Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
IV
Старший лейтенант Шаповалов вернулся на остров с задания поздно ночью усталый, злой и голодный. Ему не хотелось сразу же попадаться на глаза капитану, и он, наскоро перекусив, улегся на нарах и задумался.
Целую неделю искали ветра в поле. Нет здесь никаких аэродромов. Кто-то неправильно информировал Центр. Завтра об этом нужно будет сказать Кремневу.
«А если есть, – неожиданно закралась в сердце тревога. – Если мы просто не смогли его отыскать?»
Шаповалов закурил. В тот день, когда вызвался идти на поиски аэродрома, он не представлял, что встретится с такими трудностями. Наоборот. Задание Центра показалось ему чрезвычайно легким. Подумаешь, проблема: отыскать аэродром, который разместился в том же районе, где находятся и они! Проще простого взять под строгое наблюдение все более или менее значительные дороги и следить за немцами, одетыми в летную форму. Эти летчики, хотят они того или не хотят, сами «покажут» свое засекреченное логово.
Таких дорог было только три, если не считать магистрали, которая сейчас, лишившись Лозовского моста, «умерла», и Шаповалов взял с собой только троих разведчиков. Каждому из них он и поручил по дороге, а сам поселился в старой, давно заброшенной смолокурне.
Этот «командный пункт» он выбрал не случайно. Смолокурня стояла в глуши, на крутолобом взгорке, метрах в шестистах-семистах от перекрестка тех дорог, за которыми теперь наблюдали его разведчики. Со старой ели, стоявшей на самой вершине холма, да еще через двенадцатикратный мюллеровский цейс хорошо было видно все, что делалось и на перекрестке и на ближайших участках дорог.
Однако первый день ничего не дал. Грунтовая дорога, соединявшая райцентр с далеким лесочком, почти пустовала. Две другие – на Витебск и на соседний район – были оживленней. Особенно последняя. Целый день по ней шли тяжело нагруженные автомашины, преимущественно на гусеничном ходу. И достаточно было самого беглого взгляда, чтобы определить, что везли они боеприпасы на ближайшую станцию северной железной дороги.
В общем потоке грузовиков попадались машины с солдатами, но то были или пехотинцы, или рабочие строительных батальонов, иногда – полевая жандармерия.
Машины с жандармами почти всегда направлялись в сторону местечка, находившегося за сосновым лесом. И то, что они спешили именно туда, в лесной массив, было вполне понятно – они выискивали советских партизан.
– Ничего, хлопцы! – выслушав рапорты разведчиков, утешал Шаповалов. – Наблюдайте! Явятся и летчики. Не сидят же они сложа руки на том аэродроме!..
Прошло еще три дня. Авиаторы на дорогах не появлялись. Шаповалов забеспокоился: никаких, даже самых незначительных примет, свидетельствующих о том, что где-то близко расположен крупный аэродром, обнаружено не было.
И все же он решил совершить рейд по району, тщательно проверить территорию, которая по своему рельефу могла быть пригодной для строительства взлетных полос.
Четырехдневный рейд тоже не дал желаемых результатов. И тогда Шаповалов пришел к заключению: аэродрома в районе нет – и повернул назад на свой «Таинственный остров».
Но чем ближе подходил он к озеру, где в густых зарослях тростника его ждала лодка, тем беспокойнее становилось на сердце. А вот здесь, в землянке, на карах, прежняя уверенность, что вывод сделан правильный, пошатнулась окончательно.
«Черт возьми! – ловко бросив в печку на горячие угли окурок» вздохнул Шаповалов. – Если я ошибся, то что же мне завтра...»
В этот момент дверь землянки открылась, и на пороге появился Кремнев.
Шаповалов торопливо соскользнул с нар и тихо, чтобы не разбудить разведчиков, доложил:
– Товарищ капитан! Группа вернулась о боевого задания. Потерь нет. Аэродром...
Кремнев движением руки остановил старшего лейтенанта и шепнул:
– Пойдем ко мне. Там обо всем и расскажешь. Есть важные новости.
В землянке, несмотря на поздний час, за столом, на котором лежала начатая буханка хлеба и стоял котелок с кипятком, сидели Рыгор Войтенок, радист и бледная худенькая девушка с забинтованными руками. Войтенок, насупившись, кормил девушку, по очереди поднося к ее губам то хлеб, то кружку с чаем.
«Так это же она, Таня Филипович!» – сразу же догадался Шаповалов и задержал на девушке свой острый, любопытный взгляд. Таня стыдливо опустила глаза, прошептала:
– Дядька, хватит... Не хочу больше...
– Ешь! – строго повысил голос Рыгор. – Чего стесняешься? Чужих тут нет.
– Ешь, ешь, Танюшка, – легонько тронув рукой светлые Танины волосы, поддержал Рыгора Кремнев. – И ложись спать. Уже поздно. А мы еще немного посидим... Садись, Михаил, пей чай и рассказывай, какие у тебя новости.
– Рассказывать, собственно, нечего. Аэродрома мы не нашли, – как бы желая сразу же избавиться от самого неприятного, сухо ответил Шаповалов. – И боюсь, что его здесь нет.
– Ты в этом уверен? – прищурился Кремнев, и в его глазах запрыгали хорошо знакомые Михаилу озорные и хитрые чертики. Шаповалов насторожился.
– Надеюсь, вы поверите, – начал он, – что за эту неделю мы обшарили весь район, несколько суток не сводя глаз со всех более или менее важных дорог, прощупали глазами сотни автомашин, проходивших по этим дорогам, и...
– ...пи одного летчика в них не заметили, – за Шаповалова закончил Кремнев.
– Да... но... – Шаповалов смутился. Направляясь на задание, он не сказал командиру о своем плане поисков. Поэтому реплика капитана привела его в замешательство. Откуда он знает его, Шаповалова, мысли?
– Ладно, успокойся и не ломай голову, – улыбнулся Кремнев. Он не спеша расстегнул планшет, отыскал в нем какую-то бумагу и протянул Шаповалову.
– Прочитай. Только внимательно.
Это была какая-то немецкая ведомость, густо усыпанная цифрами, и Шаповалов не сразу заметил среди них слова, написанные очень мелким, но разборчивым, круглым почерком: «Обер-фюреру фон Зейдлицу. Для проверки боеготовности аэродрома «Смерч» выехал инспектор рейхсмаршала. Полагаем, что из Витебска он выедет на машине, а затем, на одной из заброшенных станций, пересядет в специальный вагон и ночью сойдет на разъезде Вязье. Дату выезда инспектора и время его приезда на разъезд сообщим дополнительно».
– Кто вам передал это? – поднял глаза Шаповалов.
– Текст удалось прочесть Валентине Ольховской. Эту бумагу она и передала мне. Я только что из Заборья.
– Интересно... – Шаповалов налил в кружку кипятку и начал пить его маленькими глотками. Не допив, отодвинул кружку и спросил:
– Говорить можно все?
– Безусловно.
– Железная дорога, о которой здесь написано, давно бездействует. На разъезде Вязье – ни души. Я там был.
– Ну и что?
– О каком же вагоне может идти речь?
– А радиограмма?
– А наши «секретные» документы? Притом, повторяю: никаких летчиков возле этого разъезда нет и в помине!
Кремнев снова загадочно взглянул на старшего лейтенанта, достал из планшета еще одну бумагу.
– Говоришь – никаких? Прочти тогда и это.
Шаповалов недоверчиво взглянул на измятый серый клочок немецкой газеты и покраснел. Там, уже знакомым круглым почерком, была написана только одна фраза:
«Летчики переодеты в форму полевой жандармерии».
– В форму жандармов? – Шаповалов недоуменно посмотрел в глаза Кремневу и вдруг, хлопнув себя ладонью по широкому лбу, воскликнул: – Какой же я дурак! Да я же видел таких «жандармов» с добрый десяток! Даже больше! И уверен, что теперь знаю, где их логово!
Кремнев положил на плечо Шаповалову руку и, понизив голос, сказал:
– Дорогой Михаил, нам теперь мало только найти их логово. У меня есть кое-какой план. Сейчас мы с тобой его и обсудим...
V
Дежурный по лагерю сержант Кузнецов разбудил старшего лейтенанта Шаповалова в четыре часа дня и передал ему приказ командира немедленно собираться в путь.
Такая поспешность удивила Шаповалова. Ночью они условились, что пойдут на разъезд дня через два, а за это время помоются в бане, которую Войтенок и Мюллер успели уже «сдать в эксплуатацию». И вот пожалуйста!..
Натягивая на ноги хорошо просохшие на горячей печи и потому ставшие тесными сапоги, Шаповалов спросил у сержанта:
– Не знаешь, что случилось?
– Кажется, ничего, – пожал плечами Кузнецов. – Утром приходил Скакун, партизанский разведчик. Побыл минут десять и исчез.
«Вот оно что! Значит, есть новости!» – подумал Шаповалов и, топнув каблуком о пол, чтобы поставить ногу на место, снял со стены автомат.
На дворе было морозно, сыпал мелкий колючий снег. Удивленный такой резкой переменой в природе, Шаповалов замедлил шаг и взглянул на озеро, что виднелось за поредевшим лесом.
Озеро стояло. Гладкий блестящий лед лежал от края и до края, и трудно было поверить, что еще прошлой ночью он, Михаил Шаповалов, плыл на лодке по этому озеру и что там, где сейчас блестит зеленовато-серая, будто отполированная гладь, гуляли злые, пенистые волны.
«Теперь, наверное, зима пришла всерьез!» – вздохнул Шаповалов. Застегнув на все пуговицы пропахший дымом и лотом ватник, повернул к штабной землянке.
Здесь, в землянке, его ждали две расшифрованные радиограммы: одна на имя полковника фон Зейдлица, вторая – капитану Кремневу.
В первой было сказано: «В дополнение к телеграмме ВР-00412 сообщаем, что инспектор прибудет на разъезд Вязье 31 декабря в 24.00. К поезду будут прицеплены один пассажирский вагон и две платформы с дровами. Подберите надежных людей и обеспечьте охрану разъезда до того времени, пока не прибудут с аэродрома машины и охрана».
И во второй: «В Витебске находится инспектор рейхсмаршала Геринга со специальным заданием. Вечером 31 декабря он будет на станции Лесная и оттуда поездом отбудет на разъезд Вязье. Состав поезда – две платформы с дровами и между ними пассажирский вагон. В Вязье инспектор будет ровно в 24.00. Его фамилия – Людвиг фон Шток. Звание – генерал-майор. Сопровождает генерала оберштумфюрер Эрнст Герц. Возраст инспектора – 48 лет, эсэсовца – 25 – 27. Сделайте все возможное и захватите генерала живым. Высылаем самолет по первому вашему сигналу. Хмара».
– Понимаешь? – оживился Кремнев, когда Шаповалов кончил читать. – Тридцать первого. А сегодня двадцать четвертое. В запасе только неделя, а мы даже не знаем, в какой стороне от Вязья находится аэродром и по какой дороге поедут летчики встречать своего начальника!..
– Я примерно знаю.
– Мы должны знать точно! – настойчиво повторил Кремнев. – Поэтому выступаем сейчас же.
– Кто еще идет с нами?
– Бондаренко и Мюллер?
– Вы решили взять и Мюллера?
– Он приходил сегодня утром и спрашивал, почему мы больше не поручаем ему никаких заданий. Я кое-что рассказал об инспекторе. Он предложил нам свою помощь, даже высказал интересную мысль, как лучше избавиться от тех солдат, которых пришлет обер-фюрер для охраны разъезда.
– Ну что ж, – согласился Шаповалов. – Мюллер – человек сообразительный и, кажется, смелый. К тому же – он действительно немецкий офицер, а это уже многое значит.
Была глухая и необыкновенно тихая морозная ночь. Разведчики остановились в кустарнике недалеко от разъезда. Тучи на небе развеялись еще вечером. В синей холодной бездне зябко дрожали крупные звезды. Слева, на белой глади поля, отчетливо чернело одинокое строение разъезда, справа возвышалась черная стена высокого леса.
– Аэродром – там, – уверенно показав рукой на лес, шепнул Шаповалов.
– В лесу? – удивился Кремнев. – Насколько я заметил, немцы лесов не любят.
– Не всегда, – усмехнулся Мюллер. – Моя база, например, находилась в кустарнике, возле самой пущи.
– На той стороне леса, а он не очень большой, – тоже есть кустарник, а за ним – довольно ровное поле, – уточнил Шаповалов. – Я это проверил сам.
– В лес не заходили? – поинтересовался Кремнев.
– В том-то и беда, что не заходили.
– Что же, зайдем сейчас.
Шаповалов и Мюллер пошли впереди. Следом за ними, на определенном расстоянии, шли Кремнев и Бондаренко.
В лесу было теплее, чем в стылых кустах орешника. На земле почти не было снега – он осел на ветках деревьев. Трудно было даже представить, что где-то среди этой тишины и красоты притаилась смерть, что вот она сейчас оскалит свои зубы, и на эту нежную белизну брызнет горячая человеческая кровь...
Разведчики были уже глубоко в лесу, когда майор Мюллер вдруг замер на месте, потом схватил Шаповалова за плечи и резко оттолкнул назад.
– Вы... Вы что это?! – схватился за автомат Шаповалов.
– Молчите! – прошептал Мюллер. – И ни с места!
Все остановились. Никто – ни Шаповалов, ни Кремнев, ни Бондаренко – не понимали, что случилось, и, держа оружие наготове, внимательно следили за каждым движением Мюллера.
А Мюллер тем временем осторожно присел и начал что-то рассматривать.
– Мины? – наконец, сообразив, тихо спросил Шаповалов.
Мюллер приложил палец к губам и, поднявшись, подал рукой знак отходить назад. На краю леса он с облегчением сказал:
– Еще бы один шаг, и – капут!
– Что же там было? – стараясь заглянуть в глаза Мюллеру, спросил Шаповалов. – Я ничего не заметил. Мины?
– Мины. Только не те, которые взрываются. Сигнальные. Стоит наступить на такую мину или коснутся почти незаметной проволоки, натянутой между деревьями, и всюду, где это нужно, прозвучит сигнал тревоги. Из замаскированных блиндажей выбегут солдаты, и лес мгновенно будет окружен. – Помолчав, добавил: – Шаповалов не ошибся. Аэродром – здесь, в этом лесу.
VI
Несколько дней подряд стояли злые тридцатиградусные морозы, и этой ночью на озере начал трескаться лед, да так гулко и раскатисто, что Аимбетову вдруг показалось, что за островом, где-то совсем близко, бьет тяжелое орудие, посылая неизвестно куда снаряд за снарядом.
Потревоженный грозным гулом, он схватил автомат и выбежал из землянки.
На острове и на озере было пусто. Гладкий, не запорошенный снегом, лед светился, будто под ним горели мощные бледно-синие лампы. Изредка вся эта мертвая блестящая пустыня словно приподнималась и вздрагивала, и тогда, быстро нарастая, зловещий гул обрушивался на остров, на холодную тишину ночи.
Какое-то время гул плыл над седыми от инея деревьями и затихал, захлебнувшись в болоте, над которым по-летнему густо клубился туман, да, словно издеваясь над зимой и лютым морозом, весело перекликались в камышах дикие утки.
Поеживаясь от холода, Аимбетов медленно обошел остров, еще раз обшарил глазами озеро. Убедившись, что его тревога напрасна, вернулся в штабную землянку.
– Наши идут? – подняла голову Таня.
– Нэт. Лед стреляет, – нехотя ответил Ахмет. Помолчав, спросил: – Дать чаю?
– Не хочу...
– Нэ хочу, нэ хочу! – вдруг разозлился Ахмет. – А командир что говорил? Командир говорил...
– Не хочу, Ахметка, – слабо улыбнувшись, повторила Таня. – Ты лучше дай мне холодной водицы.
Ахмет напоил Таню водой и, присев возле печки, стал смотреть на огонь.
Тоскливо и тревожно было на сердце у разведчика. Вот уже несколько часов, как все его друзья покинули лагерь. Пошли на задание все, даже дядька Рыгор, даже радист. А его, Ахмета, оставили караулить пустые землянки и вот эту девушку, которая не хочет ни поесть, ни даже попить чаю.
Аимбетов искоса взглянул на Таню, потом – на наручные часы и вздохнул:
«Еще час – и там начнется...»
...«Еще целый час!» – в этот же самый момент вздохнул и капитан Кремнев. Он присел на возок, засунул руки в рукава немецкой шинели, задумался.
Мороз усиливался. Все вокруг – кусты ольшаника, высокая осока на маленьком круглом болотце, спокойно жевавшая сено кобылка, брови и виски разведчиков, – все было белым, седым. Густая седина легла даже на стволы автоматов, и Кремневу вдруг показалось, что он чувствует как седеют его собственные виски...
– Что с тобой? – приподняв голову, спросил Войтенок, который спрятался от мороза в возке под сеном. – Идти пора?
– Да нет. Пробирает в этой фрицевской шкуре...
– А-а-а... – Рыгор проворно вылез из возка, постучал нога об ногу и тихо добавил: – Ты, хлопец, успокойся. Все будет хорошо. Только веди свою линию с толком. Который теперь час? Ну, вот! Нам с Кузнечиком пора... – Петька! – вполголоса позвал он Кузнецова. – Где ты, идем, сынок!..
Рыгор достал из-под сена пилу и бутылочку с керосином, нацепил на грудь немецкий автомат и вместе с Кузнецовым исчез в кустах.
– Пора и нам, – подошел к Кремневу Шаповалов. – Вернулся из разведки Кравцов. На разъезде спокойно. Там слоняется какой-то фельдфебель, с ним – шестеро солдат. Офицеров, кажется, нет.
– Да, пора, – взглянув на часы, согласился Кремнев. Он снял с головы шапку-ушанку, отыскал в повозке немецкую солдатскую пилотку и первым пошел к дороге, ведущей к разъезду. От минутной тревоги и неуверенности в сердце не осталось и следа.
За ним, тоже в немецкой форме, шли Шаповалов, Мюллер, Бондаренко, Галькевич и Крючок. В повозке остался только радист. Ему приказали развернуть радиостанцию и ждать сигнала.
VII
Они шли молча, неровным, растянутым строем. Впереди – два офицера, за ними – солдаты с автоматами.
Разъезд приближался. До него было уже несколько метров, и Кремнев, шагавший за Мюллером и Шаповаловым, шепнул:
– Помните? Пароль – Штутгарт. Фамилия фельдфебеля – Эртман.
– Помним, – глухо ответил Шаповалов и расстегнул кобуру пистолета. – Прикажите, чтобы все подготовили оружие. Сейчас нас...
– Хальт! – донеслась близкая хриплая команда. – Пароль?
– Штутгарт, – спокойно отозвался Шаповалов н, знаком приказав Мюллеру идти за ним, направился к переезду. Их осветили фонариком. Тот же хриплый голос с тревогой спросил:
– Кто такие?..
– С аэродрома. Майор Мюллер и обер-лейтенант Берг. А вы, кажется, фельдфебель Эртман?
Фонарик мгновенно погас. Рослый человек сделал шаг вперед и застыл перед офицером.
– Обер-лейтенант, – повернулся Мюллер к Шаповалову, – идите за мной. – И к фельдфебелю:
– Зайдем в помещение, мне нужно позвонить.
– Господин майор! Телефон... На разъезде нет телефона. Дорога заброшенная, и никакой необходимости...
– Что?! – резко оборвал фельдфебеля Мюллер. – Вам поручили охрану разъезда, на который прибывает инспектор рейхсмаршала, а вы не позаботились о связи хотя бы с ближайшим гарнизоном?!
– Виноват, господин майор! Но о телефоне я не получал никаких указаний. Условлено, если будет нужно – сигналить ракетами.
– Хорошо, что хоть ракетницу не забыли, – хмуро проворчал майор и, толкнув ногой дверь, вошел в темную комнату.
Осветив фонариком пол и стены, он подошел к столу и, круто повернувшись к фельдфебелю, резко спросил:
– Карта местности есть?
– Есть, господин майор!
– Разверни на столе, свети фонариком, смотри и слушай. Видишь? К разъезду сбегаются четыре полевые дороги: эта, эта, эта и вот эта. Последняя – под надежной охраной, а эти три сейчас же нужно перекрыть.
– Понятно, господин майор! – стукнул каблуками фельфебель.
– С вами сколько человек?
– Двадцать... Но...
– Что – но?
– Господин майор, – смутился фельдфебель, – пять человек пошли в ближайшую деревню, километра четыре отсюда.
– Вас, фельдфебель, следует отдать под суд. О чем я и позабочусь, – сквозь зубы процедил Мюллер, пронизывая того холодным колючим взглядом.
– Господин майор!..
– Молчать! Приказываю: сейчас же соберите людей и оседлайте все три дороги. Четыре человека во главе с вами станут вот здесь, на этой дальней опушке. Восемь – на выходе из деревни. Остальных – возле этого хутора. И до моего сигнала – две зеленые ракеты – не покидать своих позиций! Охрану разъезда я беру на себя. Передайте ракетницу обер-лейтенанту.
– Слушаю, господин майор! – стукнул каблуками фельдфебель.
– Господин обер-лейтенант. Проследите за исполнением моего приказа, – повернувшись к Шаповалову, уже на ходу бросил Мюллер и вышел на улицу.
VIII
Железная дорога, по которой собирался приехать высокий берлинский гость, была не совсем обычной. Прежде всего она никуда не вела. Обрывалась в лесной глухомани – там, где строителей встретила война. На этой дороге были три или четыре небольших станции и несколько разъездов. По дороге не прошел ни один пассажирский поезд, поэтому в первые дни войны о ней сразу забыли, как забыли о многих других объектах, не имевших никакого стратегического значения.
Это обстоятельство и использовали фашистские инженеры. Зимой и летом 1942 года они перебросили по железной дороге в район Вязья все необходимое для постройки крупного аэродрома, потом – свыше ста самолетов в разобранном виде и тысячи авиабомб. А чтобы отвлечь внимание советской разведки, организовали в лесу заготовку и вывозку дров.
Поздней осенью движение по железной дороге прекратилось и уже больше не возобновлялось. Новые рельсы густо покрылись ржавчиной, станции и разъезды опустели, и ничто не напоминало о том, что где-то недалеко от маленького, никому не нужного, разъезда скрыт большой военный аэродром. Находящиеся здесь мощные бомбардировщики и штурмовики еще никогда не появлялись над дымными полями войны.
Оставив в засаде лейтенанта Галькевича и сержанта Кравцова с двумя ручными пулеметами, Кремнев приказал Бондаренко и Герасимовичу следить за железной дорогой и шоссе, ведущим в сосновый бор, а сам с Мюллером и Шаповаловым укрылся в будке разъезда. Прикурив папиросу, озабоченно спросил:
– Вы, товарищи, уверены, что фельдфебель не передумает и не вернется сюда?
– Лично я уверен,– твердо ответил Мюллер.– Не забывайте, капитан, что в немецкой армии действует железная дисциплина. Младший чин никогда не осмелится нарушить приказ старшего офицера.
– Что ж, будем надеяться,– согласился Кремнев.– А теперь, Генрих Францевич, запомните, что я вам скажу. Сейчас на этот разъезд прибудет поезд: две платформы с дровами и между ними – пассажирский вагон. В этом вагоне и едет инспектор рейхсмаршала Геринга, некто генерал-майор Людвиг фон Шток. Не слышали о нем?
– Кажется, нет,– немного подумав, ответил Мюллер.
– Тем лучше. Генерала сопровождает оберштурмфюрер Эрнст Герц. Названные офицеры сойдут на разъезде, чтобы отсюда направиться на секретный аэродром. Они будут уверены, что здесь их ожидают машины и надежная охрана. Поэтому поезд сразу же двинется обратно. Машины же опоздают, и опоздают примерно на пятнадцать – двадцать минут. За это время мы должны захватить офицеров и вместе с ними исчезнуть в в лесу, откуда немедленно вызовем по радио самолет на Зареченское озеро.
– Что требуется лично от меня? – спросил Мюллер.
– Вам, Генрих Францевич, придется на некоторое время стать нашим командиром. Во-первых, потому, что вы в форме майора, а главное, потому, что вы – бывший немецкий офицер и лучше нас знаете уставы вермахта. Вы первым подойдете, к вагону и скажете инспектору, что с группой солдат охраняете разъезд, что машины на некоторое время задержались, потому что одна из них, легковая, наскочила на колючую проволоку. Пригласите генерала и его адъютанта вот сюда, в эту самую комнатку. Остальное сделает Бондаренко.
– А если поезд вдруг задержится и из вагона выйдут эсэсовцы, которые, конечно же, сопровождают генерала?
– Возьмем инспектора силой, с помощью пулеметов и автоматов.
– Я понял вас, капитан.
– Тогда – на перрон.
