Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
IV
Веселов очнулся от запаха табачного дыма. Нет, то был не привычный запах «моршанки», горький и едкий, будто чад от подгоревшей солдатской портянки. То был тонкий ароматный запах хорошего табака, и он, этот приятный, но чужой и незнакомый запах, ударил в нос разведчика, заставил его быстро раскрыть глаза.
На толстом поваленном дереве сидел... немец. Он был близко, почти рядом, и через кисейную ткань полумрака Веселов отчетливо видел узкие белые офицерские погоны, видел тяжелую уродливую кобуру, что сползла немцу на самый живот, видел фуражку с высокой тульей и козырьком, опущенным низко на лоб. И еще видел сигарету. Незнакомая, тонкая и длинная, она скупо дымилась в зубах офицера, а сам офицер уперся локтями в колени, положил голову на ладони и, казалось, спал.
Какое-то время Веселов лежал неподвижно, не понимая, где он и что с ним. Почему он один? Откуда взялся этот немец? Пленный? Тогда почему он, Веселов, лежит на земле? Заснул? Заснул на посту?!
Разведчик дрожащими руками ощупал вокруг себя землю. Автомата нигде не было. Не было в чехле и финки.
Тело Веселова обмякло. Значит, он сам в плену! Только... когда и где они схватили его? Где и когда?
Веселов прикрыл глаза, страдальчески наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что же все-таки с ним случилось. Но в голове было пусто. Только сверлил мозг острый, пронзительный звон, да резкими, болезненными толчками била в висок кровь.
«Плен... Неужели действительно плен?»
Веселов вздрогнул, почувствовав, как что-то холодное и мокрое коснулось его губ, и резко раскрыл глаза. Перед ним, с фляжкой в руках, стоял немец.
– Пей, товарищ, – тихо, по-русски, сказал он. – Слышишь? Пей. Станет лучше...
На миг Веселов замер. Нет, его удивило не то, что немец заговорил на русском языке, заговорил по-человечески просто и сердечно. Удивил голос немца. Был он очень знакомый, уже когда-то слышанный. Но где и когда?
«Глупости, показалось... – еще раз скользнув взглядом по чужому лицу, оборвал самого себя Веселов. – Не мог ты видеть этой зеленой гадины. Не мог! Просто – галлюцинация...»
– Пей, товарищ...
«Ч-что? Т-товарищ?!» – Гнев обжег сердце разведчика. Он стремительно рванулся, вскочил и...
Невыносимая боль в ногах свалила его на землю. Во рту хрустнул раскрошившийся зуб, перед глазами поплыли черные круги.
– О, майн гот! – испуганно воскликнул немец, и в тот же момент Веселов снова почувствовал на губах влажный холодок.
Стиснув зубы, Веселов молчал. Густой, терпкий запах коньяка кружил ему голову. Хотелось оттолкнуть фляжку, оттолкнуть, задушить немца, которому, наверное, было приятно мучить его, Веселова, но сил не хватало даже на то, чтобы пошевелить пальцем. А назойливый немец настойчиво бубнил и бубнил у самого уха:
– Товарищ, слышишь? Пей!
И, выплюнув кусочки зуба и кровь, Веселов большими глотками выпил терпкую, душистую влагу. Выпил и через минуту почувствовал, что мучительный звон в ушах оборвался, боль в ногах притупилась, ожил мозг. В одно какое-то мгновение он вспомнил все: и посвист ветра в стропах парашюта, и сухой треск трассирующих пуль, что разрывали, дырявили шелк, и запах свежих сосновых досок, и запах солидола, и дикий, предсмертный крик немца, и еле уловимое тиканье заведенных магнитных мин, и наконец – голос немца-парламентера.
Веселов долго и внимательно смотрел в глаза офицеру, который все еще стоял перед ним с пустой флягой в руках. «Тот? Неужели действительно тот? А может, все это сон? Может, ничего не было: ни выстрелов, ни бомб, ни огненного смерча, ни немца-парламентера? Нет! Все было! И немец тот вот, передо мной».
Будто разгадав мысли разведчика, офицер скупо улыбнулся и заговорил вновь:
– Как видите, я принял ваши условия. Почему? Не знаю. Кажется, я в ту минуту подумал, что всякие переговоры напрасны, что я имею дело с русским фанатиком, с одним из тех, кого у вас называют героями.
Теперь улыбнулся Веселов. Но промолчал. Немец же продолжал:
– ...И, признаюсь, мне стало страшно. Не думайте, что я трус. Нет. И все же мне стало страшно. Я бросил все и ушел...
Веселов снова усмехнулся. Немец смутился и удивленно спросил:
– Вам... смешно?!
– Нет. Я просто все еще не могу понять, кто же из нас у кого в плену?
– А-а, – воскликнул немец, и лицо его посветлело. – Кажется, оба. Оба мы в плену у судьбы.
Он сел на поваленную ель, достал сигареты и одну протянул Веселову.
Закурили. Помолчали. Первым, внимательно глядя на разведчика, снова заговорил немец:
– Как вам удалось выбраться с территории авиабазы? На постах – тридцать шесть часовых. Кроме того, шесть дежурных пулеметов, три линии колючей проволоки под током высокого напряжения, наконец – минное поле. Как смогли вы через все это пройти?
– Не знаю. Просто мне вдруг очень захотелось жить... – Веселов осторожно сел, пощупал руками распухшие ноги и спросил: – Я ранен?
Офицер отрицательно покачал головой.
– Где вы меня нашли?
– Тут, – похлопал немец рукой по шершавому стволу ели. – Под этим вот деревом. Случайно. Когда вокруг все стихло, мне вдруг очень захотелось увидеть, что осталось от моих складов.
Веселов посмотрел на ель, потом на офицера и только теперь заметил, что ель подвешена на толстых кольях, и что лицо у немца очень потное.
«Зачем ему понадобилось вытаскивать меня из-под этого дерева? – подумал Веселов, наблюдая за офицером. – Как русский пленный я теперь ему не нужен. Это факт».
Офицер сел рядом с Веселовым и, оглянувшись, взволнованно заговорил:
– Я уверен, что вы прилетели сюда не один. Где-то вас ждут товарищи. Скажите, где они, и я помогу вам до них дойти. Я сильный. Я буду вас нести.
Веселов бросил на немца подозрительный взгляд, глаза его сузились и похолодели. Немец это заметил.
– Не беспокойтесь. Если бы я хотел выдать вас, я давно бы это сделал.
Веселов злобно сверкнул глазами, намереваясь что-то сказать, но немец оборвал его:
– Не шумите. У нас нет времени для спора. Слышите? Это эсэсовцы окружают лес.
– Что-о?!
Превозмогая боль, Веселов стал на колени, навалился грудью на вывернутую взрывом ель, прислушался.
Из-за черных опаленных кустов, где тускло желтели огромные свежие котлованы, долетал приглушенный рокот моторов.
– Теперь верите мне? – подбегая, спросил немец. – Спешите! Вот ваше оружие – и бежим!
Веселов колебался. Он понимал, что ему действительно нечего бояться этого немца, и все же...
Где-то близко, на окраине леса, грохнул артиллерийский залп. Тяжелые снаряды разорвались далеко в лесу. Эти взрывы вынудили Веселова действовать. Он поспешно сунул в чехол финку, повесил на шею автомат, посмотрел на немца. Тот терпеливо ждал.
– У меня нет карты. Все осталось там, – кивнул разведчик в сторону желтых котлованов, над которыми курился не то редкий туман, не то легкий дымок.
– Вот вам моя карта. Только быстрей! Уже скоро пять, и тогда будет...
Новый артиллерийский залп заглушил конец фразы немецкого офицера. Веселов растерянно оглянулся, попробовал встать и снова тяжело лег грудью на ствол ели.
– Не могу идти, – облизнув пересохшие губы, прохрипел он.
– Я же вам сказал, что буду нести! – разозлился немец.
Он присел, и Веселов, смущенно оглядевшись по сторонам, словно боясь, что кто-то увидит и осудит его поступок, обнял немца за шею...
V
– Товарищ капитан, немцы!
Кремнев и Галькевич мгновенно выскочили из пуньки.
Уже хорошо рассвело, и одинокую зеленую фигуру немца на фоне желтой травы все увидели сразу. Немец, кажется, был навеселе. Он шел, качаясь и спотыкаясь, и... тащил за собой не то сани, не то какую-то низенькую коляску – что именно, разглядеть не удавалось, так как из травы были видны только оглобли.
Кремнев опустил бинокль, недоуменно переглянулся с Галькевичем, потом спросил у Шаповалова!
– Один?
– Пока один, товарищ капитан. Взять?
– Подождем. Посмотрим, что он будет делать дальше.
А немец тем временем шел и шел по высокой траве, упрямо тащил за собой свой невидимый, загадочный воз. До него уже было метров двести, не больше. Лес, из которого немец вышел несколько минут назад, теперь остался далеко за его спиной, но оттуда пока что больше никто не появлялся. Только где-то в глубине зеленой глухомани редко рвались мины.
Неожиданно немец остановился, огляделся и – присел в траве. Какое-то мгновение, и не одна, а уже две человеческие фигуры раскачивались над бурьяном. Второй человек был такой же, как и первый, рослый, и так же, как и первый, плохо держался на ногах. И только одет он был по-другому. На нем была гимнастерка русского военного покроя, а на груди – автомат ППШ.
– Товарищ капитан, так это же наш Веселов! – удивленно прошептал острый на глаз Аимбетов.
– Он, – подтвердил Галькевич. – Вот только не понимаю, зачем ему вся эта комедия?
– Тут что-то не то, – озабоченно нахмурился Кремнев. – Надо сейчас же взять немца.
– Разрешите нам с Ахметом, – прошептал Шаповалов.
Кремнев кивнул головой, и разведчики исчезли в траве.
Потянулись долгие минуты. Веселов и немец снова опустились в траву и теперь виднелись только их головы. И даже не головы, а головные уборы: высокая немецкая офицерская фуражка и русская солдатская шапка-ушанка.
Вдруг фуражка беспокойно зашевелилась, поднялась выше, еще выше, и вот уже над нею забелели поднятые вверх руки.
– Взяли! – с облегчением вздохнул Кремнев.
Будто торопясь подтвердить слова командира, из травы вынырнула вертлявая фигура Шаповалова. Рослый, широкоплечий немец, кажется, удивился, увидев перед собой невысокого юношу, голова которого едва доставала до его плеча, но рук все же не опустил и не шевельнулся даже тогда, когда невзрачный с виду разведчик бесцеремонно забрал пистолет из его офицерской кобуры. И только получив приказ следовать вперед, он послушно двинулся с места и тяжелой походкой направился к пуне.
Немец, видимо, понял, что откуда-то из травы или через щели в стене пуньки за ним наблюдают десятки, а может, и сотни пар чужих глаз, и старался идти как можно спокойнее. И все же вздрогнул, когда перед ним, будто из-под земли, вырос человек с биноклем и автоматом на груди. Немецкий офицер растерянно посмотрел на человека, словно старался разгадать его намерение, потом козырнул и, старательно выговаривая каждое слово, доложил:
– Генрих фон Мюллер, инженер отдельного строительного батальона. – Растерянно улыбнувшись, попросил: – Если, можно, дайте глоток воды...
VI
Через час, приказав Шаповалову лично охранять пленного майора, Кремнев и Галькевич вышли из пуньки. У колодца они задержались, и Кремнев, внимательно поглядев в глаза Галькевичу, вдруг спросил:
– Ну, так что будем делать с «фоном»?
– Ты командир, ты и решай, – помолчав, уклонился от прямого ответа лейтенант.
– А если бы решать пришлось тебе?
– Мне? – переспросил Галькевич, и из его глаз будто дохнуло холодом. – Расстрелял бы. А что еще делать с фашистом?
– Ты что, всех немцев, надевших военную форму, фашистами считаешь? – сдержанно усмехнулся Кремнев. – А где же тогда немцы-рабочие, немцы-крестьяне, наконец – немцы-коммунисты?
– В братских могилах! За решетками! В концлагерях!
– Все?!
Галькевич холодно посмотрел на Кремнева и замолчал. Кремнев положил на плечо ему руку, вздохнул:
– Да, брат, честные немцы за решетками, в братских могилах, – произнес он тихо. – Но… есть же кое-кто из них и тут, в окопах?
– Есть! И стреляют в нас с тобой, – мрачно ответил Галькевич.
Кремнев обхватил руками мокрую бадью и, напившись холодной, как лед, воды, сказал:
– Идем к Веселову.
Веселов лежал под молодой яблоней-дичкой. Ему было худо. Искалеченные ноги распухли и посинели, он уже совершенно не мог ими пошевелить. Рядом с ним, с фляжкой в руках, сидел Аимбетов. Тут же, под яблоней, стоял старый передок от телеги – «карета», на которой и привез разведчика майор фон Мюллер.
– Оставьте нас, Аимбетов, – приказал Кремнев.
Аимбетов положил на грудь Веселова мокрую флягу, молча встал и пошел прочь. Кремнев сел на его место, посмотрел на оголенные ноги Веселова. Сердце заныло от боли. Боже мой! Как могло такое случиться?! И что теперь нам делать с тобой, Петр Веселов? Как помочь тебе?
– Оставьте меня тут, в пуньке, – тихо попросил Веселов. – Неделю-другую полежу, а там и догоню вас... Вода тут есть, немного сухарей дадите, и проживу... Немцы, может, сюда и не дойдут...
«Нет, Петр Андреевич, немцы тут будут скоро, возможно, завтра», – с горечью подумал Кремнев, но вслух бодро сказал:
– Ты не волнуйся. В крайнем случае мы вызовем сюда самолет, и он отвезет тебя на Большую землю, в госпиталь.
«Нет, товарищ капитан, сюда немцы придут раньше, чем прилетит твой самолет», – в свою очередь подумал Веселов, но вслух не сказал ничего. Только слегка улыбнулся да, чтобы не застонать от боли, сжал зубы и закрыл глаза.
– Мы хотели поговорить с тобой, Веселов, – осторожно дотронувшись рукой до горячей руки разведчика, нарушил молчание Кремнев. – Расскажи, если можешь, что с тобой случилось, где ты встретился с этим немцем.
Веселов открыл глаза, приподнялся на локтях и, внимательно посмотрев в глаза командиру, тревожно спросил:
– Немец... где?
– Тут. В пуньке. Ты лежи, лежи, не волнуйся.
– А я испугался... – Веселов лег, глотнул из фляжки холодной воды, заговорил: – Рассказывать нечего... Склад с боеприпасами взорвал... Случайно... Ветром занесло туда мой парашют... Подложил под бомбы две мины, а сам ходу... Да, видно, не слишком далеко ушел… Взрывом вырвало с корнем ель, и прихватила она мои ноги... Немец, майор этот, спас... Он и сюда меня приволок... Сначала на плечах нес, потом на лесной дороге разбитая телега попалась, так он передок снял и коляску соорудил... Вот и все...
Веселов еще раз жадно глотнул из фляги и снова закрыл глаза. Было видно, что он очень устал, что ему трудно дается каждое слово, и Кремнев, кивнув головой Галькевичу, встал. Но Веселов задержал его.
– Подождите... Еще минутку... Язык... непослушный какой-то... Да он и в доброе время не очень-то слушался меня... – Веселов натужно улыбнулся и вдруг горячо заговорил: – Товарищ капитан, просьба у меня к вам, последняя. Немца... не трогайте. Сможете – отправьте за фронт, а нет – отпустите. Слышите, товарищ капитан? Не трогайте его!
Кремнев снова внимательно посмотрел на Галькевича. Тот стоял, глядя куда-то в поле, где, примостившись на голой вершине дуба, золотой пучеглазой совой сидело солнце.
– Это моя последняя просьба, – передохнув, повторил Веселов. – Сердцем чую, не враг он нам...
– Хорошо, мы подумаем, – осторожно пожав горячую руку разведчика, ответил Кремнев. – Надеюсь, что нам удастся его перебросить за фронт. Может, вместе и полетите туда.
Кремнев встал, подозвал радиста и продиктовал ему текст радиограммы:
«Нами взорван склад. Уничтожено двадцать пять тысяч авиабомб разного веса, сто пятьдесят тысяч зенитных снарядов и весь охранный батальон в составе пятисот двадцати человек, среди них – двадцать четыре офицера. Наши потери – один тяжелораненый. В плен захвачен командир...»
На миг Кремнев запнулся, подумал и приказал:
– Последнюю фразу вычеркни. Вместо нее запиши:
«Срочно вышлите самолет в район Лесничовки»
VII
Радиограмма полетела в эфир ровно в 13.00, а в 14.20 на заброшенном поле, близ колодца, разорвался первый артиллерийский снаряд. Осколком перебило колодезный журавль и, как серпом, срезало молодую яблоню-дичку, под которой лежал Веселов.
Веселов лежал без сознания и взрыва не слышал. Не слышал он и того, как Галькевич, только что вернувшийся из разведки, сказал Кремневу:
– Группа немецких автоматчиков, человек тридцать, движется к нашему хутору. Судя по всему – разведчики. Продвигаются очень осторожно, но через час могут быть здесь. Кроме того, на лесных дорогах слышен рокот моторов. Я лично видел легкий бронетранспортер.
– Но часа через два тут будет наш самолет! – оборвал лейтенанта Кремнев.
– Товарищ капитан! У нас не хватит сил, чтобы задержать фашистов даже на полчаса, – возразил Галькевич. – Самое верное, не медля ни минуты, покинуть Лесничовку, а если удастся, то и этот лес.
Кремнев бросил на лейтенанта недовольный взгляд, задумался. Он к сам понимал, что группу надо немедленно выводить из леса куда-то в другое, более надежное место. Но... что будет с Веселовым, если они не дождутся самолета и не отправят его в госпиталь? Ведь у парня гангрена!.. Нет, нельзя отступать! Надо дождаться самолета. Надо задержать немцев в лесу. Внезапно обстрелять разведчиков. Они залягут, начнут окапываться, поджидая свои основные силы...
Кремнев поднял голову, сказал Галькевичу все, что думал.
– Нам запрещено выявлять себя, – осторожно напомнил Галькевич. – Это может окончиться катастрофой для всей группы.
– Чепуха! – неожиданно взорвался Кремнев. – Выявим себя и – исчезнем. Тем более, что, по сведениям Мюллера, каратели окружают не горстку разведчиков, а советский авиадесант. Это правда, иначе немцы не бросили бы против нас артиллерию, броневики и не были бы так осмотрительны в своих действиях. Я уверен, что они сначала блокируют лес, а уже потом предпримут более активные действия. В подобных ситуациях немец осторожен.
Лейтенант внимательно посмотрел на командира, помолчал и ответил:
– Ну что ж, попробуем задержать. Но повторяю: рисковать всей группой нельзя. Хватит шести человек, три группы по два автоматчика.
– Это правильно, – охотно согласился Кремнев. – И я поведу людей сам. А вы ждите самолет. Вместе с Веселовым отправите за линию фронта и пленного.
– А может, лучше идти мне? – сдержанно возразил Галькевич. – Я предвидел ваше решение и выбрал место, где лучше встретить фашистов. В километрах двух в лесу есть глубокий овраг, который пересекает им дорогу. Вот на берегу этого оврага...
– Выполняйте приказ, – оборвал лейтенанта Кремнев. – Сигнал нашего отхода... Нет, сигнал мы можем не заметить и не услышать. А потому, как только самолет появится в воздухе – пришлете связного. Сигнал для посадки самолета – костер в центре поля.
– Слушаюсь, товарищ капитан!
Кремнев, Шаповалов, Кузнецов, Бондаренко, Крючок и Бузун исчезли в лесу.
Оставшись на хуторе за командира, Галькевич приказал Аимбетову и Яскевичу сложить в центре поля костер, а остальным, кроме радиста, вести круговое наблюдение за лесом и небом, чтобы своевременно зажечь костер.
Сам направился в пуньку.
Фон Мюллер безмятежно спал на соломе.
«Гад! Словно к теще в гости пожаловал! – взглянув на спокойное лицо майора, неприязненно подумал Галькевич. – И на кой только черт он там нужен? Ягненком прикинулся, а сам, небось, волчище матерый!»
Чтобы не видеть ненавистного фрица, Галькевич покинул пуньку и уселся на плоский камень у колодца. Отсюда ему хорошо было видно все: и окружающий Лесничовку лес, и покрытое редкими тучами небо, и, главное, пунька: «фону» он не доверял и ждал от него любой каверзы.
А еще – он чутко прислушивался. Прошло уже около часа, как Кремнев увел навстречу немцам своих разведчиков, а выстрелов все еще не было слышно.
«Неужели разминулись?» – беспокойно думал Галькевич, и чем тише было вокруг, тем тревожней становилось у него на сердце.
Но вот, как-то сразу, в одно какое-то мгновение, ударило несколько автоматов, и Галькевич облегченно вздохнул: наконец-то! Он посмотрел на часы.
Было без десяти минут четыре. Еще немного, и самолет будет тут!..
Галькевич начал сворачивать цигарку и вдруг вздрогнул. Перед ним, с листком бумаги в руках стоял радист.
– Летит?! – бросив цигарку, вскочил лейтенант.
Радист молча протянул ему радиограмму. Галькевич впился глазами в скупые слова и бессильно опустил руки. «Сбили, – тяжким молотом стучала в висках кровь. – Сбили над передним краем...»
Судорожно скомкав бумагу, лейтенант сунул ее в карман и глухо сказал:
– Скажи Аимбетову, пусть бежит к капитану. Отходим...
VIII
Всю ночь шли на запад разведчики. Шли напрямую, по бездорожью, неся на самодельных носилках раненого Веселова.
Спешили. И не потому, что это был самый верный путь к намеченной цели. Наоборот. Шли сюда только потому, что больше идти было некуда. Каратели окружили лес, со всех сторон палили пушки, наугад посылая снаряды в хмурую молчаливую глухомань, и только тут, на западе, на узком участке, еще было тихо. Тут лежало болото, знаменитый Гиблый Кут. В этом болоте, на каком-нибудь островке, Кремнев и надеялся переждать блокаду. В конце концов постреляют каратели, прочешут автоматами лес, да и успокоятся.
Начинало светать, когда лес внезапно оборвался и разведчики очутились на краю крутого, хотя и не очень высокого обрыва, увидели перед собой болото, к которому так спешили. И такой могильной тоской вдруг дохнуло на людей из глубины этого мертвого простора, где рос только тростник да торчали чахлые деревца, что все невольно полезли в карманы за табаком.
– Отставить! – приказал Кремнев. – Кравцов, проверьте окраину леса слева, а вы, Кузнецов, – справа. Остальные – резать жерди, по одной на каждого.
Не успели нарезать нужное количество жердей, как прибежал Кузнецов и, тяжело дыша, сказал:
– Немцы! Человек двести. Идут лесной дорогой вдоль болота.
И, будто в подтверждение этих слов разведчика, где-то слева, не больше, чем в километре отсюда, дружно и слаженно застрекотали автоматы.
Разведчики залегли, притаились.
– Бьют наугад. Лес прочесывают, – сказал Кремнев и повторил свой приказ: – У кого еще нет жердины – запастись. Шаповалов и Кузнецов – оставите берег последними. Остальные – за мной.
Внизу, под обрывом, блестела вода и нудно шумел густой тростник. Когда-то, видимо, очень давно заблудилась здесь какая-то шаловливая речушка, попетляла по низине, наследила вокруг, а потом, наткнувшись на переплетенный крепкими корнями пригорок, повернула вспять, оставив после себя на взлесье широкую старицу. За многие десятилетия старица обмелела. Берега ее густо заросли высоким тростником, дно – густыми водорослями. И кто-то, попав в это мрачное места, назвал его Гиблым Кутом.
Миновать бы этот Гиблый Кут, обойти, да нет им сейчас других дорог на земле, кроме этой. И Кремнев, прощупав жердиной дно, решительно вступил в холодную вонючую воду...
Пройдя метров двести, остановились в густом рослом тростнике. Дальше идти было нельзя. Впереди простиралась гладкая, как стол, равнина, поросшая рыжей щетиной осоки, среди которой, тут и там, светились свинцово-серые «окна». На такой равнине зайца разглядишь за пять километров, не то что человека. А немцы – рядом. Да вон они, на берегу!
Все залегли, замерли. Надо переждать. Сейчас каратели безжалостно ударят по соснам, опустошат автоматные диски и медленно двинутся дальше. Тогда можно будет вернуться на берег, обойти болото и – лови, фриц, ветра в поле!..
Но гитлеровцы почему-то не спешили. Обстреляв окраину леса и даже тростник на болоте, они вдруг остановились, по команде офицера сбросили ранцы и, рассредоточившись вдоль всего берега, начали окапываться.
Сердце у Кремнева заныло. Дорога на берег была отрезана...
