленно! Хорошо. Но этого недостаточно. Каждый должен высказаться персонально, – ответил председатель собрания. – Могут быть другие мнения. Кто за высшую революционную кару, прошу поднять руки.

Тут Деррыбье взял слово:

– Минуту, товарищи, я хочу высказаться. Это принципиальный вопрос. Ничьи настроения, субъективные мнения не должны повлиять на его решение. Преступления, которые совершили Вассихон и его сообщники, вполне доказаны. Не думаю, что у кого-либо из сидящих в зале есть на этот счет сомнения. В общем, учитывая тяжесть их преступлений, было бы правильно передать дело в вышестоящий государственный орган. Вправе ли мы чинить самосуд? Подумайте, товарищи.

– Решили уже большинством голосов, – возразил кто-то с места. – Остается вынести приговор, привести его в исполнение – и баста!

– Правильно, правильно! – раздались голоса.

– Товарищи, – вмешался председатель. – Мы действительно должны решить вопрос в принципе. Нельзя понимать демократию как механическое большинство голосов. Соблюдая равенство и свободу в обсуждении тех или иных вопросов, мы должны принимать справедливое, продуманное решение. Поэтому, я полагаю, следует внимательно отнестись к предложению товарища Деррыбье.

Собрание возбужденно загудело. Кому-то предложение Деррыбье показалось ревизионистским. Другие усматривали в нем правооппортунистический уклон. Разве можно с ним соглашаться? Третьи считали, что такая постановка вопроса противоречит интересам широких народных масс. Где это видано – носиться с преступниками, если вина их полностью доказана? Недопустимый либерализм! В зале было шумно, как во время дебатов в буржуазном парламенте. Деррыбье снова взял слово:

– Товарищи! Высказано много различных суждений. По сути дела, спор сводится к одному: будем ли мы руководствоваться принципами демократического централизма или нет. Товарищи, я повторяю: реакционные силы, которые не хотят победы революции, на словах выступают от имени народа и революции, а на практике стремятся к установлению режима личной власти; им выгодна анархия, а не централизм, в этом я не сомневаюсь. Со стороны отдельных личностей предпринимались попытки превратить орган народной революционной власти, каким является кебеле, в орудие для достижения корыстных целей. Мы должны осознавать эту опасность. Руководство некоторых кебеле извращает суть революционных преобразований, чем пользуются авантюристы, жаждущие личной власти. Наш кебеле должен стать штабом революционного народа, а не игрушкой в руках враждующих группировок. Вы это знаете лучше меня.

Посмотрим, товарищи, почему Вассихон и его сообщники оказались на скамье подсудимых. Допущенный ими произвол – это прямое нарушение принципов демократического централизма. Ведь как они действовали? Хочу – арестую, хочу – вынесу приговор. Сами вершили суд, сами приводили приговор в исполнение. Нет, товарищи, неправильно это. Не будем же уподобляться этим преступникам. Не противоречим ли мы себе, осуждая их за действия, которые готовы предпринять сами?

Доводы Деррыбье убедили собрание. Многие из сидящих в зале выразили свое одобрение аплодисментами.

– Я вижу, вы согласны со мной. Предлагаю следующий порядок: мы все подпишемся под списком обвинений, предъявляемых Вассихону и его сообщникам, и передадим его в органы правосудия. Покажем пример революционной законности.

Все-таки кое-кого тревожила мысль: «А вдруг завтра их помилуют? Поди тогда спрячься от этих головорезов! Нет, надо ковать железо, пока горячо. Расстрелять сейчас же – и делу конец». Тем не менее при голосовании предложение Деррыбье было принято большинством.

Вассихон и его сообщники с облегчением вздохнули. Прожить хотя бы еще час, ночь, день, неделю, месяц! Ведь смерть была совсем рядом! Кто знает, какой подарок судьба преподнесет завтра? Кому охота раньше времени отправляться на тот свет? Ведь сюда больше не вернешься! Пока жив, человек не теряет надежды.

А напротив них сидел Деррыбье. Нелегкие думы одолевали его, красивое молодое лицо потемнело, как покрытое низкими тучами зимнее небо.

– Прежде всего революция! Революция! Революция! – воодушевленно выкрикивали участники собрания, и эти слова отзывались в сознании Деррыбье, как звон колоколов, сливаясь со звуками выстрелов, доносившихся с улицы. Он сделал свой выбор, дал клятву бороться за освобождение угнетенных. И пусть в его сердце живет любовь к Хирут, терзающая душу, – он останется верным этой клятве.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда зазвонил телефон, Хирут и Тесемма понимающе переглянулись. Их приятель Теферра, тоже оставшийся на ночь в лавке, потянулся было к трубке.

– Оставь! Это старуха! – небрежно сказала Хирут. Она сунула в рот несколько листиков чата и стала похожа на обезьянку, которая прячет за щекой украденный апельсин. Сходство с забавным зверьком становилось еще более заметным оттого, что Хирут была очень подвижна. Все трое сидели на ковре, которым был устлан пол комнаты. Посредине стоял чайник, вокруг были разбросаны листья чата.

Дом находился поодаль от дороги, сюда не доходил шум улицы. Но если напрячь слух, можно было различить глухие хлопки выстрелов, напоминавшие отдаленные раскаты грома. Не так давно это была богатая вилла, которая приносила госпоже Амсале каждый месяц до пятисот бырров. Чтобы избежать ее конфискации, госпоже Амсале пришлось кое-кому дать большую взятку, и этот особняк не попал в число доходных домов, отобранных у владельцев после революции. Ей разрешили открыть в доме небольшую лавку, где торговали мясом и предлагали желающим дешевое жаркое. Впрочем, место это было нелюдное, и в лавку мало кто заглядывал.

Теферра, молодой парень, уже заметно одурманенный чатом, взглянул на Хирут мутными глазами:

– Откуда ты знаешь, что это старуха? Провидица ты, что ли?

Тесемма, беспокойно ерзавший на своем месте и теребивший руками жидкую бородку, которая так раздражала госпожу Амсале, сказал:

– Слышите, стреляют. Хирут, сестричка, а вдруг звонит не мать?

Хирут пропустила его реплику мимо ушей. Длинными тонкими пальцами она взяла приглянувшийся ей листик чата и отправила его в рот.

– Телефон звякнул пять раз, значит, старуха. Она всегда так. Вот ты, Теферра, сам того не замечая, кладешь трубку сразу после третьего гудка. Понятно теперь? Очень просто, – сказала она, приглаживая рукой волосы и чуть приоткрывая лоб.

У нее были роскошные густые волосы. Расчесанные на прямой пробор, они спадали на плечи. Черные как смоль, блестящие – казалось, они отражают электрический свет. Глаза она унаследовала от матери. Такие же темные, с загадочной искрой в зрачках, они напоминали крупные лесные ягоды. Лицо Хирут было не круглым, как у матери, а слегка вытянутым. Это впечатление усиливалось тем, что нос у нее был несколько длинноватый, совсем не материнский, – этой деталью лица девушка обязана, видимо, отцу. На лице выделялись скулы, пухлые, ярко накрашенные губы напоминали бутон розы. Когда Хирут улыбалась, обнажались длинные, не совсем ровные зубы, что ей не шло, зато на щеках появлялись привлекательные ямочки, как бы компенсируя этот недостаток.

– Не вижу логики, догматика какая-то. Я не удовлетворен, – попробовал сострить Теферра, разглядывая ее яркие ногти, перебирающие зелень травы.

– Еще бы! Я всегда оставляю мужчин неудовлетворенными. Чтобы они не пресытились. Я хочу быть для них словно капля воды, о которой мечтает путник в пустыне, – такой же желанной.

Тесемме не понравился вызывающий тон, каким сестра произнесла последнюю фразу. Ему стало стыдно. Его нередко смущали слова и поступки сестры. Он был совсем юным, и бороду-то начал отращивать, чтобы больше походить на взрослого.

– Вот и ошибаешься. Я удовлетворен уже тем, что вижу тебя. Душа прямо ликует, – игриво подхватил Теферра.

– Ладно, заткнись! Мне дела нет до твоих сантиментов. Все вы, мужчины, одинаковы – кобели, одно слово!

– А хоть бы и так, но я хочу быть твоим кобелем, буду служить тебе, как верный пес, – не унимался Теферра.

– Да прекратите вы наконец, – досадовал Тесемма. – Какую-то чепуху несете.

Теферра бросил насмешливо:

– Не злись, Тесемма, подумаешь, твоя девчонка не пришла! Кстати, интересно, куда это она запропастилась?

– Да пропади она пропадом! Не до шуток. Болтаете вздор, а кругом стрельба, – раздраженно сказал Тесемма.

– Не пугайся, малыш! Этот грохот означает, что в городе беспорядки. Ну и хорошо. Нам бы только не упустить момента и действовать более активно. Вот разгонят кебеле – для нас откроются новые пути, – не переставая жевать, вставила Хирут.

Снова зазвонил телефон.

– Ну вот, опять наша старушка. И с каких это пор она стала так о нас заботиться? Раньше ее занимали лишь земельные владения. О нас она и не вспоминала. Пусть теперь звонит хоть десять раз! Пусть поволнуется. Может, сейчас поймет, что такое материнская любовь…

Тесемма был не согласен с сестрой. Хоть, в общем-то, она сказала правду, но не жестоко ли заставлять мать беспокоиться в это и без того трудное время?!

– Если она позвонит снова, я возьму трубку, – заявил он. – Зачем нам мучить ее? Да и отец, наверно, тревожится.

– Слишком ты жалостлив, как я погляжу, – с презрением ответила брату Хирут. – Такому предать ничего не стоит. Я слюнтяев и предателей терпеть не могу.

– В мире так много предателей. Что изменится, если к их числу прибавится еще один? – брякнул Теферра.

– Замолчи ты! Наша мать должна получить хороший урок. Правда, папашу немного жалко. Так и плывет всю жизнь, дурачок несчастный, по течению, куда ветер дует – туда и он.

– Милая моя Хирут, я молчу. Но если еще позвонят, я должен взять трубку. Жду важного сообщения, – сказал Теферра, щуря покрасневшие от сигаретного дыма глаза. – Может, вы не знаете, но в этот час проходят выборы нового председателя кебеле. Я дал ваш номер одному приятелю, он обещал позвонить, когда станут известны результаты.

– Нового председателя кебеле? – недоверчиво переспросил Тесемма.

– Не может быть! – встрепенулась Хирут. – А как же Вассихон?

– Он арестован…

– Так ему и надо. – Хирут хрустнула пальцами. – Ведь это дикий зверь. Жаль, что он не попал в наши руки. Не успел Лаике его схватить, хоть и хвастался. Этого преступника мало расстрелять. – Она сидела, прикусив нижнюю полную губу.

– Как бы хуже не было. Лучше известный сатана, чем незнакомый ангел, – высказал сомнение Теферра.

– Нам, в общем-то, все одно. Кого выбрать, нас не спрашивают. Все против нас, значит, враги.

– Хирут, ненаглядная моя, по-моему, лучше бы оставался Вассихон. Он такое творил в районе, что многие стали склоняться на нашу сторону. Его бесчинства были нам на руку. А если появится человек, который наведет в районе порядок, нам несдобровать. Вассихона нам словно небо послало, по сути дела, он был нашим союзником.

– Тоже мне союзничек – председатель кебеле! – фыркнула Хирут.

– Ну, это с точки зрения политической…

– Теферра прав. Своими действиями Вассихон принес нам большую пользу, – вмешался Тесемма.

– Успокойтесь вы наконец! Надо надеяться на свои силы и поменьше рассчитывать на ошибки врага. Это железное правило. Наши враги должны попадать впросак не по своей глупости или слабости – мы обязаны вынудить их ошибаться, оперативностью, смелостью, напором загнать их в угол. – Хирут закурила сигарету.

– Ты считаешь, что их слабость не есть наша сила? – спросил Тесемма.

– Наивные расчеты! Нам необходимо активизировать работу среди населения района. Кстати, листовки принес? Надеюсь, ты не забыл, что нам поручено их расклеить, Тесемма? – Разливая чай в маленькие чашечки, она вопросительно взглянула на брата.

– Принес.

– Вот это дело. В листовках большая сила. А как у тебя, Теферра? Выполняешь задание?

– Да, по указанию Лаике на днях переговорил кое с кем. Будут распространять ложные слухи – нужно вызвать панику среди населения. Кроме того, совещался с верными людьми. Намечено экспроприировать несколько чайных в государственных учреждениях. Деньги нужны. Наши товарищи завтра будут наготове. Я им сказал, что сам Лаике будет направлять наши действия. Он шутить не любит.

– Молодцы, ребята, хорошо поработали. Но этого недостаточно. Революция продолжается, она требует от нас непрерывного напряжения всех сил. Наша организация распространяет свое влияние на все общество, и в Дерге у нас свои люди. – В последнее время Хирут стала считать себя отчаянной революционеркой и любила произносить высокопарные фразы в присутствии младшего брата и Теферры. – Между прочим, пока не забыла… Теферра, тебе следует встретиться с товарищами из Министерства информации – газетчики должны подробнее освещать в прессе наши позиции. Правда, там засели оппортунисты вроде нашего дяди. Но мы с ними еще сведем счеты. На всякий случай Лаике прислал вам подарки. – Она с наслаждением затянулась сигаретой. – Сейчас вернусь, – сказала она и вышла из комнаты.

Она была небольшого роста, ладно сложена. Высокая грудь, узкая талия, округлые бедра – все было в ней привлекательно для мужчин. В голубом джинсовом костюме, который плотно облегал ее изящную фигуру, Хирут выглядела просто красавицей. Теферра проводил ее сладострастным взглядом. Он оплот глоток чаю, посмотрел на Тесемму и с досадой подумал: «Многое я бы дал, чтобы этого щенка сейчас здесь не было».

Через минуту Хирут вернулась и села на прежнее место. В руках она держала сверток. Тесемма и Теферра с любопытством наблюдали, как она его разворачивает. В тряпице были два автоматических пистолета. Оба парня от удивления онемели. Они не верили своим глазам.

– Ну, ребята, это вам в подарок от старших товарищей. И по десятку патронов в придачу.

Тесемма, облизав пересохшие губы, слегка присвистнул:

– И что я буду с ним делать? Я даже стрелять не умею.

– Дурачок, научишься. Тебе бы все в детские игрушки играть. Не забывай, что без борьбы нам не поставить у власти временное народное правительство! Гордитесь! Раз вам доверяют оружие, значит, вы стали полноправными членами нашей организации. – Она щелкнула пальцем по пачке «Уинстона», достала еще одну сигарету и прикурила от прежней.

Теферра от восторга не мог усидеть на месте.

– Отметим это событие как следует, а? Пошли в город, хлебнем по глоточку виски! – предложил он.

Хирут жадно затянулась. Вытащила из сумки несколько сотенных банкнот:

– А это вам на мелкие расходы. В город не пойдем. Выпить и здесь найдется.

Она подошла к буфету, достала бутылку виски и три стакана. Щедро плеснула в каждый.

– За наше дело, за временное народное правительство! – И выпила залпом.

Тесемма оторопел. Он не мог поверить, что перед ним Хирут, его сестра. Где она научилась так пить? Хирут заметила изумление брата.

– Что с тобой, малыш? На твоем лице нет радости, ты, кажется, чем-то опечален?

– Мне… мне не нужен пистолет…

– Слюнтяй и есть слюнтяй! – ввернул Теферра.

– Я не слюнтяй. Пистолет мне ни к чему. Я не признаю политических убийств…

Хирут резко встала. Сжала кулаки так, что хрустнули суставы пальцев. Как? Брат смеет ей перечить?! Склонив голову к правому плечу (от этой детской привычки она никак не могла отделаться), язвительно спросила:

– Не признаешь убийств, малыш?.. Ждешь манны небесной, на золотой тарелочке тебе все преподнесут?..

– Да, не признаю. И вообще, не верю я в это, – твердо ответил Тесемма.

– Во что ты не веришь?

– Да в эту вашу болтовню насчет временного народного правительства…

В гневе Хирут была еще красивее, ноздри ее тонкого носа нервно трепетали, в глазах вспыхнули сердитые огоньки.

– Не будь отщепенцем, Тесемма. Смотри не ляпни такого при Лаике, – посоветовал Теферра.

– Да пропади он пропадом, ваш Лаике! Я не баран, которого можно гнать куда хочешь. Не боюсь я Лаике! Ясно тебе? – Тесемма повернулся к сестре: – О чем вы говорите? Какое временное народное правительство?! Разве может его создать пассивный, неорганизованный, невооруженный народ, в большинстве своем крестьяне от сохи? А, ерунда все это… – Тесемма махнул рукой. – Не верю я, что мы на правильном пути.

– Ага, их листовок начитался! – стиснув зубы, процедил Теферра.

– Замолчи ты, Тефи! Разве тебе понять – в голове-то пусто. Что Хирут скажет, то и повторяешь. Серьезности в тебе никакой.

– А в тебе?.. – презрительно бросила Хирут.

– Пока не поздно, нам надо пересмотреть наши взгляды. Страна подверглась агрессии, а мы агитируем солдат прекратить войну, втолковываем им, что они воюют за неправое дело: «Солдат, не сражайся, шире агитационную работу!» Разве вправе мы бездумно жонглировать лозунгом «Поддержим требования угнетенных народов на самоопределение, вплоть до отделения!»? Или вот еще совершенно немыслимое в условиях нашей страны требование: «Повысим рабочим заработную плату, иначе – сокращение производительности труда!» Ведь нужно учитывать конкретную обстановку. Иначе это ненаучный, неверный подход. Я лично сомневаюсь в правильности такого пути.

– Я же говорил – он настоящий прихвостень правящей банды! – возмутился Теферра.

– Нет, я не прихвостень. У каждого свои убеждения. Мы, молодежь, должны быть примером для всех. Бороться, как Хо Ши Мин, Че Гевара. За свободу народа, равенство, солидарность угнетенных масс, за социализм, а не идти на сговор с антинародными, антисоциалистическими силами, выступающими против единства страны и жаждущими власти.

– Кто же возьмет власть в свои руки, если не наша партия? Военные? Разве мы боролись за то, чтобы власть захватила солдатня? – Теферра даже привстал от возмущения.

– Не надо громких слов. Разглагольствовать о партии – еще не значит иметь партию в действительности. Это бредовые идеи Лаике. Я разуверился в нем.

Хирут сощурила свои красивые глазки.

– Ты вот что, мальчишка… – почти прошипела она. – Веришь ты или не веришь – никого не волнует. Увяз по самую шею – и не рыпайся. Все мы теперь заодно, понял? Знаешь, как поступают с предателями? То-то. Нам отступать некуда. Куда ни кинься, попадешь в огонь… Это тебе не игрушки. Так-то вот, мальчик…

– Сознательность… организация… вооружение народа… Трепался бы поменьше, ты, настоящий прихвостень, щенок дерговский, оппортунист несчастный… Ну и братец у тебя, Хирут! – Теферра был крайне раздражен.

– Перестань, Теферра! О чем ты говоришь? Нужно самому мозгами шевелить, а не безропотно подставлять спину всяким там, чтобы нас погоняли, как ослов. – И Тесемма повернулся к сестре: – Это для тебя все игрушки, а не для меня. Опомнись, пока не поздно.

– А где ж ты был до сегодняшнего дня, умник? – Хирут с ожесточением жевала листья чата.

Воцарилась гнетущая тишина. Вдруг раздался телефонный звонок. Все вздрогнули от пронзительной трели. Кто бы это мог быть? Хирут подняла трубку.

– Теферра, это тебя! – посмотрев на часы, сказала она. За окном бухнул выстрел.

– Кто? Кто, говоришь? Деррыбье? Какой Деррыбье? Гутимма? Не может быть! Да что ты?.. Вот это дела!.. – кричал Теферра в трубку.

Хирут и Тесемма, услышав имя Деррыбье, насторожились. Теферра быстро закончил разговор. Усмехнулся, увидев на лицах брата и сестры недоумение.

– Ну, слышали, кого избрали председателем кебеле?

Хирут торопливо выдохнула:

– Уж не нашего ли Деррыбье Гутимму?!

– Угадала, именно его. Ну и дела…

– Не может быть! – одновременно воскликнули брат и сестра.

– А что я говорил, не было бы хуже. Точно предчувствовал. – Теферра ухмыльнулся, показав желтые зубы.

– Кто тебе звонил? – подозрительно спросила Хирут.

– Подпольная кличка – Мери Гьета. Наш человек.

– Да, недаром наша мать так часто повторяет, что чудо и хвост всегда в конце. Вот это уж полная неожиданность. – Хирут изумленно развела руками.

Теферра, злорадно улыбаясь, пустился в разглагольствования о том, что вот он предвидел плохой оборот дела и оказался прав.

– Перестань, чат, что ли, в голову ударил? Ишь ты, ясновидец какой! Лучше подумаем, как быть дальше, – раздраженно прервала его Хирут, постукивая пальцами по полу и наклонив голову к правому плечу.

– Да, ты права, дорогая, – сразу осекся Теферра. – У нас появился внутренний враг. Это опасно. Ведь Деррыбье знает о нас все. Наверное, догадывается и о существовании нашей организации. Черт, ну и влипли.

– Не паникуй. Заладил, как заигранная пластинка: влипли, влипли. Что предпримем?

– Если дать этому орешку время, его потом не раскусить! Надо сейчас же предупредить товарищей. – Теферра сделал большой глоток виски. Поморщился.

Тесемма, пощипывая свою бородку, возразил:

– Подожди, не торопись. Не знаешь разве пословицы: «Торопливая гиена напарывается на рога». Давай спокойно разберемся.

– Очевидно, ты не понимаешь опасности! Он или мы! Вот какое дело! Упустим время – погибнем. Ясно тебе?

– Это мне ясно, но понятно и другое: Деррыбье вырос с нами как брат. Наши родители позволили ему по вечерам посещать школу, потом помогли устроиться на хорошую работу. Деррыбье чувствует себя обязанным нашей семье. Обо всем добром, что мы ему сделали, он не забудет. Это точно!

Хирут с раздражением прервала брата:

– Довольно, его нужно обезвредить – и все.

– Да не сделает он нам ничего плохого – рука не поднимется причинить зло своим благодетелям, уверяю вас.

– А классовая борьба? – не унимался Теферра.

– Общественное сознание находится еще на таком уровне, когда не забываются родственные связи, дружба, привязанности, наконец.

– Мать говорит, что человек не остается таким, каким был вчера. А если Деррыбье изменился? Ведь многие изменились. Пусть ветер дует выше моей головы, говорят теперь. Каждый заботится только о себе. Одни оппортунисты вокруг. Долг, чужое мнение, благодарность – ерунда все это, утопия. – Хирут повернулась к Теферре: – Ну-ка, звони быстро. Вопрос стоит однозначно – мы или он. А тебе, братец, скажу: Деррыбье всегда был честолюбив, ради своей корысти он не то что нас – лучшего друга продаст.

– Да ты знаешь, что он ради тебя из кожи лез, хотел в люди выбиться?

– Что? – Хирут даже затряслась от возмущения. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Нижняя губа отвисла.

– Сестра, ведь Деррыбье влюблен в тебя. Не замечала?

– Безродный пес! Что это еще за любовь! – ревниво воскликнул Теферра.

– Болтает, сам не знает что, – хрипло проговорила Хирут. Злость душила ее.

Тесемму словно прорвало:

– Он поклоняется тебе. Когда ты уходила из дому, он с нетерпением ожидал твоего возвращения, караулил, как сторожевой пес. Может, вспомнишь, сестричка, как он целовал твои ноги после омовения их?

Этого Хирут уже не могла вынести. Если бы между ними не встал Теферра, она вцепилась бы ногтями в горло брату.

– Ну, что еще напридумываешь?! – визжала она истерично.

Теферра никогда не видел ее в таком состоянии. Он так и стоял с открытым ртом. И Тесемма был в растерянности. Уж не первый раз за этот вечер сестра показалась ему чужой, незнакомой. Да что с ней? Чем вызвано такое неистовство?

– Все, пожалуй. Больше ничего не знаю. Я хотел сказать, что не считаю его опасным. Поэтому торопиться нам не стоит.

Дрожащей рукой Хирут потянулась за сигаретой, жадно затянулась.

– Ты многого не понимаешь. Может, когда-нибудь и поймешь. Хоть мы брат и сестра, но дорожки у нас разные, – сказала она Тесемме спокойнее и повернулась к Теферре: – Срочно звони Лаике и скажи ему обо всем. Скажи, что дело серьезное.

Теферра стал набирать номер телефона.

Сестра и брат отчужденно смотрели друг на друга.