Текст книги "Единственный победитель"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
И да поможет Бог тому, кто попытается встать между ними.
В последующие дни и недели, пока «Трукулент» пробивался на северо-запад к островам Зеленого Мыса, борясь с переменчивым ветром, который, казалось, был нацелен только на то, чтобы задержать его продвижение, Болито замкнулся в себе даже больше, чем когда выходил в море.
Эллдей понимал, что дело в том, что на этот раз ему не нужно было ничего планировать или готовиться, даже дела на корабле не отвлекали его. Дженур тоже заметил перемену в нём, совершая ежедневные прогулки по палубе; он был окружён людьми Трукулента, кипел обычной жизнью, присущей любому военному судну, и в то же время был совершенно один.
Каждый раз, выходя на палубу, он изучал карту или наблюдал, как капитан инструктирует мичманов по использованию полуденных визиров. Поланд, вероятно, возмущался этим и воспринимал регулярные проверки Болито расчётов и правильности завязывания узлов как невысказанную критику.
Болито даже напал на Дженура из-за какой-то мелочи, но тут же извинился. Он смотрел на пустое море и говорил: «Это ожидание меня губит, Стивен!»
Теперь он крепко спал в своей койке после того, как не спал полночи, мучимый сновидениями, от которых его бесконтрольно трясло.
Кэтрин смотрела на него своими прекрасными глазами, затем смеялась, пока другой мужчина уводил её без малейшего сопротивления. Кэтрин, мягкая и податливая в его руках, а затем, когда он проснулся и позвал её по имени, оказалась далеко за пределами его досягаемости.
Ровно семь недель и два дня с тех пор, как Болито увидел, как Столовая Гора погрузилась во тьму. Он перевернулся на спину, задыхаясь, с пересохшим ртом, пытаясь вспомнить свой последний сон.
Вздрогнув, он понял, что Аллдей сидит на корточках у его койки, скрываясь в тени, и протягивает ему дымящуюся кружку. Голова Болито закружилась, а все его прежние чувства и реакции обострились в голосе. «Что случилось, парень?» С чем-то, похожим на ужас, он прикрыл лицо рукой, но Аллдей пробормотал: «Всё в порядке, сэр Ричард, у вас глаз не подводит». Он с трудом выбрался из койки и последовал за Аллдеем в кормовую каюту, не притронувшись к кружке кофе.
Если судно и казалось погруженным в темноту, то за кормовыми окнами поверхность моря уже была бледной и твердой, как отполированное олово.
Эллдей подвёл его к иллюминатору и сказал: «Я знаю, что ещё немного рано, сэр Ричард. Утренняя вахта только что вышла на палубу».
Болито смотрел, пока глаза не защипало. Он услышал, как Олдэй резко сказал: «Я думал, ты захочешь, чтобы тебя вызвали, независимо от времени суток».
Здесь не было ни палящего солнца, ни яркого рассвета. Он протёр рукавом толстое, запятнанное солью стекло и увидел первый выступ земли, проступающий сквозь серую мглу. Скачущая волна, словно дикие призраки, чей рёв терялся вдали.
«Узнаёшь, старый друг?» Он почувствовал, что Олдэй кивнул, но промолчал. Может быть, он просто не знал.
Болито воскликнул: «Ящер. Высадка! И, конечно же, лучшего и быть не может!»
Он поднялся со скамьи и оглядел тени. «Хотя мы будем стоять слишком далеко, чтобы это увидеть, мы будем на траверзе Фалмута к восьми склянкам».
Весь день наблюдал, как он расхаживал по каюте, не обращая внимания на кофе, проливавшийся на клетчатое покрытие палубы. Он был рад, что проснулся и услышал, как впередсмотрящий кричит на шканцы: «Садись с подветренной стороны!»
Ящерица. Не просто место высадки, а побережье Корнуолла.
Болито не видел облегчения и удовольствия в глазах Олдэя. Это было словно рассеивающаяся туча. Угроза бури уступила место надежде. Сейчас она будет в их комнате и не узнает, насколько он близок.
Эллдэй взял кружку и ухмыльнулся: «Я принесу свежего».
Он мог бы и промолчать. Болито достал медальон, который она ему дала, и пристально смотрел на него, пока серый свет проникал в каюту.
Эллдей открыл дверь маленькой кладовки. Оззард спал, свернувшись калачиком в углу. С особой осторожностью он поднял одну из раскинутых рук Оззарда с бочонка с бренди и осторожно повернул кран над кружкой.
Снова дома. Он поднёс кружку к губам, пока звон колокольчиков разбудил стрелки к новому, но иному дню.
И ни минуты не торопись, приятель!
8. Полнолуние
Брайан Фергюсон промокнул лицо платком, прислонившись к перелазу, чтобы отдышаться. Ветер с моря не мог сравниться с солнцем, которое палило прямо на серую громаду замка Пенденнис, отбрасывая от воды такой яркий свет, что долго на него смотреть было невозможно.
Этот вид никогда ему не надоедал. Он улыбнулся про себя. Он управлял поместьем Болито уже больше двадцати лет. Иногда это казалось невозможным. Дом Болито стоял позади него, у подножия пологого склона холма, где поля были усеяны полевыми цветами, а высокая трава колыхалась на ветру, словно волны на воде.
Он прищурился от солнечного света и посмотрел на узкую извилистую тропинку, ведущую вверх и огибающую скалу. Он увидел её там, где тропинка поворачивала и терялась за поворотом – опасное место в темноте, да и в любое другое время, если не быть бдительным. Если упадёшь на скалы внизу, второго шанса не будет.
Она велела ему остаться у калитки, чтобы перевести дух, или ей нужно было побыть одной, он не знал. Он смотрел на неё с молчаливым восхищением. Её распущенные волосы развевались на ветру, платье прижималось к телу, делая её похожей на волшебницу из старинной поэмы или сказки, подумал он.
Семья приняла ее с опаской, не желая обсуждать ее присутствие здесь с местными жителями, но, как и Фергюсон, была готова защищать ее права, как велел Болито.
Фергюсон и его жена, которая была экономкой, ожидали, что супруга Болито останется в стороне от поместья и его дел. Он покачал головой, увидев, как она повернулась и начала спускаться по тропинке к нему. Как же они ошибались! Почти с того самого момента, как она вернулась из Портсмута, попрощавшись с…
Болито, она проявляла интерес ко всему. Но она всегда просила, а не приказывала. Фергюсон старался не думать о леди Белинде, которая была полной противоположностью. Это вызывало у него чувство неловкости и смутной нелояльности.
Она ездила с ним осматривать близлежащие коттеджи, принадлежавшие Болито; ей даже удалось узнать, насколько больше было поместье во времена отца Болито, капитана Джеймса. Большая его часть была продана, чтобы покрыть долги, накопленные другим сыном Болито, Хью, который дезертировал из флота и присоединился к американцам в их борьбе против короны.
Фергюсон взглянул на свой пустой рукав. Как и Оллдей, его схватили неподалёку и отправили на фрегат «Фларопа», которым командовал сам Болито. На «Святых» Фергюсону оторвало руку. Он криво усмехнулся. И всё же они всё ещё были вместе.
В другие времена, как и сегодня, она гуляла с ним, расспрашивая об урожае, ценах на семена, о пахоте и о местах продажи зерна и овощей из поместья. Нет, она была не похожа ни на кого, кого Фергюсон когда-либо встречал.
Он понял её в первые дни здесь, когда водил её по старому дому, показывая и перечисляя портреты предков Болито с серьёзными лицами. От старого капитана Джулиуса, погибшего прямо в Фалмуте, пытаясь прорвать блокаду Пенденнис-Касла, оставленную Раундхедом, до недавнего прошлого. В маленькой спальне, накрытый простыней, она обнаружила портрет Чейни. Она попросила его поставить его у окна, чтобы она могла его видеть. В этой тихой комнате Фергюсон слышал её дыхание, наблюдал за быстрым движением её груди, пока она рассматривала портрет, прежде чем спросить: «Почему здесь?» Он пытался объяснить, но она перебила его тихим, но выразительным тоном. «Её светлость, без сомнения, настояла». Это был не вопрос.
Затем, подумав, он добавил: «Мы всё это отчистим. Все». Он видел редкое волнение в её тёмных глазах и ощущал некую гордость, разделяя его. Женщина, способная вскружить голову мужчине; но он с таким же успехом мог представить её с Браун Бесс на плече, как описывал Олдэй.
Она отступила назад, чтобы снова взглянуть на портрет Чейни. Это был подарок Чейни, сюрприз Болито по возвращении с войны. Вместо него он обнаружил только портрет. Чейни и их нерождённый ребёнок погибли в автокатастрофе.
Кэтрин повернулась к Фергюсону, когда он пытался рассказать ей об этом, с сочувствием сжала его руку. «Ты её нёс». Её взгляд метнулся к его пустому рукаву. «Ты сделал всё, что мог».
Затем она заметила: «Поэтому, когда я пришла сюда, вы все решили скрыть это ещё больше. Чего вы от меня ожидали, зависти?» Она покачала головой, глаза её затуманились. «Как океан, его океан, некоторые вещи неизменны».
И вот портрет вернули на прежнее место, лицом к окну и морю за ним, цвета глаз Чейни.
Он выпрямил спину, когда она подошла к перелазу, и протянул руку, чтобы поддержать её, пока она перелезала через него. Даже сейчас, когда её волосы выбивались из-под ленты, которой она их удерживала, когда платье было покрыто мокрым песком и пылью, от неё, казалось, исходила какая-то внутренняя сила. Она была выше Фергюсона; между ней и Болито не могло быть большой разницы, подумал он. Она сжала его руку. Небрежно, но он снова почувствовал это: сила, нежность, непокорность – всё это было в ней.
«Вон та земля. Что с ней сделали?»
Фергюсон ответил: «Слишком много камней смыло с холма. Плугу негде. А ещё есть эта старая роща». Он наблюдал, как изогнулись её губы, и представлял их с Болито вместе. Когда он снова заговорил, голос его был хриплым, так что она смотрела прямо на него, её глаза были словно тёмные озера; словно она видела его насквозь, в его мимолётных мыслях.
Затем она широко улыбнулась и сказала: «Вижу, мне придется следить за вами, мистер Фергюсон, с одной рукой вы или без нее!»
Фергюсон покраснел, что после столь долгой службы в море, а затем управления поместьем было почти уникальным.
Он пробормотал: «Прошу прощения, миледи». Он отвёл взгляд. «У нас нет мужчин, понимаете? Всех забрала пресса или в солдаты. Старики и калеки – вот и всё, что у нас есть».
Когда он снова взглянул на нее, он был удивлен эмоциями в ее глазах.
Она сказала: «Ты не калека. Вместе мы чего-нибудь добьёмся с этой землёй». Она думала вслух, и её голос вдруг стал яростным. «Я не буду стоять и смотреть, как его доят все, кто, похоже, нажился на его храбрости! Не верю я, что этот сквайр…» – её губы скривились, – «…король Корнуолла, как его называют, я полагаю? Кажется, он без труда управляет своей землёй!»
«Французские пленные, миледи. Он тоже мировой судья». Он был рад сменить тему. И снова почувствовал вину, ведь он знал, что она имела в виду Белинду в её большом лондонском доме.
Она сказала: «Тем не менее он справедливый человек. В любом случае, мне нравится его жена – любимая сестра сэра Ричарда, не так ли?»
Фергюсон пошёл рядом с ней, но ему пришлось идти быстрее, чтобы не отставать. «Да, миледи. Мисс Нэнси, какой она была когда-то, была влюблена в лучшего друга сэра Ричарда».
Она остановилась и испытующе посмотрела на него. «Как много ты знаешь! Я завидую тебе, каждой мелочи, каждому часу, когда ты знаешь его, а я – нет». Она пошла дальше, уже медленнее, сорвав по пути цветок с каменной стены. «Ты тоже очень его любишь?»
Фергюсон помахал рукой рабочим на поле. «Я бы никому другому не служил».
Она посмотрела на людей, тянувших большую телегу. Большинство из них были женщинами, но у неё перехватило дыхание, когда она узнала старого моряка, одноногого мужчину по имени Ванцелль. Даже он добавил свою силу к грузу.
Фергюсон увидел ее лицо и понял, что она вспоминает, как Болито вытащил ее из грязи и ужаса тюрьмы Уэйтса в Лондоне.
Её муж подстроил и солгал, чтобы её перевели. Судя по рассказам Оллдея, она, скорее всего, умерла бы первой. Оллдей говорил, что Болито был вне себя, почти вынес её из тюрьмы, выведя вместе со старым Ванзеллом, который был там охранником. В поместье было несколько таких. Мужчины, подобные Ванзеллу, когда-то служившие с Болито, или женщины, потерявшие мужей или сыновей под его командованием.
Она сказала: «Он так много сделал. Мы отплатим ему хотя бы частью этого, оживив эту землю. Есть же Шотландия – им ведь всегда нужно зерно, не правда ли?»
Фергюсон ухмыльнулся: «Корабли стоят дорого, миледи!»
Она задумчиво посмотрела на него, а затем издала заливистый смех, который он слышал, когда Болито был с ней. «Всегда есть...»
Она оборвала фразу, когда они подошли к воротам конюшенного двора.
Несмотря на зиму, ее кожа все еще была обожжена солнцем, но Фергюсон позже поклялся жене, что она стала белой как смерть.
«Что случилось, миледи? Что-то не так?»
Она прижала руку к груди. «Это почтальон!»
Юноша в нарядной треуголке и штанах сплетничал с Мэтью, старшим кучером.
Фергюсон сказал: «Он, должно быть, из города, миледи. Хотя время суток и необычно». Он настойчиво подозвал юношу. «Эй, парень, пошевеливайся!»
Форейтор прикоснулся к шляпе и улыбнулся, обнажив щербатую улыбку. «Добро пожаловать, мэм».
Фергюсон пробормотал: «Прояви уважение, или я...»
Она сказала: «Спасибо», затем отвернулась от солнечного света и уставилась на письмо. «На нём нет никаких следов!»
Фергюсон стоял рядом с ней и кивнул. «Держу пари, это рука клерка».
Она пристально посмотрела на него, но он знал, что она его не видит. «С ним что-то случилось. Ради Бога, я не могу…»
Юноша, который был готов, но не слишком сообразителен, услужливо сказал: «Это с почтовой кареты, понимаете?» Он снова ухмыльнулся. «Им нужно было расписаться за это». Он посмотрел на их лица и важно добавил: «Это из Ланнона!»
«Полегче, миледи», – Фергюсон взял её за руку. «Входите в дом».
Но она разорвала обложку, и внутри обнаружилось еще одно запечатанное письмо.
Фергюсон почувствовал, как его жена спускается по каменным ступеням, чтобы присоединиться к ним, и почти боялся дышать. Вот как это должно было произойти. Эти семейные портреты говорили о том же. В Фалмуте не было похоронено ни одного мужчины из племени Болито. Все они погибли в море. Даже капитана Джулиуса так и не нашли, когда его корабль взорвался там, на Каррик-роуд, в 1646 году.
Она посмотрела на него и сказала: «Он в Лондоне». Она смотрела на письмо, словно во сне. «Битва у мыса Доброй Надежды окончена. Кейптаун пал». Она задрожала, но слёз не было.
Грейс Фергюсон обняла ее за талию пухлой рукой и прошептала: «Слава Богу! Так и есть!»
Фергюсон спросил: «Какое сегодня число, миледи?»
Казалось, она с трудом взяла себя в руки. «Там не сказано». Она уставилась на его почерк. Так мало строк, словно выдавая его спешку, его потребность в ней.
Она воскликнула: «Я почувствовала это. Несколько ночей назад. Я встала с постели и посмотрела на море». Когда она обернулась, её глаза сияли от счастья. «Он был там, плыл в Портсмут. Я знала».
Фергюсон сунул монету в грязную руку почтальона. Это был неприятный момент. Теперь он догадался, что внешний конверт был предназначен для того, чтобы скрыть истинное содержимое от посторонних глаз. Вот к чему он возвращался на этот раз. К тому, с чем им придётся столкнуться вместе.
Форейтор не ушел и, казалось, был полон решимости выяснить, на что он наткнулся.
Он сказал: «Кучер рассказывал: Эй, чёрт, почему почта задерживается, понимаешь? У одной из карет по дороге колесо сломалось – вот это было волнительно!»
Фергюсон сердито посмотрел на него. Значит, письмо запоздало. Он посмотрел на её профиль, на радость, которую она всегда пыталась скрыть, пока его не было. На всякий случай. Он сказал: «Он может быть здесь через день-другой, миледи». Он мысленно отметил пункты. «Ему нужно будет увидеть их в Адмиралтействе. Будет отчёт». Он улыбнулся, вспомнив постоянное раздражение Болито из-за задержек, которые всегда следовали за разгаром событий. «Тогда, конечно…» Он оглянулся на стук копыт на тропинке, ведущей к городской площади и церкви, где поминали Болито.
Мэтью с сомнением сказал: «Это не одна из моих лошадей, миледи».
Но она уже бежала, раскинув руки, не обращая внимания на пристальные взгляды и изумленные лица.
Это было невозможно; это не мог быть он так скоро. Почти ослеплённая, она пробежала через ворота, когда лошадь и всадник цокали по булыжной мостовой к двору.
Когда Болито соскользнул с седла и заключил ее в объятия, она прижалась лицом к его лицу и прошептала: «О, дорогой из мужчин, что ты можешь подумать? Как я должна выглядеть, когда я должна быть готова к тебе!»
Он положил руку ей на подбородок и пристально посмотрел на нее несколько секунд, возможно, чтобы заверить их обоих, что это не ошибка и что это не тот сон, который они, возможно, видели вместе.
Он сказал: «Были задержки. Я не мог ждать. Я боялся, что ты не…»
Она приложила палец к его губам. «Ну, я так и сделала, и хочу, чтобы ты знал…»
Остальное было потеряно, когда их рты соединились.
"Вот. Меня не было слишком долго, не так ли?"
Болито отвернулся от окна и смотрел, как она поднимается по лестнице. Её тёмные волосы были всё ещё распущены, но зачёсаны назад по плечам, и она переоделась в простое тёмно-зелёное платье.
Он подошёл к ней навстречу и отстранил на расстояние вытянутой руки. «Ты была бы красавицей, если бы носила матросскую робу!»
Она повернулась в его объятиях. «Когда ты так на меня смотришь, я чувствую, что сейчас покраснею, как глупая девчонка». Она всмотрелась ему в лицо. «Как дела? Твой глаз…»
Он поцеловал её в щёку, всем своим существом ощущая её близость, прижимание её тела к своему. Все сомнения, все опасения словно никогда не существовали. Как тени, умирающие на рассвете. Как будто он никогда и не уезжал. Обнимать её, разговаривать с ней казалось таким естественным, что исключало все остальные звуки и чувства.
«Думаю, стало лучше. Даже под палящим африканским солнцем меня редко что-либо беспокоило».
Она попыталась скрыть свое облегчение, чтобы он не знал, как сильно она переживала за него, пока его не было.
Болито спросил: «А тебе? Всё было очень плохо?»
Она рассмеялась и откинула волосы на плечи. «Они не считают меня огром – на самом деле, я думаю, они меня даже любят».
Она снова стала серьезной, взяла его под руку и повела в соседнюю комнату.
«Пришли плохие новости». Она встретилась с ним взглядом, когда он остановился и повернулся к ней. «Твоя сестра Нэнси принесла их неделю назад. Твоя другая сестра вернулась из Индии».
Болито нежно обнял её. «Фелисити?» Он увидел её кивок и попытался представить себе сестру. Она была на два года старше его, и он не видел её с тех пор, как был лейтенантом. Она была замужем за офицером Восемьдесят первого пехотного полка, который позже был прикомандирован к службе в достопочтенной Ост-Индской компании. Это было странно, но он
Она помнила своего мужа лучше, чем он сам. Фелисити была приятным, скромным офицером, который познакомился с ней, когда его рота дислоцировалась в Труро.
«Её муж умер, Ричард. Поэтому она снова приехала жить в Корнуолл».
Болито ждал, зная, что это ещё не всё. «У неё два сына. Один в полку, другой – морской офицер во флоте компании «Джон», насколько я помню. Как он погиб?»
Кэтрин ответила: «Его сбросила лошадь».
«Вы уже знакомы с Фелисити?»
Он увидел, как она подняла подбородок, а затем сказала: «Она не пошла с Нэнси». И с вызовом добавила: «Из-за меня».
Он обнял её, ненавидя, как это, должно быть, было, как несправедливо. Он сказал: «Боже, как бы мне хотелось быть здесь!»
Она коснулась его лица и нежно улыбнулась. «Я должна была тебе сказать. Но я не хотела ничего портить. Не сейчас. Не сейчас, когда ты снова здесь…»
«Ничто не поможет. Ничто не сможет». Он почувствовал, как она дрожит, и прижал её к себе крепче. «Как хорошо снова быть дома».
«Как там было, Ричард?»
Он старался мыслить ясно. Все лица. Коммодор Уоррен, капитаны Поланд и Вариан, Тьяк и все остальные. В залах Адмиралтейства всё выглядело так, будто ничего не произошло; или так казалось.
Он медленно произнёс: «Мы потеряли несколько человек, но могло быть и хуже. Я видел адмирала Годшеля в Лондоне». Он улыбнулся, вспомнив свою новую напыщенность. «Лорд Годшеля, каким он теперь стал».
Она кивнула. «Знаю. Кажется, выгодно оставаться дома, пока другие сражаются и дерзают».
Он сжал её руки в своих. «Нельсон как-то написал мне то же самое. Я вижу, что мой тигр всё ещё готов выскочить и защитить меня!»
Она улыбнулась, несмотря на внезапную горечь. «Всегда».
Болито смотрел на цветы и шелест деревьев. «Я хотел уехать, быть здесь, с тобой». Он чувствовал её взгляд, но поспешил дальше, словно хотел избавиться от бремени. «Я оставил беднягу Олдэя тащить наш багаж. Он жаловался, но, думаю, понимает».
«Было странно видеть тебя без него, без твоей тени».
Болито сказал: «По пути домой мы оставили Мадейру, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Я купил тебе там кружева. Когда придёт Аллдей, ты сам увидишь, пригодятся ли они, или я не столько покупаю, сколько умею ходить по магазинам!» Он отпустил её и поднял пальто со стула, куда бросил его. «Я подумал, тебе это может понравиться». Он достал португальский веер из серебряной филиграни и протянул ей. «Взамен того, что ты мне подарила и который я всегда ношу под рукой». Он наблюдал за её удовольствием, за тем, как она умело раскрыла его лепестки и поднесла к солнцу.
«Какая красота!» Когда она снова посмотрела на него, выражение её лица изменилось, тёмные глаза стали спокойными. «Неужели это так плохо с моей стороны, Ричард?» Она подошла к нему и положила голову ему на плечо, словно скрывая свои чувства. «Я не могу ждать. Я хочу тебя сейчас. Это как голод, и мне должно быть стыдно». Она посмотрела на него, её лица были всего в нескольких дюймах от его лица. «Но это не так».
Затем она сделала пируэт и ушла от него. «Солнце светит и для влюблённых, мой дорогой Ричард!» Он услышал её смех, когда она взбежала по лестнице, и понял, что она поняла его неуверенность, его неловкость, когда он вернулся к ней.
Он нашёл её у окна, выходящего на мыс. Её руки раздвигали занавески, и казалось, будто она парит в лучах солнца. На ней было длинное белое платье с простым золотым шнуром вокруг шеи, волосы свободно ниспадали на спину. Она не шевелилась и не обернулась, когда он подошёл к ней сзади и, после мимолётного колебания, обнял её, притянув к себе. Он смотрел на тот же вид и почувствовал, как она задыхается, когда его руки скользнули по её телу, касаясь наготы её рук под тонким платьем.
Она прошептала: «Не останавливайся, ради Бога. Никогда не переставай любить меня так!» Она выгнула спину, когда он провел руками по ее груди, затем повернулась и подождала, пока он найдет и отпустит золотой шнурок, так что платье упало ей на лодыжки.
Он едва помнил последующие безумные мгновения, когда его рубашка и бриджи незаметно упали на пол.
Она лежала на кровати, ее губы были влажными, и она смотрела на него.
«Я так жесток, Ричард! Тебе, должно быть, больно от дюжины лошадей, и ты жаждешь хорошей еды и собственного вина».
Затем он оказался рядом с ней, его рука исследовала ее тело, пока она отвечала на его поцелуи, ее пальцы обнимали его шею, лаская короткие волосы там, где раньше была косичка.
Ей хотелось спросить его, почему он разрушил это; узнать, как долго они смогут быть вместе, узнать так много, много всего, но ни ее воля, ни ее тело не могли продлить этот момент ни на секунду.
Все было кратко: дикая потребность друг в друге лишила терпения и привела к кульминации, заставившей Кэтрин закричать, словно ей было все равно, что услышат и удивятся.
Позже Болито открыл глаза и обнаружил, что всё ещё лежит в её объятиях, их тела переплетены, словно они никогда и не двигались. Комната была залита серебристым светом, ярче даже солнца, или так казалось.
"Сколько…?"
Она поцеловала его. «Недостаточно долго. Я была с тобой всё это время. Ты знаешь, что у тебя на шее есть бледное пятнышко, где кожа затенена волосами?»
«Тебе не нравится, Кейт?»
Она притянула его голову к своей груди. «Я привыкну. Мужчина, которого я люблю, не изменился!»
Она погладила его по голове. «Я должна принести тебе что-нибудь поесть. Весь дом спит. Что они думают о нас, обо мне?»
Болито оперся на локоть, глядя на лунный свет, зная, что она смотрит на него, зная, что он хочет ее снова и снова.
«Так тепло». Словно повинуясь тайному сигналу, они оба встали с кровати и встали рядом у окна, ощущая мягкий тёплый воздух, обдувающий их наготу, и чувство покоя, когда море вдали шумело о скрытые скалы, которые, словно чёрные часовые, охраняли подходы.
Он обнял её за талию и почувствовал, как её тело отвечает на его прикосновения. Затем он посмотрел на луну. Она была полной, словно огромное серебряное блюдо.
«Ты нужна мне, Кейт». Он почти боялся произнести это вслух. Он не привык говорить о чём-то столь тайном и столь важном.
«И я тебя».
Болито обнял её. «Но я закрою окна. Сегодня вечером еды не будет, дорогая Кейт, а с этим ореолом вокруг луны, думаю, ветер может усилиться ещё до рассвета».
Она снова притянула его к себе и без усилий возбудила его, доведя его до уровня своего собственного возбуждения, пока они снова не соединились, и он не лег на нее, тяжело дыша, а его сердце колотилось о ее тело, как молот.
Только когда его дыхание стало ровным и он лег рядом с ней, она позволила себе заплакать; она даже произнесла его имя вслух, но он снова крепко спал.
Она повернула голову к окну и почувствовала влагу от слёз на подушке. Луна светила так же ярко, как и прежде. Она почувствовала, как он пошевелился, и обняла его крепче, словно пытаясь защитить даже во сне. Но нимба не было, и небо было чистым, если не считать звёзд.
Но это ещё не всё. Несмотря на все его надежды, повреждённый глаз ждал его, словно вор в ночи.
9. Летнее вино
Болито остановил коня у невысокой, поросшей мхом стены и посмотрел через поля на кучку крошечных домиков у дороги Пенрин. Прошло три дня с его неожиданного прибытия в Фалмут, и он никогда не чувствовал себя так хорошо и не знал такого счастья. Каждый час, казалось, был полон волнующих открытий, хотя он понимал, что делит их только с Кэтрин. Он родился здесь, вырос среди этих же деревень и ферм, пока, как и все предки Болито, не отправился на свой первый корабль, старый восьмидесятипушечный «Мэнксмен», стоявший в Плимуте.
Для Англии это был редкий момент покоя, но для двенадцатилетнего мичмана Болито это было самым потрясающим событием в его жизни. Размеры корабля, или, по крайней мере, такими они казались в то время, поразили его: высокие мачты и реи, сотни суетящихся матросов и морских пехотинцев, ужасная мысль о том, что он никогда не сможет найти дорогу, – всё это уже само по себе лишало его присутствия духа.
Он быстро учился и умудрялся, по крайней мере внешне, отшучиваться от обычных насмешек и грубого юмора, которые он, как он потом узнал, были неотъемлемой частью любого корабля, равно как и смолы и снастей, скреплявших их. Он даже в глаза не видел адмирала, пока не перешёл на второй корабль, и никогда не верил, что доживёт до звания лейтенанта, не говоря уже о том, чтобы увидеть свой флаг во главе боевого порядка.
Кэтрин подъехала к нему на лошади и спросила: «О чём ты думаешь?» Она наклонилась и положила свою руку в перчатке на его руку. «Ты был так далеко от меня».
Он посмотрел на неё и улыбнулся. На ней был тёмно-зелёный костюм для верховой езды, а волосы, заплетённые над ушами, блестели на ярком солнце.
«Воспоминания. Разные». Он сжал её руку. «О последних трёх днях. О нашей любви». Казалось, их взгляды встретились. Болито вспомнил, как они нашли тихую бухту и оставили лошадей пастись, пока они исследовали её. У крошечного пляжа он обнаружил старый, ржавый и покрытый водорослями рым-болт, вбитый в камень. Именно туда он, будучи мальчишкой, приплыл на своей маленькой лодке и однажды был отрезан течением, и не смог вытащить лодку. Они нашли его, держащимся за край скалы, волны били его по лодыжкам, словно пытаясь стащить вниз. Его отец был в море, иначе Ричард сомневался, что он смог бы усидеть на месте хотя бы неделю.
Она выслушала его и сказала: «Мы сделаем эту бухту нашей».
Он до сих пор чувствовал себя ошеломлённым, вспоминая об этом. Как они занимались любовью на этом крошечном песчаном полумесяце, словно весь мир был покинут, кроме них.
Она тихо сказала: «Потом я разделяла твои мысли».
Они долго сидели молча, пока сельская местность не тревожила их. Лошади терлись друг о друга, насекомые продолжали непрерывный хор, к ним присоединились невидимые птицы. Церковные часы словно разбудили их, и Кэтрин убрала руку. «Мне очень нравится твоя сестра Нэнси. Она была очень добра. Полагаю, она никогда раньше не встречала никого похожего на меня». Она подняла взгляд на просторный дом, раскинувшийся за двумя открытыми воротами, словно он ждал их. «Её муж тоже предложил свои услуги и советы без моей просьбы».
Болито проследил за её взглядом. Это место, которое Нэнси и Льюис Роксби называли своим домом, было огромным; оно принадлежало семье Роксби на протяжении поколений, и всё же Болито знал, что Льюис, «король Корнуолла», годами положил глаз на серый дом под замком Пенденнис. Его предки, возможно, были довольны тем, что были землевладельцами и магистратами, как им полагалось. Но муж Нэнси был другим. Земледелие, добыча олова и даже местная пакетботажная компания были частью его империи. Он был сквайром, много пьющим и охотящимся, когда не занимался бизнесом или не вешал местных преступников за их преступления. У него было мало общего с Болито, но он хорошо относился к Нэнси и, очевидно, был ей предан. За это Болито простил бы ему почти всё.
Болито снова погнал своего коня вперёд, гадая, что их ждёт. Он отправил Фелисити записку об их приезде. Идея взять лошадей вместо экипажа принадлежала ему, чтобы создать впечатление непринуждённого визита, а не формальности.
Когда они с грохотом въехали во двор, двое слуг бросились забирать их уздечки, а третий принес табуретку, чтобы спешиться, и с изумлением увидел, как Кэтрин легко соскользнула на землю.
Она увидела улыбку Болито и склонила голову набок, в ее глазах читался невысказанный вопрос.
Болито обнял ее за плечи и сказал: «Я так горжусь тобой, Кейт!»
Она уставилась на него. «Почему?»
«О, так много причин», – он обнял её. «То, что ты делаешь, то, как ты выглядишь».
«И кто-то подглядывает за нами из окна наверху». На мгновение её уверенность, казалось, пошатнулась. «Я не уверена, что мне стоило приходить».
Он посмотрел на неё и ответил: «Тогда здесь есть на что посмотреть!» Он крепко поцеловал её в щёку. «Видишь?»
Казалось, она стряхнула это чувство, и когда лакей открыл высокие двери и Льюис Роксби, краснолицый и полный, бросился им навстречу, она ответила на его приветствие теплой улыбкой и протянула ему руку.
