Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
IX
Утром, откуда-то с севера, ветер принес тучи. Белые и серые, они плыли, словно льдины по широким разводьям, то замедляя свой бег, будто попав в водоворот, то снова устремляясь в холодную серую даль.
К ночи тучи сгустились, опустились ниже к земле. С каждым часом крепчал холодный ветер, время от времени меняя направление.
Кремнев волновался. Он хоть и не был искушенным парашютистом, но все же понимал, что ветер парашютисту – не брат. Наконец он не выдержал и вошел в землянку, где отдыхал экипаж самолета, который должен был доставить их за линию фронта.
Штурман, молодой парень с лихим темным чубом деревенского сердцееда, снисходительно улыбнулся, услышав о чем беспокоится капитан, и дружески сказал:
– Не тужи, капитан! Летишь с нами, а мы там уже не раз бывали! Веди на посадку людей, пора и в дорогу.
Поднялись легко, почти без разгона, и сразу же начали круто набирать высоту. Вот самолет мягко вошел в тучи, несколько минут – и вот оно, небо, чистое, звездное, темно-синее и такое глубоко спокойное, что невольно в голову закрадывалась мысль, что земля и война остались где-то далеко-далеко и что теперь на землю уже больше никогда не вернешься.
Первый «букет» от разрыва зенитных снарядов, который неожиданно «расцвел» неподалеку от самолета, – мгновенно развеял эту иллюзию. Земля была близко. И близко, очень близко, была война, – прямо под ними.
Кремнев отвернулся от окна и совершенно неожиданно увидел в самолете незнакомого солдата. Он сидел на скамейке напротив и тоже был в куртке и шапке-ушанке.
В самолете было темно, и Кремнев, как ни старался, не мог разглядеть солдата. Но вот мелькнуло, на мгновенье освещенное вспышкой близкого разрыва, его лицо.
«Женщина?! Как же и когда она попала в самолет? Сколько ей лет? – почему-то старался отгадать Кремнев, будто это было тем вопросом, который надо решить сегодня, сейчас, сию минуту. – Двадцать? Двадцать пять? Да. Не больше».
– Подготовиться, – появившись в дверях кабины, объявил штурман.
Кремнев встал, поправил на груди парашют.
– Не вам, – остановил его штурман и кивнул головой девушке. Та сразу же поднялась и, горбясь под тяжестью парашюта, пошла к открытой двери.
И вдруг в сердце Кремнева что-то кольнуло. Он тоже рванулся к двери, но девушка уже бросилась вниз.
– Через десять минут вам, – сказал штурман.
Капитан Кремнев стоял, как оглушенный, и молча повторял в мыслях одну и ту же фразу:
«Неужели это была она?!»
Глава вторая. СМЕРЧ НАД АВИАБАЗОЙ
I
«...Самое опасное для парашютиста – посадка на лес и на воду, если ты не обеспечен соответствующими спасательными средствами!»
Эта сухая, казенная и, как тогда показалось ему, совершенно не нужная фраза инструктора-парашютиста вспомнилась Кремневу сразу, как только он увидел внизу, прямо под собою, черные вершины деревьев. Тонкие и острые, словно казачьи пики, они неумолимо приближались, и посиневшие от холода губы Кремнева сжались. «Дружище! Никогда не делай поспешных выводов!» – повторил он свою любимую фразу и ослабил стропы парашюта. Маневрировать поздно. Теперь надо спокойно встретить неотвратимое.
И тут случилось что-то невероятное. Тот же шальной ветер-ревун, который отнес его неизвестно куда от той проклятой поляны, где он должен был приземлиться, вдруг как бы одумался. Дико заскулив, он легко подхватил парашют, поволок его куда-то в сторону, и Кремнев неожиданно увидел, что страшные пики-вершины исчезли, что под ним – черная яма. Не раздумывая больше ни секунды, он снова ухватился за стропы, напряг последние силы и мягко, как в перину, уткнулся ногами в холодный влажный мох.
Все произошло так быстро и так неожиданно, что Кремнев некоторое время лежал неподвижно, все еще не веря, что он на земле, потом осторожно стал на колени и осмотрелся.
Старый еловый лес, со всех сторон обступивший небольшую поляну, шумел тревожно и глухо. Растревоженные ветром, скрипели деревья, и порой казалось, что это скрежещут зубами лесные чудовища, посылая проклятье и вызов тому, кто так бесцеремонно вторгся в их мрачное царство.
Кремнев беспокойно наморщил лоб, прислушался. Все тот же скрежет и тот же шум. И никаких других звуков, будто на всей земле они только одни и остались, этот зловещий скрежет да тоскливый шум.
– Т-та-ак, называется, прилетели! – громко, самому себе проговорил Кремнев и, свернув парашют, уселся под елью. Он не знал, что теперь делать, куда идти, где искать свою группу. Если судить по направлению ветра, то его отнесло куда-то на северо-запад. Но так ли это? Там, высоко над землей, ветер мог дуть совсем в другом направлении. А если так...
Вдруг он насторожился. Где-то на западе послышалась стрельба. Сначала кто-то ударил из винтовки, потом злобно огрызнулся автомат, а там проснулся и пулемет. Несколько раз он коротко рявкнул, будто пробуя горло, и заговорил сухой торопливой скороговоркой, беспрерывно выплевывая длиннющие фразы.
Но вот раздался глухой взрыв, и пулемет умолк. В холодной темноте снова остались только ветер да тоскливый шум леса. И еще какая-то колючая труха, что сыпалась не то с елей, не то с неба.
Кремнев задумался. Кто мог потревожить немцев? Пулемет был их, немецкий. Автомат же – наш, ППШ. Тут Кремнев ошибиться не мог. На войне он научился распознавать свое и чужое оружие «по голосу».
«Неужели... Нет, так далеко никто из разведчиков залететь не мог. Скорее всего...»
В той стороне, где только что слышалась стрельба, завыл волк. Его страшный надрывный вой то терялся в шуме леса, то, преодолев бешеный напор встречного ветра, звучал с новой силой.
Кремнев вскочил на ноги. Это был сигнал! Условный сигнал! И подают его, кажется, Крючок или Шаповалов, ибо только они могли так точно имитировать волчий вой.
Взвалив на плечи парашют, Василь заторопился прямо на запад. Шел он широким, но осторожным шагом, раздвигая свободной рукой колючие ветви. «Волчий» голос стих, да это уже больше не беспокоило Кремнева. Теперь он знал, куда надо идти и где искать разведчиков.
Через определенное время Кремнев замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. По его расчетам, тот, кто подал сигнал, должен быть тут. Кремнев начал приглядываться.
Мрачный еловый лес сменился сосновым бором. Сосны стояли редко и, наверное, потому в бору было немного светлей и даже как будто тише. Правда, ветер гулял тут вольнее, но над головой уже не было того нудного шума и того противного скрежета.
Кремнев сделал по лесу широкий круг, вернулся на прежнее место, сбросил с плеч парашют и сел. Черт возьми! Не мог же он...
Жуткий, полный невыразимого отчаяния и одиночества, вой серого бродяги внезапно раздался среди сосен. От неожиданности Кремнев втянул голову в плечи и какое-то время сидел неподвижно, потом осторожно пробежал глазами по вершинам деревьев. Пробежал и – выругался. Слева, на соседней сосне, белел парашют. Его купол, видимо, зацепился за сук, и бедолага-парашютист, ухватившись руками за стропы, беспомощно висел над землей и – выл.
Подкравшись к сосне, Кремнев старался разглядеть разведчика. А тот, зло сопя, из последних сил пытался отцепить парашют. Крепкий сук гнулся, раскачивал разведчика, но отдавать свою добычу не хотел. И тогда Кремнев крикнул наугад:
– Ты Шаповалов?
– Нэт, это я, Ахмэт.
– Аимбетов? – удивился Кремнев и громко приказал: – Режь стропы! Режь и сразу же бросай нож в сторону!
– А... а земля... далеко? – забеспокоился Ахмет.
– Режь! – крикнул Кремнев, и Ахмет, как сбитое палкой яблоко, шмякнулся на землю, щедро выстланную мхом и хвоей.
– Давно бы так, – похвалил Кремнев и спросил: – Не ушибся?
– Нэт. Вот только нож пропал.
– Найдется нож. Да вот он, возьми. – Кремнев передал разведчику нож и улыбнулся: – Когда это ты так ловко выть научился?
– Научился! – повеселел и Аимбетов. – На земле не умел, а на этой проклятой сосне завыл! Земля нэт, люди нэт, только ветэр и ночь, да проклятый фриц из пулемета бьет, – как тут не завыть?
– А разве немцы по тебе били? – насторожился Кремнев.
– Нэт. Фриц в нэбо стрелял, – дуя на руки, чтобы немного согреть их, ответил Аимбетов.
– В небо?
– Пули трассирующие. Видно, куда летят.
«Неужели все-таки били по парашютисту?» – снова закралась тревога в сердце Кремнева.
– Далеко отсюда стреляли? – спросил он.
– Нэт, километра два, не больше.
– Ну, а парашютов там не было видно?
– Нэт. Парашютов я не видел. Да разве их ночью увидишь?
«Да, за два километра парашюта ночью не увидишь», – согласился Кремнев и посмотрел на сосну, где висел парашют Аимбетова. Оставлять этот белый флаг на такой высоте было опасно, и капитан, повернувшись к разведчику, приказал:
– Снимай парашют, идем искать Лесничовку. Она должна быть там, – Кремнев указал рукой на восток.
Ахмет недоверчиво посмотрел на капитана, но промолчал и быстро полез на дерево. Ему хотелось побыстрее снять проклятый парашют, который принес ему столько неприятностей, и поглубже зарыть в землю...
* * *
Кремнев не ошибся. Через час они увидели Лесничовку. На просторной поляне, которая когда-то была полем и где еще сохранились остатки человеческого жилья, их встретила вся группа во главе с Галькевичем и Шаповаловым. Среди разведчиков не оказалось только Петра Веселова.
– Этот сыщется, сибиряк! – успокоил Кремнева Шаповалов, как только они остались в сарае одни. – Для Веселова лес – дом родной! Не заблудится!
Капитан промолчал. Да, Веселов – разведчик опытный, смелый. Но... что же означала та внезапная перестрелка? Ведь автомат бил наш...
II
Тревога Кремнева была не напрасной.
...Очутившись за бортом самолета, под куполом парашюта, Веселов вдруг почувствовал, что он не снижается к земле, а медленно поднимается в небо.
Подъем продолжался долго, или, быть может, так показалось разведчику, а потом какая-то сила на мгновение задержала парашют на месте, повернула вокруг оси и понесла его куда-то на запад, прочь от поляны, на которую, вероятно, уже давно приземлилась вся разведгруппа.
Ухватившись руками за стропы, Веселов напряженно смотрел вниз. Под ним все еще мрачно чернела пуща, но впереди, кажется, совсем уже близко, открывалось огромное серое безлесное пространство. И эта голая равнина напугала Веселова. «Сесть хоть куда, но только не на чистое поле», – думал он и осторожно подтягивал стропы, стараясь направить парашют к земле.
И то ли помогли его неутомимые старания, или так захотелось все тем же капризным силам природы, только парашют, наконец замедлил свой полет по прямой и пошел на снижение. Он уже опускался не на лес, а на низкорослый подлесок, отрезанный от основного лесного массива широкой просекой. Но все же не на голое место. Из кустов можно будет незаметно прошмыгнуть в пущу, а там...
Веселов не сразу понял, что с земли по нему кто-то выстрелил. В кустах просто блеснул огонек, блеснул и потух, будто кто-то неосторожно чиркнул спичкой и, испугавшись, тут же ее потушил. Обо всем он догадался, случайно взглянув на купол своего парашюта. Там, в самом центре, блестело маленькое золотое кольцо через которое был виден кружок темно-синего неба и крошечная тусклая звездочка. Кольцо какое-то время расширялось и вдруг пропало. Но рядом с ним засияло другое кольцо, такое же яркое и подвижное. И сердце разведчика екнуло: стреляют. Трассирующими.
Это неприятное открытие на мгновение вывело Веселова из равновесия. Правой рукой он схватил автомат и глянул вниз. До земли было уже совсем близко.
Вспыхнул новый огонек. Просвистела пуля. «Гад, подожди же», – процедил Веселов и, стиснув зубы, прицелился. А когда в кустах снова хлопнул выстрел, дал в ответ длинную очередь.
И тогда застрочил пулемет... Он застучал справа, близко, – до него, очевидно, не было и ста метров. И, как это часто бывает с людьми смелыми в самую критическую минуту, Веселов с холодным спокойствием определил, что попал в самое логово фашистов и что спасения быть не может. Теперь надо думать только о том, как дороже продать свою жизнь. Он вспомнил, что в правом кармане куртки лежит граната-лимонка. Выхватил ее...
...Веселов не заметил, попала ли граната в цель, да и вообще не услышал, взорвалась ли она. Он только вдруг ощутил звонкую тишину, а под собой – какой-то дощатый помост или пол. От свежих сосновых досок пахло смолой и не то солидолом, не то каким-то другим машинным маслом.
Эти знакомые мирные запахи мгновенно вернули разведчика к действительности. Он огляделся и увидел, что под ним вовсе не помост и не пол. Под ним – длинные ящики, а в ящиках... авиабомбы. Он легко определил это, просунув руку в щель.
Скупая, холодная усмешка тронула губы разведчика. Так, видно, самой судьбе было угодно, чтобы жизнь его обошлась врагу как можно дороже...
Ловкими, точными движениями пальцев он расстегнул ремни парашюта и еще раз огляделся. Длинные штабеля ящиков, которые были кое-как закиданы ветками, виднелись вокруг. Вероятно, их привезли сюда недавно и еще не успели как следует замаскировать. А может, готовится новое наступление, и фашисты навезли столько боеприпасов, что для них не хватило укрытий? Ну, да теперь это все равно. Тем громче прозвучит его голос мести. Тем дороже заплатят фашисты за его смерть.
Веселов спохватился. Надо укрыться, пока фашисты не опомнились. Иначе пуля найдет его на этом помосте раньше, чем он успеет осуществить свой замысел.
Между двух штабелей ящиков был узкий проход. Веселов осторожно спустился туда и припал к земле. Новое укрытие ему не понравилось. Оно просматривалось насквозь, а значит, и простреливалось. И если фашисты сообразят, где скрылся их опасный гость, ему не сдобровать...
Поразмыслив, Веселов решил забаррикадироваться. Бомбами. Спустить два ящика и загородить ими проход с обеих сторон.
Он так и сделал. Ящики были тяжелые, но зато укрытие было надежным.
Веселов уселся на земле, положил на колени автомат и развязал вещевой мешок. В нем лежали две мощные магнитные мины с часовым механизмом и противотанковая граната. Гранату он вынул и положил рядом с собой.
«Вот и все, – подумал, прислонившись спиной к холодным доскам. – Я ударю гранатой по взрывателю бомбы. Один взмах моей руки, и все это скопище смерти поднимется в небо вместе с тем, кто его стережет...»
Сбоку, справа, вдруг послышался осторожный шорох. Не в коридоре. Сверху. На ящиках. Веселов взял гранату и тут же положил ее на место. Зачем ему спешить? Он сможет взорвать склад и через минуту, и через час. Взять его тут, среди тысяч авиабомб, им не удастся. Они легко могли бы его убить, если бы бросили гранату. Но гранаты они не бросят...
На краю штабеля зашевелилась тень. Веселов поднял автомат. На фоне неба и звезд он отчетливо видел голову фашиста. Голова беспокойно шевелилась, и Веселов зло усмехнулся. Фашист напряженно искал его глазами. Ну, что ж, он, Веселов, представится ему сам...
...Дикий, нечеловеческий крик заглушил короткую автоматную очередь. Черная тень взметнулась вверх и исчезла. И стало так тихо, будто это живое существо, которое срезали пули, было на земле последним...
Неожиданная тишина напугала Веселова.
«Надо кончать, сейчас же!» – заторопился он, хватая гранату. И тут, где-то близко, за соседним штабелем, послышался голос. Кто-то говорил по-русски:
– Русский! – окликнул человек с чуть заметным акцентом. – Я хорошо понимаю, что наша жизнь теперь зависит только от твоей воли. Мы погибнем, и ты тоже. Но и ты и мы можем остаться жить. Я – немецкий инженер. Я когда-то помогал вам, русским, строить Днепрогэс. Я никогда не был фашистом и гарантирую тебе жизнь и свободу. Ты можешь сейчас же покинуть территорию базы и идти, куда хочешь. Ни один мой солдат больше не сделает по тебе ни одного выстрела. Ты слышишь меня, русский?
Веселов молчал. Сердце его билось тяжелыми, гулкими толчками. Неизвестно почему, но он вдруг поверил немцу, который продиктовал ему условия. Да, этот инженер-офицер выпустит его, Веселова, выпустит, чтобы сберечь жизнь себе, своему гарнизону и – сберечь вот эти тысячи авиабомб. Да, сбережет и это скопище смерти. И не исключено, что может уже завтра подвесят немецкие самолеты черную смерть и обрушат ее на наши окопы, на наших солдат, на наши деревни и города, на женщин и детей...
– Ты слышишь меня, русский? – снова прозвучало в тишине ночи.
– Слышу, – глухо отозвался Веселов.
– Согласен?
– Хорошо. Слушайте теперь меня, – проговорил Веселов. Он боялся, что голос его задрожит, и обрадовался, почувствовав, что говорит спокойно. – Я склад взорву. Но вам лично даю тридцать минут. Можете их использовать, как пожелаете. Только не вздумайте еще раз подсылать убийцу. Тогда у вас не останется в запасе и секунды.
Какое-то время царила тишина, потом послышались тяжелые шаги. Они отдалялись.
Веселов сел. Ему хотелось курить, он несколько раз доставал кисет с табаком и клал назад в карман. Очевидно, за ним все же следят. Через щели в штабелях.
И тут он увидел широкую щель. Она была прямо у его ног. Веселов лег, осторожно раздвинул руками высокую сухую траву и увидел редкие кусты, а за ними – просеку и проволочное заграждение. До этого заграждения было метров десять, не больше. Белые березовые колья отчетливо виднелись на черном фоне леса.
Неожиданно в голове разведчика возник новый план. У него есть две мины. Он заминирует ими две самые тяжелые бомбы в разных местах штабелей. А сам... Все может быть...
Веселов работал с лихорадочной быстротой, но без малейшего шороха. Наконец вытер ладонью лоб. Все. Мины сами, без него сделают то, что надо, сделают даже тогда, когда его, Веселова, настигнет пуля на первом же шагу к свободе.
Щель все же оказалась тесной, и Веселов разделся. Он остался в одной гимнастерке. Бросил все: вещевой мешок, сухой паек и даже запас патронов. Взял только нож и автомат.
Все та же глубокая тишина царила вокруг. Фашисты притаились. Где? В землянках? Окопах? Или, может, тут, рядом, вот за этими близкими кустами? А может, их уже и нет?
Нет. Они тут, на базе. Если бы они рискнули отсюда уйти, он услышал бы.
Десять метров Веселов полз минут десять. Замер возле колючей проволоки. Он знал, что немцы пропускают в проволоку ток высокого напряжения. Пропущен ли тут? Очевидно, пропущен. Значит...
Пот заливал глаза разведчику, а он ковырял и ковырял финкой землю, выгребал ее руками. Потом полз снова, снова глотал пот, горький, соленый и горячий. Он боялся посмотреть на часы. Полз и полз. И только когда руки нащупали корни деревьев, которые раскачивались под сильным ветром, вскочил и побежал.
Сухие сучья рвали его одежду, царапали тело, а он бежал, спотыкался, падал и поднимался вновь. А когда ему уже показалось, что склад остался далеко позади, горячий росплеск огня вдруг охватил лес, взметнулся огненный смерч. Опаленная земля вздрогнула, застонала и – ринулась в черную пропасть...
III
Большая когда-то усадьба лесника, видимо, сгорела не очень давно. На пепелище, которое успело зарасти бурьяном, еще стояла печка с высокой черной трубой, уцелела и голландка, облицованная белым кафелем, который не поддался даже огню. В колодце, довольно глубоком, была вода, а в пуньке, стоявшей на отшибе, хранились дрова. Они были сложены вдоль всех четырех стен. Тут же, в пуньке, перевернутая вверх дном, стояла большая бочка.
Видимо, в свое время эта бочка служила кому-то столом. На ней стояла жестянка из-под консервов и была набросана картофельная шелуха.
При свете фонарика Кремнев внимательно осмотрел жестянку, пощупал пальцами шелуху и успокоился. Жестянка была наша, комочки картошки, остававшиеся на дне, давно высохли, покрылись плесенью. Сухой была и шелуха, от легкого прикосновения пальца она рассыпалась в прах. По всему было видно, что те, кто разделил тут свой скудный обед, наведывались в пуньку давно, может, летом, а может, и раньше, и уже больше сюда не возвращались.
Присев на широкий и гладкий дубовый кругляк, стоявший возле бочки, Кремнев смел рукой шелуху и развернул карту.
Из трех явок, которые ему дал Хмара, Кремнев прежде всего выбрал деревню Заречье. Эта явка привлекала его не только потому, что он хорошо знал и деревню и человека, с которым должен был встретиться. Отгороженное от мира рекой, озером и заболоченными лесами, Заречье находилось не очень далеко от железной дороги и бойкого шоссе – тех самых объектов, которые с сегодняшнего дня должны всегда быть в поле зрения спецгруппы. А потому, отыскав на карте знакомую деревню, Кремнев начал соображать, как лучше и быстрее до нее добраться.
Проще всего было идти лесом, обходя деревни и дороги. Но тогда пришлось бы сделать немалый круг, и времени на это ушло бы не меньше недели. Продуктов же у разведчиков было только на пять дней.
Кремнев задумался. Как мало осталось дорог на его родной земле, по которым можно идти, наверняка зная, что ты дойдешь до намеченной цели!..
Ему помешали. Из темноты просунулась чья-то рука и положила прямо на карту скомканную газету.
– Что это значит? – нахмурился Кремнев.
– А ты посмотри, – отозвался Галькевич. – Узнаешь?
– Наша «дивизионка»? – разгладив рукой газету, удивился Кремнев. – Где ты ее нашел?
– Тут, в пуньке. Выбирал место, где лечь, начал разгребать старую солому, а она там и лежала. Я бы и не обратил на нее внимания, если б на глаза не попалась фамилия знакомого корреспондента.
Находка заинтересовала Кремнева. Их дивизия и отступала и наступала далеко от этих мест. Кто же и когда в таком случае мог принести сюда газету?
Пробежав глазами заголовки коротких заметок, Кремнев посмотрел на дату выхода номера и озабоченно наморщил лоб. 24 февраля. 24-го... Что же случилось в этот день?
Тяжелый, невероятной силы, взрыв покачнул землю. Из-под стрехи на карту посыпалась колючая труха. С грохотом обвалился начатый штабелек дров, где-то в темном углу испуганно пискнула какая-то птица.
Схватив автоматы, Кремнев и Галькевич выбежали из пуньки.
На западе, высоко в черном небе, с грохотом и свистом бушевал огненный смерч. Казалось, что там, среди мохнатых окровавленных туч, сцепились в смертельной схватке тысячи сказочных огненных чудовищ. Описывая фантастические круги и зигзаги, они разъяренно хлестали друг друга тяжелыми кровавыми мечами, разбрасывая вокруг искры, выплевывая огонь и дым...
Но вот все исчезло, и еще более черная ночь окутала пущу.
– Как ты думаешь, что это? – посмотрев на Кремнева, нарушил молчание Галькевич.
Кремнев пожал плечами:
– Видимо, наши самолеты разбомбили немецкий склад боеприпасов.
– Самолетов все это время не было слышно, – долетел из темноты голос Шаповалова. – Я стою на посту давно. Полчаса назад в той стороне кто-то стрелял из автомата.
– Стреляли там и раньше, – уточнил Аимбетов, который незаметно оказался рядом с командиром.
– Склад могли и партизаны взорвать, – подумав, сказал Кремнев и вернулся в пуньку. Но вдруг он остановился и спросил у Аимбетова:
– Веселова еще нет?
– Нет, товарищ капитан.
– Как только явится, пусть сразу же идет ко мне. А пока что подавай ему время от времени условный сигнал. Теперь ты это делать умеешь.
– Слушаю, товарищ капитан! – блеснул зубами Ахмет.
– Это же самое передай и своему сменщику.
– Слушаю, товарищ капитан, – повторил Ахмет и исчез в зарослях бурьяна.
Вернувшись в пуньку, Кремнев остановился возле бочки и на минуту задумался. Ему уже почему-то не хотелось ни изучать карту, ни припоминать того, что случилось 24 февраля 1942 года, – больше семи месяцев назад. Устало махнув рукой, он запихнул бумаги в полевую сумку, потушил фонарик и лег на солому рядом с Галькевичем.
Галькевич молчал, но по его дыханию Кремнев чувствовал, что он не спит. И потому произнес, не окликая его:
– Что-то я начинаю беспокоиться о Веселове...
– Придет, – не сразу отозвался Галькевич. – Этот внезапный шальной ветер мог занести его черт знает куда...
– Что верно, то верно, – согласился Кремнев и улегся поудобнее. Но тревога в сердце не затухала. Он понимал, что не заснет, и потому старался думать о самых разных вещах, лишь бы заглушить беспокойство. Сначала он старался вызвать в памяти образ Вали Ольховской, девушки, которая в сорок первом спасла ему жизнь и которая сейчас была очень близко. Но воспоминания были какие-то хаотичные, тусклые. Тогда он начал думать о своем старом друге Сымоне Филиповиче, с которым пришлось так нелепо расстаться. Эх, как было бы славно, если б теперь рядом с ним был этот мужественный, опытный, мудрый человек! Так надо же! «А может, все это – ложь? Да и в самом деле, как мог сын Филиповича из тюрьмы попасть в ту же дивизию, где воюет его прославленный отец! И попасть сюда только для того, чтобы через каких-то два месяца, двадцать четвертого февраля...»
Василь пружинисто сел, будто кто-то ткнул ему шилом в спину. «Двадцать четвертого! Да! Именно двадцать четвертого!.,»
– Что с тобой? – забеспокоился Галькевич и тоже сел.
– Ничего... Показалось... Ну, показалось, будто Веселов разговаривает за стеной...
– Успокойся ты и засни, – вздохнув, посоветовал Галькевич. – Сидит наш Веселов сейчас где-нибудь под елкой и ждет утра, чтобы потом отыскать нас на этом хуторе.
– Может, и так... Конечно, так. Но... не спится мне. Пойду посты проверю. Все равно кому-то одному из нас надо дежурить.
На ощупь отыскав дверь, Кремнев вышел.
Ветра уже не было. Лес молчал. Слегка морозило. Можно было надеяться, что утром ляжет густой иней, а может, даже и снег.
Василь шел по густому бурьяну и думал. Двадцать четвертое... В этот день сын Филиповича дезертировал. По крайней мере так говорил Хмара, так утверждают контрразведчики... Вот только... Как мог молодой Филипович попасть сюда, на этот хутор? Оттуда, где он бросил окоп и винтовку, дорога к дому была более прямой и близкой. Но почему домой? Что ему дома делать? В их деревне – немцы, и это он знал!..
А может, немцы ему и были нужны? Чепуха! Для того чтобы попасть к немцам, ему вовсе не нужно было десятки километров кружить по лесам и болотам. Стоило только пройти двести метров «ничейной» земли и поднять руки. Да и вообще, откуда известно, что в этой пуньке был именно он, Павел Филипович? Газета? Так газету могли принести сюда сами немцы, наконец – любой другой окруженец, каких немало разбрелось по лесам в ту страшную зиму 1941/1942 года…
Шаповалов и Аимбетов задержали Кремнева сразу же, как только он оказался на пожарище, возле сухого куста сирени. Назвав пароль, Василь остановился, присел на камень. Спать ему не хотелось, и он просто не знал, что ему делать дальше, как прокоротать время до утра...
