Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
II
Кремнев встал рано. Быстро собрался, взял автомат и, стараясь не разбудить радиста, который так и спал за столом, обняв руками рацию, осторожно вышел из землянки.
Выло еще темно и тихо. С головой укрывшись пушистыми одеялами, неподвижно стояли над землянками старые ели.
Кремнев огляделся и, увидев часового, спросил:
– Ты, Аимбетов?
– Я, товарищ капитан! – отозвался Ахмет.
– Позови Бондаренко.
– А я, товарищ капитан, уже не сплю, – выходя из-за ели, сказал Иван. – Лыжи проверил. А вот палок хороших так и не нашел.
– Вырежем на той стороне озера, в орешнике. Бери, что надо, и поехали. Скоро светать начнет.
День выдался яркий, с крепким морозцем. Слепил искристый свежий снег, узкие лыжи проваливались почти до самой земли, и лыжники вскоре устали.
– Добежим до того вон пригорка и сделаем привал, – указав палкой на крутолобую горку, сплошь покрытую редким ельником, сказал Кремнев. – От нее до Черного озера – километров шесть, не больше.
Они уже были близко от намеченной цели, когда Кремнев внезапно наскочил на какую-то мягкую кочку и полетел под куст можжевельника. Выругавшись, он с трудом выбрался из глубокого сугроба, оглянулся и замер. Из-под снега, в двух шагах от него, торчали старые, разбитые валенки.
Какое-то мгновение Кремнев сидел, боясь пошевелиться, потом приглушенно крикнул:
– Бондаренко! Сюда!
Бондаренко быстро подъехал к кусту, остановился.
– Видишь? – прошептал Кремнев, глазами показав на валенки.
Как и Кремнев, тот какое-то время стоял неподвижно, потом быстро отвязал лыжи и, глубоко проваливаясь в снег, медленно пошел к страшной находке. Остановился, стал на колени и начал осторожно разгребать руками снег.
…Под снегом, на сухой обомшелой земле, лежал мальчик лет тринадцати. Он, кажется, еще был жив – снежинки медленно таяли на его лице, и Кремнев, сорвав с пояса фляжку, приказал:
– Растирай!..
Бондаренко снял ватник, расстелил и, положив на него мальчика, начал растирать ему спиртом руки, ноги, лицо – все тело. Он тер до тех пор, пока худенькое тело не порозовело. Потом завернул мальчишку в ватник, осторожно поднял на руки и, выпрямившись, пошел прямо в лес.
Через пять минут среди старых елей горячо полыхал костер. Подвинув ближе к огню котелок, Бондаренко пригоршнями кидал в него снег, пока тот до краев не наполнился водой.
– Как думаешь, придет в себя? – с надеждой посмотрев на ординарца, прошептал Кремнев.
– Кто ж его знает? – пожал плечами Бондаренко. – Сердце бьется, и дышать ровней начал...
– Не могу понять, как он мог сюда попасть? – сказал Кремнев, глядя на подростка, неподвижно лежавшего на ватнике, невдалеке от костра. – Кругом – лес, глухомань. До ближайшей деревни – не менее восьми километров.
Бондаренко снова пожал плечами, палкой подгреб к котелку угли. Вода в котелке сморщилась, покрылась пузырями и бурно, весело закипела.
– Наконец-то! – вздохнул Бондаренко и попросил : – Товарищ капитан, достаньте из моего мешка кружку, ложку и сахар.
– Послушай, а если в кипяток добавить немного спирту? – неуверенно спросил Кремнев. – Граммов десять. Помнишь, как здорово вылечил меня Шаповалов?
– А что, немножко, наверное, можно добавить, – подумав, согласился. Бондаренко и, наполнив кружку кипятком, налил в нее спирт из фляжки. Попробовал, поморщился и, присев на толстый пень, осторожно поднял на колени мальчика.
Первый же глоток оживил подростка. Глаза у него широко раскрылись, в них отразился ужас. Выхватив руки из-под ватника, он с недетской силой толкнул Бондаренко в грудь и закричал.
– Да ты... Что с тобой? – стараясь удержать на коленях мальчика, растерялся Бондаренко. – Ну, чего ты? Чего?
Услышав незнакомый, но добродушный голос, мальчик затих, осторожно, украдкой, высунул из ватника голову и начал со страхом озираться по сторонам. Долго смотрел на огонь, на незнакомого человека, сидевшего у костра, перевел глаза на высокий обгоревший пень, что чернел посреди небольшой поляны. И вдруг, содрогнувшись всем худеньким телом, начал снова вырываться из рук Бондаренко.
– Ну, что с тобой! Ну, что?! – рассердился тот. – Меня испугался? Что я делаю тебе плохого?
Мальчик замолчал, боязливо посмотрел на разведчика. И вдруг руками обхватил его за шею, прижался к груди. Его била дрожь.
– Ну, чего ты, глупенький, боишься? – укрывая мальчика, ласково загудел Бондаренко. – Мы тебя спасаем, а ты кричишь на весь лес...
– Вон... он! – показав воспаленными глазами на обгорелый пень, прошептал мальчик.
– Кто – он?
– Горбун. Тот, что стрелял...
– Тьфу ты! Ну и выдумал! Ведь это же пень! – воскликнул, смеясь, Бондаренко. – Обыкновенный обгорелый пень! Не веришь? Смотри!
Он схватил еловую шишку и ловко швырнул ею в пень.
– Видал?
Мальчик слабо улыбнулся, но, посмотрев на Кремнева, снова прижался к Бондаренко и прошептал:
– А он – кто?
– Он? Мой командир. Он и нашел тебя под снегом. Если бы не он, ты бы и замерз тут. Ну, а теперь – пей, а то остынет. Пей. Не бойся, больше никого не бойся.
– А вы – кто?
– Мы? Ну... советские. Ре-гу-ляр-ни-ки! Слыхал про таких?
Мальчик радостно закивал головой, быстро, большими глотками выпил из кружки горячую смесь, которую ему приготовил Бондаренко, и мгновенно уснул.
Бондаренко долго смотрел на мальчугана, чутко прислушивался к его дыханию, к стуку сердца, потом тихо шепнул:
– Товарищ капитан, подайте мне лыжи да забросьте за плечи вещмешок и автомат. Пойдем.
– А ты не замерзнешь без ватника?
– Ну, что вы! С такой ношей?
Они миновали горку с редкими стройными елями на вершине и очутились на широкой лесной дороге. На свежем снегу виднелись глубокие человеческие следы, которые вскоре затерялись в мелком и густом ельнике.
– Кто-то тут был, и совсем недавно, – внимательно посмотрев на следы, заметил Бондаренко. – Притом не один. Взгляните вон туда...
– Стой! Ни с места! – в тот же момент резанул тишину раскатистый властный голос, и из-за ели, на дорогу, высыпало человек десять в белых маскхалатах,
Кремнев схватился за автомат и тут же опустил его. На дороге, в нескольких шагах от него, стоял... Микола Скакун!
– Привет р-регулярникам! – подняв над головой автомат, весело крикнул партизанский разведчик и, повернувшись к своим товарищам, объявил: – Спокойно, это наши!
Партизаны окружили разведчиков, Скакун, посмотрев на Бондаренко, который все еще держал на руках завернутого в ватник мальчика, тихо спросил у Кремнева:
– Раненый? Кто?
– Нет. Мальчишку нашли, – шепотом ответил Кремнев. – Вон за той горой, на поляне. Уже едва-едва дышал. Посмотри, может узнаешь. Ты же местный.
Скакун недоверчиво посмотрел на Кремнева, подошел к Бондаренко. Осторожно отогнул воротник ватника и сразу же испуганно отступил назад.
– Братцы! – сказал чужим, вдруг охрипшим голосом. – Витька из Лозового! Сын нашего командира бригады!
III
Накануне войны, последние четыре года, Кремнев наведывался в Лозовое каждое лето, жил тут по нескольку недель подряд и знал, кажется, всех жителей деревни, даже детей. И потому особенно удивился, услышав, что мальчик, которого держал на руках Бондаренко, из Лозового.
– Послушай, Скакун, а ты не ошибаешься? – спросил он у партизана, когда они снова двинулись к озеру.
– В чем? – не понял Микола.
– Ну, вот насчет этого мальчонки? Я Лозовое знаю хорошо, а его что-то не помню.
– А ты и не мог его помнить. Мирон Дубрович, а по-деревенски. – Голубок, до войны жил с семьей в соседнем районе, работал там директором МТС. В Лозовое они приехали осенью сорок первого. Вскоре Мирон ушел в лес, собрал отряд из окруженцев. А через год отряд его перерос в бригаду. Вот сейчас увидишь, какое у нас теперь войско! – не без гордости заключил Скакун и свернул с дороги на узкую, едва приметную тропку.
Перешли скованное морозом болото, поднялись на берег, заросший кустами орешника, крушины и дикой яблони.
– Вот мы и дома, – остановившись на полянке, улыбнулся Скакун. – Не верите? То-то! Ждите тут, я сейчас вернусь!
Микола нырнул за молодую приземистую ель и мгновенно исчез. С удивлением поглядев ему вслед, Кремнев присел на высокий пень и с интересом огляделся по сторонам. Его удивляла царившая тут тишина. И еще удивляло полное отсутствие того, что обычно называется лагерем. Нигде не было видно ни землянок, ни даже самых примитивных шалашей, где бы люди могли укрыться от холода и непогоды.
«Если бригада и ее штаб здесь, то умению и смекалке партизанских саперов можно только позавидовать!» – подумал Кремнев и в этот же момент увидел рослого чернобородого человека, неслышно появившегося из-за той же ели, за которой несколько минут назад исчез Микола Скакун. Человек был без шапки, в одной гимнастерке, на которой поблескивал орден Трудового Красного Знамени.
Человек приостановился, тревожно обвел глазами людей, будто кого-то выбирая среди них, потом быстро, спотыкаясь, пошел к Бондаренко. Тяжелый трофейный пистолет сползал ему на живот, он нервно отодвигал его правой рукой, а левой старался и не мог отыскать пуговицы на воротнике гимнастерки.
Поняв, кто перед ним, Бондаренко сделал шаг вперед и торопливо шепнул:
– Не волнуйтесь, он спит.
Этот шепот, видимо, и разбудил мальчика. Он встрепенулся, поднял голову, какое-то мгновение напряженно смотрел на бородатого человека, потом рванулся к нему, протянул руки и дико, как там, у костра, закричал:
– Тата! Т-та-точ-ка!!! Убили!.. Мамку нашу убили!!! Горбу-ун!.. Какое-то время человек стоял, втянув голову в плечи, потом схватил мальчика на руки, повернулся и, спотыкаясь, медленно пошел в землянку. А чистую, звонкую утреннюю тишину сотрясал пронзительный надрывный детский крик:
– Таточка! Убили... Мамку нашу убили!.. Гор-бу-ун!..
Вскоре поляна опустела. Партизаны ушли в землянки. Кремнев и Бондаренко растерянно переглянулись.
– Что будем делать? – спросил Бондаренко.
– Пойдем назад, – пожав плечами, ответил Кремнев. – Тому, к кому мы шли, сейчас не до нас.
– Но... он же унес мой ватник, – растерянно усмехнулся Бондаренко. – Не идти же так!
– Вот, одевай, – подбежал Скакун с ватником в руках. – А у нас там!.. Дайте, хлопцы, закурить.
Дрожащими пальцами выбив кресалом огонь, он сел на пень и начал жадно, большими затяжками глотать едкий табачный дым.
– Как это произошло? – тревожно спросил Кремнев.
– Бургомистр Ползунович убил жену Мирона. С ним и Цапок был. Ворвались ночью в Лозовое, в колодцы детей побросали, женщин порезали... Кричит Витька, припадок у него. А на командира глядеть страшно. Доктор там сейчас...
Все трое молчали. Наконец Кремнев спросил:
– Как думаешь, Микола, нам лучше вернуться?
– Конечно... А может, переночуете у меня в землянке? Завтра и поговорите с ним. Вам же комбриг нужен?
– Такой разговор и завтра начинать будет неловко, – медленно произнес Кремнев. – Уж как-нибудь потом...
– Стой. Ты это не про Валю? – поднял голову Скакун. – Если про нее, то будь спокоен. Я командиру все доложил, и он согласен. Говорит, раз так у них получилось, пускай остается.
Кремнев, чувствуя, что краснеет, отвернулся, будто выбирая место, куда бы бросить окурок. И вдруг что-то остро кольнуло его в сердце...
Прислонившись плечом к стройной сосне, невдалеке от него стояла девушка в военном. До нее было шагов десять, не больше, и Кремнев отчетливо видел ее лицо, видел даже маленькие золотые сережки, которые, будто капли меда, освещенные солнцем, дрожали на розовых мочках ее маленьких ушей.
Это была она, та самая маленькая парашютистка, которую он случайно увидел в самолете памятной октябрьской ночью 1942 года. Это была она, Соня Ковалева...
Девушка нерешительно сдвинулась с места, несмелые, замедленные шаги словно вернули Кремнева к действительности. Он торопливо сунул Скакуну руку и, не сказав ни слова, круто развернул лыжи и устремилея вниз, в густые колючие заросли...
IV
Кремнев и Бондаренко исчезли в гуще мелколесье, а Микола Скакун еще долго стоял на полянке. Если бы он мог догнать разведчиков, то вернул бы их назад. «Как же это я позабыл! – упрекнул он сам себя. – Ведь была возможность узнать обо всем не от какого– то там перебежчика, а непосредственно от руководителя всех тех событий!»
От досады и злости на самого себя Микола плюнул и пошел к своему потайному отсеку. Но не успел сделать и пяти шагов, как до него долетел знакомый женский голос:
– Микола! Подожди минутку!
Микола нехотя оглянулся и увидел радистку штаба бригады.
– Ты зачем тут? – сердито сказал он, стараясь не смотреть на красивое и всегда немного насмешливое лицо девушки… – Тебе кто разрешил покидать землянку и радиостанцию?
– Да не шуми ты! – усмехнулась Соня. – Я и так как узница, день и ночь сижу под охраной двух автоматчиков. А подышать свежим воздухом и мне хочется.
– Сядь на пороге землянки и дыши, сколько хочешь! А бродить по лесу...
– Ну ладно, ладно, не читай инструкций, я их и сама знаю, – спокойно улыбнулась Соня и, понизив голос, спросила: – Скажи, это был... Кремнев?'
– Да, Кремнев, – нехотя ответил Скакун и, не оглядываясь, пошел в глубь леса.
Вот уже неделю как он почти ни с кем не разговаривал, и даже своего любимца, знаменитого кота Ваську, гнал от себя прочь.
Причиной такой резкой перемены в его поведении были... разведчики-регулярники. Дело в том, что во время бомбардировки сбежал с немецкой секретной авиабазы рабочий-чех, который наткнулся на партизан, возвращавшихся с боевого задания. Чеха привели в штаб бригады, там он и рассказал о беспримерной диверсии, которая произошла на авиабазе.
Партизаны слушали с восхищением, а когда чех кончил, в один голос заявили: «Они! Регулярники. Их почерк!» А один из командиров, человек не без юмора, похлопал Миколу по плечу и при всех сказал:
– Вот, хлопец, учись! Это тебе не с помощью кота мост взрывать!
Микола смолчал, но тут же решил доказать и языкастому ротному и регулярникам, что и он, Микола Скакун, не лыком шит и способен сделать еще и не такое!..
V
В штаб бригады прибыл связной и сообщил, что в райцентре объявился какой-то важный генерал. Он ежедневно встречается с тамошним фюрером фон Зейдлицем. Зачем приехал в район генерал – точно пока неизвестно, но ходят слухи, что он командует дивизией и что ему поручено провести карательную экспедицию против партизан.
Через пять минут Скакун уже был в штабе бригады. Но связного не застал.
– А зачем он тебе? – спросил Васильев, начальник штаба, протирая толстые стекла очков и жмуря хитрые близорукие глаза.
– Болтают, что приехал какой-то генерал.
– Почему – болтают? Точно приехал. Вместе со своей дивизией. Есть сведения, что генералу поручено провести карательную экспедицию против нас.
Васильев надел очки, облокотился на стол и сказал не то шутя, не то серьезно:
– Вот, Микола, и тебе подвернулся случай показать свое мастерство, – пригласив разведчика в свой отсек, сказал начальник штаба Васильев, бывший сельский учитель.
Скакун промолчал, сделал вид, что не понимает, на что намекает начальник штаба.
– А птица, говорят, важная! – тем временем продолжал Васильев, отлично знавший характер своего бывшего ученика. – Связать такой крылья – о-го-го! Вот только боюсь, что регулярники уже взяли ее на прицел...
Этого было достаточно.
– Дудки! – стукнул кулаком по столу Микола, да так, что коптилка, тускло горевшая рядом с телефонным аппаратом, вспыхнула и потухла. – Не выйдет! И мы не лыком шиты! Да я... я, Павел Игнатьевич, говоря честно, уже направил на заборьевскую дорогу, по которой тот генерал ездит в имение, своих хлопцев. Петька Бакан пошел, и еще трое. Сейчас и я там буду. Сцапаем генерала!
– Вот что, Микола, – уже вполне серьезно продолжал начальник штаба, зажигая коптилку. – Ты горячись, да не очень. К такому делу подходить надо с ясной головой. Взять генерала! Ты представляешь, что это такое? Вижу, понимаешь, но не совсем. И советую тебе вот что. Сейчас нам прежде всего необходимо знать, зачем пожаловал сюда этот немецкий генерал. И действительно ли он готовит против нас карательную экспедицию. Вот так. А теперь действуй, но будь осторожен!
– Есть! – козырнул Скакун и мгновенно выскользнул из штабного отсека.
VI
Говорят, что собака, узнав вкус человеческой крови, становится страшнее волка. Нечто подобное случилось и с горбуном. После расправы над жителями Лозового, он совершенно озверел, не мог прожить дня, если не видел человеческой крови.
Еще слышались стоны из лозовских хат и колодцев, а он уже лихорадочно обдумывал планы новых налетов.
На этот раз он решил испепелить Заречье.
Заречье он выбрал не случайно. Надежные, свои люди донесли ему, что в их деревне живет человек по фамилии Войтенок, который приходится Вале Ольховской родичем и знает, где прячется она со своей теткой.
Горбун тут же ринулся к коменданту.
Обер-фюрер фон Зейдлиц выслушал путаную речь горбуна внимательно, а когда тот замолчал, вдруг спросил:
– Бургомистр, вы знаете, что такое Заречье?
– Заречье? Небольшая деревня, дворов, кажется, тридцать...
– Заречье, – спокойно уточнил шеф, – партизанская зона. И, насколько мне известно, партизаны там часто устраивают засады, и потому подойти к этой деревне бесшумно почти невозможно.
– Я поведу людей сам! – горячо воскликнул горбун, и лицо его стало почти синим. – У меня есть люди, которые знают эту деревню, которые...
– Я не дам вам ни одного своего солдата, – снова холодно оборвал бургомистра обер-фюрер. – И вообще, категорически запрещаю до особого указания нападать на какие бы то ни было деревни. Партизаны должны жить спокойно.
– Я... я вас не понимаю, – обмяк горбун и плюхнулся в кресло.
– И плохо, что не понимаете. Вы ведь знаете, что к нам прибыли две дивизии?
– Да, знаю, – горбун посмотрел на коменданта и глаза его загорелись. – Значит...
– Удар должен быть неожиданным. А потому и тревожить партизан пока незачем. Пусть думают, что мы смирились.
...Через три часа, уже глубокой ночью, горбун и десять его самых надежных полицейских украдкой подъезжали к Заречью.
VII
Последние два дня Василь почти не выходил из своей землянки и мало с кем разговаривал. Шаповалов и остальные разведчики решили, что причиной всему – трагедия, которая разыгралась в Лозовом, и потому старались не попадаться на глаза своему командиру.
Двое суток Валя напряженно ловила каждый шорох за своими дверями, прислушивалась к каждому голосу, к каждому шагу. Ждала Василя.
...Она знала, что в штаб бригады прилетела новая радистка, девушка, как говорили, очень красивая, что она знает Кремнева, даже посылает ему приветы. Когда Валя спросила об этом у Кремнева, он не стал таиться, рассказал обо всем, что между ними когда-то произошло. Сказал, что эта девушка теперь для него чужая, что он раз и навсегда вычеркнул ее из своей жизни. Уже тогда чутким женским сердцем Валя поняла: Василь искренен, говорит правду.
И вот теперь, пытаясь понять столь резкую перемену в его настроении, Валя вдруг вспомнила эту радистку. Все же, где-то в глубине души она затаила тревогу, страх за свою любовь. Наконец не выдержав, Валя, запахнувшись в полушубок, пошла к Кремневу в землянку.
Василь лежал на нарах и курил. Девушка присела к нему, осторожно дотронулась до его руки, спросила:
– Что с тобой?
– Ты слышала, что они сделали в Лозовом? – вместо ответа спросил Василь.
– Слышала, – зашептала Валя, и на глазах ее выступили слезы. – От этих извергов всего ждать можно. Я понимаю тебя, милый. Все, все понимаю!
Василь, прижав ее руки к груди, устало закрыл глаза.
Глядя на его бледное, осунувшееся лицо, Валя подумала: имеют ли они право так много теперь отдаваться своему, личному, когда вокруг столько крови, смертей?..
Она вытерла платком глаза, наклонившись, нежно коснулась губами его лба, торопливо пошла к двери.
... Проснулся Василь глубокой ночью, услышав в землянке взволнованный голос Шаповалова.
– Василь Иванович, а, Василь Иванович! – настойчиво повторял Михаил, дергая его за ногу. – Вставай! Слышишь?
– Ну, что там? – не вылезая из-под одеяла, глухо спросил Кремнев.
– В Заречье – стрельба. А вечером туда ушли Валя и Крючок. Я только что направил туда Галькевича и Бондаренко. Они взяли пулемет и пошли на лыжах...
Тяжелое одеяло слетело с Кремнева, будто подхваченное вихрем.
– В ружье! Все в ружье! – задохнувшись, крикнул он, срывая со стены автомат. – Нет, подожди. Ты оставайся тут, с радистом и Герасимовичем. Остальных – по тревоге! Кузнецову и Аимбетову – взять второй пулемет.
– Слушаю!
...Они выбежали на берег как раз против хаты Войтенка, и в тот самый момент, когда из-за высокого погреба, занесенного снегом, заговорил пулемет. Бил «Дегтярев» короткими звонкими очередями, и по почерку Василь понял, что стреляет Бондаренко. Он остановился за кустом лозняка и огляделся. Справа, метрах в ста от него, глубоко проваливаясь в снег, перебегали люди в черном. Их было человек десять, не больше. Несколько черных бугорков уже неподвижно лежали чуть дальше, на белой, залитой лунным светом равнине.
«Полицаи! Сейчас они ворвутся в сад. Тут лощинка, и Бондаренко теперь их трудно взять». Кремнев быстро окинул глазами кусты, тихо шепнул:
– Пулемет!
...Длинная очередь срезала сразу четырех полицейских, остальные дружно бросились назад, залегли.
– По-пластунски – за мной! – вполголоса приказал Кремнев. – Обходим кусты, ударим с фланга.
Тем временем полицаи пришли в себя. Из-за маленького пригорка вынырнула нескладная фигура, и пронзительный голос резанул тишину:
– Вперед! Перевешаю!
«Горбун», – молнией пронеслась догадка в голове Кремнева, и руки у него задрожали. Он лихорадочно ловил пальцем спусковой крючок и никак не мог его отыскать. Тогда, со злостью оттолкнув пулемет, Василь выхватил пистолет и выстрелил, не целясь. Горбун покачнулся и медленно осел на снег. В тот же момент кто-то из полицейских бросился к горбуну, подхватил его на руки и, спотыкаясь, побежал к кустам.
– Взять! Взять гада живым! – пружинисто вскочив на ноги, крикнул Кремнев. Ему кто-то мгновенно заступил дорогу, распростер руки и, медленно поворачиваясь всем корпусом, будто желая что-то сказать, боком повалился на снег.
Кремнев не сразу понял, что случилось. Потом быстро опустился на колени, посмотрел в лицо человеку.
...Это был Аимбетов. На губах его дрожал темный пузырь. Приподнятая голова Ахмета безвольно и тихо легла на снег...
Вздрогнув, Василь припал ухом к груди разведчика. В теплой еще груди была жуткая холодная тишина...
«Убили... Прикрывал меня...» Не понимая, зачем – Кремнев поправил на голове Аимбетова шапку, снегом вытер окровавленные губы. Потом тяжело поднялся на ноги и пошел вперед.
Из-за недалекого сугроба, прямо в упор, ударил немецкий пулемет, но Кремнев, кажется, не слышал ни его скороговорки, ни зловещего посвиста пуль. Он только видел неровные вспышки огня над пригорком и спешил к этому пригорку, к этим вспышкам. А когда до пулемета осталось несколько метров, выхватил из кармана гранату и вырвал чеку...
...Не взрыв, внезапная тишина оглушила Кремнева. Он остановился. Вокруг как будто уже не было ни души. Только там и тут, на синеватом, истоптанном ногами, снегу виднелись редкие черные бугорки, да высоко в небе, ловко ныряя между туч, куда-то убегала огромная луна, словно напуганная всем, только что происшедшим на освещенной ею земле...
Бросив в снег чеку от гранаты, которую он все еще сжимал в левой руке, Кремнев зябко втянул в плечи голову и повернул назад.
– Галькевича ранили... В грудь... И Валю... – поспевал за ним следом чей-то очень знакомый голос, но и эти тревожные слова пролетали мимо него, теряясь в синеве морозной ночи, не задевая ни слуха его, ни сознания...
