Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Она разрыдалась. Положила голову на руки и не могла унять слез.

Сирак не поверил своим ушам. Фантасмагория какая-то. Чтобы успокоить Себле, он попытался через силу улыбнуться, но губы скривились в нелепую гримасу. Действительно, радоваться нечему. Он сидел и глупо молчал.

– У тебя осталась копия? – с надеждой спросила Себле. Она вынула из сумочки платок и вытерла слезы.

В горле у Сирака пересохло. Он едва слышно выдавил:

– Нет.

– Почему? – спросила она, не желая этому верить.

Сирак сказал, что пишет от руки, в одном экземпляре. Он не мог скрыть своего огорчения.

– Надо было писать под копирку.

– Я пытался, мне не понравилось. Когда работа идет, некогда думать о копирке.

– А много тебе оставалось?

– Ты видела первые десять глав. До конца еще далеко. Никак не могу сдвинуться с места.

Себле все еще всхлипывала. Сираку было тяжело это видеть. Угнетало сознание того, что из-за его рукописи она поссорилась с мужем. Злосчастная книга!

– Перестань плакать. То, что однажды написано, нетрудно восстановить. У меня остались черновые наброски, которые мне помогут.

– Но так, как было, уже не получится.

– Может, получится лучше. Это уж моя забота. Ты знаешь, Себле, не так уж плохо, что твой муж порвал рукопись. Вдруг это бог посылает мне манну небесную. Ведь я застрял на десятой главе. Видимо, мне суждено начать все заново. Обещаю тебе, я напишу эту книгу.

Он подошел к ней, взял в ладони ее лицо и нежно поцеловал.

Сирак не был уверен, что напишет что-нибудь лучше прежнего. Очевидно, повесть его пропала навсегда. Он это хорошо понимал, но не хотел огорчать Себле. Успокаивал себя тем, что, возможно, начнет другую книгу, которая и будет лучше… А сейчас главное – успокоить ее.

Себле взглянула на него, улыбнулась, потрогала щеку, которую он поцеловал. Все ее тело охватило волнение.

– Вот так лучше, моя красавица.

– Что ты сказал?

– Моя красавица.

– Меня никто так не называл.

– А муж?

– И муж.

– Значит, он слепой.

– Золото, которое в руках, не дороже меди. В браке так оно и есть.

Она коснулась руки Сирака, на душе немного полегчало. После вчерашней безобразной сцены, которую устроил муж, хотелось выговориться, услышать слова сочувствия. Она испытывала к Сираку полное доверие. Как он сказал: «Моя красавица». Впервые сегодня. Она невольно улыбнулась. Он смотрел то на ее полные губы, то на бутон розы на столе.

– Присядь, – она указала на стоявший рядом стул.

– Я тебя от работы не отвлекаю?

Уходить он не торопился. В конторе ждут старые, пыльные папки. Даже при воспоминании о них становилось муторно, хотелось глубоко вздохнуть.

– Пока ничего срочного. – Слезы на ее лице совсем высохли. Осталась лишь, небольшая припухлость под глазами.

– Начальника нет на месте, что ли?

– На собрании он.

– На собрании ли?..

– Он не докладывает мне, куда уходит.

– Скорее всего собрание вымышленное, – сказал Сирак, устраиваясь поудобнее.

– У него очень красивая жена.

– Ты же сама сказала, что, если золото в руках, оно ценится не дороже меди. А почему это так получается, ты не думала?

Она облизала припухшие губы.

– Видно, вы, мужчины, так устроены. В вас много эгоистического, как у детей. Вы становитесь стариками, так и не повзрослев.

– Подобно женщинам.

– О нет! – возразила Себле. – Ты ошибаешься. Женщины сохраняют верность своей любви. Когда женщина любит, для нее существует лишь один мужчина. Этим вы и пользуетесь.

Себле сделала нетерпеливое движение рукой. Сирак на мгновение закрыл глаза, вникая в то, что она сказала.

– Если люди женятся по любви, то они оба любят одинаково. Но многие вступают в брак по воле случая, поспешно, не проверив свои чувства. Последствия, как правило, печальны. Когда проходит первое очарование, обнажается суровая правда, но уже поздно что-либо изменить. Недаром говорят: «Что толку от собаки, которая лает после того, как гиена убежала». Не каждый в состоянии решиться на перемену. Вот и живут вместе равнодушные друг к другу. Жизнь не всегда справедлива. Счастливы обычно те, у кого хватает решимости исправить свою ошибку, изменить судьбу. Но чаще мы примиряемся с обстоятельствами – разве легко изменить жизнь? И вообще, возможно ли это? По моему мнению, идеал любви, так же как идеал искусства, недостижим. По мере того как мы к нему приближаемся, он удаляется от нас, как мираж оазиса в пустыне.

– Ты не спросил, почему мой муж изорвал рукопись.

– Почему же?

– Он думает, что у меня с тобой особые отношения.

– Я предполагал. Очевидно, он ревнует тебя. И за это его нельзя осуждать. Ты красивая женщина.

– Но он постоянно твердит о том, что я безобразна и глупа. А еда, которую я готовлю, – повод для его бесконечных оскорблений. Боже, как это все надоело.

Сирак сочувственно покачал головой.

– А почему, ты думаешь, он так себя ведет?

– Не знаю. Во всяком случае, причин для ругани у него всегда предостаточно. И еще его бесит, что я его не ревную ни к кому.

– Ревность – оборотная сторона любви. Может, ему кажется, что ты его не любишь?

– В моем сердце уже не осталось места для любви, – сказала Себле сердито, будто само слово «любовь» причиняло ей боль.

– Не наговаривай на себя. Нет такого сердца, в котором не было бы места для любви. Нужно только уметь подобрать к нему ключ.

Сирак неловко поерзал на стуле. Фраза прозвучала двусмысленно. Лицо Себле на мгновение погрустнело.

– Мое сердце оказалось запертым на ключ с раннего детства. Я очень любила мать и не расставалась с ней ни на минуту, буквально не выпускала из рук подол ее платья. Мне казалось, если я отпущу его на миг, мама ко мне не вернется. Она тоже была ко мне привязана… – Себле замолчала. Сирак терпеливо ждал. Человеку нелегко говорить о самом сокровенном. Наконец Себле опять заговорила: – К отцу я относилась не так. В общем, росла маминой дочкой. Я до сих пор отчетливо помню ее лицо. Она была довольно темнокожей, с маленьким носиком, а широко поставленные, огромные глаза напоминали две яркие звезды. Ее улыбка была ослепительна. Длинные волосы переливались на солнце. А как она смеялась! Умерла она внезапно… Сначала я не поняла, что потеряла ее навсегда, и даже не плакала. «Она обязательно вернется», – думала я и с удивлением смотрела на рыдающих возле маминого гроба родственников и соседей. Когда ее хоронили, меня не взяли на кладбище. Я осталась дома. Прошел сороковой день поминовения, потом год, два, три. Я смотрела на других детей, у которых были матери, и все ждала мою маму. Никак не могла поверить, что никогда больше ее не увижу. Только позже я осознала, что такое смерть и утрата любимого человека. Не хочу вспоминать, как я жила потом. В сердце моем больше не было любви, оно словно окаменело. Я выросла, но потрясение от смерти матери не проходило. Я боялась полюбить кого-либо, меня преследовал страх, что я буду снова покинута. Вот почему я сказала, что в моем сердце нет места для любви, оно заперто на ключ.

Сираку было жалко эту красивую молодую женщину. Почему она так одинока? Какие слова сочувствия в данном случае уместны? Ведь, в сущности, она рассказала самую обычную историю. На свете много одиноких людей. А Себле тем временем продолжала:

– Сирак, ведь ты знаешь, у меня есть все: муж, здоровые дети, дом, машина, хорошая зарплата. Так чего же мне не хватает? В чем дело? Я всего боюсь! Как мне преодолеть этот нелепый страх? Меня терзают сомнения. Я все время спорю сама с собой, со своей совестью. До какой поры это будет продолжаться? Ты правильно говорил, что надо думать о будущей жизни, а не о прошлой. Но мне не хватает силы воли переломить себя. Я восхищаюсь теми, кому это удается, а сама ничего не могу сделать. Я словно бы живу жизнью других людей, но не своей. Вот почему я так люблю литературу.

Себле возбужденно ходила по комнате.

– Кажется, я тебе надоела своими жалобами, – сказала она и снова села.

– Жизнь богаче книг, книги в сравнении с жизнью пусты, – говорил Сирак, пытаясь справиться с растерянностью.

Себле стало легче, ведь она впервые рассказала вслух другому человеку о том, что носила в себе много лет. Будто камень с души упал. Она посмотрела на Сирака, их взгляды встретились, и ей показалось, что рассыпались яркие искры. Теперь уже он отвел глаза.

– Говорю все о себе, а о твоей книге забыла. Я в самом деле очень тяжело переживаю случившееся. Мне стыдно, что я тебя подвела. Ты правда доведешь до конца начатое? – Глаза ее ярко блестели.

– Обещаю.

– И у тебя всегда будет три-четыре экземпляра? Я помогу с перепечаткой.

– Значит, мы будем писать вместе.

– Конечно. – Себле улыбалась. Мысленно она уже видела, как они сидят рядом. Он пишет, а она тут же читает, высказывает свое мнение, и они оживленно обсуждают рукопись.

Она смотрела в окно, а мысли ее были далеко, за горизонтом. «Как это было бы замечательно», – думала она.

– Между прочим, любимых часто теряют, – задумчиво сказал Сирак. Он вспомнил Марту. – Кто знает, возможно, любовь волнует и потому, что предполагает разлуку. Ведь и жизнь дорога, поскольку существует смерть. Не будь страданий, в чем люди находили бы счастье? Все бы приелось.

– Ах, если бы ты и писал так, как говоришь, – непроизвольно вырвалось у нее.

– Разве я пишу не так?

– Мы еще поговорим об этом, – уклончиво ответила Себле.

– Для меня литература – все. Если бы ничто не мешало мне писать, я был бы счастлив. – Он взял ее за руку. – А как было у вас с мужем раньше?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты вышла за него по любви?

– Кажется, да. Он был очень хорошим. Заботился обо мне, никогда не обижал. К спиртному не притрагивался.

– А теперь?

– Теперь он сильно изменился. Не могу поверить, что это тот же самый человек, с которым я прожила столько лет.

– Может, ты переменилась? Большинство людей не замечают в себе перемен.

– Нет, ничуть я не изменилась. Это он после революции стал совершенно не похож на себя. Особенно с тех пор, как у него конфисковали дома и земельные владения. Ведь он получил от родителей в наследство много земли и три виллы, которые давали большой доход. Раньше он не знал, что такое жизненные трудности. Когда его лишили земельных владений в провинции и крестьяне, обрабатывавшие угодья, перестали платить арендную плату, он отшучивался: «Теперь нет у меня трехсот издольщиков, не будет и кукурузы. Ну что ж, от этого только животу легче». Но когда объявили о национализации городских земель и доходных домов, он напился до полусмерти. Я спросила, что с ним. Он разозлился и, едва ворочая языком, выложил: «И ты еще спрашиваешь! Я потерял состояние, которое нажил мой отец, торгуя солью. Ты, видно, ничего не соображаешь. Деньги – это сила! Да, сила! Не будь у меня денег, ты бы и не взглянула на меня!» Услышав такое, я рассердилась, но смолчала. Он был не в себе. Я сказала ему, что вышла замуж за него вовсе не из-за денег, что мне нет до них дела. Ведь мы можем зарабатывать на жизнь собственным трудом. Земли, дома – зачем все это?! Нет ничего плохого в том, что его богатство будет служить народу. «Тоже мне защитница народа! – взревел он. – Кто имеет право жить в моем доме? А твоя зарплата? Это жалкие гроши! Я знаю, если что-то случится, ты ведь сразу сбежишь из дому и детей забудешь!» Я и на этот раз стерпела, видя, что он безумно раздражен. Но с тех пор мы постоянно ссоримся. Каждый день повторяется одно и то же. Он считает, что я вышла за него замуж потому, что он был богат. Он смотрит на меня, как на вещь, которую купил за деньги. Разве можно это вытерпеть?

На ее лице была написана горечь переживаний.

– Ты не совсем права. Не суди его строго. Может, ему кажется, что вместе с богатством он теряет и тебя. Такие ссоры возникают теперь не только в вашем доме. Бурное нынче время. Меняются основы жизни, расшатываются семейные устои. Но ведь ваш брак основан не на корысти. Когда революция достигнет главной цели, у вас все образуется. Не торопи время!

– Я много раз пыталась помириться с мужем. Устала. Надоело. Хочется покоя. Забыть бы этот кошмар. – Она опять заплакала.

Сирак не знал, как ее утешить, и молча смотрел на нее.

Себле вытерла слезы.

– Революция принесла всем нам много печального, но для будущих поколений она даст много благ, – продолжала она. – Не будет брака, основанного на имущественных и сословных предрассудках, а значит, не будет феодальной зависимости между супругами. Любовь и труд станут основой семейных отношений. Тебе так не кажется?

– Действительно, будущему поколению можно позавидовать, – согласился Сирак. Он опять увидел, как засверкали ее глаза. Они молча сидели друг против друга и думали каждый о своем.

ГЛАВА 6

Сирак не мог собраться с мыслями, которые разбегались, как необъезженные лошадки. Он не думал о пропавшей рукописи, о черновых набросках, которые у него остались, не думал о том, как будет восстанавливать текст. В голове его была пустота.

Перед ним все та же гора папок. Он их просматривает механически. Читает, но ничего не может понять. Перед глазами Себле. Он пытается заставить себя сосредоточиться на бумагах – тщетно. Он смотрит в одну точку невидящим взглядом. Сидит в оцепенении. В памяти всплывают обрывки разговора с Себле. С ней было легко. Но стоило вернуться к себе в контору, вновь одолевают тяжелые предчувствия.

Курьер положил к нему на стол кучу срочных бумаг. Ими нужно немедленно заняться. Бюрократическая машина в движении. Папки приносят и уносят. Скучные клерки лениво беседуют друг с другом. Просители, надоевшие им до ужаса, терпеливо ждут своей очереди.

Сирак не знал, что с ним происходит. Разве настоящий мужчина может каждые пять минут думать о женщине? Он засмеялся над самим собой. Засмеялся громко, не сдерживаясь, как человек, потерявший рассудок. Он хохотал, а в душе была печаль. Зачем он лгал Себле, будто судьба погибшей рукописи ему безразлична?

Сотрудники, услыхав смех, повернулись в его сторону. Просители, погруженные в свои заботы, даже не пошевелились. Один из клерков, лысоватый пожилой человек, сказал:

– Поделись с нами, что тебя так развеселило!

Сирак, перекладывая папки с места на место, со вздохом ответил:

– Над собой смеюсь.

Клерк, поглаживая лысину, ехидно заметил:

– То-то и видно, – только что пальцем не покрутил у виска, мол, ненормальный.

Сирак не желал продолжать разговор. Ему хотелось побыть одному, горько посмеяться и сладко поплакать над собой. К черту посторонних. Он жаждал одиночества. Но лысый не унимался.

– Нам теперь, брат, не до подобных шуток. Борьба за лучшее будущее продолжается, – и он подмигнул сидящим за соседними столами сослуживцам.

– А может, ты видишь, какое счастье ожидает человека за горизонтом, в будущем? – насмешливо сказал Сирак.

– О, так вот ты куда? Не с той ноги, видно, встал.

– Да с той, с той ноги я встал, – сердито буркнул Сирак и поморщился, как от зубной боли.

Сосед, насупившись, порылся в своих бумагах, потом вскочил из-за стола, грузно надвинулся на Сирака, погрозил пальцем:

– Слушай, терпеть не могу зазнаек, которые дуются без всяких причин.

– Разве я не имею права быть не в настроении?

– Имеешь. Да только если с тобой разговаривают в дружеском тоне, неприлично так вести себя. И как только живут с тобой твои домашние? Конечно, ты имеешь полное право быть не в духе, но лично я люблю людей жизнерадостных. С такими общаться приятно. А когда маячит перед глазами этакий бирюк…

– Неужто я произвожу впечатление мизантропа?

– Да ты, как пеликан, ходишь голову в плечи втянув. Лицо мрачное. На тебя смотреть тяжело. Хотя в душе ты, видать, добрый человек. Неужто у тебя друзей нет, только книги? – Он с наслаждением почесал лысину.

– Хорошая книга дороже иного друга.

– Не спорю. Твоя последняя, во всяком случае, мне понравилась. Не такая тоскливая, как твое лицо. Любопытно было прочитать. А то сидишь рядом с человеком, а что он из себя представляет, не знаешь. Так что давай, пиши дальше!

– Я еще за ту книгу с типографией не рассчитался, – с досадой сказал Сирак.

– Разве тираж не раскупили?

– Раскупили. Но доходы прикарманили торговцы, а мне ничего не досталось. Весь в долгах.

– Зато имя!

– Имя с пустыми карманами! Что за прибыль?

– Для человека главное имя. Что еще остается на его могиле?

– Не будем об этом говорить. Человеческая память коротка. Что думать о могиле? Мне бы сейчас расплатиться с долгами, а имя – пусть бы его и не вспоминали.

– А я-то думал, что вы, писатели, деньгу лопатой гребете.

Сирак рассмеялся.

– Какое там лопатой! Издать книгу очень дорого. А читатель покупает только недорогие книги, если он вообще их покупает. У нас в стране мало у кого есть привычка к чтению. Издателям наплевать на авторов, которые приносят им свои произведения. Это те же торговцы, их интересует только прибыль. И платят они автору лишь десять процентов от нее. Так что с одного бырра писатель получает всего десять сантимов, а из этих десяти сантимов сорок процентов платит налог государству. Вот и считай, сколько в конце концов получает автор? От того, что заботы о судьбе писателей нет, страдает отечественная литература.

– Ну и ну! Сплошная обдираловка, – посочувствовал лысый и вернулся к своему столу. Сирак с облегчением вздохнул. Ему до смерти надоел этот жизнерадостный чудак.

Он снова подумал о Себле. Они познакомились два года назад. Помнится, он пришел к директору по какому-то делу. В приемной сидели несколько человек, дожидаясь своей очереди. Себле читала на своем рабочем месте. Увидев Сирака, она улыбнулась ему, как давнему знакомому. На лоб спадали пряди чуть подкрашенных волос, кофейного цвета. Она показалась ему похожей на куклу. Розы, стоявшие на столе, были такие же алые, как ее губы.

От нее исходил чуть приторный, но приятный запах духов. Он спросил:

– Вы всегда читаете на работе?

Она покачала головой:

– Только когда нет работы.

– Вы любите художественную литературу? Почему?

– Так, узнаешь много нового. В романах жизнь совсем не такая, как наяву. Иногда хочется забыться или, вернее, отвлечься от собственной жизни. Я, между прочим, прочла вашу книгу.

– Ну и как? Понравилось?

– Очень. Название удачное – «Исчезнувшая, как тень». Сюжет занимательный. Правильно вы там пишете, что молодость уходит незаметно, как тень. Печально, но что делать! Я согласна, молодость – преходящий сон. Ее бурные чувства, любовь, самоуверенность – лишь временные привилегии. Хоть в книге много смешного, мне было грустно.

– А меня ругали за то, что я будто смакую секс, не больше, – заметил Сирак.

– Хотя бы и так. Только ханжи притворяются, что секса не существует, – сказала она, покачав головой и слегка выпятив нижнюю губу.

– В нем источник жизни, разве не так? – сказал он с дерзкой откровенностью.

Она засмеялась. Он продолжил:

– Все в жизни зарождается в любви. Человеку нужна любовь, как хлеб, вода и воздух. Только представьте, как миллионы людей каждый вечер, каждую ночь ищут любви! Любовь им приносит счастье. И как несчастны те, кто лишен этого светлого чувства и страдает от одиночества! Что же предосудительного в этой теме? Да, я воспеваю любовь.

Она опять засмеялась.

– А когда вы напишете новую книгу?

– Уже начал. Хотите прочесть то, что я уже написал?

– С удовольствием, – не задумываясь ответила Себле.

С этого дня он стал ей давать главы своей новой книги. Она читала с большим интересом, и это заставляло его работать. Иногда ей что-то не нравилось, и она говорила: «Здесь ты просто играешь словами. Ты не понимаешь психологию женщины. Она в этой ситуации поступила бы не так, а иначе…» Откровенность, вот что он ценил в их дружбе.

Сейчас Сирак не мог совладать со своим настроением. Хотелось подняться и бежать неизвестно куда. К ней? Но что он ей скажет? А почему, собственно, ему не увидеть ее сейчас же? «Ее муж изорвал мою рукопись, а я нанесу ему удар прямо в сердце, – говорил Сирак сам себе. – Неужели все это из мести?» В душе возникали сомнения. И однако, почему же она все время является ему? Появляется неожиданно, как залетная птица, и так же исчезает. «Почему я так много думаю о ней?» В душе Сирака звучала грустная мелодия. Она рождается в его сердце или в сердце Себле? Нет, этого ему не понять. «Может, эта мелодия звучит в наших сердцах одновременно?»

Он проехал на такси через площадь Теодороса до старой скотобойни, а оттуда пошел домой пешком. Погода немного улучшилась, солнце нет-нет да и выглянет из-за облаков. Было обеденное время, и все торопились домой. Сирак проголодался и прибавил шагу.

Он прошел мимо лавчонки, где на пороге сидел господин Бырлие. Этот пьянчужка целые дни проводит за швейной машинкой, не разгибаясь, латает старье, чтобы заработать на жизнь. Вечером же, после работы, отправляется бражничать и орать на всю округу свои песни во славу теджа и новой власти. Проходя мимо, Сирак поздоровался с ним.

Навстречу попался хромой нищий Мандефро. Он семенил мелкими шажками, опираясь на палку. «Здравствуйте, учитель», – с почтением поклонился Мандефро, он почему-то считал Сирака учителем.

– Ну, как дела в квартале, Мандефро? – спросил в свою очередь Сирак.

– Реакция разгулялась, – ответил тот не задумываясь.

Сирак дал ему монетку и направился к дому.

– Это мне на пиво, – сказал Мандефро вслед Сираку, а затем закричал: – Реакция будет обезврежена! Красный террор победит!

Мандефро криклив и непоседлив. Тех, кто отказывает ему в милостыне, он клеймит реакционерами. Его считают дурачком – с убогого какой спрос? – и предпочитают не связываться. А то ведь ему слово, а он в ответ десять, да еще на крик. Уж лучше отделаться медяком. Мандефро вечно воюет с мальчишками, которые дразнят его «прогрессистом». Это за то, что он к месту и не к месту сыплет лозунгами. Бедный калека грозит им палкой. Но догнать быстроногих мальчишек не может и потому удовлетворяется злобной руганью.

Сирак свернул с пыльной дороги и, подходя к дому Хаджи, увидел на жестяном заборе надпись, сделанную большими красными буквами: «В ответ на белый – красный террор». Надпись была свежая, краска еще не высохла. Из дома не доносилось ни звука, словно все в нем вымерли.

Неожиданно из-за угла появился слепой нищий, снял шляпу, поклонился. Он узнавал всех жителей квартала не только по голосу, но и по шагам. Сирак подал ему мелочь и хотел идти дальше, но старик остановил его:

– Как здоровье госпожи? Стало ли ей легче?

– Она здорова, – ответил Сирак.

– Да какое там здорова?! Ведь болезнь ее усилилась!

Нищий знал все обо всех. Непонятно, откуда только? Он ничего не выспрашивал, лишь здоровался с каждым, снимая старую соломенную шляпу. Просить милостыню ему не позволяла гордость.

Сирак не успел попрощаться с нищим, как увидел, что на пороге дома маячит высокая фигура Хаджи. Еще издали тот вежливо поклонился Сираку и пригласил его войти в дом.

Сирак остановился в тени, под крышей. Небо наконец очистилось, от облаков, и солнце нещадно палило. Хаджи – темнокожий старик с седыми волосами и прямым носом – напомнил Сираку героя его книги Агафари. Маленькие глазки и большие уши придавали особое сходство. Казалось, с лица его никогда не сходила двусмысленная усмешка.

– Вы получили мое письмо? – спросил Хаджи тонким голосом, прищуривая и без того узкие глаза.

– Да, получил, – ответил Сирак.

– И как же вы рассудили? Скажите, ради аллаха! – Он заискивающе ухмыльнулся. У него были желтые гнилые зубы.

«Потерпите, пока я закончу книгу, которую начал писать здесь, в этом квартале угнетенных и обездоленных. А потом я сам уеду отсюда», – хотел сказать Сирак, но передумал. Что Хаджи понимает в книге? Что ему известно о вдохновении писателя?

– Я не могу подыскать квартиру. Сейчас это довольно сложно, – ответил он.

Хаджи заморгал своими маленькими глазками, словно вот-вот расплачется.

– Вы получаете государственное жалованье семьсот бырров. Неужели не можете найти дом получше? Вам здесь не место. Разве вам приятно видеть меня, старого бедного человека, который стоит на краю могилы и терпит такую нужду? Ради аллаха, освободите мой дом.

– Хаджи, вы знаете о том, где я работаю, какую получаю зарплату, но и мне кое-что известно о вас. Не такой уж вы бедняк. У вас до сих пор остались три лавки. Когда был объявлен декрет о конфискации доходных домов, вы выбрали для себя дом, где сейчас живете. По новому закону вы не имеете права владеть еще одним домом. Вы саботажничаете, Хаджи. Именно такие, как вы, создают трудности с жильем. Из-за этого многие семьи оказались без крова. В последнее время даже стали подселять людей в чужие семьи. Это не жизнь! Ад кромешный! Все чувствуют себя стесненными в перенаселенных квартирах. Возникают скандалы, драки. Вы слышали, что один человек покушался даже на жизнь детей, которых ему подселили. Вот до какого кошмара дошло дело! Я уверен, что вы не станете выгонять нас из своего дома, нам некуда деться.

– О чем вы говорите, Сирак?! Пусть аллах поможет вам!

– Так что же мне делать, Хаджи?

– Ради аллаха, оставьте мой дом.

– Но ведь закон не на вашей стороне.

– Это уж другое дело. Пусть закон вас не волнует.

– Если мы освободим ваш дом, вы все равно не сможете ни сдать его в аренду, ни сами поселиться в нем.

Хаджи беспрестанно моргал. Большие уши его, кажется, стали еще больше. Он на минуту задумался.

– Я решил жениться, – вдруг сказал он.

– Так ведь у вас есть две жены, – удивился Сирак.

– Они уже не могут иметь детей. Этот дом я хочу подарить моей новой жене. Он будет записан на ее имя. Из-за вас я до сих пор этого не сделал. Вы не только мне мешаете, но гневите самого аллаха.

– Каким же это образом?

– Если вы покинете мой дом, я сразу же женюсь и подарю аллаху мое потомство.

– Вы, мусульмане, странный народ. Я не могу прокормить и одну жену. А вы на старости лет готовы взять себе третью.

– У нас все открыто, – улыбнулся Хаджи, обнажив желтые зубы. – А вот ваши дела становятся известны лишь после вашей смерти.

– Какие дела?

– Стоит умереть богатому человеку, сразу выискиваются женщины, претендующие на его наследство. И каждая утверждает, что была супругой покойного. Если бы вы делали все, как мы, по закону, то аллах был бы доволен. Прошу вас, освободите мой дом ради аллаха.

– Уж лучше вы ради аллаха потерпите немного.

– Сколько еще мне терпеть?

– Я начал писать книгу. Подождите, пока я ее закончу.

– Какую еще книгу?

– Я пишу повесть.

– Шутите вы, что ли?

– Да нет же.

Хаджи не мог понять, здоров Сирак или сошел с ума. Он всматривался в него своими маленькими глазками.

– И сколько же времени вы думаете ее писать?

– Может, год, может, два… Не знаю. Как получится, – спокойно ответил Сирак.

– А почему бы вам не писать ее где-то в другом месте?

– Я боюсь, что это отрицательно повлияет на меня. Здесь я начал свою работу, здесь и закончу ее. Потерпите, Хаджи, аллах учит верующих терпению.

Хаджи не мог поверить своим огромным ушам. То ли этот Сирак насмехается над ним, то ли он с ума спятил. Поди разбери, что у этих умников в голове.

Сирак отошел от него на несколько шагов и услышал, как завыла соседская собака. Остановился, размышляя, не зайти ли к соседям прежде, чем идти домой.

Возле самого дома на задних лапах сидела громадная черная собака с умными глазами. Задрав голову, она безудержно выла. На ушах и груди у нее виднелись белые пятнышки. Сирак остановился. Не укусит? Вдруг собака перестала выть и легла перед ним, добродушно завиляв хвостом.

Сирак позвал хозяев. Вышла небольшого роста темнокожая женщина. На ней была ярко-красная косынка. Женщина спросила, что ему надо. Ее пронзительный голос резал ухо так же, как косынка – глаза. Сирак не мог объяснить причину своего прихода, но и уйти так сразу было неловко. Соседка спросила:

– Здорова ли госпожа Цегие?

– Да, здорова.

– Я слышала, что она больна. Заходите в дом, что же вы стоите на солнце?

– Спасибо. Я тороплюсь.

– На таком палящем солнце находиться опасно, – сказала женщина.

– Не беспокойтесь, прошу вас.

– Заходите, пожалуйста. Что привело вас к нам? Может, случилось что?

– Ничего особенного. Я пришел… меня тревожит ваша собака. Почему она всегда воет?

«Жаловаться на собаку? Как глупо. Зачем я говорю все это? Наверняка она сочтет меня сумасшедшим или дураком!» – подумал Сирак и смутился.

Но женщина была смущена больше его.

– Я сама все время переживаю. Собака начинает выть, а я слезы сдержать не могу. Мы так устали от ее воя, что дважды хотели сдать на живодерню. Мы даже бросали ее неподалеку от бойни, а когда возвращались домой автобусом, она уже ждала нас во дворе, сидела и по-прежнему выла. Не знаем, что и делать.

– Я думал, она от голода воет, но вижу, собака сытая и здоровая, – сказал Сирак.

– Не голодна она. Она воет с тех пор, как муж ушел на фронт. Раньше она всегда ждала его с работы и принимала еду только из его рук.

На глазах женщины блеснули слезы. Сираку стало ее жалко. Собака тихо лежала, высунув алый язык. Ее как будто этот разговор не касался. Невыносимо палило солнце, но Сирак не чувствовал жары. Из дома неверными шагами вышел маленький мальчик. Малыш, видно, только-только научился ходить. Он схватил мать за подол и внимательно посмотрел на Сирака.

– Это ваш сын?

– Да. Ему было три месяца, когда его отца забрали в армию, – сказала она, гладя сынишку по голове.

Сирак подхватил малыша на руки и поцеловал. Тот не испугался, прижался к его груди.

– На каком фронте воюет ваш муж? – спросил Сирак.

– Вначале он был на восточном. С боями прошел от Федиса до Джиджиги.

Сирак мысленно увидел гору Кара Мара и ущелье Мардан, где герой защищал свою родину от сомалийских агрессоров.

– Сейчас он на северном фронте, в районе Массауа. Воюет с эритрейскими сепаратистами.

Писатель представил, как Красное море еще больше окрасило свои воды кровью защитников Эфиопии. Трудный путь прошли герои. Он проникся гордостью за них и одновременно почувствовал угрызения совести. Защитники родины каждую минуту рискуют жизнью, а он, никому не нужный писатель, тратит время на пустяки, бездельничает. Ему захотелось встать в их ряды. Он представил, как идет на штурм вражеского укрепления, слышит призыв «Революционная родина или смерть!». В решительную минуту боя судьба сама распорядится, жить ему или умереть.

Сирак почувствовал запах пороха. Услышал пушечные выстрелы и пулеметные очереди. Самолеты на бреющем полете атакуют противника. Ползут танки. Бой в разгаре. Вот упал тяжело раненный солдат. Он просит глоток воды и умоляет товарища положить конец его страданиям. Сирак увидел жестокую правду, судьбу истинных мужчин. «Если бы я мог отобразить эту жизнь!» – подумал он.

– Муж пишет вам?

Женщина ответила не сразу.

– Он прислал только одно письмо через типографию, где раньше работал. И больше вестей от него не было. Вот почему мы все плачем, когда наш Чило Мадер воет от тоски по хозяину.