Текст книги "Гроза зреет в тишине"
Автор книги: Александр Шашков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
IX
Паровоз не подкатил, а как-то подкрался к разъезду и настороженно затих. Черный, слепой и молчаливый, он, казалось, прибыл сюда сам по себе: ни на платформах, нагруженных дровами, ни в окнах старенького, обшарпанного пассажирского вагона, ни даже в кабине паровоза – нигде не было видно людей.
– К вагону, – по-немецки шепнул Кремнев. – Смелей.
Твердо шагая по гулкому дощатому настилу перрона, Мюллер, Шаповалов и Кремнев пошли к мрачному куцему составу. Минули паровоз, поравнялись с первой платформой, и тогда звонкую морозную тишину ночи резанула короткая властная команда:
– Пароль!
– Штутгарт! – остановившись, ответил Мюллер.
Узкий слепящий луч света, словно острое лезвие ножа, полоснул по глазам и лицу Мюллера, пробежал по его погонам, мимоходом коснулся лица и погон Шаповалова и Кремнева и исчез. Сразу же открылась дверь вагона, и на перрон легко шагнул рослый статный человек в форме генерала с пузатым портфелем в левой руке. Вслед за ним, с двумя чемоданами, вышел молодой эсэсовец. Куцый состав вздрогнул и украдкой пополз назад – в снежное поле.
– Машина? – ответив на приветствие встречавших, сухо и коротко спросил генерал.
– Сейчас будет, господин генерал! – стукнул каблуками Мюллер. – Произошла маленькая неприятность. Машина наскочила колесом на колючую проволоку. Минут через десять его заменят, а пока прошу в помещение, на перроне очень холодно. – Повернувшись к Кремневу, приказал:
– Ефрейтор! Возьмите у господина оберштурмфюрера чемоданы!
– С кем имею честь разговаривать? – на ходу, через плечо глянув на погоны Мюллера, более вежливо спросил генерал.
– Майор Генрих фон Мюллер, военный инженер.
– О-о! – Инспектор остановился, удивленно глянул на майора. – Я когда-то знал одного Мюллера, он был...
Генерал вдруг поперхнулся, глухо замычал и затих.
– Что такое? – испуганно остановился эсэсовец и взглянул на шедшего рядом Шаповалова.
– Спокойно, оберштурмфюрер, – по-немецки шепнул на ухо эсэсовцу Шаповалов и, неуловимым для глаза ударом, сбил его с ног.
Всего несколько секунд понадобилось разведчикам, чтобы связать высоких берлинских гостей по рукам и ногам.
– Бондаренко! Генерала – в сани, – приказал Кремнев.
– Есть!
– С ним что будем делать? – кивнув в сторону эсэсовца, спросил Шаповалов.
– Возьмем и его. Вдруг генерал забудет о чем-нибудь важном? Смотришь, он и подскажет.
Прибежал запыхавшийся Бондаренко.
– Машин не слышно?
– Тихо.
– Развяжите эсэсовцу ноги. Привяжем его веревками к саням – сам пойдет.
Кремнев и Шаповалов быстро вышли на улицу.
– Вот что, Михаил, – заговорил Кремнев. – Ты и Мюллер переоденетесь в форму пленных и, на машинах, которые сейчас сюда придут, – на аэродром. Понимаешь? Мюллер – инспектор, ты – его телохранитель. У нас есть с собой мины. Такого случая больше не будет.
Шаповалов четко козырнул:
– Есть! Вот только... как Мюллер?
– Вы меня звали? – появился Мюллер.
– Да, – сказал Кремнев. – Звал вас я, майор Мюллер. Вам с Шаповаловым нужно ехать на аэродром. Вместо него, – он кивнул на связанного генерала, которого выводили Бондаренко и Герасимович.
Мюллер внимательно посмотрел на Шаповалова, потом на Кремнева.
– Вы можете отказаться, если считаете, что не способны на такую операцию, – заметил Кремнев.
– Я согласен, капитан. Могу вам даже признаться, что мне уже дважды приходилось инспектировать авиабазы...
...Через двадцать минут к разъезду, по перрону которого нервно прохаживались «инспектор» и его «адъютант», подкатили три машины: «оппель-адмирал» и два грузовика с солдатами. Из «оппеля» выскочил человек в форме полевой жандармерии и, выбросив вперед правую руку, левой открыл заднюю дверцу машины. «Генерал» утомленно ответил на приветствие и недовольно пробурчал:
– Долго заставляете ждать!..
– Господин генерал... Проклятые партизаны! Перекрыли дорогу большой сосной!
– Па-арти-заны? – вытаращил глаза «генерал» и замер на месте.
– Спилили сосну, свалили ее на дорогу и удрали.
– Вы уверены, что удрали? – все еще не рискуя сесть в машину, испуганно спрашивал «генерал».
– Мы прочесали окраину леса. Нигде ни души.
– Ну, смотрите! – погрозил пальцем «генерал» и, неохотно усевшись в машину, приказал:
– Вперед!
X
После богатого ужина, устроенного в честь высокого «берлинского» гостя командиром эскадры «Смерч», «инспектора» и его «адъютанта» отвели в просторный, хорошо оборудованный железобетонный блиндаж. Собственно, это был не блиндаж, а роскошная подземная квартира, разделенная на три отдельные комнаты. В первой, большой, стоял широкий канцелярский стоя с несколькими телефонными аппаратами и массивным мраморным чернильным прибором. К столу было придвинуто кресло, а за его высокой спинкой, на белой стене, висела огромная карта, на которой была обозначена синим карандашом линия фронта от Северного моря до Черного.
Слева от стола, в углу, на черном столике, стоял новый блестящий приемник. Недалеко от него, завешенная темно-вишневой портьерой, виднелась запасная потайная дверь.
Вторая комната была немного меньше. В ней размещались две мягкие кровати, ночной столик с пепельницей и настольной лампой. На полу, между кроватями, лежал толстый узорчатый ковер.
В третьей – самой маленькой, стояло ведро, от которого пахло густым настоем нашатырного спирта. Над ведром, на серой шероховатой стене, висел умывальник и два чистых мохнатых полотенца.
Осмотрев до мелочей свою новую квартиру, Шаповалов запер на ключ тяжелую, окованную железом, дверь, уселся в кресло и подмигнул Мюллеру:
– Как вам понравился новогодний ужин?
Мюллер скупо улыбнулся, закурил и вдруг спросил:
– Скажите, где вы учились немецкому языку? У вас чистейший берлинский акцент.
– В Берлине, – просто ответил Шаповалов. – Мой отец... работал там. Там я и родился, и рос... до самого тридцать восьмого года... Впрочем, это не так интересно. Скажите, нас здесь не могут подслушать?
– Кажется, нет. Этот блиндаж, насколько я понял со слов тех, кто нас сюда привел, принадлежит начальнику штаба эскадры.
Шаповалов потрогал рукой аппараты, через плечо взглянул на карту и, быстро поднявшись с кресла, подошел к ней.
– Подойдите сюда, что-то покажу, – вдруг позвал он Мюллера и взял в руку указку, лежавшую на столике, возле приемника.
– Что тебя тут заинтересовало? – впервые сказав Шаповалову «ты», улыбнулся Мюллер.
– Смотрите: город Котельниковский занят нашими войсками! Вы понимаете, что это значит?
Мюллер стоял и молча смотрел на черный кружок со словом: «Сталинград». Да, он понимал, что означает для немецкой армии падение Котельниковского и выход русских войск на водный рубеж Аксай-Курмянская. Из советских газет, сброшенных самолетом, доставлявшим тол, он узнал, что немецкие войска предпринимают попытки прорвать кольцо русских под Сталинградом, что они создали для этой цели мощную ударную группировку. И вот последняя карта Гитлера бита. Группировка фельдмаршала Манштейна разгромлена; сотни тысяч немцев, попавших в «котел», должны погибнуть. Сотни тысяч немцев, среди которых он, Генрих фон Мюллер, родился, рос и многих из которых, наверное, знал, а возможно, даже и любил!..
Мюллер почувствовал, как по его спине, от поясницы до шеи, поползли холодные мурашки. Мой бог! Там гибнут, задыхаются в огне и дыму сотни тысяч немцев, а он, немец Генрих фон Мюллер...
Втянув голову в плечи, он медленно отошел от карты и взял со стола графин с водой. Стакан дрожал в его руках, а вода лилась на темно-вишневое сукно, которым был застлан стол, живыми белыми ртутными струйками расползалась в разные стороны.
Шаповалов бросил на Мюллера короткий взгляд, положил на место указку и, заложив за спину руки, медленно прошелся по комнате.
Он понимал, что взволновало майора, по-человечески разделял его чувства и ... и в то же время не мог заглушить того ликования, которое бушевало в его сердце. Манштейн разгромлен! Ему так и не удалось прорвать кольцо окружения. Лучшую гитлеровскую армию ждет неминуемый разгром. И не зализать Гитлеру этой раны, не залечить! Ох, и будем же бить их теперь, ох и бить будем! Припомним все: и Брест, и Витебск, и Минск, и Смоленск, и сожженное Подмосковье, Все припомним, за все отплатим!..
Шаповалов сел, закурил папиросу. Выпитое вино и прилив бурной, безудержной радости кружили ему голову, он хотел успокоиться и не мог.
– Может, ляжем спать? – открыв дверь соседней комнаты, позвал Мюллер.
– Вы спите. Спите, Генрих Францевич. А я... я еще посижу. Послушаю радио. Может, и вы со мной?
Мюллер отрицательно покачал головой и закрыл за собой дверь. Шаповалов подсел к приемнику. Что говорит мир о Сталинграде? Что говорит Берлин? А Москва?
Приемник, зло поблескивая единственным зеленым глазом, молчал.
Шаповалов посмотрел на часы и вздохнул: было половина четвертого.
«Неужели ложиться спать? Спать в такую ночь!» – Шаповалов откинулся на спинку кресла, сомкнул на затылке пальцы рук, ладонями сильно сжал виски. Нет, уснуть он сегодня не сможет.
Он обвел глазами комнату и снова увидел потайную дверь, завешенную тяжелым темно-вишневым плюшем.
«Что же это за дверь? Куда она ведет?» – Он осторожно, украдкой, будто боясь, что его шаги услышит кто-то чужой, подошел к портьере, отдернул ее.
Дверь была обыкновенная, из досок, но покрашенная под цвет стали. В отверстии внутреннего замка торчал новенький ключ.
Шаповалов долго смотрел на него, потом осторожно повернул. Дверь сразу же открылась, и он увидел перед собой просторный зал с низким железобетонным серым потолком и такими же серыми шершавыми стенами. Под потолком тускло горело несколько небольших электролампочек. Напротив, совсем близко от двери, стоял стол, покрытый зеленым сукном, а рядом с ним – кафедра. Дальше, в глубине зала, – правильные ряды скамеек. На них могло разместиться человек двести, а может, и больше.
«Что это? Клуб?» – подумал Шаповалов и, будто в ответ на его вопрос, прозвучало:
– Конференц-зал.
Шаповалов круто повернулся. За его спиной, в белой сорочке и с сигаретой в зубах, стоял Мюллер.
– Конференц-зал, – спокойно оглядывая мрачные своды, повторил майор. – Или, как говорите вы, русские, комната для массовых мероприятий.
Мюллер засунул руки в карманы и не спеша обошел зал. Вернувшись к Шаповалову, сказал:
– Обосновались летчики прочно и надолго.
Шаповалов промолчал. Пропустив Мюллера назад в штабной блиндаж, закрыл дверь на ключ и снова уселся за столом.
– Генрих Францевич, – немного помолчав, тихо, по-немецки, заговорил Шаповалов, глядя прямо в глаза майору. – Мы начали дело нелегкое и опасное и должны довести его до конца. Довести, несмотря ни на что.
Мюллер кивнул головой и опустил глаза, которые настойчиво тянулись к черному кружочку со словом: «Сталинград».
– На инспектирование аэродрома нам выделено трое суток, – продолжал Шаповалов. – Но я думаю, что нам хватит и одного дня. Начнем осмотр сразу же, утром, со склада боеприпасов.
Мюллер медленно поднял голову и вопросительно посмотрел в глаза Шаповалову.
– Надеюсь, вы догадались почему? – улыбнулся Шаповалов.
– Догадался. Но... так нельзя, – мягко, но настойчиво запротестовал Мюллер. – Все нужно делать так, как указано в приказе и инструкции рейхсмаршала. Вот в этом документе, – он расстегнул портфель и положил на стол бумагу, подписанную Герингом.
– Это хуже. – Шаповалов концом карандаша почесал густые русые брови, немного подумал и спросил: – Вы можете попросить командира эскадры, чтобы для нас выделили дежурную машину?
– Это можно. Такая просьба никого не удивит.
– Чудесно. Прикажите шоферу под угрозой расстрела, чтобы он день и ночь стоял с машиной возле входа в этот блиндаж и отлучался только с моего ведома.
– Будет сделано, – кивнул головой Мюллер.
– Благодарю. А насчет Сталинграда... Что вам сказать —
– Не нужно об этом, – попросил Мюллер и встал. – Я все понимаю. Давайте спать.
– И то правда, – охотно согласился Шаповалов. – Завтра день не легкий...
XI
Разбудил Шаповалова настойчивый зуммер полевого телефона. Он вскочил и сел. Тяжелый короткий сон вычеркнул из его памяти все, что было несколько часов назад. С трудом раскрывая тяжелые веки, он лихорадочно думал: откуда появился телефон? И эта мягкая постель? Настольная электролампа?
Шаповалов резко тряхнул головой и окончательно проснулся.
Телефон зуммерил в другой комнате блиндажа. Возле соседней кровати, стараясь попасть ногой в штанину узкого генеральского галифе, суетился «инспектор». Через открытую дверь спальни он хорошо видел стол и тревожно ощупывал глазами аппараты, будто хотел проникнуть в их нутро и узнать, кому приспичило беспокоить его в такой ранний час.
– Может, послушаю я? – легко соскочив с кровати, спросил Шаповалов.
– Нет. Лучше я сам... Черт возьми! Почему им нравятся такие узкие брюки? – выругался Мюллер и, придерживая левой рукой генеральские галифе, правой снял трубку и буркнул:
– Генерал Шток слушает. Кто? Обер-фюрер фон Зейдлиц? Какой Зейдлиц? Подождите...
Мюллер растерянно посмотрел на Шаповалова. Сложив ладони рупором, Шаповалов торопливо прошептал:
– Шеф местного СД. Отто фон Зейдлиц...
Мюллер кивнул головой – понятно – и крикнул:
– Алло! Кто звонит? Говорите громче!
– Я! Это я! – закричал фон Зейдлиц так, что его слышно было даже в спальне. – Я! Обер-фюрер Отто Зейдлиц! Помнишь! Что ты молчишь, Людвиг?
– О, старина! – вдруг весело воскликнул Мюллер, стараясь свободной рукой застегнуть пояс брюк. – Откуда ты взялся! Откуда, спрашиваю, ты звонишь?
– Отсюда! Из Заборья! Я все тут, прижился! А ты прости, что так рано разбудил. Фельдфебель доложил, что все обошлось хорошо; но я все же волновался. Неспокойно здесь у нас.
– Слышал, слышал! Напакостили тебе русские партизаны!
– Что, и до тебя дошли слухи?
– Только ли до меня?
– Ничего, это их последняя вылазка! – мрачно пообещал Зейдлиц и, снова оживившись, объявил: – Я завтра к тебе приеду! С командиром эскадры мы хорошо знакомы, вот и гульнем, как когда-то!
– Нет, Людвиг, – быстро взглянув на Шаповалова, который уже стоял возле стола и напряжение ловил каждое слово эсэсовца, спокойно, но твердо ответил Мюллер. – У меня на ближайшие два-три дня работы по горло. Вот закончу инспекцию – сам позвоню. А лучше – приеду к тебе.
– Отлично! – воскликнул Зейдлиц. – Жду четвертого. Ты слышишь? Четвертого! Пришлю за тобой бронетранспортер.
Трубка замолчала. Мюллер некоторое время смотрел на нее, потом осторожно положил на место и смущенно улыбнулся:
– Видите, у нас уже объявился близкий друг, шеф СД, правда, только обер-фюрер.
– Он нам может пригодиться, – сказал Шаповалов. – Постарайтесь не забыть его имя и звание.
Снова зазвонил телефон. Мюллер снял трубку. Командир эскадры приглашал завтракать.
– Что ж, пойдем, – дружески сжав плечо Мюллеру, улыбнулся Шаповалов.
XII
Проверку боевой готовности аэродрома начали ровно в восемь часов утра.
За завтраком пили и разговаривали мало. Командир эскадры, сорокалетний генерал, заметно волновался, хотя и старался скрыть свое волнение за спокойными, точными, хорошо продуманными словами н фразами.
– Как вы спланировали сегодняшний день? – старательно вытерев салфеткой рот, спросил он «инспектора» и протянул ему ароматную сигарету.
– Я думаю, мой генерал, – закуривая, неторопливо отозвался «инспектор», – что мы не будем нарушать приказа и инструкции рейхсмаршала и начнем с боевой тревоги. – Мюллер, смакуя, затянулся, откинулся на спинку кресла и посмотрел своими серыми глазами в такие же серые глаза летчика.
– В воздух самолеты поднимать не будем?
– Ну, что вы! Все, кроме полетов.
– Понимаю. – Генерал покорно и благодарно склонил голову, встал: – Прошу на мой командный пункт. – Повернувшись к начальнику штаба, молодому, красивому подполковнику, приказал: – Через десять минут – боевая тревога.
Шаповалов рассчитывал, что из командирской квартиры-блиндажа им придется подняться наверх и он успеет кое-что рассмотреть, определить нужные ориентиры. Но командир эскадры легким шагом пересек широкую комнату, толкнул коленом низенькую дверь и, сказав: «прошу за мной», нырнул в слабо освещенный электрическими лампочками коридор.
Коридору, казалось, не будет конца, и Шаповалов обрадовался, когда перед ними неожиданно открылась вторая дверь, и они попали в новый, заставленный незнакомой ему аппаратурой, блиндаж. За приборами сидело человек десять военных в форме жандармов, отчего они казались тут чужими и ненужными.
Увидев генералов, «жандармы» дружно встали. Командир эскадры нетерпеливым движением руки приказал им садиться и повернулся к «инспектору»:
– Прошу к перископу.
Перископов было несколько. Не спрашивая разрешения, Шаповалов подошел к одному из них. Он надеялся, что сейчас увидит весь аэродром: взлетные дорожки, сигнальные огни, увидит и запомнит каждый более или менее заметный ориентир. Увидел же он редкий низкорослый кустарник, среди которого торчали две старые высокие сосны...
«Что он... одурачить нас хочет?» – шевельнулась тревога в сердце разведчика. – Неужели...»
Пронзительные гудки сирены оборвали мысли Шаповалова. Он плотнее прильнул к прибору и – замер от удивления. Кустарник... ожил! Стряхивая со своих веток иней, молоденькие березки и елочки зашевелились, начали медленно расступаться. Прошло три, может, четыре минуты, и три широкие бетонированные дорожки пролегли через редкий кустарник и уперлись в ровное заснеженное поле. Среди кустов замигали зеленые и красные фонари, засуетились одетые в комбинезоны люди. Из-под земли поползли на серый бетон взлетных полос огромные белые самолеты...
Шаповалов смотрел на аэродром, на мощные чужие машины, и сердце его билось гулкими тяжелыми толчками. «Так вот где притаилась смерть для тысяч наших людей!» – подумал он и осторожно взглянул на «жандармов», словно боясь, что они услышат недобрый стук его сердца.
– Что ж, неплохо. Только пять минут – это не плохо! – послышался голос Мюллера. Мюллер пересел от перископа к столу, закурил и спросил:
– Сколько у вас таких машин?
– Вы имеете в виду бомбардировщики «Хейнкель-111»? Шестьдесят. И еще двадцать пять «хеншелей», штурмовиков. Кроме того, мы имеем тридцать истребителей типа «Фокке-вульф-190 А».
– О-о! Сразу видно, что вы у рейхсмаршала не на последнем счету! – мило улыбнулся «инспектор», и лицо командира эскадры порозовело от удовольствия.
– Да. Не обижаюсь. И не завидую тем, над чьими городами появятся мои птички!
– Что ж, отлично! – энергично поднялся «инспектор». – Объявляйте отбой, и пойдем взглянем на ваши ангары...
Когда ангары были осмотрены, Шаповалов мимоходом, выбрав удобный момент, шепнул Мюллеру:
– На склад боеприпасов.
Мюллер кивнул головой. Оглянулся по сторонам, ища глазами генерала, который куда-то отлучился, и – замер. Из дальнего угла ангара на него с интересом и удивлением смотрел уже немолодой человек. Мюллер скользнул глазами по его мрачному лицу, отвернулся и громко позвал:
– Господин генерал!
Командир эскадры быстро подошел. Мюллер виновато улыбнулся и тихо промолвил:
– Я думаю, мой генерал, на сегодня хватит. Не знаю, как вы, а я – устал. Дорога, да и вчера... видимо, выпил лишнее. Моторчик постукивает...
– Признаться, я и сам немного устал! – улыбнулся генерал, – Как-никак целый день на ногах! Прошу ко мне, пообедаем.
– Простите, но если вы не настаиваете, я часика два отдохну. Посидим вечером...
Вернувшись в блиндаж, Мюллер схватил Шаповалова за руки и взволнованно заговорил:
– Бегите. Вам нужно немедленно исчезнуть. Берите машину, скажите, что я приказал вам ехать на разъезд. Зачем – не объясняйте никому, и – бегите!
– Я вас не понимаю, – в упор глядя майору в глаза, сказал Шаповалов.
– Меня узнали. Лейтенант... Он служил в моем особом строительном батальоне, на той самой авиабазе, которую взорвал Веселов. Этого лейтенанта в то время на территории базы не было, я посылал его в штаб армии. И вот он здесь.
– Вот это ф-фокус! – Шаповалов долго сидел неподвижно, уставившись в завешенную темно-вишневым плюшем дверь, потом осторожно спросил:
– Вы можете приказать, чтобы вон в тот зал, – кивнул он на портьеру, – сегодня, ровно через час, собрался весь лётный состав? На совещание.
Мюллер внимательно посмотрел на Шаповалова, опустил глаза и кивнул головой.
– Тогда сейчас же идите к командиру эскадры и сообщите ему, что у вас есть особые инструкции от рейхсмаршала, которые следует довести до каждого летчика. Вернетесь сюда вместе с генералом.
Мюллер снова кивнул головой и медленно вышел. Когда его шаги затихли, Шаповалов запер на ключ дверь, достал из-под кровати чемодан и исчез за темно-вишневой портьерой.
Вернулся в блиндаж минут через десять, бросил чемодан на прежнее место, открыл дверь и закурил.
Было пять часов вечера...
