Текст книги "Гроза зреет в тишине"

Автор книги: Александр Шашков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

X

...Борис очнулся в тесном сыром подвале. Голова у него кружилась. Хотелось пить.

Держась за скользкие стены, он обошел помещение. Увидел окошко. Оно было узкое и перевито колючей проволокой.

Ухватившись руками за карниз, Борис подтянулся и заглянул в окошко. Увидел дощатый низкий забор и за ним – деревенские хаты. Почти возле каждой росло дерево: береза, липа или вяз. И он узнал и эти хаты, и эти деревья. То была его деревня, Лозовое.

Борис подтянулся еще выше, тронул рукой колючую проволоку. Проволока была старой, ржавой, ее легко можно было поломать. Окошко же было такое, что он, исхудавший, мог бы свободно через него вылези. Но...

Борис спрыгнул на пол. Ему нельзя было покидать этот мрачный, сырой подвал. Его послали сюда с заданием.

За дверями послышалось лязганье железа. Открылась дверь, в подвал вошли двое. Один из них, по-русски, приказал:

– Выходи!

...Его привели в просторную комнату. Борис огляделся и узнал ее, эту бывшую пионерскую комнату. Вон на том месте, справа, стояла пальма. А слева – пионерское знамя и бюст Ленина. На стенах висели портреты бывших воспитанников школы: летчики, один челюскинец, несколько студентов, много известных колхозников и колхозниц с орденами.

Теперь комната была почти пуста. Здесь стоял только стол, и за этим столом сидел человек в чужой, зеленой форме.

Этот человек и показал рукой на стул. Борис остался стоять. Человек в зеленом скупо улыбнулся и заговорил на чистом русском языке:

– Садись, – дружелюбно предложил он. – Как звать тебя?

Борис молчал. Человек в зеленом тяжело облокотился на стол и с тем же добродушным спокойствием повторил:

– Я спрашиваю: как тебя звать? Ты понял мой вопрос? Ведь я говорю по-русски.

– Не теряйте напрасно времени, от меня вы все равно ничего не узнаете.

– О! Ты очень смелый парень!

Шварценберг откинулся в кресле, скрестил на груди руки. Какое-то время он с интересом разглядывал лицо молодого партизана, потом, не меняя позы, заговорил снова:

– Значит, не скажешь ничего? Плохо. Очень плохо. Ну, а кто твой отец, где он?

– Нет у меня отца. Его убил ваш горбун.

– То есть, бургомистр? Вот видишь, молодой человек! А ты говорил, что ничего не скажешь!

Шварценберг весело улыбнулся, взял в руки обыкновенный школьный звонок и позвонил. Сразу же вбежали два солдата и замерли у порога.

– Бургомистра! – приказал комендант.

За спиной у Бориса послышались торопливые неуверенные шаги. Борис оглянулся и – отшатнулся, будто его ударили кулаком в грудь. От двери к столу шел... горбун!

– Господин бургомистр, узнаешь этого героя? – указав глазами на Бориса, по-немецки спросил Шварценберг, когда горбун остановился возле стола.

Горбун посмотрел на юношу, и его серое лицо пожелтело.

– Да это... это же Гуз, сын бывшего директора вот этой школы и первый помощник Скакуна! – наклонившись поближе к эсэсовцу, прошептал он. – Помните, я показывал вам карточку. На него у меня заведено...

– Хорошо. Можете идти, – не дослушав, оборвал горбуна комендант и снова повернулся к Борису: – Так вот, оказывается, кто ты! Любопытно. Ну, а теперь бросай валять дурака и отвечай на вопросы. Говори: голодают партизаны? Сапоги еще не поели? Или они – в лаптях?

Отвернувшись лицом к окну, Борис молчал. Его била дрожь, и он никак не мог ее унять. Перед глазами, как в тумане, все еще маячил горбун – кровавый убийца его отца, матери и двух маленьких сестричек.

– Ну, что же ты молчишь?

Борис вздрогнул и, дико оглянувшись по сторонам, истерично крикнул:

– Пустите! Я ничего, ничего, ничего не знаю!

Он упал и начал биться головой о пол.

Облокотившись на колени и подперев лицо кулаками, Шварценберг спокойно и равнодушно наблюдал, как корчится на грязном полу этот юноша, потом снова взял в руки звонок.

– Отнесите в подвал, – приказал часовым. – Очнется – приведете снова.

XI

Время было не позднее, и Шаповалов, прежде чем направиться в свой отсек, завернул к партизанам-разведчикам. Надо было узнать, где садились самолеты, прилетавшие с Большой земли, и где есть места, которые бы можно было использовать как временный аэродром.

Сведения, которые он получил, мало радовали. Зимой самолёты садились на льду Черного озера, а летом – на Зеленую поляну, километрах в четырех от острова и которая теперь находилась за окопами карателей.

Больше поблизости никаких подходящих мест для этой цели никто не знал.

Озабоченный всем этим, Михаил направился к Кремневу.

Василь сидел на нарах и чистил пистолет. Увидев Шаповалова, он дружески подморгнул ему и шутливо сказал:

– Вот пушку чищу. А то приду к своему генералу, а он, как когда-то, возьмет да и скажет: «Покажи, капитан, свое ружье. Хочется мне посмотреть на него». А мое ружье уже месяца два масла не видело.

– До генерала еще долететь надо, – мрачно заметил Шаповалов и уселся на нары, рядом с капитаном.

– Приказано, – значит, долетим! – усмехнулся Кремнев и спросил: – А ты что не весел? Или домой не хочется?

«Домой! А как туда добраться? Где найти место, чтобы сел самолет?» – подумал про себя Михаил, но вслух не сказал ни слова. Он увидел на столе сухари и только теперь вспомнил, что не ел целый день и что у него, видимо, и поесть нечего, так как и он сам, и Мюллер были в разведке и не получили свой паек.

Кремнев перехватил его взгляд. Он отложил пистолет, вытер тряпкой руки и, спрыгнув с нар, снял с полки котелок.

– Садись за стол, – предложил он. – Ухи отведай.

– Да ты что? Шутишь? – не поверил Михаил. – Какая еще уха?

– А ты отведай, отведай!

Михаил, недоверчиво поглядывая на Василя, подошел к столу, попробовал варево и растерялся. Потом схватил сухарь и начал жадно есть, приговаривая:

– Неплохо... Совсем неплохо! Но откуда у тебя такая уха? Гм... Из свежей рыбы! Или большим начальникам выдают и рыбу?

– Бондаренко «наудил». Бомба в озеро упала. Ну, и наглушила.

– Знаешь, брат, я такому ординарцу за одно это медаль дал бы!.. – Михаил дохлебал уху, еще раз обсосал косточки и закрыл глаза. Он целую неделю питался «из кармана», и теперь приятная расслабленность разлилась по всему телу. Он уже не смог встать с лавки и прикорнул за столом.

«Устал, – вздохнул Кремнев, – посмотрев на друга. – И это он, Шаповалов. Что же через день-другой будет с остальными?»

Кремнев тронул Михаила за плечо. Тот с трудом открыл глаза.

– Иди, приляжь, – сказал Василь. – Нары широкие, двоим места хватит...

Не раздеваясь, Шаповалов бросился на нары и мгновенно заснул.

Кремнев чистил пистолет и думал. Думал о том, что вот прилетят они завтра в Москву, сдадут, кому следует, документы и деньги, награбленное Ползуновичем золото, а потом – кто куда. Может случиться, что их направят обратно в родную дивизию. А скорее всего – нет. И разъедутся они и забудут друг друга. И только через годы, за праздничным столом, в компании фронтовиков, кто-нибудь вдруг с грустью в голосе скажет:

– Был у нас в спецгруппе...

И так больно и обидно стало на сердце у Кремнева. «Неужели так будет?» – подумал он и посмотрел на Шаповалова. Насупив брови, будто он был чем-то очень недоволен, Михаил спал. Светлые волосы его рассыпались по плащ-палатке, и в них густо искрилась седина.

«Вот, и он поседел... А ему же только двадцать три!..»

Василь положил на колени ТТ. Теперь он смотрел на товарища так, как смотрит отец на сына, вернувшегося домой после долгих и трудных дорог. Ему было и радостно, что сын возмужал, повзрослел, и немного грустно, что вернулся уже не таким, каким он, отец, запомнил его, провожая за порог...

Михаил пошевелился. Кремнев спохватился, осторожно слез с нар, присел к столу и книжкой прикрыл настольную лампу.

Пусть поспит. Он действительно очень устал. А впереди... Кто может знать, что там, впереди?...

...Спал Михаил не долго, часа два. Вскочил, огляделся и, увидев за столом Кремнева, возбужденно проговорил, будто он вовсе не спал, а просто так – лежал и думал:

– Знаешь, а я, кажется, что-то придумал!

Василь удивленно поднял голову, улыбнулся:

– Придумал или во сне увидел?

– И придумал, и увидел! Но ты не смейся! Здорово может все получиться!

Михаил соскочил с нар, подсед к столу и спросил у Кремнева:

– Ты видел болото, что за рекой?

– Видел. И не раз.

– Отлично! Тогда ты приметил, что к самой реке подступают плывуны-зыбуны. Они поросли мхом и клюквенником, который оплел их, как паутиной.

– Да, точно, – снова улыбнулся Василь, не понимая, куда клонит Шаповалов.

– Чудесно! Значит, если подвязать к ногам специальные широкие лыжи, то по этим зыбунам можно пройти, как по снегу. Понимаешь? Не проехать, а пройти.

Кремнев насторожился. В горячих, возбужденных словах Михаила было заключено что-то действительно важное.

– Нет, ты понимаешь меня? – загорелся Михаил. – Понимаешь?

– Начинаю понимать. Так. Сделаем специальные широкие лыжи, станем на них и – пойдем. А вдруг впереди окажется трясина, на которую и на лыжах не ступишь?

Михаил удивленно посмотрел на Кремнева, щелкнул пальцами и разочарованно вздохнул:

– Да-а-а. Об этом я не подумал!..

Он сгреб в горсть свои густые волосы и долго сидел неподвижно. Вдруг поднялся и спросил:

– Посмотри, который час? Мои стоят, не завел.

– Ровно два часа ночи.

– Очень хорошо! До наших окопов три километра. От наших окопов до немецких – километр. От немецких окопов до Зеленой поляны – километра три. Значит, всего – семь. Пройду за три часа туда и назад?

– На чем?

– На обычных лыжах. Я их не бросил на острове, принес.

– Может, и пройдешь... – Кремнев пристально посмотрел на Михаила, спросил: – Ты что, хочешь идти один?

– Может, взять Крючка? Он легкий.

– Наоборот, возьми Бондаренко. Он тяжелый. Он и проверит, можно ли идти по зыбунам с грузом или нет.

– Правильно! Жди нас на рассвете.

Вернулись они в шесть часов утра, грязные, мокрые, но счастливые.

– Эксперимент удался! – ворвавшись в отсек к Кремневу, с порога объявил Шаповалов. – Мы прошли! И не только прошли. Мы побывали на Зеленой поляне. Аэродром отличный. И вокруг – ни души. Правда, поблизости небольшая дорога и по ней изредка проходят немецкие автомашины. Ну, да наплевать нам на машины. Нужно всего пять минут: вскочить в самолет – и подняться в воздух!..

XII

Идея Михаила Шаповалова понравилась всем, особенно комбригу Дубровичу. Он тотчас же принял решение использовать ее при прорыве блокады.

– Прежде, чем пойти на прорыв, мы зашлем в тыл к немцам человек пятьдесят «лыжников»-автоматчиков. И знаешь, какого они наделают там шуму? – доказывал он Хмаре, поблескивая горячими, черными глазами.

Хмара согласился. И Дубрович, обрадованный, отдал Шаповалову ценнейшее свое сокровище: двухместную резиновую лодку и дымовую шашку, с помощью которой лодку можно надуть за несколько секунд. Только попросил:

– Переправитесь – лодку не бросайте. Спрячьте в лозовых кустах, напротив поляны. Я потом найду ее.

Шаповалов обещал, что просьбу его выполнит, и, боясь, как бы Дубрович вдруг не передумал, помчался к своим ребятам: надо было смастерить лыжи, а не было ни досок, ни креплений.

Доски нашли в блиндаже, в его собственном отсеке, и даже больше, чем надо – ими были обшиты все стены. А вот с креплениями дело было хуже.

Первое условие – они должны были быть надежными. Нужны очень крепкие ремни, а где их взять? И Михаил, чуть не кусая от злости пальцы, вспомнил, что он оставил в багажнике трофейного «оппеля», который теперь ржавел на заброшенной смолокурне, целых двадцать ремней вместе с майорской формой Мюллера и четырьмя комплектами разного немецкого обмундирования. Но делать было нечего. Материал для надежных креплений надо было найти немедленно, и он приказал разведчикам снять и порезать свои пояса. Гимнастерки можно подпоясать и брючными ремнями, а брюки – веревками.

К полудню шесть пар специальных лыж были готовы. Выбрав тихое место на Сухом болоте, проверили их. Идти на лыжах было неудобно и трудно, но все же можно, и это всех обрадовало.

Разведчики пошли отдыхать, а Шаповалов направился в блиндаж к Хмаре, чтобы доложить, что группа готова к выполнению боевого задания.

Хмара и Кремнев сортировали бумаги. Одни бросали в железную печку, где тлел смоляной чурбак, другие аккуратно клали в цинковые ящики из-под пулеметных лент. Четыре таких ящика уже были заполнены доверху, семь или восемь стояли сбоку и ждали своей очереди.

– Пришла ответная радиограмма, – не отрываясь от дела, сообщил Кремнев. – Самолет сядет на Зеленую поляну в четыре ноль-ноль. Сигнал для посадки – буква «Т», сложенная из белого полотна.

– А где мы возьмем белое полотно? – удивился Михаил.

– Полотно есть, нашли на складе у Дубровича, – вместо Кремнева ответил Хмара и приказал: – Помогай. Вынимай из сейфа деньги и укладывай их в пустые ящики.

XIII

Трижды в течение суток приводили Бориса к Шварценбергу и трижды уносили в подвал. Юноша упрямо молчал. Ему загоняли иголки под ногти, посылали горячими углями живот и спину. Он кричал, корчился от боли, до крови искусал губы, но не говорил ни слова о том, что интересовало его палачей. И только на исходе дня, обессиленно рухнув на пол, простонал:

– Не мучьте... Скажу... В разведку послали меня... Прорываться наши будут... В воскресенье...

И замолчал, припав щекой к холодному грязному полу.

– Воды! Воды ему! – крикнул Шварценберг. – Шнель!

Сам поднял Борису голову, влил ему в рот воды. Борис открыл глаза.

– Да. В воскресенье, – повторил он шепотом.

– В какое время?

– Утром... На рассвете...

– Где, в каком месте?

– Тес... – и у Бориса закрылись глаза. Шварценберг брызнул водой ему в лицо, наклонился еще ниже:

– Ну-ну? Говори.

– Т-теснина...

– Дарьяла?! – подхватил Шварценберг. Борис утвердительно кивнул головой.

Шварценберг ходил по комнате. Он был мрачен и растерян. «Врет? Нет. Кажется, нет. А вдруг?.. О, майн гот! Неужели у них даже такие – способны на все?»

Он круто повернулся, склонился над Борисом. Лицо у парня было белым, каким-то прозрачным, будто в нем уже не осталось ни кровинки.

– Ну, щенок, смотри! – стиснув зубы, глухо, по-русски, сказал Шварценберг. – Соврал – повешу, повешу собственными руками!..

Борис молчал.

Он был мертв...

XIV

Разведчики оставили остров рано, с восходом солнца. И все же они немного опоздали. Когда пришли на то место, где намеревались переправиться через реку, самолет уже разворачивался над Зеленой поляной, отыскивая место для посадки.

Быстро подготовив лодку, Шаповалов и Бондаренко поплыли первыми. Когда высадились на берег, лодку, к которой был привязан длинный кусок кабеля, разведчики потянули назад, а они бросились на «аэродром». Разостлали полотно, и Шаповалов, обойдя поляну, направился к дороге, чтобы посмотреть, что происходит там.

Начинало светать. Шаловливый предутренний ветерок проник уже в лес и стал шевелить зеленые косы березок. Березки лениво отмахивались и снова затихали, разморенные сладким предутренним сном.

Бондаренко догнал Шаповалова, и они тайком начали пробираться по росистому зеленому кустарнику.

Кустарник оборвался неожиданно, и они застыли на месте. На дороге, до которой не было и полусотни метров, стояла легковая машина, а впереди и сзади нее – по два мотоцикла с колясками. На каждом мотоцикле сидело по три эсэсовца, вооруженных автоматами и пулеметами. Все они настороженно следили за небом.

– Заметили наш самолет, – шепнул на ухо Бондаренко Михаил и приказал: – Беги к реке – скажи, чтобы переправлялись как можно быстрей. Вместе с Мюллером вернешься сюда. И скажи капитану, что если мы завяжем с немцами бой, – пусть немедленно поднимаются в воздух и нас не ждут. Мы отойдем в болото и вернемся на остров, к партизанам.

– Есть!

Бондаренко нырнул в кусты, а Шаповалов лег за низкий широкий пень.

Мотоциклы и машина все еще стояли неподвижно.

А тем временем гул самолета нарастал. Серебристый «Дуглас» шел низко, над самыми кустами – шел на посадку.

Как только он сел, фашисты, находившиеся на дороге, засуетились. Из машины выскочил офицер, отдал какой-то приказ, и три мотоцикла мгновенно опустели. Четвертый, задний, свернул с дороги и, забирая вправо, помчался по тропке к кустарникам.

«Ну вот, мы, кажется, и прилетели!» – невесело подумал Шаповалов и достал из кармана гранату. Его вдруг охватило какое-то безразличие. О себе он не думал. Представлял, – что сейчас будет с его друзьями.

– Ну, ну, идите, идите, – поторапливал он эсэсовцев, сжимая в руке гранату. – Сейчас я вас угощу...

Девять фашистских автоматчиков не слишком смело продвигались вперед. До них уже было шагов тридцать.

Сзади подползли Бондаренко и Мюллер. Бондаренко шепнул:

– Наши вот-вот погрузятся... Капитан приказал отходить...

Офицер, стоявший на краю дороги, что-то громко крикнул, и солдаты пошли быстрей.

– Слышали? Он приказал солдатам бежать. И если мы их сейчас не остановим, они через три минуты будут на поляне...

Михаил, вырвав чеку, резким рывком бросил гранату.

Немцы, очевидно, не ожидали столь быстрого нападения и бросились врассыпную. Трое из них остались лежать на траве.

– Ага! Схватили! – крикнул Бондаренко. Он вскочил на ноги и изо всей силы бросил гранату на дорогу. Она разорвалась под машиной, и машина сразу же загорелась.

На минуту эсэсовцы растерялись. Но вот офицер, которого взрывом смело с дороги, неожиданно выскочил из канавы и присоединился к солдатам.

Завязалась перестрелка.

Трое фашистов, которые выбрались из машины, поползли влево, с явным намерением зайти разведчикам в тыл. Шесть автоматчиков расстреливали березняк прямым кинжальным огнем. Из мотоцикла бил пулемет.

– Держите центр и наблюдайте за теми, кто полает к нам слева. А я возьму пулемет, – прошептал Шаповалову Бондаренко и быстро пополз наперерез мотоциклу.

Мотоцикл, вырвавшись на ровное место, газанул и чуть не наскочил на разведчика. Бондаренко дал короткую очередь из автомата. Двое эсэсовцев рухнули на землю, а третий, сидевший в коляске, вдруг столкнул пулемет, выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил. Бондаренко покачнулся, автомат выпал у него из рук.

Немец с удивлением смотрел на богатыря, который, качаясь, стоял перед ним. Фашист, видимо, был уверен, что богатырь сейчас рухнет на землю и жадно ждал этого мгновенья. Но, совершенно неожиданно, случилось что-то невероятное. Убитый им человек вдруг рванулся к мотоциклу, схватил немца железной хваткой и, высоко подняв над собою, с размаху ударил об землю. Потом ступил шаг назад, наклонился, чтобы поднять свой автомат, и уткнулся лицом в мокрую, холодную траву...

А на Зеленой поляне в это время шла напряженная работа. Кузнецов, Крючок и Кремнев, обливаясь потом, носили от реки ящики и бросали их в раскрытые двери «Дугласа».

Бой шел близко, вокруг звенели пули, и это заставляло людей спешить.

– Остался всего один ящик – с золотом! – подбегая к самолету с очередным грузом, доложил Кузнецов.

– Садитесь в самолет! – приказал ему Кремнев. – Я сам принесу тот ящик.

Он побежал к реке и...

Метрах в двадцати от ящика, справа в густом березняке, стояли три фашиста. Один из них, горбатый и низенький, был в форме офицера. Все трое следили за самолетом, сжимая в руках гранаты.

«Гады! Сейчас они бросят в самолет гранаты!» – мелькнула в голове у Кремнева страшная мысль. – «Их надо отвести, немедленно, иначе все погибнут...»

Не скрываясь, он бросился к ящику, схватил его и, громко крикнув летчику: «Воздух!» – побежал прочь от самолета.

Летчик услышал и понял команду. Моторы натужно заревели, и самолет, почти без разбега, поднялся в воздух.

Маневр Кремнева удался. Горбун узнал свой ящик и – забыл о самолете. Он весь затрясся, несколько раз подряд выстрелил из пистолета и, поняв, что сгоряча промазал, бросился догонять того, кто уносил его миллионы. Солдаты, не понимая, что случилось, устремились за своим офицером.

«Почему не стреляют? – задыхаясь от быстрого бега, удивился Кремнев. – Неужели думают, что возьмут живым?»

Он замедлил бег, оглянулся. Фашисты были близко, он мог бросить в них гранату. Но гранаты у него не было. Из пистолета... из пистолета стрелять не было смысла. Руки дрожали, глаза заливал пот.

«Нет, гады, не будет по-вашему» – Смахнув рукавом пот с лица, Кремнев нырнул в кусты и оказался на краю отвесного, высокого обрыва.

«Чертов омут! – узнал он место и обрадовался. – Ну, гады, теперь ищите!»

Он бросил в омут тяжелый ящик и, вытянув над головой руки, прыгнул следом за ним...

Как только самолет поднялся в воздух, Шаповалов и Мюллер поползли туда, где лежал Бондаренко.

Иван будто ждал их. Он поднял голову, тихо спросил:

– Это вы?.. А меня, кажется, подстрелили...

Какое-то мгновение Михаил смотрел на Бондаренко и что-то соображал, потом заспешил:

– Майор! На мотоцикл! Его – в коляску!

Все произошло в одно мгновенье. Когда фашисты поняли, что случилось, и начали стрелять, мотоцикл уже был за поворотом дороги. А еще через пять минут не слышно было даже шума его мотора...