Текст книги "Загадай желание (СИ)"

Автор книги: Александр Черногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Сирак сидел, низко опустив голову. Молчал. И вдруг сказал:

– Да уж, видно, моя вина. Потому что не было мира в моей душе. Мне кажется, что с сегодняшнего дня я начинаю обретать его…

Он говорил, говорил, а в ушах звучали слова нищего слепого: «Свет человека есть человек…»

ГЛАВА 15

Утреннее солнце было ярким, воздух свежим, небо чистым. Но настроение Сирака не соответствовало этим прекрасным часам.

Выйдя из дома, он не знал, куда идти, не решался сделать то, о чем думал. Однако возвращаться было уже нельзя.

«Если мне действительно хочется мира в семье, то за него надо платить дорогой ценой», – думал Сирак, садясь в такси. Он ехал к мужу Себле. Прямо на работу.

Найти Земене оказалось несложно. Как только он назвал его имя, высокий седой курьер тотчас же взялся его проводить. Сирак глубоко вздохнул и тихо открыл дверь кабинета. Это была огромная комната. Он сразу почувствовал острый свежий запах аэрозольной жидкости, которой утром опрыскали ковер. Путь от двери до стола показался невероятно долгим. Ноги утопали в мягком зеленом ковре. Наконец Сирак добрался до громадного стола, за которым сидел Земене, и его пронзила мысль, что приход сюда бессмыслен и глуп.

Земене поднял глаза от толстой папки и официальным голосом спросил:

– Что вам?

Хотелось извиниться, сослаться на то, что ошибся, и бежать без оглядки. Но вместо этого Сирак назвал свое имя, которое, словно звук колокола, жутко отозвалось в ушах.

– Простите, кто вы?

Сирак назвал себя еще раз.

Земене явно растерялся, но, однако, в прежнем тоне спросил:

– Что случилось?

Бежать было поздно, и, хотя цель прихода самому Сираку все еще казалась не до конца ясной, он уверенно произнес:

– Я пришел поговорить с вами. Может, вспомните меня – ведь именно мою рукопись вы изорвали не так давно. Я не займу много времени. Дело несложное. – Сирак огляделся и попросил разрешения сесть.

Земене выглядел внушительно. Широкий в плечах, рука – львиная лапа. Могучая шея, которую разве что гиена смогла бы одолеть. «Не распотрошил бы он меня, как тогда рукопись», – подумал Сирак и сел на самый краешек стула.

Земене закурил сигарету. Руки его дрожали. Было видно, что ему нелегко справиться с собой. Глубоко затянувшись, он обратился к Сираку:

– Так в чем же состоит ваше дело? Хотите получить возмещение за причиненные убытки?

– Убытки невосполнимы, – ответил Сирак. – Творческая работа не измеряется деньгами. – Краем глаза он заметил на лице Земене вымученную улыбку. – Я пришел говорить не о книге, а о личном вопросе, который касается нас обоих.

– Что может быть общего между нами? – сказал Земене, положив дымящуюся сигарету в хрустальную пепельницу.

– Себле, – только и сказал Сирак.

Земене вскочил со стула:

– Ты грубиян или дурак!

Сираку показалось, что перед ним вырос сам великан Голиаф. Но где взять пращу Давида? Сердце замерло на мгновение.

– Наверное, и то и другое, – ответил Сирак и почувствовал, как по спине текут ручейки холодного пота.

– Что ты хочешь? – раздражаясь все больше, спросил Земене.

– Ничего… Но… – Сирак не закончил, потому что Земене перебил его:

– Посватать мою жену, что ли?

– Выслушайте меня…

– Ты просто бесишь меня! – кричал Земене.

– Послушайте! – сказал Сирак внешне спокойно.

– Я убью тебя! – Земене скрипел от ярости зубами.

– Ваше дело, – ответил Сирак и встал.

– Что тебе до моей жены? – надвинулся Земене на Сирака.

– Мне до всех есть дело, в том числе и до Себле, – ответил Сирак, также надвигаясь на Земене.

Оба в упор смотрели друг на друга.

– Что?! – ревел Земене, и, казалось, глаза его вот-вот вылезут из орбит.

– Если вы не слышали, то я повторяю: мне небезразлична жизнь Себле.

– Ты сумасшедший, что ли?

– Называйте меня как хотите: сумасшедшим, дураком, грубияном, но выслушайте, или я уйду!

Земене ударил по столу огромным кулаком и издал звук, похожий на лошадиный храп. Ярость его не остывала. Он размахнулся и ударил Сирака в подбородок. Тот упал на спину. Разъяренный Земене подбежал к Сираку и уже занес над ним ногу, как вдруг словно опомнился и, склонившись, стал пытаться поднять его. Через некоторое время Сирак пришел в себя. Из рассеченной губы текла кровь.

Увидев, что Сирак открыл глаза, Земене не своим голосом спросил:

– Ну что, жив?

– Жив, – тихо ответил Сирак. У него перед глазами кружились мириады красных звезд. Вытерев кровь на подбородке, он приложил к ране носовой платок и, покачиваясь, встал на ноги.

Земене было стыдно взглянуть ему в глаза.

– Прости меня. Я виноват.

– Ничего. Я тоже виноват, – возразил Сирак. – Не надо было сюда приходить. Хотя при всех обстоятельствах палкой спора не решишь.

Он хотел уйти, но Земене, взяв его за плечо, проговорил:

– Не уходи. Пожалуйста. Давай поговорим.

– Для того я и пришел, – согласился Сирак.

Оба подошли к столу и сели.

– Что ты от меня хочешь? – спросил Земене.

– Я хочу только одного – счастья тебе и Себле, – сказал, вытирая кровь, Сирак. – Больше ничего. Себле добрая, умная женщина. Она нуждается в понимании и признании ее красоты и чистого сердца. Ты, как никто другой, должен это чувствовать. Иначе, поверь мне, ты ее потеряешь. Она не из тех женщин, что любят богатство и роскошь. От мужа ей нужны лишь любовь и понимание. Ведь женщины не вещи. У них свои чувства. А свобода и равенство – это не просто слова. Мы, мужчины, должны это понимать. Если мы не уважаем женщину, то какого уважения мы можем от нее ждать?

Земене закурил новую сигарету. Рассматривая струйку дыма, спросил:

– Вы что, близки?

Сквозь дым было видно, как напряженно вздулись вены у него на висках.

– Да, – ответил Сирак.

Земене закрыл глаза, опустил голову. Сигарета в его руках дрожала. Оба молчали. Земене ничего не понимал. Минуты молчания тянулись, словно годы. Земене с трудом поднял голову и почти простонал:

– Зачем ты рассказываешь все это?

Сираку стало жаль его.

– Я пришел сюда только потому, что хочу видеть вас счастливыми. Только это желание руководило мною. – Сирак взглянул на часы.

Земене встал. Он пытался скрыть мелькнувшие в глазах слезы.

– Что ты за человек, Сирак? – только и мог он сказать в ответ.

– Сумасшедший, дурак, грубиян… Разве этого мало? – улыбнулся Сирак.

– Да, времена переменились. – Земене смотрел в окно.

– Перемен нынче много, это правда, и морали они тоже коснулись. – Сирак протянул руку Земене и, попрощавшись, пошел к двери. Остановился, словно что-то вспомнив: – Кстати, а как ты собирался убить меня?

– В другой раз расскажу, – улыбнулся Земене вымученной улыбкой.

– Ищи дурака, больше ты меня не увидишь, – пошутил Сирак и вышел…

ГЛАВА 16

Сирак оказался наконец на улице, голова у него раскалывалась. Нижняя губа опухла. Сев в первое попавшееся такси, он отправился не на работу, а прямо домой. Меньше всего сейчас Сирак думал о том, что он потерпевший, его радовала моральная победа, которую он одержал в поединке с Земене. «В жизни самое ценное – это правдивость», – думал Сирак.

Жена, увидев его избитым, всполошилась.

– Боже, что случилось! Кто это тебя так? Ты с кем-то поссорился? – запричитала она.

Сирак, не желая осложнять и без того сложные отношения, солгал, сказав, что ушибся о дверцу такси. Он разделся и хотел лечь в постель, но Цегие уже принесла теплую соленую воду и стала прикладывать ему к лицу мокрое полотенце. Предложила даже таблетку аспирина.

Сирак сделал все, как она советовала, потом закутался в одеяло и уснул крепким сном. Солнце уже клонилось к закату, а он все еще спал. Обеспокоенная Цегие решила разбудить его.

Он зевнул и спросил, который час. Было уже пять часов вечера. Сирак заволновался, что так долго проспал. Ведь в три он хотел поговорить с Себле.

– Мне жаль было будить тебя, – заметив его растерянность, сказала жена.

– Да, давно я не спал так, как сегодня.

Увидев, что он потрогал губу, Цегие сказала, что, хотя отечность еще не прошла, рана почти незаметна.

Сирак все еще не чувствовал себя отдохнувшим, ему хотелось спать, но Цегие принесла полную тарелку наперченного мяса с творогом и две бутылки холодного пива. Он съел все. Желудок был переполнен до того, что живот вздулся. Несмотря на икоту, Сирак тут же снова уснул и проспал спокойную ночь без сновидений.

Проснулся он в хорошем настроении, и первая мысль была о Себле. Он пришел к ней на работу веселым. Увидев Сирака, она не смогла скрыть свою радость.

– Где ты пропадал вчера? Целый день я трезвонила тебе по телефону. А ночью все прислушивалась, не воет ли гиена, которая тебя проглотила.

Он придвинул стул, сел рядом. Знакомый запах духов, как обычно, был очень сильным. Сегодня ее лоб показался ему более открытым, а лицо более узким. «Потому наверное, что волосы зачесаны наверх», – подумал Сирак. На Себле была белая в тонкую голубую полоску кофточка и синяя юбка.

Сирак стал рассказывать, почему исчез вчера. Объяснил, зачем поехал к Земене. Потом спросил Себле, как вел себя Земене вчера вечером и сегодня утром. Улыбка на лице Себле, которая только что так ярко сияла, погасла.

– Хорошо, – вымученно ответила она. – Вчера часов в пять он позвал меня прокатиться с ним по дороге в Дебре Зейт. Я даже испугалась. Доехав до церкви святого Иосифа, он свернул к кладбищу. Остановил машину и направился в тень акаций. Я пошла за ним. Спросила: «Разве кто-нибудь умер?» – «Да», – ответил он. «Кто?!» – испугалась я. «Земене… Нет больше Земене, которого ты знала раньше, – сказал он. – Я пришел сюда, чтобы его оплакать». Мне стало страшно. Уж не сошел ли он с ума? – подумала я. И тут он рассказал мне о вашем утреннем разговоре. Я от него тоже ничего не скрыла. «Ох, времена действительно изменились, – сказал он. – Мне кажется, я один остался такой. Во всем виноват я. Теперь нет больше прежнего Земене. Нас ждет другая, лучшая жизнь». Он плакал, просил у меня прощения. Думаю, что от души, – сказала Себле срывающимся голосом.

– Нет ничего неизменного на свете, – ответил Сирак.

Она молчала. Он тоже. Молчание поглотило их обоих. Они взглянули друг на друга. Ее глаза были полны слез.

– Так, значит, между нами все кончено, да? – спросила она. Слезы душили ее.

– Нет, это не конец. Мы начинаем новую жизнь. Я не хочу сказать, что сожалею о том времени, когда мы были вместе. Я всегда буду помнить каждую минуту тех дней, – сказал Сирак, подавляя волнение.

Себле вытерла слезы.

– Я знала и раньше, что нашим отношениям придет конец. Но не думала, что он будет таким. Но это хорошо. Ты открыл мне глаза. Ведь любовь определяется не продолжительностью прожитых вместе лет. Любовь может быть и часом, который не забудешь всю оставшуюся жизнь.

– Да, так устроен наш мир, – сказал Сирак, порываясь встать.

– Ты уже уходишь? – спросила Себле потупившись.

– Но я не говорю тебе «прощай»!

– Разве?

– Как только я закончу первую главу моей книги, я принесу ее тебе, – сказал Сирак.

– А все остальное тоже будешь давать читать? – Она сглотнула слезы.

– Всегда.

– Ну почему ты так торопишься? Давай поговорим немного, – робко попросила она.

– О чем?

– О твоих планах на будущее, – сказала Себле не задумываясь. В ее голосе опять послышались слезы.

– Ох, ну какие планы могут быть у писателя? – Сирак задумался. – У меня нет других планов в жизни, кроме того, чтобы жить. Цель жизни – это сама жизнь. И пусть в этой короткой и прекрасной жизни я не буду иметь дома, как не имел его Авраам, пусть моя могила останется неизвестной, как могила Моисея. Жить, писать, надеяться на будущее и уметь понимать прошлое – вот чего я хочу. Я не буду строить планов не только жизненных, но и творческих. И буду писать, лишь когда возникнет внутренняя потребность. Счастливо! – Сирак стремительно вышел из комнаты, даже не оглянувшись, словно боялся превратиться в соляной столб, как жена Лота. Себле проводила его глазами, полными слез.

ГЛАВА 17

Вернувшись домой после работы, Сирак увидел, что на месте старого стоит красивый новый стол, а рядом новое удобное кресло, обтянутое зеленой кожей.

Все в доме блестело и сверкало. Полы натерты воском, запах которого приятно освежает воздух. Сын уже уснул. «Просто чудеса какие-то!» – удивился Сирак. Цегие хлопотала по дому.

– Откуда мебель? – спросил он.

– Из магазина.

– А деньги? – недоумевал Сирак.

– Это из тех, что я берегла на саван, – ответила Цегие.

– Тебе сообщили, что теперь не будет смерти? – усмехнулся Сирак.

– А разве нынче не объявлена война болезням?! И разве не бывает так, что даже нищий не успевает истратить свои гроши? Надо жить сегодня, – сказала она.

Вошла Вубанчи в красной кофте поверх национального платья с нарядной, вышитой шелком каймой.

– Что это ты так нарядилась? – спросил Сирак. Вубанчи засмущалась.

– Госпожа подарила мне эта платье за то, что я хорошо сдала экзамены. – Она наклонилась, чтобы поцеловать колени хозяину, и Сирак успел поцеловать ее в щеку.

– Носи на здоровье! – сказал он, не переставая удивляться переменам, которые произошли с женой. Обратившись к ней, он похвалил вотт. На этот раз Цегие сама решилась зарезать курицу, потому что все трое мужчин, которые проходили мимо и которых она хотела попросить это сделать, не имели на шее амулетов.

– Наверное, потому так вкусно получилось, что это твоя работа, – пошутил Сирак.

– Но мне было очень страшно, – призналась Цегие.

– Не бойся, не обрушатся несчастья на дом, где женщина зарезала курицу. Все это предрассудки. И страх твой без причины. Человек, постигая свою суть и подчиняя себе природу, сам займет место творца.

– Боже праведный! – произнесла Цегие и перекрестилась.

– Бога сделал сам человек, потому что он слаб телом и оттого подвержен чувству страха, – сказал Сирак.

Цегие снова перекрестилась.

– Умоляю тебя, Цегие, – продолжал Сирак, – перестань креститься. Неужели ты действительно веришь в то, что существует бог-плут, который одних делает здоровыми, других – больными, одних – богатыми, других – бедными, кому-то дарует царство небесное, а кого-то посылает в ад?

Цегие опять перекрестилась и встала.

После ужина (который в этот день, кстати, был подан вовремя) Сирак сел к новому столу, в новое кресло. Он разложил бумагу и показался самому себе похожим на бойца, возвратившегося на поле битвы.

Он боялся, что трудно будет снова браться за тему, которую когда-то начал. Но он ошибся. Перо не хромало. Строки текли словно реки. Мысли рождали одна другую. Горели, словно свечи. Туман уступал место зареву, а зарево – свету. Появился Агафари – как и раньше, посмеиваясь. В руках он держал знамя борьбы с ангелом смерти.

– Хочешь чаю? – спросила Цегие.

– С удовольствием! А который теперь час?

– Двенадцать уже пробило, – услышал он в ответ.

Сирак просидел за работой четыре часа, но не чувствовал ни малейшей усталости. Цегие принесла чай и села рядом. Взглянув на нее, Сирак вдруг словно заново увидел ее красоту, давно им забытую. «Где мир и любовь, там и красота. В жизни так много прекрасного», – подумал он и явственно почувствовал вкус радостей и страданий, которые пережила Цегие.

– Как успехи? – вдруг спросила она мужа.

– В чем? – удивился он.

– Да в твоей работе.

– Все идет хорошо, – ответил Сирак и взял ее за руку.

Она сжала его пальцы и спросила:

– Скоро думаешь закончить?

– Жизнь коротка – творчество бесконечно, – задумчиво сказал Сирак. – Хочешь, я прочту тебе то, что написал?

– Если только ты не устал, – ответила Цегие.

– Любимая работа не может утомить. – Он с удовольствием прихлебывал чай. – Но читать я буду при одном условии: если ты согласишься…

– С чем? – спросила она, привычным жестом поправляя косынку.

– Переписать потом мою рукопись.

– От руки? – удивилась она.

– Да, мне нужны две-три копии…

– Может, ты научишь меня печатать на машинке?

Сирак не поверил своим ушам. Он взял ее за мизинец, как делают дети, когда мирятся, и нежно поцеловал его.

Допив чай, он внимательно посмотрел на Цегие.

– Значит, завтра и начнем?

– Я уже предвкушаю, как буду перепечатывать твою работу! – радостно сказала она.

– Как я счастлив! – Сирак крепко сжал руку Цегие.

А в доме Хаджи Мустафы не затихает праздничное веселье. Там продолжают призывать добрых духов. В доме по соседству старуху мучает сухой кашель. Затих сегодня Чило Мадер. Сирак вспоминает Беккеле. Вот это настоящий человек! Умолк господин Бырлие. «Может, ему принесли наконец заказы, о которых он мечтал?» – подумал Сирак.

Ах, этот остров обездоленных, средоточие трагедий и надежд, этот ад и рай – словом, милый сердцу Квартал Преданий!..

Сирак улыбнулся и начал читать жене свою повесть.

О ЛИТЕРАТУРЕ ЭФИОПИИ

В весеннем, дышащем лесу иногда увидишь странное дерево: на сухом, сморщенном от старости стволе зеленеет упругий молодой побег, древние корни питают новую поросль. Сравнение с таким деревом приходит на ум, когда размышляешь об особенностях эфиопской литературы. Ее истоки теряются в толще времени, в той бесконечной череде поколений, нагромождении человеческих судеб, что составляют историю каждого народа и которые распались бы на безликие атомы, не соединяй их воедино традиции самобытной культуры.

Более полутора тысяч лет назад на африканском побережье Красного моря сформировалось и окрепло государство Аксум, предшественник средневековой империи эфиопов. Его жители вели оживленную торговлю с востоком и западом, отправляли караваны в глубь континента за золотом и благовониями, снаряжали мощные армии против врагов. Но не только воинственностью и коммерческой сметкой славились эти люди. Тесно связанный с эллинистическим миром, Аксум был одной из культурных держав поздней античности. Греки, византийцы, египтяне из Александрии часто посещали его города. Там они видели каменные дома и дворцы выразительной архитектуры, величественные монументы, воздвигнутые в память о деяниях царей. Гостям предлагали изящные изделия местных ремесленников, а за заморский товар платили золотой и серебряной монетой собственной чеканки. Археологические раскопки показывают: эта цивилизация достигла высокого уровня материальной культуры. Развитой была и духовная жизнь аксумитов. Они занимались искусством и литературой. Образованные горожане владели греческим языком, в круг их чтения входили лучшие произведения античности.

Такое знакомство поощряло собственное творчество. Для геэза – языка древнего Аксума – была приспособлена письменность, некогда занесенная в страну переселенцами из Аравии. До нашего времени сохранились лишь случайные остатки несомненно богатой литературы той эпохи – всего несколько надписей на гранитных стелах и песчаниковой плите, служившей спинкой трона. Составленные на геэзе и на греческом, они повествуют о военных успехах аксумских царей, державших соседние народы в повиновении. История эфиопской литературы начинается с немногословных письмен.

В IV веке аксумиты восприняли христианство. Появляются переводы с греческого из Библии, других богословских сочинений, житий святых, по образцу которых составляются собственные святцы. Ни одной книги аксумской поры нам не дано увидеть воочию – лишь надписи на камнях выдерживают бремя тысячелетий. Книги погибли, но самое ценное творение древности – литературный геэз – оказалось неподвластно времени. Совершенствуясь и обогащаясь, он стал основой средневековой литературы.

Государству аксумитов не суждена была долгая жизнь. В VII веке на Аравийском полуострове возник и в дальнейшем широко распространился ислам. С этого времени христианский Аксум стал быстро клониться к упадку. Мусульмане перехватили красноморскую торговлю, благодаря которой он процветал. Набеги кочевников – беджа – довершили губительный процесс. Аксумское царство перестало существовать. Однако государственность эфиопов не погибла. Ее центр сместился на юг, дальше от моря. Там, среди гор и лесов, в уединенном забвении теплился огонек самобытной культуры. Народу Эфиопии предстояло создать новую мощную империю. Это произошло в конце XIII века, когда в результате упорной междинастической борьбы к власти пришли цари, возводящие свою родословную к легендарному библейскому владыке Соломону.

Претензии на богоизбранность требовали солидного идеологического обоснования. Тут-то и сыграла свою роль литература. В начале XIV века появляется «Слава царей», занимающая выдающееся место в культурном наследии эфиопов. Это произведение состоит из разнородного материала (отрывки из Библии, апокрифические сказания, пророчества, высказывания церковных авторитетов, генеалогия царей и т. д.), который группируется вокруг основанного на библейском эпизоде рассказа о посещении царицей Савской, владычицей Эфиопии, Иерусалима и о ее встрече с царем Соломоном.

Миф о «богоизбранности» царствующей династии дал толчок к созданию в XVII веке еще одного произведения, по своему пафосу близкого «Славе царей». Речь идет о небольшом по объему, однако весьма любопытном сочинении – «Богатство царей». В фантастическом свете оно излагает путь «соломонидов» к власти.

Христианская Эфиопия, после падения Аксума оттесненная в глубь труднопроходимого нагорья, оказалась в изоляции от единоверных ей стран. Тем не менее обмен духовными ценностями с ними не прекращался. Произведения мировой христианской книжности окольным путем достигали Эфиопии. Посредником в этом стал язык, привычно ассоциирующийся с мусульманством, – арабский. Как некогда греческий, он служил средством общения с другими народами. С арабского на геэз переводились сочинения христиан и нехристиан.

Средневековая книжность активно использовалась правящими кругами в своих целях. Идеологическая заданность, подчиненность государственным интересам, как их понимали императоры и высшее духовенство, – яркая черта литературы на геэзе. Ее национальное своеобразие не проявляется столь отчетливо, как в произведениях современных авторов. Оно как бы затушевывается общими для уроженцев разных стран идеями (в данном случае христианскими), принципами отношения к действительности, нравственными приоритетами, нормами книжного стиля, устоявшейся символикой, нарочито архаичным языком (геэз вышел из живого употребления к X веку) – всем тем, что формирует мировосприятие человека феодальной эпохи. Литература Эфиопии являлась частью мировой христианской литературы. Это определило ее идейно-тематическое содержание и жанровый состав. Богословие и историография – в этих двух областях умственной деятельности более всего проявлялись таланты эфиопских книжников.

Эфиоп, трудившийся над созданием рукописи, всегда был человеком религиозным. Грамотой владели лишь представители духовенства, монахи. Мирянин редко умел читать и писать. Литература и искусство, неотделимые от религии, развивались прежде всего в монастырях, часто расположенных далеко: в горах, в пустынных местностях – там, где меньше опасности подвергнуться нападению врагов. Уединившись в кельях, при свете лучины или свечи ученые монахи создавали свои произведения. В скрипториях кожемяки и дубильщики выделывали тонкий пергамент, чернильных дел мастера, подобно алхимикам, колдовали над смесями – у каждого свой рецепт. По буковке нанести особой кистью слова на пергамент – работа кропотливая, требующая терпения и умения. Ее доверяли самым опытным переписчикам. Эти люди не имели права ошибаться, неловкое движение руки могло испортить лист дорогостоящего пергамента. Некоторые умельцы достигали замечательного мастерства в своем ремесле. Примером тому хронограф, названный «Книгой просяного зерна». Это название – дань признательности искусству переписчика, который словно рассыпал по страницам зернышки проса.

Из сочинений, обслуживавших нужды церкви, в литературном отношении наиболее интересны, пожалуй, жития святых. Как отмечалось, переводные агиографические произведения появились в Аксуме. Однако расцвет жанра в эфиопской литературе приходится на XV—XVIII века. Это связано с усилением монастырской колонизации земель (чему способствовали успешные завоевательные походы императоров в южные области Эфиопского нагорья) и соперничеством между различными монашескими конгрегациями. Каждый монастырь был заинтересован в создании жития собственного святого, так как это увеличивало его известность и влияние. По форме каждое житие соответствовало сложившемуся трафарету. Как правило, оно начиналось с хвалы господу, затем рассказывало о юных годах святого, пробуждении его интереса к религии, отречении от мирской жизни, аскетических подвигах, борьбе за чистоту веры и, наконец, смерти, нередко мученической. Важное место отводилось перечислению чудес, якобы совершенных святым, – ведь именно такие деяния возвеличивали его над простыми смертными.

В зависимости от того, чью точку зрения выражал автор, внешне единообразная форма произведения наполнялась специфическим содержанием. Жития предназначались для проповедей в церквах, но проповедей не столько христианского учения в целом (эфиопы исповедуют христианство александрийского толка, которое часто в научной литературе называют монофизитством), сколько принципов одного из его направлений.

В XV веке, в царствование императора Зара Якоба, энергичного реформатора, железной рукой подавлявшего смуты и ереси, с арабского языка был переведен «Синаксарь». В нем перечислялись имена иностранных святых, которых следовало поминать в определенные дни. В этот месяцеслов были также включены краткие жития избранных местных святых. Официальный житийный свод, обязательный для всех, должен был умерить рвение этнографов, принадлежащих к враждующим группировкам монахов.

Население эфиопской империи не было однородным по этническому составу. Оно состояло из многих народностей, говоривших на разных языках и имевших собственные традиции культуры. Границы феодального государства менялись в зависимости от успехов или неудач завоевательной политики царей. Бывали времена, когда пределы империи сильно расширялись, охватывая земли соседних мусульманских княжеств и кочевых «языческих» народов; случалось, враги брали верх и само существование независимой Эфиопии подвергалось опасности. Крупные феодалы лишь номинально признавали центральную царскую власть, страна страдала от раздробленности. Однако жители исконно эфиопских областей, таких, как Тигре, Годжам, Амхара, Шоа, и других, осознавали общность своей исторической судьбы. Их объединяло патриотическое чувство принадлежности к единой родине – Эфиопии. Это нашло отражение в средневековой историографии, знаменитых царских хрониках.

Древнейшим из известных является «Сказание о походе царя Амда Сиона». Оно повествует о событиях XIV столетия, когда под водительством императора Амда Сиона эфиопы разгромили мусульман на юге и в несколько раз увеличили территорию своего государства. Автора «Сказания» воодушевляет идея великого предназначения, выпавшего на долю Эфиопии, оплота христианства в этом районе мира. Национальное самосознание, питавшее эфиопскую историографическую традицию, неотделимо от пафоса священной борьбы с «неверными». Иного и не могло быть у народа, находившегося во враждебном идеологическом окружении. Противодействию двух религий – христианства и ислама – страна обязана многими крутыми поворотами своей истории. Создание царских хроник на геэз продолжалось до конца XIX века. В русле этой традиции появились сочинения, обладающие высокими литературными достоинствами.

Впечатление о литературе прошлых веков не будет полным, если обойти молчанием оригинальный жанр поэзии – кыне, составляющий важный элемент национальной культуры эфиопов. Сочинитель кыне должен обладать чутким слухом к слову, уметь различать его тончайшие смысловые оттенки, обыгрывать созвучия, использовать иносказание. Цель – создание такого поэтического контекста, в котором за внешним, понятным непосвященным смыслом (так называемым «воском») скрывалось бы «золото», доступное лишь изощренным знатокам. Основам стихосложения кыне годами учили в монастырских школах. По-настоящему образованным человеком считался тот, кто из-под слоя словесного «воска» был способен извлечь крупицы драгоценной мудрости – без глубокого знания родной культуры, без начитанности это невозможно.

Старинные книги писались на мертвом геэзе, которым основная масса населения империи не владела. Это отнюдь не значит, что литература была чужда народу, создавалась, как выразился один исследователь, «келией для келий». Она широко использовалась в богослужебных и проповеднических целях. Грамотные священники пересказывали пастве содержание религиозных трактатов, царских хроник. Литература обогащала духовную жизнь общества, поднимала его интеллектуальный уровень. В свою очередь книжность была открыта благотворному влиянию со стороны устного народного творчества. Это влияние выражалось в том, что фольклорные сюжеты, народное мышление проникали в письменные произведения. Под воздействием живых говоров менялся язык литературы. Постепенно живой амхарский язык вытеснял из литературы геэз. С конца XIX века геэз окончательно вышел из литературного употребления.

* * *

Новая эфиопская литература – явление последних нескольких десятилетий. Ее развитие обусловлено переменами в социально-экономическом положении страны, вызванными распадом феодальной системы, укреплением буржуазных отношений. В конце XIX века Эфиопия стала объектом империалистических посягательств. Ценой самоотверженной борьбы и больших жертв ее народу удалось избежать прямого колониального порабощения европейскими державами. Но и в этом случае для традиционной культуры, длительное время существовавшей обособленно, не подвергавшейся сильным воздействиям со стороны, вхождение в «большой мир», живущий по более сложным законам, чревато драматическими последствиями. Тесное переплетение феодальной архаики и примет нового, буржуазного уклада – результат такого контакта.

Литература XX века преодолевает ограничения средневекового канона, наполняется иным, соответствующим духу времени содержанием, происходит смена жанровых форм. Литература еще зависит от предшествующей традиции, тяготеет к ней, однако внутреннее перерождение уже началось и связано прежде всего со становлением подлинной художественности.

Отношение писателя к своему творчеству принципиально меняется. Он осознает право на художественный вымысел, что не было свойственно средневековому сочинителю. Психологически перестроиться помогло знакомство с произведениями европейских писателей. В 1908 году появляется «История, рожденная сердцем» Афэворка Гэбрэ Иесуса, первое на амхарском языке произведение с вымышленным сюжетом. Само название книги (по-амхарски «Либб воллэд тарик») прозвучало как манифест новой литературы. Характерно, что в дальнейшем оно приобрело значение термина, им стали определять жанр романа. В последующие четверть века развитие национальной словесности связано с именем Хируя Вольде Селассие, автора многочисленных работ, среди которых выделяются повесть «Мысли сердца» (1931) и роман «Новый мир» (1933). Наиболее плодотворный период эфиопской литературы начинается во второй половине 40-х годов, после перерыва, вызванного агрессией итальянских фашистов.