Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
XI
– Встать! Суд идет!
Несколько разведчиков дружно поднялись с толстого бревна, сжали в руках автоматы. Из-за молоденьких елей вышли Кремнев, Крючок и Войтенок. Суровые и хмурые, они медленно подошли к столу, остановились. Кремнев положил на шершавые доски стопку бумаги и карандаш, коротко приказал:
– Привести подсудимых.
Из бани, стоявшей рядом, вывели двоих. Один был высокий, обросший густой рыжей щетиной, второй – маленький, с реденьким белым пухом на желтых щеках.
Обоих подвели к столу, по бокам стали автоматчики.
А за столом, за спиной судей, словно третий часовой, стоял обелиск и тускло горела на нем большая звезда...
– Товарищ Крючок, пишите протокол... – Кремнев оперся руками на край стола, повернулся к подсудимым, спросил: – Герасим Абрамчик, вы обвиняетесь в измене Родине. Признаете себя виновным?
Герасим медленно поднял голову, посмотрел на Кремнева, потом обвел глазами разведчиков и наконец молча кивнул головой.
– Андрей Абрамчик, – повысил голос Кремнев, – вы также обвиняетесь в измене Родине. Признаете себя виновным?
– Не виноват! Браточки! По дурости своей! Я же всегда таким дурнем был. Рыгорка, браток, – обратился он к Войтенку, – ты ж меня с колыски знаешь. Скажи!
– Я спрашиваю у вас, – холодно оборвал его Кремнев, – вы признаете себя виновным?
– Не признаю!..
– Садитесь. Свидетели здесь?
– Здесь, товарищ капитан! – выступил вперед Скакун. Он повернулся лицом к Андрейчику Маленькому, резко спросил:
– Значит, по дурости? По дурости выдал фашистам коммуниста, работника райвоенкомата Василя Лузгина, по дурости составил подробный список коммунистов и комсомольцев, не забыл перечислить даже старух из партизанских семей – все это по дурости?
– Не писал! Вранье! Браточки судьи! Клянусь детьми: не писал!..
– А что вы сказали мне в своей хате, сегодня утром? – не сдержавшись, спросил Кузнецов.
– Обманул! Думал, что вы и впрямь немцы, бить начнете, если не угожу.
– Значит, обманул? – зло прищурил серые глаза Скакун, и на губах его затрепетала недобрая усмешка. – Ну что ж, сейчас уточним...
Он не спеша расстегнул полушубок, из кармана пиджака достал блокнот и карандаш, протянул все это Андрейчику.
– Зачем? – отшатнулся он.
– Бери. И пиши то, что я продиктую. Ну! Вот так... Пиши: «Список коммунистов, комсомольцев, партизанских семей и всех тех, кто слишком любил советскую власть». Первый: «Лузгин Василь Иванович». Второй...
– Не писал! Брешешь, Миколка, перед богом брешешь!
– Пиши! – Лицо Скакуна побелело. – Два: «Лузгин Иван Иванович». Три: «Парахонька Лаврен...»
– Не буду! Не писал! Ничего не писал! – истерически закричал Андрейчик и далеко отбросил от себя блокнот.
– Хватит и этого, – спокойно проговорил Скакун. Он поднял блокнот, раскрыл офицерскую сумку и достал оттуда какую-то бумагу. Неторопливо положил блокнот и бумагу на стол, напротив Кремнева, сказал:
– Сверьте почерк.
Кремнев развернул большой лист бумаги, и в тот же момент все увидели, как изменилось лицо у Андрейчика.
– Браточки! – рванулся он к столу. – Писал. Но по принуждению. Семью спасал, деток! Я же до войны кладовщиком был в колхозе, актив, немцы повесить могли. И деток убить. Деток спасал. Трое их у меня!..
– И деток ста сорока трех женщин и мужчин, которых ты намеревался выдать фашистам, – тоже спасал? – сжал кулаки Скакун. – А беременную жену Лузгина, которая пряталась у свекрови в Заречье, – пожалел? Выродок! Смерть изменникам!
– Расстрелять бандитов! – в один голос откликнулись разведчики.
Кремнев постучал карандашом. Сразу же установилась тишина.
– Товарищи, – начал капитан. – Я думаю, что каждый, из нас, кто стоит тут с оружием в руках, – судьи над теми, кто отрекся от своего народа в самое трудное для него время. А потому выношу на общее голосование: кто за то, чтобы расстрелять изменников Родины Андрея и Герасима Абрамчиков – поднять автоматы.
Холодная вороненая сталь сверкнула над головами людей. И только Рыгор Войтенок остался сидеть неподвижно.
– А вы, дядька Рыгор? – удивился Кремнев.
Войтенок медленно поднял голову, посмотрел на подсудимых, тяжело встал со скамьи.
– Я – за смертный приговор, – промолвил он глухо. – Но зачем шуметь, стрелять? Стрелять нельзя, выстрелы далеко слышны.
– Правильно! Повесить мерзавцев! На осине! – крикнул кто-то из разведчиков.
– И рук пачкать о такую дрянь не стоит, – ответил Рыгор. – Разрешите мне привести приговор в исполнение. – Он вышел из-за стола, перекинул с груди за спину автомат, сухо приказал изменникам: – За мной!
Все насторожились, стараясь разгадать, что задумал этот пожилой человек. Герасим и Андрейчик со страхом глядели то на Кремнева, то на притихших разведчиков.
– Ну, сколько говорить вам? – насупил косматые брови Войтенок. – Идите.
Герасим и Андрейчик, спотыкаясь, пошли за Рыгором. Следом за ними, недоуменно переглядываясь, направились все остальные.
Войтенок повел их в сторону болота. Остановился, долгим внимательным взглядом окинул серую безлесную равнину, на которой кое-где торчали кустики порыжевшего тростника да курился сизый туман, потом повернулся к изменникам:
– Видите вон ту ель, что за болотом, на берегу озера? Так вот бегите прямо к ней. Если добежите – останетесь в живых. Стрелять в спину не будем.
На какое-то время стало так тихо, что было слышно, как у кого-то на руке тикают часы. Все смотрели на приговоренных. А те напряженно вглядывались в недалекий берег, в скованную морозом гладь озера, за которым была их деревня, жизнь...
– Ну, чего ждете? Бегите! Товарищ капитан, вы не против?
Кремнев кивнул головой, и его кивок явился как бы сигналом.
Первым сорвался с места Герасим. Словно матерый волк, вдруг почуявший залах пороха, он перемахнул через высокий выворотень и помчался по болоту. Дальше, дальше, вот уже до него пятьдесят, сто метров, вот... И вдруг он исчез, исчез мгновенно, будто его и не было на болоте.
Андрейчик, который старался не отстать от брата, замер, потом рванулся назад, снова ринулся вперед и вдруг завертелся на одном месте, не в силах оторвать от зыбкой земли свои короткие дрожащие ноги...
Скакун и Шаповалов покинули берег последними. Не сговариваясь, подошли к могиле Ахмета. Остановились, сняли шапки.
Стола возле могилы не было, его уже убрали в землянку. Не было и бревна, на котором сидели разведчики во время суда, – отнесли куда-то в сторону.
Шаповалов тихо, словно обращаясь к живому человеку, заснувшему после изнурительного труда, сказал:
– Слышишь, Ахмет? Мы покарали твоих убийц. Правда, еще не всех. Но и остальным не избежать нашей мести... – Он прикоснулся рукой к холмику, надел шапку и медленно пошел к своей землянке. Следом за ним направился и Скакун.
В землянке Шаповалов спросил Миколу:
– Ты же не в гости зашел к нам?
– Не в гости, – признался Скакун. – С просьбой большой. Понимаешь, очень надо, чтобы ты научил меня водить такую вот машину, что стоит возле твоей землянки.
Шаповалов пристально посмотрел в глаза партизану, сдержанно усмехнулся:
– Понимаю. Раз надо, научу.
– Я к технике способный, – обрадовался Скакун. – Бывший тракторист! Однажды даже «газик» вел километров двадцать. Некому было одну тетку в больницу отвезти.
– Хорошо, договорились, – усмехнулся Михаил. – Научу. Только занятия отложим до завтра. Я очень устал.
XII
В последние дни Язеп Дубинец возвращался домой поздно. Жена его еще гостила у сестры, и Язеп подолгу оставался на службе. Когда у раненого Вальковского не было компаньона, он пил вместе с ним. Если приезжали гости к обер-фюреру Зейдлицу – готовил им ужин, прислуживал за столом. А чаще всего просто сидел на кухне и молча наблюдал за тем, как женщины чистили картошку, напевая грустные песни.
Сегодня он тоже вернулся домой поздно. Когда переступил порог, часы в хате отбивали полночь. Язеп закрыл дверь на крюк – зажег коптилку и остолбенел от неожиданности: у окна стоял... Скакун!
– Микола! – Растерянно воскликнул Язеп и, протягивая обе руки, пошел к Скакуну.
– Прости, товарищ Дубинец, снова я к тебе непрошеным гостем, да еще через запертые двери, – улыбнулся Скакун, пожимая Язепу руку. – Не выгонишь?
– Я тебя ждал, каждый день ждал! – сбиваясь, сказал Язеп. – Я так рад...
– Неужели?
– Правда. Мне надо тебе что-то рассказать...
Язеп вышел в сени, запер дверь на засов и, вернувшись, сел рядом с Миколой на лавку.
Помолчали. По холодной хате гулял ветер, где-то под кроватью и за печкой скреблись мыши. Микола пересел с лавки на кушетку.
– Ну, садись, рассказывай, – проговорил он, засовывая правую руку за пазуху.
Язеп сел, дрожащими от волнения руками свернул цигарку, закурил и, глубоко затянувшись, заговорил:
– Я хотел рассказать о себе...
Он говорил глухо, медленно, будто боясь пропустить что-то важное и значительное, и перед глазами Скакуна вставали мрачные картины батрацкой жизни.
– А сейчас я словно проснулся. Ты, Микола, сделал это, – тихо продолжал Язеп. – Я увидел своих врагов... – Язеп замолчал, снова прикурил потухшую цигарку. Потом рассказал, что с ним произошло недавно: – Не поднялась рука. Враги они мои, понимаю, но не смог...
Язеп опустил голову.
Исповедь повара взволновала Миколу. Он встал, прошелся из угла в угол. Остановился и, положив руку на плечо Язепу, спросил:
– Ты генерала фон Штауфена видел когда-нибудь?
– Фон Штауфена? Не один раз! Он каждую неделю наведывается в гарнизон.
– Правда? – удивился Скакун, и в глазах его сверкнули огоньки.
– Ей-богу! На этой неделе уже раза три был... Да и в тот вечер, когда тебя ранили, он тут гостил.
– А ты не заметил, кто еще с ним приезжает?
– С ним всегда два офицера с автоматами. Видно, адъютанты.
– Слушай, Язеп, – понизив голос, заговорил Микола. – А ты генеральского шофера хоть раз в лицо видел?
– Да его, проклятого, я как облупленного знаю! – оживился Язеп. – Погоди, – подхватился Язеп. – У меня его фотокарточка есть. Подвыпивши, Курт всем их дарит – на память.
– Ты смотри! Интересно... – Скакун долго вглядывался в лицо молодого фельдфебеля, потом попросил: – Дай мне эту карточку. Я потом верну ее.
– Да бери! На черта она мне! Если хочешь, я тебя с ним познакомлю. Он мне сказал, что в субботу снова сюда генерала привезет. Просил даже, чтобы я ему куренка раздобыл...
– Приедет? – С минуту Микола сидел и о чем-то думал, потом спрятал в карман фотокарточку и заспешил: – Ну, Язеп, пока, бывай...
– Так скоро? Ты хоть поужинай. Да скажи наконец, что мне делать?
– В следующий раз. Конечно, если разрешишь прийти.
– В любое время приходи. Буду рад тебе всегда!
– Добро, как-нибудь загляну. А сейчас попрошу тебя вот о чем: ты, если не трудно, узнавай, какой пароль на каждый день. К тебе будет приходить хлопчик – зовут его Витей, – так ты передавай ему этот пароль. Хорошо?
– Это не трудно. Пароль они каждый день мне сами сообщают.
– Так, договорились?.. До скорой встречи! Провожать меня не надо...
Скакун вышел. Язеп еще с полчаса посидел, потом лег и долго лежал с открытыми глазами. На сердце у него было легко, тяжелые мысли больше не тревожили. После этой встречи и разговора с Миколой он уже видел, что жизнь его вступила в новую полосу. Приближалось что-то неизведанное, и он радовался ему...
XIII
Миновав гумно Дубинца и войдя в густой кустарник, Скакун пошел спокойней, медленнее. Раздвигая здоровой рукой заснеженные ветки, он шел и обдумывал свой разговор с Язепом. Решив сегодня навестить Дубинца, Микола ставил перед собой только одну цель: помочь этому человеку.
Разговор с Дубинцом убедил партизана в том, что он был прав в своих предположениях. Более того, совершенно неожиданно он нашел в лице Язепа человека, который мог помочь ему осуществить задуманное. Окрыленный этим открытием, он спешно направился на «Таинственный остров» к Шаповалову.
XIV
На этот раз Язеп Дубинец ушел из гарнизона раньше обычного. Утром к нему забежал Витька и сообщил, что вечером, ровно в восемь, придет Скакун, и Язеп, сославшись на боль в животе, отпросился с работы.
Жены все еще не было. «Ну и хорошо, без нее будет спокойнее, – думал он. – Вот только в хате как в леднике, даже окна заиндевели».
Сбросив ватник, Язеп взял топор и вышел во двор. Через несколько минут чугунная печь гудела на всю хату, а жестяная труба раскалилась докрасна. Приятное тепло волнами поплыло по хате, и в комнате сразу стало уютно и хорошо.
Язеп посмотрел на часы – половина седьмого. «Колбасы что ли поджарить для гостя? – подумал Язеп. – Это не помешает».
Наконец и колбаса была поджарена. Больше делать было нечего, и Язеп решил отдохнуть. Едва он прилег, как его разморило и он задремал.
Проснулся Язеп от прикосновения чьей-то руки. Протер глаза и... вздрогнул от неожиданности. Возле него, опершись рукой на кобуру маузера, стоял какой-то немецкий фельдфебель. Прищурив глаза, фельдфебель добродушно улыбался.
– За... заснул я, – стараясь улыбнуться, бормотал Язеп и украдкой взглянул на часы. В груди у него похолодело: было точно восемь! «Что делать?! Сейчас сюда придет он!..»
– В-вам... В-вы ко мне? – заикаясь, спросил Язеп.
– Шнапс тринкен! – ответил фельдфебель и вдруг весело рассмеялся.
Язеп приподнялся и внимательно пригляделся к немцу. И захохотал сам.
– Ну и ну! – смеялся он, держась руками за живот. – И на кой бес тебе этот маскарад понадобился? Ведь за моей хатой никто не следит.
Веселый и довольный, Скакун сел на кушетку, рядом с Дубинцом, спросил:
– Похож?
– На кого?
– Ну, я. На Курта похож?
Дубинец снова засмеялся, покачал головою:
– Как воробей на курицу. Ведь Курт – два метра росту и сажень в плечах. Да и морда у него – решетом не закроешь.
Скакун недоверчиво посмотрел на повара, и довольная усмешка исчезла с его по-мальчишески озорного лица. Теперь он окончательно убедился, что похитить генерала ему не удастся. Невольно вспомнился разговор с начальником штаба. Оставался второй вариант задуманного им плана. И осуществить его можно было только с помощью Дубинца.
Он повернулся к Язепу и некоторое время молча смотрел ему прямо в глаза. Язеп выдержал взгляд, с тревогой спросил:
– Ты что-то спросить хочешь?
– Не спросить, а предложить, – тихо сказал Скакун. – Надо, Язеп, спалить это гадючье гнездо. Кроме тебя, этого сделать некому. Ты же в гарнизоне, – Скакун подмигнул Язепу, – свой человек...
– Для тебя я сделаю все, – с волнением сказал Язеп.
– Не для меня, Язеп, – Микола положил руку на плечо Дубинцу, – для своих людей.
– Мне сейчас идти в гарнизон? – спросил Язеп.
– Подожди... – Микола встал и подошел к окну. По улице, поднимая снежную пыль, промчалась легковая машина, за ней вторая – грузовик с немцами...
– Это он, – тихо сказал Язеп. – На этот раз с охраной...
Лоб у Скакуна прорезался глубокими морщинами. Какое-то время он стоял неподвижно, крепко сжав губы, будто стараясь вспомнить что-то очень важное. Наконец, повернувшись к Язепу, решительно сказал:
– Иди. Ждать тебя буду на опушке леса, у стожка сена.
На заснеженном дворе они молча пожали друг другу руки.
Он подошел к бункеру, обнесенному «спиралью Бруно». Неширокий проезд загородили шлагбаумом, так что оставался только узенький коридорчик. В этом коридорчике топтался часовой.
Увидев его, часовой насторожился:
– Кто идет? A-а, это ты, Язеп? Проходи-проходи...
Гарнизон молчал. На широкую площадь падал редкий снег. Возле крыльца комендатуры стояли машины – легковая и грузовик. Людей в них не было: мороз всех загнал в казармы.
Зайдя в кухню, Дубинец подошел к шкафчику, достал оттуда бутыль со спиртом, наполнил графин и бутылку. Бутылку сунул в карман, под халат, графин поставил на широкий поднос и, накрыв белоснежной салфеткой, вышел.
На улице Язеп остановился. Через площадь, ему навстречу, спотыкаясь и покачиваясь, шел горбун.
– Язеп?! – увидев повара, оживился бургомистр. – Оч-чень хорошо! Закуска?
– Да, для пана генерала.
– Оч-чень хорошо. Неси. Я сам шел... А ты иди. Только борони бог не разбуди генерала. Он прилег в соседней комнате.
– Не беспокойтесь, пан бургомистр.
– Иди… Нет, обожди. Помни, это все я для тебя сделал, я! Всегда помни это и – служи. Мне служи! И им тоже...
Горбун икнул и, пошатываясь, пошел прочь.
Бросив ему вслед ненавидящий взгляд, Дубинец заторопился к комендатуре. Поравнявшись с часовым, подмигнул ему, как старому другу, и вошел в коридор. На секунду остановился, глянул на входную дверь и осторожно отворил дверь в комнату горбуна.
В комнате было пусто и тихо. На столе горела большая керосиновая лампа. Высокое окно было плотно завешено тяжелыми черными шторами. За стеной, справа, тихо разговаривали немцы – наверное, телохранители генерала.
Прислушиваясь к приглушенному храпу, который доносился из-за двери соседней – смежной – комнаты, Язеп поставил на пол поднос, подкрался к печке. Концом ножа открыл потайную дверцу и взял из глубины черного провала небольшой, но увесистый ящичек. Осторожно поставил его на поднос, под салфетку, ваял графин и облил спиртом пол, дверь соседней комнаты, полку с книгами, широкую деревянную кровать. Достал спички, поджег газету, что валялась на постели, и, заперев комнату бургомистра на ключ, спокойно вышел.
На кухне он бросил поднос, сунул тяжелый маленький ящик в корзину, засыпал картофельными очистками и, неслышно ступая тяжелыми сапогами, подкрался к двери запасного хода, выскользнул во двор столовой, заваленный пустыми бочками и ящиками из-под консервов.
...Часовой на проходной, получив из рук повара бутылку со спиртом, весело щелкнул каблуками. Через четверть часа он уже был на опушке леса. Остановился, оглянулся.
Над панским имением вольно гуляло пламя. Оно трепетало, стремительно рвалось в черное небо и колыхалось там, будто огромный красный флаг.
– Доброго петуха подкинул ты этим гадам, Язеп, – радовался Скакун. – Выходит, что и мы, брат, не лыком шиты!..
Вытерев рукавом халата потный лоб, Язеп облегченно вздохнул. Там, в имении, за колючей проволокой, горело его проклятое прошлое...
Глава седьмая. ПОСЛЕДНЕЕ ЗАДАНИЕ
I
Зима 1943 года была необыкновенно богата событиями.
Еще тянулись по заснеженным степным дорогам бесконечные колонны с военнопленными, еще подсчитывали интенданты трофеи, трепал злой ветер траурные флаги на мрачных, будто вымерших, улицах Берлина, а советские войска, окрыленные великой победой под Сталинградом, продолжали развивать новое грандиозное наступление. Закавказский, Северо-Кавказский и Южный фронты гнали оккупантов из Чечено-Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, освобождали житницу страны – Кубань и Ставрополье. Дивизии Юго-Западного, Воронежского и Брянского фронтов уничтожали оккупантов на Верхнем Дону, пробивали дорогу в Донбасс.
Двадцать седьмого февраля перешли в наступление войска Калининского и Западного фронтов, а четвертого марта, поздно вечером, в землянке капитана Кремнева появился Леонид Петрович Хмара.
– Ну, вот и я! – весело заявил он с порога, глазами отыскивая место, куда бы повесить автомат, который он держал в своей единственной – правой руке
– Леонид Петрович?! – удивился Кремнев. – Откуда ты? И как попал на остров?
– А ты уж и не помнишь, что у нас в Заречье есть общий знакомый? – усмехнулся Хмара.
– Ах да, Войтенок! – спохватился Кремнев. – Где он? Вернулся назад?
– Пошел к разведчикам. Сказал, что там и заночует. – Хмара положил на стол автомат, по-хозяйски уселся на лавке и, стянув с ног мокрые сапоги, подморгнул:
– Дорожка к вам... сыровата! Полные сапоги воды набрал.
– А вы разве не на лодке? Там же лодка дежурная есть для связных. В камышах спрятана, недалеко от Кривой сосны.
– Да нет, шли пешком. Старик заявил, что не хочет тростник ломать, мол, могут выследить. Скорее всего просто хотел похвалиться, какой он опытный конспиратор!..
Леонид Петрович выплеснул воду за порог, поставил сапоги на печку, а сам забрался на нары. Какое-то время и гость и хозяин с интересом рассматривали друг друга.
– Не ждал? – вдруг спрятав свои лукавые, насмешливые глаза под густыми широкими бровями, спросил Хмара.
– Честно говоря – нет, – признался Кремнев. – Откуда ты? Из Сталинграда?
– А вот отгадай! – Хмара хитровато прищурился.
– Из Сталинграда, конечно, – следя за выражением глаз Хмары, сказал Кремнев.
– Из Сталинграда я вернулся месяц назад.
– Тогда – из Москвы.
– Нет.
– Из-под Харькова!
– Нет, нет и нет! Из Ржева! – торжественно объявил Хмара. – Вчера наши войска освободили Ржев. Наступление, слухи о котором мы так ловко распространили среди немцев, действительно началось. Но началось тогда, когда враг в реальность такого наступления уже почти не верил и снял шестнадцать своих самых боеспособных дивизий. Вот так, товарищ капитан. Операция «Ржев» завершена. С чем вас и поздравляю.
– Значит, теперь мы можем вернуться домой? – радостно спросил Кремнев, горячо пожав протянутую ему руку.
– А вот об этом мы сейчас и поговорим...
Хмара осторожно высвободил свою руку из рук Кремнева, пошарил по карманам и, не найдя спичек, потянулся с папиросой к коптилке.
Опершись на стол, Кремнев ждал разговора.
Последняя фраза и даже не фраза, а та интонация, с которой она была произнесена, встревожила и насторожила его.
– Операция «Ржев» завершена, – прикурив и снова усевшись на нарах, неторопливо повторил Хмара, видимо, еще обдумывая то, что намеревался сказать капитану. – Задание, которое ставилось перед тобой и твоей группой – выполнено, выполнено лучше, чем это можно было предвидеть.
Кремнев сдержанно улыбнулся и погладил пальцами побелевший от мороза диск автомата.
Заметив улыбку на лице Кремнева, Хмара сказал:
– Я говорю это не для того, чтобы потешить твое самолюбие или сказать что-то приятное хозяину. Об этом свидетельствуют документы. Вот, можешь послушать...
Леонид Петрович достал из полевой сумки толстый красивый блокнот в кожаном переплете, полистал его и, подвинувшись ближе к столу, начал медленно читать, отчетливо выговаривая каждое слово:
«...Противник, видимо, ведет против Центральной группы армий подготовку к большой зимней операции, к которой он должен быть готов примерно в начале ноября... Противник не намерен в ближайшее время вести большие наступательные действия на Донском фронте... Для того чтобы развернуть широкое наступление, противник, видимо, не имеет достаточно сил...»
Он закрыл блокнот и посмотрел на Кремнева.
– Это – чье творчество? – все еще водя пальцами по диску автомата, спросил Кремнев.
– Это – цитаты из донесения в Берлин немецкой разведки от 28 октября 1942 года. Кстати, эта дата тебе ничего не говорит?
Кремнев на момент задумался и вспомнил: в эти дни, в самом конце октября, его группа начала выполнение операции «Ржев».
– Но это далеко не все, – заметив, что Кремнев понял его, снова, более оживленно, заговорил Хмара. – В конце октября и в ноябре прошлого года немцы срочно перебросили на Центральный фронт еще двенадцать дивизий. Из них три они сняли из-под Ленинграда. Повторяю: из-под Ленинграда! Две танковые дивизии взяли из-под Воронежа и Жиздры, семь – из Франции. Таким образом, в то время, когда армия Паулюса захлебывалась в собственной крови под Сталинградом, здесь, на Центральном фронте, бездействовала почти половина всех танковых соединений Гитлера и четверть его пехоты!..
Хмара замолчал, взял из пачки новую папиросу. Кремнев вытер о рукав гимнастерки мокрые пальцы, скупо усмехнулся и вдруг спросил:
– Леонид Петрович, все это хорошо, но вы намеревались что-то сказать...
– Правда, – засмеялся Хмара, – раскрываю карты, так как дипломат из меня плохой. – Он обнял за плечи Кремнева. – Садись ближе.
Кремнев присел на нары, в упор посмотрел в глаза Хмаре:
– Слушаю.
– Еще просьба к тебе... не приказ, а просьба, – подчеркнул Леонид Петрович, – чтобы ты и дальше оставался в тылу врага.
– Просьба? – удивился Кремнев. – Чья просьба?
– Штаба партизанского движения.
– Не понимаю! – Кремнев с удивлением и недоверием смотрел на Хмару. – Насколько мне известно, мы подчиняемся...
– Видишь, Кремнев, – улыбнулся Хмара, – ты действовал в этих краях не очень «осторожно», – слава и о тебе и о твоей группе разнеслась по всем белорусским пущам. Вот группа партизанских командиров и обратилась в соответствующие инстанции с просьбой, чтобы передали тебя и твоих молодцов в один из крупных партизанских штабов, ибо ты, как утверждают они, неплохо здесь акклиматизировался и сможешь принести немало пользы и партизанам, и Центру.
То, что услышал Кремнев, было настолько неожиданным для него, что он растерялся. Как же так? Он – военный разведчик, у него есть дивизия, наконец – есть рота, которой он командовал почти с первых дней войны и в которой его, безусловно, ждут. А теперь? Все бросить и стать партизаном? Неужели это важнее?
– Повторяю: это не приказ. Ты можешь не согласиться и вернуться в свою дивизию, получить награды, которые ты честно заслужил, – пояснил Хмара.
– Леонид Петрович! – поморщился Кремнев, – не то ты говоришь! Просто... просто надоело мне прятаться на этих вот островках, сидеть в землянках! Ты вот был под Сталинградом, был в Ржеве, ты видел великие битвы и сам принимал в них участие. А я?
Хмара некоторое время пристально смотрел на Кремнева, потом холодно спросил:
– Слушай, Кремнев, ты это серьезно или придуриваешься?
– А чего мне придуриваться? – обиделся Кремнев. – В то самое время, когда миллионы солдат подымались под Сталинградом в контратаки, мы, – я говорю про себя, – околачивались где-то на заднем плане, сидели, как барсуки, зарывшись в норы!..
– Глупости! – резко оборвал Кремнева Хмара. – Этот «задний план» и есть самый передний! Здесь, во вражеских тылах, на таких вот островках, в тиши лесов, в потайных землянках и назревала гроза, которая сегодня гремит над головами фашистов!..
Кремнев досадливо махнул рукой и отвернулся. Какое-то время в землянке царила тишина. Выло слышно, как шипит вода, стекая с верхних кирпичей на железные бока горячо натопленной печки.
– Сапоги мои не сгорят? – посмотрев па печь, забеспокоился Хмара.
– Не сгорят... – Кремнев поднял голову, грустно улыбнулся.
– Не скажешь, кто мне удружил эту... «просьбу»?
– Я. И Дубровнч. И еще два комбрига. Возможно, что ты их и не знаешь.
– Не понимаю! Ну, Дубрович – дело иное. А ты? Почему тебе захотелось оставить меня в этом болоте?
– А потому, дорогой капитан, что я и сам тут остаюсь. И надеялся, что вдвоем нам будет... веселей.
– Подожди... Ты что, тоже в партизаны?
– Представь себе, что да. И не по просьбе, а по приказу.
– Ну, брат, это уже интересно! – ожил Кремнев. – И что же тут будешь делать?
– Мне приказано объединить все три местные партизанские бригады и стать во главе нового соединения. Начальником штаба соединения, – конечно, если согласишься, – подчеркнул Хмара, – назначен ты.
– Ф-фью! – присвистнул по-мальчишески Кремнев. Он недоуменно смотрел в глаза Хмаре и наконец, поняв, что тот не шутит, смутился.
– Признаться, все это... как снежный ком на голову! – пробормотал он, торопливо закуривая папиросу. – Из армии – в партизаны, из командира роты – в начштаба целого соединения. Так и в генералы скоро выйти можно...
– Ты не крути, а говори прямо: согласен или нет?
– Я что, я – солдат.
– Слышу голос солдата! – похлопав капитана по плечу, засмеялся Хмара. – А насчет болот... То сидеть в них и я не собираюсь. Да и немцы не дадут. Есть сигнал, что они готовят карательную экспедицию.
– Сигнал такой есть, – подтвердил Кремнев.
– А потому нам и нужно как можно быстрее объединить в один кулак все силы. Мы должны не только спастись от разгрома...
Хмара умолк, закрыл глаза. Он молчал долго, и Кремнев уже решил, что его командир заснул. Он послюнявил пальцы и протянул руку к коптилке, чтобы ее потушить, но в этот момент Хмара усмехнулся и тихо спросил:
– Что же ты не поинтересуешься, как здоровье Ольховской, Галькевича, Мюллера, Тани Филипович?
Кремнев вздрогнул, опустил руку.
– Не волнуйся, – продолжал Хмара. – Все живы и здоровы, все вышли из госпиталя. Таню мы отправили в учительский институт. Ей, бедняге, ампутировали левую руку. Галькевич вернулся в дивизию, принял твою роту. Мюллер через день-два будет тут. Его по делам задержали в Центре, а то бы прилетели вместе…
– А Валя... Где Валя? – не сдержавшись, перебил Кремнев.
– Работает в штабе партизанского движения. И тебе шлет вот такой привет! – Хмара поднял к потолку свою худую, белую руку.
– Помолчали.
– Пойду, проверю посты. – Кремнев накинул на плечи полушубок – Валин подарок – и вышел из землянки. На «линейке» остановился. Прямо перед ним, в косматых лапах елей, весело блестел серп месяца, а вокруг было так тихо и так хорошо, что Кремнев невольно улыбнулся и, расстегнув полушубок, медленно побрел по хрустящему снегу...
