Текст книги "Одна сотая секунды"

Автор книги: Алди Иулсез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Нет! – Рявкнул Веселовский и уже спокойнее добавил: – Ты блефуешь.

Да, блефую. Однако, судя по твоей реакции, своим блефом очень точно попала в цель, прямо-таки в яблочко.

– Я тебя обрадую, Петька. Образец уже есть – в твоей крови, – и в дополнение кидаю недвусмысленный взгляд на ручку с золотым пером.

– Но… но как? – Он даже не спорит, лишь сереет лицом и судорожно хватает ртом воздух.

– Мой маленький секрет, – хмыкаю я в ответ.

У меня всегда есть запасные пути, я всегда стараюсь продумывать каждую операцию до столь незначительных мелочей, что иногда даже самой себе кажусь параноиком. Но такова моя работа, она не терпит погрешностей и оплошностей, ибо цена каждой может оказаться слишком высокой, а расплата – непомерной. Я не готова расстаться со свободой, мне дорога моя жизнь, пусть и ненормальная, но насыщенная и полноценная. Именно поэтому под моим широким браслетом, так удачно вписавшемся в образ беспечной и ветреной девчонки, нередко находится инсулиновый шприц, содержащий две дозы препарата. И одну из них ты, акула бизнеса, подрагивающая от предвкушения победы, благополучно слизал, поддавшись дурной привычке.

– Ты блефуешь! – Повторяется Веселовский.

Я пожимаю плечами:

– Можешь не верить, жизнь-то твоя.

И тут он взорвался, рванул неконтролируемой бомбой, бросился вперед, нацелив кулак в мое лицо.

Я легко увернулась, кулак проехал по стеклу. Нет, солнышко, уже слишком поздно, твоя нервная система стала сдавать, безнадежно проигрывать. Я уже вижу, как тяжелеют твои веки, как теряют остроту и слаженность движения…

Второй удар оказался даже не ударом, я и боли-то не почувствовала. Просто как-то неловко отшатнулась, приложилась затылком к чему-то холодному и слегка прогнувшемуся. Я взмахнула рукой, желая стереть с губ внезапно проступившую горячую влагу, но остановилась, заметив, как стали очень медленно расширяться твои глаза. Также медленно, будто преодолевая что-то неведомое, стал раскрываться рот, демонстрирующий великолепные зубы, потянулись ко мне, будто вязнущие в киселе, руки, заскребли по воздуху растопыренные пальцы. Ты весь, каменеющий, подался ко мне, но не смог. Препарат, детка. Это все препарат с игривым названием «Ключик».

Глава 4

Звезды. Удивительные, пленительные, мерцающие. Они ринулись навстречу, они вознесли меня и пустили в свои чертоги. Они разогнали непроглядную тьму и тихим звоном далеких струн стали повествовать мне обо всем на свете, от мига создания Вселенной до мига ее бесславной кончины. Они кружили алмазной пылью. Они завораживали серебряной стружкой, они, смеясь, играли со всем спектром цветов, перетекая из белой невинности в солнечные брызги и алую любовь, в свежесть зелени и синеву небес. Они рассказывали, они то почти умолкали, то заглушали собой все мироздание, они приближались то невероятно близко и остро покалывали лучиками мою кожу, то терялись в далекой и невероятной черноте, отстраняясь от меня на миллионы и миллиарды световых лет. А потом возвращались, продолжая мелодичным переливом раскрывать мне все таинства законов природы, все ее непостижимые секреты. И я внимала, жадно, ожесточенно, боясь пропустить хотя бы звук. Я слушала, я верила, я впитывала все в себя, и уже сама неслась звездой в бесконечных завихрениях, сама стремилась к объятиям древних волн, без устали поющих свою песнь, сама пьянилась свежестью и солью, сама растворялась в небытии, как положено рано или поздно раствориться любому тварному существу, я сама…

…очнулась. Очнулась?

Похоже, что я все-таки очнулась от какого-то странного сна… вернее, от… как же мне… нет, все не то, все как-то неправильно. Почему я так боюсь открыть глаза? Почему я страшусь пошевелиться? А, потому что все тело затекло, наверное… Нет. Так, дышим ровно, слушаем, пытаемся сориентироваться. Что я слышу? Ничего. Неправильный ответ. Я все-таки улавливаю, пусть и с трудом, но отдаленный слабый гул и чье-то мерное дыхание. Свое? Нет, не только свое, кто-то есть еще. Что я чувствую? Взгляд, похоже, напряженный. Ну правильно же, я ведь не одна. Что еще? Мягкость и тепло постели, приятное прикосновение тканей. Такое прикосновение в гостиницах не встретишь, но и дома или у Андрея они тоже иные. Я у клиента? Вероятно. Что еще? Боль. Много боли. Твою же мать, как больно! Эта проклятая боль выдирает из меня совсем не те слова, которые нужно произносить, она выталкивается из меня нечленораздельным протяжным стоном. Приходится совершать усилие, поправляться, с наигранной бодростью шутить:

– Я умерла. Но даже после смерти мне скверно.

Это точно я произнесла? Нет, наверное, просто подумала, потому что у меня не такой старческий и надтреснутый голос. Иди это все боль? Эта дрянь сверлом разворотила мне шею, покалечила затылок и, похоже, попутно перемолола ребра в кашу. Может, я действительно умудрилась откинуть коньки и попасть в ад? Ага, и теперь сам сатана строго на меня взирает, пытаясь подобрать подходящую посудину и прикидывая температуру наказующего огня. Было бы смешно, если бы не было так ужасно больно.

Я все же медленно разлепляю веки, готовая к опаляющему, приносящему новые страдания, свету. К счастью, в аду к новоиспеченным грешникам относятся с некоторым снисхождением и терзают не сразу, позволяя перед пытками приходить в себя в приятном полумраке.

Перед глазами все туманно, и мне не сразу удается сконцентрировать взгляд на расплывчатом силуэте, шевельнувшемся где-то на периферии поля зрения и приблизившегося ко мне.

– Ну, на дьявола ты не похож, – пытаюсь я усмехнуться, но лишь жалко хриплю.

– Нет? Что.

– Еще и с речью проблемы, – констатирую я.

– Строить. Говорить. Быть речь хорошо.

У силуэта не только проблемы с построением фраз, но и с произношением в целом. Скачущие интонации, нелепые переходы, совершенно непонятный смысл. И откуда такое нелепое чудо взялось? Иностранец, что ли? Да как-то с заморскими гостями я не связывалась пока что, по крайне мере с теми, у кого явно все неладно с пресловутым великим и могучим языком. А если это не клиент, то кто? Перед глазами все покачивается, разваливается, рассмотреть товарища пока не получается… Что вообще было? Так, Воскресенский… да, он. Помню, как отпивает из стакана сок, морщится, плюется, что совсем там совсем охренели такой некачественный товар подсовывать… Вкус! Проклятье! Он же почувствовал вкус, надо об этом Андрею сообщить…

Но почему я не помню иностранца?

Так, Андрею же я все сообщила. Точно, я ему позвонила, он, как всегда, психанул, потом успокоился и обещал переслать мне данные на новую жертву. Значит, я в доме новой жертвы, так, что ли, получается? Но почему я ничего не помню?

Господи… мамочка…

Я рванулась, вскрикнула от новой вспышки боли, натолкнулась на чьи-то холодные ладони, бережно, но сильно удержавшие меня.

– Говорить. Ты. Настроить речь. Говорить.

Говорить, блин, настроить! Да мне препарат ввели, а ты со своим говорить-настроить лезешь! Но кто? Зачем? Случайно ли? Целенаправленно? Вот даже и не знаю, то ли плакать, то ли смеяться по поводу того, что некто обернул против меня мое же оружие. Посмеялась бы, если бы не ветвящаяся молния, выжигающая остатки мозга в районе затылка.

– Говорить. Ты. – Тихо, но настойчиво требовал иностранец.

Хорошо, хорошо, уймись только.

– Что произошло? – Посмотрим, какую лапшу мне навешает этот тип.

– Еще. Понять что быть речь твой слово мой.

Вот зануда, хуже назойливой навозной мухи.

– Хотя бы скажи, я долго спала?

О чудо, мой заморский друг все же снизошел до ответа. Где бы это записать?

– День несколько нет сознаний быть. Приращение сбоку действо.

Ого! Несколько дней? Я, конечно, не лезла в особенности воздействия «Ключика», но мне всегда казалось, что клиент вырубался на несколько часов. Ну, максимум, на полдня. У меня, что ли, реакция оказалась нетипичной? Чую, мне придется еще много думать и узнавать, что же произошло на самом деле. Впрочем, если я несколько дней не выходила на связь, то Андрей наверняка насторожится и, может быть, даже попробует мне помочь. Хотя – не факт. Одно дело – строить сообща бизнес, и совсем другое – вытаскивать чужую задницу из дерьма, пусть и весьма ценную.

– Говорить. Много. Надо.

Вот же бесчувственная скотина. Нет у меня сил говорить, и желания – тем более. Привязался же, свалился на мою голову. Послать бы тебя, заграничный товарищ, по известным координатам да на три буквы…

– Стихи тебе, что ли, почитать? На, подавись!

Я напрягла свою покореженную память, извлекла первые подвернувшие строки:

– Кончено время игры, дважды цветам не цвести. Тень от гигантской горы пала на нашем пути. Область унынья и слез – скалы с обеих сторон и оголенный утес, где распростерся дракон. Острый хребет его крут, вздох его – огненный смерч. Люди его назовут сумрачным именем: Смерть…

Я захлебнулась собственными словами из-за так некстати выровнявшегося зрения, позволившего разглядывать все не сквозь слой пелены, а нормально, привычно, как и положено. На меня уставились два глаза, и эти глаза вынудили непроизвольно содрогнуться: один, бездонный, казалось, мог иглой вонзиться в душу и все там переворошить, другой же, мутный, в сетке шрамов – еще и под душу заглянуть, чтобы вытащить таких монстров, каких никакое больное и безграничное воображение не способно создать.

– Смерть, значит… – протянул разноглазый, отступил, слившись с темнотой.

Я почувствовала укол совести. Наверное, не совладала с собственным лицом, отразила всю оторопь, так спонтанно меня охватившую. С другой стороны, сам напросился, нечего было ко мне так настырно лезть.

– Стихи великого русского поэта Гумилева, – произнесла я строго, на корню давя надежду услышать от меня извинения. – Слышал о таком?

– Нет, – из голоса исчезли все эмоции, он прозвучал спокойно и безлико. – Но согласовать языки стало уже лучше. После приращения требует время какой-то, настройка.

Кто ты, разноглазый, несущий полную ахинею? Чем больше я слышала, тем быстрее с меня слетала сонливость и усталость. Да, было скверно, но даже вся болезненность отступила перед всей этой захламленной бессмыслицей неизвестностью. Я снова сделала попытку сесть, но, как и прежде, была остановлена.

– Не надо. Рано.

Разноглазый опустился на кровать, неудобно развернулся, чтобы видеть меня.

– Ты меня понимать? Мой речь нормально воспринимаешь?

– Не очень, – призналась я, глядя на волну неровно обкорнанных волос, тускло блестевших в слабом свете. – Плохо.

– Надо еще говорить. Это настройка. – Попытался уже совсем просто изъясниться незнакомец.

А мне нечего было сказать. Каждая лишняя фраза, каждое необдуманное слово только могли усугубить мою ситуацию. С чем я теперь могу столкнуться, что ждет меня в ближайшем будущем? Да и не только в ближайшем? Сейчас я беспомощна и растеряна, сейчас я испытала всю прелесть изобретения моего гения на собственной шкуре. Они, мои жертвы, также терзались всеми этими сомнениями и не понимали, с какой такой радости череп готов разлететься на множество осколков? Да. Вероятно, что каждый, оказавшийся преградой между мной и моим желанием обладать великолепной вещью, просыпался со столь же мучительным набором ощущений. И боролись ведь, совладали как-то с собой, выходили в свет, улыбались и общались так, что только тонкий психолог мог заметить какое-то странное несоответствие.

Я вздохнула, разноглазый терпеливо ждал.

– Тебе бы подстричься… – выплеснулось вдруг как-то само собой.

И я неожиданно почувствовала непривычную неловкость. Разноглазый и так наверняка в комплексах погряз, а тут я со своими советами полезла. А ведь не клиент. Нет, я не могу себе представить, чтобы я, так и не выучившая ни одного языка, полезла охмурять иностранца. Не мой стиль, не мой принцип. А даже если все-таки каким-то образом этот тип оказался клиентом, то тем более нужно следить за языком.

– Что? – Не понял мужчина и тут же беззлобно усмехнулся: – А, Иннара тоже так говорить.

– Кто? – Переспросила я.

– Иннара. Знакомить с ней потом, она понравиться ты. Должна.

– Посмотрим, – усомнилась я.

Похоже, все-таки разноглазый – очередная жертва. Только если он применил ко мне мой же препарат, то почему так любезен сейчас? Наверное, прекрасно осведомлен об эффектах, и поэтому решил сыграть в свою игру. Ну-ну, мы еще посмотрим, кто кого переиграет. Пусть за тобой будет первый раунд, но поверь, солнышко, я еще возьму реванш. Посмотрим тогда, кто еще будет беспомощно распластан.

Я прикрыла глаза. Как же сложно склеивать разговор, зная, что каждый лишний вопрос, каждое необдуманное слово могут оказаться той самой каплей, что отправит меня в бездну, тартарары и еще черт знает куда. Попросить еды? Я не голодна, наоборот, меня сейчас стошнит от малейшего куска пищи. Воды? А это можно, пару глотков я осилю.

– Есть что попить? – Попросила я. – Можешь дать?

– Да, сейчас, – не удивился просьбе незнакомец.

Он поднялся, на мгновение исчез из поля зрения, но тут же вернулся с полной кружкой.

– Вот только поить меня не надо, сама как-нибудь справлюсь, – усмехнулась я.

Пить, оказывается, я хотела так, как может только человек, пару суток проведший в какой-нибудь пустыне. Я жадно глотала воду, давилась, проливала на себя, но все никак не могла утолить зверскую жажду. Да что же такого со мной произошло, что я сейчас чувствуя себя так, будто балансировала на краю смерти? А, может, действительно балансировала?

– Спасибо, – прохрипела я, откинулась на подушки и шумно задышала, стараясь унять внезапно зашедшееся сердце. Ну и средство, что б его, изобрел ты, Андрюха.

Так, Карма, возьми-ка ты себя в руки. Разноглазый, похоже, уже сам начинает нервничать и судорожно вспоминать телефон «неотложки». Нет уж, никаких больниц, тем более – сейчас.

– Все нормально, – сделала я жалкую попытку улыбнуться.

Незнакомец внимательно на меня смотрел секунд десять, после все-таки кивнул.

– Похоже, что настройка прошла успешно.

– О чем ты?

– О приращении, – сообщил разноглазый. – Когда ты попала в этот мир, я рискнул сделать тебе лингвистическое приращение, благодаря которому ты теперь знаешь четыре наиболее распространенных языка.

– Так, подожди! – Опешила я от услышанного. – Какое приращение? Что за…

Последнее слово сорвалось и не прозвучало.

– Просто выслушай, хорошо? Потом все вопросы.

– Ладно.

– Ты не в своем мире. Не там, где родилась, жила… полагаю, что ты попала в туннель Вернерса, в тебе столько заряда энергии… извини, это пока для тебя сложно. Ты попала в иную реальность, вероятно, сильно отличную от твоей. Догадываюсь, звучит очень абсурдно, но об этом говорит целый ряд признаков, позволяющих сделать мне такой вывод. Я, как уже говорил, пошел на риск и внедрил тебе настраиваемый переводчик. К сожалению, процедура негативно сказалась на твоем состоянии, но в противном случае не исключено, что ты могла бы годами осваивать хотя бы один из языков. Поэтому, прежде чем ты решишь, что я болен разумом, соотнеси то, какую речь ты используешь для мышления и какую – для разговора.

Так, здравствуйте приехали! Желтый дом на выезде с психом в главной роли. Реальности, переводчики, сейчас еще инопланетяне заявятся в стрингах и с бластерами наперевес. Кто-то из нас свихнулся, или я, или мой собеседник. Или я в коме, а мое воображение изгаляется по полной программе? Но разве бывает так скверно, когда находишься в коме?

И тут мой поток мыслей споткнулся о ранее озвученный факт: думала я действительно на русском языке. А вот вслух же выходило…

– Такое разве может быть?

А словесное воплощение становилось совершенно иным – более мягким, плавным и чужим. Будто горный своенравный ручей, стиснутый каменными берегами, преобразился в широкую равнинную реку.

– Но как?! Как такое возможно?

– Приращение. – Терпеливо повторил разноглазый. – Искусственное внедрение переводчика.

– Я…

И что теперь сказать? Как охватить сознанием все произошедшее? Как принять и допустить, что это действительно может быть? Нет, невероятно, невозможно!

– Уходи, – прошептала я, – оставь меня.

Мужчина послушно поднялся, признавая за мной право попытаться разобраться в себе, в реальности, во всей этой чертовщине. Он отступил вглубь комнаты, и снова я видела только его силуэт, теряющийся в полумраке. Человек? Тень? Призрак? Длинные свободные одежды скрыли его телосложение, темнота не позволила нормально разглядеть черты лица. А, может, это просто сон? Просто такой странный и бредовый сон?

– Эй… – бросила я вслед.

Здесь ли он еще?

– Как тебя называть?

Легкий шорох, незапоминающийся голос:

– Арвелл. Называй меня Арвелл.

Несколько мгновений стояла полная тишина, потом нарушилась едва уловимым стуком.

Произнесенное мне ни о чем не говорило, я не помнила никого с таким именем. Иностранец? Нет… да… не знаю. Не знаю я ни одного иностранца, который смог бы так легко, за каких-то минут двадцать перейти от невнятных и корявых попыток объясняться до нормального разговора. Нормального? Это действительно смешно, ибо нормального уже ничего не было, я ни за что не могла зацепиться – все расплывалось, расползалось и трещало по швам от множества противоречий. Мой несчастный мозг захлебывался от потока обрывочной информации, но так и не мог создать хоть какое-то подобие целостной картины. Сознание металось от одного факта к другому, оно безуспешно старалось протянуть хотя бы какую-то логическую цепь. Нет, ничего не сходилось, не сходится, не склеивается и не собирается в пристойную конструкцию. Все сыпется, превращается в пеструю мешанину.

– Полигон, – выдохнула я в темноту, – это просто военный полигон.

Наверное, это могло быть единственным обнадеживающим объяснением, удачно подгребающим в одну кучу все то, с чем я столкнулась с момента пробуждения. Ну Семенов, ну мерзавец! Или ты не знал, куда меня заслал? Нет, не верю. Но ради чего ты пошел на риск не чем-то, а мной, а своей любимицей? Или ты верил, что я не стану невольным участником какого-то неведомого эксперимента? Или, напротив, тебе захотелось гораздо большего, чем ты имел?

Ты сказал, что клиент мне понравится. А что ответила я после?

Полигон… площадка для опытов. Введенный препарат, искусственное приращение переводчика, что-то еще, причинившее мне, вероятно, невыносимую боль.

На кого же мы с тобой нарвались, а, Андрей?

Глава 5

Утро принесло с собой многое, и обнадеживающее, и разочаровывающее, и порождающее череду новых вопросов. Вероятно, я снова провалилась в сон, потому что не заметила, как посветлело. Просто открыла глаза, и ясно увидела безвкусно оформленную комнату, навевающую мысли о неудачной попытке изобразить средневековый стиль. Такое чувство, что владелец выкупил замок со старинной мебелью, но внезапно обнаружил, что денег больше ни на что толком не хватило, поэтому часть гарнитуры распродал. Сложенные из неотесанных блоков стены, лишенные хоть каких-то украшений, поросшая паутиной массивная люстра без свеч или лампочек, старинный шкаф с резными дверцами и совершенно простой деревянный стол явно из другого набора. Два стула, ничего общего не имеющих со стариной, и явно знававшее лучшие времена кресло с вытершимся бархатом. Единственное, что производило приятное впечатление, так это кровать, на которой я и очнулась – огромная, застланная шелковыми простынями и приятным согревающим покрывалом. Все же остальное порождало во мне исключительно чувство брезгливости. Я встречала самые разные жилища, но не столь часто встречала у богачей такое запустение.

Мне удалось не просто сесть, но даже встать на ноги, обнаружить потемневшее зеркало и с прискорбием отметить, что отражение в нем не способно было в принципе кому-то принести эстетическое удовольствие. Нет, выглядела я и не так уж плохо, хотя под глазами и залегли темные круги. Гораздо больший ужас вызвали у меня длинные и глубокие шрамы на боках, на одном чуть меньшие, а на другом в полный размах. Это же какую зверюгу на меня выпустили гады? Проклятье, при всем желании мне теперь не удастся избавиться от рубцов, даже пластика, скорее всего, не спасет. Ох, Андрей, дорого же тебе придется заплатить, когда я выберусь из этого дурдома, так дорого, что на всю свою жизнь запомнишь, спать спокойно до старости не сможешь, если, конечно, доживешь до преклонного возраста.

Пальцы потянулись к задней стороне шеи, нащупали мелкий вспухший рубец, слишком ровный, чтобы быть случайной травмой. Что там говорил ночью разноглазый? Мне внедрили переводчик? Похоже, что так.

Я завернулась в покрывало, не найдя ничего более подходящего, присела на край кровати, отупело посмотрела на свои руки. На ногтях лак стал облезать, да и сами ногти уже нуждаются в качественном маникюре…

Браслет! Браслет… Я, не веря собственным глазам, извлекла шприц, поднесла к лицу подрагивающей рукой. Вот оно, заветное средство, мой ключик к спасению, ставший проклятьем. Одна доза, не две, только одна. Примененная ко мне. Или все же я применила ее? Может такое быть?

Маловероятно, как не прискорбно это признавать. Но сейчас меня взволновало даже не это, а странное несоответствие, вновь выбивающее почву из-под ног: почему щепетильные военные, оставившие меня без одежды и вещей, внезапно позволили сохранить при себе шприц с малым количеством препарата? Или я теперь участница какой-то странной игры, в которой ставкой стала моя жизнь, а оружием – вот эта самая тоненькая иголочка, несущая забвение на несколько дней?

Бред какой-то. Хоть действительно признавай правоту разноглазого и все его бредни о перемещении между мирами.

Деликатно скрипнула дверь, я быстро спрятала шприц и обернулась. Перед моим взором предстало прелестное создание из той породы, которую я органически не переношу. Уже по одному виду девицы, по ее манере держать поднос со снедью становилось ясно, что предел мечтаний в миловидной головке упирается в удачное замужество с последующим кудахтаньем, ловлей каждого слова супруга и радостным щебетом о необходимости нарожать кучу детишек.

– Вот… господин велел тебе отнести, – скромно, склонив голову, произнесла она тихим голосом.

Ага, служанка. А служанка вполне может стать источником информации. Правда, сможет ли такая серая мышка быть мне чем-то полезной?

– Не тебе, а вам, – одернула я ее.

– Почему? – Девушка подняла голову, ее лучистые лазурные глаза выражали искреннее недоумение. – Ты же здесь одна.

Да, к тому же и необразованная. Ладно, образовывать ее никакого желания нет.

Она поставила поднос на стол, представилась:

– Я Эллис, служитель медицинских наук. В благодарность за спасение я пообещала господину помочь в уходе за тобой.

Голова у меня пошла кругом. Господин, спасение, служение… Что за цирк тут устроили?

– Расскажи-ка мне поподробнее, – потребовала я.

– Может, ты сначала поешь?

– Нет. – Отчеканила я тоном, не терпящим возражений. – Сперва информация.

– Хорошо, – согласилась девушка, – тогда я обработаю твои раны и расскажу то, что ты хочешь услышать.

Она отсутствовала минуты три, потом вернулась со своими медицинскими принадлежностями.

– Что ты хочешь услышать?

– Много чего, – хмыкнула я. – Что это за место? Где мы находимся? В какой стране? Кто твой господин? Что здесь вообще происходит?

– Мы… – сбилась Эллис, – находимся в замке господина Рутхела, в Фортисе.

Очень понятно, просто понятнее некуда!

Моей кожи коснулась губка, смоченная слабопахнущим раствором, медленно пошла вниз, к пояснице.

– Кто этот Рут… как его там?

– Господин Рутхел. Он хранитель Фортисы.

– Что такое эта Фортиса?

– Как что? – Растерялась девушка. – Страна, в которой мы живем.

Я, конечно, не могу похвастаться великолепным знанием географии, но все же что-то не припомню такой страны. Может быть, это какой-то островок, входящий в состав какого-нибудь архипелага?

– Мы на материке? – Решила я иначе подойти.

– Да.

– На каком?

– На Леоке, – с готовностью ответила девушка и тут же поправилась: – на Большой Леоке.

Застрелиться и не жить, честное слово. Или за время моего беспамятства все континенты решили переименовать?

– Так, допустим… а какие океаны омывают эту Леоку? – Уж такой вопрос явно даст мне хоть что-то.

Эллис перешла ко второму шраму. Надо признать, что ее средство весьма недурно гасило боль.

– С севера – Ледяной, с востока – Белый, с запада – Ближний, с юга – Южный, – ответила она четко, как отличница у доски.

И это окончательно вывело меня из себя.

– Какой, твою мать, Белый? Да вы все тут, что ли, рехнулись? Какой, в задницу, Ближний? Один вещает о параллельных мирах, другая на ходу названия придумывает… Клиника, причем полная!

Кажется, девчонка испугалась, она шарахнулась от меня, как от чумной, но, правда, тут же вернулась, с робостью продолжила процедуру. А я что? Я уронила лицо в ладони и захохотала. Полигон, как же? Дурдом, просто обыкновенная психушка, в которую я угодила после отравления семеновским изобретением. Видимо, не рассчитали дозу, и моя нервная система отказала. Сейчас меня пытаются лечить, не понимая, что в моей крови опасный и непредсказуемый яд, а я, лежу на койке, быстро выгораю и галлюцинирую на полную катушку. Замечательно! Просто блеск, чтоб его… Молодец, Карма, смогла в расцвете сил стать полным и неизлечимым психом.

– Ты же из другого мира, да?

– Ага, – продолжала смеяться я, – из нормального и замечательного мира. Была. Но, видишь ли, деточка, тетушка Карма внезапно сошла с ума, и теперь видит тебя, разноглазого, чувствует боль и представляет, что живет в замке на берегу Белого океана. Восхитительно, правда?

– Не океана, – поправила Эллис, – а моря. Замок господина Рутхела находится на острове, что в Окраинном море.

– А, какая разница, – махнула я рукой.

– Ты не сошла с ума.

Галлюцинация еще и убеждать меня будет, приехали. Хотя это нормально, когда мой разум пытается убедить меня в моей же нормальности. Но я сильнее, я все прекрасно понимаю, я все осознала. Меня не так-то просто обвести вокруг пальца.

Я судорожно выдохнула: какой теперь толк о чем-то расспрашивать? Сегодня я слышу диковинные названия, а завтра увижу зеленых гномиков и поприветствую их, как добрых знакомых.

Смех закончился, истек, как истекает песок из верхней колбы песочных часов, ссыпался кучкой на дно души и бесследно развеялся. Продолжала молчаливо свои действия Эллис, уже смелее и увереннее, словно убедившись, что я не наброшусь на нее, не начну колотиться в припадке и испускать пену. А если присмотреться, так и девчонка недурна собой: точеные черты лица, изумительные глаза, здоровые и блестящие черные волосы, аккуратно убранные в прическу. Ее бы к визажисту и стилисту, так принцессу, королеву красоты можно сделать. Но нет же, она типичная зубрилка и белая ворона. Везде такие встречаются, в каждом коллективе подобные недоразумения…

Эллис молчала, лишь когда оставила мое тело в покое, напомнила про еду. Не беспокойся, крошка, поем, куда я денусь-то.

Бездумно поглощая остывшую кашу, я все же совладала с собой, со своими чувствами. Сумасшествие? Пусть будет так, но – для них, не для меня. А что для меня? А я пока все же остановлюсь на варианте некого военного эксперимента, и попробую что-нибудь раскопать. А когда раскопаю, то приложу все свои силы и умения, чтобы выбраться из этой зоны.

Узнать бы только размеры полигона.

Я закончила трапезу, прошлась по комнате. Да, вряд ли меня хватит на какой-то длительный маршрут. С другой стороны, чем раньше я спровоцирую своих похитителей, тем быстрее получу шанс понять, в какую передрягу я попала.

Я, так и не найдя никакой одежды, обернулась покрывалом на манер римской тоги и приблизилась к двери, прислушалась и, не уловив никаких посторонних звуков, потянула ее на себя.

Дверь приоткрылась. А это уже любопытно: простая небрежность или так и задумано?

Я проскользнула в образовавшуюся щель и несколько разочарованно выдохнула: перед моими глазами в обе стороны простирался сумрачный холодный и темный коридор без малейших признаков того, что в угрюмых чертогах кто-то постоянно обитал. Нет, вру, к моему неуместному удовольствию я не обнаружила толстого слоя пыли и грязи, столь характерных для заброшенных строений. Тем не менее, если я и находилась в неком замке, а все свидетельствовало именно об этом, то подспудно надеялась узреть хоть что-то, намекающее на заботу о нем. Но нет, не было ни гобеленов, развернувшихся мгновениями героических сражений, ни искусно написанных портретов сурово глядящих в вечность предков, ни утративших блеск рыцарских лат в темных нишах, ни даже примитивной лепнины. Угнетающие, сложенные из неотесанного камня, коридоры замка тянулись и тянулись, слабо освещенные чадящими факелами. Монолитные стены навевали мысли о темницах и тюрьмах, о безнадежном и горьком заточении, и лишь порой их цельность нарушалась то широкими запертыми дверями, то узкими стрельчатыми окнами. Да, заточение… но с какой целью?

За окнами было бескрайнее море, и только в одном мне удалось узреть выделяющийся клочок земли. Я даже не смогла разглядеть его размеры, понятно было лишь то, что он, вознесенный над водами моря, являлся частью платформы, на которой покоился замок.

Не с первого раза мне удалось извлечь факел, да и это простое действие потребовало последующего отдыха. Мерзли ноги, несмело ступали по отполированному каменному полу, норовило соскользнуть покрывало и обнажить наготу. Сколько столетий помнят все эти камни? И позади ли остался расцвет некогда тут жившей династии?

Я припала к стене, переводя дух, прикрыла глаза. Плыли дамы в парчовых и бархатных платьях, украшенные жемчугами и рубинами, обмахивались веерами и мило улыбались, ни на миг не забывая про ядовитые порошки, утаенные в перстнях с секретом, и маленькие лезвия в искусно сотворенных прическах. Галантно разминались кавалеры и мягко вели избранниц, изящно ускользая от разговоров о грядущем устранении соперников. Дипломатическая игра речей и особое искусство обмена взглядами, тайные жесты, ничего не значащие для непосвященных и оставленные в особых местах цветы, красноречиво передающие послания. Или все иначе было? И присаживались красавицы на корточки в углах, и отворачивались в сторону рыцари, чтобы исторгнуть содержимое желудка, освобождая его для новых блюд. Резкие запахи духов не перебивали дурную вонь нечистот и немытых тел, по одеждам скакали блохи, в прядях и локонах роились насекомые, ткани скрывали нарывы и сыпи пораженной кожи, а веера прятали гнилые пеньки зубов. Торжествовали тиф и чума, падали, пораженные горячкой, сливки общества, рождая новые всплески раздоров и взаимной ненависти. Сбивая в кровь пальцы, драила прислуга полы и стены, услужливо подносила тянущие к земле подносы с жирными утками, сочащейся свининой и заморскими фруктами. Кусали губы и сдерживали стоны молодухи, когда очередной господин пьяно копошился в юбках, пытаясь добраться до девственного цветка, зная, что в случае беременности им грозит быть скинутой в морскую бездну. Покорно прятали глаза сильные мужики, уже видевшие ни раз и не два последствия гнева господ на обезображенных лицах таких же подневольных, как и они…